Текст книги "Как поцеловать кинозвезду (ЛП)"
Автор книги: Дженни Проктор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 6
Флинт
– То есть, подожди, я правильно понимаю, – произносит мой старший брат Перри с недоверием на лице. Я следую за его взглядом в сторону кухни, через окно, на лужайку у бассейна, где Одри сидит в складном кресле и что-то строчит в маленьком блокноте в кожаной обложке. – Ты пустил на весь участок какую-то незнакомку только потому, что она хочет фотографировать… белок? – Он наклоняется через столешницу, хватает крекер и кусок сыра.
То, что именно Перри задаёт неудобные вопросы, неудивительно. Он самый старший, самый ворчливый и точно самый склонный замечать возможные проблемы.
Зато сюрпризом стало, когда вся моя семья нагрянула ко мне в дом с пакетами еды, под предлогом «спонтанной семейной встречи». Перри сказал, что его сын Джек хочет поплавать, но я бы поставил деньги на то, что это как-то связано с разговором, который у нас с Броуди был пару недель назад. Броуди считает, что мне одиноко. И, похоже, он убедил в этом остальных членов семьи.
Хотя надо отдать должное – Джек действительно плавает. Он и Лайла, жена Перри, сейчас у бассейна со всеми остальными. Тем не менее, я знаю свою семью достаточно хорошо, чтобы понять, что происходит. Это самое настоящее вмешательство.
От осознания, что они обсуждают меня и переживают за меня, хочется поёжиться. Но в то же время я скучаю по ним. Так что жаловаться на их приезд смысла нет. Тем более что они привезли еду. Мой брат Леннокс и его жена Тэйтум, оба шеф-повара, моментально захватили мою кухню, разложили закуски и заняли гриль – пообещали, что приготовят лучшие бургеры в нашей жизни.
Интересно, что Одри думает о моей семье. Или она настолько увлечена белками, что никого не замечает?
Я наблюдаю, как она встаёт и направляется к сахарному клёну на краю газона. Удобно, что белки устроили гнездо именно в его ветвях, хотя Одри сказала, что это довольно распространённое явление. Жизнь ближе к людям – меньше хищников.
– Она не совсем уж незнакомка, – наконец отвечаю я на вопрос Перри. Так засмотрелся на Одри, что чуть не забыл, что он спросил. – Клянусь, она безобидна. У меня неплохое чутьё на людей с двойным дном, а у неё его точно нет.
– Как у тебя с Клэр Макинзи было? – поднимает брови Перри.
Я хмурюсь. Иногда мне совсем не нравится, насколько хорошо моя семья в курсе всех подробностей моей жизни.
– Тут всё по-другому. Одри совсем не такая, как Клэр.
– Она отсюда, местная? – спрашивает моя сестра Оливия, откидываясь на спинку стула, чтобы взглянуть на Одри через окно. – Что-то лицо незнакомое.
– Без понятия, – говорю я. – Но Джони её проверила. Все документы в порядке. У неё докторская степень, публикации. Она надёжная.
– Я ни разу не видела белку-альбиноса, – говорит мама, подходя к столешнице. – Даже не знала, что такие существуют. – Она открывает холодильник и достаёт бутылку воды, протягивает её мне. – Вот, отнеси Одри. Похоже, она хочет пить. – Лицо мамы озорно светлеет. – Может, и есть хочет. Можешь пригласить её поужинать с нами.
Я беру воду, но поднимаю палец в предупреждении.
– Мам, это не то, о чём ты подумала.
Она пожимает плечами.
– А вдруг? Как узнаешь, если не попробуешь?
– Поверь, я знаю. – И дело не в том, что я не пытался. – Я точно не в её вкусе. Даже близко.
– Мне больно это признавать, – говорит Оливия, – но ты – Флинт Хоторн. Разве ты не в чужом вкусе по умолчанию? – Она подбрасывает дочку на колене.
– Только не в её, – отвечаю я. – Она даже не поняла, кто я, когда мы познакомились. И, честно говоря, с тех пор она ни разу не показала, что впечатлена.
– Ну, тогда отлично, – говорит мама. – Тебе ведь не нужна та, кто будет с тобой из-за твоей известности. Может, ты наконец нашёл ту самую, которой это не важно.
