Текст книги "Мой испорченный рай (ЛП)"
Автор книги: Дж. Б. Солсбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 2
«Объект намного важнее, чем фотограф».
– Гордон Паркс
– Ну как? – спрашивает Куинн, стоя рядом со мной.
Я босыми ногами стою на песке, манжеты джинсов закатаны, и небольшие волны мягко плещутся о мои пальцы. Смотрю, как небо меняется от ярко-голубого к оранжевому и розовому за огромными просторами Тихого океана.
Бумажный пакет, в котором лежит миска с лапшой Иисуса, шуршит, когда Куинн поправляет его в своей руке. Лапшичную было легко найти, так как очередь выстроилась на парковке. Проголодавшись и не желая идти дальше, мы неохотно присоединились и стали ждать. Мы заказали еду, указывая на картинку на стене, что было новым опытом для нас обоих. Сытые и уставшие, мы решили вернуться в номер, чтобы отоспаться от перелета, но я знала, что не усну, пока не попробую ногами песок.
И вот мы здесь, впервые ощущая белые пески Вайкики.
На пляже больше народу, чем я ожидала. Через каждые несколько ярдов скопление пляжных шезлонгов и зонтиков заполнено туристами. Конечно, я не могу знать наверняка, что это туристы, но обилие гавайских рубашек, гостиничных полотенец и ожогов второй степени выдают их с головой.
Я обдумываю свой ответ на вопрос Куинн, когда мимо нас с криком проносится малыш в очень обвисшем подгузнике. Его мать, сгорбившись, вытянув руки, мчится за ним. Он бьет ногами и топает по мелководью, в то время как его подгузник, наполненный темными, подтекающими какашками, сползает по ногам. Мать поднимает ребенка на руки, и подгузник соскальзывает с его ног, тонет и подбрасывается небольшой волной.
Мы с Куинн делаем большой шаг назад, чтобы выбраться из воды, теперь загрязненной человеческим дерьмом.
– Не бери в голову, – говорит Куинн. – Кажется, я знаю ответ.
Я кручу головой по сторонам, изучая высоченные отели и короткие, широкие курорты, которые выстроились вдоль пляжа Вайкики. Туристические ловушки на каждом углу продают пластиковое дерьмо, сделанное в Китае. Но что меня действительно удивляет, так это бетон.
– Это… – Я оборачиваюсь к горизонту. – Не то, что я ожидала. – Песок великолепен, океан ошеломляет, а небо на закате окрашивается в большее количество цветов, чем я могу назвать. И все же я надеялась на что-то другое. На что-то большее.
Подруга вздыхает, глядя на горизонт.
– Это как один гигантский туалет.
Мама с малышом вылавливают подгузник с мелководья. Мы с Куинн съеживаемся в унисон.
Годами я представляла себе, что буду делать, когда наконец доберусь до пляжа. Первые несколько минут я проведу, наслаждаясь впечатлениями, не позволяя себе достать фотоаппарат, пока не почувствую, что в полной мере оценила момент. Только после этого я бы потянулась за камерой. Впервые, с тех пор как узнала о пропаже своего оборудования, я совсем не скучаю по своей камере.
– Это не сработает.
Я чувствую взгляд Куинн на моем лице.
– Что ты имеешь в виду?
Волна паники пробивает трещину в моих железных планах.
– Мне нужно разнообразие. В моем портфолио одни города, люди и камень. – Я пытаюсь подавить повышенный тон в своем голосе, но страх овладевает мной, и уже невозможно остановить панику. – Здесь, конечно, есть песок и вода, но это все тот же город, бетон и еще больше людей.
– Не сходи с ума.
Я поворачиваюсь к ней, и ее глаза расширяются от того, что она видит в моем взгляде.
– Это мой последний шанс. Я потратила почти все свои деньги на эту поездку. Крайний срок подачи заявок – через шесть недель. У меня только три недели, чтобы сделать такие фотографии, которые изменят жизнь.
Итальянская стажировка у Леона Фабри – одна из самых востребованных стажировок в мире фотографии. И я подала заявку в прошлом году, но получила отказ из-за «отсутствия разнообразия и эмоциональной глубины» в моих фотографиях, что эта поездка должна была это исправить.
Куинн успокаивающе поглаживает меня по спине.
