Текст книги "Кэш (ЛП)"

Автор книги: Джессика Петерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Вы с отцом часто общались, когда ты была маленькой? – спрашивает он.

Я покачиваю головой.

– Время от времени. Иногда он приезжал, обычно по делам. Мы могли сходить поужинать или что-то в этом роде, но не больше. Я знаю, мама не хотела, чтобы я ездила на ранчо одна. Думаю, со временем… – я пожимаю плечами. – Он просто перестал пытаться, может быть? Кто знает. Но меня это бесило, а мама, вместо того чтобы помочь мне справиться, только подливала масла в огонь, потому что она тоже злилась. Я ненавидела его, потому что она его ненавидела, понимаешь? Мне было её жалко.

– Воспитывать ребёнка одной – непросто.

– Вот именно. Так что когда у меня добавились подростковые загоны, я, кажется, просто сорвалась. Перестала отвечать на звонки отца. Когда он приезжал, отказывалась с ним разговаривать. И наши отношения так и не оправились.

– Это тяжело, – хрипло говорит Кэш.

Я моргаю, прогоняя слёзы.

– Теперь я жалею об этом. К тому моменту, как я закончила школу, мы с папой стали просто чужими.

– Тебе сейчас сколько?

– Двадцать шесть. А что?

Кэш бросает на меня взгляд.

– Когда твой отец перестал звонить, это было как раз тогда, когда он взял нас с братьями под своё крыло.

Я замираю.

– Это не оправдание, но… да, он был очень занят.

Я снова моргаю. Внутри всё смешивается в клубок из эмоций. Облегчение? Облегчение от того, что отец исчез не потому, что я сделала что-то не так, а потому, что взял на себя заботу о пятерых осиротевших мальчишках и был по уши в делах?

Или мне больно от того, что он выбрал их, а не меня?

Потому что, чёрт возьми, осознание того, что он любил их каждый день, что был рядом с ними так, как никогда не был рядом со мной, пронзает меня, как нож.

Неудивительно, что я столько лет злилась.

На самом деле, я всегда чувствовала не злость, а боль – из-за того, что большую часть моей жизни отец заставлял меня чувствовать себя ненужной.

Я понимаю, что он не хотел этого намеренно. Теперь понимаю.

Но это было так.

И от осознания, что другим он дал ту любовь, в которой отказывал мне, всё равно становится невыносимо больно.

– Я знаю, что это много информации для размышлений, – продолжает Кэш, будто снова читая мои мысли. – Но, может, стоит это обдумать.

Я киваю, ветер смахивает слёзы с моих висков.

– Я рада, что он был хорош с вами. Правда.

– Но?

– Но что?

– Будь честной.

Я бросаю на него взгляд.

– Зачем? Чтобы ты ещё больше меня ненавидел?

– Чтобы ты могла выговориться. Что бы это ни было, Молли, не дай этому разъесть тебя изнутри.

У меня переворачивается сердце. Я смотрю ему в глаза.

Во-первых, мне не кажется или Кэш постоянно произносит моё имя? Моё настоящее имя. И мне это нравится. Слишком нравится.

А во-вторых, почему бы и нет? Скорее всего, я скоро вернусь в Даллас и больше никогда его не увижу. Что мне терять, если он подумает обо мне хуже?

Может, именно поэтому я выпаливаю:

– Но я хотела, чтобы он был добр и ко мне тоже. Хотела быть доброй с ним, пока была возможность. Хотела… – Чёрт, ну уж раз начала. – Ну, мама у меня та ещё… штучка. Хотела бы я не позволять ей так сильно влиять на моё мнение об отце.

Глаза Кэша возвращаются на дорогу.

Мы замолкаем. Щёки горят, но ком в горле начинает потихоньку рассасываться. Ирония в том, что правда и правда помогает.

– Твоя мама – это твоя мама, – говорит он наконец. – Она тебя вырастила. Естественно, ты встала на её сторону. Дай себе поблажку.

– А ты бы дал? – я скрещиваю руки. – Дал бы себе поблажку, если бы непоправимо испортил отношения со своим отцом?

Он раздумывает.

– Я пару раз говорил твоему отцу об этом. Ладно, больше чем пару раз. Всё то, что я не успел сказать своим родителям, я сказал ему. – Кэш глубоко вздыхает. – Я говорил ему, что он пожалеет, если не попытается быть ближе к тебе.

Мой живот скручивает узлом.

– Правда?

