Текст книги "Экстренный случай"

Автор книги: Джеффри Хадсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Ваше мнение? – спросил Хэмонд у Йоргенсена.

– Спасем, если не случится чего-нибудь непредвиденного.

Хэмонд рассматривал забинтованные запястья.

– Здесь, что ли, порезы?

– Да. На обеих руках. Мы наложили швы.

Хэмонд посмотрел на руки девушки. На пальцах проступали темно-коричневые пятна. Хэмонд взглянул на меня.

– Это та девушка, о которой ты говорил?

– Да. Энджела Хардинг.

– Заядлая курильщица.

– Присмотрись-ка получше.

Хэмонд взял ее руку и понюхал запятнанные пальцы.

– Это не табак, – сказал он. – Непонятно.

Я поднял ее руки. Подушечки больших пальцев и тыльная сторона обеих рук были испещрены мелкими порезами, недостаточно, однако, глубокими, чтобы кровоточить.

– Как ты это объяснишь?

– Пробы. У людей, которые кончают расчеты с жизнью, вскрыв себе вены, почти всегда можно найти на руках один, а то и несколько предварительных порезов, словно самоубийца хотел испробовать сперва, достаточно ли остро лезвие или степень боли, которую он собирается себе причинить.

– Это не то, – сказал я. – Видел ли ты когда-нибудь человека, побывавшего в поножовщине? Если обороняться от ножа руками, то руки оказываются покрыты порезами.

– Но почему ей пришлось…

– Потом расскажу, – ответил я. И вернулся к Греку Джонсу. Он находился все в той же палате, там же был Питерсон и еще какой-то человек в штатском.

– Бэрри, – сказал Питерсон, – стоит произойти какой-то пакости, и вы тут как тут.

– Так же, как и вы.

– Да, но это входит в мои обязанности, – он кивнул на своего спутника. – Поскольку в прошлый раз вы так разволновались, я привез с собой врача. Полицейского врача. Чтоб вы знали, что дело будет передано следствию. Парень по имени Грек Джонс. Мы это узнали, поскольку в кармане у него был бумажник.

– Знаю его. Где вы его нашли?

– Лежал на улице. На славной тихой улочке на Бикон Хилле. С пробитым черепом. Должно быть, упал на голову. На втором этаже, в квартире, где живет девица по имени Энджела Хардинг, было разбито стекло. И она тоже здесь.

– Знаю.

– Что-то больно много вы сегодня знаете.

Я пропустил его замечание мимо ушей и нагнулся над телом Грека Джонса. Кто-то стянул с него одежду, и теперь обнаружились многочисленные глубокие раны. На туловище и на предплечьях. Ноги остались неповрежденными. «Это, – подумал я, – тоже весьма характерно».

Врач выпрямился и посмотрел на Питерсона.

– Теперь трудно сказать, что явилось причиной смерти, – сказал он. И кивком указал на зияющее отверстие в груди. – Они тут так постарались, что уж и не разберешь. Но скорее всего это перелом черепа при падении. Вы говорили, он выпал из окна?

– Так получается по нашим предположениям, – сказал Питерсон.

– Сейчас составлю медицинское заключение, – сказал врач.

Я продолжал разглядывать тело. В особенности меня интересовал череп. Там бкла круглая вмятина величиной примерно с мужской кулак, но нанесена она была отнюдь не кулаком. Удар нанесли палкой или обрезком трубы, и притом С большой силой. Я присмотрелся повнимательнее и заметил коричневые частицы, деревянные, прилипшие к окровавленной голове.

– Вы говорите, перелом черепа – это результат падения? А что вы скажете насчет телесных повреждений?

– Мы полагаем, что он получил их в доме. По-видимому, подрался с этой девкой, Энджелой Хардинг. В ее квартире нашли окровавленный кухонный нож. Она, должно быть, бросилась на него. Так или иначе, он выпал из окна или его выкинули. – Питерсон замолчал и посмотрел на меня.

– Дальше! – сказал я.

