Текст книги "Клуб смерти"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

20

«Мистика» – подумала Кейт Нейсмит.

Удивительно, как ей удается мысленно представить всю чертову картину? Кому нужно кино, телевидение? Можно включить обычный магнитофон и нажать на кнопку «Воображение» в собственном мозгу.

Вообразить, например, своего давнего любовника Чарльза, которого знала когда-то как свои пять пальцев. В начале первой кассеты он говорит, что давно не пользовался диктофоном. И просит Фрэнсис Мак-Алистер для пробы сказать несколько слов. Пока она соображает, он еще благодарит ее за то, что она вспомнила о его работах, прочитанных ею. Слушатели пропустили момент, когда она это сказала. Видимо, тогда электронная (или электрическая, черт ее знает?) запись их разговора еще не началась.

Потом Фрэнни говорит, «пожалуйста», слышен какой-то трепет. Ей, вероятно, неловко, она нервничает, потом говорит, нет, не истерично, но, похоже, ей хочется быть сейчас в другом месте. Она признается, что не знает, что сказать.

Мудрый Чарльз советует:

–  Просто скажите: «Проверка, один, два, три, четыре…»

Но она не повторяет за ним, а берет себя в руки и хвалит его роман о Вьетнаме, который тоже читала. Лучшее, что можно сказать автору. И Чарльз отвечает лаконичным, но искренним «спасибо». Кейт читала роман Чарльза о Вьетнаме, но никогда не доставила бы ему удовольствие, признав данный факт. Но это уже совершенно другая сфера.

Потом следует труднопредставимый момент, Чарльз зачитывает список авторов и книг. Кейт не сразу вычислила, что, видимо, беседа из-за чего-то прервалась. Фрэнсис позвонила или произошло что-то подобное. Она вышла из комнаты, предложив в ее отсутствие взглянуть на книги, которые могли рассказать о ней. Ведь он за этим и пришел – узнать о ней как можно больше для будущей статьи.

«Множество книг о женщинах», —говорит Чарльз себе и магнитофону. Он зачитывает массу имен и названий. Затем слышится звук открывающейся и захлопнувшейся двери. Фрэнни возвращается, извиняется за длительное отсутствие и сообщает, что был звонок (значит, это действительно так), от старого друга с Гавайев. Они несколько дней пытались связаться, но из-за разницы во времени, составляющей шесть часов, как ей кажется, возникали трудности со связью.

Уловила? Гавайи. Важный момент.

Важный, потому что после чтения списка книг и до того момента, когда открылась дверь и вернулась Фрэнни, была долгая пауза. Кейт представила, что в это время Чарльз мог водить носом кругом, рассматривать картины… Или картус дырочкой, висящую на стене.

Все это приобрело смысл, когда Кейт дошла до пленки, датированной (в неестественной для Чарльза манере) девятым октября.

– Я поняла, что наша последняя встреча должна действительно стать последней, – начала Фрэнни. – И удивлена тем, что снова вижу вас.

– Я был в Карвилле.

– Где?

–  Фрэнсис, ради Бога. Карта висит на стене, кто угодно может увидеть и заинтересоваться.

Ясно? Карта.

–  Никто до сих пор ничего не замечал.

– Я заметил.

–  Карвилля на карте нет. Он чертовски маленький.

– Булавочная дырочка не слишком маленькая. Вы воткнули булавку в карту, которую вам подарили на день рождения, когда вам исполнилось двенадцать лет. Или что-то подобное. Признаю, вы сами подтолкнули меня к ней, я заинтересовался.

Ясно? Прокол.

–  Но почему Карвиллъ?

– Потому что я знаю.

–  Знаете? Ничего особенного вы знать не можете. Кто-то вам объяснил. Кто?

– Вы. Карта. Хейл Мохалу.

– Что?

–  Когда я брал у вас первое интервью, вы сказали, что кто-то вам звонит «по вопросу о Хейл Мохалу».

Он имел в виду звонок с Гавайских островов. Хейл Мохалу – это больница возле Гонолулу.

–  Пациенты Хейл Мохалу должны были переезжать в более современную больницу. Но кое-кто остался в знак протеста против переселения… Я поднял материал. Есть документы на этот счет, а также фактически доказано, что вы состоите там на учете.