– Чёрт возьми, да. Может, ты облажалась, но он был родителем. Взрослым. Он должен был знать лучше. Я любил Гаррета, не пойми меня неправильно. Но он был ужасно упрямым. Я знал, что о многом сожалею, и знал, что он тоже будет. Поэтому и сказал ему.

– И что он ответил?

Кэш делает долгий вдох и выдыхает.

– Что уже слишком поздно исправлять ошибки. Говорил, что после вашего отъезда был подавлен и не знал, что делать. Что понимал, что твоя мама несчастна. И думал, что дело не только в ранчо, а в том, что она была несчастлива с ним. Он не хотел причинять ей больше боли, преследуя её в её новой жизни.

– Но так он причинил ещё больше боли, просто не сделав ничего, – хриплю я.

– Я понимаю.

Он кивает.

– Насчёт тебя он говорил, что не хотел забирать тебя у мамы. Знал, что Обри нужна ты, а тебе нужна она.

– Мне он тоже был нужен.

– Я ему так и сказал. Я думаю, он это понял, но чувствовал, что уже слишком всё испортил, чтобы исправить.

– Я не оправдываю его…

– Я знаю. Но ему было паршиво из-за этого, Молли. Клянусь жизнью, Гаррет умер, любя тебя больше всего на свете.

Я просто смотрю на него, глаза наполняются слезами.

– Кэш.

– Ммм?

– Можно тебя обнять?

Он смеётся.

– А я думал, ты хочешь меня убить?

– Это я тоже могу. – Я всхлипываю. – Но… спасибо.

– За что?

– За то, что заступился за меня.

– Если бы я знал тебя, я бы этого не сделал, – ухмыляется он.

Я пихаю его в плечо.

– Только я начала тебя терпеть.

– Видишь? – Он снова встречается со мной взглядом, на губах ухмылка. – Очаровательный и эмоционально зрелый, как чёрт знает что. Пожалуйста, не благодари.

И только теперь я понимаю – живот у меня больше не болит.

Глава 16

Кэш

НЕ ОТСТАВАй

– Чувствуешь себя слишком самоуверенно, потому что сегодня немного покрутились на танцполе, да? – Глаза Молли сверкают. – Не забегай вперёд, ковбой.

– Мы же договорились без прозвищ.

– «Ковбой» – это не прозвище. Скорее… атмосфера.

– Атмосфера, которая тебе нравится?

– Атмосфера, которую я могу терпеть, да.

Я сворачиваю направо, и колёса машины встречаются с грунтовой дорогой, ведущей к ранчо Лаки.

Слава богу, мы дома, иначе я мог бы сделать какую-нибудь глупость. Например, потянуться через кабину, схватить лицо Молли и поцеловать её.

Понятия не имею, что со мной не так. Как я перешёл от желания избавиться от этой девушки к желанию попробовать её губы всего за… сколько, неделю? Почему я не могу перестать с ней флиртовать? Почему она не перестаёт флиртовать со мной?

Я останавливаюсь перед Новым домом, фары освещают окна. Заглушив двигатель, я паркуюсь.

Молли замирает.

– Что ты делаешь?

– Как ты думаешь? – Я хватаюсь за ручку двери. – Провожаю тебя до дома.

– Зачем?

– Потому что, – медленно отвечаю я, – на улице темно, вокруг полно животных, и я хочу убедиться, что ты нормально дойдёшь. Ты забыла включить наружные огни.

Она выглядит чертовски мило, когда так хмурится – нос морщится, губы поджаты.

– Это часть «ковбойской атмосферы»?

– Пусть будет так.

– Я справлюсь. То есть, дойти одна. Тут всего-то метров десять.

Я ухмыляюсь и распахиваю дверь.

– Вот именно. Всего десять метров, так что позволь мне тебя проводить.

– Я не приглашаю тебя внутрь! – бросает она, открывая свою дверь.

Я обегаю капот и держу её дверь открытой.

– Я и не говорил, что хочу зайти.

– Опасный тип. – Она берёт мою протянутую руку и спрыгивает на землю, демонстрируя при этом слишком много ног.

Смеясь, я говорю:

– Я бы даже не заметил, если бы ты сама не заикнулась. Убери голову из грязных мыслей.

– Не хочу, спасибо.

Если Молли Лак в постели так же остра на язык, уверена в себе и бесстыдно непристойна, как в обычной жизни…

Господи, помоги мне.

Незаметно поправляя джинсы, я бурчу:

– Ты – проблема.

– Я знаю. – Она поднимает на меня глаза, улыбается… и вдруг замирает. – Боже мой, звёзды. Они тут просто невероятные.

