Текст книги "Пустое зеркало"

Автор книги: Дж. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Дела. – Он пожал плечами. – Вспомнил, что надо подготовить кое-какие документы.

Она кивнула.

– А я думал, что вы побудете со своей подругой фрейлейн фон Трайтнер подольше, – заметил Вертен.

– Тоже вспомнила, что обещала отцу кое-что у него сделать.

– Понятно.

Вертен начинал осознавать, что фатально ошибся. Было совершенно очевидно – на взаимность тут рассчитывать нечего. И вообще, так глупо гоняться за женщиной, которая тебя в грош не ставит.

– Признайтесь, вы мне все наврали насчет документов, – неожиданно сказала она.

И мир снова обрел краски.

– Понимаете, – засуетился Вертен, – я узнал, что вы уезжаете, и…

– Ариадна моя старая подруга. Да, она производит впечатление несерьезной и неглубокой, но я знаю ее много лет. На самом деле она совсем другая. Можете мне поверить. – Берта помолчала. – И я стала чувствовать себя очень неудобно. Ведь ваши родители пригласили ее не просто так. Они надеются вас женить.

– Как быстро вы это поняли.

– Да, герр Вертен, я это поняла.

Они вдруг оба осознали, что зашли слишком далеко. И слишком быстро. Поэтому надолго прервали разговор, разглядывая мелькающие за окном радующие глаз сельские пейзажи.

– Ладно, герр Вертен, – наконец проговорила она, беря на себя инициативу. – Помолчали и хватит. Давайте я расскажу вам о себе.

Оказывается, Берта, как и он, мечтала стать писателем. Но дальше газетных и журнальных статей дело не пошло. Публиковалась в основном в газете «Арбайтер цайтунг» социалиста Виктора Адлера.

– Впрочем, какая я социалистка? – заметила она. – Живу на деньги отца. А он владеет обувной фабрикой, эксплуатирует труд рабочих и присваивает себе прибавочную стоимость.

Теперь понятно, подумал Вертен, почему она работает в детском приюте и едет во втором классе, хотя наверняка есть деньги на первый.

– Теперь ваша очередь. Почему вы занимаетесь гражданскими делами – завещаниями и прочим?

Он собирался ответить как обычно, но она усмехнулась:

– Только не говорите, что по настоянию родителей.

Вертена поразила ее проницательность.

– Но ведь кто-то должен этим заниматься.

– Я это понимаю, – торопливо добавила она, заметив в его тоне обиду. – Но вы… я ощущаю, вы созданы для другого.

Он собирался похвастаться своим недавним успешным расследованием, которое вел с Гроссом, но быстро передумал.

– Одно время я вел уголовные дела.

– Ага. – Она внимательно на него посмотрела. – И проиграли дело… или это связано с кем-то, кого вы любили.

Вертена снова поразила ее проницательность. Как будто она читала, что написано в его душе. И он рассказал ей о своей невесте Мэри и о том, как винил себя, что не уделял ей внимания, занятый своими делами.

– Она всегда хотела, чтобы я бросил уголовные дела и занялся чем-нибудь более приличным. Так что я как бы выполнил ее последнее желание.

Фрейлейн Майснер помолчала, а затем потянулась и нежно погладила его руку.

Поезд прибыл в Линц. Они вышли из вагона.

– А я уже приехала, – сказала она.

Ему очень не хотелось расставаться. Это было написано на его лице.

Берта улыбнулась:

– Меня действительно ждет отец. Мы условились встретиться.

Они постояли с минуту молча посреди платформы. Люди обходили их с обеих сторон.

Берта первая протянула руку.

– Было приятно с вами пообщаться, герр Вертен.

– И мне с вами тоже, фрейлейн Майснер. – Он с трудом отпустил ее крепкую теплую ладонь, похожую на маленькую птицу.

– И все же возвращайтесь к уголовным делам. Я вижу, что это вас терзает.

Кондуктор объявил отправление поезда на Вену, но он продолжал стоять.

– Ваш поезд, – сказала она.

– Могу я увидеться с вами снова?

– А как же Ариадна?

