Текст книги "Клуб смерти"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Долан попросил:

– Лейтенант, может, хватит?

– Никто не видел, как Айвс заходил в здание, ни Менендес, ни Феликс, чья фамилия, как сказано в рапорте, Марсиаль, никто из жильцов… Никто из людей, которые пришли помочь расследованию, по крайней мере. Хотя наши люди сейчас прочесывают дом и опрашивают жильцов, может, кто-то что-то видел. О’кей, возможно, Айвс прошел мимо одного из швейцаров, когда тот отвернулся. О’кей, здесь имеются два служебных входа, которыми пользуются разносчики. Достаточно легко проскользнуть незамеченным и, возможно, так и было. Конечно, тогда это должно было произойти не так поздно, когда еще открыты магазины, позже – только доставляют спиртное и китайские блюда. Или, вероятно, он уже был в здании долгое время, так долго, что никто не помнит, как он пришел – слишком давно это случилось.

– Вы имеете в виду, что он был у меня в гостях, лейтенант?

Есть такое правило, требующее еще более точной формулировки. В будущем оно станет законом Ньюмена. Когда кто-либо задает вопрос, начиная с «Вы имеете в виду…», а затем, постепенно повышая и повышая голос, заканчивает «лейтенант» (или какое там у вас звание), а слова произносятся в особой покровительственной манере, вроде сынок, мужик, парень, цветикили дружище,то человек виновен. У него есть некая неуверенность, трещинка, несовершенство, дефект. Ну, может быть, человек не совсем виновен, а… Иногда они этим гордятся, твердо стоят на своем, решительно не хотят ничего менять в показаниях. Однако в других случаях просят его помочь избавиться от порока, неуверенности, несовершенства, дефекта. По крайней мере, не стоит на них слишком наседать, пока они сами не заштопаются.

– А он был у вас? – спросил Ньюмен.

– Нет.

– Но бывал, – сделал ударение Милнер.

Опять он. Фрэнсис Мак-Алистер посмотрела на него:

– Да, он бывал в моей квартире.

– Я знаю, – Милнер казался невозмутимым.

Фрэнсис Мак-Алистер открыла рот, подумала и промолчала.

Милнер осклабился:

– Я знаю, потому что был знаком с парнем.

Долан устало попытался остановить его:

– Лейтенант…

Фрэнсис Мак-Алистер оборвала Долана:

– Тогда, полагаю, вы знали, что он бывал у меня, потому что брал несколько интервью для большой статьи.

Милнер покачал головой:

– Этого я не знал, нет. Я просто был знаком с ним. А когда он брал интервью?

Еще один закон Ньюмена: жарь жертву достаточно долго – даже прокурора и федеральную шишку, – и приступ словесного поноса перерастет сам себя, вопросы станут хорошими и крепкими.

– Интервью – прошлым летом, – ответила она, – а статья вышла в начале осени, так, Билл?

– В ноябре, – уточнил Долан.

– Так. Когда швейцар сообщил, что Айвс – ваш знакомый, он говорил о знакомстве прошлого лета?

– Я не знаю, что думает швейцар, – отрезала женщина.

– Я не знаю, что я думаю, что он думает, – завернул Милнер. – Думаю, он считал Айвса вашим знакомым самого последнего времени.

– Что вас заставляет это предполагать, лейтенант?

– Я уже говорил, что был знаком с парнем. Не со швейцаром, а с Айвсом.

Снова встрял Долан:

– Будьте добры, облеките ваши инсинуации в форму вопроса, лейтенант Милнер.

Тот парировал:

– Конечно. Вопрос: вы предложили Мак-Нэлли исчезнуть, потому что проводили время с Айвсом?

Фрэнсис Мак-Алистер улыбнулась:

– Нет, лейтенант Милнер, я не проводила время с Чарльзом Айвсом. И ни с кем другим. Я перестала встречаться с Томом Мак-Нэлли из-за того, что он хотел жениться.

– А вы не хотите выходить замуж?

– Нет.

– Может быть, не за него, по крайней мере?

– Никогда.

– Никогда… м-м-м…

Подошла очередь Ньюмена.

– Вы когда-нибудь давали Айвсу ключ от вашей квартиры, мисс Мак-Алистер? Да, Долан, я понимаю, что нет доказательств его присутствия в квартире. Итак, давали вы ему ключ?

– Нет. И не давала ему ключ на время, чтобы он смог сделать дубликат.

– Ага. Хорошо. Это был мой следующий вопрос.

