Текст книги "Волк Севера (ЛП)"

Автор книги: Дункан M. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Как бы он ни устал, он знал, что делать. С кинжалом в руке он отправился за своим трофеем.

Вульфрик уставился на кровавую сцену, представшую перед ним. Он снял с белека шкуру, удалил клыки и вскрыл его, чтобы показать сердце, но он еще не закончил. Ему рассказали, что нужно делать дальше, но он всегда надеялся, что это было приукрашивание, рассказанное для придания таинственности убийству белека. Вульфрику не хотелось, чтобы кто-то узнал, что он не сделал то, что должен был. Он вырезал сердце и поднял его с трупа. Оно оказалось тяжелее, чем он ожидал, и скользким от крови. Он с трудом удерживал его в руках, и от одной мысли о том, чтобы съесть его, ему хотелось блевать, но это было то, что он должен был сделать. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и вгрызся в сердце белека.

Его рот наполнился вкусом крови, а плоть не поддавалась зубам. Он попытался представить, что это был недожаренный кусок оленины, откусил кусок и начал жевать. Мясо было жестким, и казалось, что его зубам практически ничего не удается сделать. Как только он достаточно размяк, он проглотил. Это было не так уж плохо. Ему не нужно было никого убеждать, кроме себя, а он и сам был далек от того, чтобы поверить в это. Он не знал, сколько сердца ему нужно съесть, и не хотел затягивать процесс дольше, чем нужно. Он кусал снова и снова, пока на пальцах не осталось ничего, кроме крови.

Он завернул шкурку в сверток, а клыки положил в сумку. Он все еще чувствовал металлический привкус сердца, и ему пришлось бороться с желанием проблеваться. Но все же это было сделано. Сердце соединило дух белека с его собственным навечно, а остальное послужило доказательством того, что он убил зверя. Часть его все еще не могла поверить, что он действительно сделал это. Все происходящее уже казалось сном, если не считать слишком реальной тяжести шкуры в его руках.

Он хотел как можно лучше использовать дневной свет, но борьба забрала все, что осталось в его усталых руках. Ему было трудно сосредоточиться, и он не успел далеко уйти, как понял, что не может продолжать. Он был уверен, что отдалился от трупа на достаточное расстояние, и ему не придется беспокоиться о приближении животных. Он разжег костер и растянулся рядом с ним, стараясь, чтобы как можно больше тепла попало на его раненое колено.

В пламени было что-то успокаивающее. Он почувствовал, как напряжение, о котором он даже не подозревал, ослабевает, когда тепло огня охватывает его. Он разогнул колено, которое также получало пользу от тепла. А вот рана на груди была совсем другим делом. Кровотечение остановилось, но края раны были горячими на ощупь и имели зловещий вид. Он знал, что дело плохо. Вулфрик с содроганием подумал, где побывали когти белека, прежде чем распороть его грудь – возможно, в кишках несчастного оленя или кабана.

На данный момент все, что он мог сделать, это позволить теплу костра успокоить его ноющее тело и отдохнуть. Столько всего произошло, а он все никак не мог взять в толк. В его детстве многие вечера проходили в мечтах о том, что он сделал за последние несколько дней. Трудно было отделить воображаемые события от того, как это происходило на самом деле. Казалось, что его память перегружена, и он рискует все забыть. Он закрыл глаза, и сон не заставил себя долго ждать.

29

Когда Вулфрик проснулся, его била неудержимая дрожь. Его кожа была холодной, но он был покрыт капельками пота. Он чувствовал себя слабее, чем когда-либо прежде. Голова пульсировала, даже сильнее, чем когда он был на Высоких Землях по пути к Скале Джорундира.

Он боролся с чувствами и развел огонь. Под золой еще оставалось несколько угольков, которые охотно принялись за хворост и дрова, отложенные Вулфриком накануне. От тепла ему стало легче, но он все равно дрожал. Он откинул края меха и посмотрел на раны, нанесенные клыками белека.

