355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джефферсон П. Свайкеффер » Паутина будущего » Текст книги (страница 3)
Паутина будущего
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:39

Текст книги "Паутина будущего"


Автор книги: Джефферсон П. Свайкеффер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава четвертая

Лейтенант Темплетон Фогг, придерживаясь одной рукой за канат, духом и телом парил над зелеными лугами. Над его головой шелестел и дрожал огромный полотняный шар, и эта нервная дрожь все усиливалась. Далеко-далеко внизу скользила тень от шара, круглая форма которой деформировалась, встречаясь с неровностями земной поверхности.

В обязанности Темплетона входило внимательно рассматривать все, что было именно там, внизу. Он нашел взглядом лагерь, куда должен был опуститься шар после короткого полета. Были видны повозки, маленькие палатки и навесы, неподалеку от которых стояли лошади; он увидел огромный пузатый генератор водорода, окруженный спиралями шлангов и закопченных трубок. По лагерю в одних рубашках слонялись люди, обрадованные неожиданно теплым сентябрьским днем.

Они были настолько близко, что можно было почти различить их лица. Ему не хотелось спускаться вниз, где он снова стал бы солдатом, ничем не отличающимся от других. Здесь, вверху, во владениях одного только Господа Бога, он чувствовал себя свободным человеком. А внизу он обязан был сворачивать и разворачивать шланги, кочегарить у печи, сверять показания манометра с табличными данными. В этом была какая-то несправедливость, отчего он даже тряхнул головой. «Это так же противно, – подумал он, – как учиться в школе». Он слегка задрал голову и начал скорее вслушиваться, чем всматриваться в низкие звуки, с которыми хлопала о воздух прорезиненная ткань воздушного шара. Час был поздний, и солнце в небе висело невысоко над землей.

Темплетон в последний раз долгим взглядом осмотрел поле битвы. За целый день наблюдения в подзорную трубу он не заметил ничего, что могло бы заинтересовать майора или генералов, которым тот обязан был делать регулярные доклады. Место для площадки, с которой запускался шар, было выбрано неудачно. Только разведчик конфедератов мог бы извлечь пользу для себя, глядя вниз на дороги и речки, ведущие к заливу.

Но для самого Темплетона и нескольких его тайных друзей внизу было много интересного. Для его целей это воздушное путешествие было весьма кстати.

Шар спускался вниз. Темплетон почувствовал, как к его ногам и сердцу возвращается вес. Ощущение было такое, что он летит на воздушном змее, а не на висящем в воздухе пузыре, впервые поднявшемся вверх нынешним утром.

Стоя в качающейся корзине, сплетенной из жестких толстых веток, он вынужден был опираться то на одну, то на другую ногу. Люди внизу стали увеличиваться в размерах; они, задрав головы, что-то кричали и махали руками. Тени от веревок скользили по травяным склонам, изгибаясь и переплетаясь друг с другом по мере спуска шара. Еще было время в последний раз оглядеть местность; и вот земля подплыла совсем близко. Последняя сотня футов казалась самой быстрой. Со скрежетом и треском корзина стукнулась о землю и сильно наклонилась набок, угрожая выкинуть Темплетона наружу. Он лежал на боку, вцепившись в корзину всем телом и мечтая, чтобы когда-нибудь окончилась бешеная скачка травы и кустарника перед его глазами.

Наконец корзина остановилась, и Темплетон, приподняв голову, увидел, как его окружают бегущие, одетые в ботинки ноги. Он перевернулся на спину и посмотрел вверх.

– Все в порядке, сэр? – спросил один из солдат.

Темплетон сделал глубокий вдох и рывком сел. Выпутавшись из веревок, он ухмыльнулся и, сделав театральный поклон, произнес:

– Великолепно!

Вокруг него суетились остатки неукомплектованной специальной бригады, все солдаты которой демонстрировали свою озабоченность и старание. Весь день они бездельничали, ожидая возвращения воздухоплавателя, и вот теперь старались компенсировать свое бездействие. Грубые руки солдат хлопали его по спине и ерошили кудрявые черные волосы на голове. Их радостные лица как бы отражали его собственную широкую улыбку.

