Текст книги "Навсегда разделенные (ЛП)"

Автор книги: Дженкинс Рейд Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Я действительно знала Бена всего лишь полгода. Даже не успела отпраздновать с ним день рождения. Мы были вместе с января по июнь. Насколько сильна может быть любовь, если нас лишили и августа, и осени? Вот чего я боялась. Боялась того, что плохо знала Бена, потому что мы знакомы были всего ничего. Наверное, кому-то нужно было мне это сказать, чтобы я задумалась над этим. А поразмышляв над этим целую неделю, в течение которой избегала Анны, я решила, что, когда дело касается любви, время не имеет значения. Не важно, сколько я знала Бена. Я любила его. И всё еще люблю.

После этого я прихожу к мысли, что, наверное, пора убрать вещи Бена. Потому что если я его на самом деле любила, если наша любовь была искренней и настоящей, то ничего страшного не случится, если я уберу что-то из его вещей в коробки. Правда? Ничего же страшного не случится?

Я не зову Анну помочь мне. Вряд ли я смогу посмотреть ей в глаза без стыда. Я звоню Сьюзен. Подняв трубку, она тут же спрашивает о брачном свидетельстве, и я вынуждена признаться, что еще не звонила в муниципалитет. Я оправдываю это отсутствием времени, но это ложь. Время у меня есть. Просто если они скажут, что у них нет записи о нашем браке, то убрать вещи Бена я уже не смогу. Я наоборот еще сильнее вцеплюсь в его старую одежду и зубную щетку. Мне нужна вера в то, что наш брак зарегистрирован. Иначе мне придется самой себе доказывать, что мы были женаты. А это будет жалко и плачевно. Я же хочу оставить все плачевные и жалкие мысли в прошлом.

МАЙ

Бен блестел от пота. Стоял жаркий весенний день. Я распахнула в доме все окна, и последние несколько часов дверь тоже была открыта: мы таскали по лестнице вещи. Смысла включать кондиционер не было, так как весь прохладный воздух тут же бы улетучился за дверь. Я бросила Бену бутылку воды, когда он спускался по лестнице за очередной порцией коробок.

– Спасибо, – поблагодарил он, ступив на тротуар рядом со мной.

– Почти закончили.

– Да, только мне потом еще всё распаковывать.

– Понятное дело, но с этим же можно не спешить. Управишься за несколько дней.

Бен подошел к грузовику и начал подвигать оставшиеся коробки к краю кузова. Я поискала самую легкую и подняла ее. Я знала, что вызов нужно принимать с высоко поднятой головой, и мне бы следовало взять сначала самую тяжелую из них, но руки уже дрожали, и ноги тоже давали слабину. Целый день собирать и упаковать вещи – это не шутки. Так что я уже начала халявить, и муки совести меня по этому поводу не терзали.

И с легкой коробкой в руках – которая всё равно казалась мне тяжеленной – я поднялась по ступенькам наверх. Стоило мне дойти до двери, как Бен снизу поинтересовался:

– Халтуришь? Взяла самую легкую коробку, которую только смогла найти?

– Не такая уж она и легкая, знаешь ли! В следующий раз укладывай вещи разумней!

– Надеюсь, следующего раза не будет, – крикнул он в ответ.

Я в этот момент хотела аккуратно поставить свою обманчиво легкую коробку на пол, но вместо этого просто плюхнула ее поверх других – сил нагибаться не было.

– Я имела в виду: если мы вдвоем куда-нибудь переедем, – пояснила я, подойдя к двери.

Бен поднялся по лестнице, обошел меня и аккуратно поставил на пол свою коробку. Мы снова вышли. Оба выдохлись, но я подустала побольше его.

– Тебе после этого всего хочется еще куда-нибудь переехать? – спросил Бен, спускаясь первым.

– Нет, ты прав. Останемся здесь навсегда. Больше ни единой коробки не хочу собирать и таскать.

Солнце уже садилось за горизонт, когда мы занесли в дом последние вещи. Это было началом чего-то нового. Мы с Беном чувствовали это. Мы вдвоем и целый мир вокруг.

– Думаешь, тебя не будет напрягать моя грязная посуда? – Бен обнял меня одной рукой и нежно поцеловал в лоб.

– Не будет, – ответила я. – А ты? Думаешь, тебя не будет напрягать вечная жара в доме? Я ведь мерзлячка.

– Будет. Но я привыкну.

