Текст книги "Нормальных семей не бывает"

Автор книги: Дуглас Коупленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Я искала вас. Вы ведь едете в Дайтону, верно?

Вид у обоих стал виноватый.

– Значит, я была права. Главное, что мне хотелось найти вас обоих, и мне это удалось.

Официант поставил их тарелки на стойку.

– Пойдемте, ребята, присядем.

Уэйд указал на кабинку, стол в которой был усыпан сахаринками, похожими на перхоть, и покрыт кружками из-под кофейных чашек.

– Давайте поедим.

Они развернули и разложили перед собой свои завтраки, и тут вошел Тед.

– Какого лешего...

– Привет, папа, – сказал Брайан. – Присаживайся.

Тед бросил на Дженет удивленный, любопытный взгляд.

– Тебя-то как сюда занесло? Когда ты?.. – Потом он посмотрел на еду. – А, да какая разница. Хочу есть. – Он сел. – В чем здесь меньше всего жира?

– Тед, это фаст-фуд, – сказала Дженет. – Здесь даже лед жирный.

– Верно.

Он открыл коробку и, не жуя, заглотил целую пышку.

– Господи, папа, – сказал Уэйд, – ты ведь не змея, не Омар. Почему ты не разжевываешь пищу, прежде чем ее проглотить?

Наступило временное затишье, после чего Дженет сказала:

– Ну что, друзья-приятели, прямо сплошное удовольствие посмотреть, как вас интересует то, что меня вчера чуть не застрелили при ограблении ресторана.

Мужчины стали рассыпаться в извинениях. Дело не в том, что они не способны на заботу, – им попросту никогда не приходит это в голову. Как они непохожи на женщин.

И Дженет рассказала троим своим мужчинам о налете на ресторан. Едва она закончила, Уэйд с Брайаном откинулись на спинки стульев и присвистнули. Тед хранил молчание. Это были самые прочувствованные соболезнования, какие она принимала от кого бы то ни было за многие годы. Что ж, по крайней мере, все они, похоже, рады, что я все еще здесь.

В мобильнике Теда сел аккумулятор, и он отправился позвонить Ники из автомата, но скоро вернулся.

– Никого. Я оставил сообщение, сказал, что все в порядке.

Он сел и принялся доедать завтрак. Брайан принес горячий кофе. Снова сев за стол, он сказал:

– Мам, а из-за чего вы поругались с Сарой?

Услышав это, Тед выплюнул полупрожеванную пышку на засаленную пластмассовую столешницу.

– Что случилось?

– Мы поругались, Тед, – ответила Дженет.

– Что ты хочешь этим сказать – поругались? Между вами никогда не было ссор.

– Папа, заткнись и ешь, – сказал Уэйд. Потом повернулся к брату: – Не надо обсуждать это, пока он здесь.

– Ты никогда не ссорилась с Сарой, никогда, – не отставал Тед.

– Все когда-нибудь случается в первый раз, Тед.

– Так из-за чего вы поругались?

Дженет ничего не ответила.

– Понятно, – сказал Тед. – Молчание – золото.

– Да, Тед, – сказала Дженет, – я буду сидеть здесь и думать, что погорячилась. Погорячилась. Погорячилась, погорячилась. Брайан, ты не мог бы передать мне пакетик с солью? – Дженет вгрызлась в холодную бурую оладью. – Я слышала, вы прекрасно провели ночь на свежем воздухе.

– Этот придурок разлил бензин в фургоне. Мошки на мне живого места не оставили.

– По крайней мере, песок был прохладный, и мои ожоги не так чувствовались, – сказал Брайан.

– То-то Хауи обрадуется, услышав про ваши приключения в его машине, – сказала Дженет.

Ее слова вызвали заговорщические смешки. Она поставила чашку с кофе на стол.

– Знаете, я собиралась расспросить всех вас, что вы делаете в фургоне Хауи, и почему спите на пляже, и зачем едете в Дайтону-Бич, но вот что. Я решила, что, пожалуй, лучше мне ничего этого не знать.

– Папа вчера перевернул прокатную машину Бет, – сказал Брайан, – разбил вдрызг. Кстати – никогда не угадаешь – Пшш собирается сохранить ребенка!

