Текст книги "Чаша Бланшара"

Автор книги: Джанет Глисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Джанет Глисон
Чаша Бланшара

Полу посвящается

ГЛАВА 1

Агнесс Мидоус впервые увидела эту девчонку утром в понедельник; та сидела скорчившись у входа в дом на Фостер-лейн. Не больше двенадцати или тринадцати лет, босая, волосы висят грязными прядями, и, если не считать ярко-красной шали, вся одежонка драная и покрытая грязью.

Но в 1750 году никого не удивляли нищие, бродившие по улицам Лондона. Кроме того, у Агнесс были куда более срочные дела. Она работала кухаркой в доме Бланшаров на Фостер-лейн, и в данный момент все ее мысли были о рагу и о том, где достать самый лучший зеленый дудник для напитка миссис Тули, экономки. Еще она беспокоилась, как в ее отсутствие справятся Роуз, ее помощница по кухне, и Дорис, посудомойка.

И все же Агнесс обратила внимание на девочку, сидевшую неподвижно, как камень, прижав костлявые коленки к лицу. Шаль напомнила Агнесс подарок мужа на свадьбу, и она невольно поежилась. Агнесс не была склонна к фантазиям, но что-то трогало в этой девочке, одиноко сидевшей и не сводившей взгляда с двери дома Бланшаров. Она чувствовала и жалость, и подозрение.

Но уже через несколько минут Агнесс добралась до рынка и смешалась с толпой. Переступив через груды мусора и гнилых капустных листьев, она пощупала грудки фазанов и куропаток, понюхала устрицы и сельдь. Спросила, сколько стоят апельсины, стараясь перекричать вопли продавцов: «Свежая макрель!», «Свежий турнепс и морковь!», «Отличные китайские апельсины и сочные лимоны!». Посмотрела на жонглера, ловившего ножи почерневшими зубами, попробовала кусочек имбирного пряника, такого острого, что на глаза набежали слезы.

За час Агнесс успела договориться с полудюжиной торговцев о доставке продуктов и записала каждый предмет и цену в блокнотик для миссис Тули. В корзину она с величайшей осторожностью уложила сладкие апельсины, иорданский миндаль, две дюжины яиц, соленую семгу, полфунта дудника и немного глазированной черешни. Оставив позади рыночный шум, она перебирала в уме все то, что срочно требовалось сделать. В самом лучшем случае Роуз уже ободрала и разделала кролика, ощипала фазана и принялась молоть сахар миссис Тули для десерта (если, разумеется, Филипп не отвлек ее).

Агнесс свернула с Чипсайда на Фостер-лейн, подошла к перилам лестницы, ведущей вниз, в ее подвальную кухню, и снова отвлеклась от своих дум. Девчонка сидела все на том же самом месте. Не замечая взгляда Агнесс, она неотрывно смотрела на окна второго этажа мастерской по изготовлению изделий из серебра Бланшаров.

Вдруг, словно ощутив присутствие Агнесс, девчонка поймала ее взгляд. За грязными космами, свисавшими из-под шали и почти скрывавшими лицо, Агнесс удалось разглядеть глаза: тревожные, узкие, раскосые, белки очень белые, зрачки большие и темные. Что хорошего можно ждать от такой девчонки? По всему видно – воровка или подручная какого-нибудь бандита. Лучше всего держаться от нее подальше. Но руки и ноги девочки, тонкие, как веревки, пальцы, чернее вороньих лапок, встревожили Агнесс. Девочка явно недоедала, а питание Агнесс считала наиважнейшим делом. Более того, у нее самой был сын, Питер, которого из-за своей работы она видела крайне редко. Тощая замарашка была на несколько лет старше Питера, но напомнила ей о сыне.

Агнесс как раз думала о нем, когда дверь за девочкой распахнулась и из дома выскочила горничная с метлой.

– Убирайся отсюда, грязнуля! – заорала она, потрясая метлой, как мечом, и попав по тощей спине, добавила: – Не думай, что тебе удастся что-нибудь выпросить!

Девочка упала, но тут же встала на ноги.

– Я ничего не сделала, – взвизгнула она, потирая спину. – Я ничего плохого не сделала.

– Ты испачкала мою ступеньку, – заявила горничная, все еще размахивая метлой. – Уматывай, если не хочешь еще раз схлопотать по спине.

– Ладно, я ухожу, – сказала девочка, поднимая руки и пятясь.

