Текст книги "Экстренный случай"

Автор книги: Джеффри Хадсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

5

Разговор с Сандерсоном вызвал у меня раздражение. Почему, собственно, я понять не мог. Возможно, правда была на его стороне; возможно, я действительно был неразумен и нелогичен в поисках неоспоримых доказательств, в своем желании верить в людей. Но к этому примешивалось и еще кое-что. При судебном разбирательстве всегда могло случиться, что мы с Сандерсоном окажемся впутанными в это дело. Тогда выявилась бы и наша причастность к одурачиванию больничной комиссии. Мы оба находились под серьезней угрозой, под такой же серьезной, как и Арт. Мы не обмолвились на этот счет ни словом, но в глубине души я все время помнил об этом, без сомнения помнил и Сандерсон. А это придавало всему совсем иную окраску.

Сандерсон был совершенно прав: мы могли подсунуть следствию Питера Рендала. Но, пойдя на это, мы никогда не были бы до конца уверены, почему, собственно, мы это сделали. Правда, мы всегда могли объяснить свои действия уверенностью в виновности Питера. Или утверждать, что сделали это ради спасения невинно арестованного. Но нас всегда мучила бы потом мысль – а может, мы просто хотели выгородить себя?

Прежде чем что-то предпринять, мне нужно было многое выяснить. Если согласиться с аргументами Сандерсона, то не все ли равно в конце концов – знала миссис Рендал наверняка, что Питер сделал этот аборт, или только догадывалась.

Кроме того, возникал еще один вопрос. Если миссис Рендал подозревала, что аборт сделал Питер, и желала спасти его от ареста, почему она назвала Арта Ли? Что она знала об Арте? Арт Ли был человеком недоверчивым и осмотрительным. Едва ли имя его склонялось среди беременных жительниц Бостона. Он был известен лишь тесному кругу врачей и относительно небольшому числу пациенток. Он очень осторожно подбирал свою клиентуру. Откуда же миссис Рендал могла знать, что он делает аборты? Лишь один человек способен был дать на это ответ: Фриц Вернер.

Фриц Вернер жил в особняке на Бикон-стрит. В нижнем этаже помещались приемная и большой уютный кабинет. На двух верхних этажах расположены были жилые комнаты. Я отправился прямиком на второй этаж и вошел в гостиную. Фриц в домашних брюках и растянутом толстом свитере сидел в большом кресле. На голове у него были стереофонические наушники; он курил толстую сигару и плакал. Увидев меня, он вытер глаза и сиял наушники: «А, Джон! Вы знаете Альбиони? Его адажио?»

– Боюсь, что пет.

– Оно всегда настраивает меня на печальный лад. Присаживайтесь, пожалуйста! – Я сел. Он выключил проигрыватель и снял пластинку. – Хорошо, что вы зашли. Ну, как провели день?

– Интересно.

– Виделись с Баблз?

– Виделся.

– Какое впечатление вынесли?

– Весьма сумбурное.

– Почему вы так говорите?

Я улыбнулся.

– Не доискивайтесь у меня причин по всем правилам психоанализа, Фриц. Я никогда не оплачиваю докторских счетов. Расскажите-ка мне лучше о Карен Рендал.

– Итак, Карен Рендал, – Фриц глубоко вздохнул. – Вы не знали эту девочку, Джон, – сказал он. – Милой ее назвать было нельзя. Отнюдь. Злая, лживая, неприятная девчонка с тяжелой формой невроза. На грани психоза, если хотите знать мое мнение. Ее волновали только сексуальные вопросы – и причина лежит в тяжелом детстве под гнетом родителей. Отец ее – человек нелегкий. Женитьба на этой женщине – прекрасное тому доказательство.

– Расскажите мне о Карен, – повторил я.

Фриц вздохнул.

– Эта девушка, эта самая Карен Рендал, унаследовала неврозы своих родителей. Проповедовала сексуальную свободу, не считалась ни с чьим мнением, водилась с неподходящими людьми. Заводила романы со спортсменами. Неграми. Такого сорта людьми. Это я слышал от своих пациенток. Очень многие из них видели в Карен угрозу для себя, некий вызов. Как-то мне было предложено понаблюдать за ней. но я отказался.

– А кто просил вас заняться ею?

