Текст книги "Навсегда разделенные (ЛП)"

Автор книги: Дженкинс Рейд Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Часть II

АВГУСТ

Время лечит? Может быть. А может, и нет.

Мне легче переживать день за днем, благодаря привычной ежедневной рутине. Я вернулась на работу. Разум занят всевозможными проектами. Теперь я даже сплю по ночам. В моих снах мы с Беном вместе. Свободны и полны страсти. Такие, какими мы были. Утром мне больно оттого, что это лишь сны, а не реальность, но я уже свыклась с этой болью, и хотя кажется, что я ее больше не выдержу и умру, я прекрасно знаю, что этого не случится. Возможно, понимание этого прибавляет мне сил.

Теперь я редко плачу на людях. Я стала той, о ком говорят: «А она довольно быстро оправилась». Я лгу всем. Я не оправилась, а лишь научилась имитировать жизнь. Я сбросила десять килограмм. Те пресловутые десять килограмм, которые, судя по статьям в журналах, мечтает сбросить каждая женщина. Похоже, сейчас у меня такое тело, какое я всегда хотела иметь. Мне всё равно.

Я хожу с Анной по рынкам и торговым центрам, по ресторанам и кафе. И даже разрешаю ей приглашать на наши совместные прогулки знакомых. Тех, с кем я давно уже не виделась. Тех, кто встречался с Беном лишь пару-тройку раз. За завтраком они хватают меня за руку и говорят, что им очень жаль. Говорят, что они сожалеют, что не узнали Бена получше. Я отвечаю: «Я тоже», но они не понимают, что это значит.

Оставаясь в одиночестве, я сажусь на пол ванной и вдыхаю запах его одежды. Я всё еще не сплю в середине постели. Часть комнаты, занимаемой раньше Беном, осталась неприкосновенной. Посторонний решил бы, что в этом доме живет пара.

Я не убрала игровую приставку Бена. В холодильнике стоит купленная Беном еда, которую я никогда не съем, которая портится. Но я не могу ее выкинуть. Если я посмотрю в холодильник, а там нет хот-догов, то на меня с новой силой обрушится осознание: я одна, его больше нет, мой мир рухнул. Я к этому не готова. Лучше видеть протухшие хот-доги, чем совсем никаких, так что пусть лежат.

Анна понимает меня как никто. Она единственная, кто знает, что у меня на душе. Анна теперь живет у себя, но для меня у нее всегда открыты двери, на случай если мне не спится. Я не ночую у нее. Не хочу, чтобы она знала, как часто меня мучает бессонница.

У меня больше нет Бена, но есть статус его жены, и я нахожу в этом толику успокоения. Я ношу обручальное кольцо, но уже не настаиваю, чтобы окружающие звали меня по фамилии мужа. Я – Элси Портер. Элси Росс существовала меньше чем пару недель. Мини-сериалы и то длятся дольше.

Я всё еще не получила свидетельство о браке и никому об этом не говорю. Каждый день я спешу с работы домой, надеясь, что оно ждет меня в почтовом ящике, и каждый день с разочарованием нахожу лишь кучу предложений кредитных карт и купонов. Никто не уведомил госбанки о смерти Бена. Если бы меня душевно не изматывало что-то другое, то я бы точно сорвалась из-за этого. Представьте, каково это – страдающей из-за смерти мужа женщине ежедневно находить в почтовом ящике конверты с его именем. К счастью, Бен всегда мысленно со мной и напоминание о нем не приведет к нервному срыву. Я ни на секунду о нем не забываю.

Я где-то читала о том, что нужно быть поосторожнее с «триггерами»[14]14
  В психологии – событие, вызывающее у человека внезапное репереживание психологической травмы.


[Закрыть] – тем, что может внезапно напомнить вам о вашей потере. К примеру, если бы Бен обожал корневое пиво[15]15
  Корневое пиво – газированный напиток, обычно изготовленный из коры дерева Сассафрас. Производится двух видов: алкогольное и безалкогольное.


[Закрыть], то в универсамах я должна была бы обходить стороной отделы с газированными напитками. А если бы я неожиданно увидела корневое пиво в магазине со сладостями и разрыдалась прямо на людях, то это и был бы мой так называемый «триггер». Вся штука в том, что не корневое пиво напоминает мне о Бене. Мне о нем напоминает абсолютно всё. Стены, пол, потолок, белое, черное, коричневое, слоны, мелочь, трава, мрамор, игра в кости. Всё. Моя жизнь – сплошной «триггер». Я достигла критической точки скорби. Так что нет, мне нет нужды остерегаться каких-то там триггеров.

