Текст книги "Замуж за одну ночь"
Автор книги: Дженифер Лайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Мистер фогон подтягивал подпруги, и, пока я за ним наблюдала, у меня родилась идея. Он-англичанин, и деньги у него, наверняка есть, хоть он и путешествует налегке. Если мне удастся выпросить у него милостыню, может быть, мне не надо будет идти на этой неделе в Кайлин. Я бы и отсрочке в день порадовалась.
Мне приходилось видеть, как работают нищие, и в деревне, и в Кайлин. Я знала что нужно делать. Опустив плечи, скривив рот, уронив голову набок и немощьно потирая руки, я принялась ковылять волоча ногу.
– Пожалуйста, сэр, – заскулила я, – подайте немного денег, Христа ради! Хозяйка мисси очень больна, мне нужно кормить пятнадцать сирот. Нам не чего есть. Пожалуйста, помогите..-Голос по-настоящему дрожал, потому что мне, к своему удивленю вдруг стало стыдно. Но ведь нечего же стыдиться, я всего лишь просила милостыню, а это гораздо лучше чем воровать.
Он со всего размаху ударил меня по лицу так, что сменя слетела шляпа. Я чуть не упала.
– Как ты смеешь? – тихо но яростно сказал он-Ты-не какая-то там крестьянка, умирающая с голоду. У тебя есть преимущества: это видно по твоему лицу, голосу, походке! Как ты смеешь так опускаться?
Глава 7
Он вставил ногу в стремя и вскочил в седло, не дожидаясь ответа. А мне нечего было ответить, я слишком растерялась. Прижав ладонь к горящей щеке, я пыталась усвоить тот факт, что безобразный чужак и я живем в разных мирах. В его мире стыдно просить подаяние. В моем-в этом нет ничего позорного. Но часть меня принадлежала к его миру. Этот мир в моей крови. Мне было стыно настолько, что я почувствовалв всю глубину его презрения.
Он сел на свою лошадь и посмотрел на меня пустыми синими глазами.
– Сдается мне, что ты-лгунья. Я не верю, что ты присматриваешь за детьми и что тебе доверяют принимать роды. Может быть ты знаешь о чем эти стихи, но солгала чо не знаешь? Что ж будь по твоему. Я сам найду то, что ищу. – Он пальцем указал на свой рисунок. – Но ради бога, когда будешь лгать ему, берегись!
Наконец я смогла говорить, хотя мой голос все еще дрожал. Мне хотелось извиниться и сказать, что я говорила ему правду. Хотелось попросить его пойти со мной и посмотреть на нашу кладовую, хотелось узнать о каких преимуществах он говорил.
– Мистер Фогон-начала я-простите меня пожалуйста…
Не обращая на меня внимания, он развернул пони, похлопал его по шее, пришпорил и произнес:
– Пошел, Лунолов!
И был таков. Я смотрела, как он удаляется от меня голопом. Я видела как он обогнул деревню и повернул на юг, в сторону противоположную Кайлин.
"Лунолов"
Слово эхом отдавалось у меня в голове. Он назвал так своего пони, точно так же как и слово на том рисунке. Рисунок тот на грубом холсте сделан давным давно такой же твердой и опытной рукой как у мистера Фогона, создавшего необыкновенно живое изображение несколькими стремительными штрихами на шершавой стене.
У меня мороз пробежал по коже. Мне стало как-то не по себе.
Не знаю как долго я простояла смотря вдаль, но когда пришла в себя, я подняла с земли свой чемодан и поплелась вдоль стены к воротам миссии. Солнце садилось. Я была уставшей, злой и пристыженной одновременно. Голова болела.
Вечером я сорвала злость на детях, а ночью меня опять мучали кошмары.
Я проснулась в поту и неподвижно лежала уставившись в узкое окно, за которым уже бледнели звезды и рассвет разливался по небу. Как всегда бывает после кошмара проснулась я с облегчением, но оно быстро улетучилось. Я знала, что не могу больше откладывать свой поход в Кайлин ни на один день. И мне придется что-нибудь украсть: сегодня мы съедим все что осталось.
