Текст книги "Монстр (ЛП)"
Автор книги: Джессика Гаджиала
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Господи Иисусе, мать твою.
Ни за что на свете крошечная цыпочка с большими, черт возьми, глазами лани сидевшая в вагоне поезда, в котором я ее запер, прекрасно зная, что может с ней случиться от рук Лекса, не говорила мне о сперме на лицах цыпочек.
Я провел рукой по лбу, чертовски стараясь не представлять ее голой, с открытым ртом, умоляющей меня кончить на нее.
Блядь.
Последнее, что ей было нужно, это чтобы я разгуливал со стояком. Она и так была достаточно напугана.
– У тебя обширные познания в порнографии. Ты, маленький извращенец, – продолжал я, пытаясь поднять настроение.
На это она фыркнула. – Мне платят за просмотр историй браузеров. Истории браузеров большинства мужчин на семьдесят процентов состоят из порнографии.
– Не мой, куколка, – сказал я, качая головой.
Еще одно фырканье. И закатывание глаз.
– Если я хочу киску, – сказал я, глядя на нее сверху вниз, – я иду за киской. Я не смотрю на это через гребаный экран компьютера. Я погружаю свои пальцы и член в реальную. И, может быть, если она действительно сладкая, я засуну в нее свой язык.
Я боролся с улыбкой, растянувшей мои губы, когда увидел, как она покраснела. Ярко-ярко-малиновая.
Учитывая, что она посмотрела кучу сексуальных актов, не дрогнув, я должен был предположить, что это было потому, что у нее появился сильный мысленный образ. Обо мне. Уткнувшегося лицом между чьих-то мягких бедер. Может быть, ее.
– Ты прям настоящий принц, – сказала она, пытаясь скрыть свое смущение. Но ее щеки все еще пылали.
– Когда девушки хотят цветов и конфет, они ищут хороших деловых мужчин. Когда они хотят хорошего качественного траха, который может заставить их увидеть лицо бога, они приходят к таким мужчинам, как я. Я не извиняюсь за то, что я такой, какой я есть.
– Что значит к таким мужчинам, как ты? – спросила она, ее глаза сузились, как будто она пыталась видеть меня насквозь.
– А что?
– Кто ты такой? Чем ты занимаешься?
На самом деле для таких мужчин, как я, не существовало названия. Мужчин, которые делали то, за что им платили. Никаких вопросов. Очень мало морали.
– Я делаю то, за что мне платят.
– Например?
– Например, вламываюсь в дерьмовые квартиры, расположенные над тем, что, как я могу только предположить, является худшим на вкус китайским дерьмом в городе, похищаю симпатичную девушку, живущую в полном одиночестве, и запираю ее в заброшенном вагоне, чтобы ждать дальнейших инструкций.
– И это все? Так ты что, типа, похититель? Это то, чем ты занимаешься?
– Когда цена достаточно высока.
– Сколько я стоила?
– Что? – спросил я, прислонившись к стене напротив нее, скрестив лодыжки и скрестив руки на груди.
– Сколько тебе заплатили за то, чтобы ты похитил и держал меня в заложниках?
Что ж, не было причин не говорить ей об этом.
– За похищение – десять тысяч. Две штуки за каждый день, который я должен удержать тебя.
На это она выдохнула воздух. – Похоже, я занимаюсь не тем бизнесом. – Последовала пауза, ее рука поднялась, чтобы провести пальцами по волосам. Нервная привычка? – Ну, это ненадолго…
Она казалась такой смиренной. Так смирилась со своей судьбой.
Я видел, как взрослые мужчины, закоренелые преступники, умоляли. Пресмыкаясь, плача. Я видел, как они мочились под себя, когда понимали, что для них нет никакой надежды.
И вот эта цыпочка, никто, просто девушка… спокойно сидела тут, понимая, что ее время на Земле закончилось, и у нее никогда не будет шанса что-то сделать со своей жизнью… и она была спокойна по этому поводу.
Какого хрена это было?
– Я не смогу отговорить тебя от этого? – спросила она мертвым тоном, зная, что у нее нет никаких шансов.
