Текст книги "Роковая восьмерка (ЛП)"

Автор книги: Джанет Иванович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Вот что я думаю о работе, – сказала Лула, когда я въехала на стоянку. – Никто не имеет работу лучше нашей. Конечно, время от времени в нас стреляют, но смотри, мы не торчим сегодня в каком-нибудь убогом офисе.

– Сегодня суббота, – напомнила я. – Большинство народу не работает совсем.

– Ну да, – согласилась Лула. – Но мы можем сделать так и в среду, если захотим.

Зачирикал мой мобильник.

– Поставь десять долларов на Роджера Доджера на пятнадцатой дорожке, – сказал Рейнджер и отключился.

– Ну? – спросила Лула.

– Рейнджер. Хочет, чтобы я поставила десятку на Роджера Доджера на пятнадцатой.

– Ты говорила ему, что мы собираемся на скачки?

– Нет.

– Как он это делает? – изумилась Лула. – Откуда он узнал, где мы? Я же говорила тебе, что он не человек. Из космоса или еще откуда.

Мы огляделись, проверяя, нет ли за нами слежки. Я не подумала проверить хвост по пути.

– Наверно, у него система слежения за машинами, – предположила я. – Типа «Навигатора», но его система следит из Пещеры Бэтмена.

Мы последовали за приливной волной народа, текущей через ворота в чрево трибун. Первый забег только что начался, и запах нервного пота уже проник в район ставок. В воздухе витали всеобщий страх и надежда, и бешеная энергия, которые смешались на бегах.

У Лулы глаза разбежались, она не знала, куда ринуться сперва, слушая конфликтующий призыв начос, пива и пятидолларового окошка.

– Нам нужна программка бегов, – заявила она. – Сколько времени у нас есть? Не хочу пропустить этот забег. Тут лошадь по кличке Приниматель Решений. Это знак Господень. Сначала гороскоп, теперь это. Мне суждено было прийти сюда и поставить на эту лошадь. Это мой шанс.

Я стояла посреди площадки и ждала, пока Лула сделает ставку. Все вокруг меня говорили о лошадях и жокеях, жили моментом, наслаждались приятным времяпрепровождением. Я же со своей стороны не могла себе этого позволить. Я не могла выбросить из головы Абруцци. Меня преследовали. Моими чувствами манипулировали. Угрожали безопасности. И я рассердилась. И вот я здесь со всем этим. Лула была совершенно права насчет Рамиреза и его садистской жестокости. И наверно права, что разговор с Абруцци – плохая идея. Но я все равно собиралась поговорить. Ничего не могла с собой поделать. Конечно, сперва нужно было его найти. И это оказалось не так легко, как я сначала думала. Я забыла, какая тут большая площадь, и сколько народу.

Прозвенел звонок о закрытии окошка, и ко мне подскочила Лула.

– Я успела вовремя. Пошли скорей, займем места. Не хочу ничего пропустить. Я просто знаю, что эта лошадь победит. Ставка рискованная с малыми шансами. Сегодня мы идем на ужин. Я угощаю.

Мы нашли сиденья на трибуне и стали наблюдать, как выводят лошадей. Будь у меня свой «Си Ар-Ви», я бы взяла оттуда бинокль в бардачке. Увы, бинокль превратился в кучу расплавленного стекла и шлака, наверно, расплющенного в толщину монеты.

Я систематически осматривала толпу на трибунах, пытаясь найти Абруцци. Лошади тронулись, толпа подалась вперед, вопя и махая программками. Через мешанину цветов ничего невозможно было разглядеть. Рядом со мной подпрыгивала и орала Лула.

– Вперед, сволочь, – кричала она. – Скорей, скорей, скорей, долбанная тварь!

Я не понимала, чего мне хотелось. Я хотела, чтобы ее лошадь победила, но боялась, что если Лула выиграет, то совсем свихнется на этой ерунде с гороскопом и станет невыносимой.

Лошади пересекли финишную прямую, и Лула все еще подрыгивала.

– Да, – визжала она. – Да, да, да!

Я посмотрела на нее.

– Ты что, выиграла?

– Поставь свою задницу, я победила. И еще как. Двадцать к одному. Должно быть, я единственная в этом долбанном месте гениальная, кто поставил на это четырехкопытое чудо. Пойду возьму выигрыш. Ты идешь со мной?

– Нет. Я подожду здесь. Хочу поискать Абруцци, пока толпа поредела.