Темплетон не возражал против подобного льстивого обращения, после получения разрешения на полет он готов был смириться с чем угодно – дело стоило того.

Поприветствовав его должным образом, солдаты стали осматривать шар. Неуклюже переваливаясь через кусты, удерживаемый натянутыми веревками, он был похож на загарпуненного кита, рвущегося на свободу. Темплетон залихватски провел тыльной стороной ладони по усам, подтянул ремень и быстрым шагом покинул место приземления.

* * *

Значительно позже, глубокой ночью Темплетон открыл глаза и начал вслушиваться в тишину, установившуюся над лагерем. От свободы его отделяли только один-два часовых, и он был достаточно тренирован и искусен, чтобы избежать их внимания. Он тихо оделся и незаметно выскользнул из палатки, стараясь не разбудить спящих в ней солдат. При свете звезд он, пригнувшись, подкрался к стоящим на привязи лошадям и некоторое время успокаивал их, чтобы они не выдали его присутствия. Ему приглянулась длинноногая лошадь черной масти, которая до войны, вероятнее всего, участвовала в скачках с препятствиями. Он отвязал ее и увел в темную ночь.

Темплетон любил такие ночи, когда он покидал лагерь. Его будут искать, заносить в списки, оглашать эти списки и, когда он в конце концов вернется, зубоскалить над ним. Он всегда возвращался, таким образом избегая дезертирского списка, а поскольку война нуждалась в нем, то немедленного наказания никогда не следовало, а потом и вовсе об этом забывали.

Он шел, ведя за собой лошадь, и весело улыбался ночным звездам. Это длилось, как правило, не слишком долго, но все же в течение некоторого времени он был свободен. При этой мысли его сердце учащенно забилось. Свобода! Могло ли быть что-нибудь, кроме, разумеется, самой жизни, дороже свободы?

Он был свободен. Одним махом он взлетел на лошадь и поехал без седла, управляя при помощи поводка. Он скакал, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы это делать в ночи. Он ехал уже несколько часов. Высоко в небе звезды ревниво уходили за горизонт, совершая свой веками определенный путь, совершенно несвободные в своем движении.

Повсюду чувствовался слабый, неустойчивый запах пороха, не исчезавший даже после того, как Темплетон отъехал достаточно далеко. Но даже его постоянное напоминание о войне не могло омрачить его радостного настроения. Он имел больше чем свободу: он имел определенное место назначения и свидание на этом месте.

Незадолго до трех часов ночи Темплетон подъехал к воротам небольшого одинокого жилого дома на ферме. Доски забора были глубоко прибиты гвоздями к кипарисовым деревьям, окружавшим ферму. Поленившись слезть и открыть ворота, Темплетон попытался заставить лошадь совершить что-то наподобие прыжка, но та, не видя забора, отказалась подчиниться и резко остановилась.

Темплетон, все еще возбужденный после воздушного путешествия днем и верховой езды ночью, едва не свалившись с лошади, весело засмеялся, спешился и привязал ее к забору.

София наверняка ждала его – она, несомненно, слышала, как он подъезжал к дому. Все уже было приготовлено для него. Он перелез через забор и смело направился к дому.

На его громкий стук в грубую тяжелую дверь ответа не последовало. Недоуменно пожав плечами, он широко открыл дверь. Старые ржавые петли громко скрипнули в тишине ночи.

– Зажги фонарь, – громко и самоуверенно пропел Темплетон слова из слышанной им где-те арии. – Зажги фонарь, зажги фонарь, ведь я к тебе пришел.

В ответ этому грубому вторжению последовала ледяная тишина. Она продолжалась довольно долго, настолько долго, что Темплетон начал впадать в полное недоумение. Наконец он услышал тихие шаги в непроницаемо черной комнате, шаги и еле различимый шелест длинного женского платья.

– Клянусь, Темплетон Фогг, я воспользуюсь своим правом сердиться на вас, непременно воспользуюсь.