– Да это, пожалуй, и все.

Я кивнул, вышел из палаты и вернулся с иглой и шприцем.

Нагнувшись над телом, я воткнул иглу в шею, так как вся надежда была на яремную вену. Возиться с венами на руках уже не имело смысла.

– Что вы делаете?

– Беру кровь, – сказал я, вытаскивая иглу. Шприц наполнился несколькими каплями синеватой крови.

– Зачем?

– Хочу знать, не был ли он отравлен, – сказал я первое, что пришло мне на ум. Положил шприц в карман и пошел было к двери. Питерсон, наблюдавший за мной, вдруг сказал – А ну-ка подождите минутку. – Я остановился. – У меня к вам будет вопрос другой. Согласно нашим предположениям этот парень подрался с Энджелой Хардинг. Затем Джонс вывалился из окна, а девица пыталась покончить С собой. Есть только одно маленькое несоответствие. Джонс здоровый детина, и весу в нем, должно быть, килограммов девяносто пять. Трудно представить, чтобы такая хрупкая особа могла его выкинуть в окно. Может, ей кто-то помог? – Он посмотрел на мое лицо, на повязку, покрывавшую порез. – Что, получили сегодня травму? Каким образом?

– Поскользнулся на мокрой мостовой.

– Получили рваную рану?

– Напротив, очень чистенькую.

– Когда-нибудь раньше встречали Джонса?

– Да. Сегодня вечером. Часа три назад.

– Интересно, – сказал Питерсон.

– Развлекайтесь догадками, – сказал я, – желаю удачи!

– Я ведь могу вызвать вас на допрос.

– Конечно, можете. Но на каком основании?

– По подозрению в соучастии. Да мало ли еще на каком.

– А я в ту же минуту вчиню вам иск. И сорву с вас миллион долларов.

– Только за то, что я допрошу вас?

– За подрыв моей врачебной репутации. Знаете ведь, репутация врача – это его хлеб. Даже малейшая тень подозрения потенциально наносит ему урон, Я запросто могу доказать на суде, что мне причинили убыток.

6

У меня было такое ощущение, будто моя голова зажата в тисках. Боль была пульсирующая, мучительная, ноющая. Идя по коридору, я почувствовал внезапный острый приступ тошноты. Ужасная слабость охватила меня, я весь покрылся холодным потом, но потом это прошло, мне немного полегчало, Я вернулся к Хэмонду.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты становишься однообразным, – заметил я. – Не мог бы ты достать мне мышь?

– Мышь? В лаборатории у Кохрэна есть крысы; возможно, она не заперта.

– Мне нужна мышь.

– Давай поищем, – сказал он.

Мы направились в подвальное помещение. По пути Хэмонда остановила медсестра и сообщила, что родителям Энджелы Хардинг позвонили по телефону. Хэмонд попросил дать ему знать, когда они приедут или если Энджела придет в сознание.

Мы спустились в подвал и двинулись по лабиринту коридоров, пригибаясь под трубами. В конце концов мы добрались до помещения, где содержатся подопытные животные. Как и в большинстве крупных клиник, в Мемориалке имелся свой исследовательский центр, нуждавшийся в большом количестве подопытных животных. Минуя одно помещение за другим, мы слышали то собачий лай, то тихий шорох птичьих крыльев. Наконец мы подошли к дверце с надписью: «Мелкие грызуны» Хэмонд толкнул ее, и она открылась.

Мы выбрали одну мышь, и Хэмонд вытащил ее из клетки общепринятым способом: за хвост. Я взял шприц и впрыснул ей кровь, взятую из трупа Грека Джонса. Затем Хэмонд бросил мышь в стеклянную банку. Долгое время с мышью ничего не делалось – она только носилась кругами по банке.

– Что это за проба?

– На морфий, – сказал я, – сразу видно, что ты не патологоанатом.

Мышь продолжала кружить в банке. Затем она начала замедлять бет, мышцы ее напряглись, и хвост задрался.