– Я состою на учете во всяких больницах. Не забывайте, что мой отец был врачом. Больницы меня интересуют. Я на учете в роддоме, но не беременна, в психиатрической больнице, но не сумасшедшая…

– Но у вас есть кое-что общее с пациентами в Хейл Мохалу.

Кейт представила, что он подходит к ней, протягивает руку, пытается быть не таким агрессивным, сглаживает возникшее отчуждение.

Он говорит:

–  Фрэнсис…

– Не трогайте меня!

Дальше развивается какая-то безобразная сцена. Кто-то вламывается в дверь. Кейт представляет, что этот кто-то подслушивал снаружи, был готов к чему-то плохому. Как пишут в пьесах, появился некто по имени Билл.

–  Полно, Билли, —голос Мак-Алистер звучит почти весело.

–  Вы кричали. Простите. Я…

– Я могу еще закричать, Билл. Могу орать, рвать и метать. И плакать. Почти наверняка буду плакать. Но эта сторона вашего характера, благодаря которой вы так преданны, видите, слышите, думаете за меня… в этот раз вы должны все игнорировать: слезы, крики и сломанную мебель. Наверняка будет сломанная мебель, а когда все закончится – забудем начисто все, что происходило.

– Фрэнсис…

– Пожалуйста!

Кейт представила, как Билл пятится к двери, неожиданно, но послушно, поскольку у него есть все качества, о которых говорила Фрэнсис, и, возможно, даже больше, чем она себе представляла, поскольку снова звучит ее голос:

–  Бедный Билл. У него было такое блестящее будущее.

– Никто из-за этого не лишился будущего.

– О? Разве это не попадет в газету?

– Я ничего не написал…

–  Значит, вы планируете специальную газету в стиле Джеральдо Риверы?

– … и ничего писать не собираюсь, и не собирался…

– Не забудьте жуткие фотографии.

– … никогда.

– Мои фотографии придется подделать…

Здесь, по мнению Кейт, Фрэнсис, должно быть, вытянула руки и рассматривала их, поворачивая перед собой.

–  У меня пятна едва заметны. Я только зимой применяю косметику для рук, когда пятна проступают немного сильнее.

– Вам надо бояться Карен Оберн. Она засекла меня в Новом Орлеане.

–  Только там, или она знает о Карвилле?

– Если бы она последовала туда за мной, ей пришлось бы плыть в лодке.

–  Вы добирались на лодке?

– Не столько из-за конспирации. Мне хотелось увидеть – насколько возможно – как это место выглядело тогда…

Последовала пауза и движение, Кейт представила, как Чарльз подходит к книжной полке и из-за других книг достает одну, поскольку голос Фрэнсис зазвучал удивленно и почти оскорбленно:

–  Боже, вы здорово покопались тогда!

– Она была спрятана и вызвала любопытство. «В начале девяностых годов прошлого века, – принялся читать Чарльз, – Контрольная Комиссия Луизианы сдала в аренду на пять лет эти четыре акра земли с довоенным [9]9
  Гражданская война в США шестидесятых годов девятнадцатого века.


[Закрыть] особняком, в состоянии плачевной заброшенности… Любопытствующим местным жителям говорили, что место оборудуется под „страусиную ферму“».

–  Только мы прячем больше, чем просто головы, —сказала Фрэнни и засмеялась сухо и натянуто.

Кейт слушала, как ее бывший любовник Чарльз читает дальше:

– Однажды ночью, тридцатого ноября 1894 года, первый контингент из восьми пациентов, которых до того времени изолировали в «чумном доме» Нового Орлеана, был погружен в угольную баржу (им запрещалось путешествовать пароходом) и перевезен под покровом темноты по Миссисипи к новому месту…

– Где вы нашли угольную баржу? – спросила Фрэнсис несколько игриво.

– Я нанял маленький рыболовный катер.

Потом почти с ностальгической тоской, а, может быть, игривости у нее и не было, только настоящее искреннее любопытство, Фрэнни сказала:

– Я ехала в Карвилль на поезде. Мне хотелось попасть туда и, вместе с тем, оттянуть прибытие… Вы спрашивали, что я делала в семьдесят втором году? Вы тогда знали, да?

