Текст книги "Только по любви"

Автор книги: Дженнифер Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 14

Мало кто возвращался из заточения в Тауэре.

Изабель, сидя в кровати прямо, пока топот обутых в сапоги ног не стих, была поражена в самое сердце. Она не могла дышать. Ее руки дрожали, она вцепилась в простыню, прижимая ее к себе. То, что Рэнда увели, чтобы запереть в тот древний дворец у Темзы, который часто использовался как тюрьма, было ударом. В то же время это казалось непостижимым. Здесь, должно быть, какая-то ошибка.

Генрих и его мать знали Рэнда в течение нескольких лет. Они с королем разделили тяготы изгнания и триумф завоевания короны на поле битвы. Генрих бы не позволил выдвинуть это новое обвинение, не позволил бы повесить Рэнда.

Действительно ли не позволил бы?

Вспоминая сомнение в глазах Рэнда, когда она сказала, что пойдет к Генриху, и признание в его словах, сказанных тихим голосом, она подумала, что у него нет веры в королевское вмешательство. Неважно. Оно предстоит.

Она позаботится об этом, потому что она не могла вынести, чтобы кто бы ни было, устроивший такой презренный заговор против Рэнда, взял над ним верх. Это было бесчестно и несправедливо, что он должен был страдать от королевского греха и его последствий. Ее намерения не касались того, что она могла или не могла чувствовать к нему. Конечно, нет. Они будут воплощены из преданности мужу. Это все.

На одно мгновение она почувствовала почти отчаянный порыв задернуть балдахин, натянуть простыню на голову и искать забвения во сне. Несомненно, арест окажется ночным кошмаром, когда она снова проснется.

Нет, и снова нет. Не было времени спать или прятаться – у нее не было на это времени. Она должна встать и действовать. Жизнь Рэнда могла зависеть от этого.

Через час она вышла из комнаты. Одевшись в платье из дамаста цвета морской волны и надев головной убор, отделанный кружевом, с которого свисала кружевная вуаль, развевавшаяся за ней как крылья, она направилась в королевские апартаменты. Однако не все время она потратила на туалет, подходящий для королевской аудиенции. Она также послала Дэвида и Гвинн собрать все необходимое, о чем она могла подумать, чтобы скрасить тюремное заключение ее мужа, – от сухой одежды и сапог до книг, пера, пергамента и бруска чернил, также лютню, вино, и сладости, и деньги, чтобы купить более существенную пищу и напитки у охраны.

Это ничего не значило, что она проявила такую заботу, конечно, нет. Простая доброта требовала этого.

Король не принимал. Он взял своих гончих, несколько избранных джентльменов и поехал на охоту.

Гнев закипел в венах Изабель при этих известиях. Покинув королевские апартаменты и направляясь в большой зал, она почти бежала. Как мог Генрих вести себя так, как будто это был обычный день, ничем не отличающийся от других? У него, должно быть, такое холодное сердце, как утверждают все, раз он мог уехать, когда его другу грозит смертельная опасность.

Охота, конечно! Выпускать большого хищника с когтями острыми как ножи в небо, чтобы он набросился на беззащитных голубей и жаворонков, едва ли было честной охотой, по ее мнению. Это было, безусловно, типичным королевским развлечением, когда что-нибудь или кто-нибудь мог умереть к удовольствию короля.

Она прошла мимо Уильяма Мак-Коннелла, не замечая его там, где он сидел рядом с кабинетом, разговаривая с другим джентльменом. Только когда он встал со скамьи, низко поклонившись, она остановилась.

– Леди Изабель, минутку вашего времени, я прошу вас.

Ее реверанс был таким неглубоким, что от него даже не образовалась складка на подоле ее платья.

– В другой раз. У меня есть важное дело, как вы должны знать.

– Да, к сожалению. Вы знакомы с Дерби?