– Нет, куколка, – я бы отказался, если бы у меня был выбор. Я бы отказался.
Она кивнула, поджав губы. – Есть ли шанс, что ты дашь мне что-нибудь прямо перед тем, как передать Лексу?
– Что ты сказала? – спросил я, сдвинув брови.
– Похоже, ты знаешь Лекса, – сказала она, наблюдая за мной. – И, если ты его вообще знаешь… тогда ты знаешь, какие отвратительные, ужасные вещи он делает с женщинами. Многими женщинами. Случайными женщинами, которые ничего не знали. А теперь представь, что он сделает со мной… с кем-то, кто явно его чем-то разозлил.
В ее словах был смысл.
Бедная гребаная девочка.
– Так ты просишь меня… – я замолчал, желая, чтобы она заполнила пробел.
– Дай мне что-нибудь, чем я смогу покончить с собой. Прежде чем он получит возможность сначала поиграть со мной, – сказала она, ее бледная кожа стала почти зеленой при слове «поиграть».
– Ты, блядь, серьезно?
– Да, – сказала она твердым голосом. – Я мало что знаю о наркотиках. Но я думаю, что героин действительно легко передозировать. Я уверена, что найти его будет нетрудно. Он не дорогой. Это не повредит твоей прибыли, – продолжала она лепетать, как будто не говорила о самоубийстве. – Я никогда не употребляла наркотики, так что мне даже не понадобится много. Я могу просто… понюхать его, верно? – она посмотрела на меня, словно ожидая ответа, но продолжила без него. – Я тебя не знаю. И, может быть, ты ничем не лучше его. Может быть, тебе вообще наплевать на меня. Но я не думаю, что ты настолько хладнокровен. Я не думаю, что тебе понравятся те вещи, которые он будет делать со мной.
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе покончить с собой.
– Да.
– Черт, – сказал я, отталкиваясь от стены и расхаживая по небольшому пространству.
Она была права. Я был хладнокровным ублюдком, но я не был бессердечным. Просто осознание того, что я держал ее против ее воли, раздражало меня, оседая ощущением свинца в животе. Таково было правило. Я не связывался с женщинами. Это была нечестная гребаная борьба. И я не мог придумать ни одной чертовой вещи, которую могла бы сделать женщина, чтобы оправдать то, что Лекс мог сделать с ней.
– Это значит «нет»? – спросила она, чувствуя себя побежденной.
Я повернул голову, увидев, что она наблюдает за тем, как я расхаживаю, ее тело напряглось.
– Он придет за тобой, – сказал я, подходя к ней, мои ботинки почти касались ее ярко-фиолетовых ногтей на ногах, присев на корточки, чтобы я мог посмотреть ей в глаза, чтобы она могла увидеть в них искренность, – я дам тебе что-нибудь, чтобы покончить с этим.
На это она кивнула, ее глаза слегка заслезились. – Спасибо.
Затем я встал, повернулся и убрался к чертовой матери оттуда.
Глава 4
Алекс
Хорошо. Не было причин волноваться. Это всегда было возможно. С того первого дня, когда я сидела напротив его кофейни на ступеньках музея, притворяясь, что читаю какую-то книгу в мягкой обложке, которую нашла выброшенной в метро, хотя на самом деле я делала мысленные заметки о каждой манере поведения, о том, что он пил, что ел, сколько раз делал перерыв на перекур.
С этого первого взгляда всегда был шанс, что он узнает. Я, наверное, должна была быть шокирована тем, что ему потребовалось столько времени, чтобы поймать меня. Я имею в виду… десять лет. Для такого сверхосторожного и наблюдательного человека, как он, это было безумное количество времени. И если бы он имел хоть малейшее представление о том, как долго я следила за его жизнью, он бы чувствовал себя полным идиотом. Если и была одна вещь, которую такой гордый человек, как Лекс Кит, не потерпел бы, так это то, что его заставляли чувствовать себя идиотом.
Тем более женщина.
Дерьмо.