– И если кто-то тайком взял ключ, украл его, как угодно, я ничего об этом не знаю.

– Ну, хорошо. Это я тоже собирался выяснить.

– В последний раз я видела Чарльза Айвса на коктейле здесь в прошлую среду. Гостей собралось восемь человек. Я могу сообщить их имена, если хотите. Первый пришел в шесть тридцать, все разошлись около девяти.

Ньюмен кивнул:

– Вы предугадали еще один вопрос.

Еще один закон Ньюмена: если допрашиваемого пережарить, особенно прокурора или федеральную шишку, он начнет предугадывать вопросы и отвечать на них до того, как ты их задашь. Таким образом жертва обращает пережаривание в собственное преимущество.

Милнер поднялся:

– Думаю, пока достаточно, советник. Спасибо за то, что смогли уделить нам время. Мы сами найдем выход, Долан. Будем поддерживать связь. Почесали, Нумз.

Нумз? Удача была так близка, сейчас не время уходить, время окружать, загонять в тупик и бить ее за одну непоследовательность, потом за другую и так далее.

В холле по пути к лифту Ньюмен вспылил:

– Какого черта, Милнер?

– Это я у тебя хотел спросить.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя что, ничего нет?

– Ничего? Я на деле полдня. Это ты знал парня.

Милнер надел пальто, поднял воротник, полюбовался своим отражением в огромном, от пола до потолка, зеркале.

– Ты знаешь, чем они сейчас занимаются? Они проверяют, не осталось ли вчерашних записей на пленке, поскольку она догадывается, что было одно из сообщений от Чарльза Айвса. Он наверняка сообщил ей, что хочет прийти. Неважно, что ее нет дома. Он ее дождется. Швейцар его знает. Вероятно, у него был ключ. У Айвса нашли связку ключей, штук пять-восемь, и один из них, скорее всего, от ее квартиры.

–  Ты зналпарня, – долдонил свое Ньюмен.

– Правильно, – подтвердил Милнер.

Ньюмен рассмеялся.

– Какого хрена ты регочешь?

– Ты до потрохов перепугался.

– Что ты, блин, имеешь в виду?

– Слушай меня, Милнз.Ты просто уделался.

– Ты – сраная дырка в попе, Ньюмен.

– Поцелуй меня в задницу.

– Испугался? Дерьмо. Ты видел ее лицо? Там есть кое-кто, кто тоже испугался. Думаю, мы провернем это дело за пару дней. Два дня, и она сдастся.

– Потому что ты взялся за дело? Чушь собачья, она сейчас над тобой смеется.

– Не лезь, Нумз.

– Не называй меня Нумзом.

– Жопа.

– Ублюдок недоношенный.

Милнер уперся в кнопку вызова лифта кулаком, как боксер в грушу.

– Где этот дерьмовый лифт?

– Я пойду пешком, – заявил Ньюмен. – Может, наткнусь на своих ребят, узнаю, что у них есть.

– Они и клопа не поймают, твои ребята, – рассмеялся Милнер.

– Господи, Милнз, вот нашелся работяга.

– Ты узнаешь, Нумз, ты узнаешь.

– Мешок с дерьмом.

– Пидор.

– Вниз, джентльмены?

7

«Дьяволы» проиграли «Рэйнджерам», «Айлендеры» взяли верх над «Брюинз», «Нетс» проиграли «Никсам». Прогноз национальной службы погоды: по-прежнему облачно и холодно. Максимальная температура – пятнадцать-двадцать градусов. Вечером снегопад, высота снежного покрова два-три дюйма. Минимальная температура около пятнадцати градусов, переменная облачность, северо-западный ветер до двенадцати миль в час. Ощущение, как в Римуски, Квебек.

– Так чего, они собираются вынести обвинение ей, Фрэнсис Мак-Алистер? – спросил Мертвый Эдди Милано.

– Она ничего не сделала, Эдди, – сказала Мэри Элизабет Неделикато, – наряду с презумпцией невиновности американские граждане имеют право на свободу от обвинений, когда они ничего не совершили.

– Ну да, но она была дома, когда он сделал сальто, репортер-то.

– Вполне возможно, Эдди, ты никогда не был в таких апартаментах, как у нее: не просто много комнат, это… масштаб.

– Масштаб. О-ей, прости. Я и не знал про масштаб. Думал, речь идет об обычной квартире, представлял, как нормальные люди живут, а тут апартаменты с масштабами. Как это я так оглупел? Масштаб…

– Не повышай голоса, Эдди. Вэл на телефоне. С мужчиной, который вот уже семь лет является ее клиентом.