Я запрокидываю голову и смотрю в небо. Поскольку дом не освещён, видно всё с поразительной ясностью: полумесяц, яркие звёзды, даже крошечные, тусклые точки, похожие на пылинки.

– Впечатляет, да? – говорю я.

– В Далласе такого точно не увидишь. Там столько городских огней, столько смога, что Луну порой не разглядишь. – Молли скрещивает руки на груди. – Это выглядит настолько красиво, что даже нереально. Это когда-нибудь надоедает? Звёзды, ночное небо?

– Нет. – Я делаю шаг к ней. – Никогда.

В тишине я слышу, как она сглатывает.

– Теперь я понимаю, почему папа так любил это место.

Я смотрю на неё. Впитываю её задумчивое выражение, изящные линии шеи.

– Те, кто любит это место…

– Любит его по-настоящему. – Она переводит на меня взгляд. – Как можно не влюбиться? Если бы я не валилась с ног, я бы осталась тут навсегда.

Я киваю в сторону двери.

– Звёзды будут и завтра. И послезавтра. Пора тебе внутрь.

– Значит, ты хочешь, чтобы я осталась? – Её глаза искрятся в темноте. – Честно. Я же знаю, что пару дней назад ты пытался меня напугать, чтобы я уехала.

Улыбаясь, я пинаю носком гравий.

– Ты дочь Гарретта. Если будешь такой же хорошей хозяйкой, как он…

Она тоже улыбается, разворачивается и идёт к дому. Я засовываю руки в карманы и следую за ней, мои шаги глухо отдаются по ступеням.

Не. Трогай. Её.

Но. Я. Хочу.

Когда она оказывается на верхней ступеньке, то поворачивается. Я резко останавливаюсь, сердце срывается с места.

– Спасибо, что выслушал, – говорит она. – Обычно я не откровенничаю с незнакомцами…

– Я тебе не незнакомец.

Наши взгляды встречаются. Пространство между нами сжимается, искры пробегают по коже, когда её глаза скользят к моему рту.

Чёрт возьми, Молли собирается меня поцеловать?

– Нет, – говорит она. – Не незнакомец.

А потом она встаёт на цыпочки и обнимает меня.

Я настолько ошеломлён, что просто стою, как полный идиот. Я знаю этот вид объятий. Её руки обхватывают мою шею, её грудь и живот прижимаются ко мне.

Ей нравится этот контакт. Ощущение моего тела рядом. Она хочет большего.

Желание вспыхивает во мне, кровь закипает от того, что я готов дать этой девчонке ровно то, чего она просит. Не раздумывая, я обхватываю её за талию и притягиваю ещё ближе, зарываясь лицом в её шею.

После вечера, проведённого на танцполе в Рэттлер, она всё равно пахнет чертовски хорошо. Сладко – запах девчачьего шампуня и её чертовски сексуальных духов.

– Давай не будем убивать друг друга, ладно? – Её голос другой. Едва слышный шёпот.

Когда я отвечаю, мой голос тоже звучит иначе:

– Ничего не обещаю.

– Ты сложный, знаешь это?

– Разве было бы интересно, если бы я делал всё просто?

Она фыркает, её дыхание касается волос на моей шее.

– Ты всё, что угодно, но только не простой, Кэш.

Малышка, только поцелуй меня и увидишь, насколько я могу быть простым.

Ей всего-то нужно сказать слово. Сделать шаг. И через пару секунд я уже буду между её ног.

Стоит мне представить её мокрой, как член тут же оживает. Если я задеру её юбку, что я там увижу? Наверняка эти нелепые шёлковые трусики.

И горячую, напряжённую киску, пульсирующую от ночи, полной танцев, прикосновений и флирта.

Пульс оглушительно гремит в висках, в тот же момент Молли разжимает руки, отступая ровно настолько, чтобы наши взгляды снова встретились.

Она смотрит на меня. Я смотрю в ответ.

Я до боли осознаю, как моё сердце стучит теперь где-то в районе губ. Её губы приоткрываются, и я замечаю проблеск белых зубов за розовой линией.

Мои руки всё ещё на её талии. Её ладони – на моей груди.

Я изо всех сил стараюсь вспомнить, почему поцеловать Молли Лак – ужасная идея.

Стараюсь… и не могу.

Я уже готов идти до конца, но она делает шаг назад, поворачивается к двери и, не глядя, машет мне рукой.

– Спокойной ночи, Кэш.

Я нахожу в себе силы крикнуть ей вслед:

– Закрой дверь.