Утро прошло как обычно, я делала свою ежедневную работу, гоня от себя все мысли. Казалось, сегодня даже мисс Протори чувствовала себя гораздо лучше. После раннего обеда я оделась в пальто и обула войлочные сапоги. Перед самым уходом дала необходимые указания Юлин, оставив ту за старшую.
– В котором часу ты вернешься, Люcи? – спросила она, провожая меня до двери. На руках у нее была малышка Кими.
– До наступления темноты вернуться не успею, – ответила я, – так что тебе придется кормить детей ужином. Дай им все, что есть, – поколебавшись, сказала я. – А если я задержусь… или что-то меня задержит, и я не смогу сегодня вернуться, возьми это.
Несколько недель назад я зашила серебряную монету за подкладку своей куртки. Это был мой неприкосновенный запас. Мисс Протори всегда говорила, что нужно иметь что-нибудь на черный день, и я хранила монету на крайний случай. Если меня поймают в Кайлин за воровство, этот черный день действительно наступит. Я пальцами оторвала нитку, вынула монету и протянула ее Юлин. Она со страхом посмотрела на меня и спросила:
– Но ты вернешься, Люси?
– Обязательно вернусь. Но ты уже взрослая, и, если случится что-нибудь непредвиденное, ты справишься. Этих денег хватит, чтобы прокормить всех несколько дней, если будешь экономить. А потом…
Мой голос сорвался. Я не могла даже представить себе, что Юлин будет делать «потом». Она с надеждой смотрела на меня, и я сказала:
– А потом ты будешь делать то, что нужно сделать в первую очередь.
Не дожидаясь ответа, я открыла дверь и пошла по широкой тропинке, ведущей к воротам.
Река, текущая у подножия нашего холма, делала широкую петлю, в которой и стояла деревня Лин Кайфер. Она была слишком маленькой, чтобы иметь официального представителя власти. В Лин Кайфер не было даже мирового судьи – низшей государственной должности. Деревня находилась под управлением мандарина Кайлин, который вспоминал о ней только тогда, когда приходила пора посылать сборщиков налогов.
Дойдя до моста через реку, я оглянулась. Вон там, на вершине холма, стоит миссия, мой единственный дом. Это двухэтажное здание из серого кирпича с внутренним двориком, с двухъярусной крышей с загнутыми вверх краями и маленькой мраморной пагодой, оставшейся от храма. Пагода поднималась к небу в восточной части двора.
С одной стороны рос большой старый кедр, с другой – несколько олеандровых кустов и две сливы, на которые я смотрела из своего окна. Сливы были очень старые. Мисс Протори говорила, что их было больше, но никто не помнил, когда деревья плодоносили в последний раз. Клочок земли, который я называла «нашей фермой», был в дальнем конце миссии, и мне не было его видно.
Торопливо шагая по дороге, я старалась унять волнение, но – напрасно. Мне нельзя попадаться на воровстве. Нельзя! Правителем Кайлин был очень важный человек, мандарин третьего ранга, по имени Хуанг Кунг. Его имя наводило ужас на всех нарушителей закона. Всю жизнь я ходила через площадь перед «Дворцом правосудия», на которой наказания приводились в исполнение. Там, как на развлечение, собиралось множество людей, чтобы посмотреть на наказание плетьми или казнь. Однажды, случайно, я увидела палача – мрачную фигуру в черной кожаной куртке с большим кривым мечом. Мне было достаточно, смотреть я не осталась.
Я знала, что даже мандарин Хуанг Кунг не осудит меня на казнь за воровство, по крайней мере, в первый раз мне не отрубят голову. В наше время, на пороге двадцатого столетия, наказания были не такие суровые, как в прошлом. Тем не менее, если мне повезет, меня жестоко побьют. Но, скорее всего, мне отрубят руку, если мандарин, рассматривая мое дело, будет в плохом настроении, особенно, если увидит, что я – чужая, иностранка, дьявольское отродье. Хуанг Кунг был известен своей ненавистью к иноземцам, он всех их считал дикарями.