Струпья, которые накануне были темно-красными и черными, теперь приобрели желто-зеленый оттенок – верный признак того, что рана была серьезной, если жар и головная боль еще не говорили ему об этом. Впереди у него было еще много пути. Лихорадка должна была усилиться, прежде чем ему станет лучше. Он твердо решил не умирать здесь, не после всего, чего он достиг.

Он протянул ладони к огню, чтобы в последний раз прикоснуться к его теплу, прежде чем встать и погасить его. Он тяжело поднялся и с гримасой взвалил на плечи свой рюкзак. Кожа на его груди была натянута, и движение мучительно тянуло ее. Он чувствовал, как по животу стекает жидкость – кровь или гной, он не хотел знать, что именно. В животе появилось тошнотворное чувство.

Вульфрик сосредоточился и погрузился в свои мысли, заставляя ноги идти дальше. Это был тот же механизм, который он использовал все те годы, когда Родульф и его друзья превратили его жизнь в ад. Он научил себя отвлекаться от того, что происходит с его телом, и отправлять свой разум в другое место. Пусть он не мог контролировать то, что происходило с его телом, но он всегда мог контролировать то, что происходило с его разумом. Он мог выбирать, что впускать, а что не впускать.

Сейчас его тело подавало ему всевозможные плохие сигналы: слабость, усталость, тошнота, боль. Даже его разум грозил предать его, головокружение и головная боль заставляли его с трудом возводить мысленную стену, за которой он мог бы укрыться. Все, что ему нужно было сделать, это сказать своим ногам, чтобы они продолжали идти. Он повторял себе это снова и снова. Продолжай идти. Не останавливаться. Не останавливаться. Как бы он ни старался, он не мог заглушить боль. Она звучала так громко, что он не мог спрятаться от нее в дальнем уголке своего сознания.

Он должен был попробовать что-то другое. Он судорожно искал в глубинах своего сознания любое воспоминание, любой проблеск счастья, за который он мог бы ухватиться и цепляться за жизнь. Он нашел одно.

Снова было лето, и он был мальчиком. Он сидел под деревом на краю деревни, с которого открывался вид на пастбища и Высокие Земли. Было тепло, и воздух благоухал пастбищными цветами. Листья дерева шелестели под легким ветерком, и Адалхаид была рядом с ним. Они смотрели, как меняются тени на горных вершинах, как вечернее солнце опускается за ними, не произнося ни слова. Достаточно было просто быть вместе.

Она никогда не могла долго молчать – всегда находилось что-то, что она видела и хотела убедиться, что Вулфрик не пропустил, – но это воспоминание, его любимое воспоминание, было мгновением, застывшим во времени. Этот краткий миг тишины и счастья длился до тех пор, пока он мог удержать его в памяти. Он хранил его, когда ему было совсем плохо, потому что оно всегда вызывало улыбку на его лице и удовлетворение в сердце. Сейчас он молился, чтобы это спасло ему жизнь. Он попытался представить себе разговор, что могла бы сказать Адалхаид в этот прекрасный момент. Он пытался представить себе ее голос, но не мог вспомнить, как он звучит.

Время от времени ему нужно было принимать решения, которые вырывали его из хлипкого убежища, которое он построил. Повернуть налево у ручья, повернуть направо у скалы, проверить, не проглядывает ли солнце сквозь полог леса, чтобы убедиться, что он идет правильно. Временами казалось, что самые простые решения могут ошеломить его. Но потом он снова погружался в свои мысли, хотя с каждым разом путь туда и обратно становился все труднее.

Вулфрик едва заметил, когда стемнело. О том, чтобы остановиться, не могло быть и речи. Если он сядет, то уже никогда не встанет. Где-то впереди, в темноте леса, он услышал смех Адалхаид; счастливый, музыкальный. Он заставил себя идти на звук, зная, что когда он достигнет ее, он будет в безопасности. Ее голос разносился между деревьями, побуждая его идти дальше, зовя его к себе. Он не мог придумать ничего лучше, чем ее теплые объятия, запах ее волос. Пошатываясь, он шел вперед, больше всего на свете желая добраться до нее.