Глава 13

Проблема в том, что я обозревала всех, стоявших у ограды, со спины. Так довольно трудно узнать кого-то даже хорошо знакомого. А уж того, кого видел от силы пару раз, даи то мельком, узнать почти невозможно.

Лула плюхнулась на сиденье рядом со мной.

– Ты не поверишь, – сказала она. – Я только что заглянула в глаза дьяволу. – Она крепко зажала в руке билет и перекрестилась. – Святая матерь божья. Только взгляни. Я крещусь. Что это со мной? Я же баптистка. Баптисты не имеют дела с этим дерьмом.

– В глаза дьяволу? – переспросила я.

– Абруцци. Прямо на него наткнулась. Забрала деньги, сделала ставку, иду себе и тут бац! – сталкиваюсь с ним, словно назло. Он посмотрел на меня, а я взглянула ему в лицо и чуть трусики не намочила. У меня кровь в жилах застыла, когда я взглянула ему в глаза.

– Он что-нибудь сказал?

– Нет. Только улыбнулся мне. Страх-то какой! Не улыбка, а просто какой-то разрез на физиономии, и ни капли той улыбки в глазах. А потом посуровел, повернулся и пошел прочь.

– Он был один? Во что одет?

– Да снова с этим типом Дэрроу. Знаешь, у этого Дэрроу сплошные мускулы. И понятия не имею, во что одет. У меня мозги парализовало, когда я стояла в двух шагах от Абруцци. Меня просто засосало в эти жуткие глаза. – Лула передернулась и пробормотала: – Жуть.

По крайней мере я знала, что Абруцци здесь. И с ним Дэрроу. Я снова стала пробираться сквозь толпу у ограждения. И начала узнавать некоторых людей. Они стремились уйти, чтобы сделать ставку, но потом их как магнитом тянуло вернуться на излюбленные места у ограды.

Вот они, джерсийцы. Молодые парни, одетые в футболки, брюки-хаки и джинсы, мужики постарше в брюках из полиэстера и рубашках-поло. С оживленными лицами. Уж кто-кто, а джерсийцы сильно себя не сдерживают. И тела их укомплектованы приличным защитным слоем жирка, взращенном на хорошо прожаренной рыбе и сэндвичах с колбасой.

Краем глаза я увидела, что Лула опять крестится.

Она поймала мой взгляд и принялась оправдываться:

– Так удобнее. Вдруг здесь можно наткнуться на католиков.

Начался третий забег, и Лула кинулась на свое место.

– Вперед, Выбор Леди, – орала она. – Вы-бор Ле-ди! Вы-бор Ле-ди!

Выбор Леди опередила всех на голову, и Лула выглядела потрясенной.

– Я снова победила, – сказала она. – Что-то тут не так. Я никогда не выигрываю.

– Почему ты поставила на Выбор Леди?

– Ну это же ясно как день. Я леди. И должна сделать выбор.

– Считаешь, ты леди?

– Конечно, твою мать, – заявила Лула.

На сей раз я увязалась за ней на площадку к окошку. Подруга шла осторожно, оглядываясь вокруг, чтобы избежать встречи с Абруцци. Я же оглядывалась с противоположнойцелью.

Лула остановилась и застыла.

– Вон он, – сказала она. – У пятидесятидолларового окошка.

Я тоже его увидела. Он стоял третьим в очереди. Я почувствовала, как каждый мускул напрягся. Словно меня скрутило от глазных яблок до сфинктера.

Я решительно прошла вперед и предстала перед физиономией Абруцци.

– Привет, – сказала я. – Помните меня?

– Конечно, – ответил Абруцци. – Твоя фотография в рамке у меня на столе. А ты в курсе, что спишь с открытым ртом? Очень впечатляет.

Я замерла, надеясь не выказать эмоций. По правде говоря, он вышиб из меня дух. И вызвал такой приступ тошноты, что заболел желудок. Я, конечно, ожидала, что он пройдется насчет фото, но только не так.

– Догадываюсь, что вам нужно устраивать эти идиотские шуточки, чтобы компенсировать факт, что не добились успеха в поисках Эвелин, – заявила я. – У нее есть что-то, что вам очень надо, и вы не можете дотянуться ручонками?

Сейчас Абруцци застыл, словно аршин проглотил. На какую-то ужасную секунду я подумала, что этот тип меня стукнет. Потом к нему вернулось самообладание, и в лице снова появились краски.

