Текст книги "Обман и желание"

Автор книги: Дженет Таннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Она все еще сидела на том же месте, когда час спустя вернулась Линн.

– О, бедняжка! – Линн симпатизировала Дине с самого ее переезда в квартиру. – Было ужасно? – Дина безмолвно кивнула. – Похороны – всегда ужасны. Особенно если это похороны близкого человека. Давай я принесу тебе чашку чего-нибудь покрепче? Думаю, у Нейла есть водка. При таких обстоятельствах…

– Нет! – воскликнула Дина поспешно. – Пожалуйста, чашку чая.

Она не имела ни малейшего желания говорить Линн, что уже выпила водки. И конечно же ни одна живая душа не узнает, если только он не скажет, что у них все зашло так далеко.

Единственное, чего она хотела, – поскорее все забыть. Она только могла молиться, чтобы он сделал то же самое.

Однажды июньским утром Дина, как обычно, отправилась в колледж. Но, приблизившись к хозяйственным постройкам, трем серым блочным домам, она поняла, что не в силах войти. Она пошла прямо, через парк, мимо низких, просто сколоченных домиков, где занимались студенты основного курса, прошла вдоль аллеи, которая вывела ее к полю, а за ним и к ручью.

Было прекрасное утро, когда небо голубовато-прозрачно, а зелень еще не испорчена пылью жаркого летнего дня. Легкий ветерок колыхал цветущие ветви, нависавшие над тропинкой и преграждавшие путь Дине. Птицы с лёта пикировали на изгородь, и, хотя еще было рано, пчелы, жужжа, лениво перелетали с одного цветка клевера на другой. Дина едва замечала все это великолепие. Она полностью ушла в себя, замкнулась в собственном мире.

Началось это в тот момент, когда ее беременность стала очевидной.

Теперь все было понятно: и постоянная тошнота, и то, что, несмотря на боли в животе, месячные не приходили. Сначала она все относила за счет пережитого горя. Всем известно, что от сильных переживаний случаются задержки. Но со временем она поняла, что причина другая. После трехнедельной задержки у нее случилось небольшое кровотечение, сопровождаемое сильнейшими болями в животе. Но она была рада получить хотя бы такое подтверждение, что у нее все нормально. Но когда кровотечение внезапно остановилось, она опять начала беспокоиться. Откуда эта томящая ноющая боль? Почему меняется грудь? Ведь ее соски не были такими темными и покрытыми белыми пупырышками, как сейчас.

День за днем чувство страха росло, постепенно проникая даже в ее сны. Она просыпалась в ужасе, с мокрым от слез лицом.

Дина никому не говорила о своих опасениях. Самое важное теперь было сохранить секрет. Нейл почти не разговаривал с ней после того дня. Это было неприятно, но не удивляло ее. Она знала, что он смущен происшедшим, и винила во всем только себя. Она не хотела намекнуть ему, что беременна, гордость не позволяла. Но что-то нужно было делать. Она ведь не могла до бесконечности притворяться, что ничего не происходит. Пока ничего не было заметно, она оставалась такой же худой, как раньше, не считая небольшого расширения в талии. Но долго так продолжаться не могло.

В это ясное июньское утро Дина брела вдоль реки, стараясь составить хоть какой-то план. Если она останется в колледже, не только Нейл, но и все остальные поймут, что она беременна. Дину бросило в дрожь при мысли об этом. Она должна пропустить один год учебы, решено. Но когда ребенок родится, что тогда? Аборт был очевидным выходом, но жутким. Ее живот начал сжиматься, как бы пытаясь сохранить плод внутри себя. Дина осознала, что не сможет совершить это насилие.

Если уйти от всех, можно родить и самой растить ребенка, думала она. Можно найти работу, чтобы прожить им обоим. Конечно, уже не будет той карьеры, о которой она мечтала. Но это единственный вариант, внушавший надежду. На секунду она обрадовалась, но потом так же внезапно поняла всю невыполнимость задуманного.