Утешение было первой мыслью Вулфрика, когда он открыл глаза. Он понятия не имел, где находится. Темнота ничем не помогала. Он всматривался в темноту, пока его глаза не начали привыкать. Он начал различать очертания – стул, знакомый стул, стол, тоже знакомый. Он был дома. Как он сюда попал?

Он чувствовал себя усталым, но уже не больным. Его тело было жестким и болезненным, как будто его избили, но лихорадка, похоже, прошла. Возникал вопрос, как долго он там пролежал. Он посмотрел на свою грудь, которая была покрыта свежей повязкой. Он осторожно надавил на нее, но боли почти не было. Все хорошо зажило. Он спустил ноги с кровати и встал. Подошвы его ног болели, когда он надавил на них. Должно быть, он был прикован к постели несколько дней. Дольше? Его колено было жестким, но не болезненным. Различные царапины и ссадины на лице почти зажили. Все указывало на то, что прошло не меньше недели.

Вулфрик попытался вспомнить последнее, что он мог вспомнить, и почувствовал, как его охватывает паника. Что он на самом деле сделал? Что ему привиделось? Воспоминание о том, как он сидел у дерева, было таким же свежим и реальным, как и все остальное. Смех Адалхаид. Он казался таким реальным, но теперь он понял, что это было только в его воображении. Обычно на поляне принято было прикасаться к камню, чтобы показать всем, что паломничество завершено. Вульфрик не помнил, чтобы делал это. Он беспокоился, что ему это не удалось. Неужели они сочтут его неудачником?

Дверь в его комнату открылась, и в проеме показался силуэт.

Он проснулся, – сказал голос. Голос Адальхаид.

Значит, все еще спит. Но это был хороший сон. Вулфрик почувствовал, как паника и беспокойство уходят из его колотящегося сердца. Он лег, и сон снова овладел им

Вульфрик сидел в своей постели, пытаясь отделить сон от реальности. Его голова была ясной, и он чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Мать позвала его узнать, как дела. Обнаружив, что он не спит, она приготовила ему завтрак, но настояла, чтобы он оставался в постели. Он мог бы привыкнуть к этому, но это не соответствовало статусу воина. Эта мысль вызвала улыбку на его лице.

В дверь постучали, и Вулфрик с разочарованием увидел, что это не Адальхаид. Он готов был поклясться Джорундиром, что видел ее стоящей в дверях накануне вечером.

Я рад видеть тебя бодрым и здоровым, – сказал Этельман.

Хорошо быть дома, – сказал Вулфрик.

Твой цвет кожи стал лучше. В последний раз, когда я тебя видел, ты был смертельно бледен. Как ты себя чувствуешь?

'Намного лучше, спасибо', – сказал Вулфрик. "Как долго я здесь?

Почти три недели. У тебя довольно много ран, с которыми ты вернулся домой. Ты был самым тяжелым из тех, кто вернулся. И единственный, кто столкнулся с белеком. Не знаю, считать ли это хорошей или плохой удачей, но, поскольку ты все еще жив, я склоняюсь к первому".

"Сколько человек вернулось домой?

Восемь, включая тебя. Вальмер, Экард, Берун и Хейн не вернулись".

Я видел Хейна в долине. Он кашлял кровью на снег. Он был мертв, когда я проходил мимо него на обратном пути".

Другие упоминали, что видели его. Печальная потеря, и я не ожидал этого", – сказал Этельман.

Хейн и Уолмер были единственными двумя людьми, с которыми Вулфрика многое связывало. Учитывая их историю, ему было трудно проникнуться симпатией к Уолмеру.

'Восемь из двенадцати – хорошее число, однако', – сказал Этельман. Это больше, чем я обычно ожидал, и вообще чудо. Джорундир был добр к нам. Я был бы доволен, если бы вернулись шестеро". Торжественное выражение лица Этельмана сменилось широкой улыбкой.

Мне нужно знать, – сказал Вулфрик. 'Как я попал сюда?'

Ты шел по деревне в оцепенении, не обращая внимания на все вокруг. Когда ты дошел до камня на поляне, ты прикоснулся к нему и упал. Мы принесли тебя сюда".