– Мы разберемся с этим.
– Как, блядь, мы это сделаем?!
Проходящая мимо пара закрывает уши своей маленькой дочери.
Я виновато улыбаюсь и пытаюсь обуздать свои эмоции.
– Нам просто нужно исследовать остров. Здесь есть пешеходные тропы к водопадам. Множество разных пляжей. Мы возьмем напрокат машину и…
– Мы составили бюджет до доллара. И не можем позволить себе машину.
– Мы разберемся с этим по ходу дела.
Куинн, всегда оптимист. Никогда не была реалистом.
– Мы поговорим с Иисусом. – Она пожимает плечами, как будто ответ находится прямо перед нами.
– Ты же не имеешь в виду молитву?
– Иисус, который в мотеле. Мы покопаемся в его мозгах. – Она берет меня под руку. – Я не покину этот остров, пока у тебя не будет самого лучшего портфолио, слышишь меня?
Я киваю, желая, чтобы напряжение в моем теле ослабло.
– Ты права. Мне нужно поспать, а когда верну свое оборудование, думаю, буду чувствовать себя лучше.
– Это моя сучка, – говорит Куинн. – Давай отнесем эту лапшу Иисусу и поковыряемся в его мозгах и заначке с травкой, пока он ест.
По возвращению в мотель, Иисус получает свой ужин с лапшой и соглашается рассказать все, что нам нужно знать об острове, если поднимемся в наш номер, где он сможет покурить перед едой. Куинн с радостью соглашается.
– Все вкуснее со свежим кайфом, – говорит он, передавая косяк Куинн. – Местный пакалоло7, – говорит он, наблюдая, как Куинн набирает полные легкие едкого дыма. – Хорошо, да?
Я делаю небольшую затяжку, надеясь, что это поможет мне достаточно расслабиться, чтобы уснуть без кошмаров о том, как тот симпатичный стюард продает мое оборудование для камеры через интернет.
Иисус достает свой ужин из сумки.
– Что вы хотите знать? – спрашивает он, прежде чем набить полный рот лапшой.
– Мы хотим найти менее людные пляжи, но у нас нет машины. Может есть автобус или…
– Желательно пляж без детского дерьма, плавающего в воде, – говорит Куинн и передает косяк мне.
– Фу, чертовски мерзко. – Иисус продолжает есть. – Хотя без машины может быть сложно.
– Мы можем взять ее напрокат, – предлагает Куинн.
Я качаю головой, и она закатывает глаза.
– Я знаю одного парня, – говорит Иисус.
Сколько хороших идей начинается со слов: «Я знаю парня»? Но мы в отчаянии.
– Он сдает машины в аренду. И по хорошей цене. – Парень отхлебывает бульон прямо из миски.
Брови Куинн поднимаются.
– Сколько?
Он достает из кармана телефон и нажимает пару кнопок, после чего бросает устройство на стол между нами.
Раздается два гудка, прежде чем отвечает хриплый голос.
– Эй, братан. Как дела?
– Йо, кузен. Все хорошо.
Они переговариваются снова и снова, акцент Иисуса намного сильнее, чем раньше. Я не понимаю большую часть того, что они говорят, но отчетливо слышу сумму в долларах.
– Звучит неплохо? – спрашивает нас Иисус.
– Двадцать долларов…. в день?
Мужчина по громкой связи ворчит.
– Хай мака мака8?
Иисус смеется.
– Нет. – Он пожимает плечами. – Это дерьмовая машина, но она доставит туда, куда захочешь.
Я представляю себя, нагруженную сумками с камерами и прокладывающую себе путь через всю Италию в качестве стажера у Леона Фабри. Решение принимается легко.
– Мы возьмем ее. – Возможно, нам придется отказаться от нескольких приемов пищи, но в любом случае кому нужен завтрак.
Они обмениваются еще несколькими словами, которые я с трудом понимаю, а затем вешают трубку.
– Я отвезу вас за ней. – Иисус собирает свою еду и встает.
– Уже поздно. – Мы с Куинн обе встаем. Она слегка покачивается.
– И мы под кайфом, – напоминаю я ему. – Ты под кайфом.
Иисус смотрит на нас как на сумасшедших.