– София, – заискивающе сказал Темплетон. – Как чудесно слышать твой голос.

– А который сейчас час? – спросила женщина, и ее тихий, уже все простивший голос полностью смягчил остроту поставленного вопроса.

– Нет еще двух часов, так я прибыл даже раньше времени.

Комната на короткое мгновение осветилась пламенем зажженной спички. Когда пламя успокоилось, София поднесла спичку к фитилю небольшой керосиновой лампы. Темплетон увидел ее и широко улыбнулся.

На ней была одежда сестры милосердия – длинное черное платье с аккуратным белым фартуком. Ее черный чепец был изящно отделан замысловатым белым кружевом. Ее туфли, чулки, рукава и воротник – все было черное. У нее были длинные белые вьющиеся волосы, туго сплетенные в косу. Она смотрела на Темплетона скромным и сдержанным взглядом, но сквозь ее ресницы светился яркий внутренний огонь.

– Совсем немного осталось до трех часов, мистер Фогг. – Она посмотрела на него, затем отвела взгляд в сторону. – Очень поздно, и у нас мало времени.

Ее голос был тихий и молодой, почти девичий.

– Чудесно, – сказал Темплетон, улыбаясь еще более широко. Он скинул жакет и подошел к ней. – Может быть, перекусим немного?

София возмущенно уперла руки в бока.

– Мистер Фогг! Я не думаю, что вы делаете заказы в той последовательности, в которой следовало бы!

– Извини, София, – согласно кивнул Темплетон. – Чтобы выбраться из лагеря потребовалось больше времени, чем я ожидал. Требования в армии стали очень строгими, и не так легко теперь вырваться сюда.

– Я знаю. – Голос Софии вначале звучал отдаленно, еле слышно, но постепенно становился вполне различимым. – Но у меня тоже время очень ограничено. Торопись, Темплетон, торопись. Ночь уже почти прошла, и до зари осталось совсем немного.

– Да. – Темплетон вздохнул и небрежно бросил свой жакет на столик. – Что слышно от графини? Окажет ли она нам покровительство своим присутствием?

София бросила на него неодобрительный взгляд, но постаралась скрыть свои эмоции, как она умела это делать.

– Почему ты спрашиваешь о ней? Чувствуешь потребность в ее присутствии здесь, с нами? Мне бы не хотелось думать, что одной меня тебе недостаточно.

– Я этого не сказал, – запротестовал Темплетон. – Это неправда.

София еще некоторое время хмурилась, но в конце концов сдалась, и, хотя ревность все еще имела место, настроение у нее значительно улучшилось. Она начала ходить взад и вперед по маленькой, почти пустой комнатке.

– Да, графиня собирается быть здесь. Нам не придется долго Ждать. Но, – при этих словах София внимательно посмотрела на него и в ее глубоких голубых глазах появился отблеск незаурядной внутренней силы, – у нас осталось мало времени.

Темплетон увидел страдание, которое София обычно скрывала. Он подошел и нежно обнял ее. Это было вполне целомудренное объятие, не более чем попытка поделиться чувством тепла и комфорта, желание подбодрить ее. Вскоре София вернулась к практическим вопросам.

– Темплетон, разве ты мне не говорил, что тебя должны были сегодня поднять вверх на воздушном шаре, орел ты мой?

– Да, это так.

– Отлично!

Она слегка откинулась назад, и Темплетон неохотно разжал руки, освободив ее из своих объятий. Она выскользнула из его рук, либо совершенно не обращая внимания на то, чего хочет Темплетон, либо просто притворяясь равнодушной.

– Что же ты видел? Ты говорил, что сверху будешь иметь возможность увидеть многие вещи, важные для нас.

– Да.

Темплетон вздохнул, подумав на короткое мгновение, что его разведывательные данные – это, собственно, все, что ей нужно от него. Он кивнул головой и выдавил из себя улыбку. Час, действительно, был поздний.

– Дороги абсолютно свободны. Девятый корпус проследовал мимо. – В его природное чувство уверенности начало вкрадываться угрюмое отчаяние. – Возможно, завтра девятый корпус уже будет далеко.

