Текст книги "Клуб смерти"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

18

Машина стояла почти в центре города. Милнер предложил:

– Эй, Нумз, загляни-ка в багажник.

Ньюмен остановился на полпути к водительской дверце, распахнул багажник. Там лежала пара лыж и ботинки к ним.

– Срань господня!

– Твой размер – девять с половиной, так? – с невинным видом спросил Милнер.

– Ты-то как узнал?

Милнер улыбнулся и занял место пассажира. Ньюмен закрыл багажник, сел в машину и вставил ключ.

– Ты уверен, что не хочешь вести сам?

– Не, веди ты.

Ньюмен завел двигатель и дал ему прогреться.

– Я про тебя слышал, Милнз, что никому не даешь рулить. Никогда.

– А я слышал, Нумз, что тебе никогда нельзя садиться за руль.

– Где ты такое услышал?

– Неважно. Брехня, да?

– Я – приличный водитель. Не крутой. Просто – приличный.

Милнер отер запотевшее стекло тыльной стороной ладони.

– Я однажды читал опрос, в котором люди давали оценку собственным водительским способностям. Какой-то охрененно высокий процент считает их превосходными. Но, уверен, стоит проехаться с таким парнем пару минут, и поймешь, что он горшок с дерьмом. Мне приятно услышать, что ты в порядке. Возможно, это даже лучше среднего.

Ньюмен протер стекло перед собой тряпичной перчаткой.

– Я не могу взять эти лыжи, Дейв.

– Почему бы нет?

– Ну, тебе же они достались на халяву, да? Презент, да? Какой-нибудь парень из магазина спортивных товаров дал их тебе или что-то там, чтобы ты смотрел сквозь пальцы на автофургоны, разгружающиеся перед магазинными дверями или что-то подобное, верно?.

Милнер приложил руку к груди:

– Мне очень больно и прискорбно слышать подобное, Нумз. Во-первых, я работаю в отделе убийств. Мне по фигу, где разгружаются машины. Во-вторых, как я могу сделать напарнику подарок, который его скомпрометирует, смутит, в конце концов, сделает его причастным к вымогательству?

– Так где ты их взял?

– У Германа. У них сезонная распродажа. Нам здорово повезло, этот сезон уже заканчивается.

– Ты купил их?

– Да, именно купил.

– И, знаешь ли, заплатил деньги?

– Естественно. Наличные.

– Значит, они твои? Просто случайно совпал размер.

– Они для тебя, Джейк. Вот почему размер девять с половиной, понимаешь.

Ньюмен уцепился за руль, всем видом показывая, что своих твердых позиций так просто не сдаст.

– Я не могу их взять.

– Почему?

– Не знаю.

– Они зацементируют наше партнерство.

– Цементом?

Милнер пожал плечами:

– Да чем угодно.

Они засмеялись.

– Большое спасибо, что ты не вспомнил перед Клингером, как я ушел из офиса Мак-Нэлли.

Ньюмен включил передачу, автомобиль перевалил через бордюр на мостовую, развернулся и направился на запад.

– У меня ничего нет для тебя.

– Э, давать приятнее, чем получать. Но я положил глаз на твою шапку.

Ньюмен посмотрел в зеркальце на кепку с ушами.

– На эту?

– Да.

– Именно эту?

– Она теплая, да?

– Теплая-то теплая, но все надо мной смеются, мол, она глупо выглядит.

– Ну, если она греет, – сказал Милнер, – то кому какое дело, как она выглядит.

Ньюмен свернул к югу и немного проехал молча.

– Хочешь эту шапку?

– Не эту, а такую же.

Они еще немного помолчали.

– А почему ты просишься в отдел краж художественных ценностей?

Милнер засмеялся:

– Я у тебя хотел выяснить то же самое.

– Так ты правда туда метишь?

– Не знаю. Что-то наше дело затягивается, а?

–  Затягивается?

Милнер опять засмеялся.

– А что, у тебя действительно жену зовут Мария? Говорят, она откуда-то вроде Венесуэлы, да?

– Точно, из Венесуэлы. А у тебя жена – тоже Мария, но из Пуэрто-Рико, верно?

– Si, – подтвердил Ньюмен.