К ее собственному удивлению, лишь один-единственный вариант она не считала выходом – возвращение домой. Она не доставит деду такого удовольствия: узнать, что он был прав в своих пророчествах. В любом случае она все собиралась делать одна, это она решила точно.

Кристиан Ван Кендрик-младший, или Ван, как он любил, чтобы его называли, был не в духе. Не его забота проводить беседы со всеми поступающими работать на обувную фабрику его отца. По крайней мере, он так думал. Однако у его отца, Кристиана-старшего, было, по всей видимости, другое мнение на этот счет.

– Мне нужно уехать, – говорил он. – Нужно повидать банковского управляющего. Ты можешь провести беседы для меня? Всего три человека. Ну ты знаешь, кто нам требуется. Постоянный, надежный, трудолюбивый человек, который не будет неделю болеть после попойки в кабачке для рабочих в субботний вечер. Молодой мужчина с семьей оптимальный вариант. Такой будет нуждаться в постоянных, гарантированных деньгах, будет стараться изо всех сил, чтобы заработать лишний шиллинг.

– Почему бы Джиму Праттену не поговорить с ними со всеми, а? – предложил Ван.

Джим Праттен был правой рукой его отца. Он работал в компании давным-давно, чуть ли не с тех пор, когда Кристиан Ван Кендрик перед последней войной приехал в Англию из Голландии и основал маленькую обувную фабрику. По мнению Вана, Джим лучше разбирался в людях, ведь ему приходится заниматься кадрами уже двадцать пять лет, и тем более ему с ними работать.

Но старик и не думал уступать:

– Я прошу тебя сделать все самому, Кристиан. Это будет хорошей практикой, ведь ты заменишь меня. Итак, первое интервью в три часа, вот список требований…

Ван недовольно поморщился. Он знал, что со стариком бесполезно спорить, все равно тот добьется своего. Трудно представить себе более твердого человека. Ван вспомнил легенду о голландском мальчике, который спас свой город от наводнения, заткнув дырку в плотине пальцем. Он вполне представлял, что его отец мог бы быть этим мальчиком. Он бы стоял там час за часом, держа палец в дырке, только потому, что так решил. Быть может, твердость характера была национальной чертой.

Ван собрал бумаги, скрепил их металлической скрепочкой, которую отец бросил ему через стол, и вышел из кабинета, хлопнув дверью. Когда он проходил через машинное отделение, Джим Праттен приветствовал его неуклюжим дерганьем головы, будто откидывал челку со лба. Ван коротко кивнул в ответ. Не было никакого смысла останавливаться, чтобы перекрикивать шум машин, к тому же и говорить было не о чем. Он вошел в свой кабинет, включил свет – одну-единственную голую лампочку на белой подставке на столе – и закрыл жалюзи на окне, выходящем прямо на один из фабричных этажей.

Кабинет отца был зеркальным отражением кабинета Вана, только без каких-либо жалюзи или занавесей на окнах. Но так как Ван ненавидел сидеть на виду у всех рабочих, он установил жалюзи.

Ван вздохнул, осознавая то, о чем долго не хотел думать, но теперь не думать не мог. Он просто ненавидел эту фабрику, ее монотонный, сводящий с ума гул, его бесило, что Кендрики – лишь маленький семейный концерн, который никогда не сумеет превзойти свои масштабы. Но больше всего его раздражало ощущение, что из-за твердолобости и упрямства отца он попался в ловушку, из которой нет никакого выхода.

У Вана не было сомнений относительно того, что отец сделает фабрику его достоянием. Даже до того, как Ван начал ходить, отец возил его на фабрику в коляске. И по мере того, как он взрослел, ему показывали обрезальный цех, строчильный, осторожно держа за руку, чтобы он не поранился возле какой-нибудь машины, и объясняли, что происходит вокруг. В те времена Ван любил беспокойное жужжание машин, запах кожи. Любил слушать историю про то, как его отец приехал из Амстердама в Англию, здесь влюбился в его маму и женился на ней. Как он купил маленькую фабричку, владелец которой обанкротился в период великой депрессии.

