Текст книги "В свободном полете"
Автор книги: Дженнифер ван дер Куаст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Глава 13
– Еще по одной? – спрашиваю я.
Лори смотрит на меня с другой стороны стола. На коленях у Лори сумочка, и она судорожно вцепилась в нее, как только села. Думаю, руки шарят в кошельке, чтобы немедленно метнуть чаевые.
– Полагаю, тебе хватит.
– Брось! Еще один стакан воды тебя не убьет. Ты же знаешь, нужно выпивать восемь в день. – Знаю.
Делаю знак бармену, прося повторить. Это будет пятый стакан воды для Лори. И поскольку я не хочу отставать. от нее, это будет моя пятая «Маргарита».
Часом позже обнаруживаю себя в своей квартире. Я покачиваюсь и чувствую: что-то неладно. Наконец, перестав качаться, я понимаю, что дома тихо. Слишком тихо. Квартира пуста.
О, какой восторг! Весь вечер я буду предоставлена сама себе! Как долго я ждала этого момента! И что делать теперь, когда он настал? Снимаю одежду и ползу в кровать.
Что мне, танцевать нагишом? Принимать ванну с шампанским? Искать по кабельному фильмы Залмана Кинга?
Да одного сознания, что никто, ни одна душа в мире, не вторгнется на мою территорию, для меня достаточно. Погружаюсь в тепло одеял и света ночной лампы, в эфемерный мир «Die Dämmerung». Или «Сумерек». Замечаю, что дважды перечитываю каждое предложение, прежде чем до меня доходит смысл, но уже через несколько страниц мирное течение приносит меня в гавань, существующую только для меня.
Внезапный телефонный звонок выбрасывает меня оттуда на жесткие пружины матраса. Чуть не спрыгиваю с кровати.
Нащупываю будильник. Час ночи. Это не время отвечать на телефонные звонки. Это время тревоги, время «кто-то-попал-в-аварию». Может, поэтому Аманды нет дома?
– Да, алло! – испуганно выдыхаю в трубку.
– Сара?
– Джейк? Что случилось? Ты в порядке?
– Да. То есть, нет. Был ужасный вечер.
– Почему? Что случилось?
– Она только что ушла. Она забрала свои вещи. Все кончено.
– О, а, да. – Неистовый стук в моей груди начинает стихать.
– Я хочу приехать.
– Сюда?
– Это нормально?
– Когда ты будешь здесь?
– Примерно через час.
Смотрю на часы, хотя прекрасно знаю, который час. Прислушиваюсь к тиканью часов, стуку сердца, копаюсь в себе, пытаясь обрести самоконтроль. Трудная задача. Меня все еще мучают последствия пяти коктейлей.
– Уже немного поздно, – тихо произношу я.
– Я знаю.
– Может, это не слишком удачная идея.
– О'кей. Понимаю.
– Как насчет завтрашнего вечера?
– Было бы здорово.
– Хорошо. Ну, спокойной…
– Э, послушай, Сара, не дашь ли мне свой электронный адрес?
– Электронный адрес?
– Да, я хочу тебе кое-что отправить.
– Хм, о'кей. Ручка есть? – Диктую адрес. – Доброй ночи, Джейк.
Кладу трубку. Испытывая странное удовлетворение, зарываюсь поглубже в подушки и переворачиваю очередную страницу.
Наутро, выскочив из постели, первым делом включаю компьютер. Поскольку на часах 9.15, я не рассчитываю на полный почтовый ящик. Там действительно только одно письмо.
От Джейка, тема: «Привет, Сахарный Медвежонок». Миллион раз щелкаю кнопкой: мне кажется, что письмо открывается недостаточно быстро.
Ужасно, но текста нет. Чувствую себя крайне униженной и оскорбленной. Как он посмел вселить в меня такие надежды, заставить мое сердце биться с такой силой, что я едва помещаюсь в своем «Аэроне», только ради того…
О, погодите. Тут есть приложение. На этот раз я открываю файл медленно, чтобы не стать жертвой еще одной совсем-не-смешной грубой шутки Джейка.
Разве я любительница истязаний? Теплый поток крови в моих жилах внезапно стынет. В носу такое ощущение, словно вдохнула множество маленьких острых сосулек.
Он прислал мне фотографию. Не образец своей работы, не то, что показалось ему смелым или достаточно откровенным, чтобы поделиться находкой со мной. Нет, это его собственная фотография. Вот он, самодовольный, бесстыжий, слился в страстном поцелуе со жгучей брюнеткой. Джейк предполагал поразить меня?
