Текст книги "Только по любви"

Автор книги: Дженнифер Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 12

– Голубой, чтобы продемонстрировать верность своей леди-жене, – сказал придворный с шепелявым акцентом какой-то страны за пределами побережья Англии, остановившись перед Рэндом. – Очень скоро с ее пчелиной маткой ты будешь играть роль трутня. Ты уже не сможешь вставить свой хоботок в нее, так как обнаружишь ее жало в своем сердце.

Рэнд посмотрел вверх с того места, где он сидел, откинувшись на спинку скамьи в большом зале в группе шести-семи рыцарей и воинов, старых товарищей, которые расчистили место в тростнике, чтобы бросать кости. Мужчина казался знакомым, хотя он не мог точно вспомнить, кто это. Видел ли он его с Леоном в прошлом году, или он был просто одним из прихлебателей двора. Какое бы положение он ни занимал, сказанные слова были чистой провокацией, подумал он. Поддаться на нее до того, как узнает ее причину, будет ошибкой, хотя его кровь закипела в венах в ответ на эту непристойную манеру изъясняться.

– Если ты говоришь о моем дублете, – протянул он, – он серого цвета.

– Мне он кажется голубым.

На самом деле он был нежного серо-голубого цвета, как облачное небо, и был выбран именно с той целью, о которой заявил придворный. Тем не менее, если леди, которой предназначался этот жест, и заметила его, она не озвучила свое мнение по этому поводу.

– Возможно, но некоторые мужчины не различают цвета, – сказал Рэнд с небрежной непринужденностью.

Один из его приятелей-игроков, седой наемник и ветеран войн в полудюжине стран, фыркнул, глянул единственным здоровым глазом на пестрый костюм, в который был одет пришедший, состоящий из ржаво-красного дублета с рейтузами в зеленую и черную полоску и шляпы из желтой шерсти с фиолетовым пером.

– Брэсфорд поймал тебя на этом, милорд.

Лицо придворного покрылось красными и белыми пятнами. Его взгляд был свирепым, и его рука потянулась к рукоятке ножа.

– Я говорю, что он голубой. Я говорю, что он петух, который ждет, когда станет рогоносцем.

Это было слишком. Рэнд вздохнул, бросил монеты за проигрыш и вскочил на ноги.

– Снаружи во внутреннем дворе, – сказал он. – Что выбираешь – мечи или дубинки?

– Здесь! – воскликнул мужчина, его глаза стали расширяться. – Я встречусь с тобой на рассвете, но не раньше!

Ответ был произнесен так быстро, что у Рэнда шевельнулось подозрение. Он рассмотрел придворного. Он не был внушительного телосложения, а оказался жилистым и подтянутым. В его жилах текла смесь испанской, мавританской и итальянской кровей, он держал себя с надменностью того, кто знаком со стычками по делам чести. Однако, как казалось, кишка у него была тонка для спонтанного поединка. Это было видно.

Напустив на себя простодушный вид, Рэнд спросил с улыбкой:

– Ты и кто еще встретится со мной?

– Ты хочешь сказать, что это не будет честный поединок [8]8
  Слово «дуэль» начало использоваться только через сотню лет.


[Закрыть]?

– Что же навело тебя на эту мысль? – Он хлопнул придворного по плечу, затем забросил руку ему на шею и увел от тех, кто их слушал. – Пошли, давай выпьем и решим, как лучше всего уладить это дело.

Зачинщик поединка попытался освободиться, но Рэнд не позволил. Игроки в кости, лишенные того, что, как они рассчитывали, будет увлекательным зрелищем, с недовольством вернулись к своей игре. Однако несколько человек наблюдали за ними, возможно, не имея ничего другого, чтобы развеять скуку.

– Я не буду пить с тобой, – сказал придворный, слегка задыхаясь при этих словах, когда Рэнд схватил его рукой за рубашку сзади.