– Они смеялись над голландцем, производящим обувь, – вспоминал отец. – Они думали, мы носим только войлочные ботинки на деревянной подошве. Но я показал им. Ух я им показал!

Поначалу Ван без устали слушал эти истории. Его энтузиазм начал увядать намного позже. Он знал, что нелегко оставаться на вершине мастерства долгое время, производя одни и те же грубые башмаки, невероятно уродливые на вид. Но… продавались они хорошо, в этом-то и крылась ловушка. Дешевые и удобные неприглядные башмаки были повседневной обувью для тысяч рабочих. Кендрики завоевали уважение и хорошую репутацию, производя их и отбивая хлеб у конкурентов. Фабрика не была безумно прибыльным предприятием, но давала стабильный доход. Это позволило Кендрикам стать очень богатыми людьми.

Вану было уже тридцать лет, и он знал, что должен быть благодарен семье за то, что она для него сделала. За счастливое детство, образование, за тот уклад жизни, к которому он уже привык. Но он не любил все это, а роль свою в этом мире – тем более. Его отец ограничивался недалекими перспективами, но Ван был более амбициозен. Его раздражало, что отец гордится делом всей своей жизни, а ожидание того, что ему придется делать абсолютно то же самое, не отклоняясь в сторону, не развиваясь, двигаясь по накатанной дорожке, висело на его шее многопудовым камнем.

Ему не казались долгими часы, которые он, по желанию отца, посвящал делу, его не пугала тяжелая работа. Но если уж ему предстояло всю жизнь отдать делу отца, он хотел бы повысить ставки.

Много раз в последнее время Ван пытался добиться разрешения отца на расширение бизнеса, но старик реагировал с характерным упрямством.

– Это хороший семейный бизнес, – говорил он. – Укрупнив его, мы можем не совладать с делом. Я знаю всех, кто на меня работает. На моих глазах растут их дети.

– Но нам нужно расширяться, – спорил Ван. – Времена меняются, и нам надо меняться вместе с ними. Скоро не нужно будет больших помещений, потребуется меньше рабочих. Если мы не модернизируем, не механизируем процесс производства, мы прогорим.

– Я не допущу этих новомодных штучек! Наш девиз – качество!

– Качество не требует таких жертв.

– Я управляю этой фабрикой по-своему уже тридцать лет. И мы преуспеваем в таких условиях. Вот и слава Богу.

– Понимаешь, нам нужна новая линия. – Ван сменил тактику. – Если потребность в рабочих башмаках отпадет – нам конец.

– Тю! Рабочим всегда будут нужны грубые башмаки!

– Да не всегда! – Ван начинал терять терпение. – Ты ведешь себя как динозавр. Разве не видно, что времена меняются? Мужчинам не нужно проходить мили от дома до работы и обратно, им даже не нужно ездить на заводских грузовиках. Они водят свои собственные автомобили. А на заводах всю тяжелую работу выполняют машины. Еще через двадцать лет люди будут больше интересоваться одеждой для отдыха, чем для работы. Мы должны быть готовы к этому.

– Кендрики известны своей рабочей обувью. И они будут ее делать.

Он уперся и не сдавался, несмотря на горячность Вана и вескость его доводов.

Поскольку все попытки что-то изменить разбивались о стену установленных отцом стандартов, Ван решил организовать свое собственное дело, но у него не было даже начального капитала. Так что без поддержки отца нечего было и думать о своем бизнесе. К тому же он не знал, что еще может стать для него предметом производства, кроме грубых башмаков, ведь он имел дело только с ними.

«Нет, другого выхода нет, – решил Ван, – нужно проявить упорство и вновь и вновь пытаться изменить мнение отца». Если это не получится, остается только ждать дня, когда контроль над фабрикой перейдет к нему в руки. Тогда-то он сможет воплотить свои идеи в жизнь.

Для мужчины с таким темпераментом, как у Вана, ожидание было отнюдь не легким делом. Старику было за шестьдесят, но он совсем не собирался сдавать. Он, как прежде, поднимался с рассветом и в дождь, и в солнце, топал две с половиной мили до фабрики, как делал это на протяжении последних тридцати лет. Так же отдавал тысячи распоряжений, выполнение которых свалилось на плечи Вана, хоть он и звался управляющим фабрикой.