Мне нравится идея, что кому-то плевать на мою популярность, но как бы я ни крутил, она – часть моей жизни. Я стараюсь сохранить личное пространство, но актёрская профессия, сцена, любовь к вниманию – всё это неотделимо от меня. И, похоже, абсолютно не вяжется с интересами серьёзной биологини, изучающей дикую природу.
Я иду к двери на террасу.
– Только не устраивайте из этого спектакль. Никакого романтического подтекста. Она здесь ради белок. И только.
Я выхожу наружу и надеваю солнцезащитные очки. Мог бы и догадаться, что мама решит меня сосватать. Для неё достаточно, что Одри – живая и не живёт в Калифорнии – уже годится в невесты.
Я наблюдаю за Одри, приближаясь с бутылкой в руке. Она снова сидит в складном кресле, склонившись над блокнотом. Ручка мелькает в её пальцах. Волосы убраны в простой хвост, лицо сосредоточенное, сосредоточенное.
Она совсем не похожа на тех женщин, с кем я встречался раньше. Но в её естественной, спокойной красоте есть что-то цепляющее. Однажды бывшая девушка объяснила мне, что «естественный» образ требует кучи усилий: чуть-чуть макияжа, но не слишком, аккуратная причёска, но не чрезмерно. С Одри всё по-другому. Её красота – действительно без усилий. Наверное, именно поэтому она может раздражать тех, кто тратит часы, чтобы добиться похожего результата.
– Хочешь пить? – спрашиваю, когда подхожу ближе.
Одри поднимает глаза, и проходит секунда, прежде чем она фокусируется.
– О, спасибо. Было бы здорово.
Я откручиваю крышку и протягиваю бутылку. Слежу за её тонкими пальцами, испачканными землёй и чернилами, когда она берёт бутылку и делает долгий глоток. Ещё больше отвлекает изящная линия её шеи, когда она сглатывает.
Я прочищаю горло и отвожу взгляд. Надо брать себя в руки.
– Как успехи с наблюдениями? – спрашиваю я, чуть громче, чем нужно.
Одри оживляется.
– Великолепно. Просто невероятно. Я определила одну самку и троих бельчат, судя по всему, её детёнышей, и они… – Она резко останавливается, поднимает свободную руку. – Прости. Сёстры всё время твердят, что мои исследования никому не интересны. Но всё хорошо. Спасибо ещё раз, что разрешил мне здесь быть. – Она бросает взгляд через плечо, закусывает губу. – Особенно во время вечеринки.
– Это всего лишь моя семья, – говорю я. – Ничего особенного.
– Все эти люди – твоя семья?
Я оборачиваюсь, смотрю на толпу у бассейна, потом сажусь прямо на траву рядом с ней, вытягиваю ноги и скрещиваю лодыжки.
– Парень на трамплине – мой брат Броуди. Он преподаёт химию в местной школе. А летом водит группы на байдарках по Грин-Ривер. – Я указываю на Кейт, сидящую под зонтом с их малышкой. – Это его жена Кейт и их дочка Ривер. – Я смотрю на Одри и поднимаю бровь. – Да, они назвали ребёнка в честь реки. И нет, никто из нас не удивился.
Она улыбается, и внутри у меня всё сжимается. Я был прав. Её улыбка меня погубит.
– Парень у двери – Перри. Он самый старший. А Оливия, наша младшая сестра, они вдвоём управляют фермой Стоунбрук.
Она кивает.
– Слышала о ней. Яблоки, да?
– В основном. Ещё клубника. Выращивают всего понемногу. Ещё проводят мероприятия – свадьбы, встречи и так далее. – Я указываю на Леннокса и Тэйтум у гриля. – Это Леннокс и его жена Тэйтум. Они оба повара. У них теперь тоже есть дочка, только я не знаю, где она… А, вон, с папой. Её зовут Ханна, в честь мамы. А вон Оливия с детьми – Ашер и Мэгги, лезут в воду. Муж в отъезде, так что его одного и не хватает. А мама – вон там, у двери.
– Ух ты, – глаза Одри расширяются. – Надеюсь, ты не собираешься меня потом проверять, потому что я точно никого не запомню.
– Проверка будет обязательно, – говорю я. – Если хочешь наблюдать за белками, мне нужны имена, фамилии, возраст, профессия – всё.
Она толкает меня коленкой в плечо.
– Замолчи.
Я поднимаю глаза и улыбаюсь.