– Конечно, закрою. Не хочу, чтобы ты сюда пробрался.

Паршивка.

Но, видимо, теперь мне это на все сто нравится. Я возбужден. Не сплю. До глубины души раздражён тем, что стою с возбужденный и и не сплю в полночь в пятницу.

Провожу рукой по лицу и жду, пока услышу, как щёлкает замок. Только после этого сажусь в грузовик и еду домой.

И, если честно, мне чертовски хочется, чтобы Молли поехала со мной.

Когда я прихожу на кухню ровно в четыре утра, там уже вовсю хлопочет Молли. Пахнет потрясающе – что-то жарится в неприличном количестве масла.

Технически по субботам и воскресеньям я не работаю, но всё равно оказываюсь на ногах. Поэтому я здесь. Пэтси тоже не работает по выходным, так что по пятницам она набивает холодильник всякими продуктами, чтобы нам было чем перекусывать до понедельника.

Но горячий завтрак от самой Молли Лак – это уже совсем другой уровень.

Она стоит у плиты, помешивая что-то в сковороде. Рядом в тостере выстроились куски хлеба. Я замираю, когда замечаю, что на ней одежда для верховой езды. Или, точнее, настоящая рабочая одежда: футболка, джинсы, сапоги безо всяких страз и розового блеска.

Она хочет работать с нами сегодня?

Эта мысль не должна меня радовать, но, чёрт возьми, радует. Может, после вчерашних звёзд она поняла, в чём магия этого места. Да и мне нравится, что ей не всё равно.

Нравится, что она заботится. Её волосы собраны в хвост. Она снова в очках.

Я чертовски люблю её в очках.

Сдерживаюсь, чтобы не подойти ближе. Не обнять её со спины, не поцеловать в шею.

Очевидно, моя правая рука мне больше не помогает.

Я смотрю, как Молли открывает шкафчик рядом с плитой и тянется за новой бутылкой острого соуса. Вчера за ужином мы прикончили предыдущую. Техасский Пит делает белый куриный чили Пэтси просто божественным.

Молча пересекаю кухню и беру бутылку для неё. От неё пахнет солнцезащитным кремом. Значит, она действительно собирается работать.

Отступая на пятки, она случайно задевает меня плечом и поднимает голову с улыбкой:

– Спасибо.

– Доброе утро. Пахнет вкусно. – Я снимаю пластиковую пломбу, откручиваю крышку и передаю ей бутылку. – Что ты так рано делаешь на ногах в субботу?

Она пожимает плечами.

– Уайатт пригласил меня присоединиться к вам. А ты чего так рано? Омлет хочешь?

– С удовольствием. – Я отворачиваюсь и прислоняюсь спиной к столешнице, скрестив руки, чтобы смотреть на неё. У неё тёмные круги под глазами. Но сами глаза всё ещё светятся, так же, как вчера вечером. – Как самочувствие?

– Нормально. Не представляю, как вы умудряетесь гулять допоздна, а потом вставать ни свет ни заря.

Я киваю на кофеварку.

– А как ты думаешь, зачем мы варим такой крепкий кофе? Спасибо, что приготовила нам завтрак.

– Уверена, всем сегодня с утра будет не очень. Тут спасут только углеводы и сыр.

У меня снова это ощущение в груди, будто сердце подключено к розетке и электричество бежит по позвоночнику.

– Это мило с твоей стороны. – говорю я.

Молли переворачивает омлеты на сковороде.

– Не спеши благодарить. Я никогда не готовила завтрак на двадцать человек. Может, в итоге вы все отравитесь. Хотя в этот раз не специально.

– Смотри-ка, прогресс. Больше никаких угроз убийства.

Она улыбается.

– Не забегай вперёд, ковбой. А ты как? Вчера на танцполе ты явно отрабатывал на полную.

Я вдыхаю поглубже. Когда в последний раз кто-то спрашивал, как я себя чувствую? Когда в последний раз мне было нормально после четырёх часов сна?

– Знаешь… я в порядке, наверное. Устал, но не совсем?

– У меня то же самое. – Она всё ещё улыбается, снова переворачивая омлеты. – Я забыла, как люблю танцевать.

Я беру пару тарелок и протягиваю ей, подмигивая.

– Потому что ты никогда раньше не танцевала со мной.

– Ты не так уж плох. – Она перекладывает омлет на тарелки. – Хотя до меня тебе далеко.

– Эй, я просто давно не практиковался. Что тебе добавить? – Я поднимаю тарелку. – Сальсу? Сметану?

