Текст книги "Пустое зеркало"

Автор книги: Дж. Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава третья

До пригорода Оттакринг пришлось долго тащиться на трамвае. Видимо, чтобы убить время, Гросс завел разговор о наблюдательности.

– Я полагаю, Вертен, вы обратили внимание на прозектора в морге.

Адвокат тогда был настолько подавлен обстановкой, что запомнил только его заляпанный кровью халат.

– Вынужден признаться, нет, – ответил он.

Трамвай пересек Гюртель, внешнюю кольцевую дорогу города. Дальше пошли построенные за последние несколько десятилетий серые многоквартирные дома, где жил простой люд.

– Вы уверены? – Казалось, Гросс был искренне удивлен. – Друг мой, попытайтесь восстановить в памяти зал в морге. Вызовите в воображении обстановку, освещение, а затем уберите все лишнее. Оставьте только прозектора, сосредоточенного на своей работе настолько, что он не потрудился на нас посмотреть. Вглядитесь в него, Вертен. Ищите что-то красное.

– Гросс, что там может быть красного, кроме крови? – Вертена игра начала захватывать.

Сидящий впереди старик в тирольской шляпе обернулся.

Встретив его вопросительный взгляд, Гросс тронул край своего котелка и вернулся к разговору.

– Нет, нет, Вертен. Не кровь, а родимое пятно. У этого человека на левом виске есть крупное родимое пятно в форме полумесяца. Оно было хорошо видно, когда мы вошли.

Вертен прикрыл на пару секунд глаза, восстанавливая в памяти зал в морге. Увидел руки прозектора, копающиеся в брюшной полости трупа, затем его мысленный взгляд пошел вверх. Вот и родимое пятно.

– Вы правы, Гросс. У него есть родимое пятно, именно в форме полумесяца.

– Вот видите, оказывается, это не так уж сложно. – Гросс улыбнулся. – Кстати, Вертен, наблюдательность нуждается в постоянной тренировке. Вот мне очень помогает изобразительное искусство. Я могу быть надежным свидетелем. – Заметив во взгляде адвоката недоумение, он пояснил: – Часто на допросах свидетели говорят одно, а на суде совсем другое. Сколько раз в моей практике дела рассыпались из-за подобных вещей. Понимаете, люди легко поддаются внушению, особенно если им намекнуть. Бывали случаи, когда дальтоники твердо заявляли, что, например, рубашка на подозреваемом была синяя. Вам известно, что пять процентов взрослых мужчин не могут отличить красный цвет от синего?

– Гросс, опять вы поражаете меня широтой своих знаний.

Криминалист уловил в тоне Вертена сарказм.

– Извините, старина, если я вам наскучил. – Он помолчал с минуту, затем добавил: – Кстати, у прозектора нет никакого родимого пятна. Это вам еще один пример, как легко человек поддается внушению.

Остаток пути к дому Анны Плётцл они молчали.

Она жила в самом конце трамвайной линии, рядом с кладбищем. На узкой улице, в пятиэтажном многоквартирном доме, таком же как все остальные в квартале. Парадная дверь была открыта. Жители здесь обходились без любознательной консьержки, следящей за порядком.

Квартира Анны Плётцл была на пятом этаже, в конце коридора. Перед тем как постучать в дверь, Вертен про себя помолился, чтобы она оказалась дома. Ему очень не хотелось еще раз ехать в Оттакринг для подтверждения алиби Климта.

Пришлось постучать еще два раза, прежде чем дверь открыла улыбающаяся миниатюрная женщина. Впрочем, улыбку быстро сменило хмурое выражение. Она, видимо, ждала кого-то, но явно не их.

– Что вам угодно?

– Сударыня, – проговорил Гросс, стаскивая с головы котелок и слегка подталкивая Вертена, чтобы он сделал то же самое. – Мы явились с миссией от вашего доброго друга герра Климта.

– Вас послал Густль? – недоверчиво спросила она.

Анна была совсем не похожа на бесплотных неземных женщин, которых изображал на своих полотнах Климт. Вертен удивлялся, что мог найти в ней художник. Неказистая, плоскогрудая, над верхней губой темные волоски.

– Разумеется, мадам, он нас послал, – ответил Гросс, но эти слова только усилили ее подозрения.

