Текст книги "Чаша Бланшара"

Автор книги: Джанет Глисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 24

Пугающие новости о злосчастной судьбе Роуз привели Агнесс в состояние не свойственной ей растерянности. Разве могла она оставить тело бедной девушки гнить в грязи? Было совершено убийство. Должны быть приняты какие-то меры. Но если она все сделает по правилам и обратится к правосудию, судья потребует сообщить, каким образом она все это узнала. Тогда участие Элси невозможно будет скрыть. Жалкие попытки Элси соврать разозлили Агнесс, но все же ей не хотелось, чтобы девочку бросили в тюрьму.

Разрываемая обязательствами перед порочной кухонной прислугой и столь же порочной Элси, Агнесс не знала, как ей поступить. Более того, ей все еще необходимо было решить проблему с Питером.

На рынке Агнесс едва замечала, червивы ли купленные персики и хороши ли артишоки; она забыла помять баранину, чтобы решить, достаточно ли та мягка, и убедиться, живы ли угри, как ей того хотелось. Она слепо бродила у прилавков, сознавая, что впервые в жизни не чувствует себе отстраненной от всех, наоборот, она оказалась связанной с грязным миром, окружающим ее. Разве могло ее волновать меню Бланшаров, когда в голове теснились такие мысли?

Вернувшись на Фостер-лейн, Агнесс продолжала пребывать в такой сильной задумчивости, что не замечала никого вокруг. Только когда ее локоть сжала чья-то сильная рука, она очнулась и поняла, что к ней кто-то обращается.

– Миссис Мидоус, могу я с вами поговорить? Миссис Мидоус, вы меня слышите? Вы хорошо себя чувствуете? Вас что-то расстроило?

– О, мистер Уильямс, – вздохнула Агнесс, неуверенно моргая. – Простите меня, я вас не слышала, мысленно была совсем в другом месте.

– Я так и подумал, – кивнул Томас Уильямс, улыбаясь уголками губ.

Агнесс говорила без своей привычной осторожности:

– Примите мои извинения, сэр, я не хотела вас обидеть. По правде говоря, я настолько потрясена…

– В чем же дело?

Агнесс рассказала ему о встрече с Элси и о том, как девчонка увидела Роуз на берегу в ночь ограбления, а затем обнаружила ее труп в грязи около барж. Она призналась, что не знает, что делать, поскольку обещала Элси не впутывать ее в эту историю. Затем Агнесс вынула серебряную шкатулку в форме сердечка и показала ее Уильямсу:

– Элси сказала, что нашла ее у Роуз. Один Бог ведает, как к ней попала эта безделушка. Как вы думаете, не мог ее подарить Рили?

– Бог мой! – произнес Томас Уильямс, опустив глаза. Он бегло осмотрел шкатулку, провел большим пальцем по гравировке. – Сильно сомневаюсь. Рили не похож на человека, способного делать такие подарки. Наверное, это подарок от прежнего возлюбленного. – Затем, испугавшись собственной смелости, он покраснел и дал задний ход: – Если подмастерья убил Дрейк, то почему нельзя на него заявить?

– Но если я так поступлю, то одновременно накажу и Элси. У нее больше никого нет, она останется сиротой, и ей придется выбирать между работным домом и улицей. Ведь все же лучше иметь отца, пусть и плохого, чем никакого?

– Наверное, – неуверенно ответил Уильямс. – Но все же ее отец не перестает быть убийцей, а она – его помощницей.

Агнесс нахмурилась. Она не сомневалась, что Дрейк – вор, но после рассказа Элси о том, что та видела, уже не была так уверена, что он убийца. Однако она не стала высказывать своих сомнений и предпочла довод, который считала весомым:

– Если Маркус Питт узнает, что нам известно, будто убийца один из его людей, он расплавит чашу для охлаждения вина. В этом случае мистер Бланшар разорится, и мы все пострадаем. Но мне совесть не позволяет оставить тело Роуз в грязи, не похоронить ее по-человечески. Что-то нужно делать.

– Так мы и сделаем, уверяю вас, миссис Мидоус, – сказал Томас Уильямс, который все еще стоял, неловко держа в руке шкатулку. – Но я думаю, что, если Дрейк убил Ноя Праута, нельзя его считать всего лишь оступившимся – он преступник, и должен быть наказан. Мне жаль любого, у кого такой отец. Вы думаете, он и Роуз убил?