Чтобы не думать о том, что меня ждет, я принялась читать наизусть отрывки из сборника пьес, которые написал человек по имени Вильям Шекспир. Это была одна из самых любимых книг мисс Протори, которые я читала ей по утрам. Пьесы были довольно глупые: люди в них вели себя странно. Мне казалось, что они были не в себе. В лучшем случае – недалекие. Но слова были прекрасны! Даже если я их не совсем понимала, они звучали, как самая торжественная музыка.
Постепенно сосать под ложечкой перестало, и я смогла пожевать немного просяных зерен, которые прихватила в дорогу. За долиной, в которой лежала деревня, дорога начала петлять между каменными холмами и затем – через равнину, где дул сильный ветер. Я радовалась, что в это время, в начале года, людей на дороге было мало, и колеса повозок не разбили ее, не превратили в грязное месиво. Весной дорога бы отняла в два раза больше времени из-за грязи.
Глава 8
Через час мне повезло. У одного из маленьких храмов, сложенных из красных камней, я повстречала знакомую. Молодая женщина была из Лин Кайфер. Она ехала на маленькой повозке в Каниль и остановилась, чтобы покормить двух осликов, запряженных в повозку. Когда я с ней поздоровалась, она предложила меня подвезти. Она была второй женой башмачника, и было очень милосердно с ее стороны пригласить меня в повозку.
Мы вежливо разговаривали в пути. Каждая из нас старалась подчеркнуть, какой никчемной была она сама и какой любезной и достойной была ее спутница. Женщина поблагодарила меня за одолжение, которое я ей сделала, согласившись сесть к ней в повозку. А я ответила, как я польщена, что она соизволила взять себе в попутчицы такую ничтожную личность, как я. Это было моей второй натурой. Это – часть китайского этикета, соблюдавшегося веками. Для меня он был более естественным, чем мои вечерние разговоры с мисс Протори, во время которых я постигала искусство беседы, придуманное чужаками.
Наконец, мы увидели стены Кайлин. Я всегда считала его огромным городом, но мисс Протори объяснила мне, что Кайлин просто затерялся бы в Пекине или другм большом городе. Мы въехали в город через северные ворота и медленно продолжили свой путь по узкой улочке, ведущей на площадь «Дворца правосудия». Улицы были запружены повозками. Люди шли пешком или ехали на ослах. Иногда попадались носилки с важными персонами.
Никого не было с пустыми руками. Мужчины, женщины, повозки были загружены продуктами и товарами, которые несли и везли на базар или с базара. Перед нами ехала женщина с гусями. За нами шла другая, с огромной вязанкой дров на спине. Дрова были завернуты в одеяло, концы которого женщина обвязала вокруг лба. Она сгибалась под тяжестью своей ноши. Я тоже всегда так носила тяжести и удивлялась тому, как много могу унести.
Не все в этой толпе были крестьянами или батраками. Шли по улице или сидели на открытых верандах чайных и более важные господа: купцы, землевладельцы и люди ученые. На них были теплые, великолепно расшитые длинные халаты до пят с очень широкими рукавами. У них были длинные ногти, иногда в полпальца, что свидетельствовало об их богатстве, которое позволяет им ничего не делать своими руками. Один или два господина несли палки с маленькими плетеными клетками на концах. В каждой клетке сидело по цикаде – насекомому со стрекочущими крыльями. Цикады издавали бесконечные скрипящие звуки, которые китайцы считают очень мелодичными.
Когда мы добрались до площади, я распрощалась со своей спутницей, обменявшись с ней обязательными долгими комплиментами в самых витиеватых выражениях.
Я решила отправиться на улицу ювелиров. Красть еду без толку: мне негде было ее спрятать. Деньги или маленькая вещица, которую можно продать в другом месте, – вот, что мне нужно. Да и ювелиры богаты. Лучше украсть у богатых, чем у бедных. Но ювелиры очень осторожны, так что задача опасная. При этой мысли у меня в животе все перевернулось.
