Текст книги "Изоморфы (СИ)"

Автор книги: Дылда Доминга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19

Саша как раз задремала, когда услышала, как открывается дверь. Она подскочила, как ужаленная, с испугу забежала на кухню и спряталась за холодильник. Гордый изоморф – ничего не скажешь, храбрости ей было не занимать. Но голоса в коридоре не внушили ей смелости ни на грамм. Судя по разговору и смеху, там находилось несколько мужчин, одним из которых был Тим.

– Ты сегодня обещал развлечения на вечер, – пробасил один из них.

– Девчонки и выпивка, – засмеялся другой.

– Я обо всем позабочусь, – уверил их Тим, и Саша услышала, как они все дружно направились в комнату. Из тех фраз, что долетали до ее слуха, она сделала вывод, что они говорили о предыдущей ночи, вспоминали, кого, где и как порешили. При этом в их голосах было столько веселья и радости, что у Саши невольно волосы вставали дыбом.

– Так как насчет выпивки? – снова прорезался бас.

И через какие-то пару секунд на кухне появился Тим. Он подошел к шкафчику с посудой, достал стаканы, потом с другой полки извлек бутылку коньяка. И только когда развернулся, его взгляд натолкнулся на Сашу. Будто он о ней мог позабыть. Саша все таким же затравленным зверьком смотрела на него из-за холодильника.

– Хорошо замаскировалась, – улыбнулся он. – Но я, кажется, просил быть повеселее.

Саша еще дальше забилась за холодильник, если такое вообще было возможно. Неужели он именно это и понимал под словом «расплатиться»? Привел тех, кто накануне помог избавиться от ее проблемы? Но она ведь просто от отчаяния днем раньше согласилась на его безумную цену, надеясь, что он ограничится своим первым требованием. С той платой она уже практически смирилась.

– Вылезай.

– Нет, – Саша покачала головой.

– Вылезай, я сказал, – он с силой дернул ее за предплечье, и Саша вывалилась из-за холодильника.

– Кто они? – спросила девушка, лишь бы что-нибудь сказать, отвлечь его, занять разговором, чтобы он забыл, оставил ее в покое.

– Мои друзья. Идем, познакомишься.

– Нет, не стоит, – Саша снова отпрянула в угол.

– И как мне это расценивать? – он смотрел на нее надменно, с легким оттенком презрения.

– Я не хочу вам мешать, – попыталась Саша.

– Может, я хочу, чтобы ты помогла? – он приблизился и подтащил ее к себе. – Ты ведь слушала, о чем мы говорили, верно? Значит, знаешь, что выпивка у меня уже есть, теперь не хватает еще одной составляющей.

– Нет, пожалуйста, – Саша задрожала в его руках. Кем бы она ни была, каким бы бойцом не представляла себя в долгие часы вынужденного одиночества, были такие вещи, через которые она не могла переступить. Если Тим вынудит ее это сделать, заставит, отдаст им на растерзание – чем это будет лучше участи в организации? Саша поняла, что не сможет после этого жить, не сможет больше быть собой, смотреть на свое отражение в зеркале. – Я не могу, пожалуйста, пусть будешь только ты, но не они, я этого не вынесу. – Она обмякла, и ее голова сползла к нему на грудь.

– Тогда думай в следующий раз, прежде чем давать обещания, – он оттолкнул ее прочь, как дурацкую куклу, без сожаления, подхватил коньяк и исчез за углом коридора.

Саша смотрела ему вслед, а в глазах все еще стояли слезы, и отвратительное унижение разливалось под кожей. Если его когда-нибудь убьют, она знала, в чьей крови будет танцевать, прыгать от радости, как он сам ее учил.

– Так что с девчонками? – воскликнул один из парней.

– Лучшая выпивка и девчонки – в «Белом коконе», – усмехнулся Тим, и друзья поддержали его выбор одобрительными возгласами.

– Так что, по коням? – пробасил уже знакомый голос.