– Не беспокойтесь. Она найдет себе более подходящего жениха, чем я. – Он заглянул ей в глаза. – Так как насчет встречи?

К отправлению поезда прозвонили второй раз.

– Поспешите, а то опоздаете.

Он не уходил.

– Да, – наконец сказала она. – Мне бы очень этого хотелось.

Он просиял, как школьник, и глупо забормотал:

– Прекрасно. Замечательно. Чудесно, фрейлейн Майснер.

– Идите. – Она подтолкнула его и крикнула вслед: – И больше не надо никаких фрейлейн. Зовите меня просто Берта.

Он приподнял котелок и, впрыгнув на подножку отходящего поезда, крикнул в ответ:

– А вы меня просто Карл.

И, только сев на место, он осознал, что не знает ее адреса.

Всю дорогу до Вены Вертен прикидывал, как будет ее искать. О том, чтобы спросить адрес подруги дочери у фон Трайтнеров, не могло быть и речи. В том, что Берта Майснер есть в телефонном справочнике, он сильно сомневался. Скорее всего она снимала комнату в каком-нибудь пансионе, где хозяйка ревностно охраняет мораль своих постоялиц. А детский центр, в котором она работает? Но он не смог вспомнить название. Зато вспомнил, что она сотрудничает в газете социалистов «Арбайтер цайтунг». Может быть, там удастся что-то разузнать.

Первые четыре дня он слонялся по жаркой Вене, не находя себе места. Открыл офис на полдня, но к работе душа не лежала. Скорей бы приехал помощник, доктор Вильфрид Унгар, который свой отпуск проводил в Риме, в ватиканской библиотеке, где изучал документы тринадцатого века об альбигойской ереси. Такой уж это был молодой человек, зацикленный на повышении образования и одновременно необыкновенно исполнительный, поистине бесценный сотрудник.

Вертен уже забыл, что совсем недавно ему очень нравилась и мебель из красного дерева в офисе, и зеленые обои, и великолепные гравюры на стенах с изображением цветов и животных. Теперь все это раздражало и казалось претенциозным. Он чувствовал, что в этом помещении ему не хватает воздуха.

Слава Богу, в конце недели появился ее адрес. Помог приятель-журналист, иногда печатавшийся в «Арбайтер цайтунг». Под псевдонимом, конечно.

Оказалось, что Берта Майснер живет недалеко от его офиса. «Мы вполне могли случайно встретиться на улице, – подумал Вертен. – А может, и встречались, но равнодушно проходили мимо».

Здание было весьма приличное, в стиле барокко. Он позвонил. Открыла консьержка, женщина с землистым лицом, в длинном холщовом капоте.

– Кого вам?

– Фрейлейн Майснер.

– Ее нет дома.

– Может быть, вы знаете, когда она придет?

Женщина пожала плечами:

– Откуда мне знать? Поехала навестить отца. Молодая дама, живет одна. Что хочет, то и делает. Вот снимает целую квартиру. В мое время девушки сидели дома, пока не выйдут замуж. А сейчас… жуть что творится.

Она посмотрела на Вертена, ища поддержки, но он лишь тронул край котелка.

– Благодарю вас. Я зайду в другой раз.

Свернув за угол, он чуть не столкнулся с Бертой. В ее руке был чемодан.

– Ну вы прямо настоящий сыщик! – воскликнула она. – А я загадала: если вы на этой неделе меня не отыщете, на следующей начну искать вас сама. Впрочем, адвоката в Вене найти не так уж сложно.

Они стояли, улыбаясь друг другу.

– Пойдемте, – наконец сказала Берта. – Чего на улице околачиваться? Надо хотя бы поставить чемодан. И я угощу вас кофе.

Предложение Вертена испугало. Наносить визит молодой женщине, в ее жилище, одному, без сопровождения, было чем-то из ряда вон выходящим. Во всяком случае, ему такое делать еще не приходилось.

Берта почувствовала его смущение.

– Чего вы разволновались, адвокат? Успокойтесь. Соблазнять я вас не буду.