Я рад, что мне удалось пройти так далеко", – сказал Вулфрик.

Это было очень непросто, – сказал Этельман. Я никогда не имел дела с такой лихорадкой, как у тебя". Однако деревня рада, что у нее есть восемь новых воинов, которые помогут ей пережить зиму. Тем более, что один из них может претендовать на белека".

Вулфрик улыбнулся. Он лишь мимолетно подумал о белеке. В смятении и других заботах это казалось чем-то далеким, скорее воображаемым, чем сделанным.

'Убить одного из них в одиночку – очень хорошее достижение. Им можно гордиться, и немногие мужчины добиваются этого. Ты бы видел реакцию своей матери, когда мы распаковывали твои вещи. Жаль, что ты не видел реакцию отца. Сейчас Адалхаид и твоя мать работают над твоим плащом. Они хотели подготовить его к тому времени, когда ты проснешься, но я думаю, что он еще не закончен".

'Адалхаид?' спросил Вулфрик.

Да, она вернулась в деревню вскоре после того, как ты отправился в паломничество".

Вулфрик с трудом мог в это поверить. "Она вернулась". Он позволил этой мысли на мгновение погрузиться в себя. Есть еще кое-что, – сказал Вулфрик. 'Есть еще кое-что, о чем я должен спросить тебя'.

Этельман поднял бровь. 'Продолжай…'

'Я… я не уверен, касался ли я Камня'.

'Что ты имеешь в виду?'

'Я не уверен, коснулся я его или нет. Я потянулся к нему, но…

'Ты хочешь сказать, что не можешь вспомнить?' спросил Этельман.

'Вроде того. Я потянулся к нему, и вокруг него появилось свечение, а потом и вокруг меня. Потом я сидел на снегу. Кажется, была яркая вспышка и взрыв, но я не уверен. Я не помню, удалось ли мне дотронуться до камня".

Этельман улыбнулся. 'Голубое свечение, говоришь?'

Вулфрик кивнул, теперь он был в большей панике, чем раньше. Как бы он ни старался, он не мог вспомнить, что когда-либо прикасался к грубой, резной поверхности Скалы. Я попытался во второй раз, но она была словно покрыта чем-то невидимым и мягким. Я мог надавить на нее, но не мог пробиться сквозь нее".

'Ты сделал достаточно', – сказал Этельман. 'Более чем достаточно'. Он мгновение изучал Вулфрика, прежде чем заговорить снова. Я слышал о том, что ты описываешь, но никогда не слышал, чтобы это происходило. Я не уверен, что это произойдет в течение очень долгого времени. Уж точно не при моей жизни".

Вулфрик нахмурил брови. 'Что ты имеешь в виду?'

'Ты был избран Джорундиром. Каждый воин, который остается верен своему кодексу, присоединится к Воинству, когда покинет этот мир, но некоторых Джорундир выбирает не только для этого. То, что он послал белека убедиться, что ты достоин его выбора, подтверждает это. Теперь это имеет гораздо больше смысла".

'Что это значит?'

Этельман улыбнулся. 'Ты должен выяснить это сам. Возможно, ничего, по крайней мере, не в этой жизни. Его прикосновение приносит с собой дары, то, чем, как он ожидает, ты будешь владеть к тому времени, когда он призовет тебя присоединиться к своему воинству".

'Дары?'

Этельман пожал плечами. 'Они разные для каждого. Джорундир дарует те навыки, в которых он больше всего нуждается в данный момент. Это то, что ты должен узнать сам".

Вульфрик улыбнулся, чтобы скрыть свое замешательство. Это было очень много, и часть его души сомневалась, не находится ли он действительно все еще где-то в лесу, прижавшись к дереву и охваченный бредовыми снами лихорадки.

Не будь слишком доволен собой, – сказал Этельман. Говорят, что те, кто благословлен прикосновением Джорундира, обычно призываются к его владыке раньше других".

'Почему?'

'Это величайшая похвала для человека. Каждый раз, когда ты ступаешь на поле боя, ты привлекаешь воинов, как мотыльков на пламя. Все они хотят сделать себе имя, проявить себя. А твоя голова станет отличным поводом для этого".

