Текст книги "Клуб смерти"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Ваше пастбище – политический Олимп. Вы следили за продвижением Фрэнсис Мак-Алистер, знаете все сплетни, вы – умная. Как вы думаете, она спала с Айвсом? Вы сказали, между ними было «романтическое влечение», но я хочу знать точно, спала ли она с ним. До того, как вы ответите, позвольте мне вам сообщить кое-что, и неважно, каким образом я это выяснил. Забудьте сразу, как только мы расстанемся, и не огорчайте меня разглашением подобной информации, иначе мне придется, э-э, проколоть шины вашего автомобиля. Никто из парней, с которыми Фрэнсис Мак-Алистер появлялась в обществе, не спал с ней.

Карен Оберн кивнула:

– Не удивляюсь. Я за ней следила. Нет, Айвс с ней тоже не спал.

– Теперь один личный вопрос, – продолжал Ньюмен. – Если не хотите, можете не отвечать, но, чтобы его задать, у меня нет под рукой женщины-полицейского, я не хочу путать в дело свою жену, понимаете меня? Вопрос: если вы не спите ни с одним мужчиной из тех, кто увивается вокруг вас, какие тут могут быть причины?

Карен Оберн сложила руки под грудью.

– СПИД, герпес, вагинальные бородавки – все, что передается половым путем. Я не врач, – она передернулась. – Гомосексуальность, фригидность, боязнь интимности. Я не психолог. Могу признаться, что я сексуально активна, лейтенант, и мне трудно представить физически и психически здорового человека, который не…

– Так же трудно представить, как можно всем рассказывать о своих физических или психических недугах?

– Да.

– Так трудно, что вы бы нипочем не рассказали.

– Да.

– Так трудно…

– Так трудно, что я убила бы того, кто выяснил бы правду? Да. Но это слишком абстрактный ответ, лейтенант. Мне вообще трудно представить, что могут быть причины, по каким убивают кого-нибудь, если только это не велосипедисты, которые проезжают на красный свет, или таксисты, неуступающие дорогу пешеходам. Из всех способов убийства для меня, пожалуй, самым легким было бы столкнуть жертву с террасы высотного здания.

Ньюмен кивнул:

– Какие у вас планы, мисс Оберн? Вы не собираетесь позволить этой истории умереть, не так ли? И вы не будете писать, как Филдс выразился, просеянную через обломки статью?

Она улыбнулась:

– Если я смогу попасть в аэропорт, то полечу в Новый Орлеан с фотографией Чарльза Айвса и несколькими адресами, взятыми в местном обществе лесбиянок.

– О, а где добываются такие данные, просто из профессионального любопытства?

– У Де Бри, автора колонки сплетен.

– Значит, кроме возможности физического или психического нездоровья, вы ее подозреваете в, э-э, гомосексуальности?

– Да. Мы говорим о женщине, которая однажды будет претендовать на пост президента. Страна вряд ли готова поддержать устремления такого рода у самой нормальной из всех нормальных женщин, но уж никак не поддержит лесбиянку.

– Должно быть, вы правы. Еще один вопрос, мисс Оберн, и спасибо, что стоите тут со мной и помогаете. Кто в конторе Мак-Алистер ее не любит?

– Я ничего не знаю. Я… Нет. Ничего и никого.

– Вы хотели что-то сказать?

– Получится слишком злобно.

– Ну, и какого черта?

Возникла напряженная пауза. Потом женщина осмелилась:

– У меня есть личная теория. Наркотические вещества окажутся в будущем гораздо более тяжелой проблемой, чем сейчас представляется. Коррупция, предательство и обман, которые в прошлом относили на счет жадности, в будущем станут объясняться пристрастием к наркотикам. Если бы я искала кого-то внутри, скажем, команды федерального прокурора, кто мог бы наживаться за счет падения босса, я бы смотрела, так сказать, в туалетах, в мусоре, проверила бы у людей в носах и под рукавами.

– Так сказать, – повторил Ньюмен, – улавливаю вашу мысль. Ну, спасибо, что постояли тут со мной, счастливо оставаться.

– Не стоит, лейтенант, спасибо за доверие… Ваш коллега, детектив Федеричи, он… О Боже, я не знаю, как спросить. Он женат?

