Текст книги "Только по любви"

Автор книги: Дженнифер Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Внешний двор замка был полон шума и суеты в наступающих сумерках: поспешали пажи и герольды, проходили с важным видом воины, лошадей вели в стойло на ночь, там и сям встречались священники с бледными лунами бритых голов, обозначающих их тонзуры. Мужчины ругались, собаки лаяли, кто-то пел непристойную песню в таверне «Кабанья голова» через дорогу, служанок звали из окон над узкими проходами, которые вели из зала.

Изабель и Рэнд обошли большое открытое пространство, держа путь мимо деревянной кухни, которая находилась за стенами большого зала. Пройдя через тяжелые ворота между каменными столбами, они ступили в сад. Здесь шум утих до отдаленного гула. Стояла усыпляющая жара, было слышно вялое жужжание пчел и птичье пение. Они шли по протоптанной тропинке сквозь заросли буйной растительности. Тимьян, мята и шалфей источали свои характерные ароматы. Среди больших вилков капусты они спугнули черного дрозда, он взлетел перед ними с пронзительным криком тревоги и сел на верхушку яблони, растущей у каменной стены, откуда стал подозрительно наблюдать за их продвижением.

– Кажется, вы хорошо знаете Мастера празднеств, – сказал Рэнд, когда они прошли несколько ярдов.

Она ждала подобного комментария. То, что он был намного более искусным, чем ожидалось, не делало его менее раздражающим. Убрав правую руку с его руки, она бережно прижала ею свой раненый палец к талии.

– Он приятный собеседник и проверенный друг.

– Ваш брат должен был запретить вам водить такую дружбу.

– Вы не знаете Грейдона, если думаете так. Он придает мало значения благополучию сводной сестры. Кейт, Маргарита и я были брошены на произвол судьбы и вынуждены сами прокладывать путь при дворе. Но если вы предполагаете, что Леон мог воспользоваться любой из нас, вы оговариваете его.

– Воспользоваться может любой мужчина при соответствующих условиях.

Мысленный образ их двоих, запертых внутри паланкина, встал у нее перед глазами, и она залилась жарким румянцем. Онемевшими губами она сказала:

– Ваше предупреждение сейчас необходимо не более, чем раньше. Я вполне сознаю, какое поведение требуется от жены.

Он коротко кивнул, и они продолжили идти молча. Изабель взглянула на его неподвижные черты лица и снова отвернулась.

Каким видным он был по сравнению с Леоном. Рэнд был не только выше и шире, но более мужественным по существу, имел внушительный вид. Ей пришлось признать, что он очень привлекательный в своем грубоватом стиле. Изабель заметила, что не только Кейт была впечатлена, но и другие женщины оборачивались, чтобы посмотреть ему вслед, когда они уходили из большого зала.

На интерес к своей особе Брэсфорд не обратил ни малейшего внимания. Тщеславие, видимо, не было в числе его недостатков, хотя, возможно, он был слишком сосредоточен на том, чтобы увести ее из компании Леона. Смотря на серого котенка, который сидел впереди рядом с тропинкой, вылизывая протянутую заднюю лапу, она размышляла о том, что ее жених мог ревновать. Она отбросила эту мысль почти сразу же, так как не смогла найти для этого ни одной причины. Он не испытывал к ней нежных чувств, в конце концов. Разве нет?

– Поздно спрашивать, но раньше мне это не приходило в голову, – сказал он через мгновение. – Ваше сердце занято кем-то?

Она слегка нахмурилась:

– Вы все еще думаете о Мастере празднеств? Если так, вы можете быть спокойны. Леон предпочитает вдов и авантюрных замужних дам для своих любовных похождений.

– Мудро с его стороны, – сухо сказал Брэсфорд, – хотя вы так говорите, как будто у него завоеваний легион. Господь обладает странным чувством юмора, делая некоторых мужчин намного более привлекательными, чем остальных.

– Возможно, сам Леон делает себя привлекательным.