Теперь его победа уже не казалась такой приятной. "Как кто-нибудь узнает?

Рано или поздно слухи дойдут. Такие вещи трудно держать в секрете. Однажды ты сделаешь то, что не смог бы сделать ни один обычный человек, не задумываясь об этом. Пойдут слухи, а когда ты сделаешь это еще несколько раз, ты подтвердишь это. Это не то, от чего стоит прятаться, Вулфрик. Это обоюдоострый меч, без сомнения, но когда бог выделяет тебя, ты не должен его игнорировать".

30

На следующий день Вульфрику разрешили встать с постели. Его мать все еще была против этой идеи, желая, чтобы он провел еще несколько дней, укутавшись в постели, но Этельман твердо настаивал на том, чтобы Вулфрик вышел на свежий воздух и позанимался спортом. Приказ был музыкой для ушей Вулфрика; ему не терпелось поделиться историями с другими, завершившими свое паломничество. Волнительно было думать, что, выйдя на дневной свет, он стал воином, помазанным и избранным Джорундиром. Ему было интересно, испытал ли кто-нибудь еще то же, что и он на Скале. Но прежде всего он хотел увидеть Адалхаид.

Он умылся, оделся и уже собирался выйти, когда услышал шум в передней комнате. Выйдя из своей комнаты, он увидел мать и Адальхаид, деловито складывающих тяжелый темный плащ в льняную упаковку. Прежде чем заговорить, он взглянул на Адальхаид, чтобы убедиться, что она действительно здесь. Она выросла и теперь была выше его матери, ее длинные рыжие волосы волнами ниспадали по спине.

'Что это?' спросил Вулфрик, точно зная, что это такое.

Тебе пока не следует этого видеть", – со смехом ответила Адальхаид.

Она вела себя так, словно никогда не уезжала, хотя, учитывая, как давно она вернулась, у нее было достаточно времени, чтобы освоиться. Вульфрику это показалось странным.

Он пожал плечами. 'Ну, теперь уже слишком поздно'.

Адалхаид взяла в руки меховой плащ. Клыки были отполированы и отделаны серебром для застежки. И она, и его мать сияли от гордости. Вульфрик взял плащ, не зная, что сказать. Это была далеко не та окровавленная шкура, которую он содрал с мертвого белека. Сильный запах существа исчез, что было огромным облегчением. Он не хотел вспоминать запах зверя каждый раз, когда надевал плащ, и не хотел пахнуть так же, как он. Адалхаид и его мать обшили его тонкой тканью винного цвета, и швы были настолько тонкими, что их почти не было видно.

Спасибо, – сказал он, накидывая плащ на плечи. Он много раз видел, как это делал его отец, и значение этого момента не прошло для него бесследно. Не потеряла его и мать, глаза которой наполнились слезами.

Вулфрик не знал, что сказать.

"Я выйду подышать свежим воздухом", – сказал Вулфрик. Я не буду долго гулять.

'Не больше часа', – сказала его мать. Ты еще не полностью выздоровел".

Вулфрик кивнул.

Ты еще слаб, – сказала Адальхаид. Тебе не следует выходить одному.

Его мать нахмурилась на мгновение. 'Она права.'

Сердце Вулфрика подпрыгнуло. Что он скажет ей? Адальхаид взяла его за руку, когда они вышли на улицу. Он понимал, что она следит за тем, чтобы он не потерял равновесие, но чувствовал себя так неловко, как никогда раньше. Они не разговаривали почти три года, а она здесь, как будто ее присутствие – самая обычная вещь на свете.

Сначала они шли молча, Вулфрик не знал, что сказать. Воспоминания о путешествии через лес, где он был уверен, что слышал ее смех и разговоры, заставляли его чувствовать себя неловко.

'Как давно ты дома?' спросил Вулфрик, не в силах больше выносить молчание и не в силах придумать, что еще сказать.

Я вернулась, как только получила известие об отце. Я приехала в тот день, когда вы все отправились в свои паломничества. Я разминулась с тобой всего на несколько часов".