– Ты глупая маленькая сучка, – сказал он.

– Угу, – согласилась я. – И ваш самый страшный ночной кошмар. – Ладно, это был дешевый киношный трюк, но мне всегда хотелось так сказать. – И меня не впечатлил заяц. В первый раз умно было засунуть Содера в мою квартиру, но это уже утомило.

– Ты сказала, что любишь зайчиков, – напомнил Абруцци. – Что, уже не любишь?

– Вы придурок, – заявила я. – Найдите себе другое хобби.

И, повернувшись, отчалила.

Лула ждала меня у жерла туннеля, ведущего к нашим местам.

– Что ты ему сказала?

– Посоветовала ему поставить на Персиковую Мечту в четвертом.

– Черта с два, – возразила Лула. – Не часто увидишь, чтобы мужик так побелел.

К тому времени, как я добралась до своего сиденья, коленки мои выстукивали дробь друг о друга, а руки тряслись так сильно, что я с трудом удерживала программку.

– Боженьки, – испугалась Лула, – у тебя, надеюсь, не сердечный приступ?

– Все в порядке, – успокоила я. – Просто возбуждает атмосфера скачек.

– Ага, я вижу, что это было.

С моих губ слетел истеричный смешок:

– Не подумай, что Абруцци пугает меня.

– Конечно, я же в курсе, – согласилась Лула. – Ты ничего не боишься. Ты крутейшая охотница за головами, твою мать.

– Чертовски правильно, – подтвердила я. И сосредоточилась на дыхании, чтобы не словить гипервентиляцию.

– Нам стоит почаще этим заниматься, – говорила Лула, выходя из моей машины и открывая свою «транс эм».

Она припарковалась на улице перед офисом. Дверь нашей конторы была закрыта, но магазинчик за соседней дверью еще не закрывался. Горел свет, и за окном виднелась Мэгги Мейсон, которая распаковывала коробки.

– В последнем заезде я проиграла, а так очень даже хороший день, – сказала Лула. – Но сейчас не будем об этом. В следующий раз отправимся в Фрихолд и тогда не будемпереживать, что наткнемся насама знаешь кого.

Лула уехала, а я осталась. Теперь я уподобилась Эвелин. В бегах. Некуда спрятаться. Не придумав ничего получше, я пошла в кино. Посредине фильма встала и ушла. Добралась до машины и поехала домой. Припарковалась на стоянке и не позволила себе ни секунды поразмышлять, сидя за рулем. Я вышла из машины, поставила ее на сигнализацию ипрошла прямо к черному ходу, ведущему в вестибюль. Поднялась на лифте на второй этаж, прошагала через холл и открыла дверь квартиры. Глубоко вздохнула и вошла. Было очень тихо. И темно.

Включила свет… все лампы, какие у меня имелись. Я ходила из комнаты в комнату, избегая завшивленного дивана. Пошла в кухню, вытащила шесть штук замороженных шоколадных печений из коробки и выложила их на противень. Сунула в духовку и подождала стоя. Спустя пять минут дом наполнил запах домашнего печенья. Укрепившись печеньевым духом, я прошла в гостиную и взглянула на диван. Он выглядел ничего себе так. Никаких пятен. И даже труп не отпечатался.

«Видишь, Стефани, – говорила я себе. – Диван в порядке. Ни к чему его бояться».

«Ха! – шепнула мне в ухо невидимая Ирма. – Все знают, что вши смерти увидеть нельзя. Даю слово, что в этом диване живут самые огромные и жирные вши смерти из всех существующих на свете. В этом диване – всем вшам вши».

Я попыталась сесть на диван, но не смогла себя заставить. В моей голове диван прочно застрял в сочетании с Содером. Сидеть на диване – то же самое, что сидеть на трупе Содера, распиленном бензопилой. Квартира слишком мала, чтобы в нем поместилась я и этот диван. Один из нас должен уйти.

– Прости, – обратилась я к дивану. – Ничего личного, но ты уже история.

Я схватилась за один конец и, поднажав, вытолкала диван из гостиной в прихожую и через входную дверь в холл. Там прислонила его к стене между моей квартирой и дверьюмиссис Карват. Потом забежала в свою квартиру, закрыла дверь и передохнула. Я знала, что вши смерти не существуют. Увы, знала только на уровне разума. Реальность подсознания – вот что такое эти вши смерти.