Милнер засмеялся:

– Я тоже примерно столько же знаю по-испански. Знаю: «Cono de tu madre», и еще: «Yo no soy marimero, sou capitan».

Ньюмен неопределенно хмыкнул:

– Это из песни, которая была популярной пару лет назад, верно? Она мне нравилась, пока не затошнило. У тебя еще и дочка есть, правда? Приемная.

– Кармен, – уточнил Милнер. – Ей исполнится двенадцать лет в мае, если май когда-нибудь придет.

– Какое это ощущение, когда по дому бегает одиннадцатилетняя девчонка?

– Ни на что не похоже.

Ньюмен хмыкнул. Милнер повернулся боком:

– Так, что мы имеем, Нумз? То есть если мы верим рассказу Мак-Алистер, то это – самоубийство, и все. Не понимаю, зачем человеку отправляться в чужой дом для того, чтобы совершить самоубийство? Мне в голову приходят два объяснения: первое – он сам живет слишком близко к земле, на тот случай, если выбрал для этого сальто-мортале. Второе – он хотел показать всему миру, насколько близок с человеком, из квартиры которого выбросился.

Прошлым летом (помнишь прошлое лето, Нумз?) я прочитал книжку. Моей жене она понравилась, потому я тоже решил прочитать. Называется «Муж Дон». Не помню, кто автор, но книга о простом парне, обычном бизнесмене, который знакомится с киноактрисой. Они сидят в аэропорту и ждут самолет. Вылет откладывается из-за пурги на Среднем Западе. Они заговаривают, знакомятся, потом идут пить кофе, потом что-то покрепче, потом вместе обедают и наконец едут в мотель.

Утром парень садится в самолет, который все-таки появился. Но актриса уже пропустила событие, ради которого спешила. Она садится в другой самолет и летит в другом направлении. Они целуются на прощание, обмениваются телефонными номерами. Парень искренне надеется на новую встречу. И мы ему сочувствуем, поскольку он и правда милый, приятный, веселый, много знает о разных вещах, симпатичный, хорошо одет, неплохой спортсмен, играет в какой-то нью-йоркской баскетбольной лиге, его команда выиграла чемпионат, он принес тридцать два очка, но скромно молчит об этом, и ей все приходится прямо-таки вытаскивать у него.

Ее самолет разбился, она погибла. Парень прочитал некрологи в газетах, где сообщается о ее старых дружках, о том, что в последнее время актриса, в основном, жила сама по себе и была счастлива. Он пытается рассказать своим друзьям и коллегам, что был, так сказать, ее любовником. Они говорят: ну давай, заливай больше.

Он узнал, что будет панихида, со всякими там знаменитостями, старыми приятелями, парой кинозвезд, плюс политики, писатели и художники, целая свора. Она вроде Джейн Фонда – не только актриса, у нее имелась куча разных других делишек. Если задуматься, она в стиле Мак-Алистер, и это напоминает мне кое о чем, что я хотел сказать тебе, Джейк. Ты прав: тогда, когда мы пришли к ней, я очень нервничал.

Ньюмен пожал плечами:

– Я тоже. Просто дело приняло неожиданный оборот.

– Не знаю. Думаю, я выставился в плохом виде. Ну, вроде как подставил нашу команду. И всех полицейских заодно.

– Не думаю, – успокоил его Ньюмен. – А впрочем, если и так, что с того?

– Значит, я нас плохо представил? – надулся Милнер.

– Ну, возможно. Слегка не по-настоящему, что ли.

Милнер нагнулся, чтобы заглянуть Ньюмену в лицо:

– Ты на меня это действительно вешаешь, да? Не пойму.

Ньюмен засмеялся:

– Эй, Дейв, расслабься. Ну, нервничал ты, беспокоился, ничего особенного.

– Ты не считаешь, что из-за меня мы плохо выглядели?

– Нет.

– Правда?

– Ну…

– Что?

– Ты нас представил не лучшим образом, когда затеял перепалку у Мак-Нэлли.

– Я? Это ты первый начал драку.

– Разве я?

– Да. Разве ты не помнишь?

– Нет. А почему мы ругались?

– Не помню.