Уже семь месяцев у Мертвого Эдди поднимался на Мэри Элизабет, но каким концом может мужчина возбуждаться от телки семь лет подряд? А именно так обстояло дело у озабоченного парня на том конце провода. Не понимал Эдди таких ребят. Им что, нравится? Похоже на то. И даже очень нравится облегчаться именно таким способом.

Дерьмо. Мертвому Эдди это совершенно не нравилось. Он обычно убеждал себя, что клиенты его девочек разряжаются в такой манере, потому что не могут по-другому, плохо себя чувствуют, скверно о себе думают и, особенно, дурно думают о девочках, которые им помогают. Нет уж, спасибо. Неужели им это действительно нравится? Неужели они в порядке, или их привлекают девчонки в телефонной трубке?

Парень, который семь лет подряд звонит Вэл, не чувствует к себе жалости, не ощущает разочарования? Он – на вершине блаженства? Значит, парни, которые звонили Мэри Лиз, кое-кто с самого начала ее работы (надо бы проверить по журналу регистрации кредитных карточек), не чувствуют себя ущербными или разочарованными, вполне довольны, на вершине блаженства, добившись своей цели. А он не может похвастаться большим, хотя он – Мертвый Эдди Милано.

Мертвый Эдди Милано – худший из засранцев. Злобная задница. Жутчайший из парней. Задолго до того, как он стал Мертвым Эдди, а был просто Эдвардом для мамы и монашек в «Помпейской Богоматери», Эдом или Эдди, или курносым для братьев, сестры и друзей, вредным панком для отца, он ходил в кино «Лев Шеридан» (его давно уже нет, никто и не помнит), недалеко от их квартиры на Салливан-стрит, смотрел фильм «Шейн». Когда любой из мальчишек Эд, Эдвард или Эдди хотел стать похожим на благородного Алана Лэдда или хотя бы на Брандона де Как-то-там, Эдди хотел стать Джеком Пэлансом. Джек Пэланс одевался во все черное, а на руке – черная перчатка, чтобы кисть не мерзла во время стрельбы и сохраняла гибкость во время убийства одного-двух забулдыг. Джек Пэланс выглядел таким злобным, въезжая первый раз в город на лошади. И лошадь казалась тоже злобной. Старый пердун, сидящий в зале перед Эдди, через одно место от своей старой пердуньи, такая вот собралась пердящая семейка, повернулся к жене и заявил:

–  Жуткий пареньДжек Пэланс.

Тогда Эдди и понял, что даже если у него на это уйдет целая жизнь, он добьется, чтобы люди, и не только старые пердуны, а дельные люди только так о нем и отзывались.

Первое, что о нем сказали:

«Тупой ублюдок Эдди Милано спал на пожарной лестнице, ему, вишь, жарко дома. Навернулся оттуда, и хоть бы что. Наверное, упал вниз корявой башкой».

Или: «Мы играли в пангбол на Спринг-стрит, ну да, Эдди Милано за полем. Тони Пиканелли отбивает Томпсону через все поле, Милано кидается вниз, из-за угла вылетает такси, Эдди прямо хряснулся об машину, перелетел через капот, и хоть бы что. Должно быть, упал вниз корявой башкой».

Или еще: «Стою, размахиваю пушкой прямо под носом у клерка, он разгружает кассу, мы идем к двери, все как в сказке, но дебил Эдди Милано – бац! Нет чтобы пойти вместе со всеми в эту чертову дверь, куда мы вошли, он направляется прямо через зеркальное окно. Оно все на хрен разбивается. Я стою посреди Атлантик-авеню, с пушкой в одной клешне и бумажным пакетом с бабулями в другой. Пришлось мчаться без оглядки, словно чертям. И знаете что? Уроду Эдди хоть бы что, ни одного пореза. Говорит, немного приболел на следующий день, и все дела.»

И наконец: «Сраный призрак говорит:

– Свали с дороги, трали-вали.

Эдди ему в ответ:

– Поцелуй меня в задницу, трали-вали.

Призрак стоит на своем:

– Слышишь, ты, трали-вали с дерьмом, трали-вали черный пидор, – вытаскивает из кармана штанов огромный „магнум“, целится в Эдди, жмет на курок, прямо-таки пушечная канонада, черт возьми. Я решил, что наступил конец света. Но фокус в том, что выходит промах или пуля прошла насквозь. Не знаю, что случилось, но на Эдди ни отметины. Он протягивает лапу, забирает у призрака пекаль, кидает его в сторону, бьет этого урода ладонью в нос, ломает его, нос то есть, и спокойно гуляет дальше. Траханый сукин сын, он, наверное, купил это дело, Эдди-то, я так думаю.