– Да. Женат и ждет ребенка. Девочку. Сейчас эти дела как-то узнают наперед. Тесты там всякие… Жалко, что нет анализа на правдивость, чтобы ловить лжецов. Вроде сыворотки правды.

Она снова принялась изучать собственные туфли.

– Да, что-то такое. Плохо также, что нет анализа на неженатость. Тогда не пришлось бы терять столько времени на фантазии.

Она подняла глаза и улыбнулась Ньюмену:

– А может, я сама – тест. Стоит мужчине привлечь мое внимание, как выясняется, что он женатый или голубой.

– Кстати, насчет того, что вы говорили раньше о деле Йоста. В то время у Айвса была подружка, которую мы сейчас разыскиваем, на тот случай, что они могли поддерживать какие-то отношения. Она может знать, чем он занимался. Вам ничего о ней не известно?

Карен Оберн покачала головой:

– Это было до того, как я здесь появилась. Вы можете спросить у Фила. Фила Квинлана. Они с Айвсом были дружками, когда начинали. Потом разошлись, я думаю, из-за женщины. Возможно, из-за убитой репортерши, о которой я говорила. Фил не любит о ней вспоминать. А из моего опыта следует, что мужчины не любят рассказывать о своих прошлых серьезных увлечениях.

Ньюмен хотел сказать ей, что он лучше представляет себе ее опыт, чем она предполагает. Вместо этого он попятился к холлу – из многих мест ему приходилось удаляться таким образом.

– Ну, пока. Удачной поездки в, мм-м, Новый Орлеан.

Она кивнула:

– Если выясню что-то интересное, то позвоню.

– Пожалуйста. В самом деле?

– Обязательно.

– Спасибо.

– Без проблем.

– До свидания.

– Пока.

– Пока.

– Пока.

11

– Начинаю с первого воспоминания – огромная черная собака лижет мне лицо. Мне исполнилось три года, я играла на лужайке летнего дома родителей в Саутгемптоне. Место это расположено в конце дороги под названием Вянданк – местные говорят Вянданс. Она названа так в честь вождя индейцев Монтаук. Скорее всего, собака была соседская, потому что мои родители держали кошек – трех абиссинок – и шотландского пони.

Дом выстроил отец моей матери, Джордж Клиффорд. Он изобрел держатель сверла в буре, не сам бур, а просто зажим, который по сей день незаменим в нефтеразработках. Он смог уйти на покой очень молодым человеком, чтобы в полной мере предаться истинной страсти – крокету. В тридцатых годах он был чемпионом страны.

Моя бабушка, Пруденс Сил Клиффорд, умерла, когда маме исполнилось двенадцать лет, а ее брату Арчеру – десять. От туберкулеза. Детей воспитала нянечка. Дедушка Джордж умер за год до моего рождения. Он оставил дом маме, а другой дом в штате Мэн – дяде Арчеру. Арчер был бродягой в душе, прототип битников, и не захотел иметь больше, чем можно унести на себе. Продал дом в Мэне и отправился в Европу, чтобы поступить в Королевские военно-воздушные силы. Погиб на войне. Самолет, на котором он был штурманом, не вернулся с задания, разбился где-то в Болгарии.

– Какой-то штурман, – недоумевающе и задумчиво повторила Кейт Нейсмит.

–  Но все было еще до начала, мистер Айвс.

– Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

Кейт перемотала пленку назад, потом включила магнитофон снова, вслушиваясь в голос Чарльза Айвса.

–  Это добавляет колорита. Многие описания перескакивают от колыбели сразу к успехам в колледже.

– Привет, Чарльз, – сказала Кейт, – мистер Айвс.

–  Какое это ощущение – быть очень богатым?

– Ну, Чарльз. Как грубо.

– Это честный вопрос. Я имела привилегии – совершенно неоспоримый факт. Однако папа родился в бедности и никогда об этом не забывал. Он имел дело с бедными людьми каждый день. Работал врачом, вы меня понимаете. Когда папа просил у дедушки Джорджа маминой руки, дедушка поинтересовался, какая, по его мнению, болезнь больше всего угрожает миру. Папа всегда рассказывал, что следующий вопрос, наверное, был бы таким: «Хорошо, если ты считаешь себя дельным врачом, как утверждает моя дочь, почему ты не найдешь от болезни лекарство? Ежели мужчину может победить простой микроб, то как ты можешь предполагать, что я сам подсажу тебя на лестницу, по которой ты вознамерился подняться до положения моего зятя?»