Агнесс вынуждена была поделиться с ним своими соображениями:

– Ной и Роуз были убиты одинаково – и ему, и ей перерезали горло, – можно предположить, что это сделал один и тот же человек. Но я не верю, что Роуз убил Дрейк. Элси видела, как за Роуз гнался мужчина, хотя она и не смогла разглядеть его. Если бы это был ее отец, она наверняка бы его узнала и промолчала. Тогда получается, что Дрейк и подмастерья не убивал, то есть убийца кто-то другой – скорее всего, человек, работающий на Бланшаров, связанный с Питтом и Дрейком.

– И вы верите этой девчонке? – спросил Томас Уильямс.

Агнесс покачала головой:

– Правда – товар, который не слишком в большом спросе у Элси.

– Тогда не позволяйте ей изменить ваше мнение и не делайте поспешных выводов.

– Я чувствую, что сейчас она не врет, и не считаю свои выводы поспешными.

– Я понимаю ваши сомнения, – сказал Уильямс, запустив пальцы в свои крутые вихры, – но убийством должны заниматься органы правосудия.

– Верно, – согласилась Агнесс. – Но, как я уже сказала, в этом-то вся сложность. Если я извещу констебля об убийстве Роуз и расскажу об участии в этой истории Элси, чаша может быть потеряна навсегда.

Последовала длинная пара, во время которой Томас Уильямс с большим интересом рассматривал свои ботинки, а Агнесс любовалась его шляпой. Вдруг Уильямс вздернул голову.

– Мне кажется, я придумал, что следует сделать, – сказал он, складывая руки на груди.

– Что именно?

– Скажу констеблю, что я видел тело. Скажу, что гулял вдоль реки во время отлива и случайно увидел нечто, оказавшееся телом женщины, лежащим в грязи, где копались речные мусорщики. И это привлекло мое особое внимание, потому что я слышал, будто из дома Бланшаров исчезла молодая женщина, прислуга.

– Гмм… – задумалась Агнесс. Она не привыкла к чьей-то помощи, неудачный брак научил ее оберегать свою независимость, и она гордилась тем, что может сама защитить себя и Питера, ни к кому не обращаясь. Но быть независимой не означает быть глупой. Она не знала, что делать, Уильямс же предложил возможное решение, тем не менее сомнения мучили ее. Можно ли ему доверять, ведь все-таки он был мужчиной?

– Вы очень любезны, мистер Уильямс, но я не уверена, что стоит соглашаться на это предложение. Ваше вмешательство может привести к неприятным и непредсказуемым последствиям для вас. Я должна справиться сама.

– Чего стоит жизнь, если хоть иногда не принимать участия в жизни других и не предлагать им помощь? – упрямо сказал Уильямс. Его обычная меланхолия, казалось, покинула его, и лицо обрело выражение твердой решимости. – Кроме того, у меня есть свободный час, и мне хочется остаться без работы не больше, чем вам. Возможно, вам стоит оставить это себе, уверен, Роуз бы не была против.

С этими словами он протянул Агнесс шкатулку. Она не успела возразить, как он приподнял шляпу, поклонился и отправился разыскивать констебля. Но, прежде чем исчезнуть из виду, он повернулся и крикнул:

– Сегодня вечером я приду, чтобы рассказать вам, как все прошло.

Слуги ужинали около восьми вечера, за два часа до того, как наверх подавали еду. Обычно еда слуг была самой простой: эль, холодное мясо, хлеб и разогретые остатки обеда. Старшие и младшие слуги ели вместе, но сидели за кухонным столом в строго установленном порядке: мистер Мэттью во главе стола, миссис Тули справа, Пэтси слева, Агнесс рядом с миссис Тули, затем все остальные по значимости в доме, как бусы на нитке. Дорис была замыкающей.

Обычно разговор вели мистер Мэттью или миссис Тули, дабы избежать возможных перепалок. Случалось, кто-нибудь из младших слуг выступал не по рангу, и это сходило ему с рук, но если дворецкий не переусердствовал с вином, он, скорее всего, строго выговаривал провинившемуся.