Он повернулся и снова посмотрел на нее, нахмурившись, но не возразил ей:

– На самом деле, я подумал о любимом человеке другого сорта. Возможно, каком-нибудь аристократе, которого вы встретили здесь, в Вестминстере.

– Нет и не было никого, кроме глупой влюбленности молоденькой девушки. Такие привязанности нежелательны, поскольку приводят только, как уверяли нас добрые монахини, к разочарованию.

– В таком случае вы свободны от привязанностей.

– Можно и так сказать.

– Поразительно, что никто не потрудился приблизиться к вам.

– Существует проклятие, вы должны помнить.

Он безразлично поднял плечо:

– Даже если так.

Такая непрямая лесть не требовала ответа, особенно потому что она не могла быть уверена в том, что он имел в виду под ней. Они продолжали идти мимо котенка под деревом, увитым розами, которые издавали сладкий аромат в вечернем воздухе, вдоль грядки живой зеленой петрушки. Наконец она спросила:

– Вы хотели обсудить мои привязанности?

– Отчасти. – Тон его голоса был ровным, он бросил на нее беглый взгляд. – Вы держите вашу руку. Ваш палец все еще болит?

– Не больше, чем вы можете ожидать. – Она сразу же опустила поврежденную руку вдоль тела. Защищать ее уже вошло в привычку, так что она едва заметила, что делает. То, что он обратил внимание, было странно приятно, но она не хотела задумываться почему.

Он остановился, протянул свою руку:

– Можно мне?

Изабель остановилась рядом с ним. Как будто вынужденно она уступила свои пальцы его хватке.

Его касание было таким же нежным, как когда он привязывал тростниковый стебель, и таким же беспристрастным. Тем не менее сердце в ее груди забилось чаще. Стоя совершенно неподвижно, она наблюдала, как он исследовал перевязку, поворачивая ее руку так и эдак, прежде чем завязать потуже ленту, которая держала эту шину на месте. Угасающий свет пробегал по его лицу, смягчая жесткие черты, подсвечивая изгиб рта, оставляя глаза в тени.

Рассматривая ее кисть, он спросил:

– Скажите, думали ли вы насчет обвинения, выдвинутого против меня. После нашей аудиенции у короля, я имею в виду.

– Какая разница? – спросила она с трудом. – Мы… мы должны пожениться независимо от этого.

– Вы казались… Я бы хотел знать, что вы думаете.

Это было новое отношение к ней в ее жизни. Безусловно, ни ее отчим, ни Грейдон никогда не спрашивали ее мнения. Настороженно относясь к странному чувству благодарности, которое росло в ней, она осторожно ответила:

– Я не вижу причин, по которым вы бы хотели причинить вред ребенку, рожденному в Брэсфорд-Холле.

– Я весьма признателен вам по крайней мере за это, – сказал он слегка охрипшим голосом. – А насчет остального?

Она сглотнула, отведя взгляд от него:

– Воины, должно быть, приходили за любовницей, как вы сказали, так как слишком многие могут подтвердить это, так что не может быть иначе. Что до того, кто послал их, напрашивается единственно возможный вывод – это сделано по приказу Генриха.

– Все же вы слышали, что он отрицает это. Вы сомневаетесь в его словах? Вы можете поверить, что он способен убить свою собственную плоть и кровь? – Он посмотрел на нее, нахмурившись, его глаза потемнели.

– То, что человек может сделать своими собственными руками, и то, что он может приказать сделать другим, – зачастую две разные вещи.

– Вы считаете, что я способен на такой поступок?

– Мужчины делали и худшее, чтобы сохранить расположение короля.

– Но не я, – сказал он, его голос был как кованая сталь.

Она бы хотела верить ему, но как она могла? Многочисленные

предательства за последние годы оставили ей мало веры в клятвы любого мужчины. Некоторые даже говорили, что честь и благородство умерли в кровавых баталиях между Йорками и Ланкастерами. Также она не будет идти по легкому пути и уверять его в том, во что она не верила. Пусть он докажет свою невиновность, и она изменит мнение о нем.