Ньюмен посмеялся еще.

– Расскажи, чем закончилась история.

Милнер уставился вперед.

– Так вот, он пошел в похоронное заведение, этот парень, но внутрь попасть не мог без приглашения. Никто его не знает, хотя он пытается убедить всех, что друг покойной. Ему просто советуют прогуляться: дружище, это серьезное сборище, тебе придется засвидетельствовать свое почтение позже, за углом уже собирается очередь, конец ее в районе Йонкерса.

У парня в конце концов съезжает крыша, он никому не может доказать, что у них была связь. И не просто связь, а кое-что настоящее. О’кей, пусть всего одну ночь, но его ночь оказалась последней в ее жизни. Он был с ней позже всех. У него поехала крыша, и он отправляется в Атланту, где находится штаб-квартира авиакомпании, самолетом которой она летела в последний раз, покупает машинку в ломбарде, идет в офис президента авиакомпании и убивает того. Президент этот типа Чака Йигера, и его гибель вызывает мощный резонанс в прессе. Парень во время вынесения обвинения поворачивается к репортерам и кричит, что отомстил за смерть любимой женщины.

Все равно никто ему не верит, но его физиономия пару дней мелькает в газетах и по ящику, он отказывается подавать на психиатрическую экспертизу. Его отправили в зону делать номера для машин. Но ему удалось бежать, с ним происходят разные жуткие случаи, не буду вдаваться в подробности и детали. Наконец он ввязывается в драку с бандитом, который наверняка его убьет, исход предсказуем. У того на счету несколько убийств. Книга намного лучше, чем я пытаюсь пересказать.

– Ты предполагаешь, Айвс относился к тому же типу, что и парень в книжке? – спросил Ньюмен.

– Ты верно улавливаешь, Нумз. Думаю, у него Мак-Алистер было что-то подобное. Она его любила по-настоящему. Все хорошо, но почему-то не хотела сделать соответствующего признания, столь необходимого ему. И он решил сделать нечто такое, что связало бы в глазах публики его и Мак-Алистер. Он пробрался в апартаменты или до, или после ее прихода, вышел на террасу и прыгнул. Тот факт, что мы не нашли ключа, ничего не означает. Он мог его держать отдельно, в другом месте. Ключ мог находиться у него в руке или в кармане. Вполне возможно, он выбросил его, этак вызывающе. Мог уронить во время падения. Должно быть, ключ найдется весной, если она только когда-нибудь наступит. А ты неплохо водишь машину, Нумз. Аккуратно, контролируешь ситуацию, не ставишь рекордов по скорости, но хорошо.

– Спасибо, – иронично отреагировал Ньюмен.

– Заходите еще.

– Я слышал, ты посещаешь кабинет Бернштайна? – словно бы невзначай поинтересовался Ньюмен.

– Какого хрена ты имеешь в виду?

– Эй, Дейв, расслабься. Я просто попытался поддержать разговор. У нас это общая проблема, мы оба хотим попасть в отдел искусства.

Они дружно рассмеялись.

– У нас жены из Латинской Америки, обе Марии, и мы оба ходим на прием к Бернштайну.

– Ты навещаешь Бернштайна? – удивился Милнер. – Раз в неделю?

– Дважды в месяц.

– А я – каждую неделю.

– Знаю.

– То есть как это знаешь? Это личное дело. Я Бернштайна в лапшу искрошу во время следующего визита.

– Это не он, это Клингер мне тебя выдал.

– Ну так его. Наплевать, что он шеф.

– У Бернштайна прибавится работы, когда он узнает, что мы подружились, да еще и зацементировали наши отношения, – пошутил Ньюмен.

Милнера его замечание развеселило.

– Я не сказал, что мы зацементировались. Лыжи – цемент. Посмотрим, как он будет держать, – он указал за стекло: – Вот и приехали. Черт, здесь одностороннее движение, все против нас. Я не сообразил. Не будем объезжать квартал, там парк, давай пройдемся. Ядрена вошь, встань на лыжи, испытай их в действии. Ты же учился на тренажере, а?

– Давай пешком, – не согласился Ньюмен. – Не хочу оставлять тебя позади, чтоб глотать пыль, так сказать.