– И на коня, – засмеялся другой, затем раздался звон стаканов.

Когда они опять все столпились в коридоре, шумно переговариваясь и деля между собой барышень, очевидно, им неплохо известных, Саша вновь забилась за холодильник, чтобы ненароком не попасться им на глаза. И лишь в самом конце, когда голоса начали удаляться, поймала насмешливый взгляд Тима, отсалютовавшего ей от дверей.

* * *

Матовые стены комнаты и ровный плоский свет, от которого уже начинали слезиться глаза. Ни одного окна, ни одного оттенка. И свет они не отключали никогда, даже когда все покидали комнату и оставляли Гая одного. Чтобы поспать, он вынужден был натягивать плюшевое одеяло на голову. Они так боялись, что он сбежит? Но куда? Знали бы они, что он не способен никуда бежать, не способен захватить ни одно из их жалких тел даже при близком контакте, не говоря уже о том, чтобы сделать это через окружавшие его бетонные стены внушительной толщины. Но кое о чем они все же догадывались, потому что это было слишком очевидно.

– Итак, Гай, все тот же вопрос – почему ты еще здесь? – это был Коэн, бесчувственный британец донимал его своим любимым вопросом уже второй день.

– Я вам так надоел? – попытался отшутиться Гай. – Тогда отпустите меня.

– Гай, прекращай эти детские игры, – Коэн смотрел на него хмуро, – ты отлично знаешь, что мы тебя никогда и никуда не отпустим. Нет, – глава вскинул руку, – я понимаю, что рано или поздно ты нас постараешься оставить с мертвым телом на руках. Но пока это не так, я еще раз спрошу: почему ты здесь?

– Потому что болен, дефектен, понимайте, как хотите, – не выдержал Гай, – вы это и сами прекрасно знаете.

– Да, – согласился Коэн, – но мы не знаем деталей. Пресли уже подтвердил с твоей помощью несколько наших предположений, но этого мало.

– А крови взял столько, что хватило бы еще на одного человека, – проворчал Гай.

– Ты не человек, – взревел Коэн, возвышаясь над столом.

– Я – нечто большее, чем человек, – отозвался изоморф.

– Ты – мерзкая тварь, – прошипел Коэн, а Гай лишь с насмешкой посмотрел на него в ответ. Как бы запел их глава, будь Гай в форме. Как бы они все здесь запрыгали, и тогда бы посмотрели, кто из них мерзкая тварь. Они, черви со своими смертными дряблыми телами, или он, хозяин, вольный выбирать любую из человеческих оболочек.

– Чем ты болен? – Коэн сумел взять себя в руки. Теперь он вновь опустился на стул напротив Гая и лишь чопорно одернул рукава своего пиджака. – Что это за болезнь, которая не позволяет тебе перемещаться? Она заразна для других?

– Нет, это истощение энергии, – чуть приврал Гай, тем не менее, придерживаясь правды.

– Отчего такое происходит? – подался к нему заинтригованный Коэн.

– От старости, – выдержав паузу, вздохнул изоморф, правдоподобно разыгрывая картину вековой усталости.

– Вы не бессмертны? – Коэн глянул куда-то в угол комнаты, очевидно, на камеру, чтобы убедиться, что их беседу записывают.

– Пишите-пишите, – мысленно забавлялся Гай, – я столько видел и столько придумал, что сам уже иногда не знаю, где правда, а где ложь.

– Никто не бессмертен, – философски изрек Гай, – все имеет свое начало и свой конец.

– Сколько же Вам лет? – от уважения к возрасту изоморфа глава незаметно для самого себя перешел на «Вы».

– Где-то после пары столетий начинаешь сбиваться со счета.

– Но это немыслимо, – Коэн с ужасом смотрел на сидящего перед ним голландца. – Скольких же людей Вы убили… сменили за это время?