Тем не менее у него был такой могучий вид, когда он стоял в тускнеющем свете дня, что казалось невероятным, чтобы его могли скрутить воины и пригнать на какую-нибудь виселицу, чтобы казнить. Зияющая пустота образовалась внутри нее при мысли, что он может умереть.

– Вы говорите прямо, и это радует меня, – сказал он мгновение спустя, хотя его голос не звучал радостно. – Есть еще один вопрос, который я должен обсудить с вами. Генрих предложил нам комнату недалеко от королевских покоев. Она больше, чем любая из тех, что мы занимаем сейчас, но ставит нас под надзор личной охраны короля. Мы могли бы, если вы предпочтете, поселиться вне стен дворца, побыть в более интимной обстановке и не быть всецело в распоряжении нашего суверена. Сложность состоит в том, что, если мы откажемся от его предложения, Генрих может расценить это как оскорбление и настоять на том, чтобы я принял это как форму домашнего ареста.

– И что здесь обсуждать? – спросила она, подняв бровь. – Кажется, вы решили это дело на свое усмотрение.

– В любом случае я хочу знать ваши предпочтения и передам их Генриху.

Это был еще один необычный поворот событий, что с ней советовались по поводу того, где она будет жить. Она не была уверена, что ей это нравится, учитывая ответственность, сопутствующую этому.

– Я, признаться, предпочла бы менее публичное жилье, – сказала она наконец. – Но, кажется, глупо отказываться от щедрости короля.

– Тогда мне согласиться за нас обоих?

– Если это то, что вы предпочитаете.

Он хмыкнул:

– Что я бы предпочел, так это отправиться в Брэсфорд, как только будут произнесены наши клятвы, оставив короля, двор и празднование. Или еще лучше – никогда не уезжать оттуда.

– Но вы не можете. Мы не можем.

– Да. – Он задержал ее руку в своих руках на мгновение дольше. Затем он наклонил голову, чтобы прижаться губами к ее ладони в покалывающем прощании. – В таком случае, – сказал он, отпустив ее, – вряд ли имеет значение, где мы будем спать завтра ночью, пока мы вместе.

Последнее было важным условием, подумала она, таким, которое было у обоих на уме, пока они говорили о комнатах для ночлега и королевской воле. Когда это было сказано вслух, оно стало казаться более реальным. Ее желудок сжался, когда осознание закружило ей голову. Однако вместе с этим пробежала волнующая дрожь любопытства: как это будет – лежать обнаженной в объятиях этого мужчины, подчиниться его воле, его касаниям, отдаться ему.

Она бы хотела, чтобы он не говорил о брачной ночи вслух. Она действительно этого хотела.

ГЛАВА 6

Улыбка осветила лицо Рэнда, когда он увидел, как Изабель приближается к нему, улыбка облегчения от того, что она появилась, собственничества и чисто похотливого предвкушения. Она была прекрасной и благородной леди до корней волос в своем свадебном наряде из зеленого и белого шелка, расшитого золотой нитью и изумрудами. Скоро она будет принадлежать ему. Он чувствовал себя почти достойным в соответствующей одежде из блестящей ткани. Почти, но не совсем.

По милости его величества их клятвы были произнесены в частной королевской часовне св. Стефана, как указал Генрих накануне вечером. Выбор этого места можно было расценить и как знак высокой благосклонности и как уловку, чтобы убедиться, что все произойдет так, как повелел король. Резные стены этого темного и величественного помещения были позолочены и разрисованы вермильоном, а окна были украшены рубинами, сапфирами и изумрудами. Сами камни пропитались запахом затхлого дыма, пыли, ладана и святости.

Рука Изабель была холодной и слегка дрожала, когда она вложила ее в его руку. Рэнд крепко сжал ее. Они повернулись лицом к епископу Мортону, который вел церемонию. Позади них сидели несколько свидетелей – король, королева, мать короля, сводный брат Изабель Грейдон и его единородный брат Уильям Мак-Коннелл. Этого было более чем достаточно, по мнению Рэнда.

