Текст книги "Отомщенный любовник"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 43 страниц)
Роф выругался, а затем прервал извинения Куина:
– Все нормально, сынок. Ты же не знал, и ничего не мог поделать. Где он, черт побери?
Тор не слышал ответа из-за рева в голове. Джон где-то в Колдвелле, совсем один? Ушел, не сказав никому ни слова? Что, если с ним что-то случилось?
Он вклинился в разговор.
– Подождите, и где он сейчас?
Куин поднял вверх свой телефон.
– Он не говорит. Просто прислал сообщение, что где бы он ни был, он в безопасности, и встретится с нами завтра ночью.
– Когда он возвращается домой? – задал вопрос Тор.
– Я думаю, – Куин пожал плечами, – Он не собирается этого делать.
Глава 36
Мать Ривенджа отошла в Забвение в одиннадцать часов одиннадцать минут утра.
В это время с ней были ее сын, дочь, спящая внучка, свирепый зять и любимый доджен.
Это была хорошая смерть. Очень спокойная. Она закрыла глаза, и спустя час пару раз судорожно втянула воздух, затем испустила один длинный выдох, и ее тело как будто вздохнуло с облегчением, когда душа покинула свою телесную клетку. И что странно... В тот самый момента Налла проснулась, но посмотрела не на свою бабушку, ее взгляд остановился где-то над кроватью. Ее маленькие пухлые ручки потянулись вверх, она улыбнулась и что-то проворковала, как будто кто-то только что погладил ее по щеке.
Рив смотрел на тело. Его мать всегда верила, что в Забвении она переродится, и корни этой веры были взращены в богатой почве ее воспитания Избранной. Он надеялся, что так и будет. Ему хотелось верить, что она снова обретет жизнь где-нибудь в другом месте.
Лишь эти мысли, пусть и на самую малость, облегчали боль в его груди.
Доджен тихо заплакала, Бэлла обняла дочь и Зейдиста. Рив оставался в стороне, сидя в одиночестве на краю кровати и наблюдая, как краски сходят с лица матери.
Затем он почувствовал как, загудели конечности, напоминая, что наследие его отца, как и его матери, всегда с ним.
Он встал, поклонился всем и, извинившись, вышел. В ванной комнате он заглянул под раковину и поблагодарил Деву-Летописецу, что ему хватило ума спрятать там пару флаконов дофамина. Включив теплое освещение, он снял соболиную шубу и сорвал с плеч пиджак от Гуччи. Красноватый свет с потолка испугал его до чертиков, потому что он подумал, что стресс от смерти матери снова вытащил наружу его плохую сторону – он погасил его и, включив душ, принялся ждать, пока пар наполнит комнату.
Топнув ногой, он проглотил еще две таблетки пенициллина.
Когда стало легче, Рив засучил рукав, старательно игнорируя свое отражение в зеркале. Наполнив шприц, он обернул бицепс ремнем от Луи Виттона, потянув черную кожу и зафиксировав на уровне ребер.
Стальная игла скользнула в одну из его зараженных вен, и он надавил на поршень…
– Что ты делаешь?
Голос сестры заставил его поднять голову. В зеркале он увидел, как она уставилась на шприц в его руке и на его красные, воспаленные вены.
Первой мыслью было наорать на нее, чтобы она вышла отсюда к чертовой матери. Он не хотел, чтобы Бэлла видела это безобразие, и не только потому, что это влекло за собой очередную ложь. Происходящее с ним сейчас было глубоко личным.
Вместо этого он спокойно вытащил шприц, надел на иглу наконечник, и выбросил ее в мусорное ведро. Под шум воды он стянул рукав вниз, затем надел пиджак и соболиную шубу.
Выключил воду.
– Я диабетик, – сказал он. Черт, а Элене он сказал, что у него Паркинсон. Проклятье.
Ну, хотя вряд ли эти двое в ближайшее время пересекутся.
Бэлла прикрыла рот рукой.
– И как давно? Ты в порядке?
– Я в норме, – он заставил себя улыбнуться. – А у тебя все хорошо?
– Подожди, как давно у тебя это?
– Я колюсь уже около двух лет. – По крайней мере, это не было ложью. – И я регулярно бываю у Хэйверса. – Пабабабам! Еще одна правда. – Все под контролем.