– Я тоже не расположен пить с тобой, – сказал Рэнд вполголоса и твердо, – но могу, если будет необходимо, устроить так, чтобы вино никогда не влилось в твое горло снова. Кто устроил этот маскарад? Нет, не пытайся солгать. Только возвращайся и скажи им, что это не сработало. И если грубое слово о моей леди-жене когда-нибудь снова сорвется с твоих уст, я остановлю их за тебя, начиная с твоей жалкой шеи.

Они дошли до коридора, который соединял много различных прихожих и залов и заканчивался паутиной спальных комнат далеко от королевских апартаментов. Сильным ударом между лопаток со всего маха Рэнд послал своего противника в тусклую тень коридора. Спотыкаясь, мужчина восстановил равновесие и одернул свой дублет. Со злобным взглядом через плечо он повернулся и ушел.

Возможно, было ошибкой унижать придворного перед всеми. Мужчины почти никогда не были такими злобными в отношениях, как когда их выставляли дураками. Все же, было сложно придумать, как этому можно было помочь. Последнее, что нужно было Рэнду сейчас, – быть вынужденным участвовать в поединке, который он не мог выиграть. Ведь если он получит смертельный удар – Изабель станет вдовой. Если он убьет сам, когда одно обвинение в убийстве уже висит над его головой, он будет дважды проклят.

Этого они добивались? Был ли придворный послан как жертва в надежде накинуть петлю палача на хозяина Брэсфорда? Или, возможно, он видел сложности там, где была только засада, в которой он должен был получить смертельную рану?

– Что там произошло? – спросила Изабель, подойдя к нему сзади так тихо, что он вздрогнул, как оруженосец на своем первом турнире, прежде чем повернуться к ней.

– Ничего, – сказал он, – только один идиот, у которого спеси больше, чем здравого смысла. – Чтобы предупредить дальнейшие расспросы, он перешел в наступление. – Чем ты занималась? Я посмотрел в комнате королевы, но не увидел тебя среди других дам, занятых вышивкой.

– Я иду, чтобы присоединиться к ним. Что ж ты не задержался, чтобы сыграть им французскую мелодию или две в качестве развлечения? Я удивлена. – Она обернула его же тактику против него.

Восхищенная улыбка изогнула один уголок его рта.

– Я приберег мои лучшие мелодии для своей жены, – сказал он беспечно. – Мне интересно, оценит ли она это.

– Я знаю из достоверного источника, что она не может недооценить, – ответила она, ее взгляд был прикован к серо-голубому дамасту его дублета, – так же как она уважает твою демонстрацию верности. Но она не будет мишенью для шуток ни из-за того, ни из-за другого.

– Она предпочитает степенную скуку в ее замужнем положении. – Он ждал ее ответа с замершим сердцем.

Глубокий румянец залил ее лицо.

– Нет… совсем нет. Но некоторые вещи…

– Слишком рискованно упоминать?

– Личные, – закончила она, бросая на него взгляд из-под ресниц, который обжигал его душу. – Слишком личные.

– И требуют уединения для их дальнейшего обсуждения, – сказал он глубоким голосом, наклоняясь, чтобы провести губами по изгибу ее шеи, затем лизнуть ее мочку уха.

– Сомневаюсь, что это будет разумно. – Она положила руку ему на грудь, чтобы он не смог придвинуться ближе. – Хотя это интригующее предложение, оно привлекает гораздо больше внимания, чем нужно.

Так и было. Быстро взглянув из-под бровей, он увидел, что их разговор, казалось, занимал и мужчин, и женщин, которые слонялись по залу. Их с Изабель беседа заинтересовала всех даже больше, чем его короткое столкновение с придворным.

Он мгновенно забыл об окружающих. Шалунья, которой была его жена, безошибочно нашла его плоский сосок через дублет и рубашку, сжимая уплотнение между пальцами легким пощипыванием. Огонь ударил ему в пах, как выстрел китайской аркебузы. Он думал, что его челюсть, должно быть, отвисла, когда она отняла руку и быстро повернулась, чтобы уйти. Ее бедра качались больше, чем обычно? Он бы поклялся, что так и было, также поклялся в том, что это сделано для него, потому что она знала, что он смотрит.