Я вытащила печенье из духовки, положила на тарелку и перетащила в гостиную. Врубила телевизор и нашла какое-то кино. Ирма ничего не говорила про вшей смерти на пульте управления, поэтому я решила, что в электронике вши не живут. Подтащив стул, взятый в столовой, к телевизору, я уселась, съела пару печений и стала смотреть кино.

На середине фильма раздался звонок в дверь. Это был Рейнджер. По обыкновению весь в черном. Укомплектованный словно Рэмбо. Волосы завязаны в «конский хвост». Стоял там молча, когда я открыла дверь. Уголки губ чуть искривились в намеке на улыбку.

– Милашка, твой диван в холле стоит.

– В нем живут вши смерти.

– Я знал, что есть отличное объяснение.

Я мотнула на него головой.

– Ты такой выпендрежник.

Он не только нашел меня на скачках, но его лошадь еще выиграла пять к одному.

– Даже супергероям нужно хоть иногда веселиться, – сказал он, окинув меня взглядом, потом протиснулся мимо и прошел в гостиную.

– Пахнет так, словно ты метила свою территорию шоколадным печеньем.

– Мне ведь нужно что-то, чтобы изгнать демонов.

– Какие-то проблемы?

– Не-а. – Только не с той поры, как я вытащила диван в холл. – Что случилось? – спросила я. – Ты оделся как на дело.

– Да охранял кое-какое здание сегодня вечером.

Однажды я была с ним, когда его команда охраняла здание. Это мероприятие включало выбрасывание наркодилера с третьего этажа.

Рейнджер взял печенье с тарелки на полу.

– Замороженное?

– Другого нет.

– Как там на скачках?

– Наткнулась на Эдди Абруцци.

– И?

– Перекинулись словцом. Надеялась узнать больше, не получилось. Но возникло подозрение, что у Эвелин имеется нечто, что он хочет.

– Я знаю, что именно, – сообщил Рейнджер, жуя печенье.

Я уставилась на него, раскрыв рот.

– И что это?

Он улыбнулся:

– Как сильно тебе хочется знать?

– Мы что, играем?

Он в замедленном темпе отрицательно покачал головой:

– Это не игра.

Потом притиснул меня к стене и наклонился. Скользнул бедром между моих ног, легонько провел ртом по моим губам.

– Как сильно тебе хочется знать, Стеф? – снова повторил он.

– Скажи мне.

– Долг растет.

Неужели было похоже, что сейчас меня это волнует? Я превысила свой лимит несколько недель назад!

– Ты собираешься мне сказать или как?

– Помнишь, я говорил, что Абруцци помешан на военных играх? Ну, так он еще больше чокнутый. Он коллекционирует сувениры. Старое оружие, армейскую форму, военные медали. И не просто коллекционирует. Он их носит. По большей части, когда играет. Иногда, когда проводит время с женщинами. Иной раз, когда стрясает безнадежный долг. На улицах говорят, что Абруцци потерял медаль. Предположительно принадлежавшую Наполеону. Ходят слухи, что Абруцци пытался купить эту медаль, но парень, владеющий ею, отказался продать. И тогда этот чокнутый убил его и присвоил медаль. Держал он ее дома на письменном столе. И надевал во время игр. Ему втемяшилось, что она делает его непобедимым.

– И это то, что есть у Эвелин? Медаль?

– Я так слышал.

– Как медаль у нее очутилась?

– Не знаю.

Рейнджер сместил бедро, и желание пронзило меня и зажглось внизу живота. Он был жесткий повсюду. Его бедра, его оружие…всебыло жестким.

Потом он наклонил голову и поцеловал меня в шею. И провел языком по месту, которое только что поцеловал. И поцеловал снова. Скользнул ладонями мне под футболку, оставляя огненный след на коже, пальцы очутились под грудью.

– Час расплаты, – объявил он. – Я забираю долг.

Я чуть не свалилась на пол.

Рейнджер взял меня за руку и потянул к спальне.

– Кино, – пролепетала я. – Лучшая часть фильма идет.

Сказать по чести, я не смогла бы вспомнить ни единого кадра из того фильма. Ни одного имени персонажа.

Рейнджер стоял почти вплотную, обхватив меня рукой за шею и приблизив лицо.

– Мы сделаем это, Милашка, – сказал он. – Все будет хорошо.

А потом поцеловал меня. Поцелуй стал глубже, требовательней, сокровенней.

