Текст книги "Тень предателя"

Автор книги: Дороти Девис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Во второй половине дня Маркс уже мог сопоставить показания всех участников вечеринки в доме доктора Бредли.

Студенты-физики были приглашены через Боба Стейнберга, которому еще до ленча позвонила Луиза. Она всех предупредила, что Джанет просит, чтобы все пришли к шести часам. Будет что выпить и закусить. Питер к тому времени уже приедет. Это сообщение почти без изменений было доведено до сведения каждого, что все и подтвердили при допросе.

О фильме знали все, но до разговора с Питером расценивали его как пропагандистский трюк русских. Однако, по словам молодого О’Рурка, Питер в Афинах получил заряд энтузиазма. У него было такое чувство, будто получено нечто стоящее.

Никто из гостей не думал о том, что после вечеринки возникнет мысль поехать в лабораторию, но никто и не удивился тому, что они вдруг это сделали. Самое любопытное, никто не помнил, кто внес такое предложение. Анне казалось, что это произошло после того, как Луиза сказала: «Вы не собираетесь сегодня вечером в лабораторию, не так ли?» Стейнберг предполагал, что желание пойти в лабораторию возникло, когда Питер заверил, что это не надолго. О’Рурк сказал, что он с товарищами уйдут пораньше, а Стейнберг возразил, считая, что надо уйти всем вместе. Без слов было ясно, что Питер отправится в лабораторию один и чуть позднее, вслед за ними. Это как бы само собой разумелось, и никаких комментариев никто не делал.

Никто не помнит, чтобы в этом разговоре принимал какое-либо участие Эрик Мазер. Также никто из ученой братии, кроме Анны Руссо, ничего не говорил о нам в своих показаниях, кроме простого упоминания, что он тоже присутствовал на вечеринке. Двое из студентов даже не запомнили его имени, Анна однако же шутливо пригласила его посмотреть фильм.

Маркс спросил ее, зачем она это сделала.

Прикусив большой палец, Анна призадумалась. Девушка кажется такой искренней в своем желании помочь, думал Маркс, что он готов поспорить на свою полицейскую бляху, что она ни к чему не причастна.

– Видимо, я ждала, что он скажет нам что-то умное, – наконец ответила она.

– И он сказал?

– Не очень много. Сказал, что русские фильмы слишком благополучны. Или что-то в этом роде.

Маркс с большой осторожностью, но все же задал вопрос:

– Если бы Мазер устроил вечеринку у себя дома, вы бы пришли на нее?

У всех ответ был один: если бы вечеринка была в честь Питера Бредли, то все бы пришли. Трое студентов, однако, высказали сомнение в том, что Мазер бы их пригласил. Стейнберг несколько раз бывал в гостях у Мазера. Они с ним играли в шахматы. Если бы не это, то он предпочел бы чаепитие у декана женского факультета. Там хотя бы хорошо кормят, чего не скажешь о вечерах у Мазера. Трое студентов в тот вечер были все время вместе, начиная с вечеринки у Бредли и до их ухода из лаборатории в десять сорок пять. Маркс не видел необходимости вести и далее следствие в отношении их. Фицджеральд согласился с ним.

– Это незнакомое нам племя, не так ли? – заметил он.

– Они точно так же думают о нас, – ответил Маркс и справился по телефону у дежурного, пришел ли Перерро. У него не было сомнений в том, что Мазер был порядочной загадкой.

– Да, сэр, – ответил дежурный сержант. – Я сказал ему, что вы заняты. Он на совещании у капитана. Я сейчас найду его.

– Не надо, – ответил Маркс. – Я сам спущусь к ним.

Редмонд собрал в зале инструктажа около двадцати детективов. Увидев Маркса, он предложил ему присоединиться. Это была первая для Маркса возможность увидеть, как капитан работает с личным составом. Он уже заканчивал инструктаж, рассказав в общих чертах о ходе расследования и совместной работе своего отдела с отделом убийств, о заключении медицинских экспертов, характере нападения и возможных мотивах, а также о возвращении злоумышленниками всего украденного, кроме денег.

Каждый из детективов отрапортовал лично о проделанной работе, включая и Херринга, который позднее сообщил Марксу, что он повышен и стал теперь детективом второго ранга. Достойным внимания результатом таких совещаний, как их назвал Редмонд, было то, что каждый, кто целиком занят в этом расследовании, а не выполняет отдельные задания, должен быть в курсе всего.

Маркс же получил кое-какую ранее не известную ему информацию.

