Текст книги "Спасая Куинтона (ЛП)"

Автор книги: Джессика Соренсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

На моем лбу появляются складки, в то время как я вглядываюсь в его глаза, ища знак, что он шутит, но он выглядит таким серьезным. – Спасаю тебя от чего?

Он делает паузу, всматриваясь в мои глаза. – От угасания.

Его слова ударяют меня прямо в грудь, и я открываю рот, чтобы что-то сказать, но не могу подобрать слова, как и всегда, когда он говорит что-то так грустно. Наконец мне удается. – Я до сих пор не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Знаю, – говорит он со вздохом, выпутывая пальцы из моих волос. – Это действительно не имеет значения... просто пытаюсь сказать, что, если бы ты и я оказались в ловушке на острове, я знаю, что ты была бы той, кто спасет нас. Ты никогда не сдаешься и не позволила бы сдаться мне.

Не совсем уверена, что хотела услышать именно такой ответ, и как это связать с тем, что я останавливаю его от исчезновения в реальном мире. Я могла бы спросить его, но он заставляет меня замолчать, целуя нежно, но со всей страстью, обнимая за талию. И прежде чем я успеваю подумать о том, что он имеет в виду, говоря о желании сдаться, он мягко толкает меня на кровать, накрывая своим телом. Таю в его объятиях, когда он целует меня, пока я не забываю обо всем, кроме него, и меня, и этом тепле, охватившем наши тела.

***

17 мая, второй день летних каникул

Нова

Когда я открываю глаза, солнечный свет ослепляет меня, и я вся мокрая от жары. Никто не удосужился закрыть занавес прошлой ночью, а без окружения гор солнце здесь греет очень интенсивно. Сбрасываю одеяло и часто моргаю, постепенно принимая сидячее положение. Я настолько измучена, что единственное мое желание на данный момент – это сдаться. Свернуться в клубок, накинуть одеяло на голову и спать до следующего дня, может, даже дольше. Но не могу не думать о сне, приснившемся мне прошлой ночью. В то время я не задумывалась об этом, и честно говоря, удивлена, что вообще помню. Ты никогда не сдаешься и не позволила бы сдаться мне.

Больно думать о Лэндоне, потому что он сдался и оставил меня. Оказалось, что не такая уж я и спасительница, как он думал. Я была просто отвлечением от его боли, а не спасала его. Не хочу быть отвлечением на этот раз. Хочу сделать все по-другому. Но как? Как я могу убедиться, что Куинтон не закончит так же, как Лэндон?

Поразмышляв об этом некоторое время, я делаю то, чего не делала уже долгое время. Выскальзываю из кровати, хватаю свой ноутбук и сажусь на диван, чтобы посмотреть видео, которое Лэндон сделал прямо перед тем, как уйти из жизни. Даже не знаю, что мной движет. Желание увидеть его снова или проанализировать видео. Всматриваясь в движение его губ, взгляд полный боли, его чернильно-черные волосы, спадающие на лоб, возвращаюсь к той ночи, когда я проснулась на холме. Сразу после того, как он сделал это видео, я нашла его, висящего под потолком в его спальне. Играла та же музыка, что на видео. Мне часто кажется, что, если бы я проснулась чуть раньше, я бы застала его за записью видео, а не сразу после того, как он повесился. Могла ли я его остановить? Может быть, он ждал меня, чтобы я проснулась и остановила его, но я слишком долго не шла, и он сдался?

Наконец выключаю запись. С моей долбанной зацикленностью на его смерти знаю, что никогда не получу никаких ответов, лишь кучу новых вопросов.

Судорожно сглатываю, обхватив запястье руки и вспоминая, как однажды я уже сдалась, собираясь покинуть этот мир и свою маму, которая нашла меня истекающую кровью в ванной. Часть меня действительно хотела покончить со всем этим, перестать прятать боль внутри себя, но часть меня боялась, что если. Что если бы я пошла на это? Что, если бы я покончила с жизнью? Что случилось бы с людьми, которые заботились обо мне? С моей мамой? Что бы я пропустила? Это были одни из самых темных времен в моей жизни, и они навсегда отпечатались на моем теле. Шрам, который обхватывает моя рука, напоминает мне, что это не должно повториться. Я никогда не сдамся снова.