– Скатертью дорожка. – Горничная быстро оглядела ступеньку, затем ушла, захлопнув за собой дверь.

Агнесс разделяла беспокойство горничной – защищать побирушек для нее было так же непривычно, как танцевать джигу, но что-то в этой девочке заставило ее сделать шаг вперед.

– Одну минутку, пожалуйста, – сказала она, поспешно выкатывая из кошелька на ладошку три фартинга.

– Что? – спросила девочка. Затем, заметив деньги в руке Агнесс, добавила более вежливо: – Я не сделала вам ничего дурного.

– Кто-нибудь попросил тебя здесь подождать?

Девочка перевела взгляд с руки Агнесс на ее лицо:

– Нет.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Девочка промолчала, но Агнесс заметила, как она окинула взглядом улицу. Держа кошелек в одной руке, женщина нерешительно протянула на ладони другой монеты, как будто кормила лошадь, которая может укусить. Девочка схватила их так поспешно, что даже слегка оцарапала ладонь Агнесс.

– Отец должен прийти, – пробормотала она.

– Но ты уже давно здесь сидишь. Где же он? Он поблизости работает? – Агнесс взмахом руки показала на парадную витрину Бланшаров, которая сверкала сквозь железные прутья самыми лучшими изделиями из серебра: подносами, посудой, кубками и подсвечниками.

– У него здесь дела.

Агнесс стало любопытно. Все еще сжимая кошелек, она достала из корзины апельсин, поднесла к носу, словно собираясь понюхать, и наблюдала за девочкой из-за него.

– Что за дела?

Девочка уставилась на апельсин, затем оглянулась через плечо:

– Он достает для людей вещи.

Описание прозвучало весьма зловеще. Агнесс задумалась. Что заставило ее ввязаться в глупый разговор с такой персоной да еще дать ей деньги? Девчонка наверняка решила, что у нее плохо с головой. В лучшем случае она показала, что сидением на ступеньке можно заработать деньги, в худшем: уже сейчас может подавать сигнал своему отцу, чтобы он подкрался и ограбил ее.

Девочка все еще смотрела на улицу, когда Агнесс заметила, что выражение ее лица изменилось. Повернувшись в ту же сторону, Агнесс увидела нескольких франтов, наблюдавших, как из кареты высаживаются две дамы. За ними можно было разглядеть фигуру человека в длинном тускло-коричневом пальто и шляпе. Агнесс перевела взгляд на девочку, затем показала на фигуру мужчины:

– Это твой отец?

Не успела она произнести эти слова, как почувствовала быстрый и сильный рывок. Апельсин и кошелек были вырваны из ее рук.

– Стой! – крикнула Агнесс вслед девочке, убегающей от нее и того мужчины, на которого она только что ей показывала.

Но было слишком поздно. Девчонка свернула за угол и исчезла.

– Неприятность, миссис Мидоус? Желаете, чтобы я ее догнал? – крикнул с крыльца Джон, старший лакей дома Бланшаров.

С напудренными волосами, в голубой с золотом ливрее и туфлях с пряжками, он стоял по стойке «смирно» в ожидании Николаса Бланшара, который всегда в этот утренний час прогуливался до кофейни. Блеск в глазах Джона и легкое подергивание губ говорили о том, что его забавляет эта ситуация. Вообще-то Агнесс считала Джона приятным парнем. Он не лез за словом в карман, в общем и целом не сплетничал, вел себя уважительно и не был склонен к похоти, как некоторые другие известные ей лица. Но ей не нравилось, когда над ней подсмеивались, особенно если это лакей. Она очень надеялась, что Джон не видел, как девчонка вырвала у нее кошелек, и поблагодарила Небеса за то, что ее ограбили по дороге с рынка, а не наоборот. В кошельке оставались только шиллинг и шесть пенсов, но даже это было недостаточным утешением для уязвленной гордости Агнесс.

Она заторопилась к ступенькам, бросив на лакея недовольный взгляд.

– Спасибо, Джон, – сказала она с чувством собственного достоинства, на какое только была способна. – Мне помощь не требуется. Я все равно хотела отдать ей апельсин.

Джон медленно кивнул, но глаза его все еще смеялись.

– Ну, конечно, миссис Мидоус. Кстати, не порадует ли вас известие, что мальчик с почты принес для вас письмо? Я оставил его у миссис Тули. – Он постучал пальцем по носу, как будто делился с ней секретом. – Отправлено из Туикенхэма. Кто бы это мог быть? Вы так редко получаете почту.