Ошеломленный смех сотрясал его грудь. Он пока что отпустит ее, решил он. Возмездие позже будет слаще из-за ожидания. Хотя плохо соображая, когда дело касалось его леди-жены, он желал обладать ею и сейчас, и позже.

Было мучением покидать их комнату сегодня утром. Ее вкус, смешанный с ароматом малины, долго оставался у нею на языке. Это был сводящий с ума, более сильный афродизиак, чем какой-то там рог единорога. Он собрал свою разбросанную одежду и оделся, не глядя на кровать, так как вид ее обнаженного плеча или гладкой, белой икры, вытянутой из-под простыни, мог помешать его добрым намерениям. Он, безусловно, сбросил бы одежду и снова овладел ею. Он мог бы не вставать с постели целый долгий день.

Он не мог позволить себе такого безумия. Обстановка накалялась, что не сулило ничего хорошего. Он чувствовал это в той дистанции, которую установил Генрих со дня свадьбы, также в хитрых взглядах тех, кого встречал в коридорах дворца, настороженности охраны, когда он входил и выходил из дворца. Оно проявлялось также здесь, в изоляции, в которой он жил. Дворяне, которые были его товарищами по оружию во Франции и на Босвортском поле, избегали его, как будто он был заражен чумой. Никто не рисковал запятнать себя дружбой с убийцей или разделить его долю, если он лишится благосклонности короля и Генрих позволит его повесить.

Изабель стала частью его судьбы независимо от ее желаний. Он сожалел об этом, но ничего не мог изменить.

Это было неправдой. Он мог поклясться епископу Мортону, который выслушивал их клятвы, что не хочет жениться на ней. Это бы решило дело, так как церковь не потворствует насильному браку, даже по воле короля. Он был слишком сосредоточен на своих собственных желаниях, чтобы жертвовать. Более того, ему бы пришлось лжесвидетельствовать и позже признаться в грехе, так как он не хотел ничего больше в этой жизни, чем взять Изабель в жены.

Он почти ожидал, что она выскажется на службе, заявив о своем собственном нежелании. Он готовился к этому, обдумывал, как будет поддерживать ее, если Грейдон попытается заставить ее дать согласие, как делал раньше. Он почти хотел, чтобы она осмелилась на это. При сложившихся обстоятельствах он понятия не имел, вышла она за него замуж, потому что действительно хотела или потому что боялась отказать.

И все же, и все же…

На один короткий, великолепный час в Брэсфорд-Холле он чувствовал себя полноценным. Казалось, его бедное, беспокойное сердце бастарда наконец нашло свое место. Они с Изабель, так он мечтал, построят что-то вместе, что будет крепким и долговечным.

Прежде, когда он получил Брэсфорд в качестве подарка короля, он рассчитывал гордиться своим приобретением. Он думал, что возможность называть себя сэром Рэндом Брэсфордом, хозяином земель, которые нельзя было охватить взглядом, будет приносить ему удовлетворение всю жизнь. Эта честь скоро истощилась. Чего-то не хватало. Он понял чего, когда увидел Изабель из Грейдон-Холла, танцующей в большом зале Вестминстера. Он наблюдал за счастливой улыбкой, которая освещала ее лицо мириадами огней, и возжелал ее, внезапно, как голодный человек жаждет еды и питья. Он подумал, что заплатит любую цену, чтобы обладать ею, любую цену.

Это приобретение может стоить ему жизни, но какая разница? Оно того стоило, даже если это была только мечта.

Прозвонил колокол к вечерне, день уже приближался к концу, когда Дэвид нашел его в дворцовых конюшнях, куда он пошел, чтобы проверить Тень и накормить коня упавшим яблоком. Парень был красный и задыхался, его глаза были темно-синими от беспокойства. Увидев Рэнда здесь в темном интерьере большого, гулкого здания, он бросился бежать.

– Сэр, послание! Оно пришло меньше часа назад. Я везде искал вас.

– Леди Изабель? – спросил он резко.

– Нет, нет, – заверил его Дэвид, быстро поняв его тревогу. – Я видел ее в комнате для дам только что. Она послала меня искать вас здесь.