Она моргает.

– И то, и другое. И «Техасский Пит».

– Будет сделано.

– Мне стоит сделать ещё? – Молли бросает взгляд на дверь. – Не знаю, когда остальные проснутся.

– Как ты сама сказала, с утра все будут двигаться медленно. Давай пока поедим. – Я ставлю тарелки в углу стола и направляюсь к кофеварке. – Ты уже пила кофе?

– Нет, ещё нет.

– Как тебе нравится?

Она моргает, и я сразу понимаю, куда пошли её мысли. Точно туда же, куда и мои. Она что, покраснела?

О, да. Мне нравится заставлять Молли краснеть.

– Чёрный, пожалуйста.

Я хватаюсь за графин и хмурюсь.

– Серьёзно?

Она колеблется.

– Вообще-то, сделай светлый и сладкий.

– Как скажешь. Я тоже так люблю.

Мы садимся и принимаемся за еду. Мне нравится это время суток. Тишина. Горячий кофе и утренний воздух. Ну, он не совсем прохладный, но уж точно свежее, чем вчера ночью.

– Это вкусно. – Я вытираю рот салфеткой.

Молли делает глоток кофе.

– И кофе тоже. Спасибо.

– Пей. Если ты идёшь с нами, тебе понадобится энергия.

Она снова замирает, кружка всё ещё в руках.

– Это приглашение?

– Ты пойдёшь, пригласил я тебя или нет.

Её губы дёргаются.

– Что меня выдало?

– То, что на тебе ни одной блестящей пайетки. И ботинки Ариат.

– Просто беру пример. – Молли бросает взгляд на мои собственные Ариаты под столом. Я иногда их надеваю, чтобы сберечь старые сапоги Гарретта. – Вот и хотела попросить тебя ответить услугой на услугу: я затащила тебя вчера на танцпол, так что сегодня ты должен затащить меня в седло.

Теперь моя очередь краснеть. Чёрт побери, мозги снова работают, как у озабоченного пятнадцатилетнего.

– Без проблем, – выдавливаю я и тут же обжигаю язык, отпивая слишком горячий кофе. – Значит, ты правда планируешь остаться. На ранчо.

Молли разрезает омлет краем вилки.

– Честно? Пока не знаю. Вся моя жизнь в Далласе. Там мой бизнес-партнёр. Мама, бабушка с дедушкой. Я надеюсь, что адвокаты мамы смогут найти способ обойти это условие, чтобы у меня хотя бы был выбор – остаться или нет.

В груди неприятно сжимается.

Я чуть не роняю кружку. Стоп-стоп-стоп. Мне что, действительно не по себе от того, что Молли не уверена, останется ли? С каких пор? Я ведь не хочу, чтобы она оставалась. Но, видимо, и не хочу, чтобы уезжала?

Господи…

– Всегда можешь оставить ранчо мне, – шучу я. Только вот это не совсем шутка.

Я жду, что Молли закатит глаза. Скажет, что я наглый тип. Но она просто пожимает плечами.

– Ты чертовски хорошо управляешь этим местом. Мне есть чему у тебя поучиться.

Я открываю рот. Закрываю. Потом снова открываю.

– И ты хочешь учиться?

Она встречает мой взгляд.

– Я всё-таки дочь своего отца.

– Да. – Я снова улыбаюсь, как идиот.

И тут меня осеняет: сейчас был бы хороший момент, чтобы показать ей фотографии Гарретта. Он вроде бы оставил их мне, но на самом деле они принадлежат Молли. Интересно, почему он сам ей их не отправил? Собирался ли он передать их ей или Обри позже? И когда вообще он положил всё это в банковскую ячейку? Навещал ли он её, чтобы взглянуть на снимки?

Желудок неприятно скручивается. У меня ещё слишком много вопросов, и я даже не представляю, как Молли отреагирует. Не хочу взрывать ей голову или снова погружать её в пучину горя. Мы и так еле держимся на плаву.

Эти фотографии сделают её день? Или окончательно её добьют? Не хочу рисковать. Пока что.

– Теперь мне интересно, насколько ты похожа на него, – говорю я.

На этот раз она всё же закатывает глаза.

– Так я могу поехать с вами или нет?

– Можешь. Но тебе придётся не отставать.

– Я не отстаю.

– Докажи. Может, тогда я перестану звать тебя Городской Девчонкой.

Улыбаясь, она пинает меня под столом.

– Ты просто невыносим.

Я такой.

Но, будь я проклят, если это не лучшее утро за долгое-долгое время.