Мне жаль твоего отца. Он умер храбро".

Я бы предпочла, чтобы он вообще не умирал, – сказала она.

Ее акцент был немного другим, как и манера говорить. Это было лишь едва заметное изменение, но его было достаточно, чтобы она казалась чужой в теле друга.

Джорундир примет его", – сказал Вулфрик, не уверенный, что его слова ее утешат.

Он был всего лишь копьеносцем. Я думаю, что зал Джорундира предназначен для воинов".

Он умер с мечом в руке, в окружении павших врагов. Джорундир узнает это".

Она фыркнула, но ничего не ответила, и Вулфрик почувствовал себя глупо, что сказал это. Он подумал, как сильно изменил ее город, подумал, не кажется ли ей теперь деревня отсталой лачугой, а он – невежественным дикарем, как считали все южане, которых он встречал.

Они шли молча. Его плащ притягивал восхищенные взгляды всех, мимо кого они проходили. Белая и серебряная застежка в виде клыка белека резко контрастировала с темным, переливающимся мехом плаща. Вульфрик обнаружил, что не может не выпячивать грудь, когда они с Адальхаид шли к городской площади. Ему пришло в голову, что он – единственный дееспособный мужчина в деревне, имеющий право носить такой плащ. Все остальные истребители белеков были убиты или покалечены по дороге в Расбрук. Когда разум вытащил это воспоминание из темной глубины, оно было подобно удару в живот. Жизнь в Леондорфе уже никогда не будет прежней, сколько бы раз он ни позволял себе выкинуть этот факт из головы. Когда надвигалась опасность, люди смотрели на него. Он больше не мог быть испуганным ребенком. Он был тем, к кому испуганные дети бежали в поисках безопасности.

Как все произошло так быстро? Люди смотрели на него с тем же уважением, с которым они смотрели на таких, как Бейн Белека и его отец. Это было странно. Он чувствовал себя обманщиком. Он постоянно напоминал себе о том, что он сделал, и думал, сможет ли он когда-нибудь с этим смириться.

Он бросил взгляд в сторону Адалхаид, когда они шли. Он не мог понять, о чем она думает, и боялся заговорить еще сильнее, чем отправиться в паломничество. Он не мог смириться с тем, что она стала считать его не более чем хамоватым жителем Нортленда.

Они добрались до площади, и, хотя он не хотел этого признавать, прогулка оказалась настолько утомительной, насколько Вулфрик рассчитывал. На ступенях Большого зала стояла группа мужчин. Вулфрик узнал их всех, но не знал никого из них по имени – признак перемен, пришедших в деревню. Ни один из них не был воином. Ни одного из них он не ожидал увидеть рядом с Большим залом всего несколько месяцев назад.

Вульфрик почтительно кивнул им. Они не принадлежали к классу воинов, но все они теперь были членами деревенского совета, а это факт, заслуживающий определенного почтения. Учитывая, как мало было трудоспособных воинов, что он завершил свое паломничество и теперь носил плащ-белек, Вулфрик ожидал, что его приглашение вступить в совет будет не за горами. Все мужчины на ступенях смотрели на Вулфрика, но никто не ответил. Он был воином и имел право на их уважение, но выражения их лиц говорили о другом. Он бросил на них взгляд, но это была проблема для другого дня.

'Когда ты собираешься вернуться на юг?' – спросил Вулфрик.

'Не знаю, вернусь ли я', – сказала Адалхаид. Мать здесь одна, я не хочу ее оставлять. Я закончила свое обучение, так что нет необходимости возвращаться".

Перспектива того, что она останется, наполнила Вулфрика радостью, которая была сдержана чувством дискомфорта. Будет ли все по-прежнему, или время, проведенное в городе, изменило ее до неузнаваемости? Он отчаянно хотел спросить ее, почему она не написала, почему не вернулась в промежуток между семестрами, как обещала, но не знал, как к этому подойти. Он пожевал губу, пытаясь найти слова, но не смог. В голове всплыло лицо Сван, что удвоило его дискомфорт. Почему жизнь должна быть такой сложной?