Папа ответил: «Несправедливость».

– Браво, – воскликнула Кейт.

–  Дедушке нечего было возразить. Оставалось только благословить брак.

Кейт снова остановила запись, выключила магнитофон и усилитель, закрыла глаза и тяжело вздохнула. Затем открыла глаза, встала из плетеного кресла-качалки, прошла в кухню, выглянула в окно. Снег, словно кисейные полотнища, обвивался вокруг фонарей на Парковой и Ньюарке. Парочка яппи, [4]4
  Яппи (от англ.Yuppie) – молодые люди, профессионалы – юноши и девушки, которые имеют хорошую работу, много зарабатывают и тратят, чтобы вести модную в их среде жизнь.


[Закрыть]прикрывшись атташе-кейсами, как щитами, пробивалась сквозь порывистый ветер в направлении общежития на Уиллоу.

Домой пришел охотник, домой пришел из леса. Пришел домой и брокер. Из конторы на Уолл-стрит.

Кейт поставила чайник на плиту, вынула кассету из магнитофона на холодильнике, посмотрела, что там. Дон Хэнли, «Создай Прекрасного Зверя». Ага, она довольно давно слушала оптимистичных «Летних мальчиков». Отложив Хэнли в сторону, поставила Принса и перемотала наугад, примерно до начала «Пурпурного дождя», для разнообразия включила негромко и медленно закружилась с собственной тенью.

Чайник засвистел, когда затихла мелодия. Кейт сняла крышку с заварника и немного подержала его вверх дном над паром, так научил Чарльз. Кстати, он сделал бы ей замечание, что она дала воде закипеть. Кипящая вода «шокирует» чаинки, уверял он. Или что-то подобное. Она выключила газ, засыпала листовой «Серый Граф», залила кипятком, попросив при этом прощения, закрыла чайник крышкой. Потом немного поболтала, налила в керамическую кружку сквозь бамбуковое ситечко, вернулась в комнату, включила усилитель и магнитофон, запустила пленку и стала слушать дальше:

–  Папа говорил правду, когда назвал несправедливость, он женился на маме не из-за денег, хотя понимал, что деньги, несомненно, облегчат ему жизнь и достижение цели. Он утверждал, что люди должны получать равное медицинское обслуживание при одинаковых болезнях. Он перевел практику на Парк-авеню, поскольку адрес имел яркую ассоциацию с «Ленокс-Хилл Хоспитал», с одной стороны, а с другой – у Парк-авеню есть иная часть – трущобы. Всю жизнь, каждый рабочий день, папа ходил на вызовы в Гарлем…

В Саутгемптоне папа страдал. Ненавидел претенциозность. Не сказать, чтобы не любил дом и океан. Он был искусен в управлении маленьким парусником, иногда его называют «Фин», а особенно любил кататься на буерах зимой по льду залива Медокс, у Водяной Мельницы. У меня до сих пор остался там маленький домик, я сохранила его в память об отце в неприкосновенности.

Только хотелось бы почаще там бывать. Один раз, в семьдесят втором году, я провела там весну и лето. Один из самых приятных моментов в жизни… Семьдесят второй год, о Господи. Так давно.

В дверь постучали, и в первый момент Кейт подумала, что это к ней. Потом она сообразила, что у нее не такая квартира. Входная дверь располагается на уровне улицы, а сама квартира – на втором этаже. Надо подниматься по узкой лестнице, иногда Тим возникает в гостиной, а она и не слышала, как он открывал дверь. То же самое часто случается и с ним, но Кейт считает, что Тим – жертва рок-н-ролла, глух на одно ухо, ему приходилось играть слишком громко, довольно часто и очень продолжительное время – десять лет. И она не воспринимает всерьез эти случаи, потому что ее появление не пугает Тима до смерти, как ее пугает его появление. Особенно в последнее время. Особенно сейчас.

Стук в дверь, как, наконец, дошло до Кейт, был записан на пленке, и за ним послышался мужской голос, кто-то извинялся за очередное вторжение, мол, дело в том-то и в том-то. Кейт так и не поняла, в чем все-таки дело. Потом Мак-Алистер извинилась за перебой и предлагала вместе пообедать, «если вы свободны».