А знаешь, что еще я подумал? В чем причина, что Эдди никогда не получает ранений? Помнишь, он упал с пожарной лестницы, угодил под такси, спокойно прошел через зеркальное стекло? Все эти случаи, я думаю, произошли оттого, что сукин сын уже мертв. Въезжаешь в мои рассуждения? Его нельзя ни убить, ни ранить, ничего нельзя с ним сделать, потому что он уже покойник. Как в ужаснике – он будет жить вечно благодаря тому, что уже мертв».

* * *

– Я хочу спросить тебя кое о чем, Мэри Лиз, – сказал Эдди Милано.

Мэри Элизабет просматривала журнал «Американский юрист».

– Потому что здесь есть, – ответила она.

– Какого хрена означает: «Потому что здесь есть»? А, понял. Ты подумала, что я тебя хочу спросить, как ты дошла до работы здесь? У тебя диплом юриста, ты симпатичная, хорошо одеваешься, из приличной семьи, имеешь солидных соседей. Конечно, до таких, как Вэл и прочие из грязных низов паршивого Квинса, Норма из сраного Вэлли-Стрим, ты не можешь опуститься. Про это я не собираюсь тебя спрашивать. И так знаю, почему ты работаешь здесь. Больно сказать, но тебе здесь нравится. Я хотел спросить, что известно об этом парне, Айвсе?

– Только то, что есть в некрологах и его статьях.

– Ну да. Я читал некролог, там о нем ничего нет. Он родился – и так далее. В Висконсине, черт его дери. А статей его я не читал, я не читаю «Геральд», только «Ньюс», раздел о скачках, так что намекни, о чем он там писал?

– Что ему сорок с чем-то, он одинок и жил в Нью-Йорке.

– Люди читают такое говно?

– Он был репортером во Вьетнаме в шестидесятых. Часто писал о войне, о том, о чем не мог писать тогда, когда находился там, о вещах, которые тогда были новостями, но не считались таковыми, о новостях, оставшихся до сих пор живыми.

– Живыми? Ишь! Между ним и Мак-Алистер тоже было кое-что живое?

– У Френсис с мужчинами не было ничего. Вокруг нее увивались, потому что она привлекательная женщина. Так вот, увивались красивые, пригодные для дела мужчины. Предполагаю, если бы она не являлась общественной фигурой, у нее был бы чисто половой роман с куском мяса, культуристом или гонщиком, вытрахивающим-мозги-раз-в-неделю. Но человек вроде Айвса, думаю, претендовал на духовные отношения и не подходил для Фрэнсис. Это требует времени, а его у нее просто нет.

– Ну, а на самом-то деле я хотел узнать, как все это скажется на планах в День Валентина?

– Скажется? – Мэри Элизабет медленно опустила газету.

– Угу. Ты ведь в курсе?

Она усмехнулась и покачала головой.

– Ну так как же?

– Я же тебе объясняла, Эдди, что Мак-Алистер не арестовали, не обвинили и не приговорили. Насколько я знаю, нет даже подозрения в ее адрес. Таким образом, ситуация не изменилась. Ничуть. Сегодня после обеда она работала: праздничная сдача идет по плану, – девушка опять подняла газету: – А что ты намечаешь?

Мертвый Эдди слегка покачивал головой, как Дэнни Де Вито в фильмах, когда хотел выиграть время. Дэнни Де Вито – любимый актер Мертвого Эдди. Думается, Бобби Де Ниро должен играть главную роль в «Истории Мертвого Эдди Милано» – худой и стройный «Охотник на оленей» Де Ниро, а не его толстый недотепа «Дикий Бык» или «Неприкасаемый», – однако для хорошего душевного смеха и пары слезинок подавай ему Дэнни Де Вито. Может, Дэнни Де Вито сыграл бы Айра Сакса, хотя это уж точно пустая трата таланта, но можно немного приукрасить правду в «Истории Мертвого Эдди Милано», даже сильно приукрасить. И дать Эдди в подручные достойного жуткого парня, не говоря уже о двух или трех телках, которые подходили бы ему больше, чем какая-то траханая волосатая борцовская спина.

Мертвый Эдди Милано шагнул к офисной кушетке, где сидела Мэри Лиз, поджав ноги, ее волосы рассыпались по плечам, по спинке кушетки.