– Я знал, что вы не жили в то время в Водяной Мельнице. Встретился с Хью Спенсером.

– С кем?

– С человеком, снимавшим ваш дом.

– А, с художником. Господи, да вы – настоящая кровавая ищейка. Мне надо еще немножко пошуметь для Билла. Он, наверное, удивляется, почему вдруг так тихо. Я сама не понимаю, почему так тихо? Рушится вся моя жизнь.

– Фрэнсис, я не знаток в медицине, но провел достаточно времени в Карвилле, поговорил с врачами и пациентами, знаю, что ваше состояние безвредно.

– Называйте вещи своими именами, Чарльз, а не «ваше состояние», потом попытайтесь снова произнести вашу фразу. Моим противникам достаточно только услышать, что я провела в любой больнице восемь месяцев… Врачи вам не сказали, что я у них была?

– Нет. Они принесли клятву.

– И я. Укреплять закон. И нарушила ее.

Затем неожиданно лукаво она спросила:

– Если вам не сказали, то как вы можете быть уверены?

– Ваше фото было в «Стар».

– Где? О Господи, больничная газета. Как я не подумала? Фото с настоящим именем?

– Фрэнсис Клиффорд, капитан женской сборной волейбольной команды, получает приз от товарищей.

– Псевдоним. Девичья фамилия матери… Так ты – шантажист, Чарльз? Это твой мерзкий план?

– Фрэнсис…

– Ты сказал, что ничего не будешь писать.

– Нет. Ни одной минуты об этом не думал.

– И никому не сказал?

– Нет.

– Тогда зачем? Ты же мог остановиться, когда узнал, что я лгала о Водяной Мельнице? Зачем ты продолжал преследовать меня? Чего ты хотел? Денег? Власти? Ну, уж не секса же с…

– Я преследовал потому, что кто-то другой все равно сделал бы это. Я не единственный репортер, который тобой интересуется. Когда ты вплотную подойдешь к вопросу о политическом будущем, любопытных станет еще больше. Эта книга, эта карта, твоя связь с Хейл Мохалу, Водяная Мельница – ключи, указатели направления, другие тоже смогут разобраться.

– Я сожгу книгу, порву карту и снимусь с учета в Хейл Мохалу.

– А Хью Спенсер?

– Кто? А, художник.

– И Карен Оберн. Пройдет какое-то время, пока она все просчитает. Ее рабочая гипотеза, что ты – лесбиянка. Временно… У Карен есть амбиции. Тебе нужно самой рассказать обо всем людям раньше, до нее.

– Ты с ума сошел.

– Если она обнаружит факт – разразится скандал, а если ты…

– Глупое безрассудство.

– Я бы сказал по-другому – храбрость. Послушай, ты собираешься претендовать на высокий пост. Общество имеет право скептически относиться к моральному облику таких претендентов.

– Мое «состояние» – это болезнь души. В процессе твоего расследования ты должен был читать Библию.

– Библия – не учебник по медицине. Она использует это слово для обозначения большого числа болезней.

– Да ты эксперт.

– Не имеет значения, какое у тебя заболевание…

– Чарльз, ради Бога. Половина моей работы – политика, другая половина – переговоры. Я пожиманием рук на жизнь себе зарабатываю, понимаешь?

– Проблема не только твоя и твоего доктора, Фрэнсис. Ты отказалась от большей части прав на личную жизнь. Может, ты и не лгала, потому что никто никогда тебя не спрашивал, что ты делала в 1972 году. Но я тебя спросил, и ты солгала. И даже если бы не заинтересовался – ты промолчала бы. Существует ложь умолчания. Сначала люди отшатнутся от тебя, но заживо ведь не сожгут. Продолжай говорить, даже когда они повернутся к тебе спиной или отведут глаза. Излагай факты, и, вероятно, все станет на свои места.

– Вероятно…

– Фрэнсис, ты – молодая женщина. Может, путь к твоей карьере станет немного длиннее, но за это время ты сможешь внести большой вклад в дело просвещения и добиться большого уважения. Если новость дойдет до общественности через Карен Оберн, ты никого не сможешь заставить выслушать тебя. Я тебе солгал. Одному человеку я рассказал.

Фрэнни задохнулась от возмущения.