Никто из них больше не произнес ни слова. Война уже длилась долго, и оба они знали, что она неустанно несет с собой смерть. Друзья и сотрапезники Темплетона гибли десятками. И видел он это отнюдь не сверху; много раз ему приходилось ползти в красной липкой грязи поля битвы, смоченной кровью. София, по долгу службы будучи там, где ведется сражение, причем отнюдь не всегда победное, тоже насмотрелась ужасных последствий этой бойни в достаточном количестве. Она знала, что остается после того, как армии сходятся в битве и уходят с поля брани. На ее руках умерло больше солдат, чем она, наверное, могла сосчитать. Эти мальчики гибли от заражения крови и гангрены, несмотря на то, что она делала все возможное для того, чтобы залечить их раны.

Вскоре, примерно через двадцать минут после того, как прибыл Темплетон, они услышали, как к передним воротам подъехала повозка. Темплетон поднял голову и улыбнулся. По звуку можно было подумать, что это двухколесный экипаж, хотя на самом деле это был тяжелый четырехколесный фургон.

София также улыбнулась в тусклом свете лампы, с трудом освещавшей полупустую комнату. Только их подруга могла столь безрассудно и вместе с тем столь искусно со свистом гнать по дороге грузовой фургон, словно управляя на скачках чистопородным жеребцом, запряженным в легкую спортивную коляску.

Спустя несколько мгновений графиня Скаска Закрита быстро вошла в комнату. Казалось, ей было безразлично, куда она вошла, но Темплетон успел заметить, как ее глаза молниеносно осмотрели всю комнату и находящихся в ней людей.

Она, казалось, была полной противоположностью Софии. Ее длинные и черные, цвета ночи волосы были сейчас туго связаны в узел; глаза ее тоже были черные, серьезные и бесконечно наблюдательные. В отличие от сдержанной, неторопливой Софии, она даже ходила и дышала с сумасшедшей быстротой. Ее ярко-красные одежды и алые ремешки и ленты контрастировали со строгим черным платьем Софии.

По всем правилам эти две женщины с самой первой встречи должны были стать врагами. Вместо этого их дружба продолжалась вот уже два года, и их доверие друг к другу крепло с каждым днем.

– Всем привет! – громко сказала она с довольно сильным акцентом, который даже не пыталась скрыть. – София! От того пересечения дорог мне не встретилось ни души, но меня беспокоят фермы, мимо которых мы должны проследовать.

София улыбнулась.

– У Темплетона сегодня было воздушное крещение. Он говорит… – Она сделала паузу, посмотрела вниз, потом взглянула на Темплетона: – Я могу напутать. Темплетон, расскажи, пожалуйста, Скаске, что ты видел.

Ее голос по-прежнему был тихим и сдержанным.

– Ну… – Темплетон улыбнулся Скаске, и та с готовностью улыбнулась в ответ. – Девятый корпус передислоцировался немного южнее. Так что на дороге, по-видимому, не будет постов. Но я так понял, что вы в этом уже убедились.

– Темплетон, – спросила Скаска, сделав в воздухе элегантный жест рукой, – вы действительно считаете, что, поднявшись в воздух, видите больше, чем оставаясь на земле?

Темплетон не ответил и внимательно посмотрел на нее. Она тщательно следила за лицом и руками, но не все ей удавалось скрыть. На ее запястьях были видны тоненькие морщинки, словно легкие царапины от колючих кустарников в лесной чаще. На ее оживленном лице тем не менее были видны следы усталости после дневных забот. Ее окружал еле уловимый запах пороха, а под ухом было видно небольшое темное пятно от сажи.

– Насколько близко от поля битвы вы находились? – спокойно спросила София. Она была не менее наблюдательна, чем Темплетон.

– Еще чуть-чуть ближе, и мне пришлось бы искупаться в реке. Но нет ничего достовернее, чем увидеть все самой. У меня есть много что рассказать мужу.