Хрустнув суставами пальцев, готовлю ответ. «Привет, Подонок»? «Эй ты, Дерьмо Собачье»? Весь спектр подобных выражений приходит в голову, поэтому трудно остановиться на чем-то одном. В поисках вдохновения рассматриваю его самодовольную ухмылку на экране компьютера.
– Что за… – Схватившись за край стола, придвигаюсь поближе. У меня появляется предчувствие, что сногсшибательная брюнетка на этом фото может – только может – оказаться мной.
Это и есть я! Я узнаю платье. Узнаю и танцпол на той свадьбе. Но эти чувственные, похотливые, пухлые, приоткрытые красные губы – тоже мои?
Ребята, не знаю, сколько они заплатили фотографу, но этого все равно явно недостаточно. Не знаю, что сказать. Опасаюсь, что это прозвучит, как у капризной, неискренней обладательницы титула Лучшей Актрисы – а, да к черту это! Я прекрасна! Яркая, сексуальная и блистательная!
Может, девушка на фотографии действительно не совсем я. Конечно, не та, известная мне я. С этим неясным свечением в лице, с мечтательным выражением в глазах. Это создание вызвано к жизни мгновенной вспышкой фотокамеры, вспышкой молнии, превращающей жесткие линии в тени – просто нужный ракурс, формирующий расплывчатые черты. По воле камеры она появляется лишь один раз. А затем исчезает навеки.
Или не исчезает?
Я могла бы весь день рассматривать этот снимок, размышляя, кому бы его послать, каким образом переделать его и использовать в будущем, когда я стану знаменитым обозревателем. Знаю: нехорошо так думать, даже вредно для здоровья, подобные мечты, в лучшем случае, истощат жизненные силы, а в худшем – уничтожат меня, когда мне придется столкнуться с грубыми реалиями жизни. Поэтому с тяжелым сердцем беру вновь «Die Dämmerung» и удаляюсь в гостиную.
Перечитывая все тот же абзац, на котором я застряла накануне, понимаю, что чтение ради удовольствия – это непозволительная для меня роскошь. Интересно, кто из нас – я или Принцесса – медленно раздувает пламя моей литературной страсти? Поможет ли мне, если она подбросит в огонь еще несколько поленьев – лучше бы таких хрустящих, зелененьких, с печатью казначейства.
Повинуясь импульсу, снимаю телефонную трубку.
Повинуясь следующему импульсу, кладу ее. Неужели действительно до этого дошло? Я должна умолять, унижаться, оправдываться?
Не сомневайтесь, именно это я и делаю.
Ерзаю на стуле, поудобнее устраивая хвост, и набираю номер. Она отвечает после первого же звонка.
– Привет, это Сара. – Стараюсь, чтобы голос звучал бодро и радостно.
– Сара? – невинно переспрашивает Принцесса.
– Сара Пелтье, – поясняю я, едва сдерживая раздражение. Она чертовски хорошо знает, кто я такая.
– Сара, куколка, ну, конечно же! Прости, ради Бога. Во всей этой неразберихе я совсем потеряла голову. Здесь у нас такая суета, столько дел.
– Но это ведь хорошо, верно?
– Пфф, – фыркает она в ответ.
– Чем бы тебе помочь?
– О, куколка, как это мило с твоей стороны. Но думаю, я кое-как справилась с рукописями…
– Не обязательно с рукописями. Ты все еще не собираешься поискать помощника, чтобы снять с себя часть нагрузки?
– Боже, как бы я хотела! Черт…
Слышу, как телефонный аппарат падает со стола. Почему-то я уверена, что она сделала это нарочно.
– Я слушаю, извини. Вот что я тебе скажу, куколка…
С каких это пор она называет меня куколкой? Это начинает надоедать.
– Тут передо мной лежит книжка. Я хотела прочитать ее сама, но никак не могу найти время. Но это очень секретно. Могу я доверить ее тебе?
– Конечно.
– Отлично. Это как раз по твоей части.
– А как называется?
– Хм? Дай-ка гляну. Черт побери. Могу ошибаться, но, полагаю, это произносится как «Die Dämmerung».
Я с трудом удержалась от глупого хихиканья. Что это за особо секретная книга, если я уже читаю ее?
– Разумеется, я взгляну на нее, – почти снисходительно соглашаюсь я.