Я продолжаю функционировать – вот в чем суть. Перебираюсь изо дня в день, не ощущая себя так, что до ночи не доживу. Проснувшись, знаю, что сегодняшний день будет точь в точь таким же, как прошедший – лишенный искреннего смеха или сердечной улыбки, но не смертельный.

Потому услышав в субботу в одиннадцать утра звонок в дверь и глядя в дверной глазок, я думаю: «Черт возьми, почему меня никак не оставят в покое?»

Она стоит за моей дверью в черных леггинсах, черной рубашке и сером вязаном безразмерном жилете. Ей, блин, шестьдесят уже! Почему она выглядит лучше меня?

– Доброе утро, Сьюзен, – приоткрыв дверь, говорю я, пытаясь не выдать голосом, как неприятно мне ее видеть.

– Доброе. – Всего одно слово, а у меня возникает ощущение, будто на моем пороге стоит совсем не та женщина, с которой я виделась два месяца назад. – Можно мне войти?

Я жестом приглашаю Сьюзен в дом, но остаюсь стоять у двери. Не знаю, надолго ли она пришла и не хочу ставить ее в неловкое положение, если она заглянула всего на пару секунд.

– Мы можем поговорить? – спрашивает Сьюзен.

Я провожу ее в гостиную, и когда она садится, понимаю, что должна предложить ей чего-нибудь попить. Интересно, так во всех странах принято делать или только у нас? Это же глупость какая-то.

– Вы хотите чего-нибудь выпить?

– Вообще-то я хотела пригласить тебя на ланч, – говорит свекровь.

На ланч?

– Но сначала отдам то, что тебе принесла.

Она снимает с плеча сумочку, кладет на колени и достает из нее бумажник. Не просто какой-то там бумажник, а тот самый. С кожей, потертой в тех местах, где его касались пальцы моего мужа, и слегка помятый от ношения в заднем кармане джинсов. Сьюзен протягивает его мне, наклонившись вперед, и я беру его в руки с бережностью, достойной картины Ван Гога.

– Я должна извиниться перед тобой, Элси. Надеюсь, ты меня простишь. Моему поведению нет оправданий. То, как я говорила с тобой… моя холодность к тебе жестока и непростительна. Я так плохо отнеслась к тебе, что… Мне стыдно за себя.

Я поднимаю на нее взгляд, и она продолжает:

– Я крайне разочарована собой. Если бы к моему сыну кто-то отнесся так же, как я отнеслась к тебе, я бы его убила. Я не имела на это никакого права. Я просто… надеюсь, ты сможешь понять, что такой меня сделало горе. Моя боль и так была невыносима. Принять то, что мой единственный ребенок не смог рассказать мне о тебе… я была не в состоянии. Не в тот момент. Я говорила себе, что ты или сумасшедшая, или лжешь, или… винила тебя. Ты была права, сказав, что я ненавижу тебя, потому что больше ненавидеть мне некого. Ты была права. Я поняла это сама, потому и пыталась… хотела наладить наши отношения, но не смогла. У меня не было сил на доброту. – Она умолкает на несколько секунд, а потом поправляется: – На порядочность.

Сьюзен смотрит на меня со слезами на глазах, печально и с глубоким раскаянием. Плохо дело. Теперь я даже не могу ее ненавидеть.

– В этом ужасно признаваться, но я просто… я хотела, чтобы ты была так далеко от меня и Бена, насколько это только возможно. Наверное, мне казалось, что если ты уйдешь, то я смогу справиться с потерей сына и мне не придется признаваться себе в том, что в какой-то степени я потеряла его задолго до того, как он умер. – Она опускает взгляд на свои колени и качает головой. – Я пришла сюда не за тем, чтобы говорить об этом. Неважно. Я хотела, чтобы у тебя был его бумажник и это.

Сьюзен достает из сумочки обручальное кольцо Бена.

Я ошибалась.

Триггеры есть у всех.

По моим щекам текут слезы.

Я надевала это кольцо Бену на палец дрожащей рукой, в то время как он был спокоен и недвижим как скала. Любуясь им на следующий день, я думала о том, что знать не знала, насколько сексуально обручальное кольцо смотрится на пальце мужчины, когда это кольцо – моё, когда я сама его надела на этот палец.