Вертен извлек визитную карточку.

– Фрейлейн Плётцл, я адвокат герра Климта.

Анна взяла карточку. Рука у нее была огрубевшая, натруженная. Не исключено, что прежде она работала прачкой, подумал Вертен.

– Зачем ему понадобился адвокат?

– Может быть, вы позволите нам войти, и мы все объясним? – предложил Вертен.

– А что тут объяснять?

Появившийся сзади мальчик потянул ее за юбки. Она его отпихнула.

– Иди играй, Густль. Видишь, мама занята.

Анна снова посмотрела на визитную карточку и кивнула:

– Ну что ж, входите.

Далеко идти не пришлось. Почти сразу за порогом начиналась комната, которая, очевидно, служила гостиной, спальней и столовой одновременно. Над неприбранной двуспальной кроватью висело распятие. По кровати и полу были разбросаны детские кубики. В центре комнаты на заставленном грязной посудой овальном столе лежали листки с каракулями ребенка. Тут же валялась и нуждающаяся в стирке женская сорочка.

Вертен был смущен. Он не подозревал, что такая обстановка может быть частью жизни Климта.

– Что он натворил, что ему понадобился адвокат? – спросила Анна. Затем, взглянув на Гросса, добавила: – Даже два.

– Мы призваны ему помочь, – начал Гросс, но она его оборвала:

– Если у него неприятности, пусть разбирается сам. Мне и своих хватает.

Вертен вскочил.

– Никаких неприятностей нет, я вас заверяю. Мы пришли, только чтобы убедиться…

– Я знаю, что значит «убедиться». Не надо мне ничего разъяснять. Кое-что прочитала в книгах.

Она показала на книжный шкаф в углу комнаты.

– Интересно. – Гросс тут же двинулся к шкафу и начал перебирать книги.

– Собственно говоря, нам от вас нужно только одно, – продолжил Вертен. – Чтобы вы подтвердили, что герр Климт действительно был здесь прошлым вечером.

– Чего это ради я буду что-то подтверждать? За кого вы меня принимаете?

– За человека, близкого герру Климту.

– Что значит близкого? Ну приходит он иногда сюда меня рисовать. Но только лицо, учтите. Ничего неприличного.

– Конечно, конечно. А вчера?

Она нахмурилась.

– Оставьте, пожалуйста, меня в покое. Вчера, вчера… ничего я вам не скажу.

– Полно вам скромничать, фрейлейн Плётцль. – Потеряв терпение Вертен повысил голос. – Климту нужна ваша помощь.

– Выходит, у него неприятности. Тогда зачем вы мне солгали? – Она выхватила из рук Гросса книгу и показала на дверь. – Мне неприятности не нужны. Так что уходите.

– Фрейлейн Плётцль…

– Я фрау Плётцль. Господь дал вам глаза, почему вы ими не пользуетесь? Вот же мой сын.

– А где его отец? – спросил Гросс.

– Это не ваше дело. Убирайтесь, или я начну звать на помощь. Таким приличным господам, наверное, скандал ни к чему.

– Мама, – подал из угла голос мальчик, – когда придет дядя Густль? – Он был совершенно не похож на Климта. Слабенький, бледный.

– Убирайтесь! – крикнула Анна. – Немедленно!

Медлить они не стали.

– Ну, и какой итог? – спросил Вертен, когда они вышли на улицу.

– Я полагаю, она все подтвердит, если ее попросит сам Климт. Но на суде свидетельства женщины из низов будут мало что значить. – Он усмехнулся. – А гонора-то сколько. Прижила сына от любовника, который вряд ли при дневном свете осмелится произнести ее имя, и тем не менее озабочена чистотой своей репутации. Не желает помочь любовнику, попавшему в беду.

– Теперь я не сомневаюсь, что Климт действительно был у нее вчера вечером, – сказал Вертен. – Понятно, почему его такое алиби сильно смущает.

– Однако возвращаемся мы не с пустыми руками.

Гросс достал из кармана сложенный лист бумаги и протянул Вертену. Развернув его, тот увидел грубый карандашный набросок бородача, сильно похожего на Климта, но с рожками и раздвоенным хвостом. Подпись печатными буквами внизу гласила: КЛИМТ.