Ладонями я почувствовала, как напряжены мышцы на его груди, как бьется сердце. Так у него есть сердце, мелькнула мысль. Хороший знак. По крайней мере,частичноРейнджер все-таки человек.

Он прервал поцелуй, подтолкнул меня в спальню. Сбросил ботинки, снял ремень с оружием. Снял все. Даже тусклого света хватило увидеть: что обещал Рейнджер, облаченный в спецназовскую экипировку, то сдержал, когда сбросил одежду. Весь из сплошных твердых мускулов с гладкой смуглой кожей. Тело совершенных пропорций. Напряженный исосредоточенный на мне взгляд.

Рейнджер содрал с меня одежду и загнал на кровать. А потом вдруг очутился внутри меня. Однажды он пообещал мне, что время, проведенное с ним, отвратит меня от всех остальных мужчин. Когда он это говорил, то я решила, что он преувеличивает угрозу. Больше я так не думала.

Когда мы закончили, то полежали какое-то время. Наконец он провел рукой по всему моему телу.

– Пора, – сказал Рейнджер.

– Асейчас-точто?

– Уж не думаешь ли ты, что так легко платятся долги?

– Ой-ой, неужели переходим к наручникам?

– Чтобы превратить женщину в рабыню, мне не нужны наручники, – заявил Рейнджер, целуя меня в плечо.

Он легонько поцеловал меня в губы, потом наклонил голову, целуя подбородок, шею, ключицы. Спустился ниже… грудь, сосок. Пришла очередь пупка, живота, а потом его рот оказался…обожежмой!

На следующее утро Рейнджер все еще был в моей постели. Прижавшись тесно ко мне и держа меня в объятиях. Я проснулась от звука сигнала на его наручных часах. Он выключил будильник и повернулся на бок проверить пейджер на прикроватной тумбочке, где тот лежал рядом с пистолетом.

– Мне нужно идти, Милашка, – сказал он. Оделся. И ушел.

О черт.Что я натворила? Я просто сделалаэтос Магом. Дерьмо святое! Ладно, успокойся. Давай просто здраво рассудим. Что здесь случилось? Мы это сделали. Конец, кажется, был чуточку грубым, но ведь это Рейнджер. А что я ждала? И прошлой ночью он не был грубым. Он был… восхитительным. Я вздохнула и вылезла из постели. Приняла душ, оделась и пошла в кухню поздороваться с Рексом. Только Рекса там не было. Он ведь жил сейчас у родителей.

Без Рекса квартира казалась пустой, поэтому я собралась поехать к своим. Поскольку наступило воскресенье, появился дополнительный стимул вроде пончиков. По дороге из церкви матушка и Бабуля всегда покупали пончики.

Девочка-лошадка скакала по дому в нарядном платье для воскресной школы. Завидев меня, она остановилась, и личико ее приобрело задумчивый вид.

– Ты еще не нашла Энни?

– Нет, – ответила я. – Но я говорила с ее мамой по телефону.

– В следующий раз скажи ее маме, что Энни пропускает кучу всего в школе. Скажи, что меня взяли в класс по чтению «Черный жеребец».

– Хватит врать-то, – вмешалась Бабуля. – Ты в классе «Синяя птица».

– Я не хочу быть дурацкой синей птицей, – заявила Энни. – Синие птицы – какашки. Хочу быть черным жеребцом. – И поскакала прочь.

– Люблю это дитя, – сказала я Бабуле.

– Угу, – согласилась Бабуля. – Напоминает тебя в этом возрасте. Прекрасное воображение. Идет по моей семейной линии. Твоя матушка, Валери и Энджи во всех отношениях синие вороны.

Я взяла пончик и налила чашку кофе.

– Что-то в тебе изменилось, – заметила Бабуля. – Не пойму, в чем дело. Как вошла, так не перестаешь улыбаться.

Проклятый Рейнджер. Я заметила эту улыбку, когда еще зубы чистила. И никак ведь не сходит!

– Удивительно, что может с человеком сделать здоровый сон, – пояснила я Бабуле.

– Я бы не отказалась заполучить такую улыбку, – призналась Бабуля.

К столу вышла Валери. Вид у нее был угрюмый.

– Не знаю, что делать с Альбертом, – призналась она.

– Не наблюдается дома с двумя ванными?

– Он живет с матерью и зарабатывает еще меньше меня.

Ничего удивительного.

– Хорошего мужика найти трудно, – сказала я. – А когда находишь, то всегда с ним что-то не так.