– Ну-ка, ну-ка, что ты тянешь насчет планов?

Он достал «смит энд вессон» тридцать восьмого калибра из кобуры под мышкой и наставил его поверх газеты.

– Что ты имеешь в виду?

– Убери это, глупый итальяшка.

– Ты расспрашиваешь, чтобы подкинуть намек Фрэнсис Мак-Алистер?

Мэри Элизабет отложила газету и прикрыла глаза кончиками пальцев. Мертвый Эдди просунул ствол между ее руками и развел их в стороны.

– Не надо так делать, ты, урод. Прочь пушку!

– Стукнешь Фрэнсис Мак-Алистер?

– Я поняла тебя.

– Поняла, так почему не отвечаешь?

– Это не вопрос, Эдди, а глупая болтовня. О чем я стукну Фрэнсис Мак-Алистер? О том, что я покупаю кокаин, компакт-диски и шоколадки в обмен на то, что продаю толпе?

Хотел бы Мертвый Эдди, чтобы она делала все то же самое ради любви, но она нипочем не признается.

– Может, ты стукнешь не Мак-Алистер, а Арти Роту?

Мэри Элизабет смотрела прямо на него, потом взяла ствол левой рукой и положила его в рот.

– Эй, Мэри Элизабет.

Она сложила пальцы в колечко и мягко задвигала ими туда-сюда по стволу.

– Мэри Лиз.

Пальцы скользили быстрее и быстрее.

– Лиззи.

Она сняла левую руку со ствола, задрала платье на бедрах, ухватила трусики и туго обтянула ими лобок.

– Эй, крошка. Пушки, я говорю, иногда стреляют.

Она засунула палец в себя.

– Ухожу, Мэри Лиз. То есть, если тебе нужна пушка, я ее оставлю, но я не буду здесь стоять и держать ее, пока ты того, будешь развлекаться.

Она выпустила ствол и вынула палец, поправила трусики, отпустила подол платья и взяла «Американского юриста».

Мертвый Эдди убрал револьвер в кобуру и отошел к окну. Снег. Снег на земле, в воздухе и у него на сердце. После паузы он тихо сказал:

– Вечереет.

– Еще рано.

– Что-нибудь хочешь перекусить? Что-то из китайской кухни?

– Ты не едешь обедать домой?

– Не напоминай про дом, ладно?

– Спасибо, не надо. Поем позднее.

– Китайского ничего не хочешь?

– Нет, спасибо.

– А пиццу? Как насчет пиццы?

– Нет, спасибо.

– А, может, большой сэндвич «Герой»? Его можно купить на углу. Немножко салями, немножко того-сего, милые томатики, чуть-чуть масла и уксуса. Они делают отличного «героя», хоть и корейцы. Дрянь поганая, не успеешь повернуться, как итальянский ресторанчик превращается в корейский. Ну, как?

– Нет, спасибо, Эд.

– Ты злишься на меня?

– Нет.

– Ты злишься на меня.

– Нет, Эд.

– Ты злишься. Думала, что я тебя спрошу, почему ты здесь работаешь. Я и раньше спрашивал, а ты всегда говорила: «Потому что здесь есть». Теперь я знаю, что это – ответ.

– Я не злюсь, Эдди.

– Ты злишься, потому что я тебя заподозрил в стукачестве. На хрен тебе это сдалось? Я и сам знаю, что на хрен, и даже не понимаю, чего это я спрашивал…

– Я не злюсь.

– Тогда пойдем со мной в постель, ради Бога.

Мэри Элизабет рассмеялась.

– А, ты теперь смеешься? Смешно, правда?

– Извини, Эдди. Я не над тобой. Просто ты так сказал, я даже вздрогнула. Это нервный смех.

– Угу.

– Извини.

– Угу.

– Хочешь чего-нибудь китайского?

– Не. Мне пора домой.

– Какой-нибудь вонтон. Или ребрышки.

– Не.

– Свинина-мушу.

– Я не знаю.

– Угощаю.

Мертвый Эдди скорчил гримасу под Дэнни Де Вито.

– Ну ладно.

Зазвонил телефон.

– Дерьмо, – обозлился Мертвый Эдди. – Теперь они начнут трезвонить.

– Позвони в ресторан, Эдди. К тому времени, как они принесут еду, я закончу.

– Собираешься уйти в другую комнату?

– Конечно.

– Могла бы остаться здесь.

– Ну, Эдди.

– Дерьмо.