Часть меня была поражена тем, что я сижу в каком-то заброшенном вагоне поезда, а не в одной из пыточных комнат Лекса (их было три: одна в подвале химчистки, одна в сарае на каком-то заброшенном участке собственности, одна специально построена в убежище в лесу. Кстати, если бы вы оказались в первых двух, из вас, вероятно, вышибли бы дух и с вами веселились бы в течении одной-двух ночей. Если бы вы оказались в третьей, что ж, вам предстояло долгое мучение. И вы, вероятно, никогда не выберетесь отсюда живым).
Зачем он тратил время, держа меня под чьим-то присмотром? Это просто не имело никакого смысла. У него, должно быть, чесались руки дотронуться до меня. Хотя бы потому, что я женщина. Потому что ему действительно не нужна была никакая другая причина, чтобы жестоко обращаться с кем-то.
Была ли это какая-то тактика запугивания? Натравить на меня большого, страшного (но горячего в опасном смысле) парня, заставить его удерживать меня, позволить мне до смерти волноваться о том, что случится со мной до того, как он появится?
Это могло бы сработать. Если бы в Брейкере не было чего-то такого, что говорило бы о том, что он так же несчастен, как и я, во всей этой ситуации. Учитывая, что он был напряжен как… сокращающаяся мышца, это о чем-то говорило. Это говорило о том, что, возможно, ему не нравилось то, как вел себя Лекс. То, что он делал с девушками.
У Брейкера были очевидные проблемы с его заданием.
Что напугало меня (незначительно) меньше.
Он все еще собирался выполнить эту работу. Оставляя меня гадать, платил ли Лекс Брекеру, за меня. Зная его, у Лекса был какой-то запасной план. У Лекса всегда все было в порядке. Если план А не сработал, был план Б, затем план В. И так далее, и тому подобное.
Может быть, у Лекса было что-то на Брейкера, что делало его послушным.
Но он все равно собирался помочь мне покончить с собой.
За что он получил мою вечную благодарность. Даже если он держал меня в грязном, окровавленном вагоне поезда, в котором было чертовски холодно. Я яростно проклинала свой выбор пижамы, когда шок прошел, и я почувствовала, как холод проникает сквозь мои босые ноги в тонкий материал моих штанов для йоги и футболку. Если это была худшая пытка, через которую я собиралась пройти по приказу Лекса, что ж, черт возьми, это было не так уж плохо. Я бы пережила это. Или простудиться и умереть. И то, и другое меня устраивало.
Несмотря ни на что, я собиралась умереть.
Хотела бы я сказать, что это откровение было встречено с разбитым сердцем. Что мне было ради чего жить. Что у меня были надежды и мечты. Что я хотела встретить мужчину, влюбиться, родить двух детей и жить в безопасном районе. Что я хотела увидеть ночной Париж. Что я хотела выпить эспрессо в кафе в Италии. Что мне нужно зарыться ногами в песок тропического острова. Что я хотела издать книгу. Или создавать произведения искусства.
Но это была не я.
Это была не та жизнь, которую я вела.
Моя жизнь была посвящена заботе о моей матери. Мать, которая всегда была хрупкой. Нежной. Эмоционально нестабильная. Мать, которая плакала, если я опаздывала на пять минут, возвращаясь домой из школы, в ужасе от того, что со мной случилось что-то ужасное. Мать, которая никогда не была достаточно здорова, чтобы удержаться на постоянной работе. Так что наши шкафы в основном были пусты. Наш свет и газ раз в два месяца был отключен, заставляя меня делать домашнюю работу на улице, сидя под уличным фонарем.
Не было таких вещей, как мечты. Только обещание нескончаемой тяжелой работы.
Я смутно помню, как в детстве у меня было желание петь. Всегда втайне хотела научиться играть на гитаре, но знала, что никогда не смогу, потому что мы никогда не могли позволить себе уроки.
Но это желание угасло, когда в тот день я вернулась из школы и обнаружила, что моя мать в конце концов отказалась от борьбы, в которой она сражалась всю мою жизнь.
Затем желание сменилось потребностью в мести, когда я узнала правду.
Каждая секунда моей жизни с того дня была полна этой цели. Чтобы отомстить за мою мать и за ад, через который ей пришлось пройти.