Они прошли мимо удивленно глядящей на них консьержки. Поднялись в квартиру Берты, обставленную просто и элегантно. Пока она варила на кухне кофе, он рассматривал японские гравюры на стене, затем поинтересовался книгами в шкафу. Карл Маркс, Джон Рескин. [33]33
  Джон Рескин (1819–1900) – английский писатель, художник, теоретик искусства, литературный критик и поэт.


[Закрыть]Она принесла кофе, и они проговорили больше часа.

Пришла пора уходить. Вертен поднялся, взял ее руки в свои, а затем обнял и долго стоял, вдыхая ее дивный запах. Губы у Берты были нежные и теплые.

После этого они если и расставались, то ненадолго. Уже успели съездить к его родителям и объявить о помолвке.

– Да, Карлхен, – вымолвила потрясенная мама, – ты умеешь преподносить сюрпризы.

– Как это у тебя так быстро получилось? – сказал отец, когда они остались одни. – Ведь и двух недель не прошло, как ты познакомился с этой девушкой.

– Ты должен гордиться, папа, – ответил Вертен. – Я последовал примеру Франца Фердинанда.

Действительно, роман наследника трона Габсбургов, Франца Фердинанда, с его будущей женой развивался точно так же. Он поехал просить руки одной из дочерей эрцгерцогини Изабеллы и там влюбился в ее придворную даму Софию Хотек, дочь богемского барона. Франц Фердинанд был готов даже вступить с ней в морганатический брак, примирившись, что его дети не станут наследниками трона. Говорят, император, когда ему сообщили о помолвке эрцгерцога, непристойно выругался. От воинственного и брутального Франца Фердинанда такого романтического поступка никто не ожидал.

И вот Вертен сидел сейчас, греясь на сентябрьском солнце, со своей собственной Софией.

Они пили чай и обсуждали будущее. Она по-прежнему сомневалась, надо ли было так спешить. Он беззаботно отметал все ее доводы.

– Весной отпразднуем свадьбу, и все будет замечательно. – Одна мысль об этом доставляла ему радость.

– Но ты еще не познакомился с моим отцом. Он растил меня один. Мама умерла, когда мне было десять.

– Я уверен, он одобрит наш брак.

– Но папа очень не жалует выкрестов.

Герр Майснер действительно держался за иудаизм не менее упорно, чем Вертены сейчас за свое протестантство. К счастью, его дочь, как и Карл Вертен, порвала с религией. Она считала, что религия только сеет рознь между людьми.

– Мы ведь с тобой ни с какой церковью связываться не будем, – добавил Вертен. – Зарегистрируем брак, и все. Так сейчас многие делают. – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Надеюсь, до весны ты меня не разлюбишь?

Она махнула рукой.

– Попытайся быть серьезным хотя бы на пару секунд.

С улицы донеслись громкие выкрики мальчишки-газетчика, продающего экстренный выпуск «Нойе фрайе прессе». Прохожие расхватывали газеты так быстро, что он едва успевал доставать их из сумки. Официант поговорил с одним из тех, кто только что купил газету, и отошел, горестно бормоча:

– Какой ужас!..

– Карл! – Берта схватила его руку. – Неужели война?

Вертен окликнул официанта:

– Что случилось?

– В Женеве убили нашу императрицу. Она умерла.

Глава одиннадцатая

Императрицу хоронили неделю спустя. Весь город погрузился в траур. Даже погода, ясная и солнечная в течение долгого времени, в этот день была облачной и прохладной. К полудню собрались тучи, угрожая в любой момент разразиться дождем. К атрибутам траура добавились черные зонтики.