Как она узнала, гадал Рэнд, если только она не знала о его привычках больше, чем он думал, или она наблюдала за ним из окна их комнаты? Он подумает над этим позже.

– Из Брэсфорда?

Дэвид быстро покачал головой, от чего вечерний свет заблестел на волнах его светлых волос. Быстро оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают, он вынул свернутый свиток пергамента из туники.

– Его принес виллан в служебный зал.

Рэнд знал, что виллану, рабу своего хозяина, но вольному человеку по отношению ко всем остальным, могли приказать почти все. И он не будет говорить об этом позже, боясь телесного наказания.

– Принес тебе, а не мне? – спросил он, нахмурившись.

– Возможно, кто-то показал ему на меня, как на вашего оруженосца. Я не видел его раньше, могу поклясться.

Пергамент захрустел, когда Рэнд развернул его. Строчки были разбросаны по всей странице, неровный подчерк был украшен завитушками, дефисами и изобретательным правописанием безупречного французского языка. Рэнд наклонил его к свету.

«Cher ami [9]9
  Дорогой друг (фр.).


[Закрыть]…»

Колющее ощущение настороженности пробежало по его позвоночнику, когда первые слова бросились в глаза. Его пальцы сжались в смертельной хватке, когда он пробегал взглядом по нескольким строчкам.

Отправительница просила снисхождения за то, что адресовала свое послание ему, но она не знала, к кому еще обратиться. Она осмелилась положиться на его доброту, которая была проявлена к ней во время ее недавних родов, прося помощи. Цитадель, которая была представлена ей как убежище, оказалась тюрьмой. Бежать было необходимо срочно, поскольку она боялась за свою жизнь и за жизнь своего ребенка. Он должен быть осторожен на своем пути, так как враги были повсюду. Она будет ждать его приезда с горячими молитвами за его безопасное прибытие. Она была его признательной и любящей Жю-льет д’Амбуаз.

Рэнд прошептал проклятие. Записка была, как и леди, немного драматичной, но вежливой и заботливой. Это было также секретное эссе, полное страха.

– Сэр?

Рэнд пересказал своему оруженосцу содержание послания, в то время как его брови сдвинулись.

– Больше ничего не было? – спросил он, – не дано никаких указаний?

– Виллан, который принес его, ждет, когда вам будет удобно. Он хрипит, а не разговаривает, но он показал, что должен вас проводить.

– Сейчас? И кому он может служить?

– Он не носит ливреи, только крестьянскую одежду, когда его спросили имя его хозяина, он не смог дать вразумительный ответ. – Дэвид покачал головой. – Это настораживает.

Рэнд был полностью согласен. Он хотел найти мадемуазель Жюльет. Да, но мысль о том, чтобы спешно уехать в ночь с проводником, которого он в жизни не видел, его не прельщала.

– Это может быть уловкой, чтобы заставить вас нарушить обещание не покидать дворец, чтобы у короля была причина послать вас в Тауэр.

– Может быть, – ответил он, постукивая пергаментом по большому пальцу, – но что, если нет?

Это был вопрос, на который его оруженосец не стал пытаться отвечать:

– Кажется, этот человек проехал много лиг. Вам нужно скоро выезжать, если вы хотите вернуться до рассвета.

До того, как его хватятся, имел в виду Дэвид. На размышления было мало времени. Он не мог игнорировать вероятность, что мадемуазель Жюльет может нуждаться в его помощи.

– Кажется, ты не мог найти меня в более подходящем месте, – сказал он с сухим одобрением, потянувшись, чтобы провести пальцами по гриве Тени.

– Тогда мы едем.

– Я еду. Ты остаешься. – Он заколебался. – Ты ничего не говорил леди Изабель?

– Нет, ничего.

Дэвид говорил обиженно, как будто его преданность ставилась под сомнение. Или это было отклонение от его обязанностей как оруженосца, что стало причиной проявления высокомерия.

– Я хочу, чтобы ты остался рядом с моей леди, – сказал Рэнд, положив руку на плечо парня. – Я не могу защищать двух леди одновременно.