Ее муж, граф, был первым секретарем посольства России в Америке, и все, что Скаска хотела рассказать, было интересно не столько ему, сколько генералам и артиллеристам царя Александра.

– Нам нужно что-нибудь сделать перед отправлением? – спросила София.

Скаска хотела что-то сказать, но потом, видимо, раздумала. Ее лицо стало серьезным, но через мгновение оно снова засветилось широкой улыбкой.

– Ничего! Давайте приступим к делу!

Как видно, ее неприкрытый энтузиазм вкупе с решимостью утонченной и внешне покорной Софии сделали Темплетона каким-то наэлектризованным и готовым на все.

– Одеяло, веревка и лошадь, – нараспев произнес он. – Я пойду вынесу груз.

– Мы пойдем с тобой, Темплетон, – сказала София настолько милым голосом, что он никогда не смог бы отказать ей.

Они вышли из дома в ночь; в ночь, которая должна была продлиться еще не более двух с половиной часов. Именно эта часть ночи – время для воровства и контрабанды.

За домом находился старый, полуразрушенный, завалившийся набок сарай с пристройкой, кое-как сбитой из неровных досок и выглядевшей сейчас словно черный треугольник. Дверь пристройки была открыта, но свет от лампы, которую держала София, не мог проникнуть внутрь. И, только когда они, нагнувшись, вошли в пристройку, по обеим сторонам от входа стали видны два ряда внимательных, почти не мигающих глаз.

Старший из этих людей встал и медленно подошел к вошедшим. У него были белые глаза и серо-седые волосы, но кожа его была темной, почти черной.

Сидя верхом на лошади, скачущей в ночи, Темплетон перед прибытием сюда наслаждался своей свободой. Это чувство было настолько ценно для него, настолько жизненно необходимо, что он не мог оставаться безучастным, когда в свободе отказывали кому-либо еще. И когда помочь получить свободу другому было в его силах, то он не мог успокоиться, пока не осуществлял это.

– Пойдем, Натан, – сказала София и взяла человека за руку. – Пойдете все. Мы отправляемся. Мы отправляемся на север.

При этих словах по маленькому перекошенному сараю словно прокатилась волна пробуждающейся надежды. Люди, их было тринадцать, быстро встали, дрожа от холодного ночного воздуха, но, может быть, впервые в жизни дыша свободно. Некоторые из них улыбались, другие еще не решались на это.

– Мы больше не рабы, – сказал Натан.

И хотя это в первую очередь было утверждением, но в нем слышался и вопрос. Натан понимал, что не все трудности еще позади и что в их жизни могут снова появиться цепи и решетка.

Но Темплетон обнял пожилого человека за плечи и посмотрел ему в глаза.

– Ты свободный человек, Натан. Мы переправим фургон за линию фронта. – Он улыбнулся: – Ты согласишься управлять лошадьми?

Оценив юмор, Натан согласно кивнул, довольный тем, что Темплетон не приказал, а попросил об этом.

– Я не буду возражать.

Глава пятая

Ночной воздух был тихий и холодный. В этом странном, как будто подводном холоде небольшая группа людей гуськом двигалась к воротам фермы, огибая высокую траву. Темплетон шел первым просто потому, что все именно этого от него и ожидали. Он уверенно прокладывал путь в мокрой траве, словно командир, возглавляющий боевой военный отряд.

Но за ним шли не солдаты, а всего-навсего бывшие рабы да две единомышленницы, которым он помогал переправлять людей туда, где им больше не грозила опасность. Все беглецы были мужчины, молодые и решительно настроенные. У них хватило сил бежать с ферм и подземных рудников.

Они носили следы своего рабства. У одного шрамы делали выражение лица более угрюмым, чем оно было на самом деле; другой не мог плотно прислонить руку к телу, потому что сбоку у него торчали неправильно сросшиеся сломанные ребра.

Натан, самый старший из них и общепризнанный лидер, был здоров, но выглядел усталым. Рядом всегда держался преданный ему Юэлл, самый большой и сильный в группе. Темплетону никогда не приходилось встречать среди своих солдат таких сильных людей. Юэлл всегда подозрительно смотрел одним глазом на все, что происходит вокруг него; все, что осталось от второго глаза, было спрятано под черной повязкой, которую он никогда не снимал.