Сьюзен обнимает меня, пересев ко мне на диван. Она кладет кольцо в мою левую руку и сжимает вокруг него мои пальцы.

– Тшш, – утешает она меня, – всё хорошо.

Сьюзен опускает свою голову на мою, уткнувшуюся в ее грудь. Она пахнет сладкими цветочными дорогими духами. Пахнет так, словно лет сорок пользовалась этими духами, и этот аромат просочился в нее. Стал ее собственным. Она теплая и мягкая, ее жилетка впитывает мои слезы, забирая их у меня и оставляя на ней. Слезы не останавливаются, и я не знаю, остановятся ли когда-нибудь. Я чувствую кольцо в своей вспотевшей ладони. Мои пальцы до боли крепко сжимают его. Я расслабляюсь, прижавшись к Сьюзен. Надрывно и взахлеб рыдаю у нее на груди. Успокоившись же, осушив наконец свои слезы, я не отстраняюсь. И Сьюзен продолжает меня обнимать.

– Он любил тебя, Элси. Я знаю это. Мой сын никогда не был склонен к романтизму, однако вряд ли ты согласишься со мной в этом, потому что с тобой он был самым настоящим романтиком.

– Я любила его, Сьюзен, – отвечаю я, всё еще не двигаясь. – Я так сильно его любила.

– Знаю. Он оставил в бумажнике предложение руки и сердца. Ты знала об этом?

Я выпрямляюсь, и Сьюзен протягивает мне листок бумаги.

«Элси, давай проведем наши жизни вместе, – читаю я. – Давай родим детей и купим дом. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, когда я буду достигать того, к чему стремлюсь, и когда не буду получать желаемого, чтобы ты была со мной рядом, когда я буду падать и снова подниматься. Я хочу видеть, как расстилается перед тобой каждый новый день. Хочу быть твоим и чтобы ты была моей. Ты выйдешь за меня замуж? Выходи за меня замуж!»

Бен не так делал мне предложение, но приятно осознавать, что он готовился и волновался, не зная, как лучше попросить моей руки. Этот листок – доказательство одной из его попыток. Ну и почерк у него тут!

– Я нашла это в его бумажнике. Тогда-то я и поняла: нравится мне это или нет, ты и правда была в жизни Бена. И он безумно тебя любил. То, что он не рассказал мне о тебе, не значит, что он тебя не любил. Мне пришлось не раз себе это повторить, чтобы в конце концов принять. В любом случае, эти вещи должны остаться у тебя. Он бы этого хотел. – Улыбнувшись, Сьюзен берет меня, как ребенка, за подбородок. – Я горжусь своим сыном за то, что он так сильно тебя любил. Не знала, что он способен на такую любовь.

Меня греет мысль о том, что, возможно, Сьюзен тоже могла бы меня полюбить. На самом деле, я даже ошеломлена тем, насколько мне эта мысль приятна. Однако сидящая рядом новая Сьюзен мне незнакома, и я чувствую замешательство. В глубине души я частично готова к тому, что свекровь просто ждет, когда я ей полностью откроюсь, чтобы хорошенько дать мне под дых.

– Мне бы хотелось узнать тебя поближе, – говорит она. – Если ты не против. Мне, конечно, следовало позвонить перед приходом, но я подумала… – она тихо смеется, – подумала, что на твоем месте послала бы себя куда подальше, и решила тебе такой возможности не давать.

У меня тоже вырывается смешок. Я не понимаю, что происходит, и не знаю, как реагировать на это.

– Так я могу пригласить тебя на ланч? – спрашивает Сьюзен.

– Не знаю, – снова смеюсь я. От слез у меня опухли глаза, да и душ я еще не принимала.

– Я пойму, если ты попросишь меня уйти, – замечает Сьюзен. – Если посмотреть на ситуацию с твоей стороны, я вела себя отвратительно. Ты меня совсем не знаешь, но могу тебя заверить: если я осознаю, что была неправа, то делаю всё возможное, чтобы загладить свою вину. Я неделями думала об этом и не находилась бы сейчас здесь, если бы не была готова всё исправить. Я, правда, очень хочу узнать тебя получше, и мне хотелось бы… начать всё сначала.