Она едва заметила мужчину рядом с Мак-Коннеллом. Это был Томас Стэнли, граф Дерби, третий муж матери короля. Он получил глубокий реверанс и улыбку в ответ на официальное представление. Он отвесил ей красивый комплимент, но сразу же откланялся, ссылаясь на дела.

– Хороший человек, – сказал Мак-Коннелл, когда они смотрели, как тучная фигура графа удаляется по коридору, – из тех, кто способен на понимание.

– О, в самом деле. Он отлично понимает, что лучше, чтобы его не видели с женой обвиняемого в убийстве.

– Вы злитесь, и кто может винить вас? Но нет, я имел в виду, что граф позволяет своей госпоже жить отдельно от него, сопровождая своего сына. Говорят, что она хочет подать прошение в суд об отдельном месте проживания. Решительный шаг, согласитесь.

Согласиться было бы неразумно, особенно если учесть, что королева-мать хотела бы остаться при дворе. Такие оговорки могли означать для ее мужа немедленное изгнание.

– Я уверена, – сказала она ровно, – что вы заговорили со мной не для того, чтобы поговорить о брачной договоренности леди Маргарет.

Он слегка улыбнулся, посмотрев вниз на нее:

– Только в том, что она может отражать вашу.

– Мою?

– Смотря какой выбор вы сделаете. Вы можете свободно вернуться в комнату, которую делили со своими сестрами, если хотите, или даже под протекцию Грейдона.

– Зачем мне делать что-нибудь из этого?

– Вы сейчас одна, – он сказал рассудительно. – Никто не подумает о вас плохо, если вы предпочтете покинуть двор.

Он пытается узнать, подумала она, опечалил ли ее арест Рэнда или она почувствовала от этого облегчение. Она не доставит ему такого удовольствия.

– Кроме, возможно, короля, который, видимо, посчитал проживание отдельно от моего мужа необходимостью.

– Его королевская прерогатива. Вы шли, поругавшись с ним?

– Его Величество отсутствовал, – сказала она, подняв подбородок.

– О да, я совсем забыл. Вы можете, если хотите, излить свой гнев на меня.

– На вас? – Он должен был прекрасно знать, что Генрих был на охоте, подумала она. Его обязанность знать это. Удивительно, что он не поехал с ним.

– Я уверен, вы сердитесь на меня за арест вашего мужа, так же как и на короля.

– Не на вас, сэр, а на ту роль, которую вы сыграли.

– Вы успокоили меня. Я только подчинялся воле Генриха, когда ворвался в вашу комнату сегодня утром.

Вспышка в голубизне его глаз заставила ее внезапно осознать, что брат Рэнда видел ее голой в кровати. Правда, она была закрыта простыней, но он должен был заметить, что она обнажена. Возможно, что запах близости задержался вокруг нее как свидетельство того, как она и его единокровный брат развлекались всего лишь некоторое время до этого.

Его щеки горели от неловкости. Это чувство раздражало ее, поэтому она сказала не раздумывая:

– Так же как исполняли свой долг, прервав свадьбу в Брэс-форд-Холле?

– Да, в самом деле, хотя я думал, что в тот раз вы были благодарны.

Она и была, хотя ничего не заставит ее признаться в этом в данный момент.

– Это ли не бесчестно прикрываться долгом, который позволит вам вернуть себе Брэсфорд-Холл и его земли?

– Мое положение незавидное, я признаю. Переживать за моего единокровного брата, в тот момент как я провожаю его в тюрьму, сожалеть о его возможной судьбе, хотя она может принести мне пользу? – Он беспомощно развел руками. – И все же Брэсфорд, который хранит все мои детские воспоминания, был местом проживания моей семьи поколение за поколением.

– Которое ваш отец потерял из-за своих ошибок.

– Или из-за преданности другому Ланкастерскому королю, совсем другое дело, вы согласны? – Мак-Коннелл покачал головой. – Я предполагаю, что Рэнд успел до меня со своей версией этой истории. Я сомневаюсь, что она такая же, как моя, но не могу согласиться с фактами.