– Я хочу, чтобы ты с ним встретилась. Он – эксперт по скандалам.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

– Поверь мне. Я узнаю лучший способ, как придать дело огласке.

Она заговорила с горькой иронией в голосе:

– Мои соотечественники, американцы, я…

Но она не успела произнести то слово, и Кейт твердо знала, что в этот момент Чарльз ее поцеловал. Прямо как в кино. Потом какое-то время слышались стоны и ахи, возня и чавканье, а потом голос Фрэнсис, слегка ошарашенный:

– Я у тебя первая… Первая…

И снова это слово не было произнесено, потому что он снова и снова целовал ее. И целовал, и целовал, и целовал…

* * *

Прослушав все это дерьмо, нафантазировавшись до одури, Кейт так и не смогла понять, какого черта Чарльз, если он такой приличный и честный парень, если он ничего скандального ни писать, ни делать не собирался, если он, предположим, любил эту женщину по-настоящему – какого черта он все записал на пленку? Похоже… Да не похоже, а совершенно точно, – не предупредив ее об этом.

Когда Кейт устала от всего, что обрушил на нее Чарльз, она попыталась разобраться в другой ситуации. Она была еще в состоянии что-то представлять, о чем-то рассуждать, но уже на пределе.

Кейт вдруг отчетливо поняла, что Карен Оберн, которая засекла ее бывшего любовника в Новом Орлеане и могла на лодке следовать за ним в Карвилль, – журналистка, чьей рабочей гипотезой была гомосексуальность Фрэнсис, Карен, которая была амбициозной женщиной и собиралась организовать скандал, – это та самая Карен Оберн, которую убили выстрелом в голову в вестибюле дома номер восемьдесят девять по Парковой авеню в Хобокене, Нью-Джерси. Как выразилась газета «Пост», над ней учинили «МАФИОЗНУЮ РАСПРАВУ». Ее убили, а тело потом спрятали на пустыре, так считает полиция. И Кейт Нейсмит живет именно в этом доме! Кейт Нейсмит является тем лицом, за которым охотились, но вместо нее умерла Карен Оберн. Несомненно, абсолютно точно, убийца журналистки считал, что Карен – это Кейт, поскольку та заходила в дом номер восемьдесят девять по Парковой. А шла она туда, должно быть, чтобы разведать, не знает ли Кейт Нейсмит что-нибудь о поездке бывшего любовника Чарльза Айвса в Луизиану.

Каким образом все произошло, представить несложно. Но был здесь еще один более важный факт, буквально кричащий факт. Карен Оберн оказалась убита еще и потому, что кто-то другой,кроме журналистки, предполагает и интересуется тем, что может знать Кейт Нейсмит о поездке давнего любовника Чарльза в Луизиану. Кто-то еще заподозрил тоже,что Кейт Нейсмит много знает. И этот кто-то хотел убить Кейт, чтобы она никому не рассказала ничего. Ему плевать на то, что на самом деле она ни хрена не знает ни о какой поездке Чарльза.

Несмотря на то, что это ключевой, кричащий факт, Кейт старалась не думать о том, что произойдет, когда они узнают… А они непременно узнают, что ошиблись и не убили ее. Потому что ее не было в Хобокене. Они станут соображать, а где же она может находиться, и сумеют путем великолепной дедукции вычислить, что у нее, возможно, остались ключи от квартиры Чарльза, и что сию минуту она находится именно там.

А так как это довольно легко представить, возникает вопрос: почему Кейт не позвонила Дейву Милнеру и не напомнила ему о разговоре, о том, что перепугана до смерти, до самых пяток? Почему, по крайней мере, не попросила его временно отложить беседы с подозреваемыми, осведомителями и плохими парнями, и, пожалуйста, ну пожалуйста, двинуть задницей в ее сторону, пожалуйста. Она устала сидеть, забившись в угол, с выключенным светом. Пожалуйста.

А ответ на этот вопрос был такой: она не позвонила Дейву Милнеру потому, что не смогла бы удержаться и поинтересовалась бы, почему он не сообщил ей во время последнего телефонного разговора, что за месяц до смерти Чарльза (она узнала об этом из ежедневника на столе) Дейв Милнер встречался (или должен был встретиться) с ее бывшим любовником Чарльзом в Музее Современного Искусства?