Она произносит последние слова с вдохновением. Так, словно «начать всё сначала» – здравая мысль, и многие именно так бы и поступили. И благодаря ее уверенности я чувствую, что, может быть, это действительно возможно. Может быть, это только кажется сложным, а на самом деле – легко. Мы просто-напросто начнем всё сначала. С чистого листа.

– Да, – соглашаюсь я, – можно попробовать.

Сьюзен кивает.

– Прошу, прости меня, Элси.

– И вы меня. – Только произнеся эти слова, я понимаю, что сказала их искренно.

Мы с минуту сидим молча, думая об одном и том же. У нас получится? Мы сможем наладить отношения? Сьюзен, видимо, убеждена, что сможем, и решительно настроена этого добиться.

– Ладно, – говорит она, – берем себя в руки и на выход.

– По части «взять себя в руки» вы намного умелее меня.

– Это приобретенное качество. И чисто поверхностное. Бегом в душ! Я тебя здесь подожду. Обещаю, по вещам шарить не буду. – Она клятвенно поднимает руки.

– Хорошо, – встаю я. – Спасибо, Сьюзен.

Она кивает.

Я иду в ванную и, прежде чем прикрыть за собой дверь, сообщаю ей, что она может сколько угодно шарить по моим вещам.

– Окей! Но ты можешь об этом пожалеть! – отзывается она.

Улыбнувшись, я включаю душ. Намыливая голову, я думаю обо всем том, что мне хотелось высказать Сьюзен все эти недели. О том, какую боль она мне принесла. Как неправа она была. Как плохо она знала своего собственного сына. Какое бессердечие она выказала. Но теперь она здесь, и это совершенно другой человек. Не стоит ворошить прошлое.

Я одеваюсь и выхожу в гостиную. Сьюзен сидит на диване, ожидая меня. Не знаю, каким образом, но ей удалось улучшить мне настроение.

Мы едем в ресторан, который она нашла по интернету.

– Я прочитала, что это уединенное местечко и что там прекрасные десерты. Ты не против?

– Конечно, нет. Никогда не откажусь побывать там, где еще не была.

Разговор, не касающийся Бена, идет не так гладко. Временами повисает неловкое молчание, но, думаю, мы обе понимаем, что это нормально.

Я рассказываю Сьюзен о том, что работаю в библиотеке. Она отвечает, что любит читать. Я говорю ей, что не очень близка со своими родителями. Она отвечает, что ей жаль это слышать. Она рассказывает мне, что старается занять всё свое время разными проектами, но довольно быстро теряет к ним интерес.

– Осознав, что я зациклилась на ремонте дома, я прекратила его, но, по правде говоря, только ремонт помогал мне отвлечься и требовал постоянной занятости.

Постепенно беседа возвращается к тому, что нас объединяет: Бену, умершим мужьям, потере.

Сьюзен рассказывает мне истории из детства Бена, о его неловких выходках и трюках, которые он пытался проделать. Она рассказывает о том, как он постоянно выпрашивал дать ему поносить ее драгоценности.

Я смеюсь, представив Бена в женских украшениях.

Сьюзен улыбается, делая глоток чая.

– Представь себе только: он всегда мечтал на Хэллоуин нарядиться ведьмой! Я объясняла ему, что он может выбрать костюм волшебника, но нет, он хотел быть ведьмой! Наверное, ему просто хотелось измазать лицо зеленой краской.

Мы говорим о Стивене. О том, как тяжело Сьюзен было его потерять, о том, как сильно Бен напоминал ей Стивена. Она признается, что, потеряв мужа, так рьяно старалась удержать рядом сына, что, может быть, стала ему в тягость.