Ничего не помешало им произнести клятвы. Не было ни вооруженного нападения, ни священного вмешательства, и, разумеется, никакого проявления пресловутого проклятия Грейдонов. Рэнд не ожидал его, но тем не менее почувствовал облегчение, когда они закончили.

Затем он прошел со своей невестой по галерее, которая вела из часовни во дворец, вдыхая свежий вечерний воздух как женатый мужчина. И он не мог оторвать взгляда от своей жены, изучая ее спокойное бледное лицо, грудь, вздымающуюся под покровом мягкого шелка, ее длинные блестящие распущенные волосы, в которые ему хотелось зарыться лицом. Он не мог подавить ликование внутри себя при мысли о ночи, которая должна наступить, независимо от того, каким будет его будущее.

Он подумал, что Генрих должен был включить один из новых гульфиков в свой подарочный свадебный костюм. Хотя и неудачное обмундирование, по мнению Рэнда, этот фальшивый атрибут мог скрыть тот, настоящий.

– Что? – спросила Изабель, говоря тихо, чтобы те, кто шел впереди, не слышали. – Я запачкала лицо, почему вы смотрите на меня так?

– Вы само совершенство, – ответил он с улыбкой. – Я просто восхищаюсь моей невестой. Ну и пытаюсь думать, как попросить у нее знак ее расположения.

– Моего расположения, – повторила она, в то время как ее глаза расширились и густой румянец залил щеки.

Кривая улыбка изогнула его рот, а жар пробежал по позвоночнику.

– Не этого рода, хотя я приму его охотно и в любом месте, в котором вы назовете. Нет, знак, чтобы надеть на турнир или, скорее, побоище, которое было приказано провести.

– Побоище? – спросила она, хватаясь за эту тему, несомненно, чтобы избежать его предложения. – Разве такой импровизированный бой не запрещен?

– Король приказал провести его как специальное мероприятие. Разве вы не видели приготовления, которые шли во внутренних дворах?

– Я думала, они, должно быть, для какой-то военной экспедиции, которую он пошлет за город.

– Я предполагаю, что между ними нет большой разницы.

Длинные колоколообразные рукава, прикрепленные к плечам

ее платья, раздуло ветром, когда она повернулась к нему:

– Вы же не будете участвовать? Безусловно, молодой жених является исключением?

– Мне приказано выйти на ристалище, – сказал он ровным тоном. – Генрих, я верю, считает это судом Божьим. – Рэнд думал о нем, скорее, как о хорошем способе ускорить долгий день празднования, который предстоял впереди, чтобы ночь могла прийти скорее.

– Вы имеете в виду…

Один утолок его рта поднялся в грустном признании ее удивления.

– Если меня убьют или серьезно ранят, тогда я виновен. Если я выживу, это будет Божий знак моей невиновности. Победа, вы же понимаете, не исключит законного суда в Королевском суде когда-нибудь позднее.

– Это варварство!

– Это традиция, хотя, возможно, я придаю себе слишком много важности, и королевская цель заключается в том, чтобы просто развлечь толпу. Генрих хочет использовать публичное мероприятие себе во благо. Ничто так не убеждает массы в могуществе короля, как его рыцари, которые сражаются на ристалище.

– Или как те, кому он благоволит, разодетые в шелка и атлас, – сказала она, указав рукой на его свадебный костюм, который, как и ее платье, был выполнен в белом и зеленом цветах Генриха.

– Мы составляем прекрасную пару, разве нет? – протянул он, – как подходящие друг другу надгробные фигуры.

Она подавилась смехом. При этом звуке Генрих, который шел впереди, держа под руку королеву, оглянулся. Изабель сразу же напустила на себя торжественный вид, но король все понял и мягко улыбнулся, радуясь проявлению согласия между ними.

Рэнд был также рад видеть, что его невеста стала менее церемонной. Ее руки были как лед там, в часовне, и не согрелись за всю церемонию. Ее прикосновение сквозь его шелковый рукав было теплее сейчас, слишком теплым, чтобы его тело и ум находились в покое, и ее лицо, которое было мертвенно-бледным до этого, приобрело естественный нежный оттенок.