Бэлла посмотрела на его руку.
– Поэтому ты все время мерзнешь?
– Плохая циркуляция. Вот почему я хожу с тростью. Проблемы с равновесием.
– Я думала… ты говорил, что это из-за травмы?
– Диабет влияет на мою способность исцеляться.
– А, верно, – Бэлла печально кивнула. – Жаль, что я не знала.
Когда она посмотрела на него своими большими голубыми глазами, Рив возненавидел себя за ложь, но в тот момент мог думать лишь об умиротворенном лице матери.
Он обнял сестру и вывел ее из ванной.
– Ничего серьезного. Я справляюсь.
В спальне воздух был прохладнее, но Рив понял это только потому, что Бэлла сжалась и обняла себя руками.
– Когда мы должны провести церемонию? – спросила она.
– Я позвоню в клинику и попрошу Хэйверса придти сюда с наступлением ночи, и завернуть ее тело. Затем нам нужно определиться, где мы ее похороним.
– Во владении Братства. Я хочу, чтобы ее похоронили там.
– Если Роф позволит мне и доджену присутствовать, то я согласен.
– Конечно. Зи сейчас говорит с Королем по телефону.
– Не думаю, что в городе остался кто-то из Глимеры, кто захотел бы придти попрощаться с ней.
– Я принесу с первого этажа ее адресную книгу и составлю некролог.
Такая сухая, практичная беседа, демонстрирующая, что смерть действительно была частью жизни.
Бэлла тихо всхлипнула, и Рив притянул ее к своей груди.
– Иди ко мне, сестра моя.
Они так и стояли вместе, Бэлла положила голову ему на грудь, а он думал о том, сколько раз пытался спасти ее от этого мира. Жизнь, однако же, диктовала свои условия.
Боже, когда она была маленькая, еще до ее перехода, Рив был абсолютно уверен, что сможет защитить ее и позаботиться о ней. Когда она была голодна, он делал так, чтобы у нее была еда. Когда ей нужна была одежда, он ее покупал. Когда она не могла заснуть, он оставался с ней, пока ее глаза не закрывались. Теперь же, когда Бэлла выросла, Рив чувствовал, что мог дать ей лишь успокоение. Хотя, наверное, так и должно быть. Ребенку нужна просто хорошая колыбельная, чтобы избавиться от волнений и почувствовать себя в безопасности.
Держа ее в объятьях, он жалел, что нельзя также быстро решить проблемы, став взрослым.
– Я буду так скучать по ней, – сказал Бэлла. – Мы были разные, но я всегда любила ее.
– Ты была для нее большой радостью. Всегда.
Бэлла подняла на него взгляд.
– И ты тоже.
Он заправил ей за ухо выбившуюся прядь.
– Ты и твоя семья останетесь здесь?
Бэлла кивнула.
– Где бы ты хотел, чтобы мы остановились?
– Спроси у доджена матери.
– Так и сделаю. – Бэлла сжала его руку, хотя он не почувствовал прикосновения, и покинула комнату.
Оставшись один, он подошел к кровати и достал сотовый телефон. Элена так и не написала ему этой ночью, и пока он искал номер клиники в адресной книге, то старался не волноваться. Может быть, она осталась на дневную смену. Боже, он надеялся, что так и было.
Вероятность того, что произошло нечто плохое, была мала. Ничтожно мала.
Но вот он уже набирал номер.
– Здравствуйте, больница, – ответил голос на Древнем Языке.
– Это Ривендж, сын Ремпуна. Моя мать только что отошла в Забвение, и мне нужно, чтобы о ее теле позаботились, как это необходимо.
Женщина на другом конце ахнула. Медсестры не любят его, но все как один обожают его мать. Все ее любят…
Любили, подумал он.
Он провел рукой по своему ирокезу.
– Может ли Хэйверс приехать к нам домой с наступлением темноты?
– Да, конечно, и я хотела бы сказать от имени всех нас, что мы глубоко скорбим о том, что ваша мать умерла, и желаем ей спокойного перехода в Забвение.
– Спасибо.