Агнесс почувствовала, как упало сердце. Туикенхэм был местечком, где у некой миссис Кэтчпоул жил ее сын Питер. Та редко утруждала себя письмами. Не дай бог, что-то случилось с сыном.

В этот момент на пороге появился Николас Бланшар, покручивая в руках трость с серебряным набалдашником.

– Готово, Джон, – сказал он, но тут заметил, что его лакей увлекся разговором с кухаркой.

Внезапное изменение в изгибе бровей и сжатые губы ясно дали понять, что он недоволен. Он уже было собрался что-то сказать, как Агнесс, которой вовсе не хотелось подвергаться дальнейшим унижениям, присела, опустив глаза, затем, загородившись корзиной с провизией, как щитом, быстро спустилась по ступенькам в подвал.

В кухне, владениях Агнесс, пол был неровный, вымощенный каменными плитами. Свет поступал из трех подъемных окон, которые регулярно мыли водой с уксусом. От открытой чугунной печи с духовкой для выпечки хлеба и отделениями для подогрева пищи шел такой испепеляющий жар, что любой, приблизившийся к ней, становился красным, как кайенский перец. В просторном буфете находились орудия труда Агнесс – кастрюли и сковородки, утварь и ножи, – все аккуратно разложены. Перед буфетом стоял длинный разделочный стол, поверхность которого была изрезана и испачкана старыми пятнами.

Агнесс осторожно поставила корзину на стол рядом с посудиной с кроликом, растерянно оглядела кухню и спросила:

– Где может быть миссис Тули?

– Должна была прилечь – почувствовала себя странно, – ответила Роуз, ее помощница по кухне, стройная, грудастая, симпатичная брюнетка, которая появилась из кладовки, неся за жабры большую рыбину. – У нее сегодня опять плохое настроение.

Дорис, посудомойка, чистившая картошку, подняла голову от ведра.

– Миссис Тули велела ее не беспокоить, – медленно выговорила она, с трудом подыскивая слова. – Только если что-то срочное.

Роуз раздраженно шлепнула рыбину на дальний конец стола.

– И еще она сказала, чтобы вы приготовили десерт: только апельсиновый крем – банка слив и яблочный пирог еще остались со вчерашнего дня.

Агнесс подавила вздох: не следует показывать недовольство своим подчиненным, иначе они могут взять с тебя пример.

– Она что-нибудь говорила о письме?

Дорис подняла полное лицо, безуспешно пытаясь сдуть с глаз прядь волос морковного цвета.

– Не припоминаю. Говорила, Роуз? – спросила она, тряся головой, при этом картофельная кожура в форме вопросительного знака упала в ведро.

– Только что она сбережет его, пока вы не сделаете всю свою работу, – ответил Роуз. – Сказала, до этого у вас ни минуты свободной не будет.

Агнесс уже привыкла откладывать на потом свои собственные заботы, чтобы не нарушать налаженный ритм жизни дома. Она попыталась убедить себя, что нет никаких оснований предполагать, что случилось что-то плохое. В письме вполне может оказаться всего лишь список того, что она должна будет привезти Питеру в свой следующей приезд. Она подошла к буфету. Там на крючке висела дощечка, на которой мелом ею же самой было написано:

Первое блюдо: миндальный суп, белое фрикасе, отварная треска.

Второе блюдо: пирожки с курицей, тушеный кролик, жареная оленина, устрицы, грибы, маринованная цветная капуста.

Десерт: яблочный пирог, апельсиновый крем, сливы в сиропе.

В обычной ситуации о десерте позаботилась бы миссис Тули, а Агнесс приготовила бы все остальное с помощью Роуз и Дорис. Но в свои шестьдесят два года миссис Тули стала хрупкой и склонной к частым и внезапным недомоганиям. Когда она плохо себя чувствовала, то обычно мыла голову, добавляя в воду соль, уксус и немного бренди, и укладывалась в затененной спальне, потягивая настойку из анисового семени и опиума, пока не наступал глубокий сон.

Состояние миссис Тули неизбежно улучшалось, но не раньше чем через несколько часов. Тем временем ее кулинарные обязанности приходилось выполнять Агнесс. Дело не в том, что ее затрудняло приготовление десерта. Положив дощечку на кухонный стол, Агнесс выдвинула ящик буфета и достала оттуда пухлую стопку кулинарных рецептов, написанных от руки, переплетенных и перевязанных алой лентой.