Я поцеловала его в шею – куда смогла дотянуться. Вставать на цыпочки ноги отказывались. Бен застонал. Я чувствовала себя всемогущей оттого, что могла вызвать у него такую реакцию без всяких на то намерений. Я чувствовала себя одной из тех женщин, каждый жест которых, даже самый невинный, обладает неотразимой привлекательностью. В своем доме я ощущала себя Клеопатрой.

Я игриво поводила носиком по его шее.

– Перестань, – притворно возмутился он, как будто я сделала что-то аморальное. – Мне нужно к семи вернуть грузовик.

– А я что? Я ничего такого не делаю.

– Делаешь! А я страшно устал.

– Я, правда, ничего такого не делаю. И я тоже страшно устала.

– Ну всё! Уговорила!

Бен схватил меня в охапку и потащил в мою спальню. В нашу спальню. Теперь она была завалена его коробками.

– Да нет же, правда, я ничего такого не хотела. Я слишком устала.

– Ладно! Я сам всё сделаю, – заявил Бен. Положил меня на постель и устроился сверху. – Я тебя люблю, – сказал он и начал обцеловывать мое лицо и шею. – Я так сильно тебя люблю. Я ощущаю себя самым везучим парнем на свете.

– Я тоже тебя люблю, – ответила я, но не знаю, слышал ли он меня, всецело занятый кое-чем другим.

Полчаса спустя я лежала обнаженная на нем и спрашивала, не отвезти ли его в больницу.

– Нет, нет! Наверное, я просто потянул спину.

– Как старичок, – поддразнила я его.

– Ты посмотри, сколько хрени я сегодня поднял! – Бен поморщился от боли. – Подай мне, пожалуйста, трусы.

Я встала и подала ему боксеры. Затем натянула свои трусики, застегнула лифчик и накинула футболку.

– Что будем делать? – спросила я. – Примешь какое-нибудь лекарство? Пойдешь к врачу?

Бен всё еще пытался надеть трусы. Он едва мог двигаться. Не желая видеть его мучений, я помогла ему натянуть боксеры. Затем подняла валяющееся на полу одеяло и накинула на Бена.

– У нас есть ибупрофен? – спросил он.

«У нас». Это самое прекрасное «у нас», какое я когда-либо слышала. «У нас есть ибупрофен?»

– У меня точно нет. А у тебя в каких-нибудь коробках?

– Да, в коробке с надписью «Ванная».

– Это хорошо. Сейчас вернусь.

Я чмокнула его в лоб и ушла в гостиную. Пробежавшись взглядам по коробкам в комнате, я нашла нужную. Она стояла под грудой других тяжелых коробок. Мы ее выгрузили одной из первых. Пришлось передвинуть коробку за коробкой, чтобы добраться до нее. Внутри же оказался целый лабиринт. Через целую прорву времени мне наконец удалось выудить ибупрофен и принести Бену таблетки вместе со стаканом воды.

Скривившись от боли, Бен слегка приподнял голову и поблагодарил меня.

– Не за что, – ответила я.

– Элси, – почти простонал он.

– Да?

– Тебе придется самой вернуть грузовик.

– Без проблем, – сказала я.

Честно говоря, меня совсем не прельщала мысль о том, чтобы проехаться на грузовике по пробкам Лос-Анджелеса.

– Тебе это… нужно ехать прямо сейчас. До возврата осталось всего двадцать минут. Прости! Я не знал, что ты так долго будешь искать ибупрофен.

Я вскочила и быстро надела джинсы.

– Где ключи?

– На переднем сидении.

– Куда ехать?

– На автостанцию «Ланкершим и Риверсайд».

– Это в долине?

– Там самый дешевый прокат! Я взял грузовик по дороге с работы.

– Ладно, ладно. Я пошла. – Я поцеловала его в щеку. – Ты тут в порядке без меня будешь?

– Да, не волнуйся. Но на всякий случай принеси, пожалуйста, мой мобильный.

Я положила его телефон у постели и направилась к двери.

– Эй, – позвал Бен. – На ужин что-нибудь купишь?

– Конечно, куплю, – отозвалась я. – Геморройчик ты мой.

СЕНТЯБРЬ

Сьюзен появляется на моем пороге ни свет ни заря. В руках у нее упаковка бубликов со сливочным сыром и пакет апельсинового сока, подмышкой зажаты сложенные картонные коробки.

– Я подумала, что легкая закуска нам не помешает, – поясняет она, заходя ко мне домой.

– Очень кстати, – отвечаю я и уношу еду в кухню. – Сначала по бублику?