– Реакция положительная, – сказал я.

– А девица? Тоже наркоманка? – спросил Хэмонд.

– Это мы скоро узнаем.

Когда мы вернулись, Энджела уже пришла в сознание.

В шоковой палате медсестра сообщила нам:

– Давление у нее поднялось – сто на шестьдесят пять.

– Прекрасно, – сказал я. Пересиливая усталость, подошел к ней и погладил по руке. – Как себя чувствуете, Энджела?

– Хуже всех.

– Вы поправитесь.

– У меня сорвалось, – сказала она монотонным скучным голосом. Слеза скатилась у нее по щеке. – Вот и все. Хотела, но сорвалось.

– Вам уже лучше.

– Да. У меня сорвалось, – сказала она.

– Нам хотелось бы поговорить с вами, – сказал я.

Она отвернулась.

– Оставьте меня в покое.

– Энджела, это очень важно.

– К черту всех врачей, – сказала она. – Почему вы не могли оставить меня в покое? Я хотела, чтобы меня все оставили в покое. Я затем это и сделала, чтоб меня оставили в покое.

– Энджела, нам нужна ваша помощь.

– Нет, – она приподняла свои забинтованные руки и посмотрела на них. – Нет. Ни за что!

– Что ж, очень жаль. – Повернувшись к Хэмонду, я сказал: – Принеси, пожалуйста, налорфина, – Я был уверен, что Энджела меня слышит, но она никак не реагировала на мои слова.

– Сколько?

– Десять миллиграммов. Хорошую дозу. – Энджела слегка вздрогнула, но промолчала – Вы не возражаете, Энджела?

Она посмотрела на меня, и в глазах ее я увидел страх и что-то еще, чуть ли не надежду. Она понимала, что это значит, очень даже хорошо понимала.

– Что вы сказали? – спросила она.

– Я спросил, не будете ли вы возражать, если мы вольем вам десять миллиграммов налорфина?

– Все, что хотите. Мне все равно.

Налорфин действует как антагонист морфия. Собственно говоря, антагонист частичный, так как в малых дозах он действует приблизительно так же, как морфий. Большая доза его порождает у наркомана симптомы воздержания. Если Энджела морфинистка, большая доза налорфина приведет ее в депрессивное состояние с угрожающей, возможно даже фатальной, быстротой.

Вошла медсестра. Она удивилась, узнав меня, но быстро оправилась:

– Доктор, приехала миссис Хардинг. Ее вызвала полиция.

– Хорошо, я с ней поговорю. – Я вышел в коридор. Там стояли мужчина и женщина, оба взволнованные. Мужчина был высокий, небрежно, видимо, наспех одетый. Женщина – красивая, с озабоченным лицом. Я смотрел на нее, и у меня возникло странное чувство, будто я встречал ее где-то раньше.

– Я доктор Бэрри.

– Том Хардинг. – Мужчина быстро протянул мне руку – А это миссис Хардинг.

На вид это была милая супружеская пара, никак не ожидавшая попасть в приемный покой неотложной помощи в четыре часа утра по причине того, что там лежит их дочь, только что перерезавшая себе вены.

Мистер Хардинг откашлялся и сказал:

– Нам сообщили, что… произошло с Энджелой.

– Ее состояние опасений не внушает, – заверил я.

– Я говорил жене, что все обойдется. Ведь Энджела работает здесь сестрой, ясно, что за ней будет хороший уход.

– Мы делаем все, что в наших силах.

– У нее, правда, ничего серьезного? – спросила миссис Хардинг.

– Да, она должна скоро оправиться.

Миссис Хардинг сказала мужу:

– Том, тогда лучше позвони Лиланду и скажи, чтобы он не приезжал.

– Он наверняка уже выехал.

– Ты все-таки попробуй, – сказала миссис Хардинг.

– Вы хотите позвонить своему домашнему врачу? – спросил я миссис Хардинг.