– Многих, – Гай намеренно не смотрел в глаза Коэну, чтобы вновь не вызвать в нем вспышку злости. Куда лучше травить байки главе организации, чем снова служить подопытным кроликом для Пресли.

– Вы не помните, – констатировал все еще шокированный Коэн.

– Нет, это попросту невозможно.

– Вы вообще хоть что-то помните о тех людях, которых использовали? – Гаю снова не нравилось настроение Коэна.

– Мы живем и помним то, что прожили.

– Нет, не вы прожили, – покачал головой Коэн, – а украли у других.

Гай отодвинулся от стола и закатил глаза: их дальнейший разговор уже не имел никакого смыла. Столько же раз, сколько Коэн задавал свой вечный вопрос, ровно столько же раз британец приходил в бешенство и вынужден был прерывать их беседу. Из чего Гай сделал вывод, что он – единственный, кто у них есть, а значит, может морочить им голову, как захочет.

– Как продвигаются дела с остальными? – не удержался Гай.

– Если ты пытаешься выяснить, что с твоей девушкой, можешь спросить прямо, – с чувством превосходства отозвался глава. – Она пока не у нас, но это лишь вопрос времени. В прошлый раз мафия смешала нам все карты, но теперь это не повторится. Группа отбудет на днях, девчонку разыщут и тихо увезут из страны. Никто и знать не будет.

– А пропажа такого внушительного количества российских бизнесменов разве не вызвала паники? – едва ли не с издевкой поинтересовался Гай.

– Мы сами разберемся, кто из них бизнесмен, а кто… – он злобно сверкнул на изоморфа глазами.

– Вы полагаете, они бы еще сидели здесь в таком случае?

– Вы хотите сказать, что все они люди? – вопросом на вопрос ответил Коэн. – Я не поверю, что Вы не общались со своими.

– Почему же, общался, – ответил Гай, и Коэн снова потянулся к нему, как послушная марионетка. – С Одри, пока ее не убил Ваш идиот.

Коэн отпрянул, гневно глядя на голландца. Тут ему и крыть было нечем. Да, Дюпре совершил непоправимую ошибку, приведшую ко всему этому переполоху и вынужденному захвату Гая с окружением. Не будь Дюпре, возможно, они все также следили бы за Гаем, к их списку добавилась бы еще одна изоморф, а там, со временем, быть может, еще несколько и еще, и в конце концов, они могли бы вычислить их всех, вести записи, целые семьи и поколения, древа этих тварей.

Коэн тряхнул головой, вырываясь из своих заманчивых фантазий, а Гай смотрел на него в это время с такой иронией во взгляде, словно читал его мысли и забавлялся.

– Вы хотите сказать, что это и все? Вы настолько необщительны?

– Я – необщителен, – подтвердил Гай, – общительность, как бы Вам сказать, вырождается с возрастом.

– Есть еще такие же старые, как Вы? Сколько?

– Вы полагаете, что я Вам сейчас выдам остальных? – усмехнулся Гай, и Коэн с пониманием слабо улыбнулся в ответ. Улыбка на его тонких суровых губах смотрелась странно, если не сказать дико. – Разве что если бы у меня были враги, которым я хотел насолить. Но со временем вся эта вражда также отходит на второй план.

– Вот Вы меня здесь сейчас пытаетесь убедить, что у Вас все уже отошло, – прямо заявил Коэн, внимательно глядя на Гая, – что же тогда вы делали с девчонкой? Или любви все возрасты покорны, а, Гай?

– Ну, да, поймали Вы меня, поймали, – улыбнулся Гай в ответ, только его улыбка, как всегда, получилась наглой и капельку высокомерной: его мимика годами отрабатывалась самим человеком, а затем ее дополнил виртуозный хозяин. – Грешу я некоторыми человеческими страстями. Тело ведь у меня еще вполне работоспособное, – голландец развел руками, будто демонстрируя себя Коэну.

– И что вы готовы будете сделать, если она будет у нас в руках?