– Почему бы нет. – Голос Сьюзен тих и раздается рядом со мной, хотя я ожидала услышать его из комнаты.

Я кладу два бублика в мини-духовку, и мы со свекровью идем в гостиную. Сьюзен внимательно осматривает комнату в поисках вещей, которые могли принадлежать Бену. Они ее интересуют не только потому, что она пришла их собрать, но и потому, что это вещи ее умершего сына.

Звякает тостер. Я возвращаюсь в кухню и, обжигая подушечки пальцев, вытаскиваю горячие бублики. Положив бублики на тарелку, суматошно трясу пострадавшими руками в попытке унять боль. Чем это может помочь – не знаю, но так как делаю это чисто инстинктивно, то может, смысл в этом непонятном действе какой-то есть. Сьюзен спрашивает, не сильно ли я обожглась, и на секунду у меня мелькает мысль, что это – мой шанс пойти на попятный. Я могу сказать, что мне больно. Что лучше мне сейчас ничего руками не трогать. А ведь пальцы действительно горят. Может, стоит обратиться к врачу? Но тут я понимаю, что вернусь от врача, а вещи Бена по-прежнему будут лежать на своих местах, ежесекундно бросаясь мне в глаза.

– Переживу, – отвечаю я.

Мы наливаем себе по стакану апельсинового сока и садимся за стол. Сьюзен спрашивает, откуда мы начнем.

– С гостиной, – говорю я. Собирать его вещи в спальне я пока еще морально не готова.

Сьюзен старается завести непринужденный разговор, спрашивая меня о моей работе и друзьях, но все наши мысли заняты лишь предстоящим делом. Я чувствую почти облегчение, когда мы наконец доедаем бублики. Пора начинать.

В гостиной Сьюзен принимается собирать сложенные коробки. У меня же еще остались коробки с переезда Бена. И пяти месяцев не прошло, как он переехал жить ко мне. Я беру свои коробки и присоединяюсь к Сьюзен в гостиной. Сделав глубокий вдох, ставлю одну из коробок перед собой и кладу в нее отсоединенную от телевизора игровую приставку.

– Готово! – шучу я, но Сьюзен воспринимает мои слова как крик о помощи, отрывается от складывания коробок и мягко обращается ко мне:

– Не спеши. Ты же знаешь, никто тебя подгонять не собирается.

Знаю, знаю.

– Ты уже думала о том, будешь ли хранить его вещи или попробуешь что-нибудь продать? Или раздать?

Сказать по правде, о таком я вообще не задумывалась. Я собиралась просто сложить всё в коробки, а коробки убрать в кладовку. Отдать вещи Бена кому-то, избавиться от них насовсем – это слишком для меня.

– О, – отзываюсь я, размышляя о том, что, наверное, именно к этому мне и нужно стремиться. Нужно надеяться на то, что однажды я смогу расстаться с вещами Бена – отдать их или продать. Однажды я так и сделаю. – Может, нам стоит рассортировать вещи? – спрашиваю я. – В одни коробки сложить то, что я оставлю себе, в другие – то, что раздам, в третьи – всякий мусор. Ну, то есть, не мусор, а просто то, что… никому не пригодится. Это не мусор. Вещи Бена не могут быть мусором.

– Эй, не кори себя. Бен не слышит тебя, а если и слышит, то все эти вещи для него уже не имеют значения.

Не знаю, почему меня коробит от этих слов, я же не верю в то, что Бен может меня слышать. Однако Сьюзен, похоже, верит, что Бен здесь, с нами.

– Вы же не верите в то, что Бен…

– Рядом? – насмешливо спрашивает Сьюзен и качает головой. – Нет, не верю. А жаль. Если бы верила, мне было бы гораздо легче. Я думаю, что он или ушел в небытие, растворившись в эфире, или перешел на какой-то другой уровень, или перевоплотился, но я не верю в то, что он остался здесь, на земле, таким, каким он был. Как знаешь, иной раз семьям погибших говорят: «Не унывайте. Бен всегда с вами».

– Вы так не думаете?

– Я думаю, что Бен со мной, потому что я любила и люблю его, и потому что он живет в моих воспоминаниях. Его память со мной. Но здесь? Нет, здесь его нет. После смерти Стивена мне приходили мысли о том, что, может быть, ночью он лежит рядом, наблюдая за мной. Или что, может быть, он стал какой-то высшей силой, приглядывающей за мной и Беном. Но такие мысли мне мало помогали, ведь душой я не верила в это. Понимаешь меня? А ты сама веришь в то, что Бен рядом? Или правильней спросить: ты можешь в это верить? Я, к сожалению, не могу.