– Замечательно. Пришлю тебе с посыльным сейчас же.
К середине дня я все еще сижу в гостиной в ожидании посыльного. Вообразите мое изумление, когда на пороге появляется Аманда. Она застает меня перед погасшим экраном телевизора с обрывком зубной нити в руках. У меня определенно замедленная реакция. Я не слишком внимательно слежу за календарем, но, насколько помню, сегодня среда или четверг. Или вторник. Впрочем, достаточно того, что сегодня будний день, и я никак не ожидала вторжения Аманды.
– Ну и ночка, должно быть, выдалась, а? – приветствую я ее, отрывая кусок нити.
Аманда швыряет сумку на диван, не замечая меня, и проходит мимо, не проронив ни слова. Я принимаю это за приглашение к дальнейшим расспросам.
– Ты заболела? Температура поднялась? Немного… проголодалась?
Аманда резко оборачивается, ярко-голубые глаза сверкают:
– Ты меня осуждаешь, да?
– Что? Нет, конечно, нет.
– Думаешь, я получила повышение только потому, что сплю со своим боссом.
– Я вовсе так не думаю. И в любом случае, кому какое дело? Если бы у меня был симпатичный босс, я бы тоже с ним спала. Полагаю, это очень романтично.
Аманда издает короткий смешок. Горький, хриплый смех.
– Это вовсе не романтично. Это полное дерьмо, и ты это прекрасно знаешь.
Она исчезает в кухне и начинает хлопать дверцами шкафчиков. Отбрасываю нить и иду за ней.
– Что случилось?
Схватив чашку с полки, Аманда злобно тычет ее мне под нос.
– По-твоему, ты действительно лучше меня?
Да.
– Нет! – Это звучит даже забавно.
Заглянув в чашку, Аманда корчит рожу.
– Ты что, развалишься, если как следует отмоешь свою кружку? – И со стуком ставит ее в раковину. – Я устала убирать за тобой дерьмо.
О'кей. Теперь мы переходим на личности.
– Это ты убираешь за мной? Ты ненормальная? Чем, по-твоему, я занимаюсь целыми днями?
– Понятия не имею. А чем же ты занимаешься?
– Во-первых, выношу мусор. И намерена объяснить тебе, что выносить мусор вовсе не означает набивать полный пакет и оставлять его рядом с мусорным ведром. Его следует выносить за пределы квартиры.
– Правда? – Аманда выпрямляется во весь рост, напоминая мне о том, какая я коротышка. – Ну, тогда и я намерена кое-что объяснить тебе, – вскипает она. – Я знаю, что ты тайком пробираешься в мою комнату и берешь без спросу весы. Я хочу, чтобы это прекратилось. В один прекрасный день ты их все-таки сломаешь.
Я онемела, хотя могла бы ответить ей так же жестоко. Просто не могу ничего сразу припомнить.
Аманда не дает мне возможности найти хотя бы слабое оправдание. Взмахнув волосами, она шествует в свою комнату и хлопает дверью. Не желая оставаться в долгу, я тоже отправляюсь к себе и тоже хлопаю дверью. Гораздо громче.
Тычу вилкой в жареную картошку, воображая, что это сердце Аманды. Зубцы входят еще чуть глубже, и я испытываю мимолетное удовлетворение. Перехожу к пыткам следующей картофелины, потом еще одной, и довольно скоро передо мной образуется неплохой набор колотых картофельных ран.
– Ты не голодна? – спрашивает Джейк, отщипывая кусочек моего лосося.
– Не-а, – продолжаю измельчать свой гарнир. – Я просто задумалась.
– У тебя печальный вид.
– Я в порядке. – Изо всех сил вонзаю вилку в кусок рыбы.
– Хочешь анекдот?
– Вообще-то я не в настроении…
– Ты слышала про невежу?
– А? – Вилка застряла в куске лосося, и я не могу вытащить ее. – О нет, кажется, нет.
– О'кей. Как называется человек тупой и одновременно козел?
Пристально смотрю на Джейка поверх вертикально торчащих из моей тарелки приборов. Не представляю, чего он добивается.
– Невежа? – переспрашиваю я.
– Что? Откуда ты… – Он поражен. – Почему ты не сказала, что уже слышала?
Глядя на Джейка, понимаю, что он говорит всерьез.
Я хохочу. Даже вилка, наконец, падает. Когда подходит официант, я вытираю слезы в уголках глаз. Джейк виновато улыбается.