– Не думаю, – отвечаю я. – Во всяком случае, с моей точки зрения, Бен очень сильно вас любил. Он беспокоился о вас. Заботился о вас. Мы много о вас говорили. Он… – Я не уверена, как много могу рассказать ей о намерениях и переживаниях Бена, о том, почему он так и не сказал ей обо мне. Но мне так приятно общаться с кем-то, кто знал его так же хорошо, как я, кто знал его лучше меня. Мне так нужно было услышать: «Я знаю, как тебе больно», и поверить говорящему. Слова срываются с языка прежде, чем я успеваю себя остановить: – Он боялся, что если вы узнаете, что он встретил кого-то и в серьезных с ней отношениях, то почувствуете себя брошенной. Нет, не брошенной, но… он боялся, вы посчитаете, что он преспокойненько живет себе дальше и что в его жизни больше нет места для вас. Что было бы неправдой. В его жизни всегда было место для вас. Но он думал, что, услышав обо мне, вы почувствуете себя ненужной, а он этого не хотел. И он постоянно откладывал разговор обо мне. Ждал подходящего момента. Подходящий момент всё никак не наступал, а наши отношения перешли на такой уровень, что стало еще страннее то, что он вам обо мне так и не рассказал, отчего он совсем растерялся. Он не знал, как быть, и очень из-за этого переживал. Он любил вас, Сьюзен. Сильно любил. И не рассказал вам обо мне потому, что заботился о вас, пусть и таким странным образом. Не могу сказать, что я его понимала. Или что мне это было по душе. Но он скрывал наши отношения от вас не потому, что вы были для него неважны. Или потому, что я для него была неважна. Просто он… он повел себя как обычный парень. Он не знал, как разрулить ситуацию, поэтому никак ее не разруливал.

Сьюзен с минуту обдумывает сказанное мной, глядя в свою тарелку.

– Спасибо, – наконец произносит она. – Спасибо, что рассказала мне об этом. Я думала, дело в другом… Новость не то чтобы приятная, но и не особо неприятная, правда? – Сьюзен не уверена в том, что чувствует, и явно пытается переварить услышанное. – Мы уже в тех отношениях, чтобы я могла предложить тебе кое-что? – спрашивает она. – Как вдова вдове?

– О. Эм… конечно.

– Я все-таки полазила у тебя дома, – признается она. – В свое оправдание могу сказать, что ты мне разрешила это сделать, но, по правде говоря, я просто жутко любопытная. Всегда сую везде свой нос. Не могу удержаться. Годами пыталась избавиться от этой привычки, но плюнула на это, когда мне стукнуло пятьдесят. Пришлось смириться и принять: я любопытна до безобразия. В общем, я полазила у тебя. Все вещи Бена лежат на своих местах. Ты ничего не убрала. Я посмотрела на кухне. У тебя тухлятина в холодильнике.

Я знаю, к чему она ведет, и жалею, что согласилась выслушать ее предложение.

– Мне бы хотелось помочь тебе немного прибраться. Снова сделать этот дом твоим.

– Я не хочу делать его своим, – качаю я головой. – Он наш. Был нашим. Он…

Сьюзен поднимает ладони:

– Ладно. Не буду настаивать. Это твой дом, и ты можешь делать с ним всё, что хочешь. Просто по своему опыту…. Понимаешь, я слишком долго не убирала вещи Стивена и жалею об этом. Я словно жила в… посвященном ему храме. Я не убирала его зубную нить, потому что мне казалось, что если уберу, то тем самым предам его… Звучит, нелепо, правда?

– Нет.

Сьюзен смотрит мне в глаза, прекрасно зная, что я поступаю точно так же, зная, что я потеряна точно так же, как когда-то она. Мне хочется убедить ее, что меня устраивает состояние вещей. Я не хочу двигаться вперед.

– Это нелепо, Элси, – произносит она твердо, но по-доброму. – Стивен живет в моем сердце, а не где-то еще. И убрав с глаз долгой его вещи, я смогла снова зажить своей жизнью. Ты же поступай как знаешь. Подгонять тебя смысла нет.

– Спасибо, – благодарю я.

– Только помни, что надолго погрузившись в горе, ты можешь однажды очнуться и обнаружить, что вся твоя жизнь построена вокруг призрака. Вот и всё. Я закончила с наставлениями. Не мне указывать, что тебе нужно делать. Просто у меня такое чувство, будто я тебя знаю. Хотя, конечно же, это не так.

– Нет, – останавливаю я ее. – Думаю, вы и правда знаете меня.

После ланча Сьюзен отвозит меня домой и целует на прощание в щеку.

– Если тебе что-нибудь будет нужно, пожалуйста, не стесняйся, звони, – говорит она прежде, чем я выхожу из машины. – Кроме тебя у меня никого больше нет. – Она печально смеется, словно ее позабавило, как жалко это прозвучало.

Я открываю входную дверь, вхожу и останавливаюсь, устремив взгляд на лежащее на полке обручальное кольцо Бена. В голове звучат слова Сьюзен. Формально, мы с ней – семья. Что случается с отношениями, которых у тебя никогда не было с твоей свекровью, когда ты теряешь мужа?