–  Да, действительно. Да. Конечно. Было бы очень славно.

– О, Чарльз, – сказала Кейт, – мог бы ты хоть раз отказаться?

–  Пять тридцать не очень рано?

– Пять тридцать – отлично.

– Пять тридцать – отлично, – передразнила Кейт и устыдилась. Над мертвыми не шутят.

–  Если бы мы могли задержаться, только на минутку, вы бы ответили еще на один мой вопрос?

– О?

Зазвонил телефон. У Кейт. Она остановила пленку и позволила аппарату звонить. Пусть себе трезвонит и трезвонит. На двадцать втором звонке не выдержала, сняла трубку и рявкнула:

– Оставь меня в покое, сукин сын!

На том конце провода он или она дали отбой.

Кейт включила режим набора и набрала номер телефона, записанный на карточке день тому назад. После двух гудков трубку снял мужчина.

– Да, говорите.

Кейт положила трубку. Боязнь сцены. Она глубоко вздохнула, снова набрала, услышала сигнал «занято». Тогда пошла на кухню, перемотала пленку, снова послушала «Пурпурный дождь» и посмотрела в окно. Никто не прошел, пока звучала песня, а после она вернулась в комнату и снова набрала номер.

– Говорите.

– Можно… можно лейтенанта Милнера?

– Кто это?

– Мое имя ничего ему не скажет.

– Э, вы не знаете. Он помнит тысячу людей. Миллионы.

– Вот что я имею в виду. Прошли годы со времени нашего знакомства.

– Вы знакомы с Милнером?

– Ну, нет. Просто так. Я его не знаю. Прошли годы, и он не помнит меня.

– Кейт?

Она чуть не бросила трубку.

– Лейтенант Милнер?

– Кейт Нейсмит, так?

– Как вы узнали?

– Я думал о вас.

– Правда?

– На все сто. Чарльз Айвс и все такое.

– О да. Конечно. Чарльз.

– Вы поэтому звоните, да?

– Да?

– Восемь лет, Кейт, восемь лет будет этим летом, если оно когда-нибудь наступит, с тех пор как мы дружили, ты, я, Чарльз и все остальные. Итак, что случилось? Ты загрустила?

– О Чарльзе?

– Естественно. Почему бы и нет. В том смысле, что когда человек умирает, люди не поминают старые обиды.

– С того самого лета я не видела Чарльза, лейтенант.

– Дейв. Я знаю, ты здорово на него наехала, когда он бегал за той самой Йост, но я не уверен, помирились вы или нет. Памела Йост, кажется, так ее звали? Я все время путаю, Памела или Пола. Мне принесли папку, но я еще не рассмотрел.

«Если я буду продолжать так с ним разговаривать, телефон снова не зазвонит».

– Памела. Дейв?

– Да, Кейт?

– Я написала Чарльзу письмо, что не желаю больше его видеть и уезжаю из города, если не надолго, то, наверное, не на несколько дней. Меня не было всего пару месяцев, так вышло. Заскучала по проклятому уродливому, перенаселенному, шумному и вонючему месту…

Милнер посмеивался.

– … и мне самой не больно нравилось превращаться в этакую важную птицу. Я устроилась преподавателем, знал ты или нет, учителем французского языка в средней школе, в маленьком академическом пруду, вроде Портленда, Сиэтла или Альбукерка. Мне пришлось посетить эти места. Получилось так, что я бросила это занятие. Теперь у меня магазин в Три Бе Ка, между прочим, женского белья. А живу я не где-нибудь, а в Хобокене, в здании, бывшем ранее фабрикой разносолов, с мужчиной на четырнадцать лет младше меня, который играет на басах в группе под названием «Число их – ничто». Строчка Боба Дилана: «Черен их цвет, и число их – ничто». Они – группа – завоевали свой кусок славы, никогда не показываясь перед глазами поклонников. Выходят на сцену при погашенном свете, играют за черными японскими ширмами. Впечатляет, в извращенной манере. «Число их – ничто» – ужасное название, однако. Некоторые думают, что группа называется «Число их – нечто». Другие считают «Число их – ништяк». А кое-кто думает, что «Числоих» – это имя. «Числоих Ничто»…

– Кейт?