Дэвид вздохнул, затем расправил плечи:

– Как вам будет угодно, сэр.

– Отлично, – сказал он, вселяя в свой голос уверенность. Но на самом деле он был совсем не уверен.

* * *

Где же Рэнд?

Изабель не видела его с тех пор, как они поговорили раньше днем. С тех пор время тянулось с тягостной медлительностью. Она уколола свой палец столько раз, пока вышивала, что боялась, что на гобелене, над которым корпели дамы королевы, навсегда останутся пятна ее крови. Мелодии, которые играли на лютне и клавикорде для их удовольствия, пока они работали, казались фальшивыми и вялыми. Она поужинала с Кейт как компаньоном по тарелке и кубку, но рассчитывала разделить трапезу со своим мужем. То, что он не появился к концу вечера, вызывало беспокойство. Изабель решила, что его не было, потому что она отказалась разделить с ним ложе, когда ему хотелось.

Когда длинные, туманные сумерки медленно перешли в темноту и он все еще не появился, она начала серьезно волноваться. Где он может быть? По приказу короля ему нельзя покидать дворец и его окрестности. Его не было в большом зале, ни на тренировочной площадке во внутреннем дворе, ни в тавернах, приютившихся внутри его просторных стен, куда она посылала Дэвида посмотреть. Он не был у Генриха, потому что все знали, что король большую часть дня заседает со своим советом. Что еще оставалось?

Рэнд должно быть ушел к другой женщине. Она не сомневалась, что любое их количество с радостью успокоят его уязвленную гордость вместе с определенными мужскими частями тела, но как он мог перейти из ее постели в их постель так легко? Как он мог раздеться и ласкать какую-то другую женщину теми же руками, губами и языком, которые использовал, чтобы останавливать ее сердце и делать ее кости таким же мягкими, как расплавленный воск?

Ей все равно, конечно, говорила она себе, шагая взад-вперед по комнате. Все же это было оскорбительно, что он не проводил различия. Она думала, что была чем-то большим, чем телом, которое он использовал для своего удовольствия. В конце концов, она была его женой.

Почему он не вернулся? Сколько времени нужно, чтобы – как это сказать? – переспать с какой-нибудь покладистой женщиной? Но нет, она не будет думать об этом. Это может занять всю ночь, как она узнала к своему изумлению. Это был не вопрос выносливости, а преданности этому делу, сознательно вызываемых реакций и бесконечных ласк, связанных с ненасытным желанием. Рэнд был таким…

Она не будет думать об этом, не будет.

Дэвид, будучи тенью Рэнда, точно должен знать о любом адюльтере. Такое невозможно было скрыть от него, даже если хозяин и хотел этого. Добавить к этому дополнительное внимание парня к ней последние несколько часов, как будто чтобы компенсировать отсутствие ее мужа, и все стало мучительно ясно.

Дворец погрузился в тишину на ночь, хотя все еще были слышны звуки попойки из городских таверн и песнопения из аббатства, когда она послала за Дэвидом. Гвинн открыла ему дверь комнаты, затем принялась чистить бархатный лиф и менять его шнуровку. Изабель стояла у открытого окна, вглядываясь в грозовую ночь, пока не стала уверена, что ее лицо приобрело спокойное выражение. Тогда она повернулась лицом к оруженосцу Рэнда:

– Где он?

– Миледи?

– Не притворяйся дурачком. Я прекрасно знаю, что ты искал его сегодня после полудня. Ты нашел его?

– Да, миледи.

– Где?

Он рассказал ей, но не добавил никаких подробностей, ничего, что могло позволить ей догадаться, что сейчас делал ее муж или что он собирался делать. Он сомкнул челюсти, когда закончил говорить, его голубой взгляд был направлен куда-то выше ее головы.

– Он покинул дворец?

Неловкость отразилась на лице парня, как будто он понимал, что любой ответ, который он даст, принесет ему еще большие неприятности.

– Я не могу сказать, миледи.

– Не можешь или не хочешь? Неважно. Почему ты не поехал с ним?