Валери заглянула в пакет с пончиками:

– Здесь пусто. Где мой пончик?

– Стефани съела, – наябедничала Бабуля.

– Я только один!

– Ох, тогда должно быть, я, – сказала Бабуля. – У меня было три.

– Надо купить еще, – сделала вывод сестрица. – Мне срочно нужен пончик.

Я схватила сумку и закинула на плечо.

– Я добуду. Мне бы тоже еще один не помешал.

– Я еду с тобой, – объявила Бабуля. – Хочу проехать в твоей черной блестящей красотке. Мне не рассчитывать, что дашь порулить?

– Не смей давать ей вести машину, – воскликнула стоявшая у печи матушка. – Под твою ответственность. Если она поедет и попадет в аварию, сама будешь навещать ее в больнице.

Мы поехали в Гамильтон во «Вкусную выпечку». В старших классах я там работала. Там же рассталась с девственностью. После работы за шкафами с эклерами в компании Морелли. Не знаю, как это случилось. Только что я продавала ему канноли, а потом вдруг очутилась на полу со спущенными трусиками. Что-что, а уговорить женщину скинуть трусики Морелли умел, как никто другой.

Я припарковалась на маленькой стоянке у «Вкусной выпечки». Послецерковная толкучка схлынула, и на стоянке было пусто. На ней было семь парковочных мест, упиравшихся в кирпичную стену булочной, и я остановилась в середине.

Мы с Бабулей вошли в булочную и купили еще дюжину пончиков. Наверно, излишество, но лучше иметь больше, чем не иметь вообще пончиков.

Мы вышли из булочной и приближались к Рейнджеровой «Си Ар-Ви», когда на стоянку ворвался зеленый «форд-эксплорер» и, визжа тормозами, остановился рядом с нами. На водителе была маска Клинтона, а на пассажирском сиденье торчал заяц.

Сердце у меня в груди ёкнуло, и адреналин подскочил.

– Беги, – крикнула я Бабуле, роясь в сумке в поисках пистолета. – Беги в булочную.

Тип в резиновой маске и другой в костюме зайца на ходу выскочили из машины. Они с пистолетами в руках бросились к нам и зажали нас с Бабулей между двух машин. Парень в маске был среднего роста и сложения. Носил джинсы, кроссовки и найковскую куртку. На другом была надета огромная заячья голова и уличная одежда.

– Руки на капот, чтобы я их мог видеть, – приказал парень в маске.

– Кто ты такой? – спросила Бабуля. – Выглядишь как Билл Клинтон.

– Ага, я Билл Клинтон, – сказал тип и повторил: – Руки на капот.

– Никогда не понимала ту историю с сигарой (неприличный эпизод из скандала Клинтона с Левински – Прим. пер.), – задумчиво произнесла Бабуля.

– Руки на капот!

Я оперлась на машину, лихорадочно соображая. Перед нами по улице двигались машины, но нас не было видно. Если я закричу, вряд ли кто-то услышит, если не будет проходить мимо по тротуару.

Заяц встал близко ко мне:

– Ба-бу-бу-бу-бу-ба.

– Что?

– Ба-бу-ба.

– Мы не понимаем, что ты говоришь под этой огромной тупой заячьей башкой, – заявила Бабуля.

– Ба-ба, – повторил заяц. – Ба-ба!

Мы с Бабулей вопросительно воззрились на Клинтона.

Тот потряс недоуменно головой.

– Понятия не имею, что он трепет. Что такое, черт возьми, «ба-ба»? – спросил он зайца.

– Ба-бу-ба.

– Черт, – сказал Клинтон. – Никто тебя не может понять. Ты никогда не пытался раньше говорить в этой штуке?

Заяц наградил Клинтона тычком:

– Ба-ба, ты траха ту шлюх.

Клинтон в ответ дал оплеуху.

– Дууак, – сказал заяц. А потом расстегнул штаны и вытащил колбаску. Махнул колбаской Клинтону. А затем указал ею на меня и Бабулю.

– Помнится, они были больше, – заметила Бабуля.

Заяц «передернул затвор» и ухитрился наполовину достичь стояка.

– Гагай. Перёд гагай, – пробубнил заяц.

– Наверно, он пытается сказать вам, что это предварительный показ, – сказал Клинтон. – Чтобы предвкушать с нетерпением.

Заяц все еще трудился в поте лица. Он нашел свой ритм и теперь воистину стал огромным.