Сев, я беру в руки бумажник Бена и с нежностью оглаживаю его потертые края. Снимаю свое обручальное кольцо, надеваю на безымянный палец кольцо Бена, а потом – свое, чтобы кольцо Бена не сваливалось. Оно болтается на пальце, слишком больше, но его приятно ощущать.

Я осматриваю дом, глядя на него глазами Сьюзен. Как много здесь вещей Бена! Так и вижу себя, сидящую на этом самом месте двадцать лет спустя, с разбросанными вещами Бена, застывшую во времени. Я вижу себя такой, какой, боюсь, видят меня остальные. Я – мисс Хэвишем[16]16
  Мисс Хэвишем – героиня романа Чарльза Диккенса «Большие надежды».


[Закрыть] в процессе. И впервые мне не хочется быть такой. На короткую секунду у меня возникает желание убрать вещи Бена, но я тут же отказываюсь от этой мысли. Вещи Бена – всё, что у меня осталось. Однако может быть Сьюзен права. Может быть, она знает, о чем говорит. Она нашла покой, сохранив при этом ореол печали. Пока у меня есть этот ореол, у меня есть Бен. Так что если Сьюзен смогла это сделать, то и я могу.

Я иду к холодильнику и достаю хот-доги. Упаковка вздутая, внутри – жидкость. На полке остается противный грязный след. Вонь распространяется по всей кухне. Я бегу к мусорным контейнерам на улице, заляпывая по пути пол вонючими склизкими каплями. Выбросив упаковку и возвращаясь в дом, я смеюсь сама над собой. Считать, что Бен продолжит жить, если в моем холодильнике будут валяться протухшие хот-доги – верх идиотизма. Хот-доги в помойке, а у меня нет ни малейшего ощущения, что я потеряла Бена. Один ноль в пользу Сьюзен.

В понедельник накатывает знакомое облегчение. Я спешу на работу, желая отвлечься и поскорее приступить к поиску темы для выставочной витрины. Раньше Лайл указывал мне, что для нее приготовить, но в последнее время оставляет выбор за мной. Наверное, он всё еще побаивается меня. На работе все обращаются со мной как с хрустальной вазой. Временами я нахожу это милым, ну или, по крайней мере – удобным, но иногда меня это раздражает.

На этот раз я выбираю Клеопатру и начинаю собирать факты и данные, которые легко отразить в фотографиях и репродукциях. Я просматриваю книгу с рисунками монет, бывших в обиходе в то время, раздумывая над тем, насколько уместны они будут, когда в библиотеку заходит мистер Каллахан.

– Доброе утро, мистер Каллахан, – приветствую я его.

– Доброе утро, молодая леди, – отвечает он.

– Вам с чем-нибудь помочь?

– О нет, спасибо! Не знаю, куда деть себя от скуки, вот и всё, – медленно произносит он.

Такое ощущение, что его разум работает быстрее тела, и голосовые связки не поспевают за работой мозга.

– Вас ничего не заинтересовывает?

– Дело не в этом. Я так давно сижу сиднем в своем доме, наведываясь лишь в библиотеку, что мне теперь уже некуда идти. Нечего делать. Дни бесцельно проходят.

– Ох. Жаль это слышать.

– Не откажитесь пообедать со мной? – спрашивает мистер Каллахан. – Боюсь, если не буду общаться или заниматься чем-то интересным, мой мозг угаснет. Атрофируется. Просто… отомрет.

Я не сразу отвечаю, и он заполняет паузу:

– Знаете, сколько этих чертовых японских кроссвордов я перерешал? Простите за грубость.

Рассмеявшись, я откладываю книгу. Смотрю на часы. Самое время для обеда: 12:49.

– С удовольствием пообедаю с вами, мистер Каллахан.

– Замечательно! – Он как-то женственно хлопает в ладоши. Радуясь так, словно я только что подарила ему жемчужные серьги. – Однако если мы пойдем вместе обедать, Элси, то вы должны звать меня Джорджем.

– Хорошо, Джордж. Отличный план!

Мы с мистером Каллаханом идем в ближайшую бутербродную, и он настаивает на том, чтобы оплатить мой обед. По правде говоря, на работе в холодильнике меня ждут остатки пиццы, но я тактично умалчиваю об этом. Усевшись за столик, мы разворачиваем свои сэндвичи.