– Откуда это у вас? – спросил Вертен, протягивая листок обратно.

– Лежал в книге, которую я смотрел у любезной фрау Плётцль. Сомневаюсь, что она ее читала. Скорее всего книгу принес Густав Климт.

– Ну принес и принес. Что в этом такого? Климт читает. В конце концов, он художник, а не варвар.

– Полагаю, что нет. Хотя с другой стороны…

– Пожалуйста, Гросс, не надо. Что это за книга?

– «Гениальный человек».

– Чезаре Ломброзо? [13]13
  Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский тюремный врач-психиатр, родоначальник антропологического направления в криминологии и уголовном праве, основной мыслью которого стала идея о прирожденном преступнике. Главная заслуга в криминологии Ломброзо заключается в том, что он сместил акцент изучения с преступления как деяния на человека – преступника.


[Закрыть]

– Он самый, – сказал Гросс. – Один из моих предшественников в области криминалистики, хотя я не полностью разделяю положения его теории, что преступные наклонности передаются по наследству. В некоторых случаях – да. Но итальянец слишком сильно полагается на антропологию. Вот, например вы, Вертен, с вашими высокими скулами и довольно хищным носом неплохо подходите под его физиогномический тип преступника, но я еще никогда в жизни не встречал человека с меньшими преступными наклонностями, чем вы.

– Благодарю вас, Гросс.

– Довольно странное чтение для вашего приятеля-художника, как вы полагаете?

Вертен эту книгу не читал, но знал, о чем она. Ломброзо считает художественный гений своеобразной формой наследственной душевной болезни. Он приводит чертову дюжину образцов живописи, которую характеризует как «живопись душевнобольных».

– Может быть, Климт вычитал в этой книге что-то и о своем искусстве, – проговорил Гросс со слабой улыбкой. – Тут есть над чем подумать.

* * *

В центр Вены они вернулись уже к концу дня. Пересели на другой трамвай, который доставил их на площадь Карлсплац. Сегодня там, как и почти во все летние дни 1898 года, собралась толпа зевак вокруг строительной площадки. В заборе были любезно просверлены отверстия, причем на разной высоте, для людей разного роста. Но теперь, когда сооружение уже устремилось ввысь, они были не нужны. Здание в форме куба венчал гигантский бронзовый шар, увитый лавровыми листами. Однако многим этот шар казался больше похожим на кочан капусты. Прохожие останавливались и, покачивая головами, перебрасывались шутками.

– Надо же, что придумали эти сумасшедшие художники.

– Похоже на гробницу, – заявила крупная полногрудая матрона, поднеся к глазам лорнет.

Гросс наконец не выдержал:

– Вертен, объясните ради Бога, куда вы меня ведете?

– Скоро увидите, – отозвался адвокат, не замедляя шага. Теперь пришла его очередь разыгрывать таинственность, как это делал Гросс во время визита в морг.

Он показал свою карточку красноносому привратнику у парадных дверей и, обходя препятствия, двинулся в вестибюль строящегося здания. В воздухе висела пыль, стучали молотки, громко переговаривались рабочие. Гросс был вынужден прикрыть уши ладонями.

Вертен почти сразу отыскал глазами нужного человека, который в том же самом длинном расшитом халате раздавал указания плотникам и малярам. В данный момент Климт показывал одному из них, как получить на стене нужную фактуру белого.

Адвоката он увидел раньше, чем тот его окликнул.

– Вертен, наконец-то. Что вас задержало? – Художник крепко сжал своей мясистой лапой руку Вертена.

– Нам нужно… – начал Вертен, но его прервал толстый рабочий с листом светокопии. Климту пришлось отойти с ним в сторону.

Гросс воспользовался этим, чтобы тронуть Вертена за рукав.

– Кто этот мусульманин? – Он насмешливо кивнул в сторону Климта, намекая на халат.

– Так это он и есть. Наш клиент.

– Чего же вы не предупредили?

– Хотел, но потом передумал. Решил, что так будет забавнее.

Климт наконец избавился от рабочего и подошел к ним, смущенно пожимая плечами.