Она стала собирать эти рецепты пять лет назад, когда только начала работать в доме Бланшаров помощницей шеф-повара француза. Хозяйство было средних размеров, как по величине, так и с финансовой точки зрения, слуг не набиралось и дюжины, тем не менее семья стремилась питаться не менее роскошно, чем в богатых домах. Агнесс была опытной кухаркой, вела скромное хозяйство при жизни своего мужа и, хотя не имела ни малейшего представления о заграничных блюдах и соусах, знала достаточно, чтобы понять, что местные кулинарные традиции далеко уступают французской кухне. Она была женщиной амбициозной, стремящейся ради сына добиться лучшего положения в жизни, поэтому наблюдала, задавала вопросы и записывала все, что шеф-повар милостиво сообщал ей на своем исковерканном английском. Теперь Агнесс пролистывала страницы своей кулинарной книги с легкостью человека, узнающего содержание каждой страницы. Книга, написанная ее аккуратным почерком, начиналась с рецептов супов, затем шли рыбные блюда, потом рецепты жарки и варки, за ними – разнообразные хитроумные фрикасе, рагу, пироги, пудинги и десертные блюда.

Год назад после громкого скандала в буфетной дворецкого француза уволили. Никто точно не мог сказать, по какой причине, пока мистер Мэттью, слегка перебрав, не проговорился. Он обнаружил пропажу половины бочонка портвейна и значительное несоответствие между запасами в погребе и счетами от поставщика вин. Агнесс и миссис Тули, которая по малейшему поводу нервничала и занемогала, пришлось справляться одним, пока не найдут замену французу.

Но вместо хаоса, ожидаемого миссис Тули, после увольнения шеф-повара дела на кухне пошли более спокойно и гладко. Пироги с голубями, фаршированные телячьи головы и языки, приготовленные по-французски, оказались вполне по способностям Агнесс. И если Агнесс удовольствовалась зарплатой в сорок фунтов в год, новый повар-француз потребовал бы вдвое больше. Мистер Мэттью, миссис Тули и Лидия Бланшар долго совещались. В результате Агнесс доверили работу кухарки, наняли новую служанку, Роуз, которая должна была помогать ей на кухне, и миссис Тули, разумеется, если она чувствовала себя хорошо, должна была побеспокоиться о десерте.

Агнесс знала почти все рецепты первых и вторых блюд наизусть, но сочла разумным еще раз прочитать рецепт апельсинового крема, чтобы угодить требованиям миссис Тули. Она взглянула на соответствующую страницу, дабы убедиться в простоте стоящей перед нею дополнительной задачи. Затем занялась приготовлением кролика. Чтобы мясо было нежным, его следовало тушить не менее двух часов. Она велела Дорис принести каменную кастрюлю.

– Он уже приправлен? – спросила она у Роуз.

Девушка была неаккуратной, когда дело касалось таких вещей, как соль, перец и специи.

– Бог мой, нет, миссис М., – бесстыже ответила Роуз. – Совсем вылетело из головы.

Агнесс заметила на щеке Роуз багровый синяк. Глаза девушки лихорадочно блестели. Но эти странности ее не касались, ее волновала лишь манера работать. Роуз должна была натереть еще сахара – Агнесс не сомневалась, что в сахарнице его недостаточно. Девушка теперь резала треску на неровные куски.

– Не делай их слишком толстыми, – сурово сказала Агнесс. – Старайся, чтобы все куски были одинаковыми. Не забудь смазать маслом кастрюлю, чтобы рыба не прилипла. И вымой потом руки, чтобы не запачкать все, чего коснешься.

Роуз подняла брови в сторону буфетной комнаты дворецкого, где Филипп, второй лакей, стоял у оцинкованной раковины и чистил ножи.

– Нет нужды напоминать мне об этом, миссис Мидоус, – обиженно сказала она. – Как будто я раньше не мыла руки.

Раздраженная этим неповиновением и подмигиванием Филиппа, Агнесс почувствовала, что краснеет, и бросила на Роуз разгневанный взгляд, прежде чем обратить свое внимание на кролика. Она приправила его, положила в кастрюлю вместе с травой, луком, чесноком, добавила два стакана вина, чайную ложку смородинового желе, залила слабым бульоном и поставила на огонь. Затем принялась за апельсиновый крем. Агнесс всегда была очень придирчива в кулинарных вопросах – зачем делать на глазок и рисковать, если можно все взвесить и измерить и всегда быть точной? Она достала весы, чтобы взвесить сахар. Как она и подозревала, сахара оказалось недостаточно.