– Мило, – сказала Дженет. Она поглядела на Уэйда, подняв брови: Брайан ничего не знает о том, что ребенка хотят продать? Уэйд покачал головой: Нет.

– ...а потом мы пошли пешком до ближайшей заправки, – продолжал свой рассказ Брайан, – но Пшш заметила нас, подобрала и заставила ехать в багажнике своей машины.

– Не может быть.

– Этот дурачок обгорел, пока шел по шоссе, – добавил Тед, – поэтому пришлось заглянуть в больницу.

– Бедненький мой.

Потом все трое остановились у гостиницы, чтобы забрать таблетки Уэйда, потом поехали по направлению к Дайтоне-Бич, но где-то по пути неправильно свернули, и у них кончился бензин. А поскольку денег ни у кого не было, пришлось провести ночь на пляже.

– Умницы вы все, как я погляжу.

Дженет ждала затишья в разговоре, чтобы задать несколько вопросов: Почему у вас фургон Хауи? Куда делся сам Хауи? Почему вы все трое так рьяно ищете эту нелепую маленькую Пшш? По всей столешнице валялся жизнерадостно яркий мусор в жирных пятнах.

– Мам, – сказал Уэйд, – мне нужны деньги.

Дженет и бровью не повела.

– Если бы ты смогла одолжить нам немного, было бы здорово, – продолжал Уэйд. – Нам нужно кое-куда съездить, иначе мы наделаем еще кучу глупостей и кто-нибудь из нас снова окажется в одном из американских исправительных учреждений, а разве мы этого заслуживаем?

– Я хочу знать, из-за чего ты поругалась с Сарой, – сказал Тед. – Что случилось?

Дженет застали врасплох.

– Если тебе так хочется знать, я сказала ей, что принимаю талидомид против воспаления десен. Я чувствовала, что обязана быть с ней искренней.

Лицо Теда мгновенно распухло.

– Ты принимаешь талидомид? Нет, этого не может быть! О Боже.

– Заткнись, Тед. Таким манером ты меня из седла не выбьешь.

– Глотать эту гадость – что может быть хуже? Да эту дрянь должны были истребить до последней молекулы.

Дженет была ошеломлена горячностью Теда.

– Тед, я не понимаю, почему ты поднимаешь из-за этого такой гвалт?

– И не поймешь. О Господи.

– Тогда я ничего тебе больше не скажу.

– А что, есть что-то еще?

– Да, есть. Она спросила, сделала ли бы я аборт, если бы знала о ее руке. Я недостаточно энергично сказала «нет». Разумеется, я собиралась сказать «нет», но я говорила своим обычным голосом, и тогда она обиделась и...

– И что?

– Повесила трубку. Вот и все.

– Моя девочка собирается лететь в космос, а ты не можешь сказать ей, что она всегда была самой желанной?

– Не будь идиотом, Тед. Ты знаешь, что была.

– Думаешь, знаю? С каких это пор ты научилась читать мысли?

Голоса их звучали все громче.

– Пошли, мам, – сказал Уэйд и сгреб Дженет в объятия.

Они начали отступать к дверям, Брайан же выступал в роли щита против Теда, который преследовал их, продолжая на разные лады поносить Дженет.

– Как ты могла так с ней поступить?

– Я ничего не сделала ей, Тед. Просто она вбила себе это в голову.

Они уже были на стоянке рядом с оранжевым фургоном.

– Ты никогда не была близка с ней, – сказал Тед. – Ты всегда держалась замкнуто и холодно.

Дженет мгновенно обернулась.

– Прости, не расслышала.

– Все ты слышала, – ответил Тед. – Ты чувствуешь себя виноватой из-за ее руки. Тебе стыдно...

– Да как ты смеешь даже в мыслях обвинять меня?..

– Папа, извинись перед мамой, – сказал Уэйд, делая шаг вперед. – Сейчас же.

– И не подумаю. Потому что это правда. Посмотри ей внимательно в глаза, и ты увидишь. Я, по крайней мере, смотрел на увечье Сары как на признак избранности. А твоя мать видела в ней только увечную.

– Ага, – сказал Уэйд. Пригнувшись, он двинул отца головой под ребра и взвыл: – Брайан, давай веревку.