– Не упакуете ли нам рыбу с собой?
Джентльмен, как всегда, Джейк платит по счету, берет пакет с моей рыбой, открывает передо мной дверь и прикуривает мне сигарету, пока я мучительно пытаюсь овладеть собой. Наконец я окончательно вытираю глаза.
– Прости. Ты был так мил сегодня. Спасибо, что терпишь меня.
– Я вовсе не терплю тебя. Хочешь верь, хочешь нет, но с тобой здорово. Я и не думал, что люди могут так смеяться.
– Я совсем как девчонка, да?
Джейк пожимает плечами.
– В хорошем смысле. – Он гасит свою сигарету. – Ну, куда теперь?
– Мм, не знаю. – Наморщив нос, прикидываю собственные возможности.
Ресторан выбрал Джейк: это непритязательная таверна в Ист-Виллидже. Но, говоря по правде, этот район не из тех, что я люблю. Ист-Виллидж – такое местечко, где богатые люди прикидываются, что вовсе не таковы. И, демонстрируя бедность, они считают, что имеют право жаловаться. И жалуются. Громко. Напитки чересчур дорогие, в баре слишком людно, музыка отстойная. (Кстати, все это – святая правда.) Но дело не в этом, а в том, что обитатели Ист-Виллиджа создали культ неудовлетворенности. В кинотеатрах показывают всякую муть, дешевые фильмы; музыкальные клубы приглашают посредственные ансамбли, чтобы людям было о чем поскулить, заплатив $10 в баре за углом.
Джейк заметил мои сомнения. – А хочешь, захватим бутылку вина и пойдем к тебе? – предлагает он. О Боже! Невольно съеживаюсь. – Тебе не нравится эта идея.
– Ну…
– Если хочешь, сейчас и попрощаемся?
– Нет, нет. Просто… – Как объяснить ему про Аманду? Как рассказать, что она пробуждает во мне все низкое, мелкое, злобное и подлое? Как дать ему понять, что не хочу предстать перед ним такой? Не желаю, чтобы она вынуждала меня выпускать когти и обнажать клыки в его присутствии? – У моей соседки ПМС, – говорю я. – Она весь день напролет жалуется на спазмы. Думаю, она предпочла бы сегодня провести вечер одна, в тишине и покое с холодным компрессом.
– Ну, тогда, – Джейк разводит руками, – не отправишься ли со мной в Бруклин?
Бруклин. Нужно подумать. Хотя Бруклин расположен за рекой, он для меня все равно, что Бригадун. Маленькая, забытая деревенька в тумане, где, по одним данным, иудеи-хасиды зажигают свечи и вслух читают Талмуд, по другим же – выпускники художественных колледжей, воткнув в волосы гвоздики, пишут стихи. Все мои представления о Бруклине, в основном почерпнутые из книг, которые мне навязывали в школе, диаметрально противоположные. Готова ли я окунуться в мир, столь безбрежный и столь неведомый? Да.
– Да, – говорю я.
Сначала мы заскакиваем в винный магазин, приютившийся между круглосуточной японской лавочкой и мексиканским рестораном, предлагающим живую музыку. Поскольку вино – моя забота, я выбираю бутылку приличного, но относительно недорогого каберне. Продавец, пробивая мне чек, цокает языком и качает головой.
Понимаете теперь, что я имею в виду, говоря об Ист-Виллидже?
По настоянию Джейка мы шикуем: берем такси, и оно увозит нас, из вечно всем недовольного района, через изысканный Бруклинский мост. Я не просто впервые оказалась на этом мосту – я впервые полностью, благоговейно осознала, что он есть. Я чувствую себя словно в ладонях великана Атласа и, глядя назад через плечо, вижу, как остальной мир покоится на его спине. Значит, мне не о чем беспокоиться.
Такси останавливается в конце милой зеленой улочки. Вокруг странно тревожно. Оглядываю квартал, высматривая полночных наркодилеров или частного детектива, задремавшего на дежурстве в своем седане. Я бы ничуть не удивилась, если бы по улице прошелся Спайк Ли, выстукивая баскетбольным мячом. А с другой стороны, вполне мог бы появиться Джон Траволта в белом костюме, настукивая каблуками ритм «Остаться в живых». А затем какой-нибудь жирный мужик с зажатой в зубах сигарой распахнул бы окно и, вывалив наружу свое пивное брюхо, заорал бы нам: «Уносите отсюда свои чертовы задницы!» А его засидевшаяся в девках дочь – потасканная, но все еще привлекательная – смерила бы нас долгим, скорее любопытным, чем неприязненным взглядом.