– Нет, моему брату. Он врач и очень любит Энджелу, с самого детства. Он…

– Лиланд Уэстон? – сказал я, сообразив, отчего мне так знакомо ее лицо.

– Да, – сказала она. – Вы с ним знакомы?

– С давних пор.

Показался Хэмонд с налорфином и шприцем.

– Ты уверен, что нам следует?… – начал было он.

– Доктор Хэмонд, это миссис Хардинг, – поспешно сказал я. – Доктор Хэмонд, старший ординатор больницы.

– Здравствуйте, доктор. – Миссис Хардинг наклонила голову, взгляд ее сделался настороженным.

– Ваша дочь скоро будет здорова, – сказал Хэмонд.

Мы извинились и пошли в палату, где лежала Энджела.

– Надеюсь, ты, черт тебя возьми, знаешь, что делаешь, – сказал мне Хэмонд, когда мы шли по коридору.

– Будь уверен, – я задержался у фонтанчика и наполнил чашку водой. Выпив до дна, налил еще. Головная боль стала совсем невыносимой, и меня отчаянно клонило ко сну. Хотелось лечь, забыться, заснуть… Но я ни словом об этом не обмолвился. Я знал, что сделает Хэмонд, стоит ему такое услышать. – Я отвечаю за то, что делаю, – сказал я.

– Надеюсь. Потому что если что-нибудь случится, отвечать буду я. Как старший ординатор.

– Знаю. Не беспокойся.

– Что значит – не беспокойся! От десяти миллиграммов этой штуки она у тебя загнется, ты и ахнуть не успеешь… Нужно вводить малыми дозами.

– Да, – сказал я, – но малыми дозами ее не убьешь.

Хэмонд спросил, поглядев на меня:

– Джон, ты в своем уме?

– Пока да, – ответил я.

Мы вошли в палату к Энджеле. Она лежала на боку, спиной к нам. Я взял у Хэмонда ампулу с налорфином и положил ее вместе со шприцем на столик рядом с ее койкой; я непременно хотел, чтобы она прочла надпись на ампуле. Затем обошел кровать и стал с другой стороны, так, чтобы она оказалась ко мне спиной. Я потянулся через нее и достал со стола ампулу и шприц. Затем быстро набрал в шприц воды.

– Будьте добры, Энджела, повернитесь.

Она повернулась на спину и протянула мне руку. Хэмонд от удивления застыл на месте. Я наложил жгут и помассировал ей руку в изгибе локтя, чтобы надулись вены. Затем ввел в вену иглу. Она молча следила за мной. Сделав вливание, я отошел, сказав:

– Ну, вот и все.

Она посмотрела на меня, затем на Хэмонда, снова на меня.

– Сколько вы мне ввели?

– Достаточно.

– Десять миллиграммов? Вы ввели мне десять? – Она начала приходить в возбуждение. Я ободряюще погладил ее по руке.

– Волноваться не стоит.

– А может, двадцать?

– Да нет же. Всего два. Два миллиграмма. Это вас не убьет, сказал я ласково. Она застонала и отвернулась от нас.

– Что вы хотите доказать? – спросила она.

– Вы сами знаете, Энджела.

– Но два миллиграмма. Это…

– Как раз достаточно, чтобы вызвать симптомы. Холодный пот и судороги и боль – первые симптомы воздержания.

– Господи!

– Это вас не убьет, – снова повторил я. – Вы же сами знаете.

– Вы негодяи. Я не просилась сюда, я не просила, чтобы мне…

– Но вы здесь, Энджела. И в ваши вены уже введен налорфин. Немного, но достаточно.

Она начала покрываться каплями пота.

– Я не могу больше, – сказала она.

– Мы можем ввести вам морфий.

– Я не могу больше! Прошу вас. Не хочу.

– Расскажите нам, – сказал я, – о Карен.

– Сперва дайте мне морфию.

– Нет!

Хэмонд не на шутку забеспокоился. Он двинулся к кровати. Но я его отстранил.

– Расскажите нам, Энджела.