– Что ты собираешься делать? – спросила Дженет.

– Отстань от меня, псих ненормальный! Брайан быстро отыскал свернутую веревку в ящике с инструментами, пока Уэйд с полицейской сноровкой заламывал отцу руки за спину. В один миг Брайан пустил в ход всю свою бойскаутскую выучку, и ноги Теда оказались связанными, как у бычка на родео, причем сам Тед ругался отборной казарменной бранью.

– Хватай его за руки, – сказал Уэйд. – Вяжи.

С изрядной ловкостью и проворством Брайан завершил операцию по связыванию отца.

– Веревка режет, кретин. Развяжи меня.

– Нет, – сказал Брайан. – Лучше не надо.

– Джен, – позвал Тед, – пусть эти головорезы от меня отстанут. О Боже.

– Знаешь что, Тед, – ответила Дженет, посмотрев на него. – Мне кажется, так гораздо лучше.

– Брайан, хватай его за ноги, – сказал Уэйд. – Забросим его в фургон.

Сыновья размахнулись: раз—два—три—плюх! – и Тед шлепнулся на пол фургона, как старый физкультурный мат.

– Есть, – сказал Уэйд. – Теперь ты наш заложник.

– В обмен на что?

Мать с сыновьями немного подумали.

– На запуск шаттла, – сказала Дженет. – Не видать тебе, Тед, как твоя дочка полетит в космос.

– Ах вы, тупые ублюдки, ах вы, жалкие... – Но эта инвектива была заглушена Брайаном, который, порывшись в прекрасно укомплектованной аптечке, нашел толстый кораллово-красный пластырь и залепил отцу рот.

– Voila[2], – сияя, сказал он.

Засим последовало кратковременное затишье: Дженет с сыновьями стояли у фургона и любовались Тедом.

– Давай, мам, запрыгивай, – сказал Уэйд.

– Ладно, – после недолгого раздумья ответила Дженет, – но сначала мне нужно забрать вещи из своей машины.

Так они и сделали, и Дженет почувствовала себя... фантастически, когда они выехали на шоссе.

– Эй, мальчики, я думала, у вас нет бензина...

Уэйд с Брайаном ухмыльнулись.

Молчу, молчу.

– Уэйд, будь так добр, расскажи мне чуть поподробнее, что происходит.

Уэйд пожал плечами и рассказал матери о Диснейуорлде, смерти Норма от сердечного приступа, письме, багажнике Пшш, поездке в Дайтону-Бич... Под конец его рассказа Дженет приумолкла и только глядела на проносившиеся мимо заболоченные участки, рекламу кооперативных квартир и раздавленных животных.

– Ну, и что ты думаешь, мам?

Дженет подумала о письме – о безупречном словесном кристалле всего, что осталось невысказанным между матерью и сыном. И вдруг она заметила громоздившиеся в небе облака цвета пюре, похожие на заставку «Коламбия пикчерс». В ней шевельнулась мысль – пока еще только в зародыше.

– Я думаю, нам нужно остановиться у ближайшего универсама.

– Зачем?

– Надо купить конвертов и сделать дубликаты письма.

– О чем это ты?

– Уэйд, посмотри мне в глаза. Посмотри и скажи, что ты можешь отдать такое драгоценное письмо какому-то монстру, который готов за него заплатить. – Дженет выждала секунду. – Видишь? Не можешь. Если бы ты был на такое способен, то не был бы моим сыном.

Уэйд призадумался; Дженет показалось, что он отнесся к ее идее положительно.

– Ладно, договорились, – ответил Уэйд. – Но зачем нам эти дубликаты?

– Что – отказываться от таких легких денег? Может, я и ваша мать, но я еще в своем уме.

– Хорошо, – сказал Брайан, – меньше хлопот, не придется искать настоящее в багажнике у Пшш.

– Только через мой труп. Это письмо необходимо спасти.

– Но конверт из королевской канцелярии... – начал Брайан.

– Чушь. Они пишут на «холлмарке» или чем-нибудь вроде. Просто Норм не хотел, чтобы вы взяли письмо себе. Размеры помните?

– Да, – ответил Уэйд. – Семь на пять.