Гай задумался, пытаясь сдержаться и не выдать довольной улыбки кота, добравшегося до сметаны. Было недопустимо, чтобы Коэн догадался о чем-нибудь насчет Саши.

– Она просто человек, – подчеркнул Гай, и Коэн удовлетворенно усмехнулся.

– И этим уязвима.

– Вы думаете, что она мне настолько не безразлична? – Гай с искренним недоумением посмотрел на главу, но тот счел его искренность на сей раз за попытку сыграть.

– Вот и проверим, – кивнул он и поднялся из-за стола. А Гай теперь не сомневался, что даже провались Саша под землю, организация достанет ее и оттуда.

Глава 20

Моя беременная подруга отдыхала, лежа на боку на кровати в большой комнате в доме моих родителей. Ее живот был огромным, подходил срок родов. Мы рассеянно смотрели в окно и говорили о чем-то своем, когда морская вода снаружи неожиданно поднялась, заполнив всю улицу между двумя пятиэтажками, и хлестнула волной в стену, почти достав до нашего раскрытого окна на третьем этаже.

– Там мальчик! – вскрикнула подруга, бросившись к окну. И действительно, когда мы перегнулись через подоконник, увидели, что вода схлынула, а за раму вцепился мальчуган лет пяти или шести. Выглядел он напуганным и избитым. Схватив его за обе руки, мы втащили ребенка внутрь. Он был ошарашен, но держался довольно смело. Не плакал и храбро смотрел нам в глаза.

– Боже, да у него голова разбита! – воскликнула Нина, указывая на сбегающую на его лоб струйку крови.

Мальчик неловко коснулся рукой головы и раздвинул вьющиеся, слегка слипшиеся волосы, и тогда я увидела, как кровь бьет небольшой струйкой в такт пульсу.

– Черт, у него серьезная рана, – произнесла я.

– Да, придется зашивать, – и подруга бросила на меня взгляд, исполненный надежды.

– Черт, – огорчилась я, отчетливо понимая, что делать это придется мне. Ведь больше некому: только меня все считали внештатным врачом, готовым не глядя прооперировать пациента кухонным ножом и швейными ножницами. Так уж повелось в нашей семье, среди моих друзей, да среди всех, кто меня знал. Увы, ни одного настоящего врача среди этих людей не было. Я представила, как штопаю мальчика обыкновенными нитками обычной швейной иголкой, без всякой там стерилизации, в домашних условиях с кучей микробов и без анестезии, и неприятная горечь разлилась по моему языку.

– Надо его хоть коньяком напоить, – предложила я, глядя на Нину, и мысленно прося прощения за такое кощунство. Но ведь под рукой все равно не было ничего более подходящего.

– Коньяком, – запнулась Нина, но больше ничего не добавила, вновь посмотрев на мальчика.

А вот выражение лица у ребенка мне совсем не понравилось: оно было каким-то слишком уж понимающим, взрослым и лукавым.

– Я найду все необходимое, – произнесла Нина, направляясь к двери, – а ты займись парнем. Промой ему рану на голове.

– Спасибо за инструкции, – едва не заметила я вслух, но вовремя сдержалась. Нина любила покомандовать, но сейчас была не та ситуация, чтобы выяснять отношения. Я показала мальчишке, чтобы проходил, и повела его в сторону ванной.

Когда мы остались одни, он даже не пискнул, пока я промывала ему рану. И, казалось, его абсолютно не тревожила перспектива грядущего зашивания. Глаза ребенка хитро поблескивали, и теперь в этом блеске была отчетливо различима злоба.

– Может, он все-таки сильнее ударился, чем мы могли себе представить, – успела подумать я, а потом, обернувшись, у порога ванной увидела то, что заставило меня полностью забыть и о мальчишке, и о его проблемах.

Там была моя мама, и она улыбалась мне так, как умела она одна: с нежностью, заботой, бескорыстной любовью и легкой примесью тоски. Я глядела на нее, на какие-то секунды зависнув в ступоре, а потом улыбнулась в ответ, обезоруженная ее появлением и ранимая, как никогда.