На самом деле, разумеется, ничего подобного. Типичный городской квартал, типичные фонари и совершенно банальные цветущие деревья. Все вокруг чарующе банально.
Джейк подводит меня к настоящему крыльцу, к деревянной, а не стальной двери. А внутри мы поднимаемся по настоящим скрипучим ступеням.
Неужели люди и в самом деле так живут? Среди моих знакомых таких нет.
На третьем этаже, в конце последнего лестничного пролета, дверь в квартиру Джейка. Вхожу и, ошеломленная, застываю. Очаровательно! Довольно просторно, светло и воздушно. И почти пусто.
– Очень мило, – бормочу я. – Здесь очень… просторно.
– Да, извини. Здесь было приятнее. – Джейк указывает в центр гостиной. – Она забрала журнальный столик. Отличный. Круглый. Он даже вертелся. – Устремляет взор на голую стену. – И книжный шкаф – тоже. И разумеется, все книги. – Взяв у меня бутылку вина, направляется в кухню, соединенную с гостиной. – Располагайся.
Падаю на матрас, скрестив ноги, и устраиваюсь так, чтобы видеть сильную мужественную спину Джейка. Он открывает бутылку. Когда Джейк тянется к шкафчику на стене, рубашка вылезает из-за пояса, и я могу разглядеть краешек его трусов. Калвин Клайн. Интересно, какого фасона? Надеешься? Холодок пробегает по спине.
– Черт! – Джейк резко захлопывает ящик.
– Что случилось? Он поворачивается, потупившись. – Совсем забыл. Она забрала бокалы. – Внимательно оглядев кухню, он находит пару пластиковых стаканчиков у микроволновки.
– Пойдет? – Джейк протягивая мне один.
– Отлично.
Наливает вина.
– За тебя.
– За тебя.
Несколько минут молча потягиваем вино, глядя на наши отражения в экране телевизора. Почему даже выключенный телевизор остается в центре внимания?
Джейк берет пульт:
– Не возражаешь, если я включу?
– Конечно, валяй.
Включив ящик, он передает пульт мне – любезный и великодушный жест, почти сразу же теряющий свое очарование. У него тут только четыре канала. Два на английском.
– У тебя нет кабельного телевидения? – Я потрясена.
– Было. Но на ее имя. Я попросил снять регистрацию.
– Но какого черта?
Джейк пожимает плечами:
– Я не рассчитывал застрять здесь так надолго. Думал, что к настоящему моменту буду уже в Канаде.
Предпочитаю не спрашивать, почему он передумал.
– Ну, ничего, всегда можно что-нибудь посмотреть, – миролюбиво замечаю я. – У тебя есть какие-нибудь фильмы?
– Что-то есть.
– Эй, а твои? Я бы с удовольствием посмотрела твои работы. Интересно, так ли ты талантлив, как я думаю.
– Нет, – категорически заявляет Джейк.
И вновь не спрашиваю почему.
Джейк тяжело опускается на матрас, несколько минут молча, перебирает каналы. Наконец удается найти NBC, и это вполне нас устраивает, потому что идет шоу Конана О'Брайена, а мы оба его поклонники, хотя и не помним точно, когда последний раз смотрели это шоу.
– Это напоминает мне колледж, – говорю я.
– Извини.
– Нет, в хорошем смысле. – Ставлю бокал на пол и почесываюсь. Когда осознаю, что я уже истово скребусь, неожиданная мысль приходит мне в голову. – Слушай, а где твоя кошка?
– А, да. – Джейк рассматривает вино в своем бокале. – Она забрала кошку. – И делает большой глоток.
На экране аудитория разражается хохотом, и мы заставляем себя сосредоточиться на зрелище. Но вскоре наш смех переходит в хихиканье, хихиканье – в зевание, и – думаю, я не ослышалась – зевание сменяется похрапыванием. Оглянувшись, вижу, что голова Джейка лежит на матрасе, под причудливым углом, рот его чуть приоткрыт. Тихонько толкаю его:
– Ты устал?
– А? – Он вскидывает голову, моргает. – А, да. – Выключает телевизор и встает, оставляя меня на матрасе.