– Ладно, без тестов. Обещаю.
– Они все живут в Сильвер-Крике?
– Представь себе, да. Это, собственно, главная причина, по которой я вернулся. Не мог вынести мысль, что они все вместе, а меня нет.
– Даже не представляю, – говорит Одри. – Я живу с двумя младшими сёстрами, и иногда этого уже слишком. А тут…
– Много, – заканчиваю я за неё. – Сто процентов. Но почти всегда – того стоит.
– Думаю, с такой семьёй друзья особо и не нужны.
– Да, наверное, – говорю я, но, оглядываясь на всё это, понимаю одну вещь: мне всё-таки чего-то не хватает. В семье, где у всех кто-то есть, я один остаюсь один.
Я учусь мириться с этим. Моя жизнь всегда отличалась от жизни моих братьев и сестёр, но раньше это объяснялось карьерой. А теперь – по другим причинам. Личным. И от этого они кажутся куда более весомыми.
Я никогда особо не возражал против идеи встретить кого-то и осесть. Но теперь, когда мои братья и сёстры с головой погружены в семейную жизнь, мне особенно остро хочется того же самого.
Только не с кем-то вроде моей бывшей, вечно жаждущей славы.
Я поднимаю бровь, переводя взгляд обратно на Одри. Её не могло быть дальше от Клэр.
– Слушай, а какой у тебя любимый фильм? – спрашиваю я.
Она откидывается назад, будто вопрос её удивил.
– У меня?
– Я ведь не с белками разговариваю, – шучу я.
Она поднимает глаза и оглядывает деревья. Похоже, даже упоминание белок вызывает у неё рефлекс – проверить, где они. Потом смотрит на меня с ироничным выражением и перекидывает тёмный хвост через плечо.
– Кажется, у меня нет любимого. Я вообще не особо смотрю фильмы.
Я таращусь на неё. Она не смотрит фильмы? Кто вообще не смотрит фильмы?
– Совсем? – уточняю.
Она морщится.
– Понимаю, что это может звучать как оскорбление, учитывая твою профессию. Просто… не знаю. Мне трудно выделить два часа на что-то настолько… бессмысленное? – Последнее слово звучит как вопрос, словно она чувствует, что оно может не зайти.
– Бессмысленное, – повторяю я. Особо не обижаюсь. Мне не нужно, чтобы все подряд любили кино. Просто удивлён. И, может, чуть-чуть разочарован, ведь пока во всём остальном она мне нравится. – В этом и смысл – расслабиться. Получить удовольствие. Почувствовать… ну, не знаю. Радость.
– Есть и другие вещи, которые приносят радость, – говорит она, будто этого вполне достаточно, чтобы опровергнуть мою логику.
– Например?
Она делает ещё глоток воды.
– Иногда читаю.
– Научные книги?
Она закатывает глаза.
– Не всегда. Художественные тоже.
– Про науку?
– Или про природу, или… – Она шумно выдыхает, выпрямляясь. – Знаешь что? Нормально, что у меня другие интересы.
– Конечно. Если бы тебе нравились другие жанры кино – одно. Но чтобы совсем не любить фильмы? Не знаю, встречал ли я хоть кого-то, кто не любит кино.
– Вот уж на меня можно рассчитывать, – сухо бросает она. – Но не переживай. Быть белой вороной – ощущение мне знакомое.
В её словах звучит такая правда, что у меня ёкает сердце. Возникает странное желание – пригласить её на всё, во всё включить.
Через двор мама и Оливия машут нам от дома. Их улыбки чересчур широкие, а махания руками куда более активные, чем требует ситуация. Видно, сдерживают себя, чтобы не подойти. Я разворачиваюсь так, чтобы спиной прикрыть обзор, и полностью сосредотачиваюсь на Одри.
– А что, если ты просто не смотрела правильные фильмы? – спрашиваю я.
Она наклоняется, почесывая лодыжку – пальцы заныривают в высокий, совсем не гламурный треккинговый ботинок.
– Поверь, мои сёстры пытались, – говорит она. – Но моему мозгу… ему сложно замедлиться. А вот если хочешь посмотреть документалку про природу – я за.
– Я в прошлом году озвучивал документалку – про касаток.
Она оживляется.
– Мне она понравилась! Это был ты?