Ее уже много лет не было с нами, она умерла. Но сейчас, когда она явилась, я смотрела в ее глаза, и ничего на свете не хотела сильнее, чем того, чтобы она была жива, рядом со мной и любила меня, как прежде. Только теперь невероятная тоска и боль, благополучно похороненные под маской сильного человека, прорвались наружу, и я тяжело прислонилась к косяку двери.

Мальчик гадко захохотал, и мама исчезла. В его лице не осталось ничего детского, он вел себя, как взрослое расчетливое чудовище. В его взгляде читалась неистощимая ненависть и садизм.

– Ты там скоро? – услышала я голос Нины с кухни и, пошатнувшись, сделала шаг вперед.

В коридорчике перед кухней, в падающем на нее со спины свете, стояла мама, и ее уложенные, но слегка выбившиеся из прически светлые волосы, образовывали ореол вокруг головы. Меня снова накрыло волной тоски.

– Как такое возможно? Это ты? – спросила я в тщетной надежде, почти детской в своей наивности и искренности.

– Нет, идиотка, конечно же, не я, – передразнивая, ответила мама голосом мальчика. Это он, мелкий подонок, сознательно создавал видения, питаясь моими страданиями, наслаждаясь ими. Демон в обличье ребенка.

Но улыбка и это давно забытое лицо – все было таким настоящим. Мне так ее не хватало. Я рухнула на колени, и тоска согнула меня пополам, заставив разразиться рыданиями. Я понимала, что все это дело рук мальчика, знала, что она не настоящая, но было уже поздно. Все это уже не имело значения: я столько времени держала все внутри, я ведь так и не заплакала с тех пор, как ее не стало. Теперь я плакала за все эти годы, и не могла остановиться – и мне было плевать, что мальчик смотрел и заливался смехом. Не нужно было Нине вытаскивать этого ублюдка, пусть бы сдох там снаружи, когда ушла приливная волна.

Как же я любила ее и люблю… Я плакала и плакала, раскачиваясь взад-вперед, пока не проснулась на истерзанных простынях в крепко сжимающих меня мужских руках.

* * *

– Тише, тише, – шептал хриплый голос. Саша еще несколько раз дернулась в его руках и, наконец, затихла. Слезы по-прежнему катились по ее лицу, но это уже было неважно. Она сумела вырваться из цепких объятий сна и осознать реальность. Лунный свет затапливал комнату, полупустую, с матрасом и спортивным инвентарем в углу. Руки, которые ее держали, оказались руками мужчины, который никогда еще в этой жизни не был с ней нежен, поэтому от неожиданности Саша замерла и насторожилась. Они не были раздеты, не занимались каким-нибудь очередным ненормальным сексом – он просто держал ее в руках, очевидно, возвратившись из клуба. От него заметно тянуло дымом и выпивкой.

– Тебе приснился кошмар, – Тим отстранился, почувствовав, что она пришла в себя.

– Сон, это был сон, – как заклинание повторила Саша. Образы из сна были еще слишком реальны, и эмоции, вытащившие на свет воспоминания, которые, казалось, вообще не должны были существовать. Она рано потеряла мать, вернее даже было сказать, что она ее совсем не знала – ту женщину, что выносила и родила изоморфа во плоти. Женщину, поглощенную Тинни, или все же захваченную им не до конца? Саша явственно различала любовь и нежность во взгляде матери, которые не могли принадлежать мужчине. Даже такому безумному, как ее отец.

– Что тебе снилось? – голос Тима вырвал ее из раздумий.

– Прошлое, – прошептала Саша, качая головой, – далекое прошлое, моя настоящая мать. Я полагала, что совсем не помню ее.

– Ты выросла в интернате? – спросил Тим.

– Нет, в приемной семье. Но я всегда знала правду.

– Тебя оставили?