– Итак, мисс, начнем! Расскажите мне что-нибудь интересное! Что угодно.

– Что вы хотите узнать? – Я опускаю сэндвич и вытираю с губ майонез.

– Всё, что угодно. Что-нибудь, что с вами произошло. Неважно, грустное или смешное, ужасное или глупое. Что-нибудь такое, что я могу пересказать дома своей жене. Мы уже до смерти надоели друг другу.

Я смеюсь, ведь именно такой реакции ждет от меня мистер Каллахан, но, если честно, мне хочется плакать. Бен не успел мне надоесть. Боже, ну почему у нас было так мало времени, что Бен не успел превратиться в зануду? Когда ты любишь кого-то так сильно, что всё интересное переживаешь с ним вместе, и поэтому вам нечего обсуждать, когда знаешь, что будет на следующий день прежде, чем любимый тебе об этом расскажет, когда держишь его за руку, лежа с ним рядом в постели, хотя он днями не рассказывал тебе ничего интересного – такую любовь я хочу. Такую любовь я искала.

– Вы погрустнели, – прерывает мистер Каллахан мой праздник жалости к себе. – Что с вами?

– Ничего, – отвечаю я. – Наверное, скривилась из-за горчицы.

– Нет, – качает он головой. – Вы давно уже грустите. Думаете, я старый пень и ничего не замечаю? Это не так. – Он стучит пальцем по виску. – Что случилось?

Какой смысл врать? Кому от этого лучше? Правила приличия учат нас не обсуждать личные и болезненные темы на людях, но кому из нас двоих есть дело до приличий? Этот мужчина скучает, а я страдаю. Может, рассказав ему о своих страданиях, я хоть чуть их облегчу. Может, и он чуть меньше будет скучать.

– У меня умер муж, – говорю я. Как ни в чем ни бывало, пытаясь сгладить остроту затронутой темы.

– Оу, – удивленно реагирует мистер Каллахан. – Мне больно это слышать. Это интересно, как я и просил, но ужасно. Я не знал, что вы были замужем.

– Вы видели моего мужа. Несколько месяцев назад.

– Я помню. Просто не знал, что вы были женаты.

– Мы поженились незадолго до того, как он умер.

– Это ужасно, – повторяет мистер Каллахан и берет меня за руку. Этот жест слишком интимный, чтобы я чувствовала определенную неловкость, но не неприятный. – Мне так жаль, Элси. Вам, должно быть, сейчас так тяжело.

Я пожимаю плечами и тут же жалею об этом. Как можно пожимать плечами, когда разговор касается Бена?

– Да, – признаюсь я. – Мне тяжело.

– Вас поэтому некоторое время не было в библиотеке? – спрашивает мистер Каллахан, и, наверное, я выдаю лицом свое удивление, потому что он добавляет: – Вы здесь моя любимица, и я прихожу сюда каждый день. Думаете, я не заметил бы, что моя любимица куда-то пропала?

Улыбнувшись, я откусываю свой сэндвич.

– Я знаю вас не очень хорошо, Элси, – продолжает он. – Но вот что я знаю: вы – боец. В вас есть смелость. Дерзость. Как хотите это назовите.

– Спасибо, мистер Каллахан. – Он неодобрительно приподнимает бровь, и я тут же поправляюсь: – Джордж.

– Не за что. Такой я вас вижу. И вы обязательно оправитесь. Вы, вероятно, в это не верите, но я вам точно говорю – однажды вы оглянитесь на свое прошлое и подумаете: «Слава богу, этот период прошел. Я справилась и смогла его пережить». Говорю вам: так и будет.

Мне это кажется сомнительным, и я чувствую, что сомнения отражаются на моем лице. Чувствую, как опускаются уголки моих губ.

– Вы не верите мне, да? – спрашивает мистер Каллахан, впервые беря в руки свой сэндвич.

– Скорее, нет, Джордж, – улыбаюсь я. – И даже не уверена, что этого хочу.

– Вы так молоды, Элси! Мне восемьдесят шесть лет. Я родился еще до Великой Депрессии.[17]17
  Великая Депрессия – продолжительный экономический кризис в мировой экономике, начавшийся в США в 1929 году, а затем и в других странах мира.