Я отрицательно качаю головой.

– Нет. Я не думаю, что он слышит меня. Не думаю, что он смотрит на меня. Хотя эти мысли приятны. Иногда я думаю: что, если он слышит всё, что я говорю? Что, если видит всё, что я делаю? Но от этих мыслей мне не становится легче. Каждый раз начав думать о том, где он сейчас, я непременно заканчиваю мыслями о последних мгновениях его жизни. Он осознавал, что умирает? Что, если бы он не ушел тогда из дома? Что, если бы я не попросила его…

– О чем?

– Он хотел сделать мне приятное и поехал купить Фрути-пеблс, – объясняю я, и у меня словно гора спадает с плеч.

– Это было признание? – спрашивает Сьюзен после недолгого молчания. – Всё это неважно. Ты же это понимаешь?

Нет, не понимаю. Но я не знаю, как в этом признаться, поэтому не говорю ничего.

– Ты окажешь себе неоценимую услугу, когда осознаешь, что всё это неважно. Ты можешь проигрывать в голове этот сценарий тысячи раз и в разных вариантах: где Бен идет или не идет за хлопьями, – продолжает Сьюзен. – Но что бы тогда не случилось, Бен всё равно бы умер. Так устроен мир.

Я смотрю на нее, пытаясь понять, верит ли она сама в то, что говорит.

– Не знаю, так ли это на самом деле, – заметив мой недоверчивый взгляд, продолжает Сьюзен, – но это единственное, во что нам остается верить. Слышишь меня? Заставь себя в это поверить.

Я открываю рот, но она не дает мне возразить:

– Бери коробку, – велит она. – Начнем с ванной.

Мы убираем зубную пасту Бена и его гель для укладки волос. Убираем его дезодорант и шампунь. Его собственных вещей тут мало. Мы многое с ним покупали на двоих. Понюхав его шампунь и дезодорант, Сьюзен кидает их в коробку.

– Это коробка на выброс. Когда ты будешь к этому готова, – уточняет она. – То есть, это мусор.

– Да, да, – смеюсь я, – это будет мусором.

Мы перебираемся в кухню, а затем – в кабинет, где большая часть вещей Бена опять же летит в коробки на выброс. Мы набиваем коробку за коробкой всякой ерундой. Интересно, какие-нибудь из этих вещей попадают в те же самые коробки, в которых прибыли сюда? Наконец, мы возвращаемся в гостиную, и Сьюзен начинает паковать книги Бена. На одной из полок она замечает книжную серию.

– Можно я возьму ее себе? – спрашивает она. – Я целые месяцы уговаривала его прочитать эти книги. Он никак не хотел поверить в то, что есть замечательная подростковая литература.

Мне хочется оставить эту серию себе, но еще больше хочется, чтобы ее оставила себе Сьюзен.

– Конечно, – отвечаю я. – Вы можете забрать всё, что пожелаете. Он был бы этому рад. Кстати, он обожал эти книги. И советовал прочитать их всем, кто был готов его выслушать.

Улыбнувшись, Сьюзен ставит книжную серию у двери, а потом убирает остальные книги в коробки.

– Это у нас будет коробка на хранение или продажу? – интересуется она.

– Пока не знаю.

Сьюзен кивает и, продолжив укладывать книги в коробку, вдруг раздраженно восклицает:

– Господи боже ты мой, сколько же подростковой литературы может прочесть один человек?!

– Он ее много прочел, – улыбаюсь я. – В неделю по книге. И, главное, отказывался брать их в библиотеке. Что меня сильно нервировало, так как я там работаю. Однако Бен всегда настаивал на том, чтобы купить книги в магазине. Я приносила те же самые произведения из библиотеки, но они просто пылились, пока я их не возвращала обратно.

– Это я виновата, – смеется Сьюзен. – Когда он был маленьким, покупка книг доставляла мне самое большое удовольствие. Я никогда не ходила в библиотеки.

– Почему? – Какое кощунство!

Она снова смеется, уже смущенно.

– Ты рассердишься.

– Всё так плохо?

– Я ненавижу запах библиотечных книг.

– Вы меня убиваете, Сьюзен. В самое сердце. – Я хватаюсь за грудь, имитируя сердечный приступ. Запах библиотечных книг – самый лучший запах на свете, ну, помимо аромата подушки, которую я по-прежнему храню в полиэтиленовом пакете.