Я прочищаю горло и понижаю голос до того самого баритона, которым читал закадровый текст.
– Касатка, или косатка, крупнейший представитель семейства океанических дельфинов…
– Это и правда ты! – улыбается она. – Отличная работа.
Я не могу сдержать улыбку. Эта её улыбка… мне уже плевать, что она не любит фильмы. Что из всего, что я делал, ей знакома только документалка, которая едва ли занимает строчку в списке моих работ.
– Надо было побольше разговаривать, когда мы впервые встретились, – говорю я. – Может, ты бы меня тогда узнала.
Она закрывает блокнот и закрепляет ручку снаружи.
– А тебя и правда задело, что я не знала, кто ты? Ну, я ведь призналась, что фильмы не смотрю – это должно хоть немного сгладить. Я бы и других актёров не узнала.
– Вообще не задело, – отвечаю. – Наоборот, это было даже приятно. И сыграло тебе на руку. Именно потому, что ты так равнодушна, я спокойно разрешил тебе вернуться.
Она смеётся резко и громко.
– Ха! Сёстрам бы это услышать. Они постоянно подшучивают надо мной, мол, я чересчур занудная. Если бы они только знали…
– Так они не знают? – уточняю я.
– Они знают, что мы познакомились. Но не знают, что я прихожу сюда на наблюдения, – говорит Одри. – Я ведь обещала, что никому не скажу.
– Ну да, но это же твоя семья.
– Может и так, но они… скажем так, фанатки. А я не хочу, чтобы они каждый день выспрашивали, как всё прошло. И выкладывали в Инстаграме. Поверь, так лучше.
– Что ж, спасибо тебе за сдержанность. – Мы на секунду замолкаем, потом я спрашиваю: – Они правда просили тебя рассказывать всё по пунктам?
– Расскажи, что он сказал, – отвечает она на выдохе, подражая сестринскому тону. – И что он сделал. Во что он был одет? Ты его трогала? А он тебя?
Я усмехаюсь.
– Ты, наверное, терпеть этого не могла.
Она смотрит на меня с любопытством.
– Ты начинаешь меня понимать, Флинт Хоторн.
Если уж я и что-то понимаю, так это то, что эта женщина не похожа ни на одну из тех, кого я встречал. Она умна – это очевидно. Но в ней есть такая внутренняя устойчивость, которой я по-хорошему завидую. Одри Каллахан абсолютно не волнует, что о ней подумают. Настоящая. Вот нужное слово. Она искренне собой и это притягивает.
Я толкаю её коленку.
– Знаешь, что я думаю, Одри?
Она улыбается чуть застенчиво.
– И что же?
– Думаю, ты просто не те фильмы смотрела.
Она морщит лоб, словно не согласна.
– Сомневаюсь. Но если подберёшь что-то, что, по-твоему, мне подойдёт – я готова попробовать.
– Вызов принят, – говорю я. – Начну исследование уже сегодня. – Протягиваю ей крышку от бутылки, которую всё это время держал в руке. – Слушай, а ты голодна?
Одри берёт крышку – её пальцы касаются моих. И задерживаются чуть дольше, чем нужно, прежде чем она резко отдёргивает руку, опускает глаза и быстро закручивает бутылку. Потом прочищает горло.
– Что?
– Ты голодна? – повторяю я. – Еда вот-вот будет готова, и её полно. Можешь спокойно подойти, взять тарелку.
Она явно сглатывает. Её взгляд метается от меня к бассейну и обратно.
– Обещаю, моя семья никого не съест. Они хорошие. Свои. Сильвер-Крик.
Она кивает.
– Кажется, я училась в средней школе с Ленноксом.
Значит, она старше меня. Фиксирую про себя и добавляю в быстро растущий список всего, что меня привлекает в Одри Каллахан.
– А в старшую не в Сильвер-Крике ходила?
Она качает головой.
– Я училась в NCSSM. В Роли.
– Это Северокаролинская…
– Школа науки и математики, – заканчивает она. – Я правда была тем ещё ботаном, Флинт.
– Да ну? – говорю я. – Не заметил.
Щёки её заливает румянец, но по улыбке, которая расплывается на лице, видно – шутка ей понравилась.
– Серьёзно. Пойдём поешь с нами. Броуди – вообще фанат математики. Так что за столом точно найдётся кто-то, кто говорит на твоём языке.