Я начинаю уставать, – сказал он. Наверное, нам пора возвращаться.

'Определенно жатва?' сказал Белгар.

Пастух кивнул, и Белгар выругался. За ночь было уведено около дюжины голов скота. Похоже, до них наконец дошли слухи, что после битвы с Расбруком они остались практически беззащитными, и даже зимы оказалось недостаточно, чтобы отвадить воров от такой легкой добычи. Этот год не был удачным для фермеров, и урожай был скудным. Их пополняли за счет стад, но всегда лучше, если ты можешь прокормить своих людей за счет чужого скота. Судя по тому, что говорили ему проезжавшие мимо купцы, так было во всем регионе. Он знал, что дюжина голов скота – это только начало. Это была плохая примета. Никто не любил пахать зимой. Если бы урожай был достаточным, Леондорф, скорее всего, оставили бы в покое до весны. А так соседи будут обгладывать землю до тех пор, пока ничего не останется, если их не остановить.

Без молока, сыра и мяса, которые давал скот, их собственные посевы не выдержали бы и зимы, и Белгар не раз видел, как стада опустошались бродягами. Он снова поклялся, глядя на пастбище. Будь он проклят, если позволит такому случиться с Леондорфом. Пора было дать понять, что Леондорф будет защищать то, что принадлежит ему, и убьет любого, кто попытается украсть у них.

После обеда Вулфрик размышлял о своем коротком разговоре с Адальхаид и знал, что это не перестанет его беспокоить, пока он не разберется с этим. После ужина он выскользнул из дома, прежде чем мать успела остановить его, и направился прямиком к дому Адальхаид. Их вечерние прогулки в детстве были так хорошо отрепетированы, что ему не нужно было ничего говорить, когда он пришел. Как только она увидела, что он стоит у двери, она сняла свой плащ с прищепки на стене и вышла к нему.

Некоторое время они шли молча, пока Вулфрику не пришло в голову сказать что-то такое, что позволило ему полностью избежать вопросов, которые он намеревался затронуть. 'Как тебе город?' – спросил он.

Адальхаид глубоко вздохнула. 'Замечательный, красивый, восхитительный…'

Сердце Вулфрика заныло.

'– разрушающий душу, отвратительный, поверхностный. Здесь есть все, что только можно себе представить, и все это собрано в одну огромную массу зданий и людей".

Я бы хотел увидеть это однажды", – сказал Вулфрик.

'Я не думаю, что тебе понравится'. Она увидела реакцию Вулфрика. Я ничего такого не имела в виду. Я знаю, как сильно ты любишь открытые пространства, виды, горы. Город может вызывать клаустрофобию; со всех сторон тебя окружают такие высокие здания, что приходится смотреть прямо вверх, чтобы увидеть небо".

Я тоже это люблю", – сказала она. Я и забыла, какое это невероятное место. Как Высокие Земли проникают в твою душу, когда ты смотришь на них".

Вулфрик улыбнулся. Ничто не сравнится с ними. Даже там, наверху, в самом центре, от них захватывает дух".

Я бы хотел увидеть то, что ты видел там".

Это было трудное путешествие, – сказал он.

Я знаю. Я слышала о Хейне. Мне жаль. Я знаю, какими хорошими друзьями вы были".

Вулфрик пожал плечами. Воину не подобало бы выказывать скорбь по поводу потери товарища.

О, я и забыла, какой ты теперь большой и сильный воин", – сказала она.

Они оба рассмеялись, и понемногу расстояние, которое выросло между ними, исчезло.

Мне будет его не хватать, – сказал Вулфрик. Вся деревня будет скучать по нему".

Ты не должен быть таким со мной, ты знаешь. Я горжусь тем, чего ты добился, и знаю, каких трудов и сил это стоило". Она взяла его за руку. Это не значит, что ты должен изменить свою сущность.

Как ты можешь вернуться сюда и быть счастливой, после всего, что ты видела и пережила на юге?

Учиться в нормальной школе было замечательно, и я бы хотела получить шанс поступить в университет. Но юг таков, каков он есть". Она колебалась. "И тебя там нет".