– Вы на острове, хаоле9. Здесь все под кайфом. – Он смеется, и, чувствуя надежду и расслабленность, я позволяю себе смеяться вместе с ним. – Кроме того, я уже ухожу. Я вас подброшу.
Я тянусь в потайное отделение своей сумки, чтобы достать конверт с деньгами на экстренный случай. Достаю шестьдесят долларов, зная, что трех дней будет недостаточно, но я хочу убедиться, что остальная часть острова стоит того, чтобы ее увидеть, прежде чем вкладывать слишком много.
Мы следуем за Иисусом на стоянку, где стоит старая «Хонда Цивик», разноцветная в том смысле, что большая ее часть серебристая, за исключением двух красных дверей и черной передней панели. Заднее стекло покрыто наклейками.
«Никаких куков10». «Я лучше буду заниматься серфингом». «Задняя дверь11». На одной даже написано «Ребенок в машине», но это ребенок на доске для серфинга12.
Куинн втискивается на заднее сиденье, отпихивая в сторону пляжное полотенце, толстовку и обертки от фастфуда. Я сажусь на переднее сиденье. Неудивительно, что в тканевом салоне пахнет марихуаной.
Парень несколько раз пытается завести двигатель, прежде чем тот наконец-то оживает. Интересно, находится ли машина, которую мы арендуем в таком же состоянии?
Я внимательно слежу за тем, как Иисус маневрирует по городским улицам, стараясь не забыть, как вернуться назад. В конце концов, фонари и бетонные здания позади нас становятся меньше, и единственным источником света становятся наши фары на двухполосной дороге, прорезающей густые джунгли.
– Куда мы едем? – спрашиваю я, под воздействием марихуаны слишком поздно осознавая, что мы только что сели в машину к незнакомцу.
Вспоминаются все объявления по телевизору, которые предостерегали от таких глупых поступков, как этот.
– Кайлуа. – Он вставляет компакт-диск в проигрыватель, и через динамики врывается панк-рок, исполняемый парнями с пропитыми голосами.
Куинн тянется вперед с заднего сиденья и убавляет громкость до упора.
– Я слишком под кайфом для этого.
– Тебе не нравится? – говорит Иисус, улыбаясь и разглядывая Куинн в зеркало заднего вида.
Не давая подруге возможности оскорбить парня, я меняю тему.
– Ты живешь в Кайлуа?
– Я живу на севере.
– Где именно на севере? – Я могу показаться слишком любопытной, но курение всегда делает меня разговорчивой. А также параноиком. Я хочу узнать о нем как можно больше информации на тот случай, если он попытается нас убить, а я каким-то чудом выживу. Если скажу, что знаю о нападавшем только то, что его зовут Иисус, меня, наверное, не воспримут всерьез.
Он смотрит на меня.
– Лучшая часть острова. Северный берег.
– Что делает его лучшим?
Он моргает на меня.
– Ты серьезно? Сансет Бич? Пайплайн13?
– Ах, да. – Я напрягаю свою память. – Это место для серфинга. – Это объясняет все наклейки.
Иисус усмехается.
– Не просто место для серфинга, а лучшее в мире место для серфинга.
– Я так понимаю, ты занимаешься серфингом?
Он смеется, затем включает музыку на полную мощность.
– Все здесь занимаются серфингом, хаоле!
О, боже. Мы точно умрем.
«Бьюик лесабр» 1992 года выпуска с выцветшим бордовым кузовом, сочетающимся с кроваво-красным бархатным салоном, с несовпадающими колпаками и трещиной-паутинкой на лобовом стекле. Машина уродливая, но у нее есть четыре колеса и, надеюсь, рабочий двигатель.
– Уверен, что на ней можно ездить? – спрашиваю я Иисуса, когда он протягивает мне ключи.
– Достаточно безопасно. – Он поворачивается к мужчине, который сидит на крыльце того, что выглядит как переносной дом. Простая прямоугольная конструкция, подвешенная в футе от земли на бетонной раме.
– Спасибо, то есть махало! – кричу я и машу рукой человеку на крыльце, который машет в ответ наличными, которые мы ему заплатили. Никаких документов. Никаких подтверждений водительских прав или страховки. Это вообще законно? Я не хочу знать.
– Ты знаешь, как вернуться в мотель? – Иисус открывает для меня дверь со стороны водителя, скрежет ржавого металла о ржавый металл наполняет теплый воздух.