Она кивает.
– Ладно. Если ты уверен, что твоя семья не будет против.
Да они будут только за. Но мне сейчас есть о чём подумать поважнее.
Например, какой фильм может изменить мнение Одри Каллахан.
Глава 7
Одри
Я улыбаюсь, когда мать Флинта, Ханна, опускается в кресло на другом конце длинного стола на террасе у дома.
– Как тебе бургер? – спрашивает она, пока я доедаю последний кусочек.
Я беру салфетку и вытираю пальцы.
– Честно? Возможно, это был самый вкусный бургер в моей жизни. Что в нём было такого особенного?
– О, да там, наверное, много всего, – отвечает Ханна. – Леннокс всегда пробует что-то новое. Но, думаю, именно трюфельное масло сделало его таким вкусным в этот раз.
Где-то в глубине сознания я понимаю, что происходящее – по-настоящему важный момент.
Я ужинаю в доме Флинта Хоторна.
С семьёй Флинта Хоторна.
Даже если меня не особенно впечатляют знаменитости, я всё-таки не настолько далека от реальности, чтобы не понимать, насколько это может поразить среднестатистическую тридцатилетнюю женщину.
Ох… тридцать.
Я до сих пор не привыкла к этому числу. Мои сёстры говорят, что я была шестидесятилетней с семи лет – мол, у меня энергетика пожилой женщины. Но одно дело – такая энергетика, и совсем другое – когда тело тоже начинает ощущаться возрастным. Мой тридцатый день рождения запустил в голове целый ураган тревог по этому поводу.
Я учёная. Я знаю, как всё работает. Знаю, что я уже родилась с тем набором яйцеклеток, который у меня есть, и с каждым годом их жизнеспособность снижается.
Даже не начинайте со мной разговор о том, насколько это несправедливо – мужчины могут становиться отцами хоть до девяноста пяти, если у них всё функционирует. А женщины? Нам, конечно, разрешили «всё иметь»: карьеру, образование, руководящие должности… Но если ты хочешь семью? То уж пожалуйста, влюбись до тридцати пяти. Без давления, конечно. Будто получить докторскую степень – это быстро. Будто во время аспирантуры у тебя вообще есть хоть какая-то личная жизнь.
Успеешь!
Женщины могут иметь всё!
Иногда хочется кричать.
Женщины не могут иметь всё. Не без серьёзных жертв. А ведь я действительно хочу всё. Я люблю быть учёной, но думаю, что могла бы полюбить быть и женой. Может, даже мамой… если мои яйцеклетки продержатся ещё немного.
Я оглядываю задний двор Флинта. Его братья и сёстры сидят, едят, нянчат младенцев. Оливия, его сестра, управляет фермой Стоунбрук вместе с Перри – значит, у неё получается совмещать и то и другое. А Тэйтум… кажется, она шеф-повар? Может, дело не в выборе между «или-или», а просто во времени.
И, возможно, мои сёстры правы, когда говорят, что если бы я больше времени проводила с людьми, а не с животными, всё выглядело бы не так безнадёжно.
Ханна смотрит поверх моего плеча и улыбается, указывая рукой.
– Смотри. Ради этого ты ведь здесь, правда?
Я оборачиваюсь и вижу пару белок, перебегающих по траве у бассейна, прежде чем они взлетают по стволу ближайшего дерева.
– Они забавные, правда? – Я качаю головой. – Хотя, наверное, не для всех. Это же просто белки. Я знаю, что это просто белки. Это даже смешно – думать, что кому-то может быть до них дело…
Ханна накрывает мою руку своей.
– Дорогая, нет ничего плохого в том, чтобы страстно любить свою работу. Я делаю мыло из козьего молока и отношусь к своим козам как к детям. Мои дети постоянно подтрунивают надо мной, но мне это приносит радость. И мыло, кстати, действительно хорошее.
Флинт опускается в кресло напротив матери, прямо рядом со мной.
– Оно правда хорошее, – говорит он. – Я заказывал его оптом, когда жил в Лос-Анджелесе.
Ханна закатывает глаза.
– Ты же знаешь, я бы просто прислала тебе коробку. Обязательно было всё делать через Джони, с оформлением заказов…
– Если бы ты прислала мне коробку, ты бы не позволила мне заплатить.
– Это же просто мыло, милый.