21

Прошлым вечером ни хоккейных, ни баскетбольных игр не состоялось. Прогноз Национальной службы погоды: ясно – и что еще новенького? – холодно. Максимум сегодня около плюс десяти градусов по Фаренгейту, минимум ночью до минус десяти градусов. Сейчас в Центральном парке д-д-д-два градуса выше нуля, северный ветер, скорость двенадцать миль в час. Кажется, что мы в… О’Лири, Земля принца Эдварда.

– В Хобокен? – переспросил Мак-Говерн.

– Не спорь со мной, Матти, ладно, – попросил Федеричи.

– Если бы ты не был дважды беременным, Стив-О, я бы подумал, что ты морочишь мне голову. Я же с тобой не спорю, а просто спрашиваю, чем ты занимаешься?

– Каждый раз, когда я появляюсь, ты интересуешься, чем я занимаюсь. Отвечаю: перестраиваюсь в ряд по направлению к Джерси. Потом перестраиваюсь в другой ряд, потому что в том пробка, а ты опять спрашиваешь, что я делаю, хочешь сказать, что я нарушаю правила? Я отлично знаю правила – сам полицейский. И поворачиваю налево у указателя «Хобокен», а ты интересуешься, что я делаю. Сообщаю, что еду в Хобокен, ты переспрашиваешь: «Хобокен?» – как будто это какой-то там чертов Тибет. Дай мне передышку от вопросов. Просто заткнись.

– Рожденный беременным, – буркнул насмешливо Мак-Говерн.

– И это тоже больше не повторяй, хорошо, Матти?

Немного погодя Мак-Говерн все-таки не выдержал:

– Можно кое о чем тебя спросить, Стив-О?

– Нет, – возразил Федеричи, потом добавил: – А что?

– Ты здесь раньше бывал?

– В Хобокене?

– Ну да, в Хобокене.

– Да, был.

– Значит, ты знаешь, что мы едем не по главной дороге. Она ведет за город, к тоннелю Линкольн.

– Ну да, знаю.

Мак-Говерн хотел добавить что-то еще, но потом просто вздохнул и вопросительно взглянул на Федеричи.

– Что?

Мак-Говерн покачал головой.

– Что, черт побери? – раздраженно спросил Стив.

– Я просто хочу понять, какой ерундой ты занимаешься? – Мак-Говерн рубанул рукой по приборной панели.

Теперь уже Федеричи покачал головой.

– Ты имеешь в виду это задание?

– Какое задание? – Мак-Говерн недоуменно развел руками. – У нас с тобой задание? Дело Айвса? Я не работаю по делу с тех пор, как мы расспрашивали жильцов в доме Мак-Алистер. «Клуб Смерти»? Это не наша работа, а Мак-Ивера и Блумфилда. Парень, которого грохнули в «Сиксплексе»? Это тоже не наше с тобой дело. Опять же Мак-Ивера и Блумфилда. Им хватит дерьма по горло до самого дня Святого Патти. Женщина-репортер, которую замочили в Хобокене? И о ней не мы должны позаботиться, это дело хобокенской полиции. Так какое у нас, в таком случае, задание? Какое, – он изо всех сил хряснул по панели, – у нас – еще один удар, – задание?

Федеричи кивнул.

– Что? – продолжал возмущаться Мак-Говерн. – Что ты имеешь в виду? – он отчаянно покивал. – Что значит твой жест?

– Ты не на задании, вот что. Ты слышал мой разговор по телефону с экспертной, да? Ты слышал, что девятка, из которой застрелили парня в «Сиксплексе», вынырнула в Хобокене? Именно из нее застрелили Карен Оберн?

– Карен? Кто такая Карен, ядрена вошь?

– Я же тебе уже говорил, что встречался с ней, разговаривал. Мы с Ньюменом с ней встречались.

«Я не только встречался с ней, – подумал Федеричи, – ощущал ее запах, видел трепет ее плеч, покачивание бедер, слышал шорох ее чулок, шелест волос, звон драгоценностей. У Карен было все: груди, ноги, ключицы, лодыжки, запястья». А вслух он сказал:

– Так что теперь ты знаешь, чем мы занимаемся, Матти. Мы побеседуем со свидетельницей, которая видела убийцу Карен Оберн.