– Я помню. – Наверное. Если нет, то у меня есть телефон.
– Эй, Куинн, – говорит Иисус. – Если захочешь повеселиться, пока ты здесь, дай мне знать.
– А как же я? – говорю я, слегка обиженная тем, что он предполагает, что я не хочу повеселиться.
– Ты можешь быть нашим трезвым водителем. – Он садится в свою машину и ухмыляется в открытое окно. – Увидимся, хаоле.
– Он мне нравится, – говорит Куинн.
Конечно, нравится.
Никогда не встречала красивого парня, который бы ей не нравился.
ГЛАВА 3
«Мое любимое занятие – отправляться туда, где я еще не была».
– Диана Арбус
По гавайскому стандартному времени я просыпаюсь до восхода солнца. Вместо того чтобы сидеть в номере и смотреть, как Куинн спит, я решаю раздобыть немного кофе и, решив, что на пляже в такую рань будет немноголюдно, дать Вайкики еще один шанс.
Надеваю обрезанные джинсовые шорты, футболку с длинным рукавом и бейсболку. Отправляю Куинн сообщение, говоря, что принесу ей кофе, а затем проскальзываю на тихие улицы.
Мой телефон молчит в руке. Никаких новых сообщений. Никаких голосовых сообщений. Никто не проверяет, благополучно ли я добралась сюда.
Комок у основания моего горла напрягается и пульсирует.
Шесть месяцев назад я стала последним оставшимся в живых членом своей семьи. Вернее, биологической семьи, о которой я знаю. Я никогда не знала донора спермы, от которого моя мама забеременела в шестнадцать лет.
Мы с мамой никогда не были близки. Мои бабушка и дедушка воспитывали нас как сестер. И из-за разницы в возрасте я почти никогда ее не видела. Мне было двенадцать, когда мама встретила Кенни Брауна и влюбилась сильно и быстро. Четыре года спустя ее нашли зарезанной в своей квартире. Кенни отправили в тюрьму за убийство первой степени.
Хелена Паркс была мамой в моей жизни. И она умерла шесть месяцев и девять дней назад. Через год после своего мужа.
Я унаследовала прачечную, которой владели мои бабушка и дедушка. И обещала бабушке, что после ее смерти буду управлять ею сама. У меня никогда не было намерения сдержать свое слово. Я похоронила бабушку рядом с ее мужем и дочерью, а затем продала бизнес. После погашения небольшой суммы долга, которую они мне оставили, у меня остались деньги, необходимые для этой поездки, и небольшая заначка для Италии.
Все мое будущее зависит от того, получу ли я эту стажировку. Мне не к чему возвращаться.
Второй день, а у меня все еще нет моего оборудования. Чувствуя, что сердцебиение приближается к срыву, я переключаю внимание на то, что находится передо мной.
Самый потрясающий восход солнца, который я когда-либо видела. Солнце выглядывает из-за водянистого горизонта на востоке, заливая все мягким золотистым сиянием. Я снимаю туфли и носки и погружаю ноги в песок. Загибаю пальцы ног, погружаясь глубже, а соленый бриз развевает пряди моих волос вокруг бейсболки.
Несколько лет назад я смотрела в интернете видео, в котором давались инструкции о том, как проявить желаемую реальность.
Закрыв глаза, я вызываю позитивные аффирмации на передний план своего сознания.
Я нахожусь в нужном месте, в нужное время, делаю нужное дело.
Я повторяю это снова и снова, пока не убеждаюсь, что Вселенная меня услышала, затем перехожу к следующей.
У меня есть все необходимое для достижения моих целей.
Я открываю глаза и хмурюсь. У меня нет. Пока нет. Но будет. Снова закрываю глаза.
У меня будет все необходимое для достижения моих целей… желательно до полудня.
Если нет, то я топаю в аэропорт, хватаю того красавчика за шею и сжимаю до тех пор, пока…
Что-то теплое и мокрое касается моей ноги.
Я отскакиваю назад с визгом, который пугает маленькую, пушистую, белую собачку, которая мочилась на меня. Крысеныш смотрит на меня, словно обидевшись, что я прервала его утренний туалет.
– Давай, Джеральд! – зовет женщина, идущая вдоль кромки воды.