Думаю, это было малодушие, но я решила, что сначала схожу к доктору Канигану. Если он сегодня даст мне флакон обезболивающего для мисс Протори, мне не придется еще раз на этой неделе идти в город. Во всем Кайлин не было и более полудюжины иноземцев. Доктор Каниган был одним из них. Он был американец. Приехал в Китай до того, как я родилась. У него были седые волосы и усталые глаза. Я слышала, что в молодости он совершил что-то плохое в своей стране и ему запретили там работать врачом. Когда я спросила об этом у мисс Протори, она велела мне не сплетничать и сказала, что Доктор Каниган помогает тем, кто, возможно, больше всех на свете нуждается в помощи, и, хотя он – не христианин и даже не верующий, он заслуживает уважения за все, что делает.
Я отправилась в жилище доктора Канигана. Просторная комната, поделенная на две половины, была раньше частью большого поместья, в котором сейчас было много отдельных маленьких жилищ. Решетчатые бумажные окна с блестящими лакированными рамами выходили во двор.
Когда я пришла, доктор Каниган только что закончил прием пациента – маленького китайского мальчика. Он удивился, увидев меня, затем улыбнулся и сказал:
– Здравствуй, юная Люси! Хочешь чаю?
Я встречалась с доктором Каниганом нечасто – три-четыре раза в год, когда он приходил в миссию лечить заболевшего ребенка или мисс Протори. Как приятно, что он помнит мое имя! Мне пришлось сдержать себя, чтобы по китайскому обычаю не пуститься в рассуждения о том, что такой неприметной особе, как я, не приходилось даже мечтать о том, что такой глубокоуважаемый человек, к тому же старший, не сочтет за труд предложить мне чаю, и я просто сказала:
– Очень хочу.
– С пряниками, да?
– А что это, доктор Каниган?
– Пряники? Как это у вас англичан? Печенье. Точно! У меня есть где-то немного. Шаопинг. – Он критически оглядел меня с ног до головы и добавил: – Думаю, тебе не помешает. Снимай пальто и садись.
При упоминании о соленом кунжутном печенье – шаопинге – у меня потекли слюнки. Я села на один из скрипучих стульев и, пока доктор заваривал чай, спросила, сможет ли он дать мне еще флакон лекарства для мисс Протори. Он устало кивнул.
– Да, я сделаю еще, Люси. Мне жаль, но больше я ничего не могу. Честно говоря, сделать уже ничего нельзя, разве что облегчить ей боль, пока… – он посмотрел на меня, – пока она не умрет. Ты знаешь, что ей немного осталось?
– Да, я знаю, доктор Каниган. Мне от этого очень горько, но я уже смирилась с мыслью.
– Господи! Ребенок, воспитанный в духе истинно китайского фатализма! – пробормотал он, печально покачав седой головой.
Я не совсем поняла, но мне казалось, что он говорит больше с самим собой, чем со мной, поэтому из вежливости не переспрашивала.
Странно наблюдать, как мужчина заваривает чай, хоть я и знаю, что у доктора Канигана нет женщин, которые бы могли это делать. Мисс Протори рассказывала мне, что в Англии мужья разрешают своим женам сидеть с ними за одним столом и что у мужчин только одна жена и нет наложниц. Я ей верила, но все это было так далеко от меня и так неправдоподобно, как в сказке. Доктор Каниган разлил чай в чашки с ручками. Я привыкла к таким: мы пользовались ими в нашей миссии, пока последняя не разбилась, так что мне было нетрудно пить чай у доктора. Он поставил блюдце с тремя кусочками шаопинга и велел мне все съесть, затем сел в плетеное кресло, вытянув ноги.
– Как дела в миссии? – спросил он.
– Все девочки здоровы, спасибо, доктор.
– Это уже кое-что. Но их не так уж мало для тебя одной.
– Ну, иногда бывает трудно, но я пока справляюсь.
Он сердито нахмурился.
– Не твое это дело, детка. Какого черта никто из английской миссии не взял на себя эту обязанность?
– У нас уже давно нет никаких связей ни с одним из миссионерских обществ, доктор. Мисс Протори несколько раз писала в Лейнор пару месяцев назад, просила помощи, но никто не ответил.