– Разумеется, Питер. В их семье это единственный разумный человек.

– Фриц, сколько абортов сделала Карен до того последнего на прошлой неделе? И кто их делал?

– Два, а кто – понятия не имею.

– Делал их, должно быть, хороший врач. Баблз сказала, что Карен отсутствовала всего полдня. По-видимому, операция была сделана очень искусно. Может, это был Питер Рендал?

– Зачем спрашивать, если сами знаете? – буркнул Фриц.

– Мне нужно подтверждение.

– Вам нужна крепкая петля на шею, вот что вам нужно. Да, это был Питер.

– А Дж. Д. знал об этом?

– Боже избави!

– А миссис Рендал знала?

– Гм. Тут я не ручаюсь.

– А о том, что Питер вообще делает аборты, Дж. Д. знает?

– Ни для кого это не секрет.

– Какая существует связь между миссис Рендал и Артом Ли?

– Вы обнаруживаете сегодня большую проницательность, – заметил Фриц. Я продолжал вопросительно смотреть на него. Фриц дважды пыхнул сигарой, и лицо его скрылось в облаке дыма, он отвернулся в сторону.

– Ах так! – сказал я. – Когда же это было?

– В прошлом году. Если мне не изменяет память, где-то около рождества.

– Дж. Д. об этом знал?

– Если вы помните, Дж. Д. в ноябре и декабре прошлого года по командировке госдепартамента находился в Индии.

– Тогда от кого же она забеременела?

– Ну, по этому поводу существуют разные предположения.

У меня снова возникло чувство, что он виляет.

– Я часто думал, – сказал Фриц, – что теперешняя миссис Рендал прекрасно могла бы быть матерью Карен, обе они по натуре своей распутные бабы.

Я закурил сигарету.

– Почему Дж. Д. женился на ней?

– Одному Богу известно… – Фриц беспомощно пожал плечами.

– Да, но давайте вернемся к Карен.

– Карен была подвержена стрессам и нервным перегрузкам, – сказал он – Поэтому у нее выработались определенные реакции – иные оборонительные, иные наступательные по отношению к образу жизни и известным ей поступкам старших. Они вызывали у нее ответную реакцию. Не могли не вызывать. В известном смысле это помогало ей обрести душевное равновесие. Не забудьте, что она была очень привязана к своей матери, первой жене Рендала. Та умерла года два назад от рака, и это было для Карен большим ударом. К отцу она более чем равнодушна. Для шестнадцатилетней девочки была страшным горем потеря близкого человека, которому она все поверяла. У нее не осталось ни близких, ни друзей, не к кому было обратиться– за помощью. По крайней мере она так считала.

– А что же Баблз и Энджела Хардинг?

Фриц спокойно посмотрел на меня:

– Вы считаете, что утопающий может спасти утопающего?

6

Когда я вошел в бар, там находился всего один посетитель, крупный, хорошо одетый негр. Он сидел, сгорбившись, в дальнем углу, перед ним стояла рюмка мартини. Я сел на табурет у стойки и заказал себе виски. Томпсон – бывший борец, а теперь владелец бара – сам обслуживал клиентов; рукава его рубашки были высоко закатаны, обнажая мускулистые волосатые руки.

– Вы знаете человека по имени Джордж Уилсон? – спросил я.

– Конечно, – с хмурой усмешкой сказал Томпсон.

– Скажите мне, когда он войдет, хорошо?

Томпсон кивнул на человека в дальнем углу. Негр поднял голову и улыбнулся мне. Во взгляде его сквозила насмешка, и в то же время он был явно смущен. Я подошел и пожал ему руку. Уилсон был совсем молод, под тридцать, не больше. От правого уха к шее у него шел бледный шрам, исчезавший за воротником рубашки. Взгляд был твердый и спокойный; он поправил свой красный в полоску галстук и сказал:

– Может, сядем в отдельную кабинку?

– Давайте!

По пути в кабинку Уилсон обернулся и сказал:

– Пожалуйста, Томпсон, принесите нам туда мартини и виски.

– Вы работаете в фирме Брэдфорда, да? – спросил я.

– Да. Они взяли меня на службу уже больше года назад.

Я кивнул.

– Все как полагается, – сказал Уилсон. – Мне предоставили хороший отдельный кабинет, стол секретарши стоит у моей двери, чтобы клиенты, преходя и уходя, видели меня. Ну, вы сами знаете.