– А это просто деньги, мам, – отвечает Флинт, с теплотой глядя на неё. – И ты же знаешь, как мне важно поддерживать ферму.
Ханна долго смотрит на него, и я чувствую, как между ними происходит немой разговор. О деньгах? О мыле? О ферме? Я знаю их недостаточно хорошо, чтобы догадаться.
В конце концов Ханна усмехается.
– Как будто мыло что-то значит после всего остального, что ты сделал.
Я перевожу взгляд с матери на сына и обратно. Здесь определённо есть нечто большее. И мне безумно хочется понять, что именно.
Флинт проводит ладонью по лицу и отворачивается, но я всё равно замечаю, как розовеют кончики его ушей.
– Скажи, Одри, – говорит Ханна, возвращая разговор ко мне, – что делает твою работу такой важной лично для тебя?
В том, как она произносит слово «важной», есть нечто… знаковое. Я почти уверена, что она знает про незаконное проникновение. Я бросаю взгляд на Флинта – он, похоже, уже оправился от смущения, вызванного мамой, и теперь смотрит на меня с насмешливой полуулыбкой.
– Да, Одри. Что настолько тебя вдохновляет, что ты готова карабкаться по дикой местности, плевать на границы частной собственности и здоровенных охранников, лишь бы выследить белку-альбиноса?
Я закатываю глаза, но врать не буду – мне нравится, как он надо мной подтрунивает.
– Честно говоря, этот участок до покупки Флинтом принадлежал университету. Это был мой исследовательский лес – часть лаборатории. И я месяцами приходила на свои локации, никому до этого не было дела.
– Значит, ты признаешься, что месяцами нарушала границы частной собственности? – говорит Флинт всё тем же лёгким тоном.
Я морщусь и выдавливаю примирительную улыбку.
– Ну… да? Но если бы я перенесла эксперименты – столько данных бы потерялось!
– А университет в курсе? В курсе, как ты «незаметно» используешь лес?
Меня пронзает реальная паника. Нет, университет не знает. И они были бы совсем не в восторге.
– Эм… ну… – Я сглатываю.
– Эй. – Флинт касается моего запястья. От этого прикосновения по коже пробегают мурашки. – Я просто шучу. Никому ничего не скажу.
Я киваю, испытывая настоящую благодарность за эти слова.
– Мне сейчас меньше всего нужно проблем. Я три года работаю по одному и тому же гранту – фонд в Эшвилле. Но в последнее время чувствую, что финансирования на следующий год может не быть.
– И что это значит?
– Что мне придётся много работать. Писать новые заявки, искать спонсоров, строить связи. Это та часть моей работы, которую я не люблю. Деньги на исследования есть. Но найти их – совсем не просто.
Он хмурится.
– Обидно.
Я пожимаю плечами.
– Так бывает. Я стараюсь не переживать, пока не появится для этого серьёзный повод.
– Знаешь, ферма Стоунбрук почти в два раза больше участка Флинта, – говорит Ханна. – Леса у нас, конечно, меньше, – она машет рукой, – но если тебе подойдёт, ты можешь работать у нас на участке в любое время.
– Спасибо. Это очень щедро с вашей стороны, – говорю я.
Она тепло улыбается.
– А я всё равно бы хотела узнать – что именно заставляет тебя так любить свою работу?
Я бросаю взгляд на Флинта. Его открытое, заинтересованное выражение лица подталкивает меня к честному ответу.
– На самом деле, дело не только в белках, – говорю я, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком назидательно. – Большая часть моих исследований посвящена тому, как природа пересекается с жизнью человека. Белки – очень адаптивные существа. Они научились сосуществовать с людьми лучше, чем многие другие виды. Но когда мы сносим целые участки леса под ноль, это всё равно разрушает их среду обитания. Мы научились жить рядом с природой и даже уважать её, но нам ещё далеко до идеала. Мне, конечно, нравится узнавать новое – в этом суть науки, но глобальная цель в том, чтобы найти более гармоничные способы жить в природе, не разрушая её.
Я прижимаю ладони к бёдрам, внезапно почувствовав себя неловко. Это не в первый раз, когда я слишком увлекаюсь и начинаю разглагольствовать о вещах, интересных только мне. Я прикусываю губу.
– Прости. Наверное, это был куда более подробный ответ, чем ты ожидал.