– Нет, – поспешно отозвалась Саша, – мама умерла, почти сразу после моего рождения.

– Мне жаль, – Тим снова оказался рядом, и было так странно ощущать его молчаливую поддержку, впервые без насмешки или ненависти.

– Тебе? – не удержалась Саша от сомнения в голосе.

– Какой ты представляешь мою семью? – вдруг спросил он. И Саша впервые задумалась на эту тему: она не представляла ее вовсе, ей не приходило в голову заниматься подобным. Наверное, жестокой, бешеной, с ножами и кастетами в детских кроватках вместо погремушек. Что еще можно было предположить?

– Когда я был мелким, – глухо заговорил Тим, – к матери прибился очередной мужик. Поначалу у него даже были деньги, на выпивку и не только. Они часами пили в нашей квартире с его друзьями, а я сидел в кроватке. Знаешь, стандартная такая, с решеткой вместо стенок. Я мог орать, мог звать, мог обделаться, но им не было до меня дела. Тогда я понял, что могу рассчитывать только на себя.

Саша молча слушала, не смея прервать неожиданную откровенность Тимура.

– Потом был другой мужик, третий, десятый. Я рос, но практически ничего не менялось. Кроме того, что очередной сожитель стал давать по шее и ей, и мне. Тогда я понял, что все люди по природе своей – ублюдки. Просто одни ублюдки – трусливые, а другие – те, кто ими правит.

– И ты стал тем, кто правит.

– Нет, я стал самым редкостным из ублюдков, не скрывающим своей сути.

– Но есть же добрые люди, и храбрые…

– Не смеши, – резко оборвал ее Тим. – Я видел этих храбрых людей. Поставь их к стенке, приставь к голове дуло пистолета – и они наделают в штаны. Предложи добрым достаточно денег, и они сдадут тебя с потрохами. Доброта и храбрость – не более чем маски лицемерных ублюдков. Срывать их и показывать им самим их истинные лица – вот настоящая жизнь.

– Значит, это ты делаешь? – взволнованно проговорила Саша и чуть отползла от Тима. – Твоя любимая работа.

– Да, я люблю свою работу, – его голос вновь стал отстраненным и чужим.

– Мне жаль, – проговорила Саша, когда молчание затянулось.

– Чего тебе жаль?

– Твоего детства, и своего.

– Глупости, – бросил он, поднялся и пошел в ванную.

Саша слушала, как шумит вода и думала о том, кто сделал Тима таким, каким он стал. Его мать, отсутствие настоящего отца или вереница всех тех мужчин, что обижали мальчишку: кто пренебрежением, кто ненавистью, а кто и тяжелым кулаком? Глядя на свою мать, он перестал уважать женщин, воспринял жестокость, как единственную модель обращения с ними; глядя на мужчин, возненавидел оставшуюся половину человечества и стал поклоняться одному единственному идолу – насилию.

Саша еще раз прокрутила в голове свой сон и, не смотря на все его странности, стала подозревать, что снова побывала в чужом теле. У нее никогда не было беременной подруги Нины, а у ее родителей, даже приемных, – такой квартиры. И она никогда не занималась заштопыванием человеческих тел. Очевидно, сходство их судеб заставило Сашу на какое-то время раствориться в той другой жизни. Она передернулась, вспоминая некоторые моменты сна, и, перевернувшись на другой бок, закрыла глаза, пытаясь вновь уснуть под шум из ванной.

После разговора с Тимом ей почему-то больше не страшно было отключиться, что бы ни поджидало по другую сторону. Теперь она знала, что Тим ее разбудит, если что-то случится. Ублюдок без маски? Что ж, по крайней мере, она могла положиться на него в некоторых вещах.

* * *

– Все это дурно попахивает, – рассуждал Сергей Витальевич, расхаживая по их небольшому офису, который они, тем не менее, арендовали недалеко от центра. Костя давно уже обратил внимание, что Витальевич питал странную привязанность к старым районам города.