Они прошли несколько шагов. Изабель смотрела прямо перед собой, пока следы веселья не исчезли с ее лица. Через мгновение она сделала быстрый вдох и сказала, не глядя на него:

– Некоторые новобрачные, как мне говорили, следуют обычаю Ночи Тобиаса.

– Возможно, в деревне. – Рэнд надеялся, что Грейдон и МакКоннелл, которые плелись где-то сзади, не слушали особенно этот обмен репликами. Он очень легко разнесется по двору как грубая шутка. Ночь Тобиаса была древним ритуалом, иногда соблюдаемым набожными людьми. Кроме пылких молитв, произносимых стоя на коленях на жестком каменном полу, он включал воздержание от близости свадебной ночью в честь святого Тобиаса, известного своим строгим обетом безбрачия. Такая перспектива его не прельщала.

– Привыкнуть друг к другу под ее воздействием кажется цивилизованным, – упорно продолжала она.

– Это будет для меня мукой, если придется делить одну комнату, одну постель без возможности прикоснуться.

– Такие испытания, говорят, хороши для души.

– Чья душа это будет, моя или ваша? – спросил он. – Ваша, полагаю, не требует очищения, а богохульство, которое я, безусловно, совершу, очернит мою. Кроме того, король приказал провести и свадьбу, и брачную ночь.

Ее взгляд ошпарил бы шерсть со шкуры кабана, хотя вспышка чего-то, похожего на страх, пробежала через него.

– Вы подчинитесь его воле, несмотря на возможность оставить после себя ребенка, если это обвинение в убийстве обернется против вас?

– Или из-за этого, – спокойно ответил он. – Брэсфорд перейдет к вам, если от нашего брака будет ребенок, который его унаследует, и я пришел к выводу, что вы сумеете управлять поместьем. – Сейчас Рэнду хотелось видеть ее беременной, такой же умиротворенной и красивой, как сама мадонна.

Если она оценила его уверенность в ней или поняла его мечту, она не показала этого.

– Так вы не согласитесь.

– Нет. – Он дал простой ответ, хотя мог, если потребуется, быть более убедительным.

Она подняла подбородок и сказала отчужденным, четким голосом:

– Тогда я не думаю, что могу дать вам знак моего расположения для турнира.

Она думала отказать ему в публичном расположении, если он не согласится воздержаться от личного, дарованного ему в соответствии с их клятвами. Гнев, вызванный этой угрозой, прожег ему тыльную сторону шеи, отдаваясь в висках странной пульсирующей болью. Отвергнуть с презрением его просьбу? Принесет ли это ей какую-нибудь пользу?

Он понимал, что у нее есть опасения и страхи по поводу брачной ночи, но он не был животным, чтобы получать удовольствие, не давая ничего взамен. Он ждал дольше, чем ему хотелось, чтобы сделать ее своей женой. Разве она не осознавала, что он мог овладеть ею прошлым вечером, взяв ее там, в саду замка, на грядке мяты и петрушки? Он откладывал ради нее, потому что думал, что она предпочтет комфорт, и уединение, и уверенность. Он не будет ждать ни мгновения дольше, чем нужно.

Она просчиталась, если думала отказать ему в чем-то. Он получит знаки ее расположения, все до единого так или иначе.

* * *

Изабель негодовала про себя, сидя на почетном месте за высоким столом на свадебном завтраке. Как она презирала свое положение пешки в игре короля, передвигаемой туда-сюда, приносимой в жертву по его королевской воле.

Должным образом быть обвенчаны и разделить супружеское ложе.

Эти слова Генрих использовал во время аудиенции в своей Звездной палате, слова, которые дали Брэсфорду такую власть над их свадебной ночью. Это был приказ короля, чтобы союз был консумирован. Это и традиция, конечно. Предполагалось, что женщины должны быть уступчивыми в этих делах, отдавая свои тела в руки мужей без малейшего протеста или роптаний.

Это было невыносимо.