– Ты имеешь в виду цемент?

19

Квартира находилась в самом центре города. Ли Коблен жестко засмеялась:

–  ФрэнсисМак-Алистер?

Закон Ньюмена: люди прекрасно понимают, кого ты имеешь в виду, когда, словно бы невзначай, называешь имя любовницы супруга или вора, крадущего их деньги или цветочки из сада. Но они всегда повторяют за тобой: « ФрэнсисМак-Алистер», – делая ударение на имени, в основном, для того, чтобы выиграть время, но также с надеждой – вдруг показалось, вдруг на самом деле прозвучало: Нэнси Мак-Алистер, Фэнни Мак-Алистер или Глэдис Мак-Алистер. Или что угодно, но тогда уже совсем другой разговор.

Ньюмен улыбнулся, вспомнив, как недавно произнес: « ДейвМилнер?» – когда Клингер сообщил, что его новый напарник не только женат на латиноязычной женщине, но и посещает курсы по истории искусства и тоже мечтает о переводе в отдел краж художественных ценностей. И еще раз улыбнулся, когда вспомнил о том, что их проблема, их глубокая взаимная неприязнь после пары стычек и разговоров на повышенных тонах за последние два дня превратилась в непреходящее восхищение, основанное на глубоком взаимном уважении и одобрении морали и методов действий напарника.

Для того чтобы увидеть, какая ты все-таки жопа, надо поступать как задница, – еще один закон Ньюмена.

– Нигде у вас там не зазвенел звоночек, миссис Коблен? – спросил Милнер.

– Кто вам сказал, что у нее с Алом был роман? – ответила вопросом на вопрос Ли Коблен.

– Значит, все-таки был?

Она расхохоталась. Милый, искренний смех женщины, книги покойного мужа которой все еще печатаются, служат основой для кино– и телеверсий, она сгребает бабки, оплачивает этот городской дом в Челси, домик в Шелтер-Айленд, «мерседес», о котором только что беседовала с механиком. Да не с таким механиком, к каким привык Ньюмен. Этот все объяснял и отвечал на вопросы, потом снова подробно объяснял, прямо и точно объявил, сколько будет стоить ремонт и обслуживание. Женщина смеялась так, что стало понятно: она не собирается особо ревновать своего мужа из-за романа пятнадцатилетней давности, она выслушала немало сплетен о других романах. Возможно, сама являлась участницей кое-каких из них, так прямо и жестко она держалась.

– Это абсолютно невозможно.

– Почему вы так думаете?

– Вы сказали, в семьдесят втором году. В семьдесят втором? – переспросила она.

– Особенно весной и летом. Частью в Луизиане. Вы жили в Нью-Йорке, пока ваш муж работал там над книгой. Как название города, лейтенант Ньюмен?

– Тибодо, – Ли Коблен успела раньше Ньюмена. Тот подтвердил:

– Верно, – и почувствовал себя дураком, поскольку только казалось, что правильно. На самом деле все обстояло не так.

Ли Коблен покачала головой:

– Мы провели вторую половину семьдесят первого года и первую половину следующего в Лос-Анджелесе. У нас тогда был дом в Николс-Каньон. Мы жили там всей семьей. Ал, я и мальчики. Ал писал сценарий по «Испорченному маю». Продюсеры изменили название, сделали «В кровавом месяце мае». И вообще, все изменили, что Ал написал. Но мы – Ал и я – прекрасно загорели и накачали сильные плечи, плавая круглые сутки. Сильные бедра тоже. Мы немало трахались в то время, гораздо чаще, чем когда-либо на восточном побережье. Я вспоминаю те дни как время идиллии в нашем браке, который знал достаточно периодов дерьмовых. Я отрицаю то, что эта сука заявляет: мол, она держала за яйца моего мужа в то время. Пусть не подкапывается под наше тогдашнее счастье.

Милнер и Ньюмен поверили ей и поняли друг друга с полувзгляда по причине непреходящего восхищения на основе взаимного уважения и одобрения морали и методов действий напарника. Им теперь вовсе не обязательно было прибегать к словам для взаимопонимания.

– Прошу извинить нас, – сказал Ньюмен.