Так что моим единственным сожалением в жизни будет то, что я не достигла этой цели.
Но это какое-то пустое разочарование.
В конце концов, я могла бы с таким же успехом вообще не существовать.
Это звучало удручающе и жалко, но это была чистая правда. Никто не будет скучать по мне. Никто бы не горевал, потому что я больше не делила с ними воздух. Смерть была печальна только тогда, когда позади оставались люди, которым было не все равно, что ты когда-то жил.
Никому не было до меня дела.
И никто не вспоминал обо мне уже более десяти лет.
На самом деле не о чем было грустить.
Я приму все, чтобы не принес мне Брейкер, любой наркотик… а затем погружусь в ничто.
Я не из тех, кто верит в жизнь после смерти. Поверить в идею воспарить в место, где нет боли, только покой и счастье. Это кажется чем-то сказочным. Что-то, чем можно накормить испуганных детей с ложечки. Что-то, что можно использовать, чтобы убедить людей, что жизнь – это какой-то волшебный опыт, придуманный каким-то всевидящим Богом.
Но жизнь была дерьмом. Жизнь была болью, жертвой и разочарованием. Это был не тот тест, который нужно было пройти или провалить. Это была бурлящая масса времени, где немногие счастливчики познали немного счастья, но большинство жило в страхе, боли и пустоте.
Ни один Бог не допустил бы этого.
По крайней мере, ни в какого Бога я не хотела верить.
Скоро, и неизвестно, как скоро, но скоро… я собиралась больше не существовать. Не было никакой загробной жизни. Не было никаких размышлений о той жизни, которую я вела. Или реинкарнации, чтобы попробовать снова (какая жестокая идея, черт возьми).
В одну минуту я бы дышала, думала и чувствовала.
В следующее мгновение я бы перестала дышать, перестала думать и перестала чувствовать.
Дело закрыто.
Но не было причин сидеть и размышлять об этом.
Я медленно поднялась с пола, мои кости болели от холода. Я пошевелилась, пытаясь согреть свои конечности. Пытаясь стряхнуть холод с моей души.
Трудно жить с грузом знаний на плечах. Знать, что на самом деле происходит вокруг всех нас ежедневно. Знать, что есть мужчины, которые крадут девушек с улиц, хороших, милых, невинных девушек, насилуют, калечат и бросают их. Не пойманные. Не наказанные. Невозможно не почувствовать, как от этого у тебя опускаются плечи. Или знать, что были люди, которые украли семью человека, отрезая пальцы детям, чтобы добиться своего, и не чувствовать, что мир был ужасным, извращенным местом для жизни.
У меня не было возможности увидеть солнце. Потому что я жила в гребаной канаве.
Были времена, когда мне хотелось оставить все это позади. Ночами, когда я лежала в постели, уставившись в стену, чувствуя, как слезы щиплют глаза. Не желая ничего больше, чем собрать свои вещи и уехать. Уехать куда-нибудь еще. В любое другое место. Найти настоящую работу. Найти хорошего мужчину. И, может быть, он бы игнорировал меня во время футбольного сезона, и мне придется ругаться на него, чтобы вынести мусор. Но он называл бы меня хорошенькой и целовал так, как будто так было на самом деле.
Я могла бы смыть с себя грязь моих двадцати шести лет. Я могла бы быть чистой.
Но для меня это был не вариант.
Некоторым людям нужно было пробираться по грязи, чтобы другие могли жить, не тронутые ею.
Моя жизнь была жертвой ради большего блага.
Я не имела права грустить по этому поводу.
– Холодно? – голос Брейкера раздался позади меня, заставив меня подпрыгнуть, мое сердце взлетело вверх. Боже, он был хорош в этом. Я догадывалась, что именно это делало его хорошим в его работе.
– Да, – сказала я, поворачиваясь к нему.
Чтобы найти его стоящим там с одеждой. Одеждой. И одеялами.
– Вот, – сказал он, протягивая мне пару мужских носков, и я практически набросилась на них, сунула ноги и подтянула их к икрам. Затем он протянул мне пару спортивных штанов. Мужских. Синих. Слишком больших. Но теплых. Я влезла в них, потянулась за темно-синей толстовкой и натянула ее через голову. – Лучше? – спросил он, как только я оделась.