– Ты мерил линейкой? – Дженет чувствовала себя главарем мафии.

– Пальцами. От кончика указательного до кончика большого у меня ровно пять дюймов. А от большого до мизинца – семь.

– Заедем в этот универсам.

Следующий торговый центр был рассчитан скорее на туристов, чем на местных жителей. Они припарковались и оставили Теда на полу, как мешок с продуктами. Отдел поздравительных открыток начал работать как раз к их приезду.

– Видели? – спросила Дженет. – Хороший знак – вселенная хочет, чтобы мы сделали дубликат.

Обойдя отдел, они набрали несколько коробок с подходящими по размеру конвертами для свадебных приглашений, дюжину карточек, несколько разных ручек и блокнотов.

– Что дальше? – спросил Брайан.

– Теперь туда.

Они прошли в секцию уцененных книг и быстро нашли несколько книжек о принцессе Диане, в одной из которых была фотография с конвертом на гробе. Они купили ее, перебрались в «Старбакс», взяли кофе и расселись, разложив ручки и фломастеры по столу.

– Итак, мальчики, – сказала Дженет. – Попрактикуемся в чистописании. Первым делом надо правильно оформить конверт. А потом уже вложим карточку.

Они начали раз за разом писать слово «мамочке», стараясь как можно ближе скопировать оригинал.

– Уэйд, – сказал Брайан, – не позвонить ли тебе Бет? Ты ведь попросту бросил ее в гостинице.

Уэйд вспыхнул и посмотрел на Дженет.

– В папином телефоне сел аккумулятор. Давайте сначала покончим с конвертами.

Мамочке Мамочке Мамочке

Мамочке Мамочке

Мамочке

Дженет вспомнила о своей матери, которая умерла от удара, когда отдыхала на озере Гурон в семидесятых. Ее смерть сама по себе никак не опечалила Дженет. Печалило ее главным образом то, что она никогда не знала, что за человек ее мать. Дженет пугала мысль о том, что ее мать и вправду могла быть непознаваема, а следовательно, непознаваемыми могли оказаться и все остальные люди. Большая часть жизни ее матери безраздельно принадлежала мужу. Однажды, когда Дженет уже была замужем за Тедом и у нее появился третий ребенок, она спросила мать, не жалеет ли та о своей девичьей фамилии.

– О девичьей фамилии? Боже мой, нет. Я и думать о ней забыла, как только сказала «Да».

И думать забыла? Подобное вычеркивание какой-то частицы себя было для Дженет непостижимо. Ей это почему-то напоминало о квебекских монахинях, которые позволяли замуровать себя в кирпичную стену во имя извращенной идеи поклонения. Но при всем том мать Дженет – для человека, родившегося с женскими гениталиями в 1902 году, – построила свою жизнь весьма конструктивно, тогда как Дженет, которой было предоставлено несравненно больше вариантов выбора и свобод, пустила все прахом. Прахом? Это как посмотреть. Если бы я правильно вела свою игру, то кем бы я была сейчас – судьей? Носила бы пиджаки с подкладными плечами и возглавляла бы какую-нибудь электронную корпорацию? Владела кондитерской? И это успех? Успех – это поражение; поражение – это успех. Нам подавали так много противоречивых сигналов сразу, что в конце концов мы стали ничем. Но моя дочь – она избежала этого.

Стоит только закрыть глаза...

– Может, отпустить папу в туалет? – спросил Брайан.

– Нет, – ответил Уэйд.

– Очень некрасиво с вашей стороны было так его связать, – сказала Дженет.

– Он это заслужил.

– Я и не говорю, что нет.

– Уф, ладно.

Они продолжали старательно выводить «Мамочке». К удивлению Дженет, лучше всего это получалось у Брайана.

– Знаешь, Брайан, у тебя отлично получается.

– Спасибо. У меня пальцы ловчее, оттого что я играю на гитаре.

– Понятно.

– О чем ты думаешь? – спросил Уэйд мать. – У тебя такой загадочный вид.

– Да ни о чем особенном. О своей матери. Ты ведь никогда ее не знал.

– Немножко, – ответил Уэйд. – Бабуля Кей. Она все время молчала, и от нее пахло косметическим кремом.