– Он сказал, что я должен остаться и приглядывать за вами.

– Он сейчас… – Она сжала зубы, пытаясь придумать, как вырвать правду из хватки преданности. – Он пошел увидеться с другой женщиной?

– Миледи…

Она пронзила его суровым взглядом:

– Да?

Он поджал губы в твердую линию, ничего не сказав. Это было так же убийственно, как любое признание.

Она не ожидала на самом деле такого от Рэнда, Она почувствовала это сейчас, когда боль прокралась, окружив ее сердце. Она думала, что он преданный и искренний, по-рыцарски верный,

добрый – само воплощение всех рыцарских добродетелей. Понять, что она ошибалась, было ударом.

Она была наивной. Она больше не повторит эту ошибку.

Ее голос заскрежетал в горле, когда она наконец спросила:

– Ты знаешь, когда он вернется?

– Нет, миледи.

– Можешь идти, – сказала она, поднимая подбородок, отворачиваясь прежде, чем оруженосец Рэнда мог увидеть слезы, которые жгли ей глаза, угрожая пролиться с ресниц.

– Ему нужно было поехать, я клянусь в этом, – тихо сказал Дэвид, – но он вернется, миледи. Он вернется.

Да, конечно, вернется. Он вернется, и она будет ждать. Он проскользнет в кровать и потянется к ней, притворяясь, что все, как раньше. Но будет разочарован.

Он будет сильно разочарован.

ГЛАВА 13

Багрово-серые облака покрывали вечернее небо, и воздух был сырым. Сгущающаяся темнота не была так заметна, пока Рэнд и его проводник проезжали по Вестминстеру, где были зажжены свечи и лампы. Света от таверн и домов, которые были расположены так близко, что через узкие улочки соседи могли шепотом обмениваться секретами, было достаточно. Однако к тому времени, когда они достигли открытых полей, где беспорядочно разбросанные тропинки вели с дороги к редким деревням, стало по-настоящему темно.

Ночной ветер доносил запахи созревшего зерна и сырой земли. Мелкий дождик моросил по их лицам, хотя не переходил в ливень. Время от времени гавкали собаки и мычала корова, когда они объезжали возвышающиеся формы сельских домов с покатыми крышами. Они проехали через лесистую местность, принадлежащую какому-то дворянину, где шелестящая, вздыхающая листва смыкалась над ними, как туннель. Ухнула сова, пролаяла лиса, а затем снова наступила тишина, прерываемая только стуком копыт их лошадей. Этот звук отражался от наступающих деревьев приглушенным эхом, как отдаленный звук конного отряда. Прошел час, возможно, больше. Затем впереди протянулась дорога, пустынная, хорошо протоптанная между живыми изгородями, поглощающая тени и стук копыт в мягкой грязи.

Проводник молчал. По его хрипам и грубым жестам Рэнд сначала подумал, что он обычный неразговорчивый крестьянин. Вскоре он обнаружил свою ошибку. У этого мужчины зрелого возраста, широкоплечего и тяжеловесного в своей тунике с капюшоном из черной крашеной шерсти и грубых топорных башмаках отсутствовал язык.

Язык у мужчины могли вырезать за предательство на словах, распространение ложных слухов, клевету на соседа или по прихоти его хозяина. Наказание же за это было одинаковым. Рэнд сочувствовал своему спутнику, но не мог позволить, чтобы это имело значение. Главное, чтобы виллан знал, куда едет, даже если он не мог указать направление.

Конечно, он не сказал, где это. И не мог объяснить словами, почему ему не хотелось выезжать, когда Рэнд появился. Он подпрыгивал, махал руками и произносил звуки протеста. Рэнд сообразил, что он не ожидал его так рано и настаивал, что они должны подождать до полуночи, чтобы отправиться в путь, когда все будут спать.

Рэнд потерял терпение. Мадемуазель Жюльет просила, чтобы он приехал незамедлительно. Он не будет сидеть сложа руки, когда опасность нависла над ней. Кроме того, чем быстрее выедут, тем быстрее он вернется.