– Я тоже, – присоединился Милнер, – мы очень сожалеем.

– Копы, – она не выплюнула, а словно бы выдохнула, как в том случае, когда волос прилипает к языку или губе, чертовски раздражает, и никак от него не отделаться простым дутьем.

Пуф-ф.

* * *

Долгая дорога по Нью-Йорку до больничного городка.

– Я – доктор Пигнатано. Это вы – полицейские бляхи, которые интересуются Майклом Корри?

Он выглядел как Граучо Маркс: густые брови, большой нос, большие очки. Из нагрудного кармана лабораторного костюма торчал кончик большой сигары, которую он время от времени ощупывал, как турист ощупывает драгоценный бумажник.

– Я – лейтенант Милнер. Это – лейтенант Ньюмен. С вами мы не будем ходить вокруг да около. Мы ни хрена не знаем ни о докторе Корри, ни об этом месте, ни о том, что он здесь делал. Мы даже не занимаемся расследованием его убийства. Но имя человека, в чьей смерти мы разбираемся, встречается в ежедневнике Корри. Они однажды вместе провели ленч, где-то в сентябре. Имя Корри значится в записной книжке нашего объекта. Смерть, которую мы расследуем, может быть, связана со смертью Корри, но совсем не обязательно. Вы следуете за моей мыслью?

Доктор Пигнатано смущенно улыбнулся:

– Процентов на сорок.

Они снова переглянулись, осуждая его за то, что он снисходительно относится к их манере вести беседу.

– Вы сказали детективам Мак-Иверу и Блумфилду, что не можете найти объяснения, откуда у Корри сумка с двадцатью тысячами долларов, которую нашли у него в шкафу…

Доктор Пигнатано перебил:

– Ни попкорновой коробке, которую убийца надел на голову, как вы выражаетесь, «объекта» после того, как грохнул его.

– Верно, но…

Доктор Пигнатано приложил палец к губам и страшно завращал глазами, давая понять, что медсестра подслушивает их разговор, притворяясь, что сортирует папки. Он втиснулся между Ньюменом и Милнером, подтолкнул их ладонями к выходу из медсестринской комнаты. Потом открыл дверь на лестничную площадку и направил полицейских туда. Подвернув полы лабораторного халата, сел на лестницу, как концертный пианист за инструмент, и заиграл:

– Майкл Корри был кокаиновым мальчишкой. Другим парням с золотыми значками я этого не сказал, потому что они не спрашивали. Им нужен был официальный отчет, почему Корри дал дуба в этом месте. Реальные обстоятельства не попали в официальный отчет, их нет в характеристике, о них знают только его коллеги и сослуживцы.

Институты «Литтл Ред», Св. Хильды, Св. Хью, «Андровер», Принстон, Медицинский Гарвард, Рокфеллеровский. Майк Корри являет собой классический пример задницы, очень образованной в ограниченной сфере жизни и неимеющей представления о способах существования реального мира. Когда Корри сталкивался с представителями этого мира, он всегда перебарщивал. Он не просто бегал на свидания, а женился. Последний раз я насчитал – трижды, ему исполнилось только тридцать семь или тридцать восемь. Он не просто занимался спортом, а участвовал в триатлонах до того, как ими увлеклись яппи из-за красивой спортивной одежды. Он не просто готовил обед, а был настоящим поваром-гурманом, окружив себя электрическим просеивателем муки, макаронной машиной и аппаратом для варки рыбы. Этакий кухонный солдафон, который практически жует за вас и надзирает за тем, чтобы вы, не дай Бог, не вздумали смешать вкусовые ощущения, когда он отвернется к плите. Корри не просто вдыхал полграмма «соды» изредка по выходным, он отрывался каждый день, иногда по два, по три раза в сутки. Я не удивился бы, если бы узнал, что он еще и кололся. А если вскрытие не обнаружило характерных следов на венах, это означает, что он очень умело кололся.

– А они, наверное, и не искали меток, – вставил Ньюмен, – они обычно находят только то, что ищут, да и мы тоже.

Пигнатано кивнул:

– Я видел несколько фильмов о копах и несколько шоу по ящику и знаю, как это делается.