Глава 17

Молли

ДА ЗДРАВСТВУЮТ КОВБОЙШИ!

Восход.

Он разливается над холмами оттенками персикового, неонового розового и ярко-мерцающего жёлтого. Передо мной раскинулся огромный табун, растянувшийся по пастбищу, насколько хватает глаз.

Я вдыхаю этот момент, сидя в седле, и ощущаю то же самое тепло, что разливается в груди. Оно проникает в самые кости, наполняя меня таким глубоким спокойствием, что я закрываю глаза, чтобы лучше его прочувствовать.

Живот не скручивает. Спокойно. Никакой боли.

Я дышу ровно, чувствуя, как свежий утренний воздух заполняет лёгкие. Солнечное тепло льётся на мою кожу.

Мария тихонько фыркает подо мной, лениво щипля траву. Где-то неподалёку смеются ковбои.

Я знаю это чувство. Солнце, покой.

Ощущение восторга.

Я помню его с детства, когда каталась верхом с мамой и папой. Папа ездил на гнедой кобыле, а у мамы был великолепный серый андалузец по имени Шторм.

Тогда мы вставали рано, потому что… ну, таков распорядок на ранчо. Иногда я оставалась дома с мамой, но если ей хотелось покататься, она брала меня с собой, и мы наблюдали, как папа работает с табуном вместе с другими ковбоями.

Больше всего я помню то невероятное, ослепительное счастье. Я любила бывать с обоими родителями. Это делало меня особенной.

Я также любила находиться на свежем воздухе, на ранчо, в седле. Это давало ощущение, что я часть чего-то большего. Сам процесс захватывал. А внимание родителей было… всем.

– Красиво, да?

Я открываю глаза и вижу Кэша, сидящего на коне рядом. Он в рабочих перчатках, а его предплечья уже блестят от пота.

Сегодня на нём ещё и чапсы.

Настоящие, добротные кожаные чапсы, коричневые, застёгнутые пряжкой прямо… по центру.

Нет слов, чтобы описать, насколько божественно он в них выглядит. А его уверенные, неторопливые движения в седле? И тот надеждой наполненный взгляд за завтраком, когда он спросил, остаюсь ли я на ранчо?

Я слегка двигаю бёдрами, пытаясь ослабить нарастающее напряжение между ног. Но от этого только хуже. Шов джинсов проходит ровно по чувствительной точке, заставляя жаждать… большего.

Мне хочется, чтобы вместо джинсов там был Кэш. Но этого не будет, так что… спасибо, что существуют вибраторы?

С утра мы почти молчали, пока ехали в его пикапе к этому пастбищу, таща за собой прицеп с лошадьми. Он сказал, что мы примерно в восьми километрах от конюшни. А теперь мы верхом – я на Марии, Кэш на своём огромном вороном жеребце Киксе, а его братья и работники ранчо подъезжают следом на нескольких грузовиках ранчо Лаки. Скоро начнётся работа.

Я улыбаюсь.

– В прошлый раз, когда я видела рассвет, я шла домой из бара. Тогда у меня было такая жуткая похмелье, что не до красоты было. А это… совсем другое.

– Ах ты, гуляка, – ухмыляется он.

– Чёрт возьми, ещё какая. Думаешь, где я научилась танцевать?

– Надеялся, что на светских вечерах или на занятиях балетом или типа того.

Я смеюсь, хотя сердце вдруг начинает биться чаще. Он помнит, что я занималась танцами.

– Там тоже.

– Справишься? – Кэш кивает на Марию. – Крикни, если помощь понадобится.

Я двигаюсь в седле.

– Это же как велосипед, да? Нужно просто снова привыкнуть, и всё вернётся.

– Если ты так говоришь.

Я протягиваю руку и слегка толкаю его в плечо.

– Спасибо за поддержку.

– Молли Лак, если есть что-то, в чём ты не нуждаешься, так это в том, чтобы тебе говорили, что ты чего-то не можешь. Ты знаешь, на что способна. – Он смотрит на меня, щуря один глаз от яркого солнца. – Так что вперёд, бери и делай.

Я улыбаюсь и выпрямляюсь в седле.

– Ничего себе, какая мотивирующая речь, Кэш.

– Благодарю покорно.

Он прикасается пальцами к краю шляпы, а выглядит при этом так, что я замираю, сердце подкатывает к горлу. Он прямо вылитый Брэд Питт в Легендах осени. Я почти жду, что сейчас появится Энтони Хопкинс и начнёт меня отчитывать за то, что пялюсь на его самого красивого сына.