Клянусь, собака бросает на меня недовольный взгляд, а затем бежит к своей хозяйке.
– Да ты издеваешься. – Я хромаю к воде и волочу по песку ногу в собачьей моче.
Обмываю ноги и стараюсь не воспринимать это как знак того, как пройдет остаток моего дня. Захожу поглубже и стараюсь, чтобы маленькие волны не разбивались о мои бедра. Вода теплая, а ракушки под ногами немного неустойчивые, поэтому я возвращаюсь на сушу.
Бреду по пляжу, и песок прилипает к моим мокрым ногам. Замечаю бар на открытом воздухе, где люди уходят, держа в руках стаканчики. Кофе! Моя удача вернулась.
Заказываю два больших кофе на вынос.
– С вас пятнадцать, – говорит бармен, на удивление без смеха.
– Пять? – переспрашиваю я, потому что должно быть неправильно расслышала.
– Пятнадцать, – повторяет она.
– Но… это просто ароматизированная вода.
Бармен прищуривает глаза в раздражении.
– Это Кона14. Лучшее, что могут предложить наши острова, и стоит каждого доллара, я обещаю.
Я подумываю сказать ей, что она может оставить свой кофе, и отправиться на поиски заправки, но не видела ни одной в пешей доступности. Я кладу пятнадцать долларов на стойку, и когда бармен выжидающе смотрит на меня, я усмехаюсь и качаю головой. Я не буду давать чаевые за то, что она налила две чашки семидолларового кофе.
Я не делаю ни глотка, пока не отхожу от стойки.
– Черт, – бормочу я себе под нос. Я оборачиваюсь и вижу, что бармен улыбается. Это действительно вкусно. Надо было дать ей чаевые.
Найдя тихое место, чтобы посидеть, потягивая жидкое золото – в буквальном смысле слова – провожу ногами по песку взад-вперед. Люди, вышедшие на улицу в такую рань, либо бегают, либо прогуливаются вдоль линии воды. Серферы, паддлбордисты и каякеры находятся за пределами разбивающихся волн – это всего лишь черные точки на фоне голубого неба.
Я достаю телефон и делаю несколько снимков: горизонт, белая птица, ковыряющаяся в песке, и набегающая волна. Мой кофе закончился, а Куинн, вероятно, остыл, и я, наконец, возвращаюсь в наш мотель. Останавливаюсь у туристической лавки на углу, которая работает как магазин товаров первой необходимости, и покупаю два поп-тартса. Когда прохожу через вестибюль мотеля, я ищу Иисуса, но вместо него нахожу пожилую женщину с длинными волосами цвета соли с перцем и хмурым взглядом. Я показываю ей свой ключ, как бы говоря, что все в порядке, я гость.
– Вы Паркс? – спрашивает она по существу, не холодно и не грубо.
Я указываю на себя.
– Я Элси Паркс.
Она поднимает для чтения с цепочкой на шее очки и подносит их к глазам, не надевая.
– Элизабет Паркс.
– Это я. – Я бросаюсь к столу, сердце колотится.
– Думаю, это ваше. – Она ставит мою сумку на стойку.
Моя материализация сработала!
Я хватаю ее, но женщина выхватывает сумку у меня из рук.
– У тебя есть документы?
– Ты что, бл… – Я поджимаю губы, глядя на то, как твердеет ее челюсть и напрягаются мышцы. – В номере, – говорю сквозь стиснутые зубы. – Я принесу.
Поднимаясь по лестнице я преодолеваю один пролет за три шага. Кофе Куинн выплескивается из отверстия для питья, переливая чертовски дорогую жидкость мне на руку. Я распахиваю дверь и бросаю пакет с поп-тартсами на кровать Куинн.
– Моя камера здесь!
Подруга садится, протирая глаза.
Мое удостоверение личности в рюкзаке, и вместо того чтобы достать его, я хватаю все.
– Я сейчас вернусь. О-о! – Я поворачиваюсь и ставлю ее кофе на стол. – Кофе. Он дорогой, так что выпей его весь.
Сбегая обратно по лестнице, я говорю себе, что надо притормозить, потому что с моей удачей могу поскользнуться и сломать себе шею как раз в тот момент, когда наконец-то получу свою камеру. И сдерживаю крик разочарования, когда женщины на стойке регистрации не оказывается на месте. Моей сумки тоже нет.