Глаза Вулфрика расширились. Ты никогда не писала мне, – сказал он, его голос был неуверенным. Я думал, что…

'Мне жаль,' сказала она. Я не знала, что делать, когда уезжала. Ты сын Первого Воина, а я всего лишь дочь копьеносца. Я не видела счастливого конца, поэтому ушла – а когда ушла, разорвать связь показалось самым простым выходом для нас обоих. Вот почему я не писала и не приезжала".

'Я никогда не хотел этого', – сказал Вулфрик.

Полагаю, ты скоро обручишься со Сван". Она принужденно улыбнулась. 'Даже женишься, теперь, когда ты завершил паломничество'. Она попыталась вернуть свою руку, но Вулфрик крепко сжал ее.

Сван не имеет для меня значения, и я знаю, что не имею значения для нее. Она была бы так же счастлива с Роалом, Фарлофом или любым другим достойным воином, как и со мной. Ей нужен не человек, а только статус. А она – не тот человек, который нужен мне".

Адалхаид улыбнулась. Он поцеловал ее.

Это чушь!" – сказал мужчина, его голос был невнятным.

Расказчик поднял бровь. 'Правда? Как это?

'Ульфир Кровавый спал с дюжиной северных девиц за ночь. Это всем известно. Он бы в мгновение ока переспал с этой белокурой ледяной королевой. И еще с сотней других. Такого мужчину не удержать одной женщиной". Он огляделся, но не нашел поддержки, на которую рассчитывал. Только молчание.

"Любой идиот может уложить в постель дюжину девок за ночь, если только у него лицо как у статуи или кошелек размером с корову", – сказал рассказчик под приглушенный смех и молчание мужчины. 'Только очень особенный тип мужчин может любить одну женщину, исключая всех остальных. Исключить все остальное. Носить память о ней через полмира и обратно, зная, что смерть – это, скорее всего, все, что его ждет". Он сделал паузу, чисто для эффекта. 'Действительно, очень особый тип мужчин'.

Лицо Вульфрика все еще покалывало от поцелуя, когда Френа ввела Белгара в дом. Вулфрик сидел в кресле отца и думал об Адалхаид – и, что тревожило, о том, что его нутро стало мягче, чем когда-либо. Слишком много отдыха и слишком много еды. Опека, которую он получал во время выздоровления, имела свои недостатки. Его легко было исправить, и откладывать это на потом было ни к чему. С тем настроением, в котором он находился, он верил, что может с легкостью добиться чего угодно, ведь он чувствовал себя так, словно выиграл величайший приз из всех существующих.

Ты хорошо выглядишь, мальчик. Как ты себя чувствуешь? сказал Белгар, садясь напротив Вульфрика.

'Намного лучше', – сказал он.

Белгар кивнул. Я рад это слышать. У тебя не будет возможности отдохнуть подольше. Мы потеряли несколько голов скота".

"Много? Вулфрик почувствовал вспышку волнения и страха.

Несколько. Мы должны показать, что у нас есть воины. Продемонстрировать силу, пусть и небольшую. Пусть все знают, что мы позаботимся о том, что принадлежит нам. Что они прольют кровь за это, если попытаются снова. Совет решил послать вас в поход".

Казалось, день будет идти своим чередом. Вульфрик пожалел, что осталось так мало. Когда мы отправляемся?

План такой: выехать завтра утром, доехать до зимних пастбищ и вернуться обратно. Оставь много явных следов, пусть все знают, что здесь есть воины. Я поеду с тобой, как и еще один член совета". Лицо Белгара исказилось, словно он почуял что-то недоброе. 'Теперь, когда у них есть право голоса в управлении делами, они хотят иметь свой собственный набор глаз на все происходящее, так что нам придется нянчиться с одним из них'.

Невозможно было ошибиться, кто такие "они". Вульфрик не мог отделаться от ощущения, что Белгар отчасти был причиной его собственного недовольства, но он согласился, что альтернативы не было. Они все еще были далеки от безопасности, а помощь требовалась со всех сторон.