Точно, а медведи тут вообще водятся?

Всё это было бы куда проще, если бы Кэш не был таким чертовски привлекательным.

– Спасибо, что позволил мне поехать с вами, – выдавливаю я.

Он ухмыляется и надевает солнцезащитные очки в золотой оправе.

– Всегда пожалуйста. А теперь смотри и учись.

О Господи, и я смотрю.

Направляя Марию к краю стада, я наблюдаю, как Кэш собирает ковбоев и устремляется прямо в самую гущу событий. Сегодня выходной, но все братья Риверс здесь, кроме Сойера, у Эллы нет детского сада, так что он сегодня на дежурстве в роли папы, а ещё десяток работников ранчо.

Их преданность делу впечатляет.

Они все верхом. Их работа напоминает танец: Кэш всегда впереди, на своём огромном вороном жеребце, остальные слаженно двигаются вокруг него, направляя стадо к другому пастбищу.

В воздухе клубится пыль, смешанная с запахами травы, пота и навоза. Гулкое мычание коров отдаётся эхом в ближайшем каньоне.

Скоро приходит жара, но это никого не останавливает. Я смотрю, затаив дыхание, как Кэш пускает коня в бешеный галоп, чтобы догнать отбившегося лонгхорна – длиннорогого быка. Он наклоняется вперёд в седле, одной рукой удерживая поводья, а другой – верёвку, привязанную к седлу.

Грациозные, мощные движения, полное слияние с конём – завораживающее зрелище. Длинные скачки, разлетающиеся капли пота, абсолютная сосредоточенность. Ни тени сомнения. Ни мысли о том, как это выглядит со стороны, ни страха перед возможной ошибкой.

Они просто делают свою работу.

И делают её чёртовски хорошо.

После небольшой схватки у гребня холма Кэшу удаётся загнать быка обратно в стадо.

Я ощущаю удары копыт его жеребца у себя в груди, когда Кэш, вздымая пыль, мчится ко мне с широченной улыбкой на лице.

– Йииии-ха! – кричит он.

Его радость, его уверенность, разливается по пастбищу, словно пожар, и ковбои откликаются на его крик собственными возгласами.

У меня бешено стучит пульс.

Это… весело. Чёрт возьми, как же это весело.

Смеясь, я набираю воздух и тоже выкрикиваю:

– Охренеть!

Рядом свистит Уайатт.

– Да у тебя, оказывается, голос будь здоров!

Кэш осаживает коня в нескольких шагах от меня. Он и лошадь тяжело дышат, вокруг них клубится облако пыли.

– Это что, ты меня освистывала?

– Я тебя поздравляла.

Уайатт приподнимает бровь.

– А звучало как свист вслед.

Кэш ухмыляется.

– Значит, тебе понравилось, что ты увидела, Городская Девчонка.

– Ты всё ещё за своё? – спрашивает Уайатт.

– Скоро перестанет, – отвечаю я, цокая языком и лёгким нажатием пяток побуждая Марию двигаться. Она плавно идёт вперёд, её голова раскачивается в такт шагам.

Я чувствую на себе взгляды Кэша и Уайатта, но стараюсь не думать об этом, а просто… еду. И еду. И продолжаю ехать.

Уайатт сказал, что, чтобы держаться в седле, нужно сжимать лошадь ногами. Вот я и сжимаю. Двигаю бёдрами, напрягаю бёдра, чтобы двигаться в ритме с лошадью.

Через полчаса чувствую лёгкий укол в пояснице. Не критично, но ясно одно – к вечеру будет все болеть.

Через час я уже обливаюcь потом, как и Мария, но чувствую себя увереннее в седле. Даже пробую несколько поворотов, подводя себя ближе к стаду.

Интересно, что бы сказал отец, если бы увидел меня сейчас?

– Выглядишь хорошо, – замечает Уайатт. – Как себя чувствуешь?

– Это, конечно, тренировка ещё та, но мне нормально.

Кэш подскакивает ближе, его рубашка прилипла к груди и животу.

– Если нужно, делай перерыв. И пей побольше воды. Больше, чем думаешь, что надо.

Я ухмыляюсь.

– С каких это пор ты тут главный?

– Твой отец так решил. Так что тебе лучше послушаться.

Я многозначительно поднимаю брови.

– Слушаюсь, сэр.

Уайатт смотрит на нас с прищуром.

– Это у вас тут какой-то странный способ флиртовать, что ли?