Я прекрасно понимал, что он имеет в виду, и все же испытывал легкое раздражение. У меня были друзья среди молодых адвокатов, и ни один из них не получил отдельного кабинета, даже проработав в фирме несколько лет. Рассуждая объективно, этому молодому человеку повезло, но говорить ему об этом не стоило, потому что мы оба с ним знали, почему именно ему повезло, – он явился своего рода капризом судьбы, неким продуктом, на который вдруг появился спрос! Образованный негр. Перед ним открылись новые горизонты, будущее сулило многое. И все-таки он был всего лишь модной игрушкой.

– Какого рода дела вы вели?

– Главным образом налоговые. Несколько имущественных дел. Один или два гражданских процесса. Вы, конечно, понимаете, наша фирма редко берется за уголовные дела. Но я с самого начала сказал, что мне хотелось бы выступить защитником на каком-нибудь процессе. Тем не менее я никогда не ожидал, что они поручат это дело мне.

– Вам, так сказать, всучили заведомо проигранное дело.

– Возможно. – Он улыбнулся. – Во всяком случае, так они считают. Я считаю, что любое дело решается в суде, не прежде.

– Вы уже наметили план защиты?

– Я обдумываю его, – сказал Уилсон. – Придется очень много поработать, чтобы ни к чему нельзя было придраться. Потому что первое, что увидят присяжные, это нахального негра, защищающего врача-китайца, который делает криминальные аборты, а такое им едва ли придется по вкусу.

Я потягивал виски.

– С другой стороны, – сказал Уилсон, – для меня это прекрасный шанс.

– В том случае, если вы выиграете дело.

– А я намерен его выиграть, – спокойно произнес Уилсон.

Мне вдруг подумалось, что Брадфорд, какими бы соображениями он ни руководствовался, принял весьма мудрое решение, поручая ведение этого дела Уилсону.

– Вы говорили с Артом?

– Сегодня утром.

– И какое у вас впечатление?

– Невиновен. Я в этом убежден.

– Почему?

– Я в нем разобрался, – сказал Уилсон.

За вторым стаканом виски я рассказал Уилсону, что мне удалось сделать за эти дни. Уилсон молча слушал меня, ни разу не перебил, хотя время от времени делал пометки в блокноте. Когда я кончил, он сказал:

– Вы избавили меня от массы хлопот.

– Каким образом?

– Из всего вами сказанного следует, что дело можно прекратить. Мы сумеем бед особого труда добиться освобождения доктора Ли.

– На том основании, что Карен Рендал не была беременна?

Он покачал головой.

В различных судебных процессах, между прочим и в процессе «Штат Массачусетс против Тейлора», выносилось решение, что наличие беременности является не столь уж существенным. Не имеет значения и тот факт, что плод был мертв еще до совершения аборта.

– Иными словами то, что Карен не была беременна, ровно ничего не меняет?

– Именно.

– Но разве это не является доказательством того, что операцию делал непрофессионал, человек, который не потрудился перед абортом сделать анализ? Арт никогда не стал бы делать операцию без всех анализов.

– И вы собираетесь на этом строить защиту? Указать на то, что доктор Ли слишком опытный подпольный акушер, чтобы допустить такую оплошность?

Мне стало досадно.

– Послушайте, – сказал Уилсон, – нельзя строить защиту, исходя из личных качеств обвиняемого. – Он перелистал свой блокнот. – Разрешите мне бегло обрисовать вам положение дел с юридической точки зрения. В 1845 году законодательные органы штата Массачусетс приняли закон, согласно которому аборт, совершенный любым способом, рассматривается как преступление. Если пациентка остается жива, человек, совершивший его, приговаривается к тюремному заключению сроком до семи лет; если же пациентка умирает, срок заключения колеблется от пяти до двадцати лет. С тех пор в закон были внесены кое-какие поправки. Несколько лет спустя было решено, что аборт, произведенный ради спасения жизни матери, не считается противозаконным актом. К данному случаю это не относится. Позднейшая поправка, внесенная в закон и нашедшая отражение в процессе «Штат Массачусетс против Виера», гласит, что преднамеренное использование любого инструмента с определенной целью уже преступление, даже если нет доказательств, что результатом явился выкидыш или смерть пациентки. Вот эта поправка может иметь важное значение. В том случае, если обвинение сделает попытку – в чем я не сомневаюсь – доказать, что доктор Ли в течение многих лет занимался криминальными абортами, то вслед за этим оно попытается доказать, что отсутствие прямых улик еще недостаточное основание для оправдания Ли.