– Подождите минутку. – Вернувшись, женщина сказала: – Врач придет сразу после захода солнца. С вашего разрешения, с ним будет помощник…
– Кто? – Он не был уверен, как почувствует себя, если это будет Элена. Он не хотел, чтобы она снова имела дело еще с одним мертвым телом так скоро, и то, что это была его мать, могло еще больше все усложнить. – Это Элена?
Медсестра замешкалась.
– А, нет, не Элена.
Он нахмурился, его инстинкты симпата очнулись, услышав тон женщины.
– Элена была на работе прошлой ночью? – Еще одна пауза. – Была?
– Прошу прощения, я не могу обсуждать…
Его голос превратился в рычание.
– Она приходила на работу или нет? Простой вопрос. Приходила. Или нет.
Медсестра заволновалась.
– Да, да, она приходила…
– И?
– Ничего. Она…
– Так в чем проблема?
– Никакой проблемы не было. – Раздражение в ее голосе сказало ему, что именно подобное приятное общение и было отчасти причиной, по которой его так не любили.
Он попытался сделать свой голос более ровным.
– Очевидно, что проблема существует, и вы расскажете мне о ней, или же я продолжу названивать, пока хоть кто-нибудь не ответит на мои вопросы. А если таковых не найдется, я заявлюсь к вашей стойке регистрации и сведу с ума каждого из вас, пока какой-нибудь сотрудник не расколется и не поговорит со мной.
Последовала пауза, которая практически кричала «какой-же-ты-урод».
– Хорошо. Она здесь больше не работает.
Рив с шипением выдохнул, и его рука быстрым движением легла на пластиковый мешочек полный пенициллина, который он хранил в нагрудном кармане своего костюма.
– Почему?
– Этого я вам рассказывать не собираюсь, независимо от того, что вы сделаете.
Послышался щелчок – она повесила трубку.
***
Элена сидела наверху за обшарпанным кухонным столом, рукопись ее отца лежала прямо перед ней. Она прочла ее дважды – сначала за своим рабочим столом, потом, уложив мужчину спать, пришла сюда, где снова перечитала весь текст.
Рукопись называлась «В дождливых дебрях помешательства».
Дражайшая Дева-Летописеца, если раньше Элена думала, что она чувствует сострадание к отцу, то теперь она на самом деле сочувствовала ему. Триста рукописных страниц были экскурсией по его психическому заболеванию, ярким описание от первого лица того, как и когда началась его болезнь, и куда она привела его.
Элена посмотрела на алюминиевую фольгу, закрывавшую окна. Голоса в голове, мучившие его, возникали из различных источников, и одним из них были радиоволны, излучаемые спутниками, которые вращались вокруг Земли.
Все это она знала.
Но в своей книге, ее отец описал Рейнольдса Рэпа[129] как реального представителя своего психоза: и фольга, и шизофрения держали его подальше от реального мира, изолировали его... с ними он чувствовал себя в большей безопасности, чем без них. Правда заключалась в том, что он любил свою болезнь настолько сильно, насколько же и боялся ее.
Много-много лет назад, когда семья обманула его в бизнесе и разрушила репутацию в глазах Глимеры, он перестал доверять своей способности считывать намерения и мотивы других людей. Он поверил не тем людям... и это стоило ему жизни шеллан.
Оказалось, Элена имела неверное представление о смерти своей матери. Сразу после падения их семьи, ее мать пристрастилась к опиуму, чтобы помочь себе справиться с навалившимися проблемами. Но временное облегчение, которое дарил наркотик, переросло в ее опору, так как жизнь, известная ей, рухнула... деньги, положение, дома, имущество, все куда-то разлетелось, словно прекрасные голуби, которые покидают свои насиженные места в поисках более безопасного места.
А затем неудавшаяся помолвка Элены: мужчина исчез, предварительно публично заявив, что он положил конец их отношениям, потому что Элена соблазнила его, намериваясь женить на себе.
Для матери это стало последней каплей.
То, что было совместным решением Элены и ее жениха, предстало так, будто она была женщиной недостойной, блудницей, развращающей мужчин, которые имели насчет нее лишь самые честные намерения. С такой репутацией в Глимере Элена никогда не выйдет замуж, даже если ее семья вернет себе все, что потеряла.