– Нам сегодня придется совершить дальний путь? – спросил Натан.

– А вы в состоянии уйти далеко? – в свою очередь спросила София, пытаясь определить, каков запас сил у этих людей. – Мы постараемся накормить вас как можно скорее. И мы можем остановиться передохнуть, как только вы об этом попросите. – Она мягко дотронулась до руки Юэлла. – Вы можете попросить. Вы имеете право попросить нас о чем угодно. Вы должны это знать.

Юэлл не сказал ничего, но Натан издал в темноте какой-то смущенный звук.

– В чем дело? – откуда-то сзади спросила Скаска.

София сначала не поняла, затем покраснела; слава богу, в темноте этого никто не видел.

– Скаска, будьте добры, пойдемте проверим, в порядке ли фургон.

Скаска несколько грубовато ответила, что лично она проверила свой фургон по дороге сюда, но тем не менее они с Софией оставили мужчин одних, чтобы те справили свои потребности.

Вскоре все дела были сделаны и беглецы перелезли через старый забор. Темплетон в последний раз бросил взгляд на кипарисы. Почему-то именно теперь ему стало интересно, кто их посадил, кто построил этот уже старый дом и сарай и в силу каких причин хозяева покинули свою ферму. Местность здесь отличная, почва богатая с толстым плодородным слоем. Он чувствовал запах земли, который не мог перекрыть даже невесть откуда дотянувшийся сюда запах пороха.

«Кровь, пролитая на поле битвы, делает почву богаче», – мрачно подумал он. В считанные секунды все влезли в фургон. Темплетон обошел его, чтобы проверить, нет ли перекоса. Это был тяжелый приземистый, почти ломовой фургон, почему-то сделанный со смехотворно маленькими колесами. Колеса были расположены близко друг к другу и надежно укрыты под днищем фургона. Вообще фургон производил впечатление и, кажется, был в состоянии проехать нужное расстояние.

Кони тоже были не кони, а звери. Однако Скаска, похоже, несколько загнала их, пока ехала сюда. Ему не понравилось, как они дышат, как стоят с опущенными головами. Они, конечно, не были загублены, но явно шокированы. Они не думали, что придется скакать в полночь, поскольку больше привыкли к тяжелой неторопливой работе днем, чем к скачкам в темноте. Он выпряг более слабую лошадь и вместо нее пристегнул свою. Уставшее животное он привязал сзади фургона, чтобы лошадь отдохнула без нагрузки и по дороге восстановила силы.

Темплетон запрыгнул на сиденье и взял у Скаски вожжи. Он даже не подумал о том, что она сама намеревалась править. Он дернул вожжи, оторвав лошадей от дремоты. Они потоптались немного, нерешительно ставя одну ногу впереди другой. Фургон тронулся, легко и неторопливо переваливаясь с боку на бок в глубокой колее дороги.

Целый час никто не проронил ни слова, даже Скаска, что было совершенно нехарактерно для нее; и все же она нетерпеливо нарушила молчание.

– Темплетон, мне совершенно безразлично, прибудем ли мы в Пенсильванию в этом или в следующем году, но нашим гостям назначены деловые встречи, на которые они должны успеть вовремя.

Темплетон, оторвавшись от своих мыслей, фыркнул:

– Это тяжелый фургон, специально сделанный для перевозки тяжелых грузов. Он не может ехать с большой скоростью.

– Дайте мне вожжи. Я покажу, как надо управлять лошадьми, – вызывающе сказала Скаска.

Ее лицо, насколько это можно было увидеть в темноте, просветлело; возможно, в мыслях она летела в санях, запряженных лихой тройкой, по замерзшей реке Ладоге.

– Я покажу, как должна лететь настоящая лошадь. Вперед, Аркадий! Гони, Вячеслав! Давай! Давай! – Она негромко, но весело рассмеялась.