– Какие вкусности вы сегодня нам приготовите, миссис М.? – спросил Филипп, заглядывая ей через плечо. – Оставьте мне добавки, ладно?

Агнесс было неприятно ощущать дыхание Филиппа на своей шее, но больше всего ее раздражала Роуз. Она уклонилась от Филиппа, толкнула сахарницу к Роуз и потребовала натереть еще две унции сахара, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Роуз с недовольным видом, чего Агнесс предпочла не заметить, пошла в кладовку за головкой сахара.

Агнесс следила за ней с некоторым беспокойством. На недостатки Роуз стало трудно не обращать внимания. Следовало ругать девушку больше, ведь упрекала же она Дорис, стоило только заметить недостаток в ее работе. Почему же с Роуз она вела себя иначе?

Агнесс прекрасно знала ответ, хотя ей было неприятно признаваться в этом даже себе самой. Шесть месяцев уже прошли с того момента, который намертво врезался в ее память. Она пошла в кладовку за куропатками и обнаружила нечто неожиданное. Там, между головками чеширского сыра и сосудами с черной патокой, стояла Роуз – голова откинута назад, глаза полузакрыты, юбки задраны – и страстно стонала. Там же находился Филипп – бриджи спущены, голые ягодицы сверкают. Оба даже не заметили присутствия Агнесс. Сгорая от смущения, Агнесс не знала, что ей делать: кашлянуть или крикнуть, что-нибудь уронить, вылить на них ведро воды? Но вместо этого она на цыпочках вышла, прежде чем ее заметили, и после часами раздумывала, каким образом устроить им разнос. Не придя ни к какому решению, она вообще ничего не сказала.

После этого случая она не могла выговаривать Роуз. Агнесс знала, что должна указать девушке на ее недобросовестность, но все еще помнила сцену в кладовке и не могла заставить себя это сделать.

ГЛАВА 2

В тот самый понедельник Гарри Дрейк проснулся у себя дома, в сыром погребе, который втиснулся между лавкой по продаже зерна и мастерской, где делали свечи, недалеко от набережной Маринованной селедки. Он был один – Элси, его дочь, поднялась еще до зари, чтобы проследить за его делом, и не вернется еще несколько часов. Позднее он навестит ее, чтобы убедиться, что все в порядке и она делает то, что приказано.

Не затрудняя себя умыванием и бритьем, Гарри Дрейк оделся во все свое самое лучшее: тускло-коричневое пальто с оловянными пуговицами, украденное им из открытой коляски; грубые кожаные бриджи, стянутые из спальни одного придурка, который так сильно перебрал, что даже не пошевелился; и льняную рубашку, сдернутую им с веревки на Феттер-лейн. Прищурившись, он оглядел в осколок зеркала свое темное лицо с тяжелыми веками и крючковатым носом, сломанной черепаховой расческой пригладил грубые волосы и завязал их старой лентой. Уверив себя, что выглядит вполне джентльменом, он рассовал по карманам золотые карманные часы, серебряную табакерку с нюхательным табаком и блокнот, где были записаны подробности любовных встреч известного барона и дамы, не являющейся его женой. Бросив довольный взгляд на свое отражение, Гарри Дрейк вышел из своего логова, поднялся по гнилым ступеням на улицу и направился в сторону реки.

У причала он остановился и огляделся. Свет над рекой был желтоватого цвета, прилив высокий – временами большие волны набегали на пристань. Над головой кружились и кричали чайки, подгоняемые ветром. Гарри Дрейк понюхал воздух и почувствовал, как на щеку упали капли дождя. Приближался шторм. Он мысленно улыбнулся, сунул руки в карманы и двинулся прочь, исчезнув в городских улицах.

К тому времени как колокола на Святом Данстане пробили пять и солнце спряталось за крыши Блэкфрайарза, дело Гарри Дрейка было в общем и целом успешно завершено. Теперь в его карманах лежали два золотых соверена и два серебряных шиллинга. Его раннее предчувствие оправдалось: усиливающийся ветер подгонял его в спину. Но шторм пока полностью не разыгрался, равно как еще не наступил тот темный час, которого он дожидался. Пока суд да дело, Гарри решил провести время с приятностью. Во-первых, ему требовалось поесть: он бы не отказался от мясного пудинга с подливкой. А потом следовало угощение другого сорта – визит к Долли в Чипсайде. С такими приятными мыслями Гарри Дрейк направился домой.