В ту ночь, когда разразился скандал, мать Элены пошла к себе в спальню и спустя несколько часов ее нашли мертвой. Элена всегда думала, что причиной послужила передозировка опиума, но нет. Рукопись гласила, что она перерезала себе запястья и истекла кровью.
Ее отец начал слышать голоса, как только увидел мертвую жену на супружеском ложе, ее бледное тело, обрамленное темно-красным ореолом пролитой жизни.
Его психическое заболевание прогрессировало, он все больше и больше впадал в паранойю, но странным образом, чувствовал себя в ней более защищенным. Реальная жизнь была, по его мнению, опасна, окружающие в любой момент могли предать его. Голоса в голове изо всех сил старались взять над ним верх. Они, будто сумасшедшие обезьянки, бегали и прыгали среди зарослей его безумия, бросаясь в его мысли палками и жесткими фруктами. Но он знал своих врагов. Он мог видеть и чувствовать, знать их такими, какими они были на самом деле, и его оружием для борьбы стали холодильник, который содержался в идеальном порядке, олово на окнах и слова в его рукописи.
А реальный мир? В нем он был беспомощным и потерянным, во власти других людей, без какой-либо защиты. Он не способен был судить, что опасно для него, а что нет. Болезнь, с другой стороны, стала тем местом, где он хотел быть, потому что знал, как он выразился, границы этого леса, все его тайные тропы между деревьями и то, что можно ожидать от обезьянок.
Здесь его компас указывал истинный север.
Что же удивило Элену? Болезнь приносила не только страдания. Перед тем, как он заболел, отец служил адвокатом по вопросам Древнего Права, человеком, хорошо известным своей жаждой к дискуссиям и любовью к сильным противникам. В своей болезни, он как раз нашел тот тип конфликта, который так нравился ему, когда он был здравом уме. Голоса в его голове, как он иронично выражался, были так же ловки и умны в дебатах, как и он сам. По его словам, эти жестокие моменты были не чем иным, как психическим эквивалентом хорошего боксерского раунда, а поскольку он всегда держался до конца, то каждый раз чувствовал себя победителем.
Он также знал, что никогда уже не выберется из этого леса. Дебри, как он написал в последних строках своей книги, были его последним пристанищем, до того самого момента, пока он не отойдет в Забвение. И жалел он лишь о том, что здесь хватило места только для одного обитателя… что его пребывание среди этих обезьян означало, что он не может быть с ней, его дочерью.
Он был опечален разлукой и тем, какой обузой для нее являлся.
Он знал, что доставлял много проблем. Знал о жертвах, на которые она шла. Он оплакивал ее одиночество.
Именно это Элена так хотела услышать от него, и сейчас, когда она держала в руках страницы, не имело значения, что все это было написано, а не сказано вслух. Так даже лучше, потому что она могла перечитывать рукопись снова и снова.
Ее отец знал гораздо больше, чем она предполагала.
И он был гораздо более вменяемым, чем она когда-либо догадывалась.
Она провела рукой по первой странице. Его почерк – он писал синими чернилами, потому что правильно обученный юрист никогда бы не стал писать черными – был аккуратным и упорядоченным, как и положено при ведении исторической записи, элегантен и изящен, когда он выводил основные выводы и предлагал идеи.
Боже... она жила с отцом так долго, но только теперь узнала, как, на самом деле, он жил.
И все люди были такими как он, не так ли? У каждого имелся свой лес, свои дебри, и они были там совсем одни, и не важно, сколько людей находилось рядом с ними.
Означало ли психическое здоровье лишь меньшее количество обезьянок в голове? Или, может быть, количество было тем же, но обезьянки лучше?
Приглушенный звон мобильного заставил ее поднять голову. Потянувшись к своему пальто, она достала вещицу из кармана, и ответил на звонок:
– Алло? По тишине в трубке она поняла кто это. – Ривендж?
– Тебя уволили.
Элена положила локти на стол и накрыла лоб рукой.
– Я в порядке. И собираюсь лечь спать. А ты?
– Из-за таблеток, которые ты принесла мне, не так ли?
– Ужин был действительно хорош. Домашний сыр и морковные палочки…
– Прекрати, – вспылил он.
Она уронила руку и нахмурилась:
– Прошу прощения?