В витринах всех магазинов стояли портреты дорогой Сисси. Так венцы звали императрицу Елизавету. Они горевали, хотя она в столице больше отсутствовала, чем присутствовала. «Странствующая императрица», называли ее некоторые журналисты. Для нее на греческом острове Корфу построили виллу, которая ей быстро надоела. Сисси слыла самой красивой женщиной в мире: она была блестящей наездницей и путешествовала по Европе и Британским островам в поисках мест для охоты. Вертену казалось, что она всегда пребывает в печали. Возможно, ей передалась порча от ее кузена, безумного короля Людвига Баварского. Возможно, она страдала от дворцовых интриг и тяготилась пышностью двора. В ее отсутствие император Франц Иосиф становился соломенным вдовцом, но Сисси не возражала, чтобы его развлекала примадонна Бургтеатра Катарина Шратт. После смерти в 1889 году сына, кронпринца Рудольфа, [34]34
  Кронпринц Рудольф – единственный сын Франца Иосифа I и императрицы Елизаветы, наследник престола Австрийской империи, по воле родителей в 1881 году женился на бельгийской принцессе Стефании, дочери Леопольда II, но их брак, от которого в 1883 году родилась дочь Елизавета, оказался неудачным. 30 января 1889 года в замке Майерлинг были найдены трупы кронпринца Рудольфа и его любовницы, юной баронессы Марии фон Вечера. Трагедия остается загадкой до настоящего времени; наиболее распространена версия, согласно которой Рудольф застрелился, а Мария либо также покончила с собой, либо ее убил он. Власти скрыли обстоятельства гибели кронпринца, объявив это несчастным случаем, однако подробности достаточно быстро распространились по Европе.


[Закрыть]императрица Елизавета полностью сняла с себя обязанности супруги монарха. Она даже не вернулась в Вену летом на празднование юбилея императора.

И вот теперь в Женеве ее странствованиям положил конец некий анархист Луиджи Луккени. Его схватили, он сидит в швейцарской тюрьме, гордый всеобщим вниманием. Еще бы, ведь это он убил императрицу ударом заточки. По его воле телеграф разнес по миру весть о ее смерти. По его воле Вена и вся Австрия сейчас плачут.

Что же это за мир, в котором мы живем, думал Вертен, если его может так всколыхнуть какой-то жалкий подонок.

Узнав фамилию убийцы, Вертен не находил себе покоя. И не только потому, что его переполнял гнев. Он был уверен, что совсем недавно слышал или читал эту фамилию, но никак не мог вспомнить где. Наконец он заставил себя прекратить попытки в надежде, что потом это как-нибудь вспомнится само собой.

Похороны были назначены на субботу. Климт пригласил Вертена понаблюдать за церемонией с балкона нового отеля «Каранц», располагавшегося напротив церкви Капуцинов, в склепе которой покоились все императоры из рода Габсбургов и члены их семей. Вообще-то в отеле жил недавно прибывший в Вену известный американский писатель Марк Твен. Он пригласил Климта, а уж тот всех своих знакомых, включая Вертена.

Климт познакомился с писателем неделю назад во время посещения Твеном Сецессиона. Писатель принял художника за рабочего. Климт счел это комплиментом, они разговорились и вскоре подружились. На приеме у Твена – ту вечеринку вполне можно было назвать приемом – присутствовали все, кроме Эмилии Флёге, которая слегла с простудой.

В полдень Климт встретил Вертена у отеля и повел в бельэтаж к застекленному портику, выходящему на площадь, которая, несмотря на дождь, была заполнена горожанами. Море котелков, женских шляп с черными перьями, зонтов. Американец сидел в кресле посреди гостиной. Климт подвел Вертена к нему. Тут было немало знаменитостей. Писатель Артур Шницлер, активная пацифистка баронесса Берта Кински фон Сутнер, графиня Миса Виденбрук-Эстерхази и музыканты Теодор Лешетицкий [35]35
  Теодор Лешетицкий (1830–1915) – польский пианист, музыкальный педагоги композитор.


[Закрыть]и Осип Габрилович. [36]36
  Осип Соломонович Габрилович (1878–1936) – родившийся в Санкт-Петербурге американский пианист и дирижер. В 1909 году женился на дочери Марка Твена, Кларе Клеменс, певице.


[Закрыть]Твен, одетый в свой обычный белый костюм, курил сигару. Он доброжелательно кивнул Вертену и заговорил с Климтом на смеси немецкого и американского английского. Вертен прилично знал английский, у него был учитель-британец, но он с трудом разбирал речь писателя. Климт улыбался и кивал, а когда они отошли наконец, чтобы занять места у окна, пробормотал:

– Он что-то говорит, а я ни черта не понимаю.