– А как вы объясните то, что служили Эдуарду IV, который убил этого короля, и Ричарду Глостерскому после него?

– А как бы вы поступили? Я был юношей без гроша в кармане, когда Эдуард взошел на трон. Аристократы тоже хотят кушать. Сотни других делали то же самое. Эдуард был сильным и имел сыновей, чтобы основать династию. Кто мог подумать, что он умрет молодым или что Ричард захватит корону.

– Или убьет своих племянников, чтобы сохранить ее.

– И это тоже, к сожалению, – согласился он со вздохом.

– Но затем вы оставили Ричарда на Босвортском поле.

– Но я правда сражался, так что заслужил мое нынешнее положение.

Это была правда, хотя кто знает, кому был предан этот мужчина в действительности. Возможно, что, как и другие, которые смотрели, куда дунет ветер, он не был предан никому, кроме себя.

– Но вы не получили обратно ваши семейные земли, – отметила она.

– Пока не время для этого.

– Вы должны понимать, что даже если их отберут у Рэнда, нет гарантий, что их отдадут вам, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Право собственности будет возвращено Генриху, который может предпочесть получать с них доход вместо того, чтобы покупать вашу преданность.

Если он и уловил язвительность в ее словах, то не отреагировал на нее.

– Тогда я должен сделать себя более ценным для него.

– Я уверена, вы найдете путь. – Она отступила в сторону, как будто собираясь обойти его.

– Подождите, пожалуйста, – воскликнул он, положив ладонь на ее руку, чтобы остановить ее движение. – Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня как на страшного человека в этом деле.

Она опустила глаза на его руку, стоя чопорно и молча, пока он не убрал ее.

– Как еще я могу смотреть на вас, – спросила она, – особенно увидев шрамы моего мужа?

Он озадаченно нахмурился, но внезапно его лицо разгладилось.

– Его шрамы, да. Это было так давно, что почти стерлось из моей памяти.

– Как и из его. Хотя я считаю, что это сложно забыть.

– Это было зло, я согласен. Но я был маленьким и гордым, и не привык делить с кем-то любовь отца. Рэнд рассказывал вам, что старина выпорол меня хлыстом в качестве наказания?

– Он сказал мне, что его привели в дом учиться у вашего учителя.

– Также делить со мной комнату, мою одежду, мое охотничье снаряжение и моих собак. – Мак-Коннелл криво улыбнулся. – Я не был счастлив, но привык. Со временем мы примирились с нашими отличиями, Рэнд и я. Было необходимо выдержать нашего учителя, который испытывал большую симпатию к березовому пруту, чем было необходимо, также пережить учителя по ратному делу в Пембруке, которому нравилось, когда сыновья аристократов бились о столбы с мишенью.

Она поймала его быстрый взгляд, который, казалось, спрашивал, была ли она знакома с этой мишенью для практики с человеческий рост, которая крутилась, когда по ней ударяли копьем, нанося болезненный удар любому, кто не успевал отскочить. Конечно, она знала ее по тренировочной площадке ее отца. Игнорируя его остроту, она сказала:

– И все же вы низвели вашего единокровного брата до положения вашего оруженосца в то время.

– Правда, леди Изабель, – сказал Мак-Коннелл, качая головой. – Он был незаконнорожденным, в конце концов.

Это было так просто для него, подумала она. Его невозможно было винить, ведь недавно она думала так же.

– Несмотря на это сэр Рэнд получил свое рыцарское звание, дружбу будущего короля и право называться Брэсфордом из Брэсфорд-Холла.

Уильям Мак-Коннелл удивленно поднял брови, возможно, из-за того, что она выступила в защиту.

– Верно, леди Изабель, но сейчас он узник в Бэлл Тауэр, одной из самых охраняемых башен на территории Тауэра. Если он будет осужден по обвинению, которое выдвинуто против него, его лишат всего, что он имеет, как и его жизни. Есть только одно, что он может сохранить по Божьим законам, чему любой мужчина должен завидовать.