– Я ничего не знаю.

– Тогда мы подождем до появления симптомов. И вам придется рассказывать, визжа от боли.

– Я не знаю, не знаю я! – Ее начала бить дрожь, вначале слегка, а затем все неудержимей.

– Будет еще хуже, Энджела.

– Нет, нет… нет…

Я извлек ампулу морфия и положил на стол перед ней:

– Расскажите нам.

Дрожь усиливалась. Энджела начала биться в судорогах, так что кровать ходила ходуном. Я бы пожалел ее, не знай я того, что она сама вызвала у себя эту реакцию.

– Ладно, – задыхаясь сказала она. – Я это сделала. Я была вынуждена.

– Почему?

– Из-за слежки. Из-за клиники. Из-за клиники и слежки.

– Вы крали из хирургического отделения?

– Да… немного, совсем немножко… но мне хватало…

– Сколько времени это длилось?

– Три года… может, четыре… А на прошлой неделе Грек ограбил клинику… Грек Джонс. Началась слежка. Всех проверяли…

– И вы уже не могли воровать?

– Да…

– Что же вы стали делать?

– Пыталась покупать у Грека. Он требовал денег. Много.

– Кто предложил сделать аборт?

– Грек.

– Ради денег?

– Да.

– Сколько он потребовал? – спросил я, наперед зная ответ.

– Триста долларов.

– Итак, вы сделали аборт?

– Да… да… да…

– А кто давал наркоз?

– Грек. Это было несложно. Тиопентал.

– И Карен умерла.

– У нее все благополучно обошлось. Все было как следует, когда она уезжала…

– Но позже она умерла.

– Да… о Боже, дайте мне морфия, скорее…

– Сейчас дадим. – Я еще раз наполнил шприц водой и снова сделал ей внутривенное вливание. Она тут же успокоилась. Дыхание ее стало ровным, почти спокойным.

Хэмонд отер рукавом пот с лица.

Мы прошли в ординаторскую – небольшую уютную комнату с двумя креслами и столом. На стенах были развешаны таблицы с подробными инструкциями, какие меры следует принимать в экстренных случаях.

– Хочешь выпить?

– Да, – сказал я.

Хэмонд открыл шкафчик и достал из глубины бутылку.

– Водка, – объявил он, открыл бутылку и отхлебнул прямо из горлышка, потом передал ее мне. Пока я пил, он сказал: – Ты что-то очень скверно выглядишь.

– Как нельзя лучше, лучше, лучше… – сказал я и закрыл глаза. Веки трудно было держать открытыми. Они налились тяжестью и смыкались помимо моей воли.

Он сунул руку в карман, вытащил фонарик и посветил мне в лицо. Я старался смотреть в сторону: свет слишком яркий; от него болели глаза. Особенно правый.

– Посмотри на меня. – Голос был громкий, повелительный. Голос сержанта на плацу. Отрывистый и раздраженный.

– Отвяжись! – сказал я, но сильные пальцы легли мне на голову, пригвоздив к месту, и фонарик светил прямо в глаза.

– Да хватит же, Нортон.

– Джон, не вертись.

– Хватит! – Я закрыл глаза. Я устал. Устал ужасно. Мне хотелось бы заснуть на целую вечность. – Дай мне эмбрион, – сказал я и удивился, зачем я это сказал. Чушь какую-то сказал. Или нет? Все путалось. Правый глаз болел. Головная боль сконцентрировалась как раз за правым глазом. Словно какой-то карлик стучал там молоточком. Меня вдруг затошнило, внезапно, без всякой причины. Нортон сказал:

– Ну, быстрее, давайте начинать.

А затем они внесли трепанатор. Я с трудом видел его, веки смыкались, и меня стошнило. Последнее, что я сказал, было:

– Не дырявьте мне голову.