Внизу одетые в парадную форму солдаты оттеснили толпу к тротуару. Затем оцепили площадь, которую начали медленно заполнять армейские и морские офицеры в сияющих позолотой шлемах. Затем появились пятьдесят генералов в бледно-голубых мундирах и шлемах с зелеными плюмажами, к ним присоединились другие в красной, золотистой и белой форме, и площадь засияла, как великолепная палитра. А тут еще и тучи неожиданно разошлись, позволив солнечным лучам осветить это буйство красок. Вертену даже пришлось прищуриться. По обе стороны дверей церкви в почетном карауле застыли мальтийские рыцари в лиловых мантиях и рыцари Золотого Руна в красных. Вертен догадался захватить с собой театральный бинокль и теперь разглядел знак отличия: небольшой кулон, клочок овечьей шерсти в золотом обрамлении, символизирующий мифическое руно Ясона и Аргонавтов, что, в свою очередь, символизировало высокие идеалы рыцарей, охраняющих католическую церковь.

На площади осталась только дорожка для карет, которые подъезжали, высаживали своих знатных пассажиров и тут же отъезжали. Первыми прибыли эрцгерцоги и эрцгерцогини дома Габсбургов, затем кайзер Германии, короли Саксонии, Сербии, Румынии и регент Баварии в сопровождении двух сотен придворных и высших аристократов, которым было позволено войти в церковь. Непрерывное движение карет длилось целый час, затем появилась процессия священников в золоченых сутанах, отороченных белыми кружевами. Они несли распятие.

Вооруженный биноклем Вертен рассматривал лица собравшихся на тротуарах вокруг площади и вдруг увидел доктора Ганса Гросса. Он передал бинокль Климту, и тот сразу побежал, чтобы привести его сюда. Вертен последовал за ним. Они протиснулись через толпу к криминалисту. Он был приятно удивлен, но идти в номер к Марку Твену отказывался. Мол, неудобно без приглашения. Однако Климт буквально потащил его за руку.

Они вернулись к окну вовремя. Уже зазвонили церковные колокола, знаменуя предстоящее прибытие черного катафалка в стиле барокко с телом императрицы Елизаветы. В этот момент колокола зазвонили не только в Вене, но и по всей империи Габсбургов, от Инсбрука на западе до Будапешта и за ним Трансильвании на востоке, от Праги на севере до Сараево на юге.

Под колокольный звон ровно в двенадцать минут пятого на площадь выехала группа всадников в колонну по четыре, расчищая путь для похоронного кортежа. За всадниками появились уланы в золотисто-синих мундирах, за которыми следовала траурная карета, где ехал император и его дочери, Мария Валерия и Гизела. Карету везли шесть коней. Пожилой император вышел из кареты, весь какой-то согнутый, придавленный несчастьем. Да, подумал Вертен, какие только напасти не сваливались на этого человека за его долгую жизнь. Покушение, брак с отчужденной, замкнутой Елизаветой, трагическая смерть брата Максимилиана в Мексике, самоубийство сына, кронпринца Рудольфа.

По слухам, получив весть о гибели Сисси, Франц Иосиф не выдержал и заплакал.

– За что меня Бог карает?

Как только император с дочерьми скрылся в церкви, на площадь выехал катафалк, который везли восемь жеребцов липицианской породы, украшенных черными страусиными перьями. Катафалк окружали всадники в черных одеждах и белых париках, возглавляемые высоким седым сановником в красной мантии рыцаря ордена Золотого Руна. Это был советник Франца Иосифа князь Грюненталь, тот самый могущественный покровитель инспектора Майндля. Его предки служили Габсбургам в течение веков. Грюненталь, наверное, был почти ровесником императора, но выглядел много моложе. Высоко подняв голову, с прямой спиной, он гордо поднимался по церковным ступеням впереди гроба. Там, в соответствии с ритуалом, остановился и постучал в дверь. О том, что сейчас должно произойти, в Австрии знал каждый школьник.

На первый стук монах внутри церкви откликнется:

– Кто там?

– Ее императорское и королевское величество императрица Австрии и Венгрии Елизавета, – ответит Грюненталь.

– Мы ее не знаем, – скажет монах.