– И что же это?

Он наклонил голову:

– Вы, прекрасная леди, его жена.

– Пожалуйста, – сказала она, отмахнувшись. В памяти всплыло утверждение Рэнда, что его единокровный брат желал ее. Может ли это быть? Думал ли Мак-Коннелл о том, что ему отдадут жену вместе с поместьем, возможно, вдову его единокровного брата? Эта мысль привела ее в ужас.

– Вы обижены, и я уважаю это. Нет, я почитаю вас за это. Все же я бы хотел, чтобы вы знали, что вы не будете чувствовать себя покинутой в этом деле. Я обещаю помогать вам во всем, ради моего брата.

– Ради Рэнда, – сказала она и не потрудилась скрыть недоверие.

– Как я позаботился о его благополучном пребывании в его комнате в Тауэре, приказав, чтобы его тюремное заключение было, по возможности, сносным.

– По крайней мере за это я вас благодарю. – Ее голос смягчился, когда она сделала эту уступку. Она могла быть почти милосердна к нему.

– Я не мог сделать меньше. Его заключение может быть долгим, прежде чем состоится суд.

– Или нет, если удастся убедить Генриха проявить благоразумие.

Мак-Коннелл нахмурился:

– Вы не слышали? Через день-два Генрих уезжает в путешествие по стране. Он будет медленно двигаться на запад в течение нескольких недель, чтобы оказаться в Винчестере как раз к родам королевы.

Страх охватил Изабель:

– Он точно не…

– Повесит Рэнда до отъезда? Вряд ли. Мой брат может, как сэр Томас Мэлори и многие другие, «гостить» в Тауэре в течение десятилетий.

– Его также могут освободить.

Что он ответил, она не могла сказать, поскольку ушла от него быстрым шагом. Он остался там, где стоял, удивленно смотря ей вслед. Она чувствовала его взгляд на спине, пока не вышла из его поля зрения.

Она замедлила шаг, борясь со странной опустошенностью, когда покинула комнату короля и пошла по длинной колоннаде, которая вела из одного крыла дворца в другое. В один момент она была одна, а в следующий рядом с ней появился Дэвид. Он не стал делать из этого много шума, а просто выскользнул из-за столба и зашагал в ногу с ней.

Она посмотрела в его сторону, заметив мрачность в красивых юношеских чертах. Тут она совсем сникла.

– Ты видел его? – спросила она, говоря тихо и наблюдая за придворными, которые сновали вокруг них. Дэвиду не было необходимости говорить, кого она имела в виду.

– Да, миледи.

– И он был в порядке? – В подсознании у нее сидел страх, что Рэнда могли избить, даже мучить, чтобы добиться признания в предполагаемых преступлениях.

– Да, миледи.

– Ты смог отдать ему вещи, которые я послала?

– Да, миледи, – сказал он, затем, заметив предупреждающий взгляд в ее глазах, ответил более полно. – Я отдал их в его собственные руки, но мне не разрешили говорить с ним. Его комната небольшая, хотя и не камера, и он не обязан делить ее.

От облегчения у нее ноги заплелись на мгновение. Возможно, что влияние Мак-Коннелла было небесполезным. Пока с Рэндом обращаются не как с обычным преступником, оставалась надежда.

Они прошли несколько ярдов, пока она не заговорила снова:

– Он…

– Нет, миледи. Никаких сообщений.

Слабая улыбка дернула уголок ее рта в ответ на его восприимчивость.

– Как ты догадался, что я спрошу?

– Сэр Рэнд хотел знать то же самое.

Эта мысль волной боли пришла через нее. Рэнд спрашивал о сообщении, а она ничего не послала. Ее ум был занят другими вещами, конечно, но было бы так легко передать несколько слов ободрения.

– Он спрашивал что-то ещё?

– Нет, миледи.