– Позвони в ресторан. Мне – вонтон и булочку. Или нет, лучше я возьму ребрышки.

Мертвый Эдди положил руку на свои гениталии.

– Хочешь мяса? Покусай вот здесь.

– Не будь вульгарным, Эдди, – сказала Мэри Элизабет и вышла в другую комнату. Там она ответила на звонок и записала номер кредитной карточки клиента. Потом попросила обождать, достала серебряную табакерку от Тиффани и серебряную ложечку, приняла две дозы кокаина. Затем снова взяла трубку и сказала клиенту, что подрежет ноготь на среднем пальце, чтобы полностью засунуть палец ему в задний проход, пока будет лизать мошонку, а другая женщина, как он заказал, черная, примется мастурбировать его. Для нее Мэри Элизабет выдумала имя Индиго.

8

– Мистер Мак-Нэлли? – спросил Милнер.

Том Мак-Нэлли рассмеялся. Смех должен был обозначать, что он не собирается убивать их обоих голыми руками, довольно мило с его стороны, а мог бы… Такой здоровяк, огромный настолько, что сумел бы спокойно демонтировать горы, если бы не был в настроении карабкаться на них. По деревянным стенам офиса были развешаны фотографии Мак-Нэлли на вершинах гор, которые он покорил, ледорубы с веревками, которые ему в этом помогали. Ни на одной картине он не выглядел хотя бы чуть-чуть довольным или счастливым. Или даже усталым, напряженным или удачливым. В основном, он казался раздраженным и недовольным, будто до него только-только дошло: не надо было лезть на эту сукину дочь, можно было просто разобрать ее на части при помощи ледорубов и веревок.

Еще он был достаточно силен и огромен. Ньюмен и Милнер сказали друг другу взглядами: он достаточно силен, чтобы притащиться пешком или приехать на собаках, или прийти на лыжах или в снегоступах в центр города во время самого разгара пурги.

У него на стене висели снегоступы, фотографии на лыжах с вариацией типа «разобрать-на-хрен-сукину-дочь», точнее, «пока мы здесь наверху, посмотрим, как быстро можно спуститься».

Мак-Нэлли вполне мог бы скинуть с террасы пентхауза кого-то, если бы захотел, того, кто вопреки его желанию ухаживает за женщиной, с которой он до этого гулял, а потом она ему сказала: «Хватит». Или что там придумала Фрэнсис Мак-Алистер?

– Копы, так? – спросил Мак-Нэлли.

– М-м-м… Да, так, – согласился Ньюмен.

– Все в порядке, Мисси, – успокоил Мак-Нэлли секретаршу, которая напряженно застыла в дверном проеме.

Та отправилась назад, на свое рабочее место, плотно закрыв за собой дверь. Прекрасно. На Мисси она не очень походила, скорее всего, тоже разобрала несколько гор на запчасти в свое время. Может быть, не против была бы попрактиковаться на двух парнях, рвущихся на прием к боссу без предварительной записи. По фигу, что они полицейские.

– Вы здесь для того, чтобы задать мне несколько вопросов, – заскучал Мак-Нэлли.

– Э-э, да, – согласился Ньюмен.

– Ну? Задавайте.

Милнер отступил в сторону к краю письменного стола:

– Мы зададим, но для начала, почему вы не приглашаете нас сесть, не предлагаете по чашечке кофе, не притворяетесь, что, э-э, знаете ли, немножко нервничаете из-за нашего прихода, вторжения в вашу личную жизнь, деловую жизнь, из-за наших вопросов и копаний? Потому что вам есть что скрывать. Хата в Сайтон-Плэйс, офис на углу Пятьдесят седьмой и Парка, конечно, вам есть что скрывать – территория обязывает.

Мак-Нэлли перевел взгляд на Ньюмена:

– Он – злой полицейский, значит, вы должны быть добрым.

Милнер стукнул кулаком по столу:

– Эй, Мак-Нэлли, вы слышали, что я сказал?

– Ты сказал, что хочешь чашку кофе.

– Да, да. Хочу.

Мак-Нэлли порылся в кармане, вытащил горсть мелочи и положил на стол две четвертинки.

– Магазинчик располагается в вестибюле. В этих помещениях кофе не пьют. Кофеинизм – одна из самых коварных болезней в мире.

У Милнера глаза чуть не вылезли из орбит. Он двинулся к окну:

– Хороший должен быть вид без снега. Можно разглядеть ее дом отсюда?

Мак-Нэлли буквально простонал:

– Господи.