Тяжело дышу, пытаясь отдышаться, пока ищу женщину. Я не знаю ее имени. Снимаю бейсболку и провожу рукой по потным волосам.
– Эй? Это я, Элизабет Паркс! Я вернулась с удостоверением личности.
Позади меня щелкает дверь. Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть женщину, выходящую из маленькой ванной комнаты, из которой раздается звук смываемого унитаза. У нее через плечо моя сумка. Она только что сходила в туалет… с моей сумкой?
В этот момент мне уже все равно.
Я сую ей в лицо свое удостоверение.
– Вот. Видите? Это я. Могу я теперь забрать свою сумку?
Она возвращается к столу, берет очки для чтения, как и раньше, и не спеша сверяет бирку сумки с моим удостоверением. Наконец, спустя, кажется, целую жизнь, она отдает мне сумку.
Я хочу обнять ее. Но не обнимаю. Вместо этого прижимаю к груди сумку с фотоаппаратом.
Когда возвращаюсь в наш номер, Куинн все еще в постели, но уже сидит, держа в одной руке кофе, а в другой – десерт с голубой глазурью.
– Есть! – Я держу сумку, как малыша Симба на скале Прайд.
– Я же говорила тебе. – Она отхлебывает кофе.
Я проверяю содержимое сумки, чтобы убедиться, что ничего не пропало, пока Куинн прихлебывает свой тепловатый кофе.
– Я тут подумала, – говорит Куинн. – Как думаешь, у Иисуса есть девушка?
Я не удивлена, что она спрашивает. Он красивый, приятный, щедрый на травку и со связями.
– Возможно.
– Хм. – Она надувает губы. – Я подумала, что он может быть претендентом на мой список.
Я смотрю на нее через плечо.
– Твой список?
– Мой список желаний. – Она собирает крошки со своей рубашки.
Полностью повернувшись к ней, я сажусь на край своей кровати.
– И что в этом списке?
Она разблокирует экран своего телефона.
– Влюбиться, заняться сексом на пляже, заняться сексом на лодке, заняться сексом…
– Я поняла суть.
Она прикусывает губу, затем набирает на экране.
– Изменяю «секс на пляже» на «поцеловаться на пляже». Слишком много песка в чувствительных местах.
– Да, потому что это самая большая проблема в этом списке.
Подруга прищуривается на меня.
– В списке не все о сексе. – Она щелкает пальцем по экрану. – Искупаться в океане, разбить палатку на пляже, проехаться верхом на лошади по пляжу…
– Насколько длинный этот список?
– Пока тридцать шесть пунктов, – уточняет она, затем указывает на меня своей кофейной чашкой. – Тебе нужен список.
– Не нужен. Я могу пересчитать свои желания на пальцах одной руки. – Вообще-то, на двух пальцах. – Сделать фотографии и уйди с той, которая обеспечит мне итальянскую стажировку.
– Скучно. – Она перекидывает ноги через край кровати так, что наши колени почти соприкасаются. – Нам нужно что-то добавить к этому.
– Я не могу позволить себе отвлекаться.
Подруга закатывает глаза.
– Элси, перестань. Ты годами имела дело с прачечной, адвокатами, риэлторами и ответственностью. Теперь, когда бабушки больше нет… – Она крестится, целует пальцы и поднимает их к небу, прежде чем продолжить. – Ты наконец-то можешь повеселиться.
Моя грудь сжимается от напоминания о том, что я единственный выживший член моей семьи. Я потираю грудину.
Ее красивые голубые глаза расширяются.
– Ой, прости. Слишком рано?
Шепот боли сжимает мое горло, но ничего невыносимого. Не так давно упоминание о смерти бабушки вызывало дикую тревогу, которая заставляла меня разрыдаться. Это странное чувство – знать, что у меня больше нет семейной привязки к какому-то месту. Я могу переехать куда угодно, начать все сначала, переписать будущее, которое было для меня расписано.
– Не слишком рано. Ты права. Мне нужно держать в фокусе свою цель, но не понимаю, почему я не могу попробовать что-то новое.
– Для тебя это будет полезно. – Ее выражение лица смягчается от сочувствия. – Просто следуй моему примеру. – Она шлепает меня по бедру. – Я буду твоим проводником в великолепном мире потакания своим желаниям.