– Прости! Ребенком Бен любил ходить в библиотеку, потому что там есть настольные игры и эти кресла… как там они называются? Такие большие и мягкие… Черт, да как же их называют?

– Кресла-мешки?

– Да! Он обожал сидеть в этих креслах, а я вместо библиотеки таскала его в магазин, чтобы приобрести там не пахнущие затхлостью книжки. Так что это я виновата. Прости.

– Вы прощены, – улыбаюсь я, всё еще слегка ошарашенная тем, что она не любит запаха библиотечных книг.

МАЙ

Когда я вернулась домой, Бен всё еще лежал в постели. Полтора часа пока меня не было он протаращился в потолок. Я же, кажется, целую вечность добиралась сначала на грузовике до автостанции, а потом, пересев в оставленную там машину Бена и поехав домой, вспомнила, что он просил купить чего-нибудь на ужин. Я не стала заморачиваться и заехала по дороге в Макдональдс.

– Ты там как? В порядке? – крикнула я ему, как только переступила порог дома.

– Да, только двигаться еще больновато, – отозвался Бен.

– А я обрадую тебя тем, что в Лавровом каньоне раз пять чуть не попала в аварию на этом гребаном грузовике. Нормальным людям нужно запрещать водить эти чудовища.

– Ну, с тем, что ты нормальная я бы поспорил, но я понял тебя.

Я положила пакет из Макдональдса на постель и помогла Бену принять сидячее положение.

– Мне кажется, всё-таки нужно вызвать врача.

– Да всё со мной будет в порядке, – отмахнулся Бен и начал есть.

Я последовала его примеру. Наелась, перепачкав рот и пальцы в соусе, глотнула содовой и растянулась на кровати, наконец-то расслабившись после долгого и тяжелого дня. Бен включил телевизор, сказав, что хочет что-то посмотреть. У меня же слипались веки, и вскоре я провалилась в сон.

Проснулась я утром в пустой постели.

– Бен? – позвала я.

Он отозвался из гостиной. Пройдя туда, я обнаружила, что он успел распаковать кучу коробок.

– Как ты себя чувствуешь? Спина болит?

– Нормально. Пока не сгибаюсь и не делаю резких движений.

– Не нравится мне это. Тебе нужно показаться врачу.

– Кончай жужжать, женушка, – улыбнулся он. – Можно мне убрать с полок часть твоих дурацких книг? Мне нужно куда-то свои положить. – Он обвел рукой кипы бумажных книг на полу, явно чувствуя неловкость.

– Может, нам стоит просто купить еще книжных полок? – спросила я.

– Или, может, тебе стоит подарить часть своей нудной классики библиотеке? Нам что, правда, нужны два издания «Анны Карениной»?

– Эй! Она в двух разных переводах! – воскликнула я. – Нельзя же прийти сюда и выкинуть мои вещи, потому что тебе нужно место, засранец!

– Я и не предлагаю их выкидывать. Я предлагаю их… подарить. – Бен открыл книгу, понюхал страницы и вскинул голову: – Фууу! – Скривился он и потер спину. – Как же противно они пахнут! Пылью и старостью. Давай хотя бы на новые их заменим.

Я вырвала у него из рук «Анну Каренину» и поставила обратно на полку.

– Сомневаюсь, что твои книги пахнут розами, – сказала я. – Любая книга со временем начинает так пахнуть. И с этим ничего не поделаешь.

– Да, но я не покупаю подержанные книги. Я покупаю их горяченькими и только что напечатанными, поэтому они еще долго останутся свежими.

– Да елки-палки! Книги – не пирожки, которые нужно раскупать горяченькими. И они не портятся! – Я взяла одну книгу из его стопки. На ее обложке девочка-подросток стояла рядом с чем-то, похожим на сокола-переростка. – Ты, правда, такое читаешь?

– Давай проведем маленький эксперимент, – предложил Бен. – О чем «Анна Каренина»?

– О замужней аристократке, которая влюбляется в графа, но не может позволить себе…

– Ты меня усыпляешь первыми же словами. А знаешь, о чем этот роман? – спросил он, выхватив у меня из руки книгу с соколом на обложке. – О детях, которые по природе своей полулюди-полуптицы, – объявил он таким тоном, будто одно это говорит само за себя. – Эта книга лучше той.

– Ты даже не пробовал начать читать «Анну Каренину». Это невероятно трогательная история.