– Да. Спасибо, – искренне сказала я.
– Не благодари меня, куколка, – сказал он, качая головой.
– Почему нет? Ты сделал что-то хорошее.
Он выдохнул, проведя рукой по голове. – После похищения и удержания тебя против твоей воли. Ты не можешь сказать, что это было приятно.
– Скольким еще заложникам ты приносил одежду и одеяла? – спросила я, наблюдая за ним. Он покачал головой, и я получила свой ответ. – Вот именно. Так что спасибо тебе за заботу о том, чтобы я не умерла от пневмонии. Ты знаешь… до того, как я получу передоз от героина. – Я имела в виду, что это для меня немного забавно. В каком-то болезненном смысле. Я даже улыбнулась, когда сказала это.
Все, что я увидела в ответ – это напряжение вокруг его глаз, тиканье в челюсти. Он выглядел почти… сердитым.
– У тебя действительно нет ради чего жить? – спросил он тихим голосом.
Я почувствовала, как мое плечо дернулось. – Мне действительно не для чего жить, – подтвердила я. – Я имею в виду… я не совсем рада, что умру, не дожив даже до своего тридцатилетия. Но я должна выбрать, как мне поступить. Лучше своими руками, чем быть соскобленной с тротуара после того, как пьяный водитель сбил меня, когда я переходила улицу. Или задыхающейся от витаминов размером с лошадиную таблетку, которые я принимаю в одиночестве в своей квартире, и меня не найдут в течение нескольких дней, пока мой домовладелец не придет за арендной платой.
– Господи Иисусе, а ты темная.
При этих словах я почувствовала, как мои губы изогнулись в улыбке. – Ты похищаешь и держишь людей в заложниках и, возможно, убиваешь их. И я темная?
– Да, куколка. Ты темная. Я работаю в темноте. Я этим не живу. Я не заворачиваюсь в нее, как в одеяло, прячась от гребаного мира.
– Я не прячусь от мира! – возразила я, хотя и знала, что это правда.
– Я просидел возле твоей квартиры три дня, и ты ни разу не вышла. Даже за едой. Не разговаривала и не встречалась ни с кем. Даже для того, чтобы потрахаться. Ничего.
– Я работала, – возразила я.
– Над чем? Сдавала мужчин, помешанных на порно, их подозрительным супругам?
Хорошо. Я начала немного злиться.
К несчастью для меня, не было такой вещи, как немного злиться. Один вид злости был так же плох, как и другой. А когда я злилась, казалось, что между моими губами и мозгом что-то шло не так.
– Пыталась разрушить чертову преступную империю, ты, придурок!
Упс.
Это было неудачно сказано.
Его брови изогнулись, в глазах появилось любопытство.
И я знала, что он ни за что не отпустит это.
– Повтори еще раз? – сказал он обманчиво мягким голосом.
– Ничего. Не бери в голову.
– Это не решит проблему.
– Что ж, очень жаль. Потому что я тебе не скажу.
– Куколка…
– Нет. И ты не можешь заставить меня.
Вероятно, это было еще одно неправильное замечание.
Я знала это по улыбке, которая, казалось, коснулась его глаз, но не губ.
– Хочешь поспорить?
– Ты собираешься ударить меня?
На это он вздрогнул. И я знала, что он этого не сделает. Он не был одним из тех людей.
– Нет. Я не собираюсь тебя бить.
– Тогда я не понимаю, как ты можешь заставить меня что-то тебе сказать.
– Нет? – спросил он, улыбка, наконец, появилась на его губах, когда он так медленно начал двигаться ко мне.
Здравый смысл подсказывал мне стоять на своем. Но мое тело не слушалось. Я так же медленно двигалась назад, прочь от него. Но потом я ударилась спиной о стену. А он все еще приближался.
Мое сердце сильно колотилось, грудь странно сжималась. И частью этого был страх – страх перед неизвестным. Но отчасти это было что-то другое. Что-то, что я не совсем узнавала или понимала.