Нет, он бы не стал, подумала она. Было слишком рано для новостей. Снова взглянув на юношу, она увидела, что он шел рядом с ней с грацией придворного, таким же длинным и мощным шагом, которым ходил Рэнд, или настолько похожим на него, насколько он мог. Особенная нежность коснулась ее сердца.

– Я знаю, что сэр Рэнд наказал тебе оставаться рядом со мной, – спокойно сказала она, – но тебе не нужно проводить все время на посту. Если у тебя есть другие дела, которые нужно сделать, я прекрасно обойдусь сама.

Парень повел мускулистым плечом, накачанным, несомненно, в ходе практики владения мечом у своего хозяина:

– Мне больше нечего делать, миледи. Я вернул Тень из города в стойло во дворце. Я также отдал мокрую одежду сэра Рэнда прачке, те вещи, которые он мне передал, переодевшись.

Она была рада узнать, что ему разрешили использовать свежую одежду, которую она собрала для него. Однако это было напоминанием того, что она не знала, где он был прошлой ночью или, точнее, что он делал за пределами дворца.

Каким холодным он был, когда проскользнул в кровать рядом с ней. Она собиралась отказать ему в близости после его побега и полуночных хождений, но это было невозможно перед лицом его вожделения. Более того, она загорелась, как порох, в то же мгновение, когда он дотронулся до нее, цеплялась за него в неистовстве желания, такого сильного, что она содрогалась от него, как он дрожал от холода рядом с ней. Страсть, которая проскочила между ними, была всепоглощающей, испепеляющей, так что они сцепились на матраце, крича, как воины при смерти. Это была действительно крайность, яростное и бурное завершение, и в подтверждение этого у нее были болезненные ощущения этим утром. Все же она не могла поверить, что мужчина, который обнимал ее, который заставил ее скакать на нем, как какое-то магическое создание, мог прийти к ней сразу после убийства Жюльет д’Амбуаз.

Она отказывалась верить в это.

Прочистив горло от необъяснимого комка, она заговорила, не смотря на Дэвида:

– Ты знаешь, где был сэр Рэнд прошлой ночью?

Дэвид послал ей молниеносный кобальтовый взгляд, прежде чем отвести глаза, быстро покачав головой.

– Но ты же знаешь, как все было. Я предполагаю, что вывести Тень к кузнецу в город было уловкой, чтобы сэр Рэнд мог воспользоваться им, когда покинет дворец.

Искра чего-то, что могло быть уважением к ее сообразительности, загорелась в его глазах, прежде чем он неохотно кивнул.

– Ты также должен знать, когда он уехал и когда вернулся, так как ты поставлял средства для поездки. Ты знаешь, почему он поехал?

– Он получил послание.

– Какого рода, прошу тебя?

Дэвид поджал губы и не ответил, но Изабель не сдалась. За короткое время она узнала точно, какое сообщение получил Рэнд и что оно было в руке дамы.

– Так он поехал встретиться с этой леди. Да и его видели рядом с тем местом, где умерла мадемуазель Жюльет. Тогда очевидно, что послание должно было быть от…

– Она была мертва, когда он приехал туда. В этом он клянется.

– Да, – прошептала Изабель. Она верила в это без сомнений, что было достаточно странно. Но думать по-другому было просто невозможно.

– Похоже, кто-то не хотел, чтобы он говорил с ней.

– Или не хотел, чтобы она говорила с ним.

– Разве это не одно и то же? – спросила она, нахмурившись.

– Нет, миледи, если она могла сказать ему что-то важное.

Она могла только согласиться:

– Есть ещё одна возможность.

– Да, – сказал он, его юношеское лицо помрачнело. – Они хотели, чтобы она умерла, но собирались переложить вину за это на него.

Это казалось настолько вероятным, что не было смысла отвечать. В любом случае боль от этого была слишком острой, чтобы говорить. Они продолжали идти молча, в большом зале он ее покинул.