ПЯТНИЦА. СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ,
14, 15 и 16 октября

Ощущение было такое, будто кто-то пытался отрезать мне голову, но попытка не увенчалась успехом. Проснувшись, я нажал кнопку вызова сестры и потребовал сделать мне еще один укол морфия. С милой улыбкой, гак обычно разговаривают с капризными больными, она мне отказала, после чего я послал ее к черту. Ей это не очень понравилось, и она ушла из палаты. Вскоре ко мне вошел Нортон Хэмонд.

– Ты плохой цирюльник, – сказал я, ощупывая свою голову.

– А мне казалось, что у нас получилось недурно.

– Сколько дыр просверлили?

– Три. В правой теменной части. Мы выкачали оттуда порядочное количество крови. Ты что-нибудь помнишь?

– Нет, – признался я. – Между прочим, когда меня отсюда выпустят?

– Дня через три-четыре, не раньше. Внутричерепное кровоизлияние – довольно скверная штука. Тебе необходимо вылежать.

– Дай морфию, – попросил я.

– Нет, – сказал он.

– А дарвону?

– Нет.

– Ну тогда аспирина?

– Хорошо, – сказал он. – Немного аспирина можно.

– Настоящий аспирин? Не сахарные таблетки?

Он лишь рассмеялся в ответ и вышел из палаты.

Я немного поспал, а потом ко мне пришла Джудит. Сперва она посердилась на меня, но недолго. Я объяснил, что произошло все это не по моей вине, и она сказала, что я дурак, каких мало, и поцеловала меня.

Затем явились из полиции, и я делал вид, что сплю, пока они не ушли.

Вечером дежурная сестра принесла мне несколько газет, и я перелистал их, ища сообщений относительно Арта. Но там ничего не оказалось. Несколько сенсационных сообщений об Энджеле Хардинг и Греке Джонсе, вот и все.

На следующий день меня навестил Арт Ли. На лице его играла саркастическая усмешка, но выглядел он усталым. И постаревшим.

– Привет! – сказал я. – Ну, как тебе на свободе?

– Хорошо, – сказал он. Он смотрел на меня, стоя у изножья кровати, и качал головой. – Очень больно?

– Теперь прошло.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказал он.

– Да брось ты! Было даже в известной степени интересно. Моя первая внутричерепная гематома.

Я помолчал. Был один вопрос, который мне хотелось ему задать. Я передумал за это время о многом и ругал себя за совершенные ошибки. Худшая из всех – это вызов репортера домой к Ли в тот вечер. Глупее шага не придумаешь. Но были и другие – не лучше. Поэтому мне хотелось спросить его.

Но я только сказал:

– Полиция, наверное, уже закончила следствие по этому делу?

– Да. Грек Джонс снабжал наркотиками Энджелу. Он заставил ее. сделать аборт. Когда выяснилось, что операция закончилась фатально и ты этим делом заинтересовался, он отправился домой к Энджеле, видимо, с целью убить ее. Решив, что за ним следят, он напал на тебя. Шел он к ней с намерением зарезать ее бритвой. Этой бритвой и полоснул тебя.

– Мило.

– Энджела защищалась кухонным ножом. Порезала его слегка. Славная, должно быть, была сценка – он с бритвой, она с кухонным ножом. В конце концов она умудрилась огреть его стулом и выпихнуть в окно.

– Это она показала?

– Да, очевидно.

С минуту мы смотрели друг на друга.

– Я ценю твою помощь, – сказал он, – во всей этой истории.

– Всегда к твоим услугам. Ты уверен, что это оказалось помощью?

– Я ведь на свободе.

– Я не об этом.

Он передернул плечами и уселся на кровати.

– Огласка, которую получило дело, – не твоя вина, – сказал он. – Кроме того, мне этот город начал надоедать. Вот и сменю местожительство. Мне хочется поселиться в Лос-Анджелесе. Принимать роды у кинозвезд – неплохая перспектива.

– У кинозвезд не бывает детей. У них есть агенты.

Он засмеялся. На какой-то миг я услышал его прежний смех.

– Ты уже побывал у себя в кабинете? – спросил я.