– Уверен в этом. Но я люблю, чтобы действие в книгах происходило в мире, где…

– «В мире, где» что?

– Ну, в мире, где, к примеру, любовь считают болезнью. В мире, где правительство выбирает за тебя твою будущую семью. В мире, где общество избавилось от болезней и страданий. Люблю такое.

– Последняя – это «Дающий»[21]21
  Речь идет о книге Лоиса Лоури «Дающий» («The Giver»). Главный герой этой книги Джонас живет в мире, который можно назвать идеальным. В этом мире нет болезней, войн и конфликтов между людьми. Каждый работает там, где он лучше всего может реализовать свои таланты. И только двум людям суждено знать, какую цену приходится платить за эту гармонию: старику и мальчику-подростку, которому он передает свои знания.


[Закрыть]? – спросила я. – Ты же о ней говоришь?

– Если ты сейчас скажешь мне, что тебе не нравится «Дающий», то между нами всё кончено, – заявил Бен. – Я бескомпромиссен в отношении тех, кто не оценил эту вещь.

Улыбнувшись, я подхватила из стопки его экземпляр «Дающего». Открыла и понюхала страницы.

– Ну не знаю… – поддразнила я его. – Попахивает затхлостью.

– Эй! – возмутился Бен, пытаясь отобрать у меня книгу, а потом, морщась, застонал – видно, спину прострелило болью.

Я взяла со стола ключи и потребовала:

– Вставай-ка. Мы идем к врачу.

– Никуда мы не идем, пока ты не признаешься в том, что тебе нравится «Дающий», – проворчал Бен.

Я опустилась перед ним на колени, чтобы помочь подняться, и с нежностью ответила:

– Мне он очень нравится.

Бен улыбнулся и, охнув, поднялся.

– Я знал это, – безмятежно сказал он. – А хочешь узнать мой секрет?

Я кивнула.

– Ради тебя я бы пошел на компромисс. – И, чмокнув меня в щеку, он позволил мне помочь ему дойти до машины.

СЕНТЯБРЬ

К полудню мы упаковываем большую часть вещей Бена, оставив спальню напоследок. Подхватив коробки, мы туда и направляемся.

Кинув коробки на кровать, я осматриваю комнату. Я могу это сделать. Могу. Могу. Могу. А если не смогу, то это сделает за меня Сьюзен. Так что мы по-любому с этим расправимся.

– Ну что. Поехали?

Сьюзен открывает комод и начинает забрасывать вещи в коробки.

Понаблюдав за тем, как рубашки и джинсы покидают свое законное место, я тоже принимаюсь за дело. Я достаю из шкафа одежду Бена вместе с вешалками. Никто не осознает, насколько мертвой смотрится висящая на вешалках одежда, пока человек, которому она принадлежит, не умирает сам. В общем, я не трачу время на то, чтобы снять вещи с вешалок. Я просто кидаю их сразу в коробки к остальной одежде. Я заканчиваю со шкафом и прикроватной тумбочкой Бена до того, как Сьюзен успевает очистить комод. Ее лицо спокойно, и по нему не скажешь, что творится у нее в душе, но я замечаю, как она нюхает одну из рубашек Бена, прежде чем положить ту в коробку. И она видит, что я ее подловила.

– Мне хотелось узнать, пахнет ли еще что-то им, – оправдывается она. – Я уже почти не помню его запах.

– Мне кажется, те вещи все пропахли мной, – говорю я.

– О, – смеется она. – Это всё объясняет.

Я на секунду задумываюсь, хватит ли у меня духу поделиться со Сьюзен тем, что у меня осталось от Бена. Хватит.

– Подождите секундочку, – прошу я. Достаю засунутую в пакет подушку Бена, развязываю пакет сверху и протягиваю Сьюзен. – Понюхайте.

Она с сомнением глядит на меня, но затем наклоняется, опуская нос в пакет.

– Это он. Боже. Это его запах.

Ее веки закрываются, по щекам текут слезы. И я впервые вижу, как Сьюзен позволяет себе поплакать.

МАЙ

Мы целый день просидели в приемной у врача на неудобных стульях, рядом с людьми, больными всякими заразными болячками. Бен тысячу раз повторил, что нет никакой необходимости идти на прием. Однако врач, когда мы все-таки к нему попали, обеспокоился тем, что Бен так легкомысленно отнесся к случившемуся. Ушли мы с рецептом на викодин.