В этот вечер все было не так, как всегда. На столе стояли две кварты эля, холодец из свинины, тарелка с куском сыра и миска с подогретой цветной капустой. Но пережевать и проглотить надо было еще и известие об убийстве Роуз Фрэнсис. Стоило миссис Тули спросить, зачем приходил констебль, как за столом поднялся такой крик, что даже мистер Мэттью не мог утихомирить шумевших.

– О, господи! – воскликнула миссис Тули, перекрестившись. – Кто бы мог подумать?

– Горло у нее было перерезано от уха до уха и висело на волоске! – вступила Дорис, слегка побледнев.

– И у нее ничего не нашли? – поинтересовалась Нэнси. – Никаких писем, ничего такого, из чего можно было узнать, куда она направлялась?

– Такое впечатление, – снисходительно сообщил мистер Мэттью, – что с нее сняли всю одежду, кроме лифа и нижней юбки.

– Это просто позор, вот и все, – сказал Филипп без своей обычной игривости.

– Слушайте, слушайте, – встрял Джон.

Мистер Мэттью строго посмотрел на него, но от замечания удержался. Агнесс подумала, что он выглядит необычно расстроенным.

– Какой ужас! – сказала Пэтси, прижав длинные, тонкие пальцы к щеке. – Хотя никак нельзя сказать, что это так уж неожиданно. Отправиться в путь среди ночи без защиты – крайне неосмотрительный поступок.

– Она не была беззащитной, – резко возразила Нэнси. – У нее был пистолет. А ведь ни его, ни ее саквояжа так и не нашли, верно, мистер М.?

– Я ничего об этом не слышал. Наверняка кто-то из бродяг продал все за несколько шиллингов, – ответил мистер Мэттью, медленно кивая головой и скорбно сложив губы. – Хотя за пистолет можно было получить по меньшей мере пять гиней.

– Этот разговор меня совсем расстроил, чувствую, как начинает болеть голова, – прошептала миссис Тули. – Пожалуйста, будьте так добры, извините меня.

Не успел ужин слуг завершиться, как с военной точностью на них навалились последние ежедневные обязанности. Поскольку миссис Тули удалилась на покой, помочь Агнесс и Дорис с подачей блюд наверх было некому. Пэтси отправилась наводить порядок на туалетном столике Лидии, доставать ее ночную рубашку и уносить вещи, требующие ее внимания. Джон и Филипп, нагруженные корзинами с углем, поддерживали огонь в гостиной, библиотеке и столовой, затем переоделись в вечернюю форму, для того чтобы подать ужин хозяевам. Нэнси вооружилась тремя медными грелками, наполненными горячими углями, и тремя свечами, которые будут гореть ночью. В каждой из спален Бланшаров она задернула тяжелые бархатные шторы, разобрала постели, добавила угля в камины (ранее разожженные Филиппом) и убедилась, что все горшки на своем месте.

Тем временем мистер Мэттью вынул ночную рубашку и колпак Николаса и, положив их греться, приготовил все, что требуется для утреннего туалета хозяина: аккуратно сложил полотенца, достал бритву, мыло и кисточку для бритья из волоса барсука. Затем провел пальцем по краю тазика для умывания, чтобы убедиться, что там не осталось следов грязи. После чего отнес несколько предметов одежды вниз, в буфетную, чтобы Джон их вычистил и выгладил.

Закончив с этим, мистер Мэттью занялся более приятными обязанностями: с торжественностью королевского слуги он водрузил графин с кларетом на серебряный поднос и отнес его наверх, в столовую. Осторожно поставив графин на сервировочный столик, он снял нагар со свечей на стенах и зажег свечи в подсвечнике на столе. Затем, выйдя на лестницу, крикнул Джону и Филиппу, чтобы те поторопились, и занял свой пост у двери, готовый созвать семью.

Во время приготовлений к ужину начался сильный ливень. Агнесс, оторвав взгляд от подносов с едой, взглянула на крупные капли, стекающие по стеклу. Из кладовки вышла Дорис с маслом в руках. В этот момент раздался нерешительный стук в кухонную дверь.

– Посмотреть, кто там? – спросила Дорис, повернувшись к двери.