Позади меня распахивается дверь, и я понимаю, что Джейк направился в спальню. Вообще-то меня не приглашали, но я сочла вполне уместным присоединиться к нему.
– Итак, – проскальзываю внутрь и прикрываю за собой дверь. – Это спальня.
– Что? – переспрашивает Джейк, наполовину стянув с себя футболку. Взгляд у него совершенно сонный. – Ага, да.
Следую его примеру и снимаю блузку.
– Ты с какой стороны любишь спать? – спрашиваю я, игриво отбрасывая блузку.
– Мм, кажется, обычно я сплю слева.
Спускаю юбку и переступаю через нее. Сочтя себя достаточно соблазнительной, опускаюсь на правую сторону кровати и устраиваюсь, опираясь на локти.
Сонный взгляд Джейка задерживается на мне. И тут до меня доходит, что я предоставляю ему великолепную возможность сравнивать. Как легко вообразить на моем месте его бывшую подружку.
– Знаешь, что? Думаю, будет лучше, если ты ляжешь слева.
Отскакиваю, словно он шлепнул меня, и быстренько ретируюсь на другой, безопасный край кровати.
Глава 14
Губы Джейка чуть касаются моего лба. Мучительно пытаюсь открыть глаза.
– Мне нужно на работу, – шепчет он.
– И что? – ворчу я, перекатываясь на живот.
– Я оставил для тебя ключи на комоде, закрой дверь, когда будешь уходить, но… – Он нежно целует меня в плечо. – Тебе не обязательно уходить, если ты не хочешь.
Снова приоткрываю глаза, моргаю, на часах 7.45. О-о-о.
Не помню, как вновь закрыла глаза, но мгновенно прихожу в себя, когда за окном раздается оглушительный автомобильный гудок. Джейка нет, на часах 9.15. Сна ни в одном глазу. Не вижу смысла задерживаться здесь.
Просыпаться в чужой постели – довольно своеобразный опыт, в основном потому, что я редко прибегаю к нему. Но эта постель еще более чужая, чем остальные. Осторожно выскальзываю из-под простыней, словно боюсь спугнуть привидение. Будто бы, стоит прислушаться получше, и я расслышу ее похрапывание. Возможно, между диванными подушками все еще остались ее волосы. Подхватываю одежду и на цыпочках бегу в ванную.
Она следует за мной и туда. Крем для тела, гель с запахом лаванды, блеск для губ и увлажняющий крем – все это, должно быть, принадлежит ей. Трудно представить себе, что Джейк из тех мужчин, которые стремятся сохранить кожу на руках мягкой, а губы – сияющими. Отрываю кусочек ее туалетной бумаги, пользуюсь ее унитазом и мою руки ее антибактериальным мылом.
А теперь она в гостиной. Ее отсутствие оставило громадную пустоту в квартире. И там, где прежде стоял ее журнальный столик, сейчас валяется мой громадный портфель.
Никогда не испытывала привязанности к дамским сумочкам и искренне удивляюсь таким людям, как Джейк, которые суют бумажник в карман и выходят из дому. Что до меня, я не могу никуда отправиться без кошелька, ключей, мобильного телефона, запасной пачки сигарет, журнала, расчески и нескольких глав рукописи, которую я в настоящий момент читаю. А потом есть еще вещи первой необходимости: зонтик, смена носков, полбутылки подогретой воды и рецепт на противозачаточные пилюли, которые я никогда не принимаю. Смущенно, почти виновато упаковываю свое барахло, убирая его с глаз.
И еще ключи, оставленные Джейком на комоде. Они тоже принадлежали ей? Сую связку в карман и выхожу за дверь, поспешно запирая ее за собой.
Проклятая квартира – при дневном свете довольно назойливое свидетельство всех болезненных, открытых ран Джейка – остается позади. Но теперь придется вступить в противоборство с остальным Бруклином. Яркий солнечный Бруклин с голубым небом и разбросанными по нему облачками, такими тонкими и длинными, что напоминают руки, раскрытые для объятий. Прищурившись, браню себя, что забыла очки.
Единственный признак того, что здесь есть транспорт, – автобус, проползший по соседней улице. Никаких такси. Конечно, это уж было бы слишком. У мужчины, разгружающего какие-то ящики на углу, спрашиваю дорогу до ближайшего метро. Он отвечает в основном жестами.
– Gracias, – говорю ему.