И Грюненталь постучит снова.

– Кто там?

– Императрица Елизавета.

– Мы ее не знаем.

Затем после третьего стука и вопроса «Кто там?» Грюненталь наконец скажет:

– Ваша сестра Елизавета. Бедная грешница.

После чего дверь откроется.

Двери церкви закрылись за гробом с телом императрицы, и обстановка в апартаментах Твена разрядилась. Гости начали активно общаться.

Гросс объяснил, что вернулся в Вену, потому что в Черновцах ему пока нечего делать.

– Помещение для моей кафедры еще строится, и занятия начнутся только с весеннего семестра. Адель поехала навестить школьную подругу в Париже, а я вернулся сюда.

– Ну и чудесно, Гросс, – сказал Вертен. – Побудете некоторое время в Вене. Можете остановиться у меня. В моей квартире есть свободная спальня.

– Спасибо, Вертен. Вы добрая душа. – Гросс выглядел растроганным. – А в Черновцах, поверьте, я чуть не пропал от скуки.

Климт взял Гросса под руку, собираясь представить Твену. Но оказалось, что они знакомы, правда, по переписке. Несколько лет назад Твен консультировался с Гроссом, когда писал свою книгу «Том Сойер, сыщик». Они сразу завели оживленный разговор, несмотря на трудности Твена с немецким языком. Впрочем, он мог говорить и на английском. Его почти все понимали.

Когда церемония похорон закончилась и колокола зазвонили в последний раз, гостям подали херес. Спустя полчаса они начали постепенно расходиться. Вот тут Твен произнес странную фразу:

– Не тот человек сидит в швейцарской тюрьме. А может, тот, да не за то. Ох уж эти венгры. Вначале Рудольф, а теперь вот его мамаша.

Гросс принял приглашение Вертена занять просторную комнату в задней части квартиры. И вечером они устроились за столом перед блюдом с великолепно приготовленной фрау Блачки тушеной говядиной с картошкой в сопровождении охлажденного белого вина. К ужину пришла Берта. Она сидела за столом напротив Вертена.

– Что Твен имел в виду? – спросил Вертен.

Криминалист положил себе в тарелку хрена, театральным жестом предложил Берте и только потом ответил:

– Твен литератор, а стало быть, выдумщик. Об этом не надо забывать.

– Вы хотите сказать, что он постоянно фантазирует? – спросила Берта с улыбкой.

– Может, не совсем фантазирует. Но чересчур буквально воспринимает небылицы, распространяемые венгерскими аристократами. Они, конечно, никогда не перестанут твердить о независимости, как будто мадьяры единственное в империи национальное меньшинство, находящееся в таком положении.

– Значит, вы не сторонник австро-венгерской монархии, – сказала Берта, бросая на Вертена заговорщицкий взгляд. Он ей уже много порассказал об этом знаменитом криминалисте.

– Вы попали в точку, сударыня, – пробубнил Гросс. – Политика Франца Иосифа приведет страну к краху. Через два десятилетия вы Австрию не узнаете. А что касается нашего друга Твена, то он лишь повторяет то, что уже давно твердят мадьяры: девять лет назад кронпринц Рудольф не покончил с собой, а пал жертвой заговора придворных, которым не нравились его либеральные промадьярские взгляды. Я полагаю, теперь то же самое будут говорить и о смерти его несчастной матери, которая также имела склонность романтизировать мадьяров.

– Интригующая версия, – сказал Вертен, подмигивая Берте.

– Чепуха. – Гросс отрезал кусочек говядины, поддел вилкой и отправил в рот, запив вином. – Этот человек в Швейцарии признался в совершении преступления. Так что наша императрица скорее всего пала жертвой дилетанта, выдающего себя за анархиста. Думаю, он случайно натолкнулся на Елизавету на набережной Женевского озера. У него при себе даже не было нормального оружия, всего лишь дешевая заточка из напильника. – Гросс пристально посмотрел сначала на Вертена, затем на Берту. – Нет, друзья, боюсь, что здесь мы имеем дело не с какой-то хитрой интригой, а с вульгарной и очень грустной комедией.