– Мы могли бы оценить ваши знания с обратной стороны луны, – съязвил Милнер, – но мне хочется узнать, какого черта вы нам плетете и что тут к чему? По-вашему, Корри торговал наркотиками, отсюда и появились эти чертовы двадцать тысяч?

Ньюмен взглянул на Милнера, и не просто так, вскользь. Некоторые детали они еще не отработали, одного взгляда здесь недостаточно, надо посоветоваться и еще поговорить, пока нельзя будет с уверенностью разделять взаимное восхищение по отношению к морали и методам напарника. Один из существенных вопросов – кому играть «хорошего», а кому «плохого» полицейского. Несмотря на то, что эта тема заиграна до невозможности в фильмах и книгах. И у Ала Коблена, наверное, тоже. И скалолаз Мак-Нэлли тоже что-то соображает, не похоже, чтобы он часто смотрел телефильмы, карабкаясь на горы и демонтируя их. Но все-таки для эффективной работы пары детективов важно, чтобы один из них казался добрым мистером Копом, сочувствующим и дружелюбным, официально приветливым и приятным. А другой – злым тираном-садистом, тра-та-та, а почему вы так сделали, и что это означает, как это там сказал Клингер?

«Поделл составил программу, которая подбирает детективов по навыкам, квалификации, происхождению и внеслужебным интересам. Партнерство не постоянное, а для каждого конкретного расследования, Джейк».

Так что, когда закончится это дело, чем бы оно ни завершилось, они с Милнером снова станут одинокими ребятами, которые едят по отдельности сальными ложками, разговаривают сами с собой в служебных машинах с неисправным отоплением, приемниками, которые настроены только на волну какого-то таксопарка, где работает множество иностранцев. Они будут грезить наяву, как хорошо было бы в отделе краж художественных ценностей, попивать винцо с владельцами галерей, коллекционерами и знаменитыми художниками, подавать руку топ-моделям и кинозвездочкам, спасая их от толп поклонников, которые мешают хорошо рассмотреть Бакста (Бакст – художник или композитор?), раскатывать в лимузинах, и это тебе не фигли-мигли, говорить по сотовому телефону с коллегами из Парижа, Рима, Лондона и Гонконга: «Mais certainement, Henri u Tut, tut, Nigel, u Prego, ciao, basta, tuigi, u Kung fu, Wi». [7]7
  Бессмысленный набор слов из разных языков, с ошибками и искажениями.


[Закрыть]

Кто из них был плохим, а кто хорошим, все равно, у доктора Пигнатано концертный запал кончился.

– Он не торговал зельем, спрос на него непредсказуем, это текучая игра с дерьмом. Майк ничего не смыслил в экономике, но довольно много знал о наркомании, понимал, что на торчка нельзя рассчитывать в дальней перспективе.

Дальняя перспектива, кстати, замечательное выражение для описания исследований Майка. Майк был спецом по демографии хронических заболеваний. Джентльмены, вы понимаете этот термин?

– Мы знаем, что такое «хроник», – ухмыльнулся Ньюмен.

– Это, когда… – Милнер не закончил.

Они снова переглянулись, пожали плечами и захихикали.

– Острое заболевание вы подхватываете, а потом выздоравливаете, – сказал доктор Пигнатано, – а хроническое тянется месяцами, годами, всю жизнь, если повезет.

Милнер глянул на Ньюмена, который передернулся и сказал:

– Ну, скажем, СПИД, это будет…

– Острое, – отрезал Пигнатано.

– Значит, Корри не отслеживал, м-м, людей со СПИДом?

– Нет.

– А за кем же он наблюдал? За какой такой особенной хронической болезнью, как вы утверждаете?

– Ну, к примеру, типичной в Новом Орлеане? – уточнил Милнер.

Доктор Пигнатано посмотрел на Милнера, потом на Ньюмена, и снова перевел взгляд на Милнера. Улыбнулся.

Полицейские переглянулись и тоже улыбнулись друг другу.

– В точку, да? В Новом Орлеане?

– Близко, – согласился Пигнатано.

– Близко? Как близко? Близко к чему?

Доктор Пигнатано пощупал сигару, поправил усы и подвинул очки на носу.