Глава 9
Он долгое время сидел молча, потягивая чай и уставившись в одну точку. В его облике была какая-то глубокая печаль. Когда он, наконец, заговорил, мне показалось, что он просто думает вслух:
– Китай…. кишащий жизнью и смертью. Он дает жизнь миллионам, и миллионы его детей умирают и принимают это как должное, потому что так было всегда. Некоторые наивные души приезжают сюда, чтобы помочь. – Он посмотрел на меня и устало улыбнулся. – Думаю, я спас несколько сотен жизней. Капля в море. Думаю, мисс Протори спасла несколько сотен девочек. Возможно, у больших миссионерских обществ результат позначительнее, но они, в основном, заняты обращением в веру. Подавляющее большинство таких новообращенных просто христиане, готовые перейти в любую веру, лишь бы не умереть с голоду. Я их не виню. Но все, что мы делаем, вместе взятое, это тоже лишь капля в море. Есть ли в этом смысл, Люси?
Почти как уроки по искусству беседы с мисс Протори, но гораздо интереснее. Я поняла, что думаю о том, о чем прежде не задумывалась никогда. Как увлекательно понять для себя, что ты чувствуешь, а затем выразить это своими словами!
И я сказала:
– Я не знаю, есть ли в этом смысл, доктор Каниган. Я ничего не могу понять про миллионы. Я хочу сказать, что никогда не видела тех миллионов людей, о которых вы говорите. Но я каждый день вижу детей в миссии. Им нужна забота, сейчас только я могу заботиться о них, больше некому. Уверена, они не чувствуют себя каплей в море. Думаю, что люди, которых вы лечите, тоже так себя не чувствуют.
Доктор Каниган с любопытством смотрел на меня, затем встал и принялся ходить по комнате.
– Все это не очень правильно, – сказал он, нахмурившись. – Я в Китае по своей воле, мисс Протори – по своей, – он повернулся ко мне. – А как же ты, Люси? У тебя выбора не было, ты осталась здесь, будто это само собой разумеется. Боюсь, в основном, по вине мисс Протори, несмотря на все мое к ней уважение. Но я должен был все это предвидеть. Какой же я дурак! – Он нетерпеливо покачал головой. – Ты – английская девушка и должна быть дома, в Англии. Ты должна жить достойной жизнью и получить достойное образование, а не работать, как проклятая, чтобы прокормить нескольких китайских детей.
Наверное, у меня был испуганный вид, поэтому он продолжил:
– Все правильно, они не должны голодать, но это не твоя забота, Люси. Если бы Британское правительство тратило на миссии столько же денег, сколько оно потратило на «опиумные» войны, или если бы правительство Соединенных Штатов только… – Он пожал плечами. – Нет, это несправедливо. Китайцы сами не позволили бы. Ни императрица, ни Маньчжурский двор никогда бы не позволили нам, дикарям, очистить для них страну. И я их не виню. Но есть кое-что еще, Люси… Быть беде, может быть, в этом году, может быть, в следующем. Это неизбежно. В один прекрасный день, и он не за горами, китайцы не захотят более терпеть чужаков в своей собственной стране. И они кое-что для этого предпримут – и полетят головы.
Он перестал бегать по комнате и остановился передо мной, но я ничего не ответила, потому что дожевывала последнее печенье, а мисс Протори запрещала мне разговаривать с набитым ртом.
– Тебе необходимо уехать домой, Люси, – медленно сказал он. – Я очень виноват в том, что не подумал об этом раньше. Тебе необходимо уехать домой, дитя мое.
– Очень любезно с вашей стороны, что вы беспокоитесь за меня, доктор, – ответила я, как только смогла прожевать, – но мой дом здесь, другого у меня нет, и уехать мне некуда. Да и кто останется с детьми?
Он потер глаза.
– Да, я знаю, все не просто. Мы так заняты своими повседневными заботами, что у нас нет времени задуматься о будущем. Но это важно, Люси. Когда свершится, будет очень плохо. Я знаю эту страну. Я знаю Кайлин. И я знаю мандарина Хуанг Кунга. Он ждет не дождется своего часа, у него руки чешутся, ему не терпится натравить своих солдат на чужаков. Я сам напишу вашему послу в Пекине. Я обращусь к американским миссиям. Кто-то должен взять на себя заботу о детях, чтобы ты могла уехать домой.