– Да, действительно, разговорчивой ее трудно было назвать, – сказала Дженет.

– А что ты о ней думала? – продолжал Уэйд.

– Что ее жизнь не была богата событиями – впрочем, это не беда, посмотрите на нас. Но мне хотелось бы думать, что если я буду достаточно долго вглядываться в свою жизнь, то обнаружу в ней что-то вроде высшего плана или замысла. Впрочем, я в этом не уверена.

– Это тебя пугает? – спросил Уэйд.

– Нет. И мне кажется, будущее тоже достаточно бесцельно.

– Мам, – сказал Брайан. – Ты говоришь словами из песни «Секс Пистолз».

– Этих ужасных панк-рокеров, – Дженет поджала губы.

– Мам, – сказал Уэйд, – одного никак не могу в тебе понять: как ты можешь быть такой высоконравственной, ну прямо мамулей из телесериала, и при этом ни во что не верить. Не понимаю.

– А с чего ты взял, Уэйд, что эти телемамули во что-то верят?

– Хмммм...

– Ничего подобного. Правда. Мы не были роботами, но и полноценными людьми не были тоже. – Маленькие птички суетились у ног Дженет. – Так или иначе, это было много эпох назад. Давно, очень давно. Живя в две тысячи первом году, я чувствую себя обманщицей. Я не должна была во всем этом участвовать. – Она отложила ручку и посмотрела, как ее сыновья усердно трудятся над подделкой. – Брайан, ты будешь нашим официальным каллиграфом. – Она передала ему пачку конвертов. – Надпиши их, пожалуйста.

Брайан, счастливый тем, что именно его выбрали на такую роль, продолжал писать с ученой невозмутимостью. Дженет повернулась к Уэйду:

– Бет говорит, что у тебя трещины на ногах. Можно взглянуть?

– Почему бы и нет?

Уэйд закатал брюки, и Дженет увидела пурпурные трещины, очертаниями напоминавшие набросанные наспех границы американских штатов и округов.

– Больно? – спросила она.

– Не-а. Нисколечко. Но смотреть тяжело. Я чувствую себя как яблоко, месяц провалявшееся в корзине и начавшее гнить изнутри.

– Можно потрогать?

– Милости прошу.

– Дай-ка.

Дженет нагнулась, дотронулась до ног своего сына и вспомнила воскресную школу и Христа, моющего ноги своим ученикам, и снова рассердилась на то, как ее прошлое всегда бесцеремонно вторгается в ее настоящее.

– Можно что-нибудь с этим сделать?

– Да. Нет. Они не проходят, если ты про это.

– Бедняжка ты мой.

18

Поездка в Милан оставила у Уэйда с Бет мрачное воспоминание о постоянной экономии – чартерный рейс, маленькие узкие кресла, каждое движение в которых причиняло Уэйду боль на протяжении всего полета; у него все плыло перед глазами, и в голову лезла всякая чертовщина, когда они добрались до крохотного pensione[3] в Милане – городе цвета пшеничных крекеров и сажи, который больше напоминал Торонто, чем заранее сложившуюся у Уэйда в голове картинку: рыбацкие деревушки, где все пьют кьянти и разъезжают в игрушечных машинках с помятыми бамперами. Путешествие на такси в клинику было уже из области научной фантастики: они проезжали промышленные предместья Милана, обесцвеченные, без намека на растительность, как будто дело происходило в 2525 году. Едва они добрались до места, Уэйду сказали, что он может ехать обратно в город, поскольку Бет предстоит «пройти ряд процедур» – словосочетание, от которого мурашки начинали бегать по коже, – и она задержится на весь день. Уэйд может заехать за ней около пяти.

Целый день Уэйд бродил по улицам, пока ему не стало невмоготу от тоски по дому. Стоило ностальгии отпустить его, как он начинал дергаться из-за денег и того, выйдет ли из этой затеи толк. Весь он превратился в сгусток накоротко замкнутых мыслей. Европа – разве можно представить более безотрадное зрелище? Где вся та история, о которой я столько слышал? Вместо этого Уэйду постоянно попадались на глаза вещи, выглядевшие попросту... старыми. Магазины были не просто закрыты, но забаррикадированы металлическими ставнями, изукрашенными граффити. Граффити? Это что-то из начала девяностых. Улицы выглядели донельзя серыми и скучными. Магазины, казалось, открываются, чтобы сразу снова закрыться, в силу необъяснимых капризов культуры. Сколько времени нужно, чтобы ввести сперму в яйцо? Могла ли бы эта страна стать еще дороже, постарайся она немного?