– … одна чувиха, которая, между нами говоря, не отличает одну латиноамериканскую страну от другой и выговаривает «Никарагуа» как «Кни-хор-рах-ва», подозревает, что «Числоих Ничто» пишется не так, и все время меня спрашивает, а как их название на самом деле пишется и что оно означает.

Думаю, им надо было назвать группу «Кейт Нейсмит». Сегодня вечером «Кейт Нейсмит» у «Максвелла». Круто звучит? Все поймут, что «Кейт Нейсмит» – это одно слово. «Максвелл» – клуб в Хобокене.

Хобокен, Дейв. Можешь себе представить? Я родилась в Филадельфии, и самое страшное для меня в подростковом возрасте было оказаться секретаршей в Нью-Джерси. Я целый год страдала, как один друг сказал, от «синдрома отрицания» штата Джерси. Потом, в один из дней последнего лета, я проснулась, утром и лицом к лицу столкнулась с этим фактом, поэтому села в поезд и отправилась в Эсбери-Парк. Мне активно захотелось пойти в Эсбери-Парк. Я обрела удивительный опыт, Дейв. Увидела «Мадам Мари», «Каменного Пони», «Казино». «Кокомо» не нашла. Понимаешь, о чем я говорю, да, Дейв?

Ты меня бы сейчас не узнал. Помнишь волосы до самой задницы? Ну, я их обрезала, теперь вроде панка: очень коротко по сторонам и зачесано прямо вперед наверху. И в других отношениях я тоже изменилась, Дейв. Я никогда не считала, что вещь может быть хорошей, если она не в черно-белом и не на иностранном языке. Теперь я уверена, что она плоха, если без сильных тел и громкой музыки. Мои любимые фильмы – вместе с частями с Джоном Кэнди в «Сплэш» это «Флэсиданс» и «Пурпурный дождь». Они заставляют смеяться, плакать, заводят, рождают желание танцевать, чего еще желать? Когда Чарльза не стало, я открыла окно и врубила «Пурпурный дождь» – песню, я прослушала ее двадцать один раз подряд, к черту снег, все сраные почести! Когда я наконец остановила запись, один из моих соседей открыл окно и зааплодировал. Ох, Дейв, Дейв, Дейв, Дейв.

– Говори со мной, Кейт.

– Чарльз прислал мне несколько пленок – интервью с Фрэнсис Мак-Алистер. И кто-то все звонит мне, десять или пятнадцать раз в день и не бросает, пока я не возьму трубку или не сойду с ума. Почему я никак не куплю автоответчик? Ненавижу машинки! Почему я просто не сниму трубку с рычага? Бывают и деловые звонки ко мне домой. Не знаю, почему, но уверена, тут есть какая-то связь. До того, как пришли пленки, никто не звонил. В посылке была только записка «Пожалуйста, передайте такой-то». Не пойму, почему Чарльз их прислал. Мне страшно, Дейв. Мой приятель уехал из города на сборище, я совсем одна.

– Штемпель разборчивый, Кейт?

– Пятница. Посылка – обувная коробка, запечатанная в оберточную бумагу, была отправлена в прошлую пятницу из Нью-Йорка. Пятница, суббота, воскресенье, понедельник, вторник – за пять дней до смерти Чарльза. Я предполагаю… Впрочем, не важно, что я думаю.

– Что предполагаешь, Кейт?

– Сначала решила, что это подарок на День святого Валентина – конфеты, например. Я не ем конфеты, но увидев обратный адрес Чарльза, подумала, что его мне не хватает.

– Ты сохранила, может быть, обертку от посылки, Кейт?

– К сожалению, не сохранила.

– Ну да. К чему бы тебе, а? Я подразумеваю, звонки там начнутся и всякое.

– Коробка была от кроссовок «Найк», – Кейт рассмеялась. – Помню, восемь лет назад ты сказал: «Любители всегда стараются показать, как они полезны, приводя на память массу не относящихся к делу деталей».

– Как сказать, – проговорил Милнер серьезно. – Если у Чарли не было кроссовок «Найк», значит, коробка показывает, что не он посылал пленки. С другой стороны, мог кто-то из его соседей выбросить ее, а Чарли она очень хорошо подошла для посылки, и он ее вынул из мусорного бака.

– Значит, ты мне веришь? Насчет звонков?