– Да, доктор Каниган, – ответила я, потому что невежливо спорить со старшим, да к тому же с мужчиной, но то, о чем говорил доктор, было совершенно невозможно. Иногда мне так хотелось увидеть эту неизвестную страну – Англию, частью которой я была и о которой так часто рассказывала мисс Протори! Но я знала, что этого никогда не произойдет, как и знала, что бесполезно надеяться, что кто-то позаботится о детях. Не было никого, кроме меня.
Я медленно, чтобы продлить удовольствие, доела шаопинг и теперь чувствовала себя спокойнее. Может быть, я волновалась потому, что была голодна?
– Как ты думаешь, сможешь продержаться месяц или чуть больше, пока я все организую? – спросил доктор Каниган, смешивая какие-то лекарства в углу комнаты на другом столе, заставленном флаконами.
– Да, конечно смогу, спасибо.
Он взглянул на меня и скорчил смешную рожицу.
– Жаль, не могу подкинуть тебе пару долларов: я только что все отдал за новую партию лекарств и, что называется, «вылетел в трубу». Думаю, от мисс Протори ты такого не услышишь. Это значит, что у меня нет денег. – Он размешивал лекарство длинной стеклянной палочкой. – Большинство моих пациентов слишком бедны, чтобы платить.
– Мне очень жаль. У вас нет богатых пациентов, доктор Каниган?
Он улыбнулся. Улыбка сделала его моложе, и он уже не казался таким уставшим.
– Есть, но не много. В основном, я лечу бедняков, которые не могут себе позволить китайского врача. Для них это к лучшему. Китайский доктор загонит тебе иголки в руку, чтобы вылечить желудок, или обмотает рану бумажкой с волшебными заклинаниями, чтобы изгнать злых духов из крови.
Он разлил лекарство в два флакона и закупорил их крышками.
– Ну, барышня, готово. Я приготовил двойную порцию, думаю, хватит.
Мне стало страшно.
– Вы хотите сказать, мисс Протори больше… больше не понадобится?
– Похоже, нет. – Он положил руку мне на плечо. – Если боли усилятся, увеличь дозу. Она будет спать почти все время, но это уже не имеет значения. Все, что мы можем сделать для нее, это облегчить ей боль. Я приеду в миссию на следующей неделе, если ты не пришлешь за мной раньше.
– Да, доктор. – Хоть я и понимала, что мисс Протори умирает, ужасно знать, что ей так мало осталось. – Мне нужно выполнить одно поручение. Можно я зайду за лекарством на обратном пути? – спросила я.
– Когда тебе удобно. Если меня вызовут к больному, я оставлю лекарство у соседки, прачки. На нее можно положиться.
Я надела пальто и шляпу, поблагодарила доктора Канигана за чай с печеньем и уже собиралась отвесить ему поклон, но вдруг вспомнила, как должна вести себя английская девушка. Я протянула доктору руку и сделала реверанс. Он ласково взял мою руку и, как-то странно глядя на меня, сказал:
– Интересно, ты сама знаешь, какая ты красивая, Люси?
Я покраснела от стыда, потому что подумала, что доктор Каниган смеется надо мной, но увидела, что он не шутит, и вдруг до меня дошло, что чужакам могут нравиться девушки с круглыми глазами, большими ступнями и белой кожей, потому что они сами такие же, как я.
– Забавно, – медленно продолжал он, – по всей Англии и Америке у многих девушек твоего возраста самая, может быть, большая проблема на сегодняшний день – как завить локоны. – Он вдруг улыбнулся. – Будь я на тридцать лет моложе, я бы променял миллион таких, как они, на одну такую девушку, как ты, Люси.
Я не совсем поняла, что такое «завить локоны» или что означает «променять миллион девушек на меня», но я поняла, что он сделал мне комплимент, и от этого мне стало очень не по себе. Если бы доктор знал, что я собираюсь сделать, он бы перестал меня уважать и уж никаких комплиментов я бы от него не услышала.