Когда я возвращаюсь в спальню, Леа все еще спит на другой стороне огромной кровати, повернувшись лицом к стенке, ее дыхание спокойно. Тихо выключаю компьютер и собираюсь уйти, не желая разбудить ее и спорить с ней о возвращении домой. К тому же, мне нужно поговорить с Куинтоном наедине. Надеваю красные шорты и белую рубашку и стягиваю волосы в хвост, чтобы было не так жарко. Затем я пробегаю глазами некоторые документы, напечатанные Леа, в которых говорится о помощи наркозависимым: вмешательстве, беседе с зависимым, его подготовке к реабилитации. Они очень сухие по содержанию, и большинство из них похожи на медицинские инструкции о том, как справляться с наркоманами. Чего я не понимаю, правда, так это почему нет информации о том, как бороться с их перепадами настроения. Или о безысходности, что настает при попытке заставить кого-то увидеть, что он достоин лучшей жизни и найти стимул вернуться. Или о том, как убедить его родных прийти и поддержать, потому что он действительно в этом нуждается? Ему нужны близкие люди, которые знают его с малых лет и заботятся о нем, как мне нужна была моя мама, когда я решила встать на путь исцеления.

Я мало знаю о семье Куинтона, кроме того, что его мама скончалась, когда он родился, и хотя его отец воспитал его, больше похоже на то, что он рос сам по себе. Интересно, смогу ли я узнать больше о его отце... может быть, он захотел бы помочь Куинтону. Ведь он его родной сын, и я знаю, если бы мой отец был жив, когда я употребляла наркотики, он бы сделал все, чтобы помочь мне. Но я не могу рассчитывать на это, потому что не все люди похожи на моих родителей и готовы на все ради своего ребенка. Однако, это не мешает мне его увидеть, если я смогу найти номер его телефона или хотя бы его имя, и где он живет.

Оставляю Леа записку, написав, что пошла за кофе и скоро вернусь. Ненавижу ей врать, но в то же время не хочу повторения прошлой ночи. Кладу записку на подушку рядом с ней, ни о чем не жалея.

Помещаю свой телефон в задний карман шорт и направляюсь к машине, заперев за собой входную дверь. Так жарко, что я чувствую, будто таю, медленно превращаясь в лужицу. Быстро подхожу к машине и запрыгиваю в нее, проклиная весь свет, когда черное кожаное сиденье обжигает мои ноги. Запускаю двигатель и нахожу адрес Куинтона по GPS, а также ближайшее кафе, мне понадобится заряд кофеина, если я собираюсь это сделать.

– Ты сможешь это сделать, Нова, – говорю сама себе, спускаясь вниз и выворачивая на дорогу. Я продолжаю повторять это, как мантру, добираясь до кофейни. Заказываю два кофе, хотя не уверена, что Куинтон вообще пьет кофе, или как он это воспримет. Прибавляю немного громкость на песне «Help Me» от Alkaline Trio и еду в квартиру Куинтона, стараясь не слишком расстраиваться при виде всего этого средь бела дня. Но не могу ничего с этим поделать. Солнце придает району еще более трагичный вид, и наполняет меня еще большей безысходностью, но я все же припарковываюсь. Вынимаю телефон из кармана, ставлю камеру на запись и глубоко вдыхаю, прежде чем навести экран на себя.

– Почему я разговариваю с тобой... понятия не имею, кроме того, что считаю эту меру терапевтической, – говорю я в камеру. – Потому что, когда я с тобой разговариваю, я могу сказать, что я действительно чувствую... и что я действительно чувствую, так это... ну, это слишком много всего. Для начала, я боюсь, но не за себя, а за Куинтона. Это место где сейчас он... оно ужасно. Раньше я наблюдала такое только в кино, но видеть это своими глазами..., – делаю паузу, поглядывая на здание. – Мне больно... он был так расстроен прошлой ночью и все, что я хочу сделать, это лишь помочь ему... единственное, что заставляет меня не опускать руки, это воспоминания... о том, как моя мама хотела помочь мне, и сколько я отказывалась от этого. Мне не нужна была помощь, но, оглядываясь назад, думаю, что в глубине души я действительно этого хотела, просто не могла в этом признаться... пока не посмотрела видеозапись Лэндона... ту, которую он сделал перед тем, как совершил самоубийство... в некотором роде, это видео разбудило меня. Я надеюсь, что с Куинтоном будет также – мы найдем что-то, чтобы разбудить его. Должна верить, что найдем, иначе нет надежды. Я не готова с этим смириться. – Останавливаюсь, снова делая глубокий вдох, прежде чем добавить – Такие дела. Я еще вернусь. – Замолкаю и, нажав кнопку, выключаю камеру, возвращая телефон в карман. Выхожу из машины, убедившись, что захватила кофе и запираю двери.