– Зачем ты сделала это, Элена? Какого черта…
– Хорошо, ты сменишь тон, или этот разговор закончится прямо сейчас, потому что я положу трубку.
– Элена, тебе нужна эта работа.
– Не смей указывать, что мне нужно.
Он выругался. Затем еще раз.
– Знаешь, – пробормотала она, – если добавить музыку и звуки пулеметной очереди, то получится «Крепкий Орешек». В любом случае, как ты узнал об этом?
– Моя мать умерла.
Элена ахнула.
– Чт...? О, Боже мой, когда? То есть, я сожалею…
– Около часа назад.
Она медленно покачала головой.
– Ривендж, мне так жаль.
– Я позвонил в клинику, чтобы... все подготовить. – Он выдохнул, как ей показалось, очень устало. – В любом случае... да. Ты не написала мне, что все в порядке, и что ты добралась до работы. Поэтому я спросил, и вот что мне ответили.
– Проклятье. Я собиралась, но... – Ну, она была занята своим увольнением.
– Но это не единственная причина, по которой я тебе звоню.
– Правда?
– Я просто... мне нужно было услышать твой голос.
Элена глубоко вдохнула, ее взгляд застыл на строчках написанных отцом. Она думала о том, что узнала из этих страниц, о хорошем и о плохом.
– Забавно, – сказала она. – Я думала о том же сегодня ночью.
– Серьезно? В смысле... на самом деле?
– Безусловно и несомненно... да.
Глава 37
Роф пребывал в ужасном настроении, и понял это по тому, что звуки, с которыми доджен натирал воском деревянные перила в верхней части парадной лестницы, вызывали у него неконтролируемое желание спалить весь особняк к чертям собачьим.
Он думал о Бэт. Вот почему сейчас, когда он сидел за своим рабочим столом, грудь сковало сильнейшей болью.
Не то, чтобы он не понимал, почему она им так недовольна. И Роф не считал, что не заслуживает за это наказания. Ему просто был ненавистен тот факт, что Бэт ночует не дома, и он вынужден был слать своей шеллан сообщения, чтобы получить разрешение ей позвонить.
Тот факт, что он глаз не сомкнул все эти дни, тоже не поднимал настроя?
И ему, вероятно, необходимо питаться. Последний раз было так давно, впрочем, как и секс, что он едва мог вспомнить, что это такое.
Роф осмотрел свой кабинет и пожалел, что не в силах заглушить желание закричать хорошей дракой с врагом. Доступных вариантов было два: отлупить грушу в спортзале или напиться до чертиков, и первое он уже сделал, а второе его не интересовало вообще.
Он снова проверил свой телефон. Бэт не ответила на сообщение, которое он отправил три часа назад. Но все нормально. Вероятно, она была просто занята или спала.
Да ни хрена это не нормально.
Он встал из-за стола, сунул Рейзер в задний карман своих кожаных штанов и направился к дверям. В коридоре доджен усиленно полировал перила, в воздухе витал свежий, густой аромат лимона.
– Мой господин, – произнес он, низко кланяясь.
– У тебя отлично получается.
– Мне это в радость. – Засиял мужчина. – Удовольствие – служить вам и вашему дому.
Роф хлопнул слугу по плечу, и сбежал вниз по лестнице. Достигнув мозаичного пола фойе, он повернул влево, в сторону кухни, и обрадовался, что там никого не оказалось. Открыв холодильник, он наткнулся на то, что осталось после Трапезы, и без особого энтузиазма достал кусок недоеденной индейки.
Развернулся к шкафчикам…
– Привет.
Он мотнул головой и посмотрел через плечо.
– Бэт? Что ты... Я думал, ты в Безопасном Месте.
– Я была там. Но только что вернулась.
Он нахмурился. Будучи полукровкой, Бэт была в состоянии выносить солнечный свет, но каждый раз, когда она отправлялась куда-нибудь днем, он чертовски нервничал. Не то, чтобы он чувствовал подобное сейчас. Бэт знала, как он к этому относится, и, кроме того, она была дома, и лишь это имело сейчас значение.
– Я собирался приготовить что-нибудь поесть, – сказал он, хотя индейка на разделочном столике выглядела отвратно. – Не хочешь присоединиться ко мне?