Были уже сумерки, когда он так осторожно спустился по крутым ступенькам, что ни одна из них не скрипнула и не выдала его. Он открыл дверь движением человека, который хочет увидеть, что за ней, прежде чем его заметят. В подвале не было окон, он освещался тремя огарками сальных свечей, стоящих в центре круглого стола. Сквозь мутный свет Гарри разглядел фигуру своей дочери Элси в красной шерстяной шали, обернутой вокруг плеч. Она стояла на коленях у очага рядом со сломанной плетеной корзиной. Открытая дверь впустила поток воздуха, заставивший огни свечей заколебаться. Элси вздрогнула и обернулась. Разглядев большую тень отца у входа, она молча кивнула и вернулась к своему занятию.

Она собиралась разжечь огонь, что приходилось делать каждый день независимо от сезона, потому что тепло в подвал никогда не поступало. Элси доставала уголь и щепки из корзины, вытирала их, чтобы убрать большую часть грязи, и укладывала в очаг настолько осторожно, что казалось, она строит карточный домик. Когда горка выросла, она подожгла ее щепкой, зажженной от одной из свеч, затем принялась раздувать огонь, пока в голове не зашумело и первые, нерешительные язычки пламени не начали пробираться вверх через черную пирамиду.

Пока Элси была занята, Гарри стащил с кровати одеяло и накинул его на плечи, чтобы согреться. Он наблюдал за стараниями дочери и все больше злился – в животе урчало от голода. Как только огонь занялся, Элси села на пятки.

– Бросай все! Я хочу есть! – рявкнул Гарри и, сунув ей шиллинг, приказал: – Немедленно иди в мясную лавку. Возьми говяжий пудинг и кварту эля. И сразу же назад, не смей задерживаться, а то получишь взбучку.

Элси молча кивнула, взяла монету и поспешила уйти. Через десять минут она вернулась с кувшином в одной руке и дымящимся пудингом в другой. Грохнула кувшин и пудинг на стол и стала рыться в поисках тарелки и ложки. Гарри наполнил свою кружку и выхлестал эль в один прием, затем вытер ложку о рукав и погрузил ее в самое сердце пудинга. На тарелку полились жир и подливка, посыпалось жирное мясо. Глотая слюни в предвкушении, Гарри набрал полную ложку пудинга и сунул все ее жирное содержимое в рот. Он жевал, глотал, пил и наполнил свой рот несколько раз, прежде чем его глаза оторвались от тарелки и остановились на дочери. Она снова сидела скрючившись у огня.

– Где твоя тарелка? – спросил он. – Тащи скорее, а то останешься голодной.

Элси поднялась на ноги. Взяла с доски над очагом небольшое блюдце и кружку с отбитым краем и нерешительно поставила их около отца. Она не мигая смотрела, как он отделил кусочек пудинга, наполовину наполнил ее кружку элем и подвинул к ней. Гарри сидел на единственном стуле в подвале, так что она пристроилась у стола на перевернутой корзине из-под угля.

– Ну? – спросил Гарри Дрейк, когда на его тарелке не осталось ни крошки. – Что-нибудь видела сегодня?

Элси пожала плечами:

– Ничего нового. Я пришла туда около шести. Мастерскую открыл в половине восьмого один из подмастерьев. Два ремесленника пришли вскоре после этого. Джентльмен из соседнего дома пришел около восьми.

Гарри Дрейк кивнул, но затем сдвинул брови:

– Когда мне случилось проходить рядом, я заметил, что ты разговаривала с какой-то леди, а затем убежала. В чем дело?

– Ничего особенного.

– Это уж мне судить.

Элси подумала об Агнесс, о пироге, купленном на ее монетки, кошельке, все еще лежащем в ее кармане, и апельсине, съеденном целиком с кожурой и семечками. Она невинно распахнула глаза:

– Это никакая не леди. Всего лишь служанка, которая прогнала меня со ступеньки.

– Но не служанка Бланшаров?

– Нет, па. Я же осторожна. И не дура.

Гарри поковырял в зубах своим перочинным ножом:

– Мое дело будет сделано сегодня ночью. Завтра возвращайся на реку. У нас мало топлива. И посмотри, что еще ты сможешь найти.

Элси кивнула и протянула озябшие ладони к огню. Языки пламени были того же цвета, что и апельсин. Она все никак не могла забыть его, и это мешало ей сосредоточиться.