Район ужасно тихий, как будто днем все спят и выходят только ночью. Но я рада. Это намного облегчает мне подъем по лестнице и путь к нужной двери. Трудная часть настает, когда я добираюсь до двери. Смотрю на трещины в ней, вдыхая спертый воздух. Не уверена, что делать дальше, и хочу ли я вообще что-то делать дальше.

Что мне делать?

Наконец стучу в дверь, сначала тихо, но затем ударяю сильнее, когда никто не отвечает. Все, что я получаю взамен – это еще большая тишина, и я оглядываюсь на свою машину, начиная нервничать. Может мне стоит уйти? Но когда я смотрю на дверь, все, что могу представить, это Куинтон с другой стороны, избитый и сломанный. Как и я в один из моментов моей жизни.

Не знаю, что делать, и мои ноги становятся ватными, пока я стою там. Наконец сажусь на пол, прислонившись к перилам, зная наверняка, что они грязные. Но на данный момент грязь не имеет значения, я смогу справиться с этой грязью на моих шортах. Ставлю кофе рядом, прочитав надпись на тыльной стороне руки, и касаясь шрама.

Я помню.

Возвращаюсь к воспоминаниям о том, как я очутилась на самом дне, прислонив голову к перилам и глядя на небо сквозь дыру в навесе надо мной.

Не чувствую своего тела. Кажется, я настолько пьяна, что мне удалось утопить все свои чувства. Погружаюсь в воду, такую горячую, что обжигает, я ничего не могу сделать, поэтому позволяю коже гореть. Медленно.

Я хочу уйти. Мое тело. Мои мысли. Хочу вновь оказаться на поверхности или, может быть, на самом дне. Я не уверена. Не уверена, чего хочу. Что я должна делать. Поэтому постоянно беспомощно блуждаю, целуя парней, которых не должна целовать, не концентрируясь ни на чем, кроме следующего шага, и даже это кажется трудным.

Может быть, мне следует просто перестать ходить.

Иду в ванную комнату в своем доме и не запираю дверь, потому что Лэндон не запирал дверь, и я хочу понять, почему он этого не сделал. Он хотел, чтобы я вошла или просто забыл ... думал ли он вообще об этом? Я не знаю.

Я больше ничего не знаю.

Опускаюсь на холодную плитку, слезы текут из глаз по щекам. Я проплакала всю ночь, чувствуя себя виноватой, разрываясь изнутри на части, но теперь я ничего не чувствую. Опустошена. Как будто все мои эмоции вышли наружу через слезы, и я не уверена, что чувства когда-либо возвратятся. Может быть, я сломана. Может быть, Ландон забрал то, что было внутри меня вместе с собой. Может быть, у меня даже не осталось крови в венах.

Боже, я скучаю по нему. Может это то, о чем он думал, прежде чем уйти? Что он будет скучать? Чувствовал ли он себя сломленным?

Я должна узнать, попытаться понять, что он чувствовал, решив, что пришло время уйти навсегда. Потому что иногда мне кажется, я направляюсь по тому же пути, где сдаться проще, чем сделать следующий шаг.

Добираюсь до шкафчика и на ощупь нахожу ручку ящика. Открываю его и не глядя, ищу внутри, пока не нахожу бритву. Мои руки не дрожат, когда я вынимаю ее. Как будто меня совсем не волнует то, что я собираюсь сделать.

И я делаю.