– Мне уже страшно.
Она отмахивается от меня движением запястья.
– Я буду с тобой помягче.
Всю свою жизнь я делала хороший выбор. Безопасный выбор. Мои бабушка и дедушка были так разочарованы и совершенно сломлены моей мамой, что я не хотела быть причиной такой боли. Я должна была быть хорошей, покладистой, единственной, кем они могли бы гордиться. Никогда не нарушала комендантский час, работала в прачечной по выходным, даже пропускала дни в школе, когда на предприятии не хватало сотрудников.
Я всегда ощущала чувство долга перед бабушкой и дедушкой. Может быть, потому что моя мама снова и снова давала понять, что если бы не они, она бы сделала аборт. Потом она уходила и напивалась, и я думала, что это действительно чудо, что я вышла из ее тела живой.
Бабушка говорила мне, что я родилась на месяц раньше срока и была настолько крошечной, что могла поместиться в одной руке. Я уверена, что она преувеличивала. В любом случае, я не пойду по тому же пути, что и моя мать. Я всегда мечтала уехать из Су-Фолс и никогда не возвращаться.
Больше всего я буду скучать по Куинн. Сейчас она мой самый близкий человек. Вот почему я должна сделать эту поездку запоминающейся для нас обоих.
– Когда начинаем?
– Прямо сейчас! – Она прижимает меня к кровати и обнимает. – Ты не пожалеешь об этом!
Взять на прокат машину было гениальной идеей.
Мы с Куинн едем по побережью с опущенными окнами, а из динамиков с помехами играет гавайская музыка. Точнее, из одного динамика, потому что остальные сломаны.
Я уговорила Куинн сесть за руль, чтобы я могла ориентироваться и делать фотографии из машины. Поездка, которая должна была занять два часа, в итоге заняла полдня, поскольку я заставляла ее часто останавливаться, чтобы полюбоваться пейзажами и сделать снимки. На обед мы зашли в придорожный фруктовый киоск и съели орехи макадамия, ананас, манго и маленькие бананы, которые на вкус как чистый сахар.
Мы остановились на обочине у поворота с надписью «Живописный вид».
– Вот этого я и ожидала. – Я стою на краю обрыва, подо мной раскинулся Тихий океан, а за моей спиной – стена вулканической породы, увитая яркими зелеными лианами. – Здесь совсем другой мир. – Я подношу камеру к лицу и фотографирую Куинн. Ее огненно-рыжие волосы развеваются, лицо устремлено в небо, глаза закрыты.
– Как думаешь, русалки пукают? – говорит Куинн, ее глаза все еще закрыты.
– Думаю, что нет, потому что их не существует.
– А рыбы пукают?
Вместо того чтобы попытаться дать рациональный ответ, я позволяю ее вопросу повиснуть в воздухе, как риторическому бреду.
– А они писают? Можем ли мы вообще знать, писают ли они? Как можно изучать такие вещи, когда они окружены водой? – Она открывает глаза с долгим выдохом, чего я ожидала бы от занятий йогой, а не от обсуждения рыбьей мочи. – Это место творит со мной странные вещи. Действительно заставляет меня задуматься о более глубоких вопросах жизни, понимаешь?
Я сдерживаю улыбку и прячусь за фотоаппаратом, делая снимок извилистой дороги с раскинувшимся океаном и небом на заднем плане, и как бы ни захватывало дух от окружающей обстановки, я не могу передать ощущение всего этого.
Мы забираемся обратно в машину и продолжаем ехать на север по шоссе Камехамеха. Чем дальше от Гонолулу, тем более сельскими становятся пейзажи. Небольшие деревянные дома без стен и заборов, раскрашенные вручную вывески с рекламой фруктов или яиц на продажу, а там, где вулканическая порода переходит в пляжи, улицы заставлены машинами.
– Зацени этот пляж, – восторженно говорит Куинн, отвлекая мое внимание от скопления одичавших кур.
Она притормаживает, паркуясь на обочине, и мы обе смотрим в окно на участок пляжа с пушистыми белыми волнами, разбивающимися так сильно, что кажется, будто они сотрясают землю под нами.
Куинн смотрит поверх своих ярко-розовых солнцезащитных очков.