– Нет, – сказала Агнесс, преграждая ей путь и яростно краснея, поскольку была уверена, что это Томас Уильямс, и ей не хотелось давать повод для сплетен среди прислуги. – Я позабочусь о двери. Оставь масло, иди в посудомоечную и начинай чистить кастрюли. Я здесь и без тебя управлюсь.

В одном Агнесс не ошиблась: за дверью действительно стоял Томас Уильямс, но он был не один, рядом с ним находился некто, приведший ее в большое смущение.

В абсолютной тишине Агнесс удивленно переводила взгляд с одного гостя на другого и не могла вымолвить ни слова.

– Ну, миссис Мидоус, плохо вы нас встречаете в такой ненастный вечер. Если вам нечего сказать, то, может быть, мы войдем и сядем, пока вы подыщите слова. Я нашел своего спутника на вашем пороге. Он совершенно промок, и ему немедленно нужно согреться и поесть.

Агнесс почувствовала, как от ее щек отливает кровь.

– Да, вам лучше войти, – сказала она.

ГЛАВА 25

Томас Уильямс переступил через порог, а за ним вошел посиневший от холода круглощекий мальчуган с темными глазами лет десяти. Его темные кудрявые волосы, совсем как у матери, прилипли ко лбу, и вода, стекая с них на промокшую одежду, оставляла лужи на полу.

– Питер! – воскликнула Агнесс, прижимая промокшего сына к груди. – Что могло случиться? Как ты попал сюда?

Между приступами дрожи Питер объяснил, что, после того как миссис Кэтчпоул написала Агнесс письмо, состояние ее значительно ухудшилось. Ее сестра была слишком занята, ухаживая за больной, чтобы еще присматривать и за ребенком. Поэтому она посадила Питера в дилижанс и заплатила кучеру, чтобы он проводил его до Фостер-лейн. Но, когда они приехали в город, кучер сказал, что у него другие важные дела и времени провожать Питера нет. Его оставили недалеко от Фостер-лейн, в месте под названием Стрэнд, и сказали, что он легко доберется пешком.

– Подлец! Негодяй! – возмутилась Агнесс, раскрасневшись от гнева. – Бросить беззащитного ребенка! Как бы я хотела добраться до этого мерзавца…

Тем временем она стащила с Питера промокшую одежду, завернула его в одеяло и стала греть бульон.

Она как раз намазывала маслом толстый кусок хлеба, когда в кухню вошла миссис Тули в поисках ложки для своего эликсира. Экономка была в ночной рубашке, на ее плечо свисала седая косичка. Она водрузила на нос пенсне и изумленно уставилась на Томаса Уильямса и ребенка, завернутого в одеяло из конского волоса и сидящего у огня. Затем она перевела недоумевающий взгляд на Агнесс, чье лицо излучало больше тепла, чем ей когда-либо приходилось видеть. Цвет же лица миссис Тули, напротив, из бледного стал серым, таким же как ее косичка.

– Миссис Мидоус, – произнесла она дрожащим голосом, – мне нет необходимости напоминать, особенно вам, что слугам в этом доме не разрешается принимать никаких гостей! Этот мужчина не работает в доме, равно как и ребенок. Надеюсь, вы сможете дать разумное объяснение их присутствию и позаботитесь, чтобы их немедленно здесь не было. Вы знаете, что я приболела. Как могли вы совершить такой непростительный поступок? Я думала…

– Могу я представить вам мистера Томаса Уильямса? – перебила ее Агнесс. – Он один из ремесленников в мастерской мистера Бланшара и пришел, чтобы сообщить мне кое-что, касающееся Роуз и пропавшей чаши для охлаждения вина. Вы знаете, что я помогаю ее вернуть.

Но миссис Тули только слегка подобрела, и ее голова качалась на шее, как лист на ветру.

– А ребенок?

Агнесс налила немного бульона в чашку.

– Мистер Уильямс подобрал его на пороге и привел сюда, потому что малышу некуда было больше идти, – сказала она.

Агнесс протянула чашку Питеру, которого так напугали строгость и недоброжелательность миссис Тули, что он отказался есть и безвольно свесил руки.