– Мне нравится, – говорит Флинт тепло. – Я уважаю твою страсть и преданность. И полностью за то, чтобы жить в гармонии с природой, а не разрушать её.
– Думаю, тебе это удалось с домом, – отвечаю я. – Он выглядит так, будто всегда был частью этого склона. Не знаю, насколько это понятно звучит.
– Звучит абсолютно понятно, – говорит он. – И спасибо, что заметила. Именно этого я и добивался.
Он смотрит мне в глаза – спокойно, уверенно. И я отвожу взгляд, чтобы сделать вдох. Кажется, в его присутствии мои лёгкие просто не могут раскрыться до конца.
Ханна переводит взгляд с Флинта на меня, потом снова на Флинта, и уголки её губ чуть поднимаются.
– Ну надо же, – тихо произносит она.
Глаза Флинта тут же отрываются от меня и устремляются к матери. Он быстро прочищает горло, резко встаёт, так что стул падает позади него. Он неловко поднимает его, чуть не спотыкаясь, а затем задвигает обратно под стол и пятится назад.
– Я пойду возьму ещё салата. Кто-нибудь хочет ещё салата? Нет? Ну ладно.
Ханна хихикает ему вслед.
– Давно я такого не видела, – говорит она.
– Что именно? – спрашиваю я, опасаясь её ответа. Потому что я прекрасно знаю, чего хочу услышать, и это, пожалуй, самая безумная мысль, которая когда-либо приходила мне в голову.
Только бы она этого не сказала.
Пусть не говорит.
– Он растерян, – говорит Ханна. Она смотрит на меня лукаво. – Думаю, это ты его такой сделала.
Я смеюсь чересчур громко, хотя внутри во мне ликует какая-то дерзкая часть, которая не может поверить, что она действительно считает, будто я – я! – могу сбить с толку Флинта Хоторна.
– Ха! Нет. Я не… он бы… – Я качаю головой, как шестилетка, пытающаяся убедить маму, что не брала последнее печенье. – Я просто девушка, которая любит природу, – наконец говорю.
Она пожимает плечами.
– А он – просто парень, который любит кино.
Щёки у меня мгновенно заливает жар, и я прикрываю их ладонями, уверенная, что Ханна – да и любой другой, кто на меня сейчас взглянет – сразу увидит, как сильно я реагирую на её слова.
– Эм… как думаешь, Флинт не будет против, если я воспользуюсь ванной?
Мне нужно немного времени.
Или час.
Или три дня.
– Конечно, милая. Эта дверь ведёт на кухню, а дальше по коридору налево – там и найдёшь.
Я киваю и быстро ускользаю в прохладу дома. Но, чёрт возьми, если я думала, что это поможет мне прийти в себя, то очень сильно ошибалась. Снаружи дом Флинта довольно простой – камень, дерево, приглушённые землистые оттенки. А вот внутри… светло, современно и невероятно красиво. Чистые линии, огромные окна, свет повсюду, даже несмотря на наступающий вечер.
Гостиная, примыкающая к кухне, выглядит уютной и располагающей. Мебель кожаная, но такая мягкая, что хочется провалиться в неё с головой, а каждый диван и кресло покрыты пушистыми пледами в тон стен – приглушённого серо-голубого цвета. Я останавливаюсь у входа на кухню и снимаю ботинки, не желая заносить грязь в этот идеальный дом.
И тут же вспоминаю, как нелепо выгляжу. Не то чтобы я знала, что иду на семейное барбекю. Я пришла в рабочей одежде. Обычно я чувствую себя вполне комфортно в мешковатых брюках-карго – они невероятно практичны. Много карманов – для блокнота, телефона, карт памяти, бальзама для губ… Но мои сёстры подшучивали надо мной достаточно, чтобы я знала: особенно в сочетании со старой растянутой футболкой по биологии из студенческих времён – это не то, что можно назвать «привлекательно».
И всё же, я никогда не думала, что меня должно волновать, как я выгляжу в рабочей одежде. Для кого мне вообще стараться? Я же провожу почти всё время в лесу, одна.
Сейчас не должно быть иначе. Флинт Хоторн – это как дуб. Огромный, внушительный, красивый, но абсолютно вне моей досягаемости. Да, он флиртовал, когда мы познакомились. Но, наверное, это просто актёрская манера общения. Он, наверное, со всеми такой.