Король оставался недоступным. На следующий день Изабель пришла к комнате для аудиенций и попросила доложить о себе. В этот вечер она ушла, не будучи принятой. Генрих не мог уделить ей даже одну минуту, когда проходил из одной комнаты в другую с заново набранной королевской охраной и своей свитой. Она была как будто незнакомкой, судя по вниманию, которое он уделял ей.

Тем временем распространялись слухи, поднявшие вихрь догадок, ехидного смеха и невероятно злых обвинений. Изабель была избавлена от худшего, возможно, потому что мало кто хотел, чтобы его видели говорящим с ней, но она слышала достаточно от сестер, Гвинн и Дэвида, чтобы догадаться об остальном. Чего она не могла избежать, так это перешептывания и хихиканий за спиной. За ними таилась скрытая враждебность, или так казалось, как будто она разделяла вину, приписываемую Рэнду.

Это не имело значения. Она не сдастся. Она отказывалась украдкой уйти, не будучи услышанной, не попросив хотя бы один раз обоснования обвинений, брошенных Рэнду. Ей было нужно, чтобы кто-нибудь рассказал ей, что будет с мужем и дал ей разрешение его посетить.

Никакой аудиенции не предвиделось. Ее вопросы остались без ответа. Рано утром на третий день после ареста Рэнда Генрих собирался отбыть в поездку по стране.

Множество тех, кто будет путешествовать вместе с королем в его медленной поездке, собралось во внутреннем дворе за пределами дворца. Почетная знать, воины с боевыми конями в полном снаряжении, придворные, менестрели, танцоры, шуты, священники и слуги – все беспорядочно бродили вокруг повозок с багажом. Наконец появился Генрих в окружении королевской стражи. Они сели на коней и процессия двинулась. Шум и суматоха растаяли вдали. Вестминстер стал таким тихим, как будто вся жизнь покинула и город, и дворец.

Дни проходили один за другим, бесцельно и тоскливо. Изабель чувствовала, что попала в цивилизованное чистилище, она была при дворе, но вне его круга, замужем, но не настоящей женой в отсутствие Рэнда, утратившая стремления и радости жизни. Она спала, но не чувствовала себя отдохнувшей, ела, но не была голодна. Казалось, она ждала чего-то и одновременно боялась, что оно никогда не произойдет или произойдет слишком скоро.

Однажды на рассвете через неделю после того, как Рэнда забрали, она стояла у окна своей комнаты. Она отламывала кусочки хлеба, который предназначался ей на завтрак, кроша их на подоконник. Полдюжины маленьких птичек чирикали и щебетали, принимая щедрый дар, который она разбрасывала перед ними. Среди них был воробей, который подошел поближе, наклонив головку набок и смотря на нее.

На Изабель нахлынули воспоминания о Рэнде. Он стоял у окна, прекрасный в своей наготе, держа воробья, который уселся на его большой палец. На его лице отразилось удивление от доверия маленького существа, и он повернулся, чтобы разделить его с ней. Насколько моложе он выглядел в ту минуту, такой юный, каким он мог быть, когда был юношей, до того, как дворцовые интриги и государственные дела поймали его в свои сети.

– Нет, сэра Рэнда нет здесь сегодня, чтобы покормить тебя, – сказала она тихо маленькому крылатому созданию. – Да, я уверена, что ты скучаешь по тому, как он свистел тебе. Возможно, ты мог быть полетать вокруг Тауэра позднее. Я уверена, что он бы хотел увидеть…

В горле встал комок, как будто его сжала гигантская рука. Она глубоко вздохнула, несмотря на боль. Она не была замужем достаточно долго, чтобы скучать по своему мужу, конечно, нет. Почему тогда ей было так больно думать, что он заперт в старом замке у Темзы?

В дверь спальни постучали. Хотя это был легкий стук, птицы улетели. Изабель повернулась, чтобы пригласить того, кто был снаружи, войти.

– Ты встала, хорошо, – сказала Кейт, с треском открыв дверь и просунув голову в дверной проем. Ее взгляд остановился на красных глазах Изабель. – Ты не заболела?