– Он подобрал его на пороге? Тогда позвольте вас спросить, мистер Уильямс, кто внушил вам, что кухня одновременно является приютом или больницей для найденышей? – заикаясь, спросила экономка.

Агнесс, красная как рак от переживаний, взяла ложку и попыталась уговорить сына съесть хоть немного горячего бульона.

– Разумеется, мне такое и в голову не приходило, мадам, – ответил Томас Уильямс, избегая встречаться взглядом с Агнесс. – Я только хотел помочь. За ребенком хорошо присматривают, но так вышло, что он потерялся. Я подумал, что мы можем его ненадолго приютить, а потом решим, куда его отправить.

– Ваши филантропические склонности достойны всяческой похвалы, сэр, – сказала миссис Тули, выпрямив спину и сжав губы так, будто ей пришлось отведать уксуса. – Но кто дал вам право распространять их на мою кухню? Вне всякого сомнения, у него полно вшей и всяких других насекомых. Дорис завтра придется выскребать здесь все с каустиком… Если ты знаешь, что для тебя лучше, мальчик, ты заберешь свои вещи и уйдешь, – продолжила миссис Тули, внезапно повернувшись и обращаясь непосредственно к Питеру. Тон у нее был ледяной. – Иначе мне придется послать кого-нибудь из лакеев за стражником.

– Нет, я этого не позволю, – заявила Агнесс, поворачиваясь к экономке. – Если уйдет он, с ним уйду и я.

– Простите? – воскликнула миссис Тули. – Что вы хотите этим сказать, миссис Мидоус? Вы что, совсем с ума сошли? Какое вам дело до этого бродяжки?

– Если хотите знать, этот мальчик – мой сын, – твердо сказала она. – Женщина, которая присматривала за ним, заболела и больше не может держать его у себя и поэтому вернула его мне. Под дождь я его не отправлю. Если уйдет он, уйду и я.

Миссис Тули ахнула и покачнулась. Оперевшись о стену одной рукой, чтобы устоять на ногах, она другую прижала ко лбу. Когда она снова заговорила, ее голос звучал гораздо тише.

– Разумеется, эти глаза, волосы… я должна была догадаться. Почему я не догадалась?

Когда миссис Тули разобралась в ситуации, ее огорчение не только не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Она слишком закоснела в раз и навсегда установленных порядках, и даже маленькое отступление от них было немыслимо. Но странно, она чувствовала себя неловко, отдавая нужные распоряжения.

– То, что он ваш сын, не означает, что ему можно здесь остаться, – заявила она, теребя карман в поисках своих солей.

– Но что вы будете делать, миссис Тули? – резко спросила Агнесс. – Пошлете его в работный дом или на улицу?

Миссис Тули открыла шкатулку со своими солями и шумно понюхала.

– Это вам решать, миссис Мидоус, – пробормотала она слабым голосом, рассчитывая (Агнесс была в этом уверена), что это вызовет сочувствие и, следовательно, послушание. – Но что бы вы ни решили, это нужно сделать сегодня же. Иначе я обязательно заболею, и тогда обо всем узнают наверху, и нам всем несдобровать. А теперь, если вы меня извините, я пойду и лягу. Я чувствую приближение приступа.

И с этим печальным замечанием миссис Тули направилась к двери.

Агнесс опустилась на стул, а Питер, над маленькой головкой которого только что пронеслась гроза, заплакал. Его худенькое тело мелко тряслось, а личико покрылось красными пятнами.

– Будет, будет, – сказал Томас Уильямс, погладив мальчика по спине с грубоватой нежностью. – Все не так плохо. Твоя мама не отправит тебя в работный дом и не выгонит на улицу. Ну, разумеется, не выгонит. И вообще, мне кажется, я придумал, как все решить.

– Вы о чем? – спросила Агнесс, вытирая мокрые волосы Питера кухонным полотенцем.

– Моя квартирная хозяйка, миссис Шарп, живет в двух улицах отсюда, на Бред-стрит. Ее муж, капитан, месяцами находится в море. У нее есть ребенок лет семи, и я уверен, что она согласится какое-то время присматривать за Питером. Я вас с ней познакомлю, если желаете.