Поднимаю руку и смотрю на бритву. Я даже не уверена, насколько она острая и как именно это делать. Она не очень острая и розовая ручка придает ей почти безобидный вид. Осмеливаюсь провести кончиком пальца по краю лезвия вниз. Ничего. Поэтому я сдвигаю палец вверх, и бритва медленно разрезает кожу, открывая рану. Капли крови падают на пол вокруг моих ног. Я смотрю на них, ощущая пульсацию в пальце, но на самом деле ничего не чувствую, и мне кажется, что я смогу пройти до конца. Было ли также у Лэндона? Проверял ли он веревку на своей шее? Было ли ему страшно? Думал ли он о том, как я буду скучать по нему? И как долго это будет продолжаться? Как мне будет больно увидеть его таким? Думал ли он об этом вообще? Не уверена. Я вообще ни в чем не уверена.

Вытягиваю руку перед собой, рассматривая вену. Ее плохо видно, поэтому я неоднократно сжимаю кулак, пока она не становится синей и выпуклой, как будто злится.Словно кричит на меня, чтобы остановить. Не делать этого. Я не могу остановиться.До тех пор, пока я не пойму.

Отвожу колено и кладу руку поверх него. Сжимаю кулак снова и снова, придвигая бритву все ближе, ничего не чувствуя, пока лезвие не соприкасается с моей кожей. Чувствую холод металла и начинаю дрожать, но отбрасываю все чувства в сторону и давлю на лезвие. Это больно, когда кожу разрезает. Чувствую это, наряду с теплом стекающей крови, но все равно не понимаю, о чем он думал... что заставило его пройти через это – что заставило его покончить с жизнью.

Нажимаю на бритву сильнее и веду по коже. Разрезаю ее. Пуская кровь. Выпуская боль наружу. Она стекает по моей руке, и рана на запястье раскрывается, но еще недостаточно открыта, просто слабый разрез, такой почти не оставляет рубцов. Мне нужно сделать его больше.

Провожу бритвой взад и вперед по коже, с каждым движением принося все больше боли. Чувствую легкое головокружение, как будто я плаваю в темной воде и постепенно тону. Как далеко я могу зайти? Когда нужно остановиться? Когда будет достаточно?

Внезапно кто-то стучит в дверь. – Нова, ты там? – спрашивает мама.

– Уходи! – кричу ей в ответ, мой голос дрожит.

– Что, черт возьми, ты там делаешь? Ты в порядке? – начинает она волноваться.

– Я же сказала, уйди на хрен отсюда!

– Не уйду. Пока ты не расскажешь мне, что случилось... я слышала, как ты плачешь.

Когда я не отвечаю, дверная ручка начинает поворачиваться, а затем дверь открывается. Выражение ее лица невозможно передать, ее глаза полны ужаса при виде меня с бритвой в руке и кровью на полу. Она начинает сходить с ума и все, о чем я могу думать: рада ли я тому, что она вошла? Что оставила дверь незапертой? Рада ли я, что она остановила меня?

Стряхиваю воспоминания, делая вдох-выдох, замедляя пульс, чтобы успокоиться, вспомнить, но, не позволить воспоминаниям накрыть себя. Иногда, думая об этом, прихожу к выводу, что я не закрыла дверь в тот день, потому что хотела, чтобы кто-то вошел, хотела, чтобы меня нашли, пока я не истекла кровью, – что я не собиралась умирать. Не уверена, есть ли какая-нибудь правда в этом или нет. В моей голове творилось черте что в то время и, вспоминая об этом, трудно понять, что я действительно чувствовала. Моя мама пришла ко мне, она открыла дверь, и я не умерла. Я так была безумна и зла на нее, кричала и кричала, даже не знаю почему. Но я все преодолела и в конце концов, так рада, что она это сделала.

Поднимаюсь с пола и иду обратно, вновь стучу в дверь в квартиру Куинтона. Я делаю это в десятый раз только, чтобы быть уверенной, что никто не собирается отвечать, и тогда, хоть и боюсь, я хватаюсь за дверную ручку. Не уверена, что поступаю правильно, но я даже не уверена, что есть правильно, поэтому делаю то, что знаю.

Глубоко вдохнув, поворачиваю дверную ручку, но она оказывается заперта. Когда я отпускаю ее, моя рука безвольно спадает, часть моей надежды сгорает. Отхожу от двери и сажусь на место. Все, что я могу сделать сейчас, это подождать, пока Куинтон сам придет ко мне.