– Где мы?
Я проверяю карту на своем телефоне.
– Сансет Бич.
– Разве не здесь, по словам Иисуса, он живет? – Медленная улыбка появляется на ее губах.
Мы решаем – точнее, Куинн решает, – что проведем здесь остаток дня. Мне надоело проводить большую часть времени в машине, поэтому я соглашаюсь.
Нагрузив руки полотенцами, которые мы позаимствовали в мотеле, и тем, что осталось от наших придорожных закусок, мы находим пешеходную дорожку недалеко от места парковки. Она проходит между двумя домами, оба из состаренного дерева, со стеклянными фасадами и несколькими уровнями. Интересно, каково это – жить так близко к воде? Шум разбивающихся волн так же мешает заснуть, как движение на автостраде возле моего дома?
На пляже не так многолюдно, как на Вайкики. И у людей поблизости, похоже, есть цель со своими досками для серфинга, масками и ластами, а также бодибордами. Никаких детей в отвисших подгузниках или обгоревших туристов.
Раскладывая наши полотенца, я испытываю неловкость. Может быть, причина того, что мы не видим туристов, в том, что мы и есть туристы? На Вайкики я не чувствовала себя чужой, так как все вокруг казались мне приезжими, но здесь чувствую себя так, будто держу в руках большую неоновую вывеску, которая кричит, что мне здесь не место.
Куинн спускает бретельки сарафана вниз по рукам, как будто раздевается для публики. Ее крошечное бикини-стринги мало скрывают пышную грудь, ее красочные татуировки ярко выделяются под ярким солнцем. Оглянувшись вокруг, я вижу, что она привлекла несколько взглядов, но ничего похожего на то внимание, которое получает дома. Это наводит меня на мысль, что этот пляж повидал немало красивых и почти обнаженных женщин.
Я не снимаю мешковатую футболку и джинсовые шорты, бейсболка защищает глаза, пока я смотрю на волны.
– Ты когда-нибудь раньше видела столько сексуальных парней в одном месте? – бормочет Куинн рядом со мной.
Я не заметила сексуальных парней. Большинство из них загорелые, худощавые, с выгоревшими на солнце волосами. Я собираюсь сказать это, когда слышу суматоху у себя за спиной. Голоса. Глубокие, громкие, мужские голоса. Мы одновременно поворачиваемся и видим, что в одном из двух домов, мимо которых мы проходили по пути, несколько парней во внутреннем дворике что-то кричат другим, идущим к воде с досками для серфинга под мышками. Все они одеты по-разному. Некоторые в футболках, шортах и кепках. На других только в шорты. Несколько человек в шортах и бейсболках. Разный рост, разная степень мускулатуры, но все атлетического телосложения.
– Боже правый. – Куинн тоскливо вздыхает.
На этот раз я вынуждена с ней согласиться.
– Это что, дом братства?
– Не может быть. Парни из братства так не выглядят, – говорит она. – Иисус.
– …Мария и Иосиф, – бормочу я в благоговении.
Я не из тех девушек, которые пускают слюни при виде красивого мужчины. Меня всегда привлекала личность мужчины. Хорошее чувство юмора или художественная креативность скорее заведут меня, чем несколько загорелых мышц. Но глядя на этих парней, собранных в одном месте, демонстрирующих всю эту кожу, я чувствую в себе первобытную самку, которую моя внутренняя феминистка хочет задушить горящим лифчиком. Я сжимаю губы, чтобы не разинуть рот.
– Нет, – говорит Куинн. – Это Иисус.
Тень падает на меня, когда высокий человек перемещается в поле моего зрения, перекрывая мне обзор. Я уже собираюсь наклониться, чтобы рассмотреть пару длинных ног, как вдруг раздается хлопок.
– Вы здесь! – кричит Иисус при приближении.
Куинн смотрит на него поверх солнцезащитных очков, хлопая ресницами.
– Ты преследуешь нас?
Он усмехается.
– Я должен спросить тебя о том же.
Их игривый флирт заставляет меня вспомнить, как сегодня утром подруга спрашивала меня о статусе его отношений. Наверное, мне стоит предупредить его, что Куинн охотится за ним, но гораздо веселее наблюдать, как ее добыча падает, не ожидая этого.