Боже, ему так нравилось, как пахла Бэт. Цветущими ночными розами. Аромат, более домашний, чем запах лимонной полировки, еще более прекрасный, чем любые духи.
– Как насчет того, чтобы я приготовила что-нибудь нам обоим? – сказала она. – Ты выглядишь так, будто сейчас упадешь.
На кончике его языка повисла ложь «нет, у меня все круто», но он промолчал. Даже самые маленькие кусочки полуправды могли усилить непонимание, возникшее между ними, и тот факт, что он совершенно изнурен, был неоспорим.
– Было бы замечательно. Спасибо.
– Присаживайся, – сказала она, подходя к нему.
Рофу захотелось ее обнять.
И он сделал это.
Просто резко выбросил руки, схватил ее и притянул к своей груди. Осознав, что натворил, он уже собирался отпустить ее, но Бэт осталась стоять рядом с ним, в его объятьях. Дрожа, он опустил голову, уткнувшись в ее ароматные, шелковистые волосы, и крепко обхватил ее тело руками, вжимая мягкие контуры в свои мощные мускулы.
– Я так скучал по тебе.
– Я тоже по тебе скучала.
Она обмякла в его руках, но он не был настолько глуп, чтобы подумать, будто этот момент мгновенно решил все их проблемы, но он примет то, чем его одарили.
Подавшись назад, он поднял очки на лоб, чтобы Бэт смогла видеть его бесполезные глаза. Ее лицо было размытым и красивым, хотя свежий, дождевой запах слез ему не нравился. Он провел большими пальцами по ее щекам.
– Позволишь мне тебя поцеловать?
Когда она кивнула, Роф обнял ее лицо ладонями и приблизил рот к ее губам. Этот мягкий контакт был до боли в сердце знакомым, чем-то из прошлого. Казалось, прошла вечность с тех пор, когда они занимались чем-то большим, чем просто поцелуи… и причина этой разлуки крылась не только в том, что он сделал. Здесь замешано многое. Война. Братья. Глимера. Джон и Тор. Этот дом.
Качая головой, он произнес:
– Реальность встала на пути нашей жизни.
– Как же ты прав. – Она погладила его лицо ладонью. – А также на пути нашего здоровья. Поэтому я хочу, чтобы ты сел вот сюда и позволил мне накормить тебя.
– Мне казалось, все должно быть наоборот. Мужчина должен кормить свою женщину.
– Ты король, – улыбнулась она. – Ты устанавливаешь правила. И твоя жена должна служить тебе.
– Я люблю тебя. – Он снова крепко прижал ее к себе, просто держа в объятиях. – Тебе не обязательно отвечать мне тем же…
– Я тоже тебя люблю.
Теперь на ней повис он.
– Пришло время поесть, – сказала она, подталкивая его к дубовому, деревенского стиля, столу и подставляя стул.
Сев, он поерзал и достал сотовый из кармана. Вещица поскакала по столу, сбивая баночки с солью и перцем.
– Сэндвич? – спросила Бэт.
– Было бы здорово?.
– Я приготовлю тебе два.
Роф вернул очки на место, потому что от света лапмы загудела голова. Когда маневр не помог, он закрыл глаза, и хотя так он не мог видеть Бэт, звуки ее движений по кухне успокаивали его, словно колыбельная. Он слышал, как она открывает ящики, гремит посудой. Потом со вздохом открылся холодильник, что-то переставили с места на место, после чего послышался звон стекла. Открылась хлебница, послышалось шуршание пластиковой упаковки его любимого ржаного хлеба. Порезанный с хрустом салат...
– Роф?
Тихий? звук его имени заставил его открыть глаза и поднять голову.
– Ты засыпаешь. – Шеллан нежно погладила его по волосам. – Ешь. А потом я уложу тебя в кровать.
Сэндвичи было именно такими, как он любил: много мяса и майонеза, немного салата и помидоров. Он съел оба, и, хотя еда должна было его оживить, та усталость, которая мертвой хваткой вцепилась в его тело, стала лишь сильнее.
– Давай, пошли, – Бэт потянула его за руку.
– Нет, подожди, – сказал он, вставая. – Мне надо рассказать тебе, что произойдет сегодня ночью.