Чем дальше я бреду от квартиры Джейка, тем меньше она задевает меня. Ну да, отсутствующий журнальный столик в гостиной. Ну, забытый кошачий лоток в углу. Большое дело. Но бокалы для вина – одна мысль об этих дьявольских сосудах заставляет меня съежиться. Потому что где-то в глубине, в тайниках моего хрупкого эго, зарождается мысль, что я тоже вполне могу стать своего рода пластиковой заменой. Дешевой, функциональной и одноразовой.
Где, черт возьми, это метро?
К счастью, выясняется, что Бруклин спланирован так же, как Манхэттен. Поэтому хотя я и не знаю, где именно нахожусь, но по крайней мере, выясняю, что двигаюсь в нужном направлении. С пятнадцатой улицы дохожу до одиннадцатой, а затем поворачиваю на почти старинную авеню, сплошь состоящую из бутиков и хозяйственных магазинов. Если считать, что станции метро располагаются в наиболее оживленных местах, то, полагаю, это именно такое место.
Прохожу мимо небольшой закусочной, что тоже хороший знак. Потом газетный киоск – еще лучше. А потом я застываю как вкопанная. К окну ветеринарной лечебницы прилеплена яркая желтая листовка, горестно взывающая.
Его зовут Слайв. Очаровательная помесь питбуля и лабрадора с забавной глуповатой ухмылкой. Весь белый, одна лапа черная. Как будто кто-то пытался связать ему черный джемпер и остановился после нескольких первых петель.
«ВОЗЬМИТЕ МЕНЯ!» – умоляет листовка. Горло сжимается, в груди возникает тупая боль. Подхожу поближе, чтобы прочесть весь текст.
«Нужны добровольцы! Приди и скажи «привет!»»
Разве нужно что-то добавлять?
О'кей, не то чтобы у меня было что-то общее с Джулией Эндрюс, но остаток моего дня – точь-в-точь страница из либретто «Звуков музыки». Я играю роль импульсивной няни Марии, разумеется. Я настолько вхожу в эту роль, что вскоре уже радостно кружусь на лужайке парка – голова запрокинута, руки вытянуты… Я даже принимаю на себя высокую ответственность обучения пению.
– До! – командую я.
– До! – отвечает он.
«Олень! Олень и лань! Ре – как солнышка лучи!» [10]10
Парафраз песни из мюзикла «Звуки музыки».
[Закрыть]
– Ми! – кричу я.
– Вуф! – соглашается он.
– Я так зову себя! – Бросаю палку, наблюдаю, как он галопом несется за ней. «Фа – бежать так далеко» [11]11
Ray (англ.) – луч, нота ре. Me (англ.) – мне, я, меня, нота ми. Far (англ.) – далеко, нота фа.
[Закрыть].
Давным-давно я так не резвилась. Много лет, раз уж мне даже захотелось кувыркаться. Эх, отчего же мне никто прежде не раскрыл секрет существования Бруклина. Кому нужен кондиционированный воздух тесного офиса, когда на улице так благоухают цветы? Думаю, наши со Слайвом мнения совпадают – ничто не сравнится с полуденным солнышком, пробивающимся сквозь листву, которая оставляет темные пятнышки на наших потных спинах. Держу пари, самая стоящая работа в самой почтенной компании не принесла бы мне и половины того удовлетворения, которое я испытала сегодня.
«К теплой траве беззаботно прильнуть. Книжку читать и возможность вздремнуть. «Эй, телефон, не звони!» – «Не звоню». Это все вещи, что я так люблю».
К закату возвращаю Слайва и выхожу из лечебницы, сильно попахивая псиной. Меня-то это не особенно беспокоит, но, может быть, не слишком приятно моим попутчикам в метро. Побрякивание в кармане, впрочем, напоминает, что желанный душ всего в пяти кварталах отсюда. Взбегаю на три лестничных пролета, поворот ключа – да, вы правильно уловили мою мысль.
Не вылезаю из-под душа, пока не становлюсь вся почти багровой. Ванную оглашает глубокий томный вздох облегчения. А затем, когда клубы пара, благоухающего алоэ, окутывают зеркало, они внезапно начинают растворяться, словно вытягиваемые невидимым пылесосом.
Дверь открыта. И в дверях неподвижно стоит Джейк.
Уверена, в его голове бушуют остроумные замечания, очаровательные извинения, пара любезных фраз. Но вслух он произносит только одно паническое «Упс!».
Главным инстинктом оказывается скромность, поэтому хватаю полотенце – и визжу.