Куинтон

Боль начинает спадать, хотя, может быть, все еще присутствует в моем теле, но разум делает упор на другие вещи. Такие, как звук ветра снаружи, или как холодна стена за моей спиной, хотя моя кожа горит, или как рука зудит, чтобы рисовать, но я не могу сомкнуть пальцы, чтобы взять карандаш.

– Ты такой обдолбанный, – замечает Тристан, опуская голову к зеркалу и втягивая еще одну дорожку. Он откидывает голову и вдыхает, закрыв нос рукой, чтобы затем выпустить эйфорический выдох. Он приготовил еще три дорожки, собираясь перейти границу, которую он обычно не переходит.

– Ты тоже. – Отклоняюсь от стены и выхватываю зеркало из его рук. Я, не стесняясь, прикладываю ручку к носу и втягиваю белый порошок одним глубоким изумительным вдохом. Затем опускаю зеркало на пол и тру рукой по ноздрям, чувствуя прилив адреналина.

– Точно, – говорит Тристан, барабаня пальцами по коленям и осматривая комнату, как будто он что-то ищет, но не может найти, потому что здесь ничего нет. – Я думаю, мы должны кое-что сделать.

– И что же? – массирую свою ушибленную руку. Пальцы изогнуты, и я все еще не могу их выпрямить, но по большей части боли нет. Один глаз опух, я едва могу им видеть, но все хорошо, ведь сейчас я под кайфом. – Потому что я не могу делать ничего, что связано с использованием моей руки, или моей ноги, или моих ребер.

Он фыркает смехом и начинает энергично стучать ногой. – Разве это не то, ради чего мы здесь? Заглушить боль, чтобы ты смог двигаться?

Концентрируюсь на его словах и вспоминаю, что у нас было запланировано на сегодня. – Давай посмотрим, получится ли у меня, – говорю ему, сгибаю ноги в коленях и отталкиваюсь от пола здоровой рукой. Чувствую боль, но в то же время я так привык жить в этом мире с болью внутри меня. Левая нога начинает подгибаться, поэтому переношу свой вес на правую и придерживаюсь рукой за стену.

– Вот и ответ, – говорит Тристан, поднимаясь с матраса. – Теперь мы можем пойти к Джонни и взять еще немного, притворившись, что нас послал Дилан.

– У нас нет денег, – указываю на очевидный факт, затем смотрю на монеты, разбросанные по полу. – Уж не думаешь ли ты, что он согласится на эти гроши?

Он качает головой, и, улыбаясь, достает рулон наличных из своего кармана. – Нет проблем.

– Откуда они у тебя? – спрашиваю, опираясь всем весом на руку и стараясь поддержать тело в вертикальном положении.

Тристан мотает головой и засовывает деньги обратно в карман. – Я не собираюсь рассказывать тебе, как я их достал, но тебе не о чем беспокоиться.

Хмуро смотрю на него, уверенный, что деньги принадлежат Дилану, те самые, что Делайла дала мне, и что привело к тому, что мне надрали задницу парни Трейса. – Ты украл их у меня, но они не мои. Это Дилана.

– Может, уже пойдем? – спрашивает он, и я знаю, что он делает – он взял деньги и не собирается их возвращать – а я не скажу ничего, потому что, в конце концов, эти деньги идут нам на наркотики. – Забудь о том, откуда взялись деньги. Я обязательно верну их Дилану, а сейчас давай просто поторопимся к Джонни.

– Ты думаешь, это хорошая идея? После того, что случилось вчера? Потому что я не хочу, чтобы мою задницу снова надрали, на этот раз я буду не в состоянии убежать. Прислоняюсь спиной к стене и закатываю глаза несколько раз, пытаясь остановить их от высыхания. – Знаешь, тот парень, что выбил из меня все дерьмо грозился сделать то же самое и с тобой.

– И что? Я смогу с ним справиться, – говорит он с глупой уверенностью, которая в конечном итоге причинит ему вред. Я чувствую это. – Кроме того, если они придут сюда, я убегу, в отличие от тебя... – Он задумывается над чем-то, выглядя озадаченным. – Почему ты так сразу не сделал? Мне начинает казаться, что ты сумасшедший.