Мак-Говерн схватился за ручку двери, словно хотел выброситься на дорогу.

– Свидетельницей? Мы не можем говорить со свидетельницей. Разве что – с полицейским, который ее допрашивал, но не со свидетельницей. Предполагается, что мы будем, заняты одним, и только одним, Стив-О. Мы должны найти козу по имени Кейт Нейсмит. А зачем она и к чему – хрен знает. Бывшая подружка Айвса вроде бы. Тоже мне, выискалась.

Бывшаяподружка Айвса, который все равно мертв. Не так ли? И теперь, когда Карен Оберн мертва, Кейт стала новой непристойной любовью Стива Федеричи. Он мог бы с кем угодно поспорить, что у Кейт Нейсмит тоже есть все: груди, ноги, ключицы, лодыжки, запястья, все-все. Очень похоже на то, особенно после того, как он увидел фотографию Кейт Нейсмит, которую им показал ее помощник, когда Федеричи и Мак-Говерн зашли в «La Pean Douce». Фотография из местной газеты к статье о Три Бе Ка – о легкой промышленности этого района. Помощницу звали Флавия, и у нее тоже было все: груди, ноги, ключицы, лодыжки, запястья. Но она почему-то казалась похожей на большого ребенка. Флавия сняла фотографию с доски объявлений позади кассы и отдала Федеричи, который засунул ее под резиновую полоску над солнцезащитным козырьком. Теперь фотография находилась рядом с неиспользуемыми схемами подземки, расписаниями поездов и прочей ерундой. Федеричи время от времени мог поглядывать на нее, а потом всматривался в лица бредущих по тротуару пешеходов – нет ли у кого-то из них принадлежащих Кейт Нейсмит грудей, ног плюс всего остального под меховой или пуховой одеждой.

А еще нижнего белья. Непристойно или как угодно, но он не мог не влюбиться в женщину, которая любит хорошее белье настолько, что не просто носит его, а продает.

Он не смог проехать на красный свет, потому что впереди остановилось такси, а по обочинам высились сугробы. Интересно, как чувствует себя сейчас Дженифер – беременная жена. Из-за плохой погоды и срочной работы он не был дома уже четыре дня и полтора дня не звонил. Она все еще на восьмом месяце беременности? Конечно. Она родилась беременной.

Флавия. Хорошее имя для дочки. Флавия Федеричи. Разве что Дженифер может спросить: «Кто такая Флавия?»Имея в виду, что она никогда не слышала такого имени и заподозрит, что так звали какую-нибудь его подружку из бара. Но он больше не таскается по барам – с тех самых пор, как женился и забеременел.

– Ты был здесь раньше, – Мак-Говерн словно к дьяволу обратился. – И должен знать, что мы уже выехали из Хобокена. Это уже Уихокен.

– Свидетельница работает в Уихокене, Матти. Займись делом.

– Каким, на хрен, делом?

* * *

– Ты – Мэвис? – спросил Федеричи.

– А вы – кто? – Мэвис смотрела неприветливо и недовольно.

– Полиция.

– Это не кто, а что. Срань – вот вы кто. Здесь законный клуб, экзотические танцы. Я не сосу, не дрочу, и прав у вас таких нет – приходить и интересоваться мной при всем народе. Из-за вашего появления я плохо выгляжу перед клиентами, боссом и другими танцорами.

Мак-Говерн шепнул Федеричи:

– Она сидит на героине, может быть, но говорит верно.

Федеричи смотрел на стриптизерку, которая растирала ладонями свое тщедушное тельце под «Дайр Стрейтз». «Деньги. Ни-за-что». У нее не было ни груди, ни ног, ни лодыжек, ни ключиц, ни запястий – ничего. Он повернулся к Мэвис и спросил:

– Ты называешь эту грязную дыру клубом, Мэвис? Не можешь найти для себя что-нибудь получше?

Мэвис распахнула кимоно.

– Видишь мои сиськи? С такими отвислыми сиськами у меня нет шансов. Когда они так отвисают, то не приходится искать что-то получше, а остается только держаться за прежнее место. С вами примерно та же история, ребята. Не можете прилично зарабатывать, вот и служите в полиции.