– Ничем подходящим, – сказала она со слабой улыбкой. – Входи, дорогая сестра, составишь мне компанию. Ты завтракала?

– Давно. – Кейт, встававшая раньше всех из трех сестер, говорила с добродетельным видом, проскальзывая внутрь и крепко закрывая за собой дверь. – И хорошо, кстати. Я как раз поворачивала за угол внешнего коридора, когда ко мне подошел мальчик. Он спросил, не твоя ли я сестра, и когда я сказала, что да, он дал мне это.

Из сумки, которая висела на шнурке на ее талии, она достала пергамент, сложенный квадратом и запечатанный воском. Страх охватил Изабель при его виде. Он был так похож на тот, в котором ее просили прийти в аббатство так много дней назад.

– Какой мальчик? – спросила она, не делая никаких движений, чтобы взять послание.

– По виду просто уличный мальчишка. Он никак не связан с дворцом, я могу поклясться. Я дала ему шиллинг, хотя он сказал, что ему уже заплатили за доставку.

Это необязательно должно было быть послание от того же мужчины. Сотни сообщений доставлялись во дворец каждый день уличными мальчишками, желающими заработать монету или две. На самом деле это был способ, которым Рэнд мог ухитриться послать сообщение, если ему представилась такая возможность.

Шагнув вперед с внезапной решимостью, она схватила пергамент и сломала печать. Когда она стряхнула кусочки воска в протянутые руки Кейт, ее сестра подошла к окну, чтобы выбросить их. Изабель развернула послание, пробежала взглядом по строчкам.

Обращения не было. Инструкции были краткими и по делу. Она может добиться свободы от ненавистного брака, поклявшись перед королевским советом, что ее мужа не было во дворце с сумерек до времени далеко за полночь в день прискорбной кончины мадемуазель. Она также должна сказать, что руки у него были в крови, когда он вернулся в их комнату.

Ни подписи, ни печати в конце страницы. Почерк был четким, как будто послание было написано писцом, которому заплатили за него. Такие меры предосторожности могли быть приняты из-за того, что автор боялся, что его руку узнают, или это могло быть просто, чтобы быть уверенным, что кто бы его ни послал никогда не будет связан с его последствиями.

Ей хотелось разорвать листок на тысячу кусочков. Или оставить его на видном месте в уборной в корзине с сеном, которое предназначалось для подтирания, чтобы кто-нибудь использовал его для более подходящей цели.

– Что такое, Изабель? Ты в порядке? Плохие новости? Это… это Рэнд?

– Нет, нет, – сказала она, быстро встряхнувшись. – Это пустяки.

– Да и предполагаю, известие о том, что королева родила тройню, все наследники мужского пола, тоже было бы пустяком.

Этот комментарий получил кривую улыбку.

– Это не так важно, безусловно, всего лишь просьба, чтобы я помогла повесить моего мужа, дав показания против него. И ложные сведения, если тебе будет угодно.

– Ты не хочешь?

– Поразительно, не правда ли? – На краю сознания всплыл намек на идею, связанную с этим фактом, хотя она не могла полностью осмыслить ее.

– Едва ли. У тебя всегда было нежное сердце, дорогая Изабель, хотя ты пытаешься это скрыть. Что ты будешь делать?

– Ничего, так как не знаю, куда отправить отказ.

Кейт выглядела жалостливо.

– Это твоя единственная мысль, отказать?

– Я могла бы отправить посланника к королю с официальным письмом, если бы думала, что он изволит прочитать его.

– Что, как он ясно дал понять, не доставляет ему удовольствия. Очень плохо, что его мать не здесь.

– Леди Маргарет?