– На этом заканчиваются мои поблажки. Мне бы сейчас отвести вас в библиотеку и показать некоторые опубликованные работы доктора Корри, но я понимаю, что у вас, джентльмены, нет лишнего времени болтаться по библиотеке, я с вами играть не буду. Просто сразу подведу вас к цели. Выводы прошу сделать самостоятельно.

– О’кей, звучит неплохо, – сказал Ньюмен, – но какие, хотя бы примерно, выводы мы должны сделать? Из серии, когда вскрытие обнаруживает то, чего не ищут.

Доктор Пигнатано кивнул:

– Вы упомянули СПИД. Ищите болезнь, похожую на СПИД, но не острую, помните разницу? При которой кто-то может выкладывать деньги, чтобы ее скрывать.

– И такую болезнь люди цепляют в Луизиане? – спросил Милнер.

Пигнатано загадочно улыбнулся:

– Подцепить ее можно где угодно. Одно из мест, где ее лучше всего лечат – в Луизиане.

– Для вас развлечение – играть в полицейских? – спросил Ньюмен.

Доктор Пигнатано пожал плечами.

– Примерно так.

* * *

– Оп-па! – воскликнул Милнер.

– Что? – буркнул Ньюмен.

– Карвилль.

– Это что, мороженое такое?

– Не карамель, а Карвилль.

– Ну и?

– Не ну, а где?

– Хорошо, где?

– В Луизиане.

– Ты что, просто сказатьне мог?

– Я только что сказал, Нумз.

Ньюмен тяжело вздохнул:

– Карвилль далеко от Нового Орлеана?

– Хрен его знает. В Луизиане, однако.

– В Луизиане до фига таких мест.

– Ну, что ты, Нумз, а?

– Не кончай, пока не встал, вот что.

– Ты, вообще-то, хочешь попасть домой когда-нибудь, а? Вот раскроем это дело, возьмем отгулы, плюхнемся в койку с женами, поиграем в снежки и подурачимся.

– Мы-то думали, что здесь самоубийство.

– Да, конечно, Айвс мог совершить самоубийство, но Корри кто-то грохнул. Если только ты не думаешь, что Корри сам себя грохнул, потом надел ведерко из-под попкорна на голову, а машинку бросил под кресло, и кто-то ее нашел, и еще убил из нее Карен Оберн, которая как раз почему-то заинтересовалась связями с Новым Орлеаном.

– Ну, так я не думаю, – огрызнулся Ньюмен.

– Ну и хорошо, – «погладил его по головке» Милнер.

– Ну, так кто там, в Карвилле?

– Не кто, а что.

– О’кей, что? Не надо бить меня по яйцам, а, Милнз.

– Что тебя так заело, Нумз?

– А ты не начинай.

– Не начинай что?

– Называть меня Нумзом.

– А ты сказал «Милнз».

– Так что там, в Карвилле, лейтенант Милнер?

– Больница. Больница Службы Здравоохранения Соединенных Штатов.

– Да ну?

– Давай позвоним туда.

– Нам могут не сказать по телефону. Как Пигги [8]8
  Piggi – свинка, свинюшка.


[Закрыть]выразился, без поблажек.

– Кто это – Пигги?

– Пигнатано.

Милнер рассмеялся:

– Забавный ты парень, Нумз. Никто никогда мне не говорил, как с тобой весело. Все тебя обзывают старым пердуном и плохим водителем, ездюком.

– Ну хорошо же. О тебе говорят, что ты – жопа, мошенник и вымогатель.

– Да, да. Не сказать, чтобы наши пути часто пересекались, – расхохотался Милнер.

– Хрена ты мелешь, Милнз? Наши пути пересекались, когда ты работал в Шестом, а я – в Девятом…

– Ты – в Девятом? Не помню.

– Ты не помнишь потому, что никогда не знал, где кончается Шестой и начинается Девятый участок, так что побирался и в Девятом, а не надо бы…

– Эй, Ньюмен, я никогда ни в каком участке не побирался. До тебя дошло?

Ньюмен пожал плечами:

– Знаешь, так говорили.

– Кто говорил, Ньюмен?

– Ты знаешь, копы.