– Все стало плохо с тех пор, как приехал этот длинноносый француз.

– Чего ты на него взъелся? – удивился Сергей.

– А разве не из-за него случились все эти неприятности? – горячо заметил Костя, а старший лишь неопределенно пожал плечами. С одной стороны парень был прав, а с другой, Витальевичу чисто по-человечески было жаль Дюпре. И потом, с ним так душевно было заседать до глубокой ночи на кухне, – Сергей протяжно вздохнул.

– Чует мое сердце, разгонят нас после всего этого. Столько мороки с этой регистрацией фирмы – и все ради чего: чтобы просуществовать каких-то несчастных полгода? А аренда – мы еще должны за 3 месяца.

– А зачем Вы торопились с арендой, Сергей Витальевич? – возразил Костя. – Я Вам говорил, что можно и с виртуальным офисом прекрасно существовать.

– Не понимаю я такого, виртуальным, – передразнил его Витальевич. – Если есть контора, должен быть телефон и офис. Даже у захудалого сыскного агентства должно быть место, куда можно прийти, где можно подумать и поработать, документы хранить, в конце концов.

– Документы прекрасно можно хранить в электронном виде.

– И фото подозреваемых ты тоже будешь показывать в электронном виде? – возмутился Сергей.

– С нормальным финансированием это тоже не проблема.

– Боюсь, о финансировании мы можем забыть, – Витальевич взял в руки карандаш и рассеянно постучал им по столу. – Хорошо еще, что мы никак явно не связаны ни с головным офисом, ни с каким другим филиалом. Такое себе ЧП и все – пойди догадайся, что такое.

– К слову, почему ЧП?

– Юрист, которую мне сосватала Жанна, бухгалтер с моей прошлой работы, сказала, что так проще всего. Я хотел изначально зарегистрировать общественную организацию, но там были какие-то сложности с переводом денег из центрального офиса. Так что она предложила мне на выбор два варианта: благотворительная организация и ЧП.

– Благотворительная? – обалдел Костя. – А это тут причем?

– Нет никаких статей прибыли и прочего, а соответственно налогов. Только поступления средств на счет, и для тех, кто переводит деньги – проще.

– Ну, и что же помешало? – заинтересовался Костя.

– Да там устав и род деятельности должен быть соответствующий. Проще всего оказалось ЧП.

– ЧП Доренко, – кивнул Костя.

– А что ты хотел? – завелся Сергей Витальевич. – ЧП «Изоморф»?

– А ремонт нельзя зачесть в счет аренды? – Костя окинул взглядом выкрашенные в серо-голубой однотонные стены и серый ковролин на полу.

– Я говорил с владельцем, – понурился Витальевич. – Ему все равно. Говорит, забирайте свой ремонт с собой.

– Да уж, – почесал Костя затылок.

Запертые в одной комнате в течение долгих и бессмысленных рабочих дней, они уже не могли придумать, чем еще себя занять, и лишь настороженно поглядывали на телефон, а Костя – на почту, в ожидании, когда до них долетят хоть какие-нибудь новости. Иногда Косте казалось, что лучше бы их расформировали, и как можно скорее, иногда он был более оптимистичен и представлял себе, как его приглашают работать в Голландию или Париж, вместо Дюпре, и он, с сожалением глядя на покинутого всеми Витальевича, собирает свои немногочисленные пожитки для путешествия в новый мир и новую жизнь, полную опасностей и приключений. Но потом его взгляд возвращался из далеких сказочных мест на землю и вновь упирался в унылый шкаф из ДВП и простенькую офисную мебель. О них забыли – это был факт. После облавы (а точнее нельзя было назвать учиненный Коэном и его подручными разгром) и столкновения с бандитами, о них так никто и не вспомнил. Лишь один телефонный разговор с раздраженным главой в аэропорту, во время которого Сергей Витальевич сообщил, что им не удалось найти девушку, – и все.