– Скаска, да ведь это…

Темплетон наморщил лоб и чуть не подпрыгнул, когда до него дошла вся суть дела. Была, была причина того, что колеса были тяжелыми и близко расположенными друг к другу. Ему стало ясно, почему так непривычно и потому трудно было править лошадьми.

– Это железнодорожный вагон-фургон! Вы – мое несчастье, Скаска.

– Вы мне сказали добыть фургон, – пробормотала Скаска. – Вы же не уточнили, как и где, железнодорожный или еще какой. Но если, – в ее голосе вновь зазвучали лихие нотки, – если вы не можете ехать галопом, то будьте уверены, что я могу делать это!

София, не вполне уловив суть разговора, наклонилась вперед и, держась за планку, расположенную позади сидения возницы, спросила:

– Что случилось, Темплетон?

– Эта… легкомысленная особа украла фургон, в котором мы едем.

София в течение некоторого времени обдумывала ситуацию.

– Осмелюсь предположить, – медленно сказала она, – что в данном случае цель оправдывает средства.

– Вот видите, – счастливо защебетала Скаска. – Я торжествую. Я достала вам средство передвижения.

– А теперь, – крикнула она, обращаясь как к Темплетону, так и к лошадям, – гони!

– Но, Скаска, – сказала София с непривычной для нее жесткостью. – Я не понимаю, что беспокоит Темплетона. Лейтенант?

– Да. – Он старался сдержать свои эмоции.

– Этот фургон слишком заметен? Мы уже в большой опасности?

– Подождем до рассвета, – ответил он сквозь стиснутые зубы. – Тогда и увидим.

Но он уже знал ответ. Только благодаря кромешной тьме он мог так глупо обмануться. Теперь, уже готовый к этому, он расслышал характерный звук колес. Реборды на них издавали характерный грохот, вгрызаясь в песок и гравий. Темплетон знал, что через некоторое время он уже будет сходить с ума от этого звука.

– Вы могли бы, по крайней мере, заставить лошадей хоть как-то двигаться, – проворчала Скаска.

От этих звуков Темплетон тоже начинал сходить с ума.

* * *

В темноте неторопливо они преодолели несколько миль. Несмотря на свое раздражение, свербевшее в его голове и горле, Темплетоном овладело гипнотически-обманчивое чувство тишины и спокойствия. Сидя на дрожках фургона и управляя лошадьми с помощью вожжей, он представлял, что сидит на корме лодки, а мимо проплывают берега реки. Чувство относительной неподвижности он еще мог понять, но вот почему ему казалось, что он скользит назад, было загадкой. Вдобавок все еще чувствовался запах пороха, хотя они отъехали на добрых пятнадцать миль от вчерашнего поля битвы. Перед его взором возникла яростная атака двенадцатого корпуса. Он словно сверху, находясь на воздушном шаре, увидел солдат, бегущих по жесткой стерне поля.

Резко дернув головой, Темплетон выпрямился и незаметно посмотрел на Скаску: не увидела ли она, что он едва не заснул. Она молчала, но глаза ее блестели в темноте. Приближался рассвет, а пока света хватало только на то, чтобы были видны контуры ее лица.

Беглецы вели себя тихо, будто фургон вез не людей, а железнодорожные рельсы. И вот наступил момент, когда начало светать. Это был бледный свет раннего утра; сегодня он пришел вместе с влагой, которую испаряла покрытая росой трава. Дорога, извиваясь, вела на северо-запад и слегка заваливалась набок там, где она проходила у подножий холмов.

Темплетон не стал дожидаться восхода солнца и, свернув с дороги, подъехал к довольно обширному, огороженному забором пастбищу.

– Ну, а теперь в чем дело? – осведомилась Скаска. Ее кулачки, лежащие на бедрах, вместе с согнутыми в локтях руками изображали пародию на женскую ярость. – Вам, похоже, снова нужно проверить ваш фургон?

Она горделиво задрала голову и усмехнулась.