Агнесс готова была зарыдать от радости. Но через какое-то время ей пришло в голову, что это уже вторая проблема за день, которую ей помогает решить Томас Уильямс. А что она вообще о нем знает? Что он ремесленник, робкий, даже мрачноватый, явно почтенный человек, всегда готовый помочь, и что он значительно вежливее, чем Рили. Но ведь это совсем немного. Почему он так старается помочь женщине, которую едва знает? Агнесс оставалось только предположить, что он пытается добиться ее благосклонности с какой-то определенной, одному ему известной целью. Однако отказаться от его предложения она не могла, хотя и решила быть осторожной.

– Благодарю вас, мистер Уильямс. Если ваша квартирная хозяйка согласится взять Питера, я буду премного благодарна, – сухо сказала она.

Затем, чтобы скрыть смущение, Агнесс стала тереть голову Питера с таким усердием, что мальчик запротестовал. «Это шанс чаще видеть сына», – сообразила она и почувствовала прилив радости. Выглядывая из-за головы Питера, Агнесс улыбнулась Томасу Уильямсу:

– Я могу платить только десять шиллингов в неделю. Этого достаточно?

Он нерешительно улыбнулся ей и сказал:

– Пойдемте и все с ней решим.

ГЛАВА 26

Агнесс вышла в ночь с Питером с одной стороны и Томасом Уильямсом – с другой. Дождь несколько поутих, но улицы, все еще достаточно мокрые, отражали свет из окон домов и лавок. Начал дуть резкий северо-восточный ветер.

– Насколько я понимаю, констебль нашел труп Роуз, – тихо сказала Агнесс Томасу, когда они, борясь с природными невзгодами, преодолевали небольшое расстояние до Бред-стрит. – Он сегодня днем заходил к Бланшарам.

– Да, – так же тихо ответил Томас. – Я показал ему место, которое вы описали. Он велел там копать, и мы нашли ее без особого труда. Я даже смог ее опознать.

– И в каком она была состоянии? – спросила Агнесс.

После рассказа Элси и разговора за ужином ей не хотелось больше ничего об этом слышать, но почему-то она решила, что должна спросить.

Уильямс покачал головой с таким видом, будто хотел сказать, что подобное зрелище лучше поскорее забыть.

– Вы бы не захотели на нее смотреть, – тихо ответил он. – Ее очень изуродовали грязь и вода, к тому же мусорщики сняли с нее почти всю одежду.

Агнесс смотрела вдоль улицы, крепко сжимая худенькую ручонку сына. Не было никакой основательной причины, чтобы думать о Роуз, но она никак не могла успокоиться и все время возвращалась к этой теме.

– Если мы не поймем, почему она ушла в ту ночь с Фостер-лейн, нам наверняка не удастся найти ее убийцу. Я думала, что причиной ее ухода является мужчина и это никак не связано с грабежом. Но то, что Роуз и подмастерье были убиты одинаково, доказывает, что связь должна быть.

– Возможно, что она как-то содействовала краже, а когда надобность в ней отпала, ее убили, – предположил Уильямс.

– Здесь может быть и связь с уходом от налогов, – добавила Агнесс. – Мистер Мэттью рассказал мне, что поймал Роуз с подносом, до которого ей не было никакого дела, кстати, с тем самым, который вы недавно осматривали.

– Гмм… Я бы сказал, что, скорее, здесь дела сердечные.

Агнесс взглянула на него. Несколько секунд она молчала, глядя на громадину собора Святого Павла, тяжело нависающую над домами. С такого близкого расстояния казалось, что он принадлежит совсем другому городу, с иными размерами и пропорциями. «Интересно, – подумала она, – была ли такая цель у сэра Кристофера Рена – унизить увидевших его творение, вызвать трепет перед этим архитектурным величием и добиться таким образом покорности?»

– Как и вы, я считала, что за всем этим стоит мужчина, – сказала она, – но теперь думаю иначе. Возможно, любовь здесь ни при чем. Роуз не хватало скромности, зато у нее был отменный аппетит к противоположному полу, причем при этом она не испытывала нужды в романтических чувствах. Если же вспомнить поднос и деньги, которые у нее видели, то, скорее, она сбежала из-за участия в уходе от налогов и от Рили.