– Ей нравится Рэнд, она использовала его в течение многих лет. Она также является тем человеком, который разработал план, который привел Генриха на трон, той, кто держит сердце сына в своих миниатюрных ручках. Она лучше всех понимает его, хотя они только и делали, что писали друг другу в течение нескольких лет, она, чья кровь является подтверждением его королевского происхождения, и таким образом…

Изабель подняла руку, чтобы остановить убедительный поток слов:

– Я понимаю, спасибо. Но она вряд ли вернется из Винчестера до родов королевы, даже если это не окажутся тройняшки.

– Ты права, – тяжело вздохнула Кейт.

– Если только, – сказала Изабель, в ней начала зарождаться надежда.

Ее сестра подняла голову:

– Да?

– Если только не убедить ее, что трон в опасности.

Тревога отразилась на лице Кейт:

– Изабель! Ты не будешь.

– Не буду? Она может увидеться со мной, даже если ее сын отказывается. Что касается опасности…

– Это два дня тяжелого пути до Винчестера, самое меньшее.

– Почти ничего по сравнению с долгим путешествием на север и обратно. Если Генрих послушает кого-то, так это будет его мать. – В уме она уже начала составлять список вещей, которые ей надо упаковать, и того, что она должна сделать.

– В этот раз я поеду с тобой, – заявила Кейт.

– Думаю, нет. Ты потребуешься здесь, где ты будешь навещать меня в моей комнате и докладывать о том, что я впала в меланхолию, всем, кто будет спрашивать.

– Но ты не… Ох!

– Или, возможно, приступ потовой лихорадки, которая подкосила многих, если считаешь, что это лучше послужит цели. Гвинн поможет тебе, принося еду, которую вы вдвоем можете съедать, чтобы поднос не возвращался на кухню нетронутым. Дэвид может раздобыть лошадь для меня, также одну для себя, так как он должен ехать со мной.

– Нет, правда, тебе потребуется большая защита чем…

– Пожалуйста, Кейт. Я не хочу втягивать тебя и Маргариту в это дело. Я не перенесу, если одна из вас подвергнется опасности из-за этого.

– Но ты не можешь. Предположим, что Рэнд узнает об этом. Что он скажет?

Он будет в гневе, подумала Изабель, или, вероятнее, в ярости из-за того, что она собиралась переманить Дэвида, чтобы он помог ей. Он в самом деле будет разгневан из-за того, что они собирались выехать без полного личного состава воинов.

– Ничего страшного, поскольку он надежно заперт на данный момент, – ответила она.

– А Грейдон?

– Может никогда не услышать о поездке, если повезет, – поспешно ответила Изабель. – А даже если и услышит, что из этого? Я замужняя женщина, по милости Его Величества, так что не должна больше отчитываться перед сводным братом. Нет, не продолжай ставить препятствия на моем пути, милая Кейт, так как у меня нет на них времени. Иди сейчас же и пришли ко мне Дэвида и Гвинн тоже, если можешь. Многое нужно сделать, и на это не так уже много времени.

Ее сестра сделала так, как она просила, хотя не без возражений и зловещих предупреждений. Когда она наконец ушла, Изабель стояла в центре комнаты, сложив руки перед собой. Она должна была быть охвачена страхом перед предстоящей поездкой, представляя всевозможные бедствия. Ее колени должны были трястись при мысли об аудиенции с матерью короля, так как она была суровой и набожной леди, которая не была столь благосклонна, чтобы терпеть дураков. Вместо этого чистейшее оживление бурлило в ее венах.

Она была вольна осуществить то, что решила, ухватиться за это, пройти свой собственный путь. Ощущение свободы разлилось по ее венам со сладким опьянением, как от неразбавленного вина. Никто не возражал ей, никто не требовал или ожидал подчинения его решениям. Она могла приходить или уходить по своей воле, в соответствии со своими собственными желаниями и разумом.

Это не будет продолжаться долго. Если что-нибудь случится с Рэндом, Грейдон или король снова будут контролировать ее и то состояние, которое она будет иметь. Если Рэнд выживет, это право вернется к нему. Но сейчас никто не руководил ею. Никто.

Она насладится этим, насколько это будет возможно.