– Позвольте мне представить вам моего коллегу, доктора Ганса Гросса, который любезно согласился помочь, – сказал Вертен.

Художник удивленно вскинул брови:

– Тот самый Ганс Гросс? Криминалист?

– Тот самый, – ответил Гросс, лучезарно улыбаясь.

– Как славно. – Климт неожиданно обнял криминалиста.

Тот застыл, прижав руки к бокам, недовольно глядя через плечо Климта на Вертена.

– У нас возникли трудности с вашей приятельницей из Оттакринга, – сказал адвокат, предварительно оглядевшись.

Однако Климт, видимо, полагал, что скрывать ему нечего, и громко спросил:

– Она сказала, что я не был у нее вчера ночью?

– Ваша приятельница вообще отказалась разговаривать. Как только узнала, что я ваш адвокат.

Климт положил свою медвежью лапу на плечо Вертена.

– Анна передумает. У нее была нелегкая жизнь. Она не привыкла доверять людям.

– Думаю, ей это не помешает, герр Климт, – произнес Гросс, вступая в разговор. – А тем временем мы могли бы проверить ваше алиби в те дни, когда были совершены другие убийства.

Климт посмотрел на Вертена.

– Это необходимо, – сказал адвокат. – Пожалуйста, сосредоточьтесь на числах, которые я вам назвал: пятнадцатое и тридцатое июня, пятнадцатое июля и второе августа.

Первые три убийства всколыхнули всю Вену, и многие горожане превратились в детективов. Дело в том, что убийства совершались через равные промежутки времени. Утром пятнадцатого июня было обнаружено тело Марии Мюллер, прачки. Затем, немногим больше чем через две недели, тридцатого июня, был убит Феликс Бруннер, слесарь-водопроводчик. Когда пятнадцатого июля случилось третье убийство, все решили, что замысел преступника ясен. Новое злодеяние он совершил спустя пятнадцать дней, и жертвой пала опять женщина из низов, швея Хильда Динер, мать четверых детей. Она вывела поздно вечером на прогулку собаку и не вернулась домой. Ее тело обнаружили в Пратере, как и остальных. Собаку так и не нашли. Таким образом, убийства происходили каждые пятнадцать дней, все жертвы были из простых людей. И соблюдалась последовательность – сначала женщина, потом мужчина, затем снова женщина.

Бульварная пресса призывала население выслеживать убийцу. Нетрудно было догадаться, что следующее преступление должно совершиться тридцатого июля и мужчинам следует быть настороже.

Однако ночь тридцатого июля прошла без особых происшествий. Трое крепких мужчин вызвались бродить по Пратеру, изображая наживку для убийцы. Каждый был при оружии. У одного тяжелая дубинка, у другого кастет, у третьего трость со спрятанным внутри стилетом. При приближении незнакомца все трое среагировали одинаково. В результате школьный учитель из Сан-Плётена, который приехал в Вену на каникулы и заблудился по дороге в свой пансион, получил сотрясение мозга, мелкий воришка-карманник, работавший на улицах рядом с парком аттракционов, отделался сломанной рукой, а полицейскому, одетому в партикулярное платье, досталась резаная рана.

На следующее утро горожане с облегчением вздохнули, полагая, что убийства закончились. Однако спустя три дня преступник снова объявился. На этот раз жертвой стал мужчина, но не из рабочих. Александр фон Флигель был богатый промышленник-парфюмер. Его фабрики в Вене, Линце и Граце среди прочего выпускали модный женский крем для лица. Он засиделся допоздна с приятелями в ресторане и немного перепил. Поэтому домой в карете не поехал, а сказал, что хочет пройтись, протрезвиться. Приятели видели, как он неторопливо двинулся по улице, покуривая сигару. Его тело нашли утром второго августа в Пратере.

Климт тщетно пытался вспомнить, где находился в эти дни. Наконец махнул рукой.

– Нужно спросить Эмилию. Может быть, она в какой-то из дней получала от меня открытку.

Гросс и Вертен переглянулись.

– Мы привыкли переписываться независимо оттого, встречаемся или нет, – пояснил художник. – Открытки красивые. Из нашей мастерской.

– Я уверен, что они красивые, герр Климт, – сказал Гросс. – Но понимаете ли вы важность подтверждения вашего алиби?

– Да. Герр Вертен уже объяснил мне, что если удастся доказать мою непричастность к другим убийствам, то, значит, я не убивал и Лизель. Потому что все эти несчастные убиты одинаковым способом.

– Совершенно верно, – согласился Гросс.

– Думаю, активная защита для меня предпочтительнее.

– Кажется, герр Климт, вы знакомы с юриспруденцией. Знаете меня? А я не настолько глуп, чтобы надеяться на широкую известность.

– Я много читаю, – ответил Климт, чуть улыбнувшись.

– В том числе и Ломброзо.

Улыбка с лица Климта исчезла.

– Откуда вы знаете?

Гросс протянул ему набросок.

– Нашел в доме… вашей приятельницы, в книге «Гениальный человек».

Климт посмотрел на набросок, усмехнулся, затем смял его в шарик и бросил в кучу мусора.

– Вы считаете себя гениальным, герр Климт? – спросил Гросс.

– Признаюсь, иногда считаю. Но бывают времена, когда я ощущаю себя шарлатаном. Вам знакомо подобное чувство, доктор Гросс?

В ответ Гросс лишь загадочно улыбнулся.

Выйдя на улицу, Гросс покачал головой:

– Странный человек, не правда ли? Воображает себя гением, не считающимся с мнением общества, мечется по залу в несуразном восточном халате и в то же время заботится о чести своей жалкой возлюбленной. Как он стал вашим клиентом?

– Должен признаться, случайно, – ответил Вертен. – В молодости Климт имел обыкновение искать вдохновения в Триесте.

– Неужели ездил в Италию?

– Нет, гораздо ближе. В Вене есть такая улица, Триестер-штрассе. Все называют ее Триест. Там собирались ломовые извозчики. Так вот, когда Климта покидало вдохновение, он отправлялся на Триестер-штрассе и затевал драку с первым попавшимся возницей, который обижал своих лошадей. Утверждал, что потасовка высвобождает его жизненную энергию.

– И однажды его арестовали? – спросил Гросс.

Вертен кивнул:

– Да. За членовредительство. Сломал извозчику руку. Но я доказал, что это была самозащита. Противник бросился на него с ножом.

– Человек такой силы, наверное, легко сломает другому шею, – пробормотал Гросс. – Она треснет как грецкий орех.

Глава четвертая

Утром Вертен имел обыкновение записывать в дневник события вчерашнего дня. Сегодня его никто не потревожил, и он спокойно позавтракал кофе с рогаликом, а затем минут сорок спокойно поработал, получая от этого больше удовольствия, чем от своих литературных упражнений.

В дверь постучала фрау Блачки.

– Доктор Вертен, к вам пришли.

Он глянул на часы. Рано, даже для Гросса.

– Женщина, – добавила она с неодобрением. Если бы одобряла, то назвала бы посетительницу «дама».

Вертен понятия не имел, кто это мог быть.

– Проводите ее сюда, фрау Блачки.

Вошедшая через несколько секунд женщина вся светилась молодостью и красотой. Грациозная, с нежной, почти прозрачной, кожей, белой как алебастр. Уложенные в модную прическу волосы прикрывала сиреневая косынка.

Вертен сразу узнал ее по картинам Климта.

– Фрейлейн Флёге?

– Густава арестовали! – выпалила она вместо приветствия. – Пришли к нему в квартиру и забрали как обычного уголовника в присутствии матери и сестер. Я пришла к вам за помощью, адвокат Вертен.

Он встал, придвинул ей кресло:

– Прошу вас, садитесь. Думаю, мне удастся его вызволить. Но тут есть одна трудность.

– Вы имеете в виду его нежелание сослаться на алиби у фрейлейн Плётцль?

Вертену не удалось скрыть удивления.

Она улыбнулась:

– Да полно вам, герр адвокат. Любовные похождения Густава уже давно стали секретом Полишинеля.

– Но он это делает ради вас. Не хочет, чтобы вы страдали. – Вертен почувствовал облегчение, что можно говорить открыто.

– Густль прекрасно знает, что я знаю.

– Тогда в чем же дело, фрейлейн Флёге? Герра Климта обвиняют в убийстве. Его жизнь может зависеть от алиби.

– Но вы забыли о его матери, герр Вертен. Густль весьма далек от совершенства, хотя этого не осознает. По мне, так пусть делает что хочет, но мать… Неужели в полиции действительно верят, что он маньяк-убийца? Вряд ли. Поэтому мы решили отказаться от алиби.

– Мы?

– Да, мы. Это решение Густава. И я пришла просить, чтобы вы не пытались его отговаривать. Понимаете, его мать слабая женщина. С больным сердцем. Если начнется эта кутерьма с алиби и выплывет на свет фрейлейн Плётцль и ее сын… их сын, это непременно станет известно матери Густава. И… она может не выдержать. Вы меня поняли, адвокат Вертен?

– Глупцы, – произнес Гросс, усаживаясь в кресло напротив инспектора Майндля в его кабинете. – Вздумали подыгрывать прессе. У них что, есть против него какие-то улики?

– Думаю, нет, – ответил Майндль.

В последний раз, когда Вертен видел инспектора, тот показался ему выше ростом. Инспектор сидел за массивным столом вишневого дерева, примостившись в огромном кресле. Сзади на стене висел положенный в государственных учреждениях фотографический портрет императора. Бакенбарды, обычный сердитый взгляд. Рядом висел портрет меньшего размера, зато написанный маслом. Изображенный на нем представительный вельможа с копной седых волос и орденом на груди был узнаваем почти как сам император. Это был князь Грюненталь, «серый кардинал» при Франце Иосифе. Наличие портрета объясняло Вертену причину стремительного возвышения Майндля в Вене. Ему покровительствовал князь.

– Я потому и рад вашему визиту, что тут не исключена ошибка. – Майндль улыбнулся Гроссу. Вертена он не замечал.

Сегодня он на нашей стороне, подумал адвокат. Кто знает, что будет завтра?

Инспектор Майндль был розовощек, чисто выбрит и носил пенсне в черепаховой оправе с пружинным зажимом, недавно вошедшую в моду новинку.

– Я советовал не спешить с арестом. Но, как вам известно, доктор Гросс, в уголовной полиции не хватает людей, и она постоянно под прицелом прессы. Горожане требуют результатов. А ваш герр Климт внешне очень подходит на роль подозреваемого. Дурно воспитан, ведет богемный образ жизни, подстрекает художников вступать в его объединение. И вообще, мне кажется, все художники в той или иной степени неблагонадежны.

– Выходит, его преследуют за то, что он художник? – спросил Вертен. – Но это абсурд. Тем более что улик против него нет.

– Кое-какие есть, – ответил Майндль, по-прежнему глядя на Гросса. – Например, в его студии найдена подстилка с пятнами крови.

– Это еще не указывает на преступление, – заметил Гросс. – К тому же надо доказать, что это кровь человеческая.

– Климт заявил, что это кровь кота, – добавил Вертен. – Его кот накануне исчез, а потом явился сильно ободранный.

Майндль поджал губы.

– Тогда почему подстилку спрятали?

– Никто ее не прятал, – возразил Вертен, добившийся наконец полного внимания инспектора. – Она находилась в сумке с ветошью, которую Климт использует для вытирания кистей. И вы не думаете, что он уничтожил бы эту подстилку, если бы на ней действительно была кровь несчастной фрейлейн Ландтауэр?

– Совершенно верно, – согласился Гросс. – Скажу больше – наличие подстилки с пятнами крови как раз указывает на невиновность этого человека. Ему нечего скрывать.

– А может быть, он решил оставить подстилку как сувенир, напоминание о случившемся? – в свою очередь, возразил инспектор, улыбаясь тонкими, как у ящерицы, губами.

– Майндль, я полагаю, вы знакомы с моими работами о крови? – спросил Гросс. – Среди прочего там показано отличие венозной и артериальной. Они разбрызгиваются по-разному. Если бы Климт в своей студии вскрыл артерию девушки, даже мертвой, там остались бы отчетливые следы разбрызгивания. Большая часть находящейся в теле крови, а это пять литров, выплеснулась бы на стены и пол студии. Представляете, сколько времени нужно, чтобы все привести в порядок? Однако ваши люди не обнаружили никаких других следов крови, кроме как на подстилке.