– Может, тебе стоит ему помочь? – обратился ко мне Клинтон. – Вперед. Возьми его.

Я брезгливо скривила губу:

– Вы в своем уме? Да я ни за что к нему не прикоснусь!

– А я прикоснусь, – вызвалась добровольцем Бабуля.

– Гааа, – возмутился заяц. И его колбаска чуток увяла.

С улицы на стоянку свернула какая-то машина, и Клинтон бросил зайцу:

– Давай сматываться.

Они отступили от нас, все еще держа нас на мушке. Потом прыгнули в «эксплорер» и только их и видели.

– Наверно, стоит нам взять еще канноли, – заявила Бабуля. – Что-то мне вдруг страсть как захотелось канноли.

Я загрузила Бабулю в машину и повезла домой.

– Мы снова видели того зайца, – рассказала Бабуля матушке. – Того, что дал мне фотографии. Я думаю, он живет поблизости от булочной. На сей раз он показывал свой колокольчик.

Матушка, знамо дело, ужаснулась. А Валери не преминула спросить:

– У него было обручальное кольцо?

– Не заметила, – ответила Бабуля. – Я смотрела не на руку.

– Тебя держали под дулом пистолета и сексуально оскорбили, – сказала я Бабуле. – Ты разве не испугалась? И не оскорбилась?

– Да у них пистолеты не настоящие, – сообщила Бабуля. – Мы же были на стоянке у булочной? Да кто устроит что-нибудь такое серьезное на стоянке у булочной?

– Пистолеты были настоящие, – возразила я.

– Ты уверена?

– Да.

– Ой, что-то мне нехорошо, присяду-ка я, – сказала Бабуля. – А я – то подумала, что тот заяц просто какой-то эксгибиционист. Помнишь Сэмми Скуиррела? Он вечно тряс своими причиндалами на задних дворах у людей. Иногда после мы давали ему сандвич.

Бург имеет свою долю эксгибиционистов: несколько умственно неполноценных, кто-то по пьяному делу, а некоторые таким образом развлекаются. По большей части, к ним относятся с терпимостью, только глаза закатывают. Разве что кто-то потрясет причиндалами не в том дворе и в конце концов схлопочет заряд дроби в зад.

Я позвонила Морелли и рассказала о зайце.

– Он был с Клинтоном, – сообщила я. – И они не очень вежливо себя вели.

– Тебе стоит подать заявление.

– Я могу распознать у этого парня одну-единственную часть тела и не думаю, что она есть в вашем фотоальбоме.

– У тебя был с собой пистолет?

– Да. Но не успела достать его.

– Пристегни к бедру. Так носить вполне законно, лишь бы не видно было. И неплохо бы сунуть в пистолет пару пуль.

– У меняестьпули в пистолете. – Их вставил Рейнджер. – Парня из багажника опознали уже?

– Томас Туркелло. Также известный как Томас «Турок». Громила по найму из Филадельфии. Полагаю, он одноразового применения, и легче прикончить его, чем дать возможность ему проболтаться. Заяц, видимо, из лиц приближенных.

– Что-нибудь еще?

– А что бы ты хотела?

– Отпечатки пальцев Абруцци на орудии убийства.

– Прости.

Не хотелось прерывать связь, но больше мне сказать было нечего. Правда в том, что у меня возникло смутное чувство в животе, которое я терпеть не могла называть. Я смертельно боялась, что имя ему «одиночество». С Рейнджером было жарко и волшебно, но он не от мира сего. В Морелли сосредоточилось все, что я хотела от мужчины, но он желал, чтобы я стала другой, а не тем, кем есть.

Я повесила трубку и укрылась под защиту гостиной. Если сидишь перед телевизором в родительском доме, то не ожидай, что с тобой заговорят. Даже если задашь прямой вопрос, зритель сделает вид, что не слышит. Таковы правила.

Мы с Бабулей сидели бок о бок на софе и смотрели прогноз погоды. Трудно сказать, кто из нас был больше потрясен.

– Думаю, хорошо, что я не стала трогать его, – сказала Бабуля. – Хотя должна признать, мне было любопытно. Не то чтобы очень, но в конце он был такой большой. Ты когда-нибудь такой большой видела?

Идеальный момент, чтобы сослаться на привилегию молчанки за телевизором.

После двухминутного посвящения в погоду я вернулась в кухню и взяла второй пончик. Потом собрала свои вещи и собралась уходить.