Тем не менее она должна это вынести. Что ей еще делать? Она не могла убежать, поскольку женщина одна на улицах или дорогах находилась во власти любого мужчины. Если она попросит защиты, любой джентльмен, достаточно сильный, чтобы похитить ее у мужа, может оказаться хуже, чем Брэсфорд. Воззвание к королю было бесполезно, так как он же и приказал ей подчиниться.

Единственным человеком, на которого она могла рассчитывать, была она сама. Она еще может найти способ избежать того, что должно случиться. Но если нет, тогда она могла, по крайней мере, убедиться, что была не единственной, кто страдает.

– Вина? – спросил ее муж, предлагая золотой кубок, который они делили как почетные гости.

– Спасибо, нет, – сказала она кратко. Она не могла есть, и не будет пить на пустой желудок. Ей нужны были ее мозги.

– Вы не проглотили ни кусочка. Вы так заболеете.

– Я тронута вашей заботой, хотя и запоздалой.

Его улыбка была такой же холодной, как и ее тон:

– Ваше здоровье представляет для меня большой интерес. Я не хочу иметь невесту, упавшую в обморок.

– Тогда, может быть, вам поискать где-нибудь в другом месте.

– Или приложить дополнительные усилия, чтобы оживить вас. Мне интересно, что можно получить помимо поцелуя. Я мог бы, например, обнажить грудь и проложить языком дорожку от…

Шок и что-то более опасное пробежало по ее венам.

– Прошу вас! Кто-нибудь услышит.

– И это его развеселит, я не сомневаюсь, но что странного? Мы женаты, в конце концов?

– Мне не нужно напоминать, – сказала она взвинченным голосом.

– Не могу согласиться. Видимо, вам нужно напоминать об этом почаще. Получив благословение Генриха, будет большим удовольствием восполнять недостаток каждый день, каждую ночь, утром и в полдень. Пойдемте со мной сейчас, и я покажу вам…

– Ничего! Вы не покажете мне ничего, так как еще целый день впереди, прежде чем мы должны…

– Не так, – поправил он ее, его черты были неподвижными и темными. – Нет установленного часа. И это вы, кто должен,а для меня все наоборот. Я хочу этого. Я страстно желаю этого. Я умру, если этого не будет.

Не утренняя жара позднего августа в зале заставила ее покраснеть.

– Не говорите глупостей.

– Это вы поступаете глупо, лишая нас обоих, хотя уже ненадолго. Разве вы не испытываете любопытства по поводу того, что вы упускаете? Вы не желаете попробовать до полуночного празднования? – Он потянулся под свисающий край скатерти, чтобы положить твердую, теплую руку на ее бедро.

Мышцы ее бедра дернулись, как будто их ударила молния. Она тоже засунула руку под скатерть и уцепилась за его запястье:

– Я… я согласна подождать.

– Зачем, когда нет нужды?

Он двигал пальцами, собирая ее юбку в складки под своей рукой, поднимая ее выше с поразительным проворством.

– Прекратите это, – сказала она отчаянным, свистящим шепотом.

– Расплатитесь и, возможно, прекращу, – предложил он, дерзость в его глазах была похожа на сверкание стального лезвия. – Поцелуй подойдет.

– Это угроза?

– Вы должны были распознать уловку.

Она распознала, хотя от этого она не стала более терпимой. Он достиг ее подола, так как она могла чувствовать теплые кончики его пальцев, которые скользили вверх по внутренней сто-

роне бедра. Жаркая дрожь пробежала по ее телу вместе с волной паники. Она схватила его за пальцы, но он легко освободился от хватки, продвигаясь выше к месту соединения бедер. Казалось, что все смотрят на них, слегка ухмыляясь, как будто догадываясь, что происходит за высоким столом. Они не могли видеть из-за того, что тяжелая скатерть свисала с другой стороны. Конечно, они не могли.

– Перестаньте немедленно! – сказала она, слегка задыхаясь. – Я прошу вас.

– Поцелуйте меня, – прошептал он низким голосом, его глаза удерживали ее взгляд.