Усевшись за стол, Ван достал сигареты и закурил. Потом он просмотрел заявления о приеме на работу. Двое мужчин и женщина, или даже девушка-студентка. Это не совсем то, что нужно. Будь его воля, он бы даже не рассматривал такие заявления, но отец велел встречаться со всяким, кто просит о работе. «Они в беде, нуждаются в работе, я, по крайней мере, даю им возможность высказаться», – говорил он. Будто, думал Ван, им легче становится после отказа.

Ван глянул на часы. Первый посетитель должен приехать через полчаса. У него было время, чтобы разобраться с корреспонденцией. Он позвонил секретарю:

– Зайдите, пожалуйста, Джейн, я должен кое-что надиктовать.

Листочки с заявлением о приеме на работу он отодвинул подальше, на край стола.

Дина приехала на собеседование за десять минут до назначенного времени. Пунктуальность была ее отличительной чертой, привитой ей с детства.

Присев в узком проходе перед приемной, сложив руки в хлопковых черных перчатках на колени (внешне – само спокойствие) она, однако, чувствовала себя абсолютно больной.

Через окно она могла видеть машинистку, неотрывно что-то печатающую, и тяжелую дверь, окрашенную в темно-коричневый цвет. Из-за двери доносился давящий монотонный гул машин. Ей не понравилось то, что она успела увидеть на фабрике: все темное, старое, совсем не таким она представляла себе будущее место работы, но был ли у нее выбор? Ей нужна была как раз такая работа, и, если она ее получит, у нее будет много преимуществ в этой суровой жизни. Зарплата не особенно высокая, конечно, но все же даст возможность ей продержаться до появления ребенка. А сидеть за станком все-таки легче, чем стоять за прилавком или бегать между столиками в кафе. К тому же она умела хорошо шить и имела некоторое представление о том, чем отличается шитье ботинок от шитья белья.

Дверь в приемную открылась: вышел худой мужчина, одетый в спортивную куртку из дешевого твида и широкие короткие брюки. Дина в ожидании взглянула на него, но он прошел мимо, даже не обратив на нее внимания. Еще один ищущий работу? Дина почувствовала, как заныло сердце. Может быть, Кендрикам нужен только мужчина?

Текли минуты. Дина взглянула на секретаря, но та продолжала безжалостно стучать по клавишам в маленькой комнатке, кажется, совсем забыв о посетительнице. Дверь снова открылась, и вышел другой мужчина, очень высокий, с темными вьющимися волосами и настолько темными синими глазами, что они казались черными. На нем была белоснежная рубашка, галстук в сине-серую полоску и темно-серые брюки, добротные и дорогие. Золотые запонки блестели на его запястьях. Он излучал уверенность и силу.

Дина поднялась ему навстречу, разглаживая складки на юбке, которая уже стала узковата ей.

– Мисс Маршалл? голос очень гармонировал с внешним обликом – низкий, с легким западным акцентом.

Дина кивнула. Глаза цвета морской синевы оценивающе оглядели ее. Дине показалось, что они видят ее насквозь, открывая все ее самые сокровенные секреты. Она почувствовала, как щеки заливаются краской.

– Меня зовут Ван Кендрик. – Его глаза остановились на ее лице, он дружелюбно улыбнулся своими довольно чувственными губами. Извините, что заставил вас ждать. Думаю, будет удобнее пройти в кабинет?

– Я не совсем понимаю, почему вы хотите работать у нас, мисс Маршалл, – говорил Ван Кендрик. – Строчить башмаки – это не совсем подходящее занятие для человека с вашими навыками.

Дина, замерев, уставилась на светильник. Она не ожидала такого вопроса и не знала, что ответить.

– Я не могу остаться в колледже. Недавно я потеряла маму.

– Понимаю. – Он посмотрел на нее и, несмотря на ее самообладание, увидел, как уязвлена ее душа. Это было его первым впечатлением о ней.