– Может, так и есть.

– Возможно, мы оба.

– Или, может быть, нам обоим нужна помощь, – говорю я, на самом деле имея в виду только его.

– Не хочу об этом слышать еще и от тебя, – говорит он с преувеличенным вздохом.

– О чем ты? – спрашиваю, поднимая голову, чтобы посмотреть на него. – Кто еще тебе об этом говорил?

– Родители, – отвечает он, пожав плечами.

– Я думал, ты не разговаривал с ними с тех пор, как мы покинули Мейпл-Гров?

Он делает еще одну дорожку, втягивая ее через ноздрю, и поднимает голову. – Я совершил ошибку, позвонив им несколько месяцев назад, чтобы попросить одолжить немного денег. Я разговаривал с телефона Делайлы и, видимо, моя мама позаботилась сохранить его в своих контактах – хотя ее совсем не заботило ответить на мою просьбу. -Он что-то бубнит себе под нос, что-то вроде «тупая сука». – Потом она случайно позвонила примерно через день или два... сказала мне, что я должен вернуться домой, тогда они мне помогут... сказала, что соскучились и прочее дерьмо, как будто они вдруг решили начать заботиться обо мне.

– Может, тебе стоит вернуться домой? – говорю я, думая о своем отце, гадая, что он сейчас делает, и думает ли обо мне. Я не разговаривал с ним с тех пор, как уехал из Сиэтла, и даже не пытался ему позвонить, так что не уверен, что он знает, как со мной связаться. А если и знает, то я бы предпочел этого не знать, потому что это будет означать, что он может позвонить мне, но не хочет. Правда может ранить гораздо больнее, чем просто строить догадки. – Я имею в виду, если они хотят тебе помочь, то почему нет? Очевидно, что они заботятся о тебе.

Он резко смеется. – Им плевать. Поверь мне.

– Тогда зачем они позвонили? – спрашиваю, желая, чтобы его жизнь наладилась. – Я уверен, что они волнуются за тебя, скучают... ты, наверное, причинил им много боли... – я почти готов добавить «учитывая, через что они прошли» поскольку они уже потеряли одного ребенка. Но не могу этого сделать, не могу это произнести. Напомнить ему и себе, что я сделал.

Он меня игнорирует. – Знаешь что, может, это тебе следует вернуться домой, – отвечает он, зажимая ноздри пальцами.

– Мой дом здесь, – говорю я. – И другого нет... я просрал всё давным-давно.

Мы оба замолкаем, что случается довольно часто, когда один из нас вспоминает о прошлом, даже если мы оба находимся под кайфом. Прошлое всегда может мгновенно обломать всю эйфорию, хотя мы обычно разговариваем по душам, когда оба обдолбаны, но с трудом можем вспомнить, о чем говорили, возвращаясь обратно в реальность.

Он начинает возиться со своими шнурками, хотя они у него завязаны, в то время как я тянусь за рубашкой на полу. Но когда наклоняюсь, мои ребра болят в знак протеста, и я разгибаюсь, испуская стон.

– Что случилось? – спрашивает Тристан, его взгляд мечется от меня к двери, к окну, к потолку.

– Кажется, мое ребро сломано.

Его глаза возвращаются ко мне. – Ну, ты знаешь, говорят, самое лучшее лечение для сломанных ребер… – говорит он, поднимая рубашку за меня – …пара дорожек.

Беру у него рубашку, когда он отдает ее мне. – Уверен, что никто так не говорит.

– А как же я, – говорит он на полном серьезе. – Так ты пойдешь к Джонни или как? – Он практически подпрыгивает, осматривая мою комнату и барабаня пальцами, как будто он не может усидеть на месте.

Я пытаюсь надеть рубашку, но продев одну руку в рукав, чувствую, как начинаю терять равновесие, поэтому сдаюсь и отбрасываю рубашку в сторону. – У меня не получается, – говорю я, пытаясь придумать решение, но попытка слишком глубоко задуматься о чем-то вызывает у меня головную боль. – Я просто пойду туда без рубашки.