Дома Бен позвонил в китайский ресторан и сделал обычный свой заказ, только я слышала, что он попросил и белый, и коричневый рис. Мне вспомнилось, как на первом нашем свидании он сказал, что заказ риса двух видов будет означать конец романтическим отношениям, однако на душе у меня потеплело. Мы с Беном как единое целое. Каждый из нас знает, чего хочет другой. Знает, что нужно другому. Мы знаем, когда стоит поспорить, а когда – пойти на компромисс. Мы не пытались подстраиваться друг под друга, чтобы произвести хорошее впечатление. Не тянули время, чтобы посмотреть, подходим ли друг другу. Мы стремглав и с головой окунулись в чувства и отношения, и вот они мы – одна из тех самых пар, что не парится по поводу всяких глупостей и пунктиков своей второй половины. Я люблю коричневый рис, Бен – белый. Мы заказываем оба. Всё прозаично и буднично. Новизна ушла, и то, с чем мы остались просто… потрясающе.

Коробки Бена, предназначавшиеся для спальни, мы еще не распаковали, но перед тем как лечь спать, Бен был полон решимости найти какую-то вещь. Волнуясь за него – ему нельзя было наклоняться – я настояла на том, что поищу ее сама. Бен объяснил, какая коробка ему нужна, и, в конце концов, я отыскала ее: легкую, как пушинку. Я принесла коробку ему, и Бен радостно ее открыл. В ней лежала грязная подушка.

– Что это? – ужаснулась я тому, что эта бяка будет лежать на моей постели. Ее всю покрывали пятна от слюны и какой-то оранжевой жидкости.

– Моя любимая подушка! – сообщил Бен, водрузив ее на одну из моих подушек – подушек, которые я уже считала «нашими», но которые теперь, в сравнении с его жуткой и грязной подушенцией, выглядели только «моими».

– Пожалуйста, убери эту бяку с моей постели.

– С нашей постели, детка. Это наша постель. И на нашей постели должны лежать наши подушки. И эта подушка теперь – наша.

– Ну уж нет, – засмеялась я. – Не хочу, чтобы эта подушка была нашей. Пусть она останется той подушкой, которой ты пользовался, живя один.

– К сожалению, это невозможно. Я не могу без нее спать.

– Но ты несколько месяцев преспокойно спал без нее!

– Да, но теперь это мой дом! Я оплачиваю его аренду! И мне нужна эта подушка в том доме, за аренду которого я плачу!

– Уф, – смягчилась я. – Тогда надень на эту чертову подушку наволочку.

– Запросто.

Бен прошел к бельевому шкафу, вернулся важный как павлин и осторожно лег в постель.

– Ты принял викодин? Он снимет боль.

– Я что, похож на мужчину, который не способен выдержать легкой боли? – спросил он, медленно повернувшись ко мне и положив голову на свою подушку. – Хочешь попробовать полежать на ней? Она очень удобная.

– Нет, спасибо, – помотала я головой.

– Да ладно тебе. Полежи на ней пять секунд. Она теперь – часть нас обоих, – поддразнил он меня.

– Хорошо! – Я подвинулась, чтобы положить на нее свою голову. – Боже, она отвратительно пахнет.

– Что? Ничего подобного!

– И ты еще что-то говорил о моих книгах? Да это же просто подушка-вонючка! – засмеялась я.

– Никакая она не вонючка. Нормально она пахнет. – Бен понюхал ее, чтобы в этом убедиться. – Тебе просто нужно привыкнуть к ней, вот и всё.

– Ага, конечно, – ответила я и выключила свет.

Бен задрых в считанные минуты, а я лежала рядом с ним, ощущая себя самой везучей девчонкой на свете из-за того, что спящий рядом чудак был моим и только моим, из-за того, что он жил со мной и имел теперь право требовать, чтобы его подушка-вонючка лежала на моей постели. Я еще раз понюхала ее и, задремывая, думала о том, что никогда не смогу к ней привыкнуть. Но я ошибалась.

СЕНТЯБРЬ

Коробки собраны. Вещи Бена почти все убраны с глаз. Теперь меня окружают не они, а упаковочный картон. Я оставила себе толстовку и несколько футболок Бена. Оставила в буфете его любимую чашку. Сьюзен отнесла в свою машину кое-какие книги и фотографии. Еще она взяла один из блокнотов, в котором Бен писал, и пару-тройку вещей, совершенно ничего не значащих для любого другого человека, но бесценных для матери.

Теперь, когда всё уложено в коробки, у Сьюзен нет причин задерживаться у меня.