– Хорошо. – В ее голосе послышалось напряжение, она словно пыталась взять себя в руки.
– Сядь. Пожалуйста.
Стул со скрипом выскользнул из-за стола, и она медленно опустилась на него.
– Я рада, что ты честен со мной, – прошептала Бэт. – О чем бы ни пошла речь.
Роф погладил ее пальцы, пытаясь успокоить, зная, что то, что он собирался сказать, только больше встревожит ее.
– Кто-то... ну, вероятно, их больше, чем один человек, но, по крайней мере, один нам точно известен, хочет убить меня. – Ее рука напряглась под его пальцами, и Роф продолжал гладить ее, пытаясь расслабить Бэт. – Сегодня ночью я встречаюсь с Советом Глимеры, и ожидаю... проблем. Все Братья идут со мной, и мы не станем делать глупости, но я не буду лгать тебе и говорить, что ожидается просто вечеринка в саду.
– Этот... кто-то... Очевидно, он в Совете, не так ли? Стоит ли появляться там лично?
– Зачинщик не так важен.
– Почему?
– Ривендж избавился от него.
Ее пальцы снова напряглись.
– Господи... – Она глубоко вздохнула. Затем еще раз. – О... Боже.
– Вопрос, которым мы все сейчас задаемся, заключается в том, кто еще в этом замешан. Это одна из причин моего появления на заседании Совета, и она крайне важна. Также, дело в демонстрации силы, а это имеет большое значение. Я не бегу от врагов. И Братья тоже.
Роф напрягся, готовясь услышать ее «Нет, не ходи», и подумал о том, что будет после этого делать.
Но голос Бэт был спокойным.
– Я понимаю. Но у меня есть просьба.
Его брови взметнулись над очками.
– Какая?
– Я хочу, чтобы ты надел бронежилет. Не то, чтобы я сомневалась в Братьях… просто, так я буду чувствовать себя спокойнее.
Роф моргнул. Затем поднес ее руки к губам и поцеловал их.
– Я могу сделать это. Для тебя, я абсолютно точно могу это сделать.
Она кивнула и поднялась со стула.
– Отлично. Отлично... хорошо. Теперь, давай, пошли спать. Я такая же уставшая, каким выглядишь ты.
Роф поднялся на ноги, притянул ее к себе, и они вместе вышли в фойе, пересекая мозаичную цветущую яблоню на полу.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Я так сильно тебя люблю.
Бэт крепко обняла его за талию и уткнулась лицом ему в грудь. От нее исходил едкий, дымный запах страха, затмевая ее натуральный аромат роз. И все же, несмотря на это, она кивнула и сказала:
– Твоя королева тоже не бежит от врагов, знаешь ли.
– Я знаю, я... уверен, так и есть.
***
В своей спальне, в безопасном доме своей матери, Рив откинулся на подушки. Разложив соболиную шубу на коленях, он говорил по мобильному:
– У меня идея. Как насчет того, чтобы начать этот телефонный разговор заново?
Мягкий смех Элены странным образом оживил его.
– Хорошо. Ты собираешься мне перезвонить, или...
– Скажи мне вот что: ты сейчас где?
– Наверху, на кухне.
Что объясняло небольшое эхо.
– Можешь спуститься в свою комнату? Расслабиться?
– Разговор будет долгим?
– Ну, я переосмыслил свой тон, и хочу, чтобы ты оценила старания. – Он понизил голос, и теперь звучал, как настоящий соблазнитель. – Пожалуйста, Элена. Ложись в свою постель и возьми меня с собой.
У нее перехватило дыхание, а затем она снова рассмеялась.
– Вот это прогресс.
– Я знаю. И да, чтобы ты не думала, что я неисправим… как насчет того, чтобы отплатить мне тем же? Иди в свою спальню и располагайся поудобнее. Я не хочу сейчас быть один, и мне кажется, ты чувствуешь то же самое.
Вместо утвердительного ответа, он услышал приятный звук отодвигающегося стула. Она встала, ее легкие шаги были прекрасны, но не скрип лестницы, потому что он заставил его задаться вопросом, где именно она жила с отцом? Он надеялся, что это был старинный дом со старыми, причудливыми панелями, а не какая-нибудь развалюха.