Он кивает, открывая дверь моей спальни. – Это хорошая идея, может у тебя получится переспать с этой цыпочкой Кэролайн. У нее есть кое-что для нас, и к тому же она горячая штучка. Плюс, у нее есть связи.

Качаю головой, пока мы идем по коридору. – Я не буду ни с кем спать сегодня.

Он смотрит на меня, как на сумасшедшего. – Почему, черт возьми, нет?

Я царапаю руку, прямо над татуировкой, хотя она и не чешется. – Нет настроения.

– Оно у тебя появится после пары дорожек, – уверяет он меня, спотыкаясь о стеклянную бутылку, которая падает и разбивается о закрытую дверь в комнату Делайлы.

Я выдыхаю, не веря, что это случится, потому как истинная причина моих сомнений не исчезнет в ближайшее время. Даже при наличии адреналина в моей крови, и когда мой ум и тело в состоянии искусственной эйфории, я не могу перестать думать о Нове... ее появлении вчера вечером.

Приехала, чтобы увидеть меня.

Я все еще пытаюсь осознать это. Что кто-то действительно хотел меня увидеть, потратил столько времени, проявляя заботу. А что в ответ сделал я? Убежал. Закрыл дверь перед самым носом. Чувствую себя ужасно, но в то же время хочу, чтобы она была здесь. Смущен и испытываю вину даже за то, что запутался в своих чувствах к ней, поэтому заставляю себя перестать думать, позволить наркотикам смыть мысли прочь, и продолжать идти в том же направлении, к еще большему количеству наркотиков.

Во всем доме тихо, но это нормально. Дилан слинял куда-то прошлой ночью и с тех пор не возвращался. Когда Делайла пришла домой, она была под чем-то, что делало ее очень счастливой, так что я воспользовался возможностью, чтобы рассказать ей, что я взял ее заначку. Ее особо это не взволновало и к тому времени, как она проснется, то, наверное, и не вспомнит, что это был я. А если и вспомнит, то мне, честно говоря, насрать. Мы все это делаем – воруем друг у друга. Ставим свою зависимость превыше всего.

Когда мы входим в гостиную, Тристан хватает сумку, лежащую у входной двери, в то время как я пытаюсь засунуть свои ноги в ботинки. Не заморачиваюсь о шнуровке, потому что это слишком долго делать одной рукой; затем я прихрамываю к двери, сосредотачиваясь, чтобы сделать шаг за шагом, это единственное на что способен сейчас мой мозг.

– Ты сможешь идти? – спрашивает Тристан, сжимая ручку двери.

Я киваю, когда он приоткрывает входную дверь и впускает одинокий луч солнечного света внутрь. – Все хорошо... боль никуда не делась, но скоро это пройдет.

Он выглядит немного потерянным, и я чувствую то же самое, но не заостряю на этом внимание, думая лишь о том, как добраться до Джонни. Немного замешкавшись, Тристан открывает дверь и начинает выходить на улицу, но резко останавливается, и я натыкаюсь на него, ударяясь головой в спину.

Прижимаю ладонь к носу и отступаю назад. – Господи, Тристан, предупреждать надо... – моему взору предстает Нова, сидящая прямо за нашей дверью, прислонившись к перилам балкона, солнечный свет и город на заднем фоне меркнут перед ней. На мгновение я чувствую себя как раньше, появляется желание побежать обратно, взять блокнот и карандаш и рисовать ее. Но бежать было бы проблематично, и я не могу рисовать, потому что моей руке задница. Плюс, поворачивать назад означало бы отвернуться от моего следующего шага.

Нова встает, поднимая два кофе рядом с ней и разминает ноги. – Привет.

Такое будничное приветствие не подходит для окружающей нас обстановки и ситуации вообще, как, впрочем, и она. – Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – спрашиваю, как полный придурок, когда на самом деле все, что я хочу сделать, это подбежать и обнять ее, позволить ее теплу согреть меня.

Тристан отходит в сторону и кидает на меня странный взгляд, как будто не понимает, что я делаю.

– Я пришла, чтобы увидеть тебя. – Она смотрит мне в глаза, и это сбивает меня с толку, пугает и смущает. Она делает несколько шагов вперед, глядя прямо на меня, как будто Тристана вообще не существует, и мы только вдвоем в этом мире. Подойдя ближе, она протягивает руку с кофе. – Это тебе.