Мак-Говерн пристально посмотрел на нее:

– Осторожнее, Мейбл, а то кто-нибудь переделает твое лицо однажды, и тебе придется начать новую карьеру нормального человека.

–  Мэвис, – поправила его девица. – Глупый ты Микки-Маус.

Федеричи стало смешно. Мак-Говерн предложил ему:

– Спрашивай ее, о чем хотел, Стив-О, и давай отсюда уматывать поскорее.

– Он не глупый Микки-Маус, – серьезно сказала Мэвис, и Федеричи перестал смеяться, – а умный. Прислушался бы к нему, сраный макаронник.

Теперь рассмеялся Мак-Говерн.

– Мэвис? – угрожающе процедил Федеричи.

– Ну-ну, – отозвалась она. – Давай: жду не дождусь, что ты еще выдашь новенького.

– Гасскажи нам о парне, который грохнул газетчицу, Мэвис.

– И имей в виду, Мейбл, что Стив-О, встречался с репортершей, – добавил Мак-Говерн, – он говорил с ней, имел к ней кое-что, поэтому мы оказались здесь, в Джерси. У нас вендетта. И еще знай, что Стив-О родился беременным.

– Э, парни, вы правда полицейские или мне снится комедия про копов? – удивилась Мэвис.

– Расскажи, кто убил репортершу?

– Я поняла, милый мой.

– Ну да, но не слышу ответа.

– Не слышишь, потому что я не видела, кто кого убивал и когда.

– Ладно, придется немного поформальничать, Мэвис. Что вы видели?

Мэвис взялась руками за полы кимоно.

– Я видела одного старого знакомого, который прогуливался недалеко от места убийства, вот и все.

– Его зовут…

– Куда?

– Его имя,Мэвис.

– … Дональд.

– Дональд, а дальше?

– Вы из хобокенской мусорки?

– Дональд как?

– Дабро. Я уже говорила хобокенской полиции.

– Когда ты в последний раз видела Дабро, Мэвис?

– Десять-двенадцать лет тому назад.

– Давненько.

– Я по нему сильно не скучала.

– Он был твоим приятелем, так?

– Я с ним трахалась когда-то, если вы про это.

– Но он не разгуливал с высунутым членом, а? Не при таком же холоде, как на чертовом Северном полюсе, а?

– Земля принца Эдмунда, – поправила Мэвис, – сегодня утром по радио так объявили.

Федеричи продолжал спрашивать:

– Ну, поскольку у него не торчал член, как ты можешь быть уверена, что это именно Дабро, Мэвис?

– Он играл на саксе.

– На саксофоне?

Мэвис хихикнула:

– Не на сэксофоне же.

– Я не так сказал. Я сказал «на саксофоне».

– Нет, ты сказал «на сэксофоне».

Стриптизерка заорала:

– Эй, Мэвис, не мешайте мне работать.

Мэвис насмешливо показала ей палец:

– Поработай с этим.

– О’кей, Мэвис, – начал выходить из себя Федеричи. – Забудем, кто как сказал. Просто ответь на вопрос: поскольку член у него не болтался, как ты можешь утверждать, что это был Дональд Дабро?

– Я ответила тебе, грязный итальяшка, – здесь Мак-Говерна снова охватил приступ хохота. – Он играл на саксофоне. Не по-настоящему играл, а притворялся, воображал, что играет. Люди его так и называли – Айр Сакс [10]10
  Air Sax – воздушный саксофон.


[Закрыть]. Знаешь, некоторые играют на воздушной гитаре? А он всегда на саксофоне из воздуха. Я сворачивала на Ньарк-стрит, шла домой от подземки и увидела его. Он изгибался вперед-назад, трясся и извивался. Думала, парнишка накокаинился, придурок или, может, дебил, или пьяный. Прошла мимо, а потом оглянулась – как бы за мной не увязался. И тут поняла, почему он так кривлялся – это не кокаин и не дурь, не алкоголь – это воздушный саксофон.

Мак-Говерн многозначительно глянул на Федеричи:

– Прозвенел звоночек?

Федеричи спросил:

– У тебя тоже?

Мак-Говерн согласно кивнул:

– Поскакали, – заторопился Федеричи, – спасибо, Мэвис.

– Ну-ну.

– Я серьезно.

– Серьезно, серьезно, – передразнила его Мэвис. – Так как, хочешь минет, а?