В пять он забрал Бет, совершенно измочаленную, и оба поспешили лечь в постель. Бет начала в шутку касаться кончиками пальцев закрытых век Уэйда.

– Эй, Уэйд, что ты чувствуешь?

– Как будто ангелочек пяточками топает по моим векам.

– Кого ты больше хочешь – мальчика или девочку?

– Девочку. Мальчишки такие козлы – хотя нет, постой, – может быть, и мальчика, чтобы я мог отделаться от этого чертова страха, которым наградил меня папочка.

– Например?

– Ничего определенного, – помолчав, ответил Уэйд. – То есть я хочу сказать, что он бил меня всю дорогу, но дело даже не в этом.

– Все это уже не важно, Уэйд. Твои родители – пропащие люди. Они уже ничем не могут тебе помочь. Они уже ничего не чувствуют и ни о чем не мечтают. Единственное, что стоит принимать в расчет, это вечность.

– Нет, Бет, перестань... – Уэйд открыл глаза и сел. Потом заглянул ей в глаза. – Мы это уже проходили. Если твой родитель не обращает на тебя никакого внимания первые пятнадцать лет, даже не скажет «здравствуй» или «до свиданья», не говоря уж о том, чтобы научить тебя бриться или играть в бейсбол, – а общается с тобой только с помощью кулаков, то это жестоко – это все равно что посадить ребенка в одиночку.

– Пожалуй, я бы выбрала такую жестокость.

Уэйд откинулся на подушки.

– Не надо накликивать на себя жестокость. Даже мысленно. – Он повернулся на бок и погладил Бет по щекам. В детстве у нее были прыщи, и при виде оставшихся от них шрамов Уэйду становилось грустно. – Не надо.

Бет ничего не ответила.

– Нашему малышу не придется ничего бояться, – сказал Уэйд. – На нашего малыша никогда не будут кричать. Мы будем любить нашего малыша вечно. Мы не пьем. Не колемся. Не читаем нотаций. Мы...

– Стой.

– А? Почему?

– Потому что мы порченые. Мы больше уже не нормальные люди, Уэйд, мы оба. Не то чтобы мы прокляты или что еще, но мы...

– Что мы?

Бет привстала, прикурила итальянскую сигарету от розовой пластмассовой зажигалки и выпустила дым.

– Когда я была маленькой, у нас был такой садик. Как и у всех, дело-то было в Южной Каролине. Мои родители, особенно мама, были никудышные садовники, но год от года у них вырастало сколько-то овощей: всякая скучная картошка да капуста – немного салата, немного табака и тыкв, которые папа сажал каждый год. И ни одного цветка. – Она снова затянулась. – Но вот настал год, когда они совсем запили, и им на все стало наплевать, они переключились на то, чтобы не давать друг другу жизни. А садик совсем забросили. Перестали обращать на него внимание, а мне тогда было двенадцать, и я считала, что работа по саду – не для двенадцатилетних. Я начала курить и каталась с ребятами постарше в машинах. Но я никогда не переставала наблюдать за садом. Сорняки растут очень быстро. А потом на помощь им приходят кролики. Капуста одичала, а когда капуста дичает, то у нее такой вид – даже не знаю, как сказать, – как у бездомного бродяги. А потом ее съели жучки. И горох уже больше не появлялся. Я уходила в сад курить, когда по дому начинали летать стулья. Я шла посмотреть, что бывает с садом, который утратил своих хозяев. Выжило очень немногое, кое-где: кустик картошки, луковка. Мята.

– И?

– Этот сад – мы с тобой, Уэйд. Мы – сад, брошенный своими садовниками. Сад продолжает жить, но уже никогда не станет снова настоящим садом.

– Бет, все совершенно не так.

– Уэйд. Ты уже почти в Доме Господнем. Осталось только подыскать тебе комнату. – Тремя этажами ниже прогудела, проезжая под окнами пансиона, полицейская машина. Бет отвернулась. – Вот и Европу я тоже ненавижу.