[Закрыть] Вы только представьте себе это! А ведь во время Великой Депрессии никто и подумать не мог, что я доживу до сегодняшнего дня. Гляньте на меня! Я все еще не сыграл в ящик! Сижу здесь с красивой молодой леди и поедаю сэндвич. В жизни случается такое, что трудно себе представить. Но время бежит, меняется само и изменяет тебя, и однажды жизнь огорошивает тебя тем, чего ты ну никак не предвидел.

– Ну… может быть.

– Не может быть, а так и есть, – твердо возражает мистер Каллахан. Не сердито, но непреклонно. – Я расскажу вам сейчас то, чего не знает ни одна живая душа. Кроме моей жены, конечно же – она знает всё.

– Хорошо.

Я уже проглотила свой сэндвич, в то время как мистер Каллахан лишь пару раз откусил от своего. Обычно я последняя всё доедаю, и сейчас осознаю почему: потому что всегда сама болтаю, а не слушаю.

– Я воевал во Второй мировой войне. Был призван в самом начале 1945 года. Это самое тяжело время в моей жизни. Положа руку на сердце скажу, что тогда серьезно пошатнулась моя вера в бога и в человечество. Вера во всё. Война – не для меня. Единственное, что помогло мне ее пережить – Эстер Моррис. Я полюбил ее с первого взгляда. Нам было восемнадцать. Я увидел ее сидящую с подругами на другой стороне улицы, и сразу же понял. Понял, что она – мать моих будущих детей. Я перешел дорогу, представился, пригласил ее на свидание и через полгода мы уже обручились. Занесенный войной в Европу, я знал, что надолго там не задержусь. И был прав: через восемь месяцев я был ранен.

– Ох.

– Я получил три ранения. Два в плечо, одно – по касательной – в бок. Помню, как лежал в медицинской палатке, надо мной склонилась медсестра, ко мне спешит доктор. В этот момент я был самым счастливым человеком на земле. Потому что знал: меня отправят домой и я увижу Эстер. Как же мне повезло! Я насколько возможно быстро поправился и вернулся домой. Но Эстер там не было. Ни следа от нее.

Мистер Каллахан вздыхает, но это скорее тяжелый вздох, вызванный старостью, нежели болью сердечной.

– Я всё еще не знаю, куда она ушла. Она просто взяла и оставила меня. Не сказав, почему. До меня доходили слухи, что она связалась с каким-то торговцем, но я не знаю, правда ли это. Больше я ее никогда не видел.

– О боже. – Теперь уже я хватаю руку Джорджа. – Это ужасно. Мне так жаль.

– Не стоит, – отвечает он. – Я годы ждал ее возвращения. Никуда из города не уезжал, боясь, что она может вернуться в поисках меня. Я был убит горем и опустошен.

– Естественно.

– Но знаете что?

– Ммм?

– Я стойко переживал день за днем, и они привели меня к Лоррейн. А Лоррейн – любовь всей моей жизни. Эстер – история, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке, с Лоррейн же я чувствую себя так, будто могу завоевать весь мир. Будто вся вселенная создана лишь для того, чтобы я в ней жил. В первую же минуту нашей с ней встречи весь мой мир заиграл новыми красками. Стоило мне познакомиться с Лоррейн, как я позабыл об Эстер так же быстро, как та позабыла обо мне.

– Я не хочу, чтобы Бен стал историей, о которой можно рассказывать молоденьким женщинам в библиотеке. Он больше, чем какая-то история. Вот этого-то я и боюсь! Боюсь, что он станет просто историей, – признаюсь я.

Джордж кивает:

– Я знаю. У тебя необязательно всё будет так, как было у меня. Я просто пытаюсь тебе сказать, что твой жизненный путь будет очень долгим и на нем встретятся такие зигзаги, какие тебе даже трудно представить. Ты не осознаешь, насколько был молод, пока не теряешь эту самую молодость. Вот что я хочу донести до тебя, Элси. Твоя жизнь только началась. Потеряв Эстер, я думал, что моя жизнь кончена. Мне было двадцать. Я понятия не имел, что мне уготовано. Как и ты.

Джордж замолкает, доедает свой сэндвич, и мы некоторое время сидим молча. Я обдумываю его слова, но остаюсь в полном убеждении, что сколько бы лет меня впереди не ждало, наслаждаться ими – значит, отречься от того, что останется позади.

– Спасибо, – благодарю я. От чистого сердца.