Она не будет. Она не может. Это было слишком унизительно. И все же он прикасался к чувствительному изгибу между ее бедром и животом, нащупывая прекрасные кудряшки, незащищенные панталонами из-за летней жары, задевая вершину маленького холмика, откуда они начинали расти. Движимая отчаянием, она вцепилась ногтями в его кожу.

Он улыбнулся:

– Так вы царапаетесь на вершине страсти? И кусаетесь?

Она могла догадаться, что он имеет в виду, но не имела достаточных познаний, чтобы быть уверенной в этом.

– Нет, я не могла бы…

– Поцелуйте меня, – прошептал он, его глаза потемнели, пока он касался ее, мягко погружаясь в небольшую расщелину, проталкиваясь в мягкие складки легким вкрадчивым движением.

Она затаила дыхание, глубже погрузила ногти. Казалось, он не чувствовал боли. Потрясенная потоком возбуждения в венах, необычным чувством, как будто сами кости растворяются, Изабель изучала лицо Рэнда. На его лбу выступал пот, грудь поднималась и опускалась в более глубоком ритме. Он не был беспристрастен к тому, что делал под столом. В этом было некоторое утешение.

Удерживая ее взгляд, он стал продвигаться глубже при помощи одного длинного пальца, на виду у всей собравшейся знати, на расстоянии не более фута от короля и королевы. Изабель не могла больше терпеть это. Она закрыла глаза, приняв решение. С негромким возгласом, что-то между молитвой и проклятием, она наклонилась, чтобы прижаться своими губами к его.

Он открыл рот навстречу ей, провел языком по ее губам, проскользнул между ее зубами. И его вторжение совпадало с легкими волнообразными движениями, которые он делал в самом центре ее тела. Она задохнулась и вздрогнула, когда огонь пробежал по ее коже. Мгновение спустя это чувство дошло до низа ее живота, слилось с расплавленным жаром у его ладони.

Он весь напрягся рядом с ней, мышцы его плеча, к которому она прислонилась, затвердели как камень. Долгие секунды он не двигался. Затем она почувствовала его вздох на своей щеке. Он медленно отодвинулся, опустил юбку ее платья на место. Она отвернулась, скрывая свой взгляд под ресницами.

В тот же момент она услышала перешептывания голосов со скрытым смехом. Горячее унижение настигло ее. Ей хотелось вскочить на ноги и оставить возвышение, потеряться среди низших, которые находились ниже солонки, удалиться в комнату, которую она делила со своими сестрами в девственной безопасности, и никогда больше не думать о браке или муже.

Это было невозможно. Что-то надо вытерпеть, какова бы ни была цена.

Она подняла подбородок и выпрямила спину, посмотрела прямо в серебристо-серые глаза своего жениха и заставила губы сложиться в улыбку.

– Вы получили расплату, сэр, и пусть она удовлетворит вас.

– Вряд ли, – сказал он с ленивой улыбкой. – Я боюсь, это только возбудило мой аппетит. Такой нежный кусочек, который я обнаружил, не могу дождаться, когда попробую все целиком.

– Сэр!

– Хотя я считаю, что после того, что мы разделили, вы можете называть меня Рэнд.

Он имел в виду их клятвы. Что касается того, что он хотел попробовать, он не мог иметь в виду – нет, конечно, нет! Он только пытался встревожить ее.

Она не могла позволить ему добиться желаемого. Или, по крайней мере, не могла позволить, чтобы он это узнал. Контролируя свое воображение с отчаянным усилием, она отвернулась от него и взяла маленький кусочек мясного пирога, который остался на тарелке между ними. Она укусила его, намереваясь не показывать виду, если он ее убьет. А он может, подумала она, жуя и глотая через силу. Она не могла сказать, что было внутри слоеной корочки. Она ничего не почувствовала во рту, кроме праха и сожаления.