– Конечно, верю, Кейт. Сколько там всего пленок?

– Шесть. Шесть по девяносто минут.

– Все прокрутила?

– Я прокрутила начало помеченной первым номером. Датирована концом августа.

– Помню август. Смутно. Что-нибудь интересное?

– Нет. Да. Не знаю. Что случилось с Чарльзом? Точнее, я не знаю… Ты работаешь в отделе убийств? Его убили?

– Каждый раз, когда кто-то летит со здания, Кейт, не оставив ни записки, ничего, нам приходится все тщательно проверять.

– Чарльзу… очень нравилась Фрэнсис Мак-Алистер. Я могу сразу сказать, прослушав малую часть пленок. Между ними что-то происходило?

– Мы расспрашиваем людей вокруг, в здании, носильщиков, швейцаров, соседей, всех и вся. Чарли у нее, у Мак-Алистер, был несколько раз. Никто их не застукал за этим занятием в лифте, знаешь ли. Прокуроры Соединенных Штатов никогда не трахаются в лифтах.

– ППП, – сказала Кейт, – так мы обычно называли это: публичное проявление привязанности. Хорошие девочки так не поступают.

– Фрэнсис – хорошая девочка. Крутая, но хорошая.

– Что значат эти пленки, Дейв? Чарльз нашел что-то порочащее? Возможно, она убила его, чтобы он не довел информацию до общественности?

– Где ты находишься, Кейт? В Хобокене?

– Думаю, что есть такая вероятность, иначе ты бы сказал «нет». Да, я в Хобокене.

– Пленки сейчас у тебя?

– Да.

– Ты в порядке? Есть там кто-нибудь, чтобы мог посидеть с тобой?

– Ничего со мной не случится. Если бы я на самом деле чувствовала опасность, то вряд ли попросила бы кого-либо сидеть со мной. Думаю, настоящей опасности нет.

– Если вы не виделись с Чарли восемь лет, как он узнал твой адрес?

– В этом ему не было равных – в розыске людей. Он, бывало, говорил, что может найти любого человека в мире, если задумается хорошенько. Что-то вроде угрозы: мол, если задумаюсь хорошенько, то найду, ну, Анук Эме, и заставлю ее влюбиться в себя. В этом ему тоже нет, не было равных – в умении заставлять женщин влюбляться в себя.

– Говоришь, твой магазин в Три Бе Ка, Кейт? Почему бы тебе не захватить пленки туда, мы бы подъехали с напарником.

– Перекресток Западного Бродвея и Томас. Называется «Le Peau Douce».

– Э-э, в переводе «Мягкая кожа»? – сказал Милнер.

– Я не знала, что ты умеешь по-французски, Дейв.

– Mais oui. [5]5
  Mais oui (франц.) – немного умею.


[Закрыть]

Кейт рассмеялась.

– Не помню, чтобы у тебя имелся партнер.

– Да так, есть теперь один. Разгильдяй. Слушай, Кейт. Ты можешь отмазаться от этих дел. Прямо по соседству с участком, где мы работаем, есть клуб здоровья, по случаю большого снегопада нам позволяют ночевать там. У них есть сауна, бассейн, гири, тренажеры и тому подобное. Нумз, мой напарник, тренируется на «Нордик-трэке» – имитатор лыжни…

– Нумз?

– Его зовут Ньюмен. Я его называю Нумз. Он утверждает, что врач посоветовал ему сбросить вес, но не при помощи бега, из-за большого веса это может плохо сказаться на позвоночнике. Еще он говорит, что если снег продержится, то можно купить пару гоночных лыж и стать единственным в городе полицейским, который умеет ими пользоваться. Он, наверное, собирается гоняться за плохими парнями на лыжах по улицам? Ты полюбишь Нумза, Кейт. Правда, я могу прийти без него, хрен его знает, где он сейчас, прости за мой плохой французкий. Он мало говорит, разве только все время обещает прострелить мне коленную чашечку, если я не исправлюсь и не двину нужным курсом. До потрохов меня ненавидит, вот так.

– Я сама завтра принесу пленки, Дейв, – решила Кейт.

– Хорошо. Раньше мы все равно не доберемся До тебя.

– Завтра День святого Валентина.

– Да? Эге.

– С Днем святого Валентина, Дейв.

– С Днем святого Валентина, Кейт.