Между нами был всего фут, его ледяные голубые глаза смотрели на меня, его лицо ничем не выдавало его намерений.
По собственной воле мои руки поднялись ладонями вверх, надавливая на его пресс, когда он начал сокращать небольшое расстояние между нами.
Его взгляд скользнул вниз по моим рукам, затем снова поднялся к моему лицу.
– Что ты делаешь? – спросила я, мой голос немного дрожал. Слабый.
Что, черт возьми, происходит?
Он придвинулся ближе, заставляя мои руки сильнее вжаться в его мышцы живота. И я поняла, что вернулась в свою квартиру, когда мне показалось, что под одеждой он был сильным. Он был как кирпичная стена под моими ладонями.
Мои глаза скользнули обратно к нему, странное ощущение закружилось у меня в животе, когда они поднялись, обнаружив, что он наблюдает за мной.
Одна из его рук поднялась, удерживая меня сбоку. Другая поднялась медленнее, на секунду зависла в воздухе, прежде чем легко провести кончиками пальцев по моей челюсти.
И все мое тело содрогнулось.
Жестко.
Потому что легкое, как бабочка, прикосновение, казалось, пробежало по каждому дюйму моей кожи.
Его голова слегка наклонилась, его теплое дыхание щекотало мою скулу. Но его глаза не отрывались от моих.
– Брейкер… – попыталась я, не уверенная в том, о чем я прошу, и я чувствовала, что он пытался сделать.
– Я не причиню тебе вреда, куколка, – сказал он низким и рокочущим голосом.
Затем его глаза, наконец, оторвались от моих, и он наклонил голову ниже.
Ощущение в животе усилилось и скрутилось в почти тошнотворный водоворот… всего за секунду до того, как его губы сомкнулись на мочке моего уха.
Воздух вылетел из моих легких, и мои руки инстинктивно впились в мышцы его живота.
Я не была испуганной маленькой девственницей. По воле судьбы это вылетело за дверь через десять дней после того, как мою мать закопали в землю.
Как бы то ни было, у меня не было особого опыта. В основном потому, что я держалась подальше от людей, как будто они были возможными переносчиками бубонной чумы. А также потому, что я была почти уверена, что у меня какое-то заболевание, из-за которого нормальное женское либидо двадцати с чем-то лет просто… исчезло.
Я не жаждала секса.
Я почти даже не думала о нем, за исключением тех случаев, когда я просматривала порносайты, которые клиенты невольно заставляли меня посещать.
Но ошибки быть не могло.
Это было в странном, трепещущем сердцебиении. В повышенной чувствительности моих нервных окончаний. По тому, как мурашки побежали по моей шее, груди и рукам. В яростном, почти болезненном напряжении глубоко внутри меня.
Я была возбуждена.
Клянусь, моим проклятым похитителем.
Святое дерьмо.
Что со мной было не так?
– Какого криминального авторитета? – спросил голос Брейкера, заставляя дрожь пробежать по моему телу, его зубы впились в мочку моего уха.
– Лекс, – выдохнул мой голос. Для меня это было едва слышно.
Но Брейкер отреагировал так, словно я прокричала это в мегафон.
Его другая рука опустилась рядом с моей головой, полностью заключая меня в клетку, его голова откинулась назад, его глаза пригвоздили меня к месту.
– Ты, блядь, серьезно?
Дерьмо.
Его тон отбросил желание назад, оставив меня дрожащей, холодной и неудовлетворенной.
И, может быть, немного, совсем чуть-чуть, разочарованной.
Что я могу сказать? Прошло много-много времени с тех пор, как я знала, что такое желание. И мне это вроде как понравилось. И я хотела посмотреть, куда это приведет. Возможно, это делало меня шлюхой, но меня это устраивало.
Но дело в том, что он использовал меня.
Он использовал мое тело против меня.
И это было довольно запутанно.
Особенно учитывая, что я была его чертовым пленником.
– Я не могу поверить, что ты только что сделал это, – обвинила я, мой голос был почти писклявым от смеси негодования и унижения.
– Сделал что? – спросил он, выглядя смущенным.