– И им это удастся?

– Нет. Но они могут попытаться, а это нанесет серьезный ущерб нашему делу.

– Дальше?

– Существуют еще два важных судебных постановления, из которых видно, что закон направлен всем своим острием против лица, совершающего криминальные аборты, и в то же время очень мало интересуется самой пострадавшей. После окончания процесса «Штат Массачусетс против Вуда» суд постановил, что согласие пациентки не должно приниматься во – внимание и никак не может служить оправданием для аборта. Тот же суд постановил, что наступившая в результате операции смерть пациентки лишь усугубляет вину. А это означает, что проведенное вами расследование в связи со смертью Карен Рендал с точки зрения закона пустая трата времени.

– Но я думал…

– Да, – перебил он меня. – Как я уже сказал, дело это можно считать закрытым.

– Каким образом?

– Есть две возможности. Первая – не дожидаясь суда, представить Рендалам материалы, которые нам удалось собрать. Подчеркнуть то обстоятельство, что Питер Рендал, постоянный врач покойной, занимается криминальными абортами. Что он и прежде делал ей аборты. Что миссис Рендал, жена Дж. Д., делала аборт у доктора Ли и, возможно, имеет против него зуб, что и заставило ее извратить последние слова Карен. Что сама Карен была неуравновешенной, аморальной девицей, чьи предсмертные слова при любых обстоятельствах следовало бы подвергать сомнению. Мы могли бы указать на все эти факты семье и убедить их взять назад свое обвинение еще до суда. А вторая возможность – это то же самое, только более пространно и уже в зале суда. Ясно, что решающие вопросы затрагивают отношение между Карен, миссис Рендал и доктором Ли. В настоящее время обвинение держится исключительно на показаниях миссис Рендал. Мы должны будем смешать ее с грязью так, чтобы присяжным заседателям в голову не пришло поверить хоть одному ее слову. Затем мы должны будем проанализировать личность Карен и ее поведение. Доказать, что употребление наркотиков вошло у нее в привычку, что она вела беспутную жизнь и была патологической лгуньей. Мы должны будем убедить суд присяжных в том, что все сказанное Карен своей мачехе или кому-либо другому не заслуживает никакого доверия. Мы сможем также привести доказательства того, что Пиитер Рендал дважды делал ей аборт и что, по всей вероятности, он же оперировал ее и в третий раз.

– Я уверен, что тут Питер Рендал ни при чем.

– Возможно, – сказал Уилсон, – но это не имеет значения, потому что он не находится под судом. Под судом находится доктор Ли, и мы должны сделать все возможное, чтобы его вызволить.

Я посмотрел на Уилсона.

– Не хотелось бы мне встретиться с вами в темном переулке.

– Вам не нравятся мои методы? – По лицу его скользнула усмешка.

– Честно говоря, нет.

– Мне они тоже не нравятся, – сказал Уилсон, – но нас вынуждает к этому сама сущность закона. Взгляните на дело трезво. Закон ясен и понятен. Справедлив он или не справедлив, но он ясен. Он предлагает и обвинению и защите определенные шаблоны, определенные методы, определенные тактические приемы в рамках существующих законодательных актов. К несчастью и для обвинения и для защиты, эти методы оборачиваются дискредитацией тяжущихся сторон. Обвинение будет пытаться опорочить доктора Ли со всей беспощадностью, на какую только оно способно. Мы же, защита, со своей стороны, будем пытаться опорочить покойницу, миссис Рендал и Питера Рендала. На руку обвинению будет врожденная неприязнь бостонских присяжных к людям, которых обвиняют в криминальных абортах. Мы сможем использовать в своих интересах тот факт, что любой уроженец Бостона лелеет в душе мечту присутствовать при том, как обольют грязью аристократическое семейство.

– Но это же гнусно!

– Весьма.

– Есть какой-нибудь другой способ выиграть дело?

– Разумеется. Найти истинного виновника преступления.

– Когда состоится суд?