Глава 10
Двадцать минут спустя я шла вдоль мастерских и палаток, в которых работали золотых дел мастера. Здесь обитали и торговцы драгоценными камнями, но я выбрала золото. Сначала я прошлась перед мастерскими, стараясь решить, в которой из них мне может повезти. Мальчики-подмастерья раздували мехи маленьких кирпичных печей, внутри которых, в тиглях, плавилось золото. Мастера заглядывали в их утробы, чтобы посмотреть, как золото плавится, как меняется его цвет. Другие сидели за специальными лавками, орудуя формами, молотками, покрытыми кожей, тонкими резцами, щипцами странной формы. Не было видно ни небрежно разбросанных денег, ни золотых вещиц.
Я повернула за угол и пошла по узкой улочке за мастерскими. Если бы мне удалось забраться незаметно в мастерскую с черного хода! Может быть, я попаду на маленький склад, где удастся что-нибудь стащить. Только у шести мастерских был черный ход, я осторожно попробовала каждую дверь, лишь одна оказалась незапертой – в мастерской в самом конце улицы.
Сердце колотилось сильнее и сильнее, страх вперемежку со стыдом, словно лед, замораживал внутренности, вызывая растущее чувство тошноты. После первой кражи я думала, что привыкну и буду меньше бояться, но с каждым разом мне становилось хуже. В эту минуту я бы все отдала, чтобы повернуть обратно и отправиться домой. Но это было невозможно: я не могла вернуться с пустыми руками.
Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда что-то холодное и влажное коснулось моей руки.
Я посмотрела вниз и увидела большого пса. Много таких бездомных собак, грязных с выпирающими ребрами, бродило по улицам Кайлин. Я издала вздох облегчения, дала псу несколько оставшихся просяных зерен и, стараясь не шуметь, отогнала его прочь. Я замерла, сцепив ладони, чтобы унять дрожь, и осторожно толкнула тонкую дверь.
Передо мной была комната чуть больше посудного шкафа. На стенах висели инструменты, пол был завален всяким хламом, пустыми мешками, обрывками веревки, глиняными горшками и кусками ржавого железа. Взять было нечего. Через приоткрытую дверь напротив доносился стук молотка.
Я толкнула заднюю дверь и снова оказалась на улице. В мастерской не было подмастерья. Мастер был крупный мужчина со свисающими усами. На нем был кожаный передник. Он делал филигранную брошь. Я стояла перед окнами мастерской и смотрела, как он осторожно закрепил брошь в деревянных тисках и взял тонкий стальной инструмент. Мимо меня проходили люди, а я стояла и смотрела. Наблюдая, как он работает, я почувствовала, что у меня стали покалывать щеки, как будто от них отхлынула вся кровь. Я придумала.
Я прекрасно знала, что, если буду медлить или начну все обдумывать, моя решимость иссякнет, поэтому я стремительно обогнула мастерскую и снова оказалась на узкой улочке. Бродячий пес все еще был там. Я щелкнула пальцами и шепотом позвала его. Он сразу же подбежал ко мне, очевидно, надеясь получить еще просяных зерен. Я подманила его к мастерской, осторожно открыла дверь и протянула руку, чтобы подобрать обрывок веревки с грязного пола. Стараясь шепотом приободрить пса, я сделала из одного конца веревки что-то вроде ошейника, надела его на собаку, закрепив таким образом, чтобы он не соскочил, затем втолкнула пса в комнатку-шкаф и плотно закрыла дверь, просунув в нее свободный конец веревки.
Я помчалась за угол и резко перешла на шаг, как только оказалась у входа в мастерскую. Пройдя мимо нее, я задержалась у соседней мастерской и сделала вид, что рассматриваю серебряные гребни и булавки на маленьком подносе рядом с лавкой, в которой работал мастер по серебру. Уголком глаза я следила за человеком со свисающими усами – хозяином «золотой» лавки. Я постоянно прислушивалась, потому что была уверена, что пес, которого я затолкала в мастерскую, испугается и начнет лаять.
Через мгновение все и произошло. За дверью, перед которой сидел мастер, раздался сначала вой, а затем и лай. Мастер испуганно поднял голову, вскочил и бросился в заднюю комнату. Он с силой распахнул дверь, и она с грохотом захлопнулась за ним.