– Я ухожу, – сказала я Бабуле. – Хорошо, что все хорошо кончается.

Бабуля не ответила. Она была вне зоны доступа в прогнозе погоды. На Великие Озера надвигалась область высокого давления.

Я вернулась в свою квартиру. На сей раз в руке у меня был пистолет, когда я выходила из машины. Я пересекла стоянку и вошла в здание. Дойдя до своей двери, замешкалась. Это всегда коварный момент. Лишь очутившись дома, я почувствовала себя в безопасности. Накинула цепочку и задвинула засов. Только Рейнджер мог войти без доклада. Или он просачивался сквозь дверь как привидение, или испарялся как вампир и проскальзывал под косяком. Полагаю, это могла быть и свойственная смертным способность, но я не знала, какая именно.

Я закрыла дверь на замок и обыскала квартиру комнату за комнатой, как какой-нибудь агент ЦРУ, крадучись и выставив пистолет, прижимаясь к стенам и готовая открыть огонь. Я пинком открывала двери и отпрыгивала в сторону. Слава богу, меня никто не видел, потому что выглядела я как идиотка. Зато никаких зайцев с их болтающимися причиндалами я не встретила. По сравнению с тем, чтобы быть изнасилованной зайцем, пауки и змеи казались такой мелочью.

Десять минут спустя, как я вошла домой, позвонил Рейнджер.

– Ты будешь сейчас дома? – спросил он. – Хочу послать кое-кого установить систему безопасности.

Этот мужчина просто читает мои мысли.

– Моего человека зовут Гектор, – сказал Рейнджер. – Он уже в пути.

Гектор оказался тонким, одетым во все черное латиноамериканцем. На шее у него была татуировка с бандитским лозунгом, а под глазом вытатуирована одинокая слеза. Емубыло чуть больше двадцати, и говорил он только по-испански.

Гектор колдовал над открытой дверью, делая последние операции, когда появился Рейнджер. Он коротко поприветствовал Гектора на испанском и осмотрел сенсор, только что вделанный в дверной косяк.

Потом взглянул на меня, ничем не выдав свои мысли. Наши взгляды задержались на несколько мгновений, и Рейнджер отвернулся к Гектору. Мой испанский ограничивался «буррито» и «тако», поэтому я не понимала, о чем они там беседовали. Гектор говорил, жестикулируя, а Рейнджер слушал и спрашивал. Потом Гектор дал Рейнджеру маленькую штуковину, сложил ящик с инструментами и отчалил.

Рейнджер подманил меня пальцем.

– Это твой пульт управления. Вот кнопочная панель, она маленькая, можешь носить на кольце с ключами. У тебя четырехзначный код, чтобы открывать и закрывать дверь. Если дверь вскрывали, пульт тебе сообщит. Ты не подключена к охранной системе. Нет сигнализации. Сделано так, чтобы дать тебе легкий доступ и сообщить, не вломился ли кто в квартиру, чтобы не было сюрпризов. У тебя стальная дверь, и Гектор установил напольный засов. Если закроешься, то будешь в безопасности. Вот с окнами ничего не поделаешь. И еще проблема с пожарной лестницей. Будет лучше, если станешь держать пистолет на тумбочке у кровати.

Я посмотрела на пульт.

– Это входит в счет?

– Счета нет. Нет никакой цены за то, что мы даем друг другу. Никогда. Ни финансово. Ни эмоционально. Мне нужно вернуться к работе.

И он уже собрался уйти, как я схватила его за перед рубашки.

– Не так быстро. Это не телевизор. Это моя жизнь. Я бы хотела знать побольше об этих делах «никакой цены за эмоции».

– Вот так вот обстоят дела.

– А что за работа, к которой тебе нужно вернуться?

– Надзорная операция для государственного агентства. Мы независимая подрядная организация. Хочешь выпытать у меня детали?

Я отпустила рубашку и вздохнула.

– Не хочу. Все равно не получится.

– Знаю, – сказал Рейнджер. – Тебе нужно наладить отношения с Морелли.

– Нам нужен тайм-аут.

– Я сейчас в роли хорошего парня, потому что это подходит моим целям. Но я лицемер, и меня влечет к тебе. И я вернусь в твою постель, если ваш с Морелли тайм-аут слишком затянется. Я ведь могу заставить тебя забыть Морелли, если пораскину мозгами. Только для нас обоих не будет в том ничего хорошего.