Послышался звук открывающейся двери и тишина, и Рив мог поспорить, что Элена зашла проверить отца.
– Он спит спокойно? – спросил Рив.
Петли снова заскрипели.
– Как ты узнал?
– Это так на тебя похоже.
Послышался еще один скрип открывающейся двери, затем хлопок – она закрылась, и замок защелкнулся.
– Дашь мне минуту?
Минуту? Черт подери, он бы дал ей целый мир, если бы мог.
– Не торопись.
Послышался приглушенный шорох, будто она положила трубку на покрывало или одеяло. Очередной скрип двери. Тишина. Снова шум и отдаленное бульканье смывающейся воды. Шаги. Скрип матрасных пружин. Шелест где-то рядом, а затем:
– Алло?
– Устроилась поудобнее? – спросил Рив, понимая, что улыбается, как идиот… хотя, Господи, сама мысль о том, что она лежала там, где он хотел, была просто фантастической.
– Да, а ты?
– Уж поверь мне.
Но с другой стороны, с ее голосом прямо возле его уха… даже если бы в этот момент он на живую выдирал ногти, то все равно бы излучал позитив?
Наступившая тишина была мягкой, как соболь его шубы, и такой же теплой.
– Хочешь поговорить о своей матери? – мягко спросила Элена.
– Да. Хотя я не знаю, что сказать, кроме того, что она отошла тихо и в окружении своей семьей – о таком конце можно только мечтать. Это было ее время.
– Ты будешь скучать по ней.
– Да. Буду.
– Я могу что-нибудь сделать для тебя?
– Да.
– Скажи мне что.
– Позволь мне позаботиться о тебе.
Она тихо засмеялась.
– Хорошо. Но позволь мне кое-что тебе сказать. В данной ситуации, тот, о ком нужно заботиться – это ты.
– Но мы оба знаем, что это из-за меня ты потеряла работу…
– Стоп. – Послышался еще шорох, как будто она поднялась со своей подушки. – Это был мой выбор принести тебе эти таблетки, я взрослый человек, и могу совершать ошибки. Ты не должен мне за то, что я облажалась.
– Я абсолютно с тобой не согласен. Но давай не будем это обсуждать, я собираюсь поговорить с Хэйверсом, когда он приедет сюда, чтобы…
– Нет, ты этого не сделаешь. Господи Боже, Ривендж, твоя мать только что умерла. Тебе не стоит беспокоиться о…
– Я сделал для нее все что мог. Теперь позволь мне помочь тебе. Я могу поговорить с Хэйверсом…
– Это уже не имеет никакого значения. Он больше не сможет довериться мне, и я его не виню.
– Но все совершают ошибки.
– И некоторые из них нельзя исправить.
– Я не верю в это. – Хотя, он был симпатом, и вряд ли с ним можно обсуждать всю эту морально-этическую чушь. Ни в коей мере. – Особенно, если мы говорим о тебе.
– Я ничем не отличаюсь от остальных.
– Послушай, не заставляй меня снова сменить тон, – предупредил Рив. – Ты кое-что сделала для меня. Я хочу сделать что-нибудь для тебя. Просто бартерный обмен.
– Но я собираюсь найти другую работу, и я сама о себе забочусь уже долгое время. Это один из моих главных талантов.
– Я не сомневаюсь в этом. – Он выдержал эффектную паузу и достал своего козырного туза. – Но дело в том, что ты не можешь оставить меня с таким грузом на совести. Он будет выедать меня изнутри. Твой неверный выбор стал результатом моего.
Она тихонько засмеялась.
– Почему меня не удивляет, что ты знаешь все мои слабые места? И я действительно ценю твою заботу, но если Хэйверс нарушит свои правила ради меня, что подумают окружающие? Он и Катя, старшая медсестра, уже объявили о том, что случилось, остальным сотрудниками. Он не может дать задний ход, да и мне бы этого не хотелось, только потому, что ты на него надавил.
Вот дерьмо, подумал Рив. Он планировал поработать над разумом Хэйверса, но это не поможет решить проблемы со всеми другими сотрудниками клиники, не так ли?
– Хорошо, тогда позволь мне помочь тебе, пока ты снова не встанешь на ноги.