Ее ранило что-то или кто-то, ее угнетала какая-то вина, она не знала, как жить дальше. Она была очень молода и… очень привлекательна. Хоть Ван и был холостяком, он успел познать многих женщин. Они флиртовали с ним, покоренные его прекрасной внешностью и его деньгами. Но никто из них, как бы привлекательны и общительны они ни были, не производил на него такого впечатления, как она. Он смотрел на нее и чувствовал желание сделать ей что-нибудь хорошее, чтобы вызвать у нее милую, смущенную улыбку. Но как только это чувство возникло, он тот час же отогнал его, принимая за глупую сентиментальность, которой нет места в бизнесе.

– Я не совсем уверен, что у нас подходящая для вас работа, – сказал он. – Это тяжелый и монотонный труд. Честно говоря, мне кажется, очень-очень скоро вам здесь надоест, а мне придется искать нового человека на ваше место.

– Я не подведу вас. Мне действительно нужна работа.

Она опустила голову, сидя напротив и комкая свои перчатки в ладонях.

Он пристально смотрел на нее.

– Я уверен, что есть что-нибудь более подходящее для ваших способностей. Чему именно вы обучаетесь?

– Я модельер. Особенно я интересуюсь обувью.

Вана охватил восторг, но он постарался подавить его.

– Я бы не назвал то, что мы производим, обувью в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Над нашими башмаками не трудились дизайнеры.

– Но они ведь из кожи, не так ли? Я люблю работать с натуральными материалами. Я делала проект по обуви и разным аксессуарам к ней. О, я знаю, что вы подразумеваете, говоря о своих башмаках. Они, конечно, не очень интересны… – Она запнулась, закусив губу, анализируя, не сказала ли лишнего, потом продолжала: – Но я думаю, что здесь изучу техническую сторону дела… и, может быть, когда-нибудь в будущем… – Опять она запнулась, смущенная, понимая, что он догадался, что она не собирается оставаться у Кендриков надолго и «копить на золотые часы».

Он улыбнулся, восхищение опять заставило его трепетать.

Он долго ждал момента, когда его старик ослабит хватку. А вдруг эта девушка, сидящая напротив, поможет ему в осуществлении его планов?

Он думал о двух кандидатах на свободное место, с которыми поговорил. Приличные молодые мужчины, отцы семейств, как раз то, о чем ему говорил отец. Оба будут надежными, толковыми работниками и оправдают себя. Он опять посмотрел на девочку, на ее милое лицо, выражавшее готовность, юное и живое, светившееся творческим умом. Его отец выбрал бы одного из мужчин, он знал это, но не его отец сейчас проводил собеседование. Выбор был за ним, и он был очень рад, что это так!

– Очень хорошо, – сказал Ван. – Считайте, вы получили работу, мисс Маршалл, если она вам нужна. Когда вы можете начать?

Тут же он был вознагражден милой улыбкой, которой он так ждал.

– Я могу начать с понедельника, – ответила она. – И спасибо вам, мистер Кендрик. Спасибо большое!

* * *

Однажды, примерно через неделю, во время рабочего дня Ван послал за ней.

Сердце ее забилось быстрее, она почувствовала тревогу. Он неудовлетворен ее работой и хочет избавиться от нее. Что же ей делать дальше?

Она выключила станок и пересекла цех, пробираясь к его кабинету, постучала и подождала, когда ее попросят войти.

Ван просматривал какие-то бумаги у одной из огромных, пыльных досок.

– Вы хотели меня видеть, мистер Кендрик? – спросила она, стесняясь.

– Да, Дина. – Он взглянул на нее своими темно-синими глазами, и она почувствовала, что краснеет. – Как дела?

– Нормально.

– Для вас слишком много работы, да?

– Нет, все… нормально.

Она лгала. Ей совсем не нравилась работа с грубой кожей, нудная, тяжелая для ее рук: все, как он говорил.

– Хорошо, Дина. Я думал поговорить с вами, не хотите ли присесть?

Нервничая, она опустилась на тот самый стул, на котором сидела во время собеседования. Он не сел за стол, как тогда, а, обойдя его, присел на краешек стола, скрестив руки и вытянув ноги.

– Я помню, вы упоминали о том, что, будучи студенткой-модельером, особенно интересовались обувью.

– Да, – солгала она снова.

Один ее проект действительно был посвящен обуви, но только потому, что этого требовали в колледже. А сказала она о нем в надежде, что это послужит ей на пользу.

– Интересно, не сможете ли вы использовать ваши таланты, чтобы работать на меня? Я давно хотел расширить ассортимент наших башмаков. Но точно не знаю, каким путем лучше идти. Я надеялся, что у вас могут быть какие-нибудь идеи на этот счет.

Дина была так поражена, что потеряла дар речи.

– Какие именно идеи?

– Ну, может быть, у нас тут нет нужных установок для фасонной обуви. Наше оборудование ориентировано исключительно на грубые башмаки, а наши рабочие не имеют достаточных навыков. Нам, вообще-то, нужно, чтобы, используя талант и оборудование, Кендрики смогли завоевать нишу на рынке, в разделе, скажем, обуви для отдыха. Но я не знаю точно. Вот я и надеялся, что вы мне поможете в этом.

– Ну… я…

– Слушайте, – сказал он. – Я не ожидаю от вас немедленной блестящей идеи, как от фокусника. Но подумайте об этом, ладно? Может, поговорим как-нибудь еще? За бокалом вина… или за обедом? – Он заметил ее испуг и улыбнулся. Он понимал, что для большинства его рабочих «обед» был просто приемом пищи; может быть, Дина подумала именно об этом? – Вечером, – добавил он тут же.

Она вспыхнула:

– О, я не знаю, что вы имеете в виду, но моя хозяйка готовит мне, когда я возвращаюсь.

– Я думаю, она не обидится, если вы дадите ей выходной.

Дина смутилась. Она подумала о том, что миссис Брукс, у которой она квартировала, как раз обидится. Хозяйка была из тех людей, которые только и ищут повод, чтобы обидеться, подвергая жестокой критике все, что не идеально. А еда у нее была безвкусной, и Дина, которую к тому же часто тошнило, тосковала по вкусным обедам миссис Медоуз и даже по скромной, но здоровой пище в доме деда, так что возможность поужинать в ресторане или баре, да еще бесплатно, была, конечно, соблазнительная.

Но больше всего ее останавливала не возможная вспышка неудовольствия миссис Брукс, а вспышки ее собственных эмоций, которые вызывал в ней Ван своими синими глазами и даже просто тем, что проходил мимо ее станка. Ей не надо было видеть его, чтобы узнать о его присутствии. Сила его личности была столь велика, что, появившись невдалеке, он словно дотрагивался до нее. И дрожь пробирала ее до кончиков пальцев. Никто не производил раньше на нее такого впечатления, ни Дейв Хикс, ни, конечно, Нейл. Ведь то, что она считала любовью к нему, было всего лишь естественным влечением девушки к парню, и ей еще повезло, что он почувствовал то же самое.

Но это… это было… как отношение к звезде, к киноактеру, или поп-певцу: он был идолом, очень далеким и недоступным. Не было никакого шанса, что Ван обратит на нее внимание, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Ведь он был настолько старше ее, и хотя Дина успела узнать, что он не женат, но такой зрелый и притягательный мужчина наверняка имел девушку или даже невесту. К тому же он был из совершенно другого мира, он был искушенным, преуспевающим «боссом», который вел совсем иной образ жизни. Даже если б все было не так… как сейчас… он бы никогда не взглянул на нее. А сейчас она была на четвертом месяце, и все ее мечты казались абсолютно несбыточными.

Именно поэтому, думала она, он имеет на нее такое влияние: беременность делает ее очень восприимчивой и чувствительной. Но такая мысль не помогала ей отделаться от четкого ощущения, что он как раз тот мужчина, которого она может полюбить однажды и на всю жизнь.

Странно, что в тот день, когда Ван пригласил ее на обед, она поверила, что предполагается чисто деловая встреча, как он и сказал. И несмотря на то, что приглашение очень обрадовало ее, она не хотела идти, так как боялась проявить свои чувства к нему.

Ван остался Ваном, он даже не дал ей возможности отказаться. Он просто вел себя так, будто все уже решено.

– Я бы предпочел обсуждать свои планы подальше от кабинета, – сказал он. – Пока не хочу, чтобы кто-либо знал о них. Поэтому я буду признателен, если вы никому ничего не скажете. Иногда в бизнесе бывают ситуации, когда лучше немного посекретничать.

Она кивнула:

– Я не проговорюсь. Я вообще мало разговариваю.

Да, он заметил, что она как бы изолирована от других.

– Ну так что – завтра вечером?

– О, я не знаю, надумаю ли я что-нибудь к этому времени…

– Не беспокойтесь. Мы можем говорить о любых идеях, которые могут у вас возникнуть. Заехать за вами? Около половины восьмого?

– Лучше давайте встретимся где-нибудь, – проговорила она смущенно. Она не хотела, чтобы миссис Брукс увидела, как она садится в большую красивую машину, а Вану ей не хотелось бы показывать тот унылый старый домик, который был ее домом. – Я буду на площади рядом с памятником.

Он улыбнулся:

– Хорошо.

Он продолжал улыбаться, когда она выходила из кабинета.

* * *

Дина очень плохо спала этой ночью. Само по себе это не было редкостью: после того как она забеременела, у нее было много бессонных ночей. Но эта была не такая. Вместо того чтобы ворочаться и мучиться, обдумывая вновь и вновь свои проблемы, она лежала с широко раскрытыми глазами, мозг ее был занят, решая задачи, поставленные перед ней Ваном. К утру у нее уже созрело несколько идей, и днем на работе она продолжала обдумывать их, пока ее руки были заняты обработкой кожи.

Пару раз она видела Вана, но он едва поздоровался с ней, кивнув, как всем рабочим. Дине пришла в голову мысль, что он передумал. Но когда она приехала к памятнику воинам в половине восьмого, он был уже там, его большой синий «ягуар» был припаркован у обочины.

– Я знаю небольшое бистро, – сказал он, когда она уже сидела рядом с ним в машине. Поехали туда.

Дина кивнула, надеясь, что он не повезет ее в какое-нибудь роскошное место. Она очень долго мучалась, решая, что лучше надеть. У нее никогда не было много одежды, к тому же кое-что стало узковато. Наконец она остановилась на простом голубом платье, с завышенной талией, с горловиной «лодочкой», которая приоткрывала ее гладкие плечи; платье было отделано косой бейкой. Ван выглядел официально: в темном костюме и шелковой рубашке со строгим галстуком. Дина подумала, что, увидев, как она одета, он выберет для обеда место поскромнее.

Ее страхи рассеялись, когда они приехали в бистро – тихий домик с террасой, самого непритязательного вида. Ван назвал свое имя, сказав, что заказывал столик. Их проводили в глубину зала, откуда был виден маленький, очаровательный садик.

Ноздри защекотал чесночный запах. У Дины проснулся зверский аппетит, и она накинулась на хлебные палочки, пока не подали первое блюдо – грибы в чесночном соусе.

– Вы, конечно же, выпьете вина? – сказал Ван, просматривая меню.

Помня, как на нее подействовал алкоголь, Дина покачала головой:

– Если можно, я бы хотела воды.

– Конечно.

Он заказал бутылку «Шабли» и воду. Но когда официант принес вино в бутылке, погруженной в серебряную вазу со льдом, Ван, попробовав его, одобрил и посмотрел на нее вопросительно:

– Почему бы не выпить один бокал, оно очень хорошее!

Дина заколебалась. Она не хотела выглядеть бестактной.

– Ну хорошо, если только один.

Но после нескольких глотков она уже больше не притрагивалась к нему. Во-первых, она боялась, что вино ударит в голову, а во-вторых, что уж совсем не имело для нее значения – это вкус вина. По ее мнению, хорошее сухое вино, которое она попробовала, проигрывало в сравнении с тем дешевым, какое она пила с Нейлом.