– Предварительное слушание назначено на следующую неделю. А сам суд, возможно, будет недели две спустя. Процессу дается «зеленая улица». Не знаю, как эта устроили. Но догадываюсь.

– Рендал пускает в ход все свое влияние?

Уилсон кивнул.

– А если до суда не будет обнаружен истинный виновник? – спросил я.

Адвокат печально улыбнулся.

– Мой отец, – сказал он, – был священником. В Северной Каролине. Он был баптист, и он был суров. Он верил в карающего Бога. Он верил, что небесный гром поражает грешников. Он верил в адский огонь и в вечные муки. Он верил в добро и зло.

– А вы верите?

– Я верю в то, что огонь можно победить только огнем.

– Всегда ли прав огонь?

– Нет, – сказал Уилсон, – но он всегда жжет и добивается своего.

– И вы верите в победу?

– Да! – Он потрогал шрам на шее.

– Пусть одержанную нечестным путем?

– Честь обретается в победе. – Он пристально посмотрел на меня. – Артур Ли хочет выйти из тюрьмы. Больше никто, в Бостоне не возьмется за это дело – от него уже все отшатнулись. А я ручаюсь, что смогу его вызволить.

7

Разговор с Уилсоном оставил у меня неприятный осадок, по и вынудил обо многом поразмыслить. Я приехал домой, налил себе водки, положил в нее льда, уселся в кресло – мне нужно было все тщательно обдумать. Я перебирал в памяти людей, с которыми мне пришлось разговаривать, и убеждался, что не задал им ряда существенных вопросов. Я обнаружил немаловажные пробелы. Например, что делала Карен в субботу вечером, после того, как уехала из ресторана на машине Питера? Что сказала она миссис Рендал на следующий день? Вернула ли она машину Питеру – ту машину, которая была потом украдена? Когда именно?

Я пил водку и чувствовал, что начинаю успокаиваться. Я развил слишком большую спешку, слишком часто терял самообладание. Я больше реагировал на поведение людей, нежели на сведения, полученные от них, на личности, а не на факты.

В дальнейшем нужно действовать осмотрительнее.

Раздался телефонный звонок. Это звонила Джудит. Из дома Ли. Размеренным и спокойным голосом она сказала:

– Не мог бы ты приехать сюда? Тут происходит что-то вроде демонстрации. Их целая толпа. На лужайке, перед самым домом.

– Сейчас еду, – сказал я и повесил трубку. Схватил пальто и бросился было к машине, но потом остановился. Настало время действовать осмотрительнее.

Я вернулся в комнату и набрал номер репортерского отдела «Глобуса», сообщил им о демонстрации и дал адрес Ли. Я говорил в трубку запыхавшимся, взволнованным голосом; я знал, что они не оставят мое сообщение без внимания.

Когда я подъехал, деревянный крест еще догорал на газоне перед домом Арта. Тут же стояла полицейская машина; возле дома собралась толпа. Еще только начинало вечереть, небо было густого синего цвета, и клубы дьГма уходили прямо ввысь. Я протиснулся сквозь толпу к дому. Все окна по фасаду были разбиты. Изнутри доносился плач. Полицейский, стоявший у входа, остановил меня.

– Кто такой?

– Доктор Бэрри. В доме находятся моя жена и дети.

Он пропустил меня. Все собрались в гостиной. Бетти Ли плакала, Джудит занималась детьми. Пол был засыпан битым стеклом. У двоих детей оказались порезы, довольно глубокие, но не серьезные. Полицейский брал показания у миссис Ли. Но ничего дельного добиться не мог. Она лишь твердила одно: «Мы просили защиты. Просили приехать. Мы умоляли, но вы так и не приехали…».

– Ей-богу, мадам… – начал полицейский.

– Мы просили вас. Разве у нас нет никаких прав?

– Ей-богу, мадам, – снова повторил он.

Я стал помогать Джудит перевязывать детей.

– Что случилось? – спросил я.

– А вы кто такой? – Полицейский резко повернулся ко мне.

– Врач.

– Ну – правильно, самое время, – сказал он и снова повернулся к миссис Ли.

Вид у Джудит был бледный и какой-то понурый.