– Вы думаете, что после мелкого мошенничества с налогами Рили вошел во вкус и организовал кражу чаши для охлаждения вина, причем убил и подмастерья, и Роуз?

Агнесс не обратила внимания на скептический тон спутника:

– Вы считаете, он на такое не способен?

– Может быть, – уступил Томас. – Но я по опыту знаю, что физическое влечение вовсе не исключает романтических чувств, скорее наоборот.

Агнесс смущенно замолчала, не зная, что ответить. Она сама затронула незнакомую ей тему, и ее наивность, вероятно, была очевидной. «Не предисловие ли это к его собственным порочным намерениям?» – подумала она, возблагодарив Господа за темную ночь, скрывающую ее покрасневшие щеки, и решила уйти от скользкой темы.

– Давайте оставим пока желания Роуз, мистер Уильямс. Я рассказывала вам о том, что Нэнси якобы нашла двадцать соверенов под матрасом Роуз. Элси же говорила, что этих денег не видела, но я ей не очень-то верю. Мне все еще кажется, что Роуз их собрала, действуя заодно с Рили. На эти деньги она могла бы жить, не завися от мужчин, во всяком случае, несколько месяцев. Поэтому я предполагаю, что она бежала от какой-то беды. Возможно, она узнала о плане Рили украсть чашу и решила, что это для нее уже чересчур. Возможно, она боялась отказать Рили, вот и сбежала, но он все равно ее догнал.

– Действительно, такая возможность существует, – согласился Томас Уильямс, когда они остановились у темной двери на Бред-стрит. – Но если честно, я не верю, что они с Рили смогли собрать такую сумму.

– Но вы же сами сказали, что налог на чашу для охлаждения вина должен был составить тридцать фунтов, – возразила Агнесс.

– Но я также говорил, что этот заказ был необычно крупным. Ничего даже близкого к этому не было изготовлено за последние месяцы. К тому же чаша – вещь слишком заметная, чтобы так рисковать. И кроме того, счетами ведает мистер Теодор Бланшар.

Доводы Агнесс были исчерпаны. Она так же слабо разбиралась в вопросах по уходу от налогов, как и в вопросах любви. Огорченная недоверием Уильямса и отсутствием у себя необходимых знаний, она кивнула, отводя взгляд в сторону:

– Если поможет Господь, мы узнаем правду, когда чаша будет найдена, мистер Уильямс.

Агнесс быстрым движением отвела прядь волос, брошенную ветром в лицо, повернулась к сыну и, сжав его ручонку, сказала:

– Вот мы и пришли, Питер.

Вскоре Агнесс сидела в уютной гостиной перед горящим камином с Питером на коленях. Комната была меблирована очень просто: два кресла, диванчик и круглый деревянный стол. На каминной доске стояли сосуд в форме коровы, статуэтки пастуха и пастушки и пара простых подсвечников. Миссис Тули бы одобрила, подумала Агнесс. Именно о таком доме она мечтала. Более того, миссис Шарп, приятная, грудастая женщина средних лет, с русыми волосами и умными серыми глазами, приветливо встретила Питера.

Томас сразу же отправился на кухню помочь миссис Шарп приготовить угощение и между делом объяснить ситуацию. Агнесс был слышен негромкий разговор сквозь скрип оконных рам. Вскоре Томас вошел в комнату с подносом, на котором стояли вино и стаканы. Миссис Шарп шла следом с чашкой горячего поссета.

– Вот, Питер, это согреет твои замерзшие косточки. Тут молоко, мед, мускатный орех и немного эля, – сказала она, передавая мальчику чашку.

– Ну, миссис Мидоус, разве я вам не говорил, что мы найдем решение? – с улыбкой спросил Томас. – Миссис Шарп не возражает, чтобы Питер остался здесь, если, конечно, он послушный мальчик. Она будет рада его обществу, да и десять шиллингов в неделю за его содержание вполне достаточная сумма.

– Даже не знаю, как вас благодарить, мадам…

Агнесс поднялась с сияющими от радости глазами.

– Не стоит, миссис Мидоус. Садитесь, пожалуйста. Я только рада буду помочь. Мистер Уильямс поведал мне обо всех обстоятельствах. Это просто позор, что почтенную мать разлучают с сыном.