Темплетон повернулся к ней с изогнутыми от нарастающего гнева бровями. Но усилием воли он удержался от резкого ответа и даже попытался улыбнуться. Скаска была нездешняя, непривычная к Америке. Она пользовалась привилегиями аристократки в снежной России, где графини могут воровать фургоны, когда им вздумается. Она знала мало об Америке, но о людях знала чуть больше. Темплетон видел сейчас, что она преднамеренно дурачилась не столько перед ним, сколько для того, чтобы как-то ободрить людей в фургоне.

– Думаю, надо замаскировать фургон. Его слишком легко узнать. Видно даже, где военные выжгли свой знак на дереве.

Скаска наклонилась и посмотрела туда, куда показывал Темплетон. На серебряной стенке фургона раскаленным железом были выжжены буквы «U.S.».

Темплетон посмотрел, что было под рукой: доски от забора, кукурузные стебли, несколько бревен и проволочные отходы. Больше в их распоряжении не было ничето. Он начал обкладывать вагон чем попало.

– Давай, я помогу тебе, – сказала София.

Темплетон поднял голову, чтобы ответить, но его, сверкнув единственным глазом, опередил Юэлл.

– Нет, эта работа не для вас. – Он встал с сиденья и спрыгнул через боковую дверь на землю. – Это я знаю наверняка.

Он сделал знак, и все мужчины, включая Натана, приступили к работе. Буквально через несколько минут вид фургона совершенно изменился. То, что было грубо, но крепко сделанным для нужд войны фургоном, превратилось в ветхую на вид крестьянскую повозку. К нему как попало были прикручены проволокой сломанные и расщепленные доски, а щели между ними были кое-как залеплены грязью. С боков свисали, прикрывая колеса, кукурузные стебли. Даже постромки и дышло пострадали – их изрезал ножом Юэлл, чтобы придать им изношенный вид.

Они достали из-под сиденья возницы большой квадратный кусок холста, который также для вида изрезали ножом и измазали грязью.

София помогала, несмотря на уговоры и протесты мужчин. Она старательно втаптывала грязь в холст и потом помогала Натану натягивать его на повозку.

Только Скаска не принимала участия во всем этом; она отошла в сторону и влезла на вершину близлежащего холма, где и оставалась в полном бездействии. София смотрела на нее, озадаченная и отчасти возмущенная ее отчужденностью. И только спустя некоторое время она догадалась: графиня выполняла роль часового.

«Это правильно», – подумала она и мысленно поблагодарила свою подругу за столь необходимую для их безопасности предусмотрительность.

После того как работа была сделана, все отошли в сторону и полюбовались безобразно ветхим видом фургона. Затем со смехом и радостными криками беглые рабы залезли обратно в фургон и для маскировки накрылись холстом. Фургон теперь был не чем иным, как полуразбитой телегой, везущей на свою ферму всякий хлам.

Скаска величественно сошла с холма и влезла вместе со всеми в фургон.

Ее манера держаться была жизнерадостной, но очень величественной, как будто она и не принимала участия в контрабанде людей и конокрадстве. Темплетон, сменивший свою лейтенантскую форму на серый кожаный жакет Юэлла, превратился в простого сельского парня. Он погонял лошадей и насвистывая незатейливую мелодию. Для такой старой, разбитой дороги они ехали с вполне приличной скоростью, хоть и не так быстро, как хотелось бы Скаске.

* * *

Первым человеком, которого они нагнали, был ссутулившийся, понуро бредущий по дороге солдат. Более тощих вояк Темплетон не встречал ни разу за полтора года службы. Бледнокожий и рыжий, он казался тоньше, чем винтовка, которая висела у него на плече и прикладом касалась дорожной пыли.

Темплетон притормозил фургон.

– Эй, парень, ты что, потерял свою часть?

Испуганный юноша обернулся, и Темплетон понял, что тот даже не слышал едущего по дороге фургона. Парень слегка подтянулся и автоматически перечислил слова в том порядке, в котором они, видимо, приходили ему в голову:

– Вэверли, Уилфред, рядовой, бригада Ферреро, Девятый корпус, сэр.

Он выговаривал слова с сильно выраженным канзасским или миссурийским акцентом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю