Текст книги "Отомщенный любовник"

Автор книги: Дж. Уорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц)

Глава 3

– Отец, вы готовы выпить сок?

Не получив ответа, Элена, урожденная дочь Айлана, замерла в процессе застегивания униформы.

– Отец?

С другого конца коридора, сквозь приятную мелодию Шопена, она услышала тихий стук тапочек по голым половицам и мягкий поток слов, напоминавший шорох колоды тасуемых карт.

Это хорошо. Он встал самостоятельно.

Элена зачесала волосы назад, скрутила их и закрепила пучок белой резинкой. В середине смены она поправит прическу. Хэйверс, терапевт расы, требовал, чтобы его медсестры были собранными, накрахмаленными и хорошо организованными, как и все в его клинике.

Стандарты, как говорил он, это наше всё.

На выходе из своей спальни она подхватила черную сумку на длинном ремне, купленную в Таргете[10]. Девятнадцать долларов. Задаром. В ней лежали мини-юбка и дешевый джемпер-поло, в которые Элена собиралась переодеться за два часа до рассвета.

Свидание. Она на самом деле пойдет на свидание.

Дорога в кухню, вверх по лестнице, включала всего один лестничный пролет, и, выбравшись из подвала, Элена первым делом подошла к старомодному Frigidaire[11]. Внутри стояли восемнадцать бутылочек Ocean Spray CranRaspberry[12], в три ряда по шесть штук в каждом. Она взяла одну бутылку с первого ряда, потом аккуратно переставила остальные так, чтобы те выстроились в стройную линию.

Лекарства хранились за пыльной стопкой поваренных книг. Она взяла одну таблетку трифтазина[13] и две локсапина[14], и бросила их в белую кружку. Ложка из нержавеющей стали, которой она растирала таблетки в порошок, была изогнута под небольшим углом, как и все остальные приборы в этом доме.

Она размельчала таблетки уже почти два года.

Мелкий белый порошок растворился в CranRans, Элена помешала сок, и, чтобы окончательно перебить вкус лекарств,  бросила в кружку два кусочка льда. Чем холоднее, тем лучше.

– Отец, сок готов.

 Элена поставила кружку на столик, аккурат на белый выцветший круг, куда всегда ее ставила.

Шесть шкафчиков напротив нее были в таком же порядке и так же практически пусты, как и холодильник. Из одного Элена достала коробку Wheaties[15], из другого чашку. Насыпав себе немного хлопьев, она взяла коробку с молоком и, использовав ее по назначению, положила туда, откуда достала: рядом с двумя другими, этикетками Hood[16] наружу.

Она  посмотрела на свои часы и перешла на Древний язык:

– Отец? Я должна уйти.

Солнце уже зашло, следовательно, ее смена, которая начиналась через пятнадцать минут после наступления темноты, вот-вот стартует.

Она посмотрела в окно над кухонной раковиной, хотя было трудно сказать, насколько снаружи темно. Стекла были покрыты листами алюминиевой фольги, наложенной друг на друга, и приклеенной к молдингам клейкой лентой.

Даже если бы они с отцом не были вампирами и спокойно переносили солнечный свет, эти жалюзи Reynolds Wrap[17] все равно укрывали бы каждое окно в их арендованном домике… они, словно веки, закрывали остальную часть мира, ограждали их маленькое убогое пристанище, защищали и изолировали… от угроз, которые мог ощущать лишь ее отец.

Закончив Завтрак для Чемпионов[18], Элена вымыла и вытерла чашку бумажными салфетками, потому что губки и кухонные полотенца было запрещено использовать, и положила миску с ложкой на место.

– Отец мой?

Она прислонилась бедром к обитой поверхности Формайка[19] и ждала, стараясь не разглядывать выцветшие обои или вытоптанный линолеум.

Дом был немногим больше грязного гаража, но это все, что Элена могла себе позволить. Приемы у доктора, лекарства и приходящая на дом медсестра, съедали львиную долю ее оклада, на жизнь оставалось совсем мало, а она давным-давно истратила то немногое, что осталось от семейных накоплений, серебра, антиквариата и ювелирных изделий.

Они чудом держались на плаву.

Но когда ее отец появился в дверном проеме подвала, она улыбнулась. Седые волосы, окружающие его голову ореолом пуха, делали его похожим на Бетховена, а очень наблюдательный, немного маниакальный взгляд придавал ему вид безумного гения. Казалось, сейчас он чувствовал себя лучше, чего давно не случалось. Начать с того, что его застиранная атласная накидка и шелковая пижама были правильно одеты, не наизнанку, верх и низ сочетались, и сверху он повязал пояс. Более того, он был чист, недавно искупался и пах лавровым лосьоном после бритья.

Это было так противоречиво: он нуждался в том, чтобы вокруг все содержалось в чистоте и в идеальном порядке, но личная гигиена и одежда совсем его не тревожили. Хотя, возможно, это имело смысл. Запутавшись в мыслях, он слишком часто отвлекался на галлюцинации, чтобы заниматься собой.

Но лекарства помогали, и это стало очевидно, потому как, встретившись с ней взглядом, он на самом деле увидел ее.

– Дочь моя, – сказал он на старом языке, – как твое здравие этой ночью?

Она ответила на предпочитаемом им родном языке:

– Хорошо, отец мой. А ваше?

Он поклонился с грацией аристократа, которым являлся по крови и общественному положению.

– Как всегда, я очарован вашим приветствием. Ох, да, доджен оставила мой сок. Как мило с ее стороны.

Взмахнув одеждами, ее отец сел и взял керамическую кружку, держа ее словно прекрасный английский фарфор.

– Куда держишь путь?

– На работу. Я собираюсь на работу.

Сделав глоток, ее отец нахмурился.

– Тебе прекрасно известно, что я не одобряю твою деятельность за пределами дома. Леди твоего круга не должны торговать своим временем, как таковым. 

– Я знаю, отец мой. Но это доставляет мне радость.

Его лицо смягчилось.

– Ну, это другое дело. Увы, я не в силах понять современное поколение. Твоя мать управляла домом, садами и слугами, и этого было достаточно, чтобы обеспечить ей ночную активность.

Элена опустила взгляд, думая о том, что ее мать разрыдалась бы, узнав, где они оказались.

– Я знаю.

– Поступай, как пожелаешь, я буду вечно любить тебя, не смотря ни на что.

Она улыбнулась словам, которые слышала всю свою жизнь. И на этой ноте…

– Отец?

Он опустил кружку.

– Да?

– Я немного задержусь по возвращении домой этим вечером…

– Действительно? Почему?

– Я собираюсь выпить чашку кофе с мужчиной…

– Что это значит?

Перемена в его голосе заставила ее поднять голову и осмотреться, чтобы увидеть, в чем… о, нет…

– Ничего, отец, воистину, там ничего нет.

Она быстро подошла к ложке, которой размельчала таблетки, и, схватив ее, бросилась к раковине, словно обожглась и нуждалась в холодной воде.

Голос ее отца задрожал.

– Что… что это здесь делало? Я…

Элена быстро вытерла ложку и бросила ее в ящик.

– Смотри. Все ушло. Видишь? – Она  указала туда, где лежал столовый прибор. – Кухонный стол чист. Там ничего нет.

– Она была там… я видел ее. Металлические предметы запрещено оставлять на виду… Это небезопасно… Кто оставил… Кто оставил ее… Кто оставил ложку?

– Горничная оставила.

– Горничная! Снова! Ее нужно уволить. Я сказал ей – ничего металлического, ничего металлического, ничего из металла, ничего из металла – они-следят-и-накажут-техктоослушаетсяониближечеммыдумаеми…

Когда у отца только начались приступы, Элена подходила к нему, когда он злился, решив, что ему сможет помочь обычное похлопывание по плечу или успокаивающая рука в ладони. Теперь она была осмотрительней. Чем меньше сенсорной информации поступит в его мозг, тем быстрее накатившая истерика пойдет на спад: совет его медсестры. Элена должна привлечь его внимание к реальности, а потом не двигаться и не говорить.

Но так тяжко наблюдать за его страданиями и быть не в состоянии помочь. Особенно, если приступ возникал по ее вине.

Отец качал головой влево и вправо, от тряски его волосы встали дыбом, руки дрожали, и CranRas выплеснулся из кружки  на испещренную венами руку, рукав одежды и на поверхность Формайка. С его дрожащих губ срывались стаккато слов, его внутренняя пластинка проигрывалась на высокой скорости, безумие руководило горлом и вспыхивало на щеках.

Элена молилась, чтобы припадок оказался несерьезным. Его приступы варьировались по силе и продолжительности, и лекарства помогали снизить оба показателя. Но, порой болезнь брала верх над химическими веществами.

Когда слова отца стали слишком беспорядочными для ее понимания, и он выронил кружку на пол, Элене оставалось лишь ждать и молиться Деве-Летописеце, чтобы припадок поскорее закончился. Заставляя свои ноги не отрываться от истоптанного линолеума, она закрыла глаза и обхватила себя руками.

Если бы она только не забыла убрать ложку. Если бы она не…

Когда стул ее отца, заскрипев, рухнул на пол, она поняла, что опоздает на работу. Снова.

***

Люди – на самом деле крупный рогатый скот, подумала Хекс, окинув взглядом головы и плечи посетителей, толпившихся возле бара ЗироСам, пользовавшегося большой популярностью.

Словно какой-то фермер наполнил корыта зерном и молоком, и дойные коровы бились за место для своего рыла.

Бычьи качества Хомо Сапиенса – это нетак уж и плохо. Стадным разумом легко управлять с позиции обеспечения безопасности, и в некотором смысле, их можно доить как коров: эта давка вокруг алкоголя сопровождалась опустошением кошельков, и денежный поток шел в одном направлении – в кассу.

Продажа спиртного радовала. Но наркотики и секс были более рентабельны.

Хекс медленно обогнула внешний край бара, купаясь в горячих взглядах гетеросексуальных мужчин и жестких, гомосексуальных женщин. Блин, она не понимала этого. Никогда не понимала. Женщина, носившая простую белую майку и кожаные штаны, и которая стригла волосы коротко, как пехотинец, привлекала столько же внимания, сколько и полуголые проститутки в VIP-зоне.

С другой стороны, грубый секс в наши дни имел популярность, и добровольцев для аутоэротического удушья и порки, а также тройничков с наручниками, – как крыс в канализационной системе Колдвелла: ночью они выползали изо всех дыр. Что выливалось в треть ежемесячной прибыли клуба.

Спасибо люди добрые.

В отличие от профессионалок, она никогда не брала денег за секс. Вообще редко  занималась сексом. Исключением стал Бутч О'Нил, тот коп. Ну, коп, а также…

Хекс подошла к бархатной веревке VIP-зоны и заглянула в элитную часть клуба.

Дерьмо. Он здесь.

Только этого ей сегодня не хватало.

Любимая услада для ее либидо сидела за дальним концом столика Братства, приятели расположились по обеим сторонам от него, преграждая тем самым путь трем девушкам, пристроившимся на диване. Черт, он казался таким большим, разодетый в футболку Affliction[20] и черную кожаную куртку – отчасти байкерскую, отчасти – мажорную.

Под ней было спрятано оружие. Пушки. Ножи.

Как же все изменилось. Когда он появился здесь впервые, то был размером с барный стул, ему едва хватало мускул, чтобы отжать на скамье палочку для коктейля. Но сейчас все было иначе.

Когда она кивнула своему вышибале и преодолела три ступеньки, Джон Мэтью оторвал взгляд от Короны. Несмотря на тусклое освещение, его темно-синие глаза вспыхнули как сапфиры, когда он взглянул на ее.

Блин, ей хотелось их выколоть. Сукин сын совсем недавно прошел переход. Король был его уордом[21]. Парень жил с Братством. И он не мог говорить, черт возьми.

Господи. И она еще считала Мёрдера плохой идеей? Вы думали, она выучила урок, преподнесенный тем Братом больше двух десятилетий назад,? Ну уж неееет…

Проблема заключалась в том, что когда она смотрела на парня, то видела его обнаженным, раскинувшимся на кровати, он обхватывает рукой свой крепкий член, ладонью скользит вверх-вниз по стволу… и кончает на свой накачанный пресс, беззвучно простонав ее имя.

Ирония заключалась в том, что она видела отнюдь не фантазию. Этот кулак на самом деле сжимался вокруг плоти. Не один раз. Откуда она узнала об этом? Потому что она, как последняя дура, прочла его мысли и получила готовую Memorex[22]-версию  «Хорош, как в реале».

Чувствуя отвращение к себе, Хекс глубже продвинулась в VIP-зону, и, стараясь держаться от него подальше, проверила дежурного менеджера профессионалок. Мария-Тереза была шикарной брюнеткой с роскошными ногами. Она приносила хороший доход и строго относилась к работе, именно такая УС[23] нужна в деле: с ней никогда не возникало проблем, она всегда приходила вовремя и никогда не переносила свои личные проблемы на работу. Просто хорошая женщина на ужасной работе, и она сшибала здесь бабки по чертовски серьезной причине.

– Как идут дела? – спросила Хекс. – Что-нибудь требуется от меня или моих парней?

Мария-Тереза окинула взглядом работающих девочек, на ее высокие скулы падал приглушенный свет, делая ее не просто сексуально привлекательной, а невероятно красивой.

– Сейчас все хорошо. На данный момент две девочки в приватных ванных. Дела идут как обычно, за исключением того, что одной из наших нет на месте.

Хекс нахмурила брови.

– Опять Крисси?

 Мария-Тереза кивнула головой, украшенной длинными черными изумительными локонами.

– Что-то нужно сделать с этим джентльменом, который зовется ее мужчиной.

– Кое-что предприняли, но этого хватило ненадолго. И если он джентльмен, то я – гребаная Эстэ Лаудер[24], – Хекс сжала кулаки, – Этот сукин сын…

– Босс?

Хекс оглянулась через плечо. Ее взгляд, минуя огромного вышибалу, который пытался привлечь ее внимание, в  очередной раз упал на Джона Мэтью. Он по-прежнему смотрел на нее.

– Босс?

Хекс сосредоточилась.

– Что?

– Вас хочет видеть полицейский.

Она не отвела взгляда от вышибалы.

– Мария-Тереза, передай девочкам, чтобы отдохнули до десяти.

– Сейчас займусь этим.

Управляющая Стерва двигалась быстро, но казалось, что она просто прогуливается  на своих шпильках, по очереди подходя к каждой девочке и хлопая по левому плечу, потом она постучалась в каждую дверь приватных ванных комнат, что протянулись до самого конца темного коридора.

Когда проститутки расчистили место, Хекс сказала:

– Кто и по какой причине?

– Детектив по расследованию убийств. – Вышибала передал ей визитку. – Хосе де ла Круз, так он представился.

Хекс взяла визитку, точно зная, зачем парень пришел сюда. И почему отсутствовала Крисси.

– Проводите его в мой офис. Я подойду через пару минут.

– Хорошо.

Хекс поднесла наручные часы к губам.

– Трез? айЭм? У нас легавые в доме. Прикажите букмекерам передохнуть, а Ралли – свернуть лавочку.

Когда в гарнитуре раздалось подтверждение, Хекс быстро перепроверила, что все девочки покинули этаж, и только потом направилась обратно, к открытой части клуба.

Покидая VIP-зону, она чувствовала на себе взгляд Джона Мэтью, и старалась не думать о том, что произошло две ночи назад, когда она вернулась домой… и что она, скорее всего, собиралась повторить, когда сегодняшняя смена подойдет к концу.

Гребаный Джон Мэтью. С тех пор, как она влезла в его мозг и увидела, что он делал, думая о ней… она делала то же самое.

Гребаный. Джон. Мэтью.

Будто ей нужно это дерьмо?

Сейчас, пробираясь сквозь людское стадо, она вела себя грубо, не заботясь о том, что сильно толкнула локтями несколько танцующих людей. Она почти надеялась, что те возразят, и тем самым дадут ей повод вышвырнуть их задницы на улицу.

Ее офис располагался в самом конце промежуточного этажа, максимально далеко от секса-за-деньги в ванных, а также избиения людей и торговли наркотиками в кабинете Ривенджа. Будучи главой безопасности, именно она общалась с полицией, и не было оснований подпускать синие униформы к основному действу ближе, чем того требовали обстоятельства.

Чистка людских мозгов – удобное средство, но у него были свои последствия.

Дверь была открыта, и Хекс оценила детектива со спины. Не слишком высок, но плотно сложен, что она одобрила. Его спортивная куртка была марки Men’s Wearhouse[25], обувь – от Florsheim[26]. Из-под рукава выглядывали часы Seiko[27].

Когда он повернулся, чтобы взглянуть на нее, его темно-карие глаза были по-ШерлокХолмовски умными. Он мог немного зарабатывать, но был далеко не глуп.

– Детектив, – сказала она, закрыв дверь и пройдя мимо него, чтобы сесть за свой стол.

Ее офис был почти пустым. Ни фотографий. Ни цветов. Не было даже телефона или компьютера. Документы, хранимые в трех несгораемых шкафах, имели отношение только к законной стороне бизнеса, а мусорным ведром служил шредер.

И значит, за сто двадцать секунд, проведенных в кабинете, детектив Де ла Круз не выяснил абсолютно ничего.

Де ла Круз достал и показал свой значок.

– Я здесь насчет одной вашей служащей.

Хекс притворно наклонилась вперед и посмотрела на жетон, хотя и не нуждалась в удостоверении личности. Ее симпатическая сторона сказала ей все, что требовалось: эмоции детектива представляли собой смесь подозрения, беспокойства, решимости и злости. Он относился к своей работе серьезно и пришел сюда по делу.

– Какой именно? – спросила она.

– Крисси Эндрюс.

Хекс откинулась на спинку стула.

– Когда ее убили?

– Как вы узнали, что она мертва?

– Не играйте, Детектив. Зачем еще, кому-то из отдела по расследованию убийств спрашивать о ней?

– К сожалению, я должен вас допросить. – Он убрал значок обратно во внутренний нагрудный карман и сел напротив нее, на стул с жесткой спинкой. – Квартирант, живущий этажом ниже, проснулся и обнаружил кровавое пятно на своем потолке, и сразу же вызвал полицию. Никто в доме не признает, что знал мисс Эндрюс, и у нее нет близких родственников, с которыми мы можем связаться. При обыске ее квартиры, мы нашли налоговые декларации, в которых указан этот клуб в графе «место работы». Дело в том, что кто-то должен опознать труп и…

Хекс встала, слово «ублюдок» билось в ее черепной коробке.

– Я займусь этим. Позвольте мне дать необходимые инструкции своим людям, прежде чем я уеду.

Де ла Круз моргнул, словно был удивлен быстротой ее реакции.

– Вы… эм, вас отвезти в морг?

– Святого Франциска?

– Да.

– Я знаю дорогу. Встретимся там, в восемь вечера.

Де ла Круз медленно поднялся на ноги, не отрывая взгляд от ее лица, словно ища на нем признаки волнения.

– Встретимся в установленное время.

– Не волнуйтесь, Детектив. Я не собираюсь падать в обморок при виде трупа.

Он прошелся по ней взглядом.

– Знаете… почему-то я в этом нисколько не сомневаюсь.

Глава 4

Въехав на территорию Колдвелла, Ривендж хотел было направиться прямиком в ЗироСам. Но был не глуп. И по уши в проблемах.

Покинув убежище Монтрега в Коннектикуте, он остановил свой Бентли на обочине и ввел себе двойную дозу дофамина. Панацея, однако, снова подводила его. Если бы в автомобиле был еще дофамин, то Рив бы вколол и третий шприц. Но лекарства не было.

Какая ирония – наркоторговец летел на всех порах к своему дилеру, но такой стыд, что на черном рынке не было большого спроса на нейромедиаторы. При сложившихся обстоятельствах, Рив мог получить лекарства лишь легальным путем, но ему придется исправить это. Раз он был достаточно умен, чтобы сбывать экстази, кокаин, мет, траву, оксиконтин и героин через два клуба, то, конечно же, сможет выяснить как, черт возьми, достать дофамин.

– О, давай же, шевели задницей. Это всего лишь проклятый съезд с магистрали. Ты же не в первый раз с ним сталкиваешься.

Он успешно проехал по шоссе, но теперь, после въезда в город, дорожное движение сводило прогресс на «нет». С нехваткой глубины восприятия было сложно рассчитать расстояние между машинами, поэтому ехать приходилось аккуратней, чем он предпочитал.

А тут еще этот гребаный чайник на тысячелетней развалюхе и с постоянной привычкой жать на тормоза.

– Нет… нет… ради всего святого, не перестраивайся. Ты ничего не видишь в зеркало заднего вида, не говоря уже о…

Рив ударил по тормозам, потому что Мистер Робкий действительно решил, что ему самое место на скоростной полосе, и единственный выход перестроиться – сначала полностью остановиться.

Как правило, Рив любил ездить. Он даже предпочитал машины дематериализации, потому что лишь в таком случае, под действием лекарств, он чувствовал себя в своей стихии: быстрым, ловким, сильным. Он ездил на Бентли не только потому, что машина была шикарна, и он мог ее позволить, но еще и потому, что под капотом скрывалось шестьсот лошадиных сил. Ничего не ощущая и опираясь на трость для равновесия, большую часть времени он чувствовал себя ущербным стариком, и так хорошо… быть нормальным.

Конечно, в отсутствии чувств были свои преимущества. Например, если он пару раз долбанется головой о руль, то просто увидит  звезды. Головная боль? Не проблема.

Временная клиника расы вампиров находилась приблизительно в пятнадцати минутах езды от моста, по которому он сейчас ехал. Учреждение было немногим больше Безопасного места, которое сейчас превратилось в полевой госпиталь и недостаточно хорошо оборудовано для нужд пациентов. Тем не менее, эта бросок через поле на последней минуте – в настоящее время единственный выход расы, куотербек сломал ногу, и пришлось вызвать игрока со скамейки запасных.

После нападений этим летом, Роф работал с врачом расы над созданием новой постоянной больницы, но, как и все остальное, это требовало времени. Столько домов было разграблено Обществом Лессенинг, и все сходились во мнении, что использовать недвижимость, принадлежащую расе, идея не очень хорошая – одному Богу известно, сколько еще мест было известно лессерам. Король искал другое здание, но оно должно быть изолированным и…

Рив подумал о Монтреге.

Война действительно докатилась до убийства Рофа?

Риторика, подстегиваемая вампирской стороной, унаследованной от матери, струилась в его мыслях, но не вызывала никаких эмоций.  Расчет осуществлял только его разум. Расчет, не обремененный моралью. Решение, которое он принял, уезжая от Монтрега, не дрогнуло, а становилось все тверже.

– Спасибо тебе, милостивая Дева-Летописеца, – пробормотал он, когда развалюха убралась с дороги, и выход предстал перед ним, как подарок, зеленый сигнал стал открыткой с его именем.

Зеленый…?

Рив огляделся. Красное марево начало покидать поле его зрения, другие краски мира вновь прорывались сквозь двухмерную дымку, и он облегченно вздохнул. Ему не хотелось бы ехать в клинику в таком состоянии.

Будто по расписанию, он начал замерзать, хотя в Бентли было градусов семьдесят[28], он протянул руку и увеличил температуру. Озноб был еще одним хорошим, пусть и неприятным признаком того, что лекарства начали действовать.

До самой смерти он должен держать свою сущность в тайне. У пожирателей грехов, вроде него, было два варианта: либо притворяешься нормальным, либо ссылка в колонию на севере штата, депортация из общества, словно токсичных отходов, которыми они и являлись. Тот факт, что он был полукровкой, не имел значения. Если в жилах текло хоть немного симпатской крови, то тебя приравнивали к одному из них, и не без основания.  Дело в том, что симпаты любили зло внутри себя слишком сильно, чтобы им можно было доверять.

Ради бога, взгляните хотя бы на сегодняшний вечер. На то, что он был готов сделать. Один разговор, и он собирался нажать на курок – и даже не потому, что должен был, а потому, что просто хотел. Скорее даже нуждался в этом. Политические игры – кислород для его злой стороны, неотвратимый и питавший его. И причины его решения были свойственны симпату: они шли на пользу только ему и никому больше, даже не Королю, который был своего рода другом.

Именно по этой причине, если нормальный, среднестатистический вампир узнает о пожирателе грехов, разгуливавшим среди честного народа, по закону он обязан сообщить о симпате, чтобы того депортировали или наказали за преступное деяние. Контроль над местонахождением социопатов и ограждение их от нравственных и законопослушных граждан – здравый инстинкт самосохранения любого общества.

Через двадцать минут Рив подъехал к железным воротам, функциональность которых преобладала над внешним видом. Они были лишены всякого изящества, лишь прочные трубы, спаянные вместе и увенчанные свернутой кольцами колючей проволокой. Слева был интерком, и когда Рив опустил стекло, чтобы нажать кнопку вызова, камеры видеонаблюдения были обращены на перед его автомобиля, лобовое стекло и боковую дверь со стороны водителя.

Поэтому он не удивился, когда раздался напряженный женский голос:

– Господин… мне не сказали, что у вас назначен прием.

– Он не назначен.

Пауза.

– Так как ситуация не чрезвычайная, Вам придется ждать довольно долго. Может, Вы хотели бы назначить на…

Он посмотрел в объектив ближайшей камеры.

– Впустите меня. Сейчас же. Я должен увидеть Хэйверса. И это – чрезвычайная ситуация.

Он должен был вернуться в клуб и все проверить. Эти потраченные четыре часа были целой жизнью, когда дело касалось управления заведениями, вроде ЗироСам и Железной Маски. Дерьмо не случается в таких местах просто так, оно – стандартный порядок действий, и именно на его кулаке было вытатуировано «Последняя инстанция».

Спустя мгновение эти уродливые, прочные как скала, ворота открылись, и Рив не стал тратить время на подъездной дорожке в милю длиной.

Когда Рив проехал последний поворот, фермерский дом впереди не обещал той безопасности, которой обладал, если судить по внешнему виду. Двухэтажное дощатое строение едва ли походило на колониальное, и было максимально упрощено. Ни крыльца. Ни ставней. Ни дымоходов. Ни насаждений.

По сравнению со старым домом Хэйверса и клиникой, этот был жалким подобием садового ангара.

Рив припарковался напротив обособленных гаражей, где стояли и откуда выезжали машины скорой помощи. Он поежился от холода декабрьской ночи – еще один хороший знак – и потянулся к заднему сидению Бентли, чтобы взять свою трость и одну из многочисленных соболиных шуб. Наряду с онемением, еще одним побочным эффектом его защитной маски в виде лекарств было снижение температуры тела, которое превращало его вены в охлаждающую сетку. Жизнь днем и ночью в теле, которое он не мог чувствовать и согреть, отнюдь не праздник, но другого выбора не было.

Может, если бы его мать и сестра не были нормальными, он давно бы стал Дартом Вейдером[29], приняв темную сторону, проживал бы свои дни, трахая мозги приятелям-по-злу. Но он принял на себя обязанности главы семьи, тем самым застряв между плохой и хорошей стороной.

Рив обошел колониальный дом, подтянув соболиный мех ближе к горлу. Оказавшись у неприметной двери, он нажал на звонок на алюминиевой обшивке и посмотрел в электронный глазок. Мгновение спустя замок со скрипом открылся, и Рив протиснулся в белую комнату размером с гардеробную. После того, как он пристально посмотрел в объектив камеры, открылся очередной замок, скрытая панель сместилась назад, и он спустился по лестнице. Еще один пункт регистрации. Еще одна дверь. И затем он был внутри.

В каждой клинике приемная была местом дислокации для пациентов и семей, с рядами стульев, журналами на небольших столиках, телевидением и различными цветами. Эта была меньше, чем в старой клинике, но содержалась в чистоте и порядке. Две женщины, находящиеся здесь, застыли, увидев его.

– Пройдите сюда, господин.

Рив улыбнулся медсестре, которая обошла стол регистрации. Для него «долгое ожидание» всегда проходило в комнате для осмотра. Медсестры не любили, когда он распугивал посетителей, сидевших на стульях в приемной. Медперсонал также избегал его общества.

Никаких проблем. Его едва ли назовешь общительным.

Комната для осмотра, в которую его отвели, была расположена в обычном крыле клиники, и он уже был в ней однажды. Он успел побывать во всех комнатах.

– Доктор сейчас в хирургии, а остальной персонал занят другими пациентами, но я приведу коллегу, который снимет ваши жизненные показатели, так скоро, как только смогу.

Медсестра сбежала от него так, будто в коридоре кто-то срочно нуждался в реанимации, а разрядные электроды были только у нее.

Рив забрался на стол, не снимая шубы, и с тростью в руке. Чтобы скоротать время, он закрыл глаза и позволил эмоциям в здании просочиться в него, создавая в голове словно панорамный обзор: стены подвала исчезли, и эмоциональные сетки каждого индивида появились из темноты, множество уязвимых мест, беспокойство и слабости оказались выставленными напоказ его симпатической стороне.

У него был пульт ко всем, он инстинктивно знал, на какие кнопки давить у медсестры, переживавшей, что она больше не привлекала своего хеллрена…  но которая, по-прежнему, много ела на Первой Трапезе. И у ее пациента, который рухнул с лестницы и повредил руку… потому что был пьян.  Фармацевта, на другой части коридора, который до недавнего времени воровал Ксанакс[30] для личной выгоды… пока не обнаружил скрытые камеры, установленные, чтобы вывести его на чистую воду.

Саморазрушение других – излюбленное реалити-шоу симпатов, и оно вдвойне приятно, когда сам выступаешь режиссером. И хотя, сейчас его зрение вернулось к «нормальному», и тело стало холодным и онемевшим, его внутренняя сущность была лишь спрятана, а не изгнана.

Клиника предоставляла бесконечный источник вдохновения и капитала для пьес, которые он мог поставить.

***

– Дерьмо.

Когда Бутч припарковал Эскалейд перед гаражами клиники, изо рта Рофа вырвалось еще несколько цветастых проклятий. Вишес стоял в свете фар внедорожника, словно модель с обложки, он буквально растянулся на капоте знакомого Бентли.

Роф отстегнул ремень безопасности и открыл дверь.

– Вот так сюрприз, мой господин, – сказал Ви, выпрямившись и стукнув по капоту седана. – Был на совещании в центре Колди с нашим приятелем Ривенджем? Ну как же. Должно быть, парень умеет находиться в двух местах одновременно. И в этом случае, я просто обязан узнать его секрет, верно?

Ублюдок. Хренов.

Роф вышел из внедорожника и решил, что лучшая стратегия – проигнорировать Брата.  В ином случае придется искать оправдание лжи, а это мартышкин труд, потому что  глупость не числилась среди недостатков Ви. Как вариант – спровоцировать перепалку, но это лишь временная диверсия, к тому же, бессмысленная трата времени на восстановление расквашенных физиономий.

Обогнув внедорожник, Роф открыл заднюю дверь Эскалейда.

– Исцели своего парня. Я разберусь с телом.

Когда он поднял безжизненное тело гражданского и развернулся, взгляд Ви застыл на избитом до неузнаваемости лице.

– Черт побери, – выдохнул он.

В этот момент Бутч вывалился с водительского сиденья, и выглядел он ужасно. Повеяло детской присыпкой, колени подогнулись, и он едва успел ухватиться за дверь, чтобы сохранить равновесия.

Вишес бросился к копу, обхватил парня руками и прижал к себе.

– Черт, приятель, ты как?

– Готов... к рок-н-роллу. – Бутч вцепился в своего лучшего друга. – Постоять бы немного под инфракрасной лампой.

– Исцели его, – сказал Роф, направляясь в клинику. – Я пойду внутрь.

Когда он ушел, двери Эскалейда закрылись одна за другой, а потом вспыхнул яркий свет, словно луна прорвалась сквозь тучи. Он знал, чем они занимались во внедорожнике, потому что наблюдал за процессом исцеления пару раз: они тесно прижались друг к другу, белый свет от руки Ви поглотил их обоих, и зло, которое вдохнул в себя Бутч, просачивалось в Ви.