– Что у тебя на уме, Бет?

– Тсс, Уэйд. Я помню, что в нашей группе нас учили верить в Чудеса. Но мы с тобой все равно – запущенный сад.

Сердце Уэйда разбилось, как яйцо о кухонный пол. Его чувство времени обострилось. Это был момент, когда молот ударяет по наковальне, сковывая цепь звено за звеном, и любовь становится только сильнее, реальнее, глубже и постоянней. Уэйд увидел правду в словах Бет. В сердце своем он согласился с ней и подумал о том, как его ребенок будет подрастать и расцветать, когда кролики и личинки уже давным-давно не оставят от него самого и следа.

– Бог воззрил на меня сегодня в той палате для осеменения, Уэйд. Да, правда. Он видел все: и пробирки с пробами, и стальные листы, и ультразвуковой аппарат, и...

– И что?

Уэйд приподнялся на локте и стал пальцем чертить кружки у Бет на лбу.

– Он все видит. Не знаю, как я смогла это почувствовать. Он видел меня. Он видел пробирки с пробами. Центрифугу со спермой. «Шестичасовые новости». Антарктические айсберги. Видел, что творится в моем сердце. Все.

– Я хочу девочку, – сказал Уэйд.

– А я мальчика, – ответила Бет. – У девочек жизни вечно не складываются. Бог ненавидит девчонок.

Брайан и Дженет продолжали трудиться над посланиями мамочке, а Уэйд потихоньку ускользнул – позвонить по телефону.

– Уэйд?

– Бет, Боже мой, я виноват, милая, так виноват.

– Знаю, мой сладкий.

Уэйд почувствовал себя вконец пристыженным.

– Я такой слабый. Я дерьмо. Просто дерьмо. Ты слишком хороша для меня.

– Нет, это ты слишком хорош для меня. Я снова всю ночь пила. Четыре года, три месяца и два дня трезвости – все псу под хвост.

– Бет, ты пила, потому что я оставил тебя одну. Я заезжал за своими таблетками, но ты еще не вернулась. Ходила по магазинам, наверное.

– Что происходит, милый? Я волнуюсь. Эта гадина Норм втянул вас в какую-то передрягу?

– Норм? Хм, нет, но мы собираемся помочь ему в одном деле.

– Каком деле – опять наркотики? Слушай, если это наркотики, я от тебя уйду, Уэйд. Ты же помнишь, мы договаривались.

– Наркотики? Господи, нет. Даже мама нам помогает.

– Мама? Твоя мать? Дженет?

– Именно.

– Что ж, здесь ее нет, так что, я полагаю, она с вами. Когда вы вернетесь?

– Сегодня вечером, наверное... наверняка.

На Бет это не произвело впечатления.

– Ладно. Словом, ты знаешь, я собиралась поехать в Космический центр Кеннеди. Я...

Голос Бет звучал все тише; Уэйд взглянул на парковку и увидел, как дверцы оранжевого фургона разъехались и туго обмотанный куль, он же Тед, выпал на мостовую.

– Я перезвоню, милая.

Уэйд бросился к фургону, за ним Брайан и Дженет.

– Что это ты такое вытворяешь, папа?

Тед пробормотал что-то сквозь залепивший ему рот пластырь.

Какая-то семейка дружным строем проследовала мимо в магазин спорттоваров.

– Смотреть не на что, – сказал Уэйд, но это, похоже, семейку не успокоило. – Идите себе.

– Все в порядке, – сказала Дженет своим голосом домохозяйки середины шестидесятых. – У него спастический синдром. Иногда прихватывает.

– Спастический синдром? – переспросил Уэйд, когда семейка отошла.

– Как у полковника Клинка в «Героях Хогана». Я это прямо сейчас придумала.

Уэйд посмотрел на валявшегося на земле Теда.

– Иди сюда, Брай. Помоги мне запереть этого Кинг-Конга обратно в клетку.

Тед извивался и корчился, весь в пене.

– Успокойся, папа. Если будешь так биться, легче не станет, только помешаешь нам работать.

– Работать? – спросил Брайан.