– Копы. Как это жена Коблена произносила – копы? Копы бывают разные. Иногда про них иначе и не скажешь, как копы.

Ньюмен катал по столу карандаш туда-сюда.

– Никогда не промышлял, м-м-м?

– Никогда.

– Никогда не отхватывал костюм, телевизор или обед?

– Обед? Ты сам никогда не обедал на халяву за… сколько… двадцать восемь-тридцать лет?

– Тридцать пять, – уточнил Ньюмен.

– Тридцать пять!

– Тридцать пять.

– Ты уже прослужил тридцать пять лет?

– Или тридцать шесть. Смотря как считать. Я годик отдохнул пару лет назад, когда мой напарник Бобби Редфилд оказался в свободное от службы время убийцей, которого мы с ним долго и упорно разыскивали.

– Помню. Тяжелый случай, Джейк. Вас называли «Редфилд и Ньюман», через «а», меня это здорово доставало, но вы казались мне хорошими ребятами. Готов поспорить с кем угодно.

– Прилично работали, да.

– Могу поспорить… Тридцать шесть лет?

– Смотря как считать…

– Наверное, ты можешь меня кое-чему научить.

Я прослужил тридцать один год. В августе будет. Если только когда-нибудь он наступит.

– Можешь сделать одолжение, пожалуйста?

– Что ты хочешь, Нумз?

– Перестань так выражаться: «Если когда-нибудь наступит август». Только вгоняешь в тоску.

– Так тоска-то и есть.

– Тоска не в том, что августа никогда не будет, а в том, что ты все повторяешь и повторяешь.

– Раньше я это говорил?

– Не это. Что-то в этом роде.

Милнер покачал головой:

– Вот уж не подумал бы, что после тридцати шести лет службы ты такой нежный.

Ньюмен катал и катал карандаш.

– Давно ты ходишь к Бернштайну?

– Примерно с год. А ты?

– Примерно с полгода. Почему ты начал его посещать? Меня Мария заставила, но я теперь доволен. А ты? Почему?

– На меня тоже нажала Мария. Сказала, чтобы я отправлялся к мозгодаву, иначе обещала убить. Но я тоже теперь доволен.

– Не называй его мозгодавом, – попросил Ньюмен, – я его называю…

– Эй, избавь меня от этого, пожалуйста, ты что, работаешь с Бернштайном или как? Каждую неделю он долдонит мне, чтобы не называл его мозгодавом.

– Забавно, – сказал Ньюмен, – за месяц-полтора до того, как нас сделали напарниками, твое имя всплыло в разговоре с Бернштайном. Годами до того я о тебе не думал и не вспоминал.

– Э, можешь мне не рассказывать, если не хочешь. Это между нами.

– Он спросил меня, – продолжал Ньюмен, посмеиваясь, – что мне не нравится в тебе, так я тогда считал.

– «Считал»?

– В то время, я имею в виду, что тогда не знал тебя.

– В каком-то смысле знал. То есть у нас произошло больше стычек, чем когда я работал в Шестом, а ты – в Девятом. Помню, три или четыре раза. В Колумбии, в Чайнатауне, в Рокфеллеровском центре. Вот черт, мы друг друга видеть не могли без раздражения.

–  В наших отношениях царила укоренившаяся враждебность друг к другу, основанная на глубоком неуважении и презрении к морали и методам действий, усиленная крайне агрессивной конфронтацией на протяжении длительного периода, —выдал Ньюмен.

– Звучит, как у Бернштайна, – сделал заключение Милнер.

– Так и есть.

– Виделся с ним в последнее время?

– Нет, из-за снегопада.

– И я. Даже соскучился.

– Я тоже.

– Когда-нибудь посетим его вместе.

Ньюмен засмеялся:

– Точно.

Милнер пожал плечами:

– Нам необходимо.

– Интересно, что люди о нас подумают?

– А пошли они… Так чем же мы сейчас займемся?

– Луизианой…

– Луизианой… Кто позвонит, ты или я?

– Звони ты, – предложил Ньюмен. – Я старше.

– Ты – старый пердун, это точно.

– Тебе необходимо сходить к мозгодаву, Милнз. Ты болен.

– А тебе, Нумз, к психологу.