Свадебный турнир проводился на полях Тотхилл-Филдс в окрестностях Вестминстера. Открытая местность, обсаженная группками деревьев, была местом, где проводилась ежегодная трехдневная ярмарка, травля собаками привязанного быка, схватки медведей с собаками, петушиные бои и казни через повешение. Для короля, королевы, их приближенных и почетных гостей был построен павильон, покрытый навесом, чтобы можно было спрятаться от августовского солнца. Кроме того, сегодня для состязания были поставлены островерхие белые палатки для рыцарей и их лошадей. Все остальные сидели на своих лошадях или на повозках, образуя неровные ряды с обеих сторон. Некоторые привезли сарациновые ковры, стулья и корзины с провизией для большего комфорта, а также слуг с опахалами, чтобы отгонять жару и мух. Позади титулованных особ шумной, беспокойной толпой теснились горожане. Среди них ходили продавцы эля, вина, тортов, и пирогов, и диких фруктов, промышляли вездесущие карманники и попрошайки.

Как и предсказывал Брэсфорд, это должен был быть не цивилизованный рыцарский турнир, на котором противники в доспехах, вооруженные копьями, бьются один на один.

Это было жестокое побоище. В гуще схватки телесные повреждения и вражда были неизбежны. В Англии и в Европе такого рода турниры проводятся только для развлечения королей, в них запрещается участвовать чистокровным аристократам.

В этой маленькой битве рыцари выстраиваются в две шеренги на противоположных сторонах поля. По сигналу противники скачут навстречу друг другу. Сходятся посредине со страшным лязгом. Единственным оружием, которое разрешалось, были мечи, притупленные на концах, и щиты. Рыцаря, уклонившегося от драки, могли догнать, схватить и удержать для выкупа. Воин, которого посчитают самым храбрым, сильным и искусным в битве, получит большую награду от короля. Бывало, что смертельные раны наносились острым оружием, что только подогревало жаждущую крови толпу.

Солнце палило нещадно, от копыт лошадей, которые бродили по полю, поднималась пыль, и толпа гудела, как растревоженный пчелиный улей. Под навесом, где Изабель сидела как почетный гость, стоял горячий воздух. Она обмахивалась листом пергамента, вставленным в изогнутую ивовую раму, но все равно чувствовала, что лицо горит. Ее самым большим желанием было находиться где-нибудь в другом месте. Она никогда не присутствовала на побоищах, но слышала о них. Она не горела желанием увидеть, как над кем-то будут насмехаться за его неуклюжесть или трусость, кого-то порежут острием меча, выбьют из седла и затопчут, покалечат или еще хуже. То, что король приказал провести турнир в день ее бракосочетания с Брэсфордом, могло быть честью, от которой она бы с радостью отказалась.

По-видимому, было неизбежно, что ее муж и Грейдон займут противоположные стороны поля. Массивная фигура виконта Хэнли виднелась рядом с ее сводным братом, а единокровный брат Брэсфорда Уильям Мак-Коннелл, видимо, был распределен в тот же отряд, что и Рэнд. Она узнала еще нескольких воинов по цветам их одежд и развевающимся флажкам, отмеченным гербами и эмблемами, – кабан Грейдона, медведь виконта, ворон Брэсфорда, – но не могла вспомнить имена их всех. Отчасти причиной было то, что они не оставались на одном месте, а ездили туда-сюда, чтобы размять мышцы, проверить надежность своего снаряжения или успокоить коней.

Она держала в поле зрения бело-голубой флажок Брэсфорда, на котором был изображен черный ворон с расправленными крыльями. Вместе со своим оруженосцем Дэвидом он, казалось, изучал площадку, где в назначенное время произойдет главное столкновение. Он ездил верхом, устремив взгляд в землю, покрытую травой, рыская вперед-назад, хотя она не была уверена в том, что он ожидал что-то найти. Возможно, это было просто мерой предосторожности против неожиданностей в виде сырой, неровной земли или кроличьих нор.

Наконец он, казалось, был доволен, так как некоторое время спустя развернул коня, оставил своего оруженосца и медленно подъехал к павильону. Король Генрих как раз усаживался на трон, и Брэсфорд поприветствовал его во всеми формальностями, прежде чем повернуться к ней.