– Моя работа в доме Бланшаров подразумевает, что мы должны жить врозь, миссис Шарп. И леди, которая присматривала за Питером, была очень добра к нему. Ни разу не возникло ни одной проблемы… до сегодняшнего дня, – сказала Агнесс.

– И все равно, – упорствовала миссис Шарп, складывая руки на своей объемной груди. – Представить не могу, как бы я согласилась работать, если бы меня разлучили с моим Эдвардом. Мистер Уильямс сказал, что Питер жил в Туикенхэме. Это же далеко. По крайней мере, здесь он будет ближе к вам. Скажите, почему вы не оставите работу и не откроете какую-нибудь закусочную или что-нибудь в этом роде?

Агнесс никогда не задумывалась о том, чем она может заняться, если не будет готовить на Бланшаров. Якорь, привязывающий ее к дому, казался незыблемым.

– Разве все мы не слуги в той или иной степени, миссис Шарп? – спросила Агнесс. – Разве все мы не вынуждены мириться с какими-то ограничениями? Я смею предположить, что бывают случаи, когда капитан Шарп выдвигает требования, которые, будь у вас выбор, вы предпочли бы не выполнять?

– Я от всей души надеюсь, что капитан Шарп будет выдвигать как можно больше требований, – озорно заявила миссис Шарп. – Но он в море по нескольку месяцев подряд, а я предоставлена самой себе. Вот почему бедняжка Эдвард никак не дождется братика или сестрички.

При этих словах губы Томаса начали складываться в улыбку, а Агнесс покраснела и опустила глаза на стакан с вином, раздумывая, что, возможно, это не такое уж подходящее место для Питера. Она почувствовала, что под теплотой миссис Шарп скрывается некоторое неодобрение и что ее считают недостаточно хорошей матерью. Сама Агнесс о себе никогда так не думала, и это ее расстроило.

– Давайте выпьем за удачное решение вашей проблемы и за счастливое пребывание Питера в этом доме, – произнес Томас, нарушая молчание и передавая стаканы. – За ваше доброе здоровье, миссис Мидоус… и за здоровье Питера.

Агнесс редко пила вино, его цвет напоминал ей красное лицо мужа, размахивающего кулаками. Но сегодня такие мысли ее не беспокоили. Убийство Роуз, появление Питера, вчерашний визит к Маркусу Питту – все эти недавние события настолько занимали ее мысли, что было не до воспоминаний о прошлом. Агнесс, отпив глоток вина, посмотрела на Томаса и Питера, наслаждаясь успокаивающим действием напитка.

Позднее, когда бутылка опустела, а щеки Агнесс порозовели, Питер начал зевать, и тереть глаза. Этой ночью он должен был спать на низенькой кровати на колесиках в комнате Томаса. На следующий день он переберется к Эдварду.

Томас отправился разжечь огонь и постелить постель. Когда через несколько минут Агнесс, слегка пошатываясь, и Питер поднялись наверх, он встретил их на лестничной площадке и, распахнув дверь в свою комнату, пригласил войти. Комната была пропитана табачным дымом, но этот мужской запах не показался Агнесс неприятным. В камине потрескивали угли, но было холодно. С улицы снова доносился шум дождя. Агнесс совсем забыла, где она находится. От вина кружилась голова, куда-то подевалось смущение. Но, тем не менее, она отводила взгляд от постели Томаса.

Агнесс раздела Питера, накрыла его одеялом и поцеловала в лоб. Задула свечу, и теперь комната освещалась только теплым светом огня в камине.

– Спи спокойно, Питер. Будь хорошим мальчиком и слушайся миссис Шарп. Если смогу, навещу тебя завтра вечером.

Но только она поднялась, чтобы уйти, как Питер заметался в постели. Агнесс снова села на кровать, ласково гладя его руку. Наблюдая за ним, она вспомнила неприятное замечание миссис Шарп. «У нее есть все основания так думать, – решила Агнесс, – позор, что я раньше с этим мирилась. Как я могла жить без Питера? О чем это я думаю? Нельзя подвергать сомнению существующее положение вещей и расстраивать себя, ведь у меня нет выбора». Тут она опустила глаза и увидела, что Питер мирно спит.