В три прыжка я оказалась у рабочего стола. Повернув зажим на тисках, я вытащила брошь. Я слышала, как кричал хозяин, пытаясь открыть дверь и отогнать собаку, мешавшую ему сделать это. Зажав брошь в руке, я бросилась к выходу. Никто не прошел мимо мастерской, никто не видел меня. Надо повернуть налево и прочь от улицы ювелиров. Через несколько секунд меня уже не отыскать в лабиринте улочек.
Я уже выбежала из мастерской, когда прямо передо мной вырос юноша, довольно толстый юноша, в кожаном фартуке с миской супа или тушеного мяса в руках. Подмастерье, которого послали за обедом для хозяина, вернулся совершенно не кстати. Я едва успела заметить недоумение на его лице, как мы врезались друг в друга. Миска вылетела из его рук, но он даже не покачнулся. А я отпрыгнула назад и, потеряв равновесие, растянулась на полу. Падая, я ударилась о ножку скамейки и выронила брошь.
Глаза у толстого юноши округлились, и он завопил:
– Хозяин! Хозяин! Воровка!
Я схватила брошь, вскочила на ноги и побежала прямо на толстяка, в последний момент увернувшись от его неуклюжих рук. Еще мгновение – и я свободна; я наступила на тушеное мясо, валявшееся на полу, и поскользнулась.
Я сама услышала, как, упав, хрюкнула. Все еще сжимая брошь в руке, я, шатаясь, поднималась, когда огромная рука схватила меня за плечо. Меня повернули, и я увидела разъяренные глаза ювелира. Толстяк дрожал от возбуждения и кричал:
– Она украла брошь, хозяин! Она у нее в руке!
Вцепившись мне в плечо с такой силой, что я чуть не закричала от боли, хозяин дернул меня за руку и разжал ее. Толстяк подхватил выпавшую брошь.
– Воровка! – с яростью произнес ювелир. – Иноземное бесовское воровское отродье! – Он изо всей силы ударил меня кулаком.
Меня закружило по мастерской, я ударилась головой о стену и почувствовала, как сползаю на пол. Комната вертелась и расползалась у меня перед глазами. Мне было дурно. Казалось, у меня все болит. Но это пустяки по сравнению с тем неописуемым страхом, который накатывал на меня. Я не потеряла сознание. Я надеялась, что голоса, доносившиеся издалека, мой страх и отчаяние были лишь дурным сном. Нужно только сделать над собой усилие и проснуться.
Мне плеснули в лицо холодной водой, чья-то грубая рука поставила меня на ноги и встряхнула. Я открыла глаза и увидела одного из полицейских Хуанг Кунга. Он стоял надо мной. Я поняла, что все происходит наяву. Меня поймали на месте преступления. Ювелир что-то возбужденно тараторил, и мне показалось, что он уже не первый раз рассказывает свою историю, потому что полицейский нетерпеливо прервал его. Несколько лавочников и прохожих собрались поглазеть на меня. Толстый юноша с ликованием рассказывал, как поймал меня с поличным.
Полицейский о чем-то спросил меня, но я все еще плохо соображала. Я смогла лишь уныло покачать головой, стараясь таким образом дать понять, что не расслышала. Через какое-то время я обнаружила, что меня ведут по улице и что рука полицейского лежит на моем плече. По пути он сердито говорил о моем преступлении и о том, что мандарин Хуанг Кунг знает, что делать с иноземными дикарями, которые воруют у благочестивого народа.
Голова раскалывалась, меня трясло от ужаса. До меня стало доходить, что то, о чем мне всего лишь час назад говорил доктор Каниган, правда. Здесь, в городе, росла ненависть к иностранцам. Это нелепо, но беднейший китаец считал себя выше любого «дикаря» из другой страны. Люди здесь называли себя «детьми Неба» и единственным в мире цивилизованным народом. Сейчас это чувство перерастало в ненависть. Я не считала себя чужестранкой, бесовским отродьем, но так думали обо мне китайцы, за исключением, возможно, лишь нашей маленькой деревни. И полицейский, не скрывая удовольствия, вел меня в тюрьму.