Майндль кивнул.

– Я не говорю, что согласен с действиями уголовной полиции. Просто есть вопросы, которые требуют ответов.

– Мы можем представить труп животного, – сказал Вертен. Перед встречей с Майндлем он коротко переговорил с Климтом в его камере в окружной тюрьме. – Климт утверждает, что похоронил кота в саду, под абрикосовым деревом рядом со студией.

– Это ничего не доказывает! – резко бросил Майндль. – Мало ли на какие уловки пускается преступник.

– Но вы же сказали, что были против его ареста, – удивился Вертен.

– Я действительно против, пока не появятся еще улики. Тем более что художник был хорошо знаком с убитой и не может подтвердить свое алиби. Это довольно редкий случай.

– У него есть алиби, но он не желает на него ссылаться, – сказал Вертен.

– Это не имеет значения, – буркнул Майндль.

– Вы исходите из того, что у фрейлейн Ландтауэр, кроме герра Климта, никаких знакомых не было? – вмешался в разговор Гросс. – А с девушкой, которая делила с ней квартиру, беседовали?

– Разве девушка могла совершить подобное убийство? – проворчал Майндль. – Тут требовалась недюжинная физическая сила.

Гросс поморщился и качнул головой, разочарованный замечанием бывшего коллеги.

– В день, когда произошло убийство, – сказал Вертен, – Климт получил от фрейлейн Ландтауэр записку, в которой она извинялась, что не может вечером прийти на сеанс позирования. Что вынуждена остаться дома и ухаживать за заболевшей подругой. Климт убедился, что это обман, потому что записку принесла именно та самая подруга. Так что, возможно, фрейлейн Ландтауэр в этот вечер встречалась еще с каким-то мужчиной.

– Следователи побывали на квартире убитой, но не нашли там ничего предосудительного. – Майндль со вздохом снял пенсне и потер переносицу. – Вы должны меня понять. Я не веду это дело, но мне не безразлична репутация венской полиции. Я связался с вами сегодня утром, доктор Гросс, поскольку знал о вашем интересе к этому делу. – Затем он скупо кивнул в сторону Вертена. – И о вашем тоже, адвокат. Я решил поделиться с вами результатами расследования, чтобы предварить возможные недоразумения. Разумеется, наше сотрудничество должно быть основано на самом полном доверии.

– Разумеется, Майндль, – ответил Гросс.

Этот карьерист решил на всякий случай подстраховаться, подумал Вертен. Климт всего лишь художник, но у него есть весьма влиятельные друзья. Очень многие дамы из высшего света Вены готовы позировать ему даже обнаженными. Эти дамы уговорят своих мужей на что угодно. Видимо, благодаря этому Климт уверенно победил на конкурсе и получил серьезные заказы от города, в том числе и на вызвавшую большие споры роспись потолка в вестибюле главного здания Венского университета. Люди в уголовной полиции определенно не понимали, кого упрятали за решетку и какой это может вызвать скандал.

А вот Майндль прекрасно знал, что за человек сидит у них в камере. И если в связи с этим арестом потом полетят головы, свою он сохранит, – поэтому он и привлек к расследованию Гросса. Если криминалисту удастся раскрыть дело, доказав невиновность Климта, инспектор припишет заслугу себе. А если окажется, что Климт действительно преступник, то он ничем не рискует, поскольку взял обещание с Гросса и Вертена хранить тайну. В любом случае Майндль будет в выигрыше. Неудивительно, что этот человек так высоко поднялся по служебной лестнице, подумал Вертен. Точно знает, как маневрировать. Князь Грюненталь не зря сделал его своим протеже. Такой талант не мог пройти незамеченным.

– В этом деле есть кое-что, о чем мы еще не говорили, – сказал Гросс.

– И что это? – спросил Майндль.

– Сцеженная кровь и отрезанные носы, – напомнил Гросс.

Майндль водрузил на нос пенсне.

– Да. Один из наших следователей занимается этим вопросом. Ищет нити, связывающие убийства в Пратере с еврейскими фанатиками.

Вертен застыл в кресле, чувствуя как приливает к лицу кровь.