– Использовал… использовал… секс, чтобы получить ответ!
При этих словах его голова откинулась назад, и он издал смех, который эхом отразился от стен вагона и послал еще один укол желания в мои бедные, малоиспользуемые нижние области.
Его лицо снова склонилось к моему, все еще улыбаясь, но оно стало немного более снисходительным. – Я думаю, у тебя он был давно, – начал он, и я почувствовала, как мой позвоночник выпрямился, – но это был не секс, куколка. Это я просто ласкал твое ухо. Хотя, если ты хочешь, чтобы я попробовал использовать секс в качестве метода допроса… – он замолчал, его руки оторвались от стены и интимно скользнули вниз по моим бокам.
И будь я проклята, если это не было так приятно.
Но дело было не в этом.
Дело в том, что он развлекался за мой счет.
Я уже была долбаным пленником.
Это было просто… так нехорошо.
Прежде чем я обдумала это, по-настоящему, прежде чем я даже поняла, что это происходит, моя рука качнулась назад, затем метнулась вперед, приземлившись с удовлетворительным треском на его щеку.
На секунду в его глазах отразилось удивление. Затем снисходительная улыбка сменилась озорной, и я поняла, что снова облажалась.
– Нравится грубость, да? – спросил он, проводя рукой по щеке, которая была приятного красного оттенка.
– Иди трахни себя сам, – сказала я, ныряя под его руку и проносясь мимо него.
Я не успела пройти и двух футов, как он развернулся, и его рука обхватила мой живот, таща меня назад, пока я не врезалась спиной в его грудь. – Не так быстро, – сказал он, забавляясь.
– Отпусти меня, – прорычала я.
– Расскажи мне о разрушении империи Лекса, – сказал он обманчиво спокойным голосом. Как будто он почти не обращал внимания на мой гнев.
– Нет.
– Ты уверена, что хочешь, чтобы это был твой ответ? – спросил он, его свободная рука медленно начала пробегать вверх по моему бедру, опасно скользя внутрь. Вопреки себе, моя голова упала ему на грудь.
Это было во всех отношениях неправильно. Как сотня оттенков дерьма. Если бы я не собиралась в ближайшее время оказаться в городской могиле, я бы обязательно сходила по этому поводу к психиатру.
Потому что я не хотела, чтобы он останавливался. Я искренне хотела, чтобы эта рука продолжала двигаться вверх, продолжала скользить внутрь, пока не найдет то, что искала. Пока я не получу некоторое облегчение от внутренней потребности в нем.
Но это была именно та причина, по которой это нужно было прекратить.
– Остановись, – сказала я, мой голос был странной смесью дрожи и силы.
Брейкер выдохнул так, что мои волосы заплясали вокруг лица. Но его рука соскользнула. – Зануда, – обвинил он, отталкивая меня и выходя из-за моей спины. Он направился к двери, давая мне понять, что он уходит. Но потом он повернул обратно. – У меня нет ничего, кроме времени, чтобы измотать тебя, – сказал он, и это прозвучало как обещание. – Ты расскажешь мне, во что, черт возьми, ты ввязалась.
А потом он исчез.
Глава 5
Брейкер
Что, черт возьми, со мной было не так?
Мне никогда не следовало прикасаться к ней руками (или ртом). Неважно, какую информацию я пытался из нее вытянуть. Она была маленькой и напуганной и очень серьезно размышляла о собственной смерти.
И я еще больше заморочил ей голову.
Это не было оправданием тому, что она была чертовски великолепна. Может быть, не в современном смысле – все эти задницы и сиськи. Она была классической – длинные ноги и высокая. Соедините это с этими глазами лани, этим острым языком и этим характером…
Блядь.
Выйдя из здания, я пошел пешком, оставив свой грузовик припаркованным перед складом. Это было не мой дом. Многим детям нравилось использовать это здание, чтобы пить, трахаться и драться. Но когда мой грузовик стоял у входа, они знали, что нужно развлекаться в другом месте. Это был гребаный мертвый город. Было много других заброшенных зданий, в которые можно было вломиться.