– Да нет, – отвечаю, отпивая воды из термоса, который Кэш подкинул мне в седельную сумку. Благослови его Бог, он даже лёд туда положил. – Просто твой брат воображает себя главным.

Кэш напрягает предплечье, удерживая поводья, и подводит своего коня ближе.

– Это вызов?

– Это просто факт, – спокойно отвечаю я.

Уайатт запрокидывает голову и громко смеётся.

– Да в ней больше Гарретта, чем я думал.

Я жду, что Кэш скривится. Бросит какую-нибудь ехидную, едкую фразу. Но он просто смотрит на меня из-под полей шляпы.

– Всех нас удивляет, да?

Спина ноет от долгой езды. Лицо болит от постоянной улыбки. Но когда Уайатт и Кэш сравнивают меня с отцом, внутри распирает гордость.

Я очень, очень жалею, что не приложила больше усилий, чтобы проводить с ним время. Узнать его лучше. И в то же время я очень, очень горжусь тем, что унаследовала что-то от него. Любовь к этой земле, возможно, одна из этих черт. Хотя скорее к этой жизни.

В седельной сумке завибрировал телефон. Пока я его достаю, сигнал уже пропал, так что перезвонить маме не получится. Честно говоря, это даже к лучшему. Вряд ли она сказала бы что-то хорошее по поводу того, что я гоняю скот с пятнадцатью ковбоями где-то в глуши. Да что там, ей бы вообще не понравилось, что мне это нравится.

Но сердце всё-таки делает странный кульбит при мысли, что у неё могут быть новости от юристов. Конечно, я хочу вернуться в Даллас. Хочу получить доступ к своему наследству, чтобы воплотить в жизнь мечты о Bellamy Brooks. И чем скорее, тем лучше.

Но вот мысль о том, что мне снова придётся вернуться в свою тихую, пустую квартиру… Мне это не нравится. И я даже не знаю, что думать по этому поводу.

Списываю всё на новизну. Конечно, сейчас я хочу остаться на ранчо. Это весело и захватывающе, потому что для меня это что-то новое. Да и горячие ковбои тут есть. Но со временем блеск потускнеет. Причём скорее рано, чем поздно. Давайте будем честны: сегодня я поставила будильник на три тридцать утра. Я не смогу так просыпаться вечно.

Когда мы загружаем лошадей в трейлеры и возвращаемся в дом на обед, я уже умираю с голоду.

Я в два счёта уничтожаю сэндвич с тушёной свининой, который нашла в холодильнике – с горкой набитый домашним капустным салатом и политый самым острым, самым вкусным барбекю-соусом на свете. Запиваю лимонадом, а потом пробую брауни, которые буквально умоляет попробовать Салли.

Съедаю два.

Удивительно, но мой желудок справляется со всем этим без последствий. Это какое-то чудо. Впрочем, я ведь сжигаю калории на ходу. Приятно хоть раз не отказывать себе в удовольствии.

Приятно использовать своё тело вот так – физически, по-настоящему. Хотя, когда я поднимаюсь из-за стола, мои бёдра дают о себе знать. Теперь понятно, почему все эти ковбои ходят вразвалку. Несколько часов в седле, и вот я уже сама еле передвигаюсь, спина отзывается тупой болью, ноги ноют.

– Тебе нужно выпить ибупрофен, – говорит Кэш, подходя ко мне у раковины и забирая пустую тарелку. – И передохнуть.

Я качаю головой. Я настроена продержаться весь день. Если уж я собираюсь взяться за это всерьёз, и в буквальном, и в переносном смысле, то должна отдаться делу полностью.

– Всё нормально. Что дальше?

Кэш смотрит на меня внимательно.

– Точно? Не хочу, чтобы ты себя угробила.

– Точно, – отвечаю, снова чувствуя, как внутри что-то сжимается от его заботы.

Кто знает, сколько ещё я здесь пробуду? Кто знает, когда снова смогу проводить столько времени на улице? Жара, конечно, невыносимая, но… смотреть на минус на счету в банке ещё хуже.

Мне нравится свежий воздух. Мне нравится это чувство – когда я с ковбоями, я знаю, что я нужна, у меня есть цель. Одна вещь, которую я поняла за это время на ранчо – здесь всегда кто-то рядом. И мне это помогает.

Заставляет задуматься, насколько часто я работаю в одиночестве дома.

Я вообще всё делаю правильно? Карьеру? Свои мечты? Жизнь? Или это просто хреново пережитая потеря, усугублённая сексуальной фрустрацией по имени Кэш?