– Однако пока ничего существенного не найдено. – Майндль заглянул в лежащие на столе бумаги и добавил: – Но есть кое-что, возможно, имеющее отношение к делу. Двое из убитых выполняли какую-то работу для венского доктора-невропатолога еврейского происхождения.

Он передал лист бумаги Гроссу, тот передал его Вертену. На листе были написаны фамилия и адрес: доктор Зигмунд Фрейд, Берг-гассе, [14]14
  Гассе – в переводе с немецкого переулок или улица, обычно небольшая.


[Закрыть]19.

Из управления полиции они сразу направились в Третий район Вены, где Лизель Ландтауэр снимала комнату у некоей фрау Илошня, на Ухатиус-гассе, рядом с трамвайной остановкой. Улица была названа в честь изобретателя-самоучки, артиллерийского капитана барона Фрайхера Франца фон Ухатиуса, который когда-то командовал Венским арсеналом. Среди его изобретений значился и проект примитивного устройства для показа движущихся изображений. Аналогичный аппарат американца Эдисона появился только через пятьдесят лет. Ухатиус снискал воинскую славу и получил генеральское звание за изобретение метода упрочнения бронзовых стволов полевых артиллерийских орудий с помощью наклепа внутренних стальных слоев, что оказалось эффективным в производстве. Однако когда одно из изготовленных по такой технологии орудий взорвалось во время демонстрации перед императором, Ухатиус уехал в Вену, где покончил с собой.

Вертен подробно изучал историю этого города, ставшего для него родным, и теперь боролся с искушением поделиться своими знаниями с Гроссом. Он понимал, что сейчас не время.

Они вошли в подъезд. Консьержка, занятая мытьем полов в холле, отправила их на третий этаж. Гросс страдал клаустрофобией и потому, отказавшись воспользоваться лифтом, тяжело пыхтя, двинулся вверх по лестнице.

Инспектор Майндль снабдил его официальным разрешением управления полиции произвести досмотр жилища Лизель.

– Эта трагедия так потрясла ее подругу, Хельгу, что она сразу уехала к родителям в Нижнюю Австрию, – объяснила хозяйка. – Вместе с вещами. В остальном комната такая же точно, какую бедная Лизель покинула накануне своей…

Фрау Илошня всхлипнула.

– Да, да, понимаю. – Гросс погладил ее руку.

– В газетах о Лизель пишут черт знает что, а она была добрая девушка.

Бульварные газеты уже вовсю муссировали арест Климта. Послеполуденные выпуски вышли с заголовками, вроде: «Ссора любовников закончилась смертоубийством» или «Красавица и чудовище». Газета, поместившая этот заголовок рядом с фотографией Климта (они постарались выбрать такую, где у него был демонический вид), напечатала репродукцию его картины «Голая правда», для которой позировала Лизель. Художник газеты приодел ее, чтобы не оскорблять нравственность добрых венских бюргеров обнаженным женским телом.

– Мы не сомневаемся, что она была добродетельной, – заверил ее Вертен.

– Пусть этот человек получит по заслугам.

Фрау Илошня имела в виду Климта, которого многие уже считали преступником. Она провела их в небольшую комнату в задней части квартиры, полутемную сейчас, во второй половине дня. В окно был виден двор с зеленым каштаном. В комнате стояли две односпальные кровати с железными спинками, на стене распятие. Напротив кроватей два гардероба. Дверца одного, ближнего ко входу, была полуоткрыта. Гросс заглянул и обнаружил, что шкаф пустой.

– Это гардероб Хельги, – пояснила фрау Илошня. – Думаю, она не вернется.

Гросс занялся вторым гардеробом, в котором уже копались полицейские и ничего не нашли. Вертен тем временем отвлекал внимание фрау.

– Мы будем вам благодарны за все, что вы расскажете о Лизель. У нее было много друзей?

Фрау Илошня отрицательно мотнула головой, да так резко, что из пучка выбилась прядь седых волос.

– Только Хельга. Они обе работали на ковровой фабрике.

Вертен с Гроссом переглянулись. Лизель ушла с фабрики вскоре после приезда в Вену. И последние полгода работала натурщицей у разных художников, главным образом у Климта. Видимо, из квартирной хозяйки много вытянуть не удастся. Она мало что знала о постоялице.