Я подошел к двери тату-салона на углу, ударив кулаком по двери, пока стекло зловеще не задрожало. Уже почти рассвело. Заведение было закрыто уже несколько часов.
– Лучше хотеть трахаться или драться, если ты появляешься в такой час, – проворчал голос изнутри за несколько секунд до того, как дверь открылась.
И там был Пейн.
И, да, это было его настоящее гребаное имя (прим.перев.: pain – боль). В его свидетельстве о рождении и все такое. Ирония судьбы заключалась в том, что он был татуировщиком.
Он был примерно моего возраста, на три дюйма выше и сложен примерно так же крепко. У него была светлая кожа, с поразительными светло-зелеными глазами. Без рубашки, все его тело было покрыто темными чернилами до подбородка. Сучкам он нравился – отчасти потому, что он был хорош собой, а отчасти потому, что он точно знал, какие фразы им скормить, чтобы вытащить их из трусиков менее чем за пятнадцать минут.
Он бросил на меня один взгляд и вздохнул. – Выпьешь? – спросил он, уже направляясь обратно в салон, мимо тату-кабинетов и вниз по коридору, который вел в его квартиру.
Пейну нравились хорошие вещи. Его квартира была полностью переделана. Стены перекрашены в темно-синий цвет. Полы отполированы и окрашены в темный цвет, просто избегая черного. Кухня (которой он не пользовался) была по последнему слову техники – белая плитка и белые шкафы, стойка из белого мрамора, приборы из нержавеющей стали. В противоположном конце комнаты стояла его огромная калифорнийская двуспальная кровать с белым одеялом. В центре комнаты гостиная зона в темно-синих цветах и самый большой доступный плоский экран.
Он прошел на кухню, где стояло несколько бутылок алкоголя, и налил нам по стакану.
Я подошел, выпил свой стакан залпом и прислонился к стойке.
– Во что ты теперь ввязался? – спросил он, потягивая свой напиток.
– Лекс Кит удерживает Шотера.
Воздух стал заметно гуще. – Что? – спросил он, его тон стал убийственным.
Видеть ли… дело было в том… мы с Шотом были вместе. Были вместе с того момента, когда я застал его спящим у моего дома, когда мне было девятнадцать. И под «моим домом» я подразумевал заброшенный магазин, в котором я жил. Никому не было дела до этого, и я был там уже полгода. Черт возьми, к тому моменту я уже оборудовал это место телевидением и электричеством.
Я вышел из своей парадной двери, и там был он. Пятнадцатилетний, маленький, неряшливый.
– Йоу, – сказал я, пиная его криперсы (прим.перев.: Криперсы (или криперы) – это полуботинки на утолщенной подошве и с небольшой шнуровкой, еще одно их название – флатформы) своими ботинками.
Его глаза распахнулись, его тело каким-то образом перешло от сна и сидения к бодрствованию и стоянию в течение мгновения. На нем были черные узкие джинсы, белая футболка и кожаная куртка. Из тех хороших. Которые стоят несколько баксов. Он не был уличным ребенком. Или он был на улице недолго. Его лицо было худощавым, волосы светлого оттенка, которые колебались на грани каштанового, коротко подстриженные, слегка зачесанные назад, и темно-зеленые глаза.
– Что ты… – остальная часть моего предложения оборвалась, когда его рука в тумане потянулась к поясу брюк и вернулась с пистолетом. Прицеливаясь. Идеально прицеливаясь, чтобы сделать дырку мне между глаз. И его гребаная рука была тверда, как у снайпера.
– Знаю, что это нечестная игра, но я бы никогда не победил тебя в бою, – сказал он, пожимая плечами.
– Я не собирался драться с тобой, малыш, – сказал я, качая головой. – Я собирался отвести тебя позавтракать.
– Почему? – спросил он, подозрительно глядя на меня.
– Потому что я голоден, – сказал я, отворачиваясь от него и его пистолета и направляясь вниз по улице.
Я не успел пройти и пяти футов, как он зашагал рядом со мной.
– Ты знаешь, как пользоваться этим пистолетом. – Это был не вопрос. Пятнадцать, и он держал пистолет, как опытный профессионал.