Ньюмен подвинул плетеный стул к столу хозяина кабинета:

– Можете мне не говорить, я сам угадаю, почему вас так достали. Вас то достает, что вы потратили почти полгода, обхаживая, или как это там называется, Фрэнсис Мак-Алистер, и за все это время она ни разу не восприняла вас так серьезно, как вам бы того хотелось. И не только это. Она не просто отказалась выйти за вас замуж, она вас видеть не захотела больше. А потом какой-то парень, которого вы могли и не знать, сделал пируэт с ее террасы или крыши ее апартаментов. Неожиданно вы становитесь заметны в качестве сердечного дружка Фрэнсис. Меня такие дела тоже достали бы. Как если бы, ну, не знаю, вам строго наказали не трогать банку с вареньем, а потом ваш братишка разбил ее, но все кругом показывают на вас пальцем: «Вот он, сладкоежка». Разве что ваш брат при этом не умер… Если вы, конечно, понимаете, о чем я говорю.

Милнер все еще стоял у окна, он покачал головой и шумно вдохнул через нос. Ньюмен на него не обиделся.

Мак-Нэлли, все время глядевший на Ньюмена, смягчился:

– Именно. Именно так и есть. Она меня кинула, Айвс погиб, и я снова на крючке. И вы здесь потому, что я на крючке. Я – подозреваемый.

– Э, нет, подозревать вас еще рано, мистер Мак-Нэлли, никто не говорит, что совершено преступление. Вы просто один из тех, с кем мы хотели поговорить. Понимаете, мы должны попытаться вычислить, что произошло. Как вы думаете, кем для нее был Айвс: любовником, хорошим другом или постельной принадлежностью?

Мак-Нэлли рассмеялся глубоким и задушевным смехом, однако с легким намеком на разборку гор и людей на запчасти.

– Вы что, ребята, настолько мало о ней знаете? Она ни с кем не кувыркается в постели. Она – абстинент.

– Вы можете это объяснить? – Ньюмен постарался уточнить. – Я знаю, что такое «абстинент», но что вы под этим подразумеваете, говоря о Мак-Алистер? Я хочу сказать, что в вашем случае вы знаете? Но, если понятней, почему вы уверены, что так же она ведет себя в других случаях?

Милнер обернулся и выпрямился. Мак-Нэлли хохотнул:

– Как вас зовут?

– Ньюмен. Лейтенант Джейкоб Ньюмен. А это мой, э-э, напарник, лейтенант Милнер. Дэвид Милнер.

– Вы, ребята, говорили с другими?

– Какие к черту другие? – Милнер снова подошел к столу. – Дерьмо собачье, все ведут себя так, как будто у нас целый день свободен, а у нас нет времени ни рожна. Если ты интересуешься, беседовали или нет мы с другими, то какого хрена ты не сообщаешь, с кем именно – другими задницами, другими дебилами, другими говноскалолазами? Что ты гонишь туман, не трепись понапрасну, дай нам возможность сэкономить время.

Ньюмен встал.

– Прошу прощения, – он подошел к Милнеру и тронул его за руку, – э-э, лейт…

Милнер взвился:

– Убери руки, ублюдок! Ньюмен, ты так же плох, как и все остальные, ты и твое слабоумное чириканье. Просто спроси его прямо: кинул он Айвса с этой долбаной террасы или нет. И давай сваливать отсюда.

Ньюмен ткнул пальцем в лицо Милнеру:

– Послушай меня, ты, проклятый свихнувшийся, никуда не годный идиот, сожительствующий со своей мамой, ублюдский сальный недоносок, тра-та-та. Если тебе не нравится, как и что я делаю, то надень потный носок на голову и не смотри, пока мы с тобой отдельно не разберемся в тихом месте, не надо меня выставлять перед кем угодно, ты понял? Если опять выставишь меня придурком, то забудь, что я обещал прострелить тебе коленную чашечку. Будь уверен, что я засажу пулю в твои гнилые кишки, но так, чтобы ты сразу не помер, а медленно догнивал остаток твоей никчемной жизни.

Мак-Нэлли откинулся на спинку стула и удивленно водил глазами туда-сюда, как зритель на теннисном матче, потом робко поднял руку и спросил:

– Можно мне кое-что сообщить?

Они воззрились на него.

– Я хотел рассказать про других парней. Интересно, говорили или нет вы с другими парнями, с которыми Фрэнсис делала выходы в свет. «Эскорт» – термин из светской хроники. Мне он не нравится. Я не читаю эту чушь, не обязан. Никто меня не заставит – даже под дулом пистолета.