Он беспокоился о том, что нарушил обещание оставаться в распоряжении Генриха. Сделать это было нелегко: воля монарха священна и не должна быть нарушена. Но он также не мог подвести кого-то, кто зависел от него. Если ему придется каяться перед королем или священником за то, что поехал на помощь даме, пусть будет так.

Покинуть дворец незаметно было трудно. Поскольку он не мог просто сесть на Тень и выехать за ворота, пришлось прибегнуть к некоторым ухищрениям. Он ослабил одну из подков Тени, чтобы был предлог вывести его из конюшни. Затем Дэвид вывел серого за ворота дворца, жалуясь на каждом шагу на то, что хозяин слишком своенравный, чтобы ждать, когда кузнец из королевских конюшен справится с заданием.

Когда парень ушел, Рэнд направился в свою комнату, где переоделся в самую темную, самую прочную одежду. Он думал, что увидит Изабель, возможно, украдет поцелуй на дорожку, но она все еще была занята в комнате для дам. Недовольный, он прошел через лабиринт комнат к задней служебной лестнице, спустился по ней, проскользнул через кухни и по аллее дошел до сада. По старой яблоне Рэнд забрался на каменную стену и, спрыгнув с внешней стороны, очутился на улицах Вестминстера.

Несколько слуг наблюдали за тем, как он сбегал. Поскольку большинство из них были женщины, он подмигнул и улыбнулся в надежде, что они подумают, что его намерения продиктованы потребностями его промежности. Если повезет, он вернется до того, как его хватятся, так что их не вызовут рассказать о его перемещениях.

Дэвид и Тень ждали его в конюшне, примыкающей к таверне и постоялому двору, где Рэнду было указано встретиться с проводником. Они нашли мужчину, припавшего к кружке эля. Рэнд договорился с Дэвидом о том, чтобы он вернулся в конюшню таверны ранним утром в случае необходимости. Затем он начал поторапливать проводника, чтобы немедленно отправиться.

Сейчас, скача сквозь темноту, Рэнд был так же неспокоен, как олень в период гона. Он проклинал отсутствие лунного света, щурясь в сырости, желая иметь при себе фонарь, чтобы разглядеть дорогу. Время от времени он останавливался, глядя назад на дорогу, по которой они ехали, и прислушиваясь, нет ли погони.

Ничего.

Он понятия не имел, далеко ли надо ехать, и не мог получить информацию от мужчины, который неуклюже сидел в седле рядом с ним. Чем дольше его не будет, тем больше вероятность, что его хватятся. Дэвид не будет поднимать тревогу, если он не вернется до рассвета, но он боялся, что Изабель сделает это. Вся надежда была на оруженосца, хотя он понятия не имел, как парень справится с этим.

Время перевалило за полночь, думал он, когда они свернули с главной дороги, пропетляли некоторое расстояние по заросшей тропинке и замедлили шаг, приблизившись к каменной сторожке у ворот. Она принадлежала затемненному зданию, которое возвышалось над ней, на вид небольшому замку, такому древнему, что он стоял в руинах. У него была каменная крепостная стена, укрепленная насыпью, и подъемный мост, который перекрывал сухой ров. Никто не помешал им проехать, ни прозвучали трубы, и никто не вышел их встретить.

Копыта лошадей простучали по прогибающимся доскам подъемного моста, и они нырнули под зубчатую опускающуюся решетку, которая, казалось, скорее пронзит любого наездника, чем даст ему войти. Неровное пламя единственного факела освещало путь во двор замка с грубыми каменными стенами. В его центре было большое двухэтажное каменное здание с зубцами и с бойницами вместо окон. Башни с конусообразными крышами охраняли каждый из его передних углов, и каменные ступени поднимались к центральному входу. Никаких попыток смягчить природу защитного бастиона предпринято не было, никаких действий, чтобы сделать это место более комфортным для жизни. Это было место, чтобы отваживать всех приезжающих или чтобы держать в плену тех, кого хотел хозяин.