И ладно, его мать только что намекнула, что он смущён из-за меня. Но она, скорее всего, просто додумывает. Она же мама – мамы всегда играют в сватовство.
Я оставляю ботинки у двери и иду по коридору в поисках ванной. И, господи… эта комната такая же потрясающая, как и всё остальное. Скорее всего, это гостевая – она рядом с кухней, но тут полноценный душ, облицованный галькой и натуральным камнем. Всё выглядит как интерьер водопада, и мне тут же хочется воспользоваться этим душем. Глупейшая импульсивная мысль. Я же не собираюсь просто так взять и залезть в душ в доме Флинта. Здесь даже полотенец… ой. Полотенца есть. Толстые, пушистые, серые, аккуратно сложенные на полке в углу. Я протягиваю руку, чтобы потрогать один, но тут же отдёргиваю её.
Нет, Одри! Никаких импульсивных купаний!
Я выхожу из ванной, так и не раздевшись, и направляюсь обратно по коридору. Судя по тому, что я уже видела, мне ужасно хочется заглянуть во все остальные комнаты, узнать, как выглядит остальная часть дома. Это не совсем то же самое, что залезть в душ, но тоже не совсем этично. Хотя… вот комната с приоткрытой дверью.
Посмотреть одним глазком в открытую дверь – не преступление, правда? Я захожу, мягкий ковёр приятно пружинит под ногами, и я замираю на пороге. Похоже, это кабинет Флинта. У стены – стол, напротив – кожаный диван, вокруг – невысокие книжные полки, доходящие до колена. Но внимание моё привлекает вовсе не мебель, а то, что висит на стенах.
Я выглядываю из комнаты и заглядываю в кухню, чтобы убедиться, что по-прежнему одна. Потом бесшумно возвращаюсь. Всего секунда – и я понимаю: на стене висят постеры фильмов с участием Флинта. Хронологически. Я прохожу вдоль стены, разглядывая каждый. Его лицо не на каждом плакате, особенно в начале карьеры, но я обязательно нахожу его имя внизу, там, где указывают состав. Чем дальше – тем больше постеров с его лицом крупным планом. Боевики. Драмы. Романтические комедии. Что-то про путешествия во времени?
– Это был действительно ужасный фильм.
Я вздрагиваю, прижимая руку к сердцу, и оборачиваюсь. Флинт стоит в дверях.
– Боже, ты меня напугал.
Он облокачивается на дверной косяк с такой лёгкой уверенностью, что я даже завидую.
– Прости. Не хотел. – Голос у него тёплый, дружелюбный. Похоже, он совсем не против, что застал меня на месте «преступления».
Я смотрю на постер.
– Ты же снимался в этом фильме. Зачем сниматься в ужасном фильме?
Он пожимает плечами.
– Иногда ты не понимаешь, что всё пойдёт не так, пока уже не поздно. А иногда просто нужны деньги, и ты соглашаешься.
Он заходит в комнату и встаёт рядом со мной.
– А в этом случае? – спрашиваю я.
– Немного того и другого, – отвечает он. – У меня тогда был творческий застой, а сценарий казался многообещающим. Агент очень настаивал, чтобы я согласился, ну я и согласился. Но где-то на середине съёмок я уже чувствовал, что что-то идёт не так. Возможно, химии не было. Или... не знаю. Иногда ты не можешь точно указать, в чём проблема. Просто понимаешь, что она есть. И действительно – фильм провалился в прокате, а через полтора месяца его уже слили на стриминг.
– Это плохо? – спрашиваю я.
Он усмехается.
– В этот раз – да.
Я продолжаю обходить комнату по периметру, а Флинт идёт за мной чуть сзади. Следующий постер – он в форме солдата, судя по причёске и мундиру, времён Второй мировой войны.
– А этот?
– Один из моих любимых, – говорит он. – За него я получил «Золотой глобус». Был номинирован и на «Оскар». Но не выиграл.
– Неплохое возвращение после предыдущего, – замечаю я.
– Все кинокритики посчитали своим долгом об этом упомянуть, – сухо отзывается он.
– Жаль, что ты не получил «Оскар», – говорю я, и он фыркает.
– Да ладно тебе. Я конкурировал с Мэттом Дэймоном. Знаю, это звучит как штамп, но правда – уже честь быть номинированным с таким человеком.