– Лишь затем, чтобы закрыть его. Я договариваюсь с транспортной конторой. Задерживаться здесь не хочется.

– Да, – сказал я. – Могу себе представить.

Все случившееся потом, по-видимому, явилось результатом обуявшей меня злости. Дело и без того оказалось пакостным, до отвращения пакостным, и мне не следовало в него соваться. Копаться в нем дальше нужды не было никакой. Можно было бросить все и предать забвению.

На третий день лежания в больнице я приставал к Хэмонду до тех пор, пока он наконец не согласился меня выписать. Подозреваю, что и медсестры ему на меня жаловались. Итак, меня выписали в 3 часа 10 минут пополудни, Джудит доставила мне одежду и повезла меня домой. По дороге я сказал:

– Сверни на следующем углу направо. Мне нужно сделать остановку.

– Джон…

– Ну, пожалуйста, Джудит. Совсем ненадолго.

Она нахмурилась, но на углу свернула. Я указывал ей путь: через Бикон Хилл на ту улицу, где жила Энджела. Перед домом стояла полицейская машина. Я вылез из автомобиля и поднялся на второй этаж. У двери дежурил полицейский.

– Доктор Бэрри. Из лаборатории Мэллори, – сказал я официальным тоном. – Кровь на анализ уже взяли?

– Кровь на анализ? – Вид у полицейского был смущенный.

– Да. В комнате ведь оставались пятна засохшей крови. Это нужно для анализа по двадцати шести пунктам. Ну, вы же знаете. Доктор Лейзер беспокоится по поводу этих анализов, послал меня проверить.

– Мне ничего не известно, – сказал полицейский. – Вчера тут были какие-то врачи. Это вы про них?

– Нет, то были дерматологи, – сказал я.

– А-а, да. Ну, ладно, вы лучше сами проверьте. – Он открыл мне дверь – Только ничего не трогайте. Они там снимают отпечатки пальцев.

Я вошел в квартиру. И увидел полный разгром: мебель перевернута, пятна крови на кушетках и столе. Трое мужчин хлопотали над стаканом: посыпали его каким-то порошком, а затем сдували, фотографируя отпечатки пальцев. Один из них поднял голову:

– Вам помочь?

– Да, – сказал я. – Стул…

– Вон там. – Он указал на стул в углу. – Только не прикасайтесь к нему.

Я прошел в угол и посмотрел на стул. Не особенно тяжелый, дешевенький, деревянный кухонный стул. Ничем не примечательный. Но крепко сколоченный. На одной ножке остались следы крови.

– Вы уже сняли отпечатки с этого стула?

– Сняли. Интересный случай. В этой комнате сотни отпечатков. Десятков разных людей. Чтоб в них разобраться, надо работать годами. Но с двух предметов мы не смогли взять никаких отпечатков. Вот с этого стула и с ручки от входной двери. Кто-то их обтер. Во всяком случае, так оно выглядит. Очень даже странно. Ничто больше не было вытерто, даже нож, которым она порезала себе вены.

– Гематологи здесь уже побывали? – спросил я.

– Да. Пришли и ушли.

– Ладно, – сказал я. – Можно мне позвонить? Я хочу согласовать с лабораторией.

Он пожал плечами:

– Пожалуйста.

Я прошел к телефону, взял трубку и набрал номер бюро прогнозов погоды. Когда в трубке раздался голос, я сказал:

– Дайте мне доктора Лэйзера, пожалуйста.

– …солнечно и прохладно. Вечером перемежающаяся облачность, повышение температуры до…

– Фред? Говорит Джон Бэрри. Я сейчас здесь, в квартире.

– …возможны ливневые дожди.

– Да, они говорят, что пробы были взяты. Вы уверены, что у вас их еще не получили?

– …завтра ясно, значительное похолодание…

– А, понимаю. Ладно. Хорошо. Правильно. Еду.

– …ветер восточный, слабый до умеренного…

Я повесил трубку. Никто не обратил на меня внимания, когда я уходил.