Дверь захлопывается, обрывая меня на самой пронзительной ноте. Оборачиваюсь полотенцем. Далее следует минута неловкого молчания.
– Джейк?
– Да?
– Все в порядке. Можешь войти, если хочешь.
Дверь чуть приоткрывается. Он просовывает голову внутрь.
– Извини, – начинает Джейк. – Я не…
– Нет, это ты меня извини. Я сегодня гуляла в парке и пришла только затем, чтобы принять душ. Я не думала, что ты вернешься так рано, и…
– Все в порядке. – Дверь приоткрывается чуть шире. – Я просто не ожидал застать тебя. То есть я очень рад, что ты здесь. Я хотел, чтобы ты осталась. Не думал, что это возможно, но надеялся… – И замолкает.
Улыбаюсь ему. Ослепительной белоснежной улыбкой. Впрочем, сомневаюсь, что Джейк заметил ее. Потому что в ту же минуту позволяю полотенцу упасть на пол.
Слайв разгребает лапами кучу листьев, виляя хвостом и умоляюще поглядывая на меня.
– Слайв – хороший мальчик, – поощряю его со своего насеста под ближайшим деревом.
Он с важным видом усаживается на окорочка. Подхватываю с земли ветку и бросаю ему.
– Давай, малыш! – Дугой расстилаясь над землей, он несется за палкой.
За последние пару дней мы со Слайвом здорово подружились. Я люблю его, потому что он не осуждает меня, а я, надеюсь, отвечаю ему тем же. Мне нет дела до того, что его бросили или дурно с ним обращались. В свою очередь, Слайв не обращает внимания на то, что одежда моя помята, а моя специализация в английском оказалась несколько бесполезна.
Слайв рысью возвращается с поноской и бросает ее передо мной. Затем усаживается, выжидательно склонив голову набок.
Игнорирую намек. У меня есть план получше.
– Эй, Слайв, а где утка!
И он срывается с места, проносится пару ярдов в направлении озера, где трогает лапой воду и тычется носом в поисках эфемерной птицы. С легкой завистью возвращаюсь к завершающим главам «Die Dämmerung».
Как легко было бы ускользнуть в блаженный покой, наслаждаться солнышком, щенячьей преданностью и иметь время, чтобы упиваться прелестным литературным финалом. Но мне уже давно пора закончить с этой книгой, и глупо думать, что Принцесса расположена к шагам доброй воли. Даже если бы она не связывала вообще никаких планов с этим материалом, Принцесса рассчитывала бы на всесторонний, тщательный, исчерпывающий анализ.
С растущим негодованием заставляю себя просмотреть несколько последних страниц. И в голове вырисовываются наброски будущих критических комментариев.
Услышав жужжание в кармане, я вздрагиваю. Не сразу соображаю, что это звонит телефон. Слава Богу. Чертова штука не работала уже целую вечность. Я уж начала думать, что никому нет до меня дела. Вообще-то я в Бруклине уже неделю. Вы не думаете, что хоть кто-нибудь на Манхэттене должен был заметить мое отсутствие?
– Алло?
– Эй, все устроилось! Я договорился об интервью. У тебя ведь остался адрес?
– Э-э, не знаю…
– Уолл-стрит, помнишь? У тебя есть деловой костюм?
– А? Нет.
– Но ты сказала, что пойдешь домой переодеться!
– Я?
– Они ждут тебя через полчаса в «Ливингстон, Гейнор и Прайс»!
Ой-ой-ой. Кто, что и где?
– Марк?
– Да?
– Марк Шапиро?
– Да, и что?
– Я не могу через полчаса быть на собеседовании. Я в Бруклине.
– Каким образом? Ты же пятнадцать минут назад вышла из моего офиса!
– Нет. Я уже несколько недель не общалась с вами.
Пауза.
– Это ведь Сара Гилл?
– О нет. Это Сара… – Ну, давай, скажи это! – Пелтье-е.
– О, извини. – И бросает трубку.
Закрыв крышечку телефона, задумчиво прижимаю его к подбородку. Это что-то значит. Единственный раз, когда агент нашел хотя бы относительно приличную работу, оказывается, что она не для меня. А может, стоило это использовать – получаса вполне достаточно, чтобы приодеться и отправиться на собеседование на Манхэттен. Или стоит перезвонить Марку Шапиро и потребовать от него большего внимания? В конце концов, что такого есть у той другой Сары, чего нет у меня?