– Ну, – начал Ван, – было ли у вас время подумать над тем, что я предложил?

Ван собирал остатки грибного соуса корочкой хлеба; Дина была шокирована, так как для ее деда подобное было проявлением дурных манер, и она не могла позволить себе сделать то же, хотя ей очень хотелось.

– Да, я кое о чем думала, – сказала она. – У меня есть мысли, но я не знаю, как они вам понравятся.

– Посмотрим.

– Вы говорили, что хотели бы выйти на рынок обуви для отдыха, и самой подходящей для вашего оборудования продукцией могут быть ботинки для скалолазания. Я не знаю, чем они отличаются, это я выясню. Для прогулочной обуви главное, конечно, комфорт и удобство. Но они будут большими, угловатыми и носкими, как те, которые вы производите сейчас.

– Ага. Продолжайте.

– Также существует обувь для наездников. Верховая езда становится все более и более популярной, особенно среди маленьких девочек. Там, откуда я приехала, верхом ездят только фермеры и рабочие, но, живя здесь, я замечаю, как то там, то тут водят по кругу пони, а доски с объявлениями пестрят рекламой верховой езды. Я думаю…

– А откуда вы приехали? – перебил он.

– Глостершир. И последний раз, когда я там была, я поняла, что ничего не изменилось. Те же занятия, дети на…

– А где в Глостершире?

Ее глаза сузились. Он видел, что ставни захлопнулись. Она не хотела говорить о своем прошлом почему-то, но эта секретность только разбудила его любопытство.

– Где в Глостершире вы жили? – он давил на нее.

– В местечке под названием Ставерлей. Но я думала, мы разговариваем о моих идеях, а не обо мне.

Легкая улыбка скользнула по его губам. Вот так-так, несмотря на свой скромный, смущенный вид, она может и укусить.

– Конечно. Продолжайте.

– Вероятно, ботинки для верховой езды будут отличаться от других. Они должны быть сделаны из цельных кусков кожи и выглядеть не такими угловатыми, сама кожа должна быть мягче, лучше выделана.

Он кивнул, удивляясь ее осведомленности. Но ему не особенно понравилась идея насчет ботинок для наездников, и он так и сказал:

Вся беда в том, что они будут чертовски дорогими. Ведь цельные куски хорошей кожи очень дорого стоят. И люди задумаются, прежде чем сделать покупку. Многие дети в школах верховой езды, я видел, обуты в веллингтонские ботинки и чувствуют себя комфортно. Эта обувь широкого назначения, намного дешевле, ее проще обновлять, когда ребенок подрастет.

Она опустила голову, чувствуя обиду.

– Я кое-что разузнавал на рынке обуви, – продолжал он. – Должно быть, придется осваивать синтетические материалы, более дешевые и все более популярные в наши дни. Я подумаю. Есть ли еще какие-нибудь предложения?

– Только одно. Я думала о кусочках кожи, которые остаются после кроя. Не могу смотреть, как их выбрасывают, и думаю, что их можно использовать.

– Да, ну и как же?

– Сандалии.

Он покачал головой:

– Мы не делаем модной детской обуви. Это очень далеко от профессионального направления Кендриков.

– Сандалии для мужчин.

– Но обрезки недостаточно велики для этого.

Она отложила свои вилку и нож. Глаза ее горели от возбуждения.

– Я не имею в виду обычные сандалии, я говорю о сандалиях на ремешках. Это будут библейского стиля сандалии для молодых людей. Теперь все более небрежно одеваются, дети не хотят выглядеть так, как их родители. Они носят джинсы и простые рубашки, даже четки. И им нужна обувь, которая бы соответствовала их настроению и виду. К тому же эти сандалии библейского стиля могут носить и девушки. Обувь из обрезков вы сможете продавать очень дешево, и, если даже сандалии не продадутся, вы не понесете больших убытков. Но я думаю, они станут хитом.