– Да, – сказал Уэйд, когда отец снова очутился на полу фургона. – Мы должны всучить Флориану эту чертову подделку.

– Но папа нам для этого не нужен.

– Брайан, мы не можем просто бросить его на обочине авто... – Уэйд осекся, перехватив взгляды брата и матери. Тед жалобно взвыл, предвидя ожидающую его судьбу.

– Как же он тогда доберется до дому? – спросил Брайан.

– Он уже большой мальчик, – сказала Дженет.

– Да-а-а, – протянул Брайан, – но им с Ники понадобятся деньги, чтобы оплатить лечение.

Уэйд тут же пожалел, что сказал Брайану о том, что Ники тоже больна.

Дженет посмотрела на Теда.

– О Господи. Только я начала закалять нервы, чтобы стать бесчувственной...

По глазам Теда было видно, что он предчувствует что-то ужасное. Дженет присела и содрала пластырь с его губ. Прежде чем она успела еще что-то добавить, Уэйд сказал:

– Если ты скажешь или сделаешь хотя бы малюсенькую пакость маме, я всего тебя обмотаю таким пластырем, и не на время, а на всю оставшуюся жизнь. Дошло?

Тед проявил гораздо больше интереса к сообщению Дженет.

– Тед, рано или поздно... Ники сама собиралась тебе сказать, но так вышло... – Она перевела дух. – У Ники ВИЧ.

Ноль эмоций.

– ...и я должна тебе сказать, Тед, что она отличная баба и тебе чертовски повезло, что ты ее нашел или, скорее, что она как-то умудряется с тобой ладить. Словом, какие бы у вас ни были отношения...

– Он сейчас волосы на жопе рвать будет, – сказал Брайан, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– Не знаю, Брай... – сказал Уэйд.

Тед по-прежнему лежал безучастно и неподвижно.

– Это еще не значит, что у тебя тоже вичинфекция, Тед, – продолжала Дженет, – но есть вероя...

Тед взбрыкнул чуть не до потолка, изрыгая такие ругательства и колотясь с таким неистовством, что Дженет, Уэйд и Брайан разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого стакана.

– Господи, папа, успокойся.

Дженет сохраняла спокойствие и сказала все самые утешительные слова, какие только смогла придумать.

– Мам, можно мы продолжим эту беседу по пути к побережью? – спросил Уэйд.

Они тронулись с места, и уже полчаса спустя Тед лежал тихий и полностью покорившийся. Уэйд сидел за баранкой, а Дженет примостилась рядом на пассажирском сиденье, пока оранжевый фургон, гудя, несся по космическому побережью Флориды, а солнце вновь объявилось в небе в своей ежедневной роли счетверенной фотовспышки, беспрестанно щелкавшей над миром витаминизированных закусочных, лавок с принадлежностями для гольфа, стрип-притонов, автомоек и бензозаправок.

Все это напоминает мне какой-то аттракцион. Я сижу в вагонетке, раскрашенной под оранжевый «фольксваген».

Брайан и развязанный Тед сидели сзади. Вряд ли троих мужчин связывала любовь – скорее лишь перспектива подзаработать на скорую руку.

Дженет приняла три капсулы лекарства, запив их минеральной водой из хранившейся в сумке бутылки, и вызывающе щелкнула крышкой пузырька.

– Это те самые, мам? Можно я возьму одну, а то мои там, сзади?

– Само собой.

– Я, правда, не понимаю, – сказал Тед, – почему мы должны втюхивать этому придурку поддельное письмо. Спасибо, Джен. Как чувствовал, что ты заявишься и испоганишь такое дело.

– Спасибо тебе, Тед, – ответила Дженет, – и за такой прекрасный план, который был у вас сегодня утром, – красть завтраки и спать на пляжах. Чувствуется твой почерк.

– Папа, – сказал Уэйд, – я не буду звонить Флориану, пока мы не раздобудем настоящее письмо. Либо ты с нами, либо – увы. Будет неправильно, если письмо достанется ему.

– Эх, ты. Собрались тут – моралисты.

...полицейский участок... матрасы со скидкой... травмпуикт... напитки... корм для животных.

Уэйд проигнорировал замечание отца и по-прежнему уверенно вел машину.