– Что ж, – вздыхает она. – Похоже, мы закончили.

– Похоже, что так, – отвечаю я, на удивление спокойно.

– Хорошо, – кивает она. Ее кивок говорит о том, что она не знает, что еще сказать, что в мыслях у нее сумбур, что ей нужен воздух. – Думаю, мне… пора домой. Это… тяжело. Я не хочу уходить, но… я же не от него ухожу, понимаешь? Просто мне… мне теперь есть, чем заняться дома. Я несу бессмыслицу, да? Мне пора.

– Для меня это не бессмыслица, – обнимаю я ее.

– Ладно. – Сьюзен делает глубокий вдох. – Ладно. Я позвоню тебе на выходных.

– Отлично.

Она открывает дверь и выходит на улицу. Я разворачиваюсь и обвожу взглядом дом.

Вещи Бена убраны, но у меня нет ощущения, что я его потеряла. Наоборот, внутри меня только-только начинает расти другое чувство – едва ощутимое пока, но реальное. Чувство, вызываемое осознанием того, что это прекрасно – сдвинуться наконец с мертвой точки и продолжить жить дальше. Я понимаю, что нужно ловить этот момент, хватаю три коробки с одеждой Бена и загружаю их в машину. Покончив с этим, бегу за еще двумя коробками. И хотя место в машине еще есть, в дом больше не возвращаюсь, боясь дать слабину. Я уговариваю себя, что делаю всё правильно. Что это всё к лучшему. Так надо!

Припарковавшись у Гудвилла[22]22
  Магазин «Гудвилл» – американский секонд-хэнд.


[Закрыть], я беру коробки и захожу внутрь. Ко мне подходит крепкий мужчина.

– Что у нас тут? – спрашивает он.

– Мужская одежда, – отвечаю я, не глядя на него. Я не могу отлепить своего взгляда от коробок. – Вся в хорошем состоянии.

– Чудесно! – Он забирает у меня коробки. – Вам нужен чек?

– Нет, не нужен, спасибо.

Мужчина открывает коробки и вываливает их содержимое в большую кучу одежды. Я знаю, что мне пора уходить, но не могу сойти с места. Я так и стою, глядя на гору одежды. Это больше не вещи Бена. Это просто тряпки в куче другого тряпья.

Что я наделала?

У меня были вещи Бена, а теперь их нет.

Мужчина берет часть одежды в охапку и относит в заднюю комнату. Я хочу вернуть вещи Бена. Зачем я их отдала? Что он будет носить? Мне хочется перепрыгнуть через прилавок и зарыться в кучу тряпья в поисках вещей Бена. Мне нужно вернуть их! Однако я оцепенело стою, в шоке от того, что сотворила своими руками. Как я могла это сделать? Зачем я так поступила? Видит ли Бен там, где он сейчас, что я натворила?

– Мадам? – зовет меня мужчина. – Вы в порядке?

– Да. Простите.

Развернувшись, я возвращаюсь к машине. Я не могу повернуть ключ в замке зажигания. Не могу завести мотор. Я могу лишь биться головой о руль и поливать его слезами. Моя щека давит на гудок, но мне плевать.

Оставив ключи на переднем сидении, я вылезаю из машины и бегу. Я бегу и бегу, несмотря на то, что на улице холодно, несмотря на то, что тело горит, несмотря на то, что, похоже, у меня начался жар. А потом внезапно и резко останавливаюсь, осознав, что не могу убежать от себя самой. Я перехожу улицу и бреду по тротуару, пока не натыкаюсь взглядом на бар. У меня нет с собой кошелька, нет ключей, но я всё равно захожу внутрь. Еще достаточно рано, поэтому меня не останавливают на входе. Я сажусь за барной стойкой и пью пиво, бокал за бокалом, пока меня не развозит. Затем, сделав вид, что иду в уборную, выскальзываю наружу – не заплатив, не дав чаевые, даже не поблагодарив. Дойдя до дома, я понимаю две вещи: в квартиру мне без ключей не попасть и я заболела.

Меня тошнит и выворачивает прямо на газоне у дома. Сейчас всего восемь утра. Соседи видят меня, но мне, опять же, плевать. Опустившись на траву, я отключаюсь. Прихожу в себя я где-то около одиннадцати дня, еще недостаточно протрезвевшая для того, чтобы вспомнить, где мои ключи. Чтобы попасть домой, мне остается сделать только одно – позвонить Анне.