– Это произошло минут двадцать назад, – сказала она. – Весь день нам звонили по телефону и угрожали, приходили письма, тоже с угрозами. А потом вдруг подкатило четыре машины, и из них вылезла банда подростков. Они водрузили крест, полили его бензином и подожгли. Их, наверное, было человек двадцать. Они стояли и распевали: «Вперед, христовы воины». Потом, увидев, что мы смотрим на них в окна, стали швырять камни. Полиции потребовалось четверть часа, чтобы сюда добраться. К тому времени все окна были уже перебиты, а мальчишек и след простыл.

Я подошел к столу и стал просматривать письма. Конверты были осторожно вскрыты и сложены в аккуратную стопку. Большинство было написано от руки; лишь несколько отпечатано на машинке. Текст краткий, в иных всего одна фраза – и все дышали ядовитой злобой.

Позади себя я услышал:

– Так, так! Подумать только. – Я обернулся. Это был Питерсон. – Подумать только! – Он оглядел комнату. Через разбитые окна сюда проникала вечерняя прохлада. – Черт знает что устроили, а? – Он обошел всю комнату. – Просто возмутительно.

В эту минуту еще один человек ворвался в дом. На нем был плащ, в руке он держал блокнот.

– А вы кто? – спросил Питерсон.

– Моя фамилия Кэртис. Я из «Глобуса», сэр.

– Кто вас сюда позвал, юноша? – Питерсон обвел взглядом комнату. Глаза его остановились на мне. – Нехорошо, – сказал он. – Очень нехорошо.

– «Глобус» – газета с хорошей репутацией. Их репортер точно и беспристрастно изложит все факты. Какие у вас могут быть возражения?

– Послушайте, – сказал Питерсон. – В этом городе живет два с половиной миллиона человек, а в полицейском управлении не хватает рук. Мы не можем расследовать каждую жалобу, каждое сообщение об угрозах каких-то полоумных.

– Семья обвиняемого, – сказал я, сознавая, что репортер внимательно слушает, – семья обвиняемого получила целый ряд угроз по телефону и письменно. Семья, состоящая из жены и маленьких детей. Ясно, что миссис Ли испугалась. Но вас это нимало не тронуло. Затем события принимают совсем скверный оборот. Подростки начинают жечь крест и громить дом. Мать семьи звонит вам по телефону и просит о помощи. Вашим парням требуется пятнадцать минут, чтобы сюда добраться. Далеко ли отсюда находится ближайшее полицейское отделение?

– Не в этом суть.

Репортер продолжал писать.

– Вы себя выставили в неважном виде, – сказал я, – многие жители Бостона протестуют против абортов, но еще большее количество их будет возмущено беспричинным диким нападением банды хулиганов, погромом, который они учинили в частном доме…

– Вовсе не хулиганы…

Я повернулся к репортеру:

– Капитан Питерсон выразил мнение, что парни, зажегшие крест и перебившие все окна в доме, не были хулиганами.

– Я не это хотел сказать, – быстро возразил Питерсон.

– Однако он это сказал, – повернулся я к репортеру. – Более того. вам, должно быть, небезынтересно узнать, что двое детей серьезно поранены осколками стекла. Дети в возрасте трех и пяти лет получили серьезные порезы.

– Мои сведения несколько расходятся с вашими – сказал Питерсон. – Небольшие царапины…

– Думаю, – перебил я, – что в данный момент я здесь единственный врач. Или, может быть, полиция привезла с собой врача, когда в конце концов откликнулась на зов о помощи?

– Вместе с полицией прибыл врач? – спросил репортер.

– Нет.

– А потом врача вызвали?

– Нет.

Репортер быстро записывал.

– Вы поплатитесь, Бэрри, – сказал Питерсон, – вы у меня за это поплатитесь.

– Осторожно! Рядом с вами репортер. – Глаза Питерсона метали молнии. Он круто повернулся на каблуках. – Кстати, – сказал я, – какие шаги предпримет полиция, чтобы воспрепятствовать повторению подобного безобразия?

Он остановился:

– Мы еще не решили.

– Не забудьте, – сказал я, – объяснить репортеру, что вы считаете этот случай весьма прискорбным и собираетесь установить около дома круглосуточный полицейский пост.

Питерсон презрительно скривил губы, но я знал, что все это он исполнит. А мне только того и надо было – обеспечить Бетти охрану и поставить на место полицию.