– Не стоит, Мэвис, – отстранил ее Мак-Говерн, – он беременный.

* * *

Два полицейских в форме стояли за спиной у Джеймса Джонса, когда он постучал в дверь на десятом этаже отеля «Парадиз».

Из соседнего номера высунул голову мужчина, но один из полицейских направил на него сорок пятый калибр, и постоялец, ойкнув, скрылся за дверью.

– Да, – сказал мужской голос.

– Доставка из «Макдональдса».

– Я ничего не заказывал.

– Комната 1106. Доставка.

– Это 1006. Никакая не одиннадцать ноль шесть.

– Все уплачено. Можете взять, если хотите.

– Уплачено?

– Да.

Дверь распахнулась.

– Ах, дерьмо! О Боже, нет, нет, суки! Это нечестно.

– С первым апреля, Фредди, – Джонс втолкнул Фредди Фазо в комнату, оставив полицейских у входа. – Почему ты не склеил ноги из города?

– Ждал свою старушку из Райкерс. Мы собирались в Бразилию.

– Что хорошего в Бразилии?

– Вас нет, – сморозил Фазо.

Джонс засмеялся.

– Держись в том же духе, и ты станешь самым веселым заключенным.

– Кто на меня настучал?

– Никто. Корявая твоя харя. Тебя просто узнал кто-то из тех, кого ты взялся умочить. Если налетаешь на полную комнату народу, то мочи всех. Иначе самое малое один из уцелевших тебя узнает.

– Если я кое-кого сдам, пойдете на сделку?

– Я не торгуюсь, Фредди, ты же знаешь. С прокурором будешь торговаться.

– Скажи прокурору, что у меня есть кое-какие сведения.

– Ну. И что же ты можешь рассказать?

– Просто передай. Если я тебе скажу, то какие после этого торги, ты сам все передашь.

– Послушай, Фредди, прихожу я к прокурору и сообщаю, что у тебя кое-что имеется. Он спрашивает: «Да, и что?». Я еду в Райкерс, выволакиваю тебя из камеры и выбиваю все, что мне нужно. Избавь меня от лишней поездки, а? Не люблю я такие поганые места… Почему-то.

– А потому что, кроме Господа Бога, ты насажал туда кучу нормальных парней, сука, ой!

– Я тебя ударил, Фредди? Извини, сорвалось. Целился во-он по той мухе. Видишь ее?

Фредди Фазо сморщился и потер лицо.

– Скажи прокурору, что я знаю, кто завалил парня в «Сиксплексе» и оставил с тарой из-под кукурузы на голове.

– Кукурузное дело провернул твой дружочек Айр Сакс, – спокойно заявил Джонс.

– Ух, ни фига себе! А как ты узнал?

– Фигу я тебе расскажу, Фредди.

– Ты, мешок с говном. Ты ничего не знаешь про Айра Сакса.

– Неужели?

– Ой!

– Сука, эта муха все летает…

– Ох, черт, больно.

– Тогда не огрызайся, Фредди. Не жалуйся, что тебе здесь плохо, когда все хорошо, когда, дерьмо ты собачье, все правильно. Женщина-репортер в Джерси оказалась убита из той же самой ублюдской пушки, что и парень в киношке. У нас есть свидетели, которые показывают на твоего приятеля-подонка Айра Сакса. Он успел нагадить в Джерси. Если этот пидор Сакс не сдает в аренду свой дерьмовый пистолет, тогда сраный Сакс убил сраного урода в долбанной киношке.

– Какого хрена ты все время ругаешься?

– Я просто зверею от твоего присутствия, вот в чем дело.

– Может, сейчас ты почувствуешь себя лучше, – сказал Фазо. – О’кей, Айр Сакс и впрямь стрелял в «Сиксплексе». А вот подстроила все одна чувиха.

– Имя?

Едва Фазо успел выговорить:

– Не знаю, – как по непонятной причине согнулся пополам. Потом поглядел вверх, прикрывая лицо рукой. Джонс, ласково улыбаясь, спросил:

– Имя?

– Зачитай мои долбанные права, – прохрипел Фредди.

– Вы имеете право оставаться ублюдочной законопослушной крысой. Вы имеете право не отвечать на вопросы…