– Я знаю только одного из них – Джо Брайлза. Эрик Фридман, художник – еще один, и Пол Норт, гонщик, был как-то актером. Брайлза я знаю не очень хорошо. Мы оба – члены клуба «Вертикаль». Он играет в теннис, я бегаю и таскаю железяки, так что наши пути пересекаются только в раздевалке. Я однажды застрял во время ливня и не мог поймать такси. Он приехал на лимузине, он занимается каким-то там текстильным экспортом или импортом, я ничего не понимаю в бизнесе. Брайлз предложил подвести меня.

Мы разговаривали о Фрэнсис, невозможно было не говорить. Я не могу беседовать об импорте и экспорте, а он об издательской работе и альпинизме. Кроме того, каждый из нас хотел выяснить, спит ли она с другим. Не было другого способа узнать, кроме как спросить прямо, без обиняков. Я так и сделал. Ему явно стало легче, очевидно, сам хотел меня спросить о том же.

Он ответил «нет». Я сказал то же. Если честно, то я не обрадовался тому, что услышал. У него и, думаю, у меня тоже было такое выражение лица, на котором застыл вопрос: «А почему нет, какого черта? Это симпатичный парень, в хорошей форме, веселый, прилично зарабатывает, даже очень прилично. Какого черта ей надо, если такой парень недостаточно хорош для нее?» Мне кажется, что каждому из нас как-то легче было задавать этот вопрос другому, чем себе.

Мак-Нэлли поводил пальцем туда-сюда:

– Эй, ребята, вы в порядке? То есть я не знаю, что с вами случилось раньше, но…

– Мы не любим друг друга, – сообщил Милнер.

Ньюмен хрюкнул.

Мак-Нэлли несколько раз перевел взгляд с одного на другого и, видимо, решил, что пропасть непреодолима, во всяком случае не с его помощью.

– Все, что я могу сообщить о Фрэнсис Мак-Алистер – это то, что ее воздержание – самая большая тайна. Я даже не знаю, как правильно выразиться: она не просто не хочет спать с мужчинами… ну, она как бы не может, что ли. Не говорю, что физически неспособна, фригидна, или там травма какая-нибудь. Не могу не подчеркнуть – она не лесбиянка. У меня работает несколько гомосексуальных женщин, Мисси – одна из них. Надеюсь, я немного понимаю устройство их мозгов, и у них нет ничего общего с Фрэнсис. Она – нормальная женщина, чувственная, обыкновенная гетеросексуалка, которая почему-то не занимается сексом. Почему? Почему нет? Это вопрос.

– Вы у нас спрашиваете? – удивился Милнер.

Мак-Нэлли рассмеялся:

– Это что-то. И часто вам, ребята, приходится так работать?

– Не часто. Нас просто работать вместе заставил компьютер. Компьютерная программа, – пояснил Ньюмен.

– Вижу, – хмыкнул редактор-альпинист.

– Может, Фрэнсис не занимается любовью потому, что у нее СПИД? – предположил Милнер.

– Это был бы слишком легкий ответ, – Мак-Нэлли задумался. – Но уж больно модерновый. Поймите меня, воздержание – повторяю, это не самое подходящее слово – у Фрэнсис уже… уже очень долго тянется. И – это очень важный момент – я думаю, что если бы она встретила кого-нибудь, по ком по-настоящему сходила с ума, то все равно продолжала бы воздерживаться. Это не просто состояние, это ее сущность. Я понятно выражаюсь?

– Значит, вы думаете, что у нее СПИД? – повторил Милнер.

– Он только что объяснил, что нет, – Ньюмен начинал раздражаться.

– Тебя не спрашивали.

– А я тебе говорю, что он ответил.

– Мне насрать на то, что ты сказал.

– Не надо. Ты бы экономил свои потрепанные мозги.

– Они у меня, по крайней мере, есть.

– Да, в том месте, на котором ты сидишь.

– Господи, Нумз, ты не знаешь шуточки постарше?

– Не называй меня Нумзом.

– Поцелуй меня в задницу.

– Эй, ребята.

– Шлюха. Ты – грязная шлюха, Милнер. Шлюха и сутенер, пиявка и вымогатель, клоун. И не только. Ты – свой собственный ишак. Хрена ты найдешь такого хрена, настолько больного, грязного и опустившегося, который будет выполнять за тебя твою работу. Сам таскайся, и сам таскай мешок с дерьмом на горбу.