– А что насчет меня? – спрашивает Тристан.

– Я забыла тебе взять, – говорит Нова, не глядя на него. – Но уверена, ты переживешь.

Тристан корчит гримасу, а затем обходит ее, вытаскивая сигареты из кармана. Он подкуривает и, опираясь локтями об перила, смотрит на стоянку. – Куинтон, давай по-быстрому. Мы должны идти.

Я даже не уверен, что он подразумевает под «давай по-быстрому». Что я должен делать по-быстрому? Поговорить с ней? Или выпить кофе по-быстрому? Или трахнуть ее по-быстрому... Боже, если бы это было так, кристаллы в моем теле заставляют чувствовать, что эта идея особо хороша.

Нова поглядывает через плечо на Тристана, а затем поворачивается и наклоняется ко мне. – Мы можем поговорить наедине немного?

Качаю головой, глядя на кофе, зная, что должен сделать глоток, но я не хочу пить, и челюсть еще болит. – Мне нужно кое-куда уйти.

– Пожалуйста, – говорит она. – Я проделала весь этот путь, чтобы увидеть тебя.

Поднимаю взгляд на нее. – Я не просил тебя... и, если бы ты сказала, что собираешься приехать, когда звонила, то отговорил бы.

– Я все равно бы приехала, – признается она, пожимая плечами. – Мне нужно было увидеть тебя.

– Зачем?

– Потому что это то, что я должна сделать.

Ковыряю этикетку вокруг стаканчика. – А что, если бы я сказал, что не собираюсь с тобой разговаривать? Что это будет пустая трата времени?

– Я бы сказала, что ты врешь, – отвечает она, пытаясь сохранять спокойствие, но я вижу по тому, как она теребит край рубашки, что она нервничает. – Точно так же, как ты притворяешься мудаком, пытаясь заставить меня уйти.

– Но я не собираюсь говорить с тобой, – отвечаю, дрожа всем телом, потому что меня пугает то, как сильно она меня понимает.

– Ты уже это делаешь, – замечает она, и уголки ее рта чуть приподнимаются. – Поскольку мы стоим здесь и разговариваем.

Я потираю заднюю часть шеи, разминая напряженные мышцы. – Нова, я не в настроении, – говорю ей, поскольку она единственное препятствие на пути до дома Джонни. А когда я туда доберусь всё это – мое замешательство и весь этот разговор – всё исчезнет из моей головы. – Пожалуйста, просто уйди и оставь меня в покое.

Она качает головой. – Нет, пока ты не поговоришь со мной.

– Я занят, – лгу ей, надеясь, что она уйдет, но в то же время хочу, чтобы она осталась. Хотел бы я перестать думать о Джонни и мете, но даже мысль о том, чтобы перестать думать об этом поднимает во мне страх и тревогу.

– Мне нужен только час, – просит она и замолкает. Делает паузу, пока я размышляю над тем, что она просит, хотя не могу поверить, что даже обдумываю это. – Пожалуйста. добавляет она. – Это важно для меня.

Тристан проявляет интерес к нашему разговору и мотает головой глядя на меня, словно отговаривая, но я хочу хоть на мгновение, просто на секунду вспомнить, каково это быть с ней, говорить с ней, чувствовать присутствие кого-то, кто может позаботиться обо мне. Хотя бы на час. Заслуживаю ли я этот час? Не думаю, но я хочу этого. Но в то же время и не хочу, потому что целый час мне придется провести без дорожки кристаллов, а с ними всегда легче думать. Это похоже на перетягивание каната. Идти. Или остаться. Нова. Джонни. Чувства. Успокоение. Мысли. Тишина. Мет. Мет. Мет. Я хочу его.

– Нова, я не думаю, что... – замолкаю, замечая, как меняется выражение ее лица, а затем говорю то, что удивляет всех нас. – Хорошо, у тебя есть час. – Но не уверен, сколько времени смогу продержаться. Я помню каждый наш разговор и как я растворяюсь в ней, не замечая течения времени.

Она держит кофе в руках и кивает, не улыбается, не хмурится, просто с облегчением выдыхает. – Может, прокатимся? Не хотелось бы оставаться здесь и разговаривать.