Факел, который бросал оранжево-желтый свет на двор, был закреплен в кольцевидном держателе рядом с прочным входом, освещая бронзовые шляпки гвоздей на широкой двери и выбоины на высоких каменных ступенях, где проходили тысячи сапог. Этой крепости было по крайней мере три сотни лет, возможно, больше. Она могла служить убежищем во время последних тридцати лет войны, но деревня, которую она, безусловно, защищала, видимо, исчезла, уничтоженная чумой или голодом, так что у нее больше не было предназначения.

Рэнд так резко остановился во дворе, что Тень встал на дыбы. Успокоив коня твердой рукой, он оглянулся вокруг. Никакого движения: ни часового, ни одного воина или крепостного. Не развивалось никакого флажка, который показал бы, кому принадлежала цитадель, так же не было видно или слышно какого-нибудь животного.

Его сердце громко стучало о стенки груди. Каждое чувство обострилось до почти болезненной бдительности.

Тут внезапно ему пришел на ум вопрос, который лежал наполовину оформленный в уголках его сознания с того момента, когда он открыл послание мадемуазель Жюльет. Если она была пленницей с того времени, как покинула Брэсфорд несколько недель назад, как она узнала, что надо направить свою просьбу в Вестминстер?

– Где все? – спросил он, оборачиваясь в седле, чтобы посоветоваться со своим проводником.

Мужчины больше не было позади него. Он остановился как раз за воротами. Сейчас, развернув своего коня, проводник поскакал обратно под опускающуюся решетку, его локти хлопали по бокам. Копыта лошади процокали по подъемному мосту, затем он скрылся в темноте.

Тишина навалилась на Рэнда. Он сидел, оглядываясь вокруг еще мгновение, замечая осыпающиеся укрепления цитадели, просевшие деревянные ворота, встроенные в заднюю стену, старые листья, гниющую солому и старый лошадиный навоз, который остался на нижних ступенях. Спешившись, он снял уздечку с головы серого и провел его к лошадиному корыту, полному дождевой воды. Он оставил его там, а сам осторожно поднялся наверх к тяжелому входу и постучал.

Никто не вышел.

Место было слишком тихим, как будто никого не было здесь в течение нескольких лет. Несмотря на это факел, горящий рядом с его правым плечом, оставляющий копоть и смолу на стене, служил сигналом. Инстинкт Рэнда говорил ему: это ловушка, лучшее решение – бежать, как сделал его проводник.

Рэнд не мог этого сделать. Если существовал хоть какой-то шанс, что мадемуазель Жюльет и ее младенец заточены в этих осыпающихся руинах, он не мог покинуть ее.

Дверь содрогнулась, когда он постучал по ней снова. С последним ударом она выскочила из каркаса, затем со скрипом открылась на несколько дюймов. Рэнд помедлил, все еще держа поднятым кулак. Быстро толкнув ее, он проскользнул внутрь и сразу же встал спиной к ближайшей стене

Потребовалось мгновение, чтобы глаза привыкли к полумраку. Он находился в своего рода вестибюле, лишенном каких-либо удобств, кроме каменной скамьи у одной стены. Из него вели три открытых двери с каждой стороны, самая большая была прямо впереди. Он пошел вперед, его шаги скрипели в грязи, которая лежала на каменном полу.

Факел за ним излучал неяркий, неровный свет через открытый дверной проем, отбрасывая тень в пещерную черноту того, что оказалось большим залом цитадели. Только войдя внутрь, он снова остановился, прислушиваясь и изучая гулкую пустоту.

Ни звука.

Он прокрался через открытое пространство, из которого коридор вел в буфетную, кладовую и кухню. Здесь тоже все было тихо. Ни воинов, бросающих кости при свете сальной свечи, ни слуги, храпящего на столе, оставленном накрытым к позднему ужину, ни охотничьих собак, вычесывающих блох в тростнике. Все, что он увидел, была суетливая мышь, которая неслась прочь, остановившись только раз, чтобы поискать крошки на треснувшей доске для хлеба. Ничего не существовало здесь, кроме пустоты и запахов разлагающихся остатков пищи, гниющего тростника, прогорклого жира и мышиного помета.