Показания Анны Руссо, заявившей, что она ехала до 9-й улицы на автобусе, подтвердил водитель автобуса, постоянно работающий на этой линии.

На перекрестке Третьей авеню и улицы Св. Марка Питер Бредли купил пачку сигарет. Это не оставляло сомнений в том, что он шел в лабораторию со стороны Астор-плейс, места обычно безлюдного в вечерние часы.

Наконец было получено заключение об окровавленном носовом платке: им бесспорно пользовался убийца. Кровь на нем совпадала с группой крови Бредли, на платке нет никаких опознавательных знаков, стиран в прачечной, анализ химического состава моющих средств еще не поступил. Платок бросили в мусорный контейнер в двух кварталах к северу от места преступления.

Перерро и его напарник, чья работа еще не подверглась анализу, просто сообщили о проделанной работе, а потом, по окончании совещания, подробно доложили ждавшему их Марксу о своих успехах. Маршрут Мазера из таверны «Красная лампа» был достаточно точно проверен. Бармен в «Красной лампе» подтвердил, что Мазер был здесь в девать тридцать вечера.

– Почему он так уверен? – настаивал Маркс. – Он смотрел на часы? Выходит, он следит за каждым клиентом? – Точность времени в этом случае насторожила его.

– Он знал точное время, сэр, потому что в девять пятнадцать в театре «Треугольник», что напротив, бывает антракт, и зрители устремляются в таверну выпить чего-нибудь. Мазеру пришлось буквально продираться сквозь хлынувшую в бар толпу. Бармен знал, что Мазер был в таверне минут пятнадцать-двадцать. Он из тех, кого невозможно не заметить, сэр. В таверне он читал стихи своим студентам. Его приметили во всех местах, где вчера вечером он появлялся.

– О’кэй, о’кэй, – остановил его Маркс, зная, что означает в устах Перерро частое повторение слова «сэр».

– Он вынужден был продираться сквозь толпу. Разве не так он сказал на допросе? – спросил Маркс.

Перерро справился со своим блокнотом.

– Да, сэр. Это его слова.

Маркс что-то проворчал.

– Молодежь собирается там почти каждый вечер, лейтенант. Там у них клуб имажинистов, как они его называют. Черт их знает, что это такое.

Маркс сделал в уме заметку, самому все разузнать об этом. Но до этого он решил еще раз побывать в доме Бредли.

Глава 11

Маркс стоял несколько минут перед домом, оценивая взглядом улицу и весь район. Видел ребят, идущих из школы домой. На этой улице еще осталось что-то от девятнадцатого века – стройные тополя, тесно прижавшиеся плечом к плечу, красивые старинные дома, ухоженные, со свежеокрашенными ставнями. Большинство школьной детворы проходило мимо них, – это была улица небольших семей. За его спиной был Армори, квартал солидных каменных домов с высокими окнами, из которых никто никогда не глядел. Весь день полиция опрашивала местных жителей, не видел ли кто, когда покинул свой дом доктор Бредли. Не нашлось и тех, кто повстречался бы ему на пути к церкви Св. Джона. Сейчас однако в окнах квартиры Бредли были видны люди, они то входили в гостиную, в которой горел свет, то покидали ее. Перейдя через улицу, Маркс увидел идущую к дому Луизу с пакетами в руках. Он пошел ей навстречу и взял один из них.

– Я забыла кое-что заказать из продуктов по телефону… У меня с ним нелады, мне кажется, будто телефон меня постоянно обманывает.

Маркс открыл перед ней входную дверь.

– Как себя чувствует миссис Бредли?

Луиза пожала плечами.

– Все в сборе. Я имею в виду семью. Завтра отпевание в церкви Святого Джона, а хоронить будут в Чикаго. – Пока она искала ключ в кармане, она смотрела на почтовые ящики в вестибюле. – Сегодня у меня был шок. Спустившись за почтой, я вынула из ящика открытку от Питера из Афин. Он нависал ее перед отъездом оттуда. Я не показала ее Джанет, а положила в свою сумочку. Весь день я думала только об этой открытке, как о чем-то еще живом.

– Могу я взглянуть на нее?

– Она у меня в комнате. Я взяла с собой только кошелек.

Маркс и Луиза сразу направились в кухню. Ему всегда нравилось помогать по хозяйству.

– Садитесь, я принесу вам кофе, – предложила Луиза.

Маркс сел у стола, Луиза зажгла газ и поставила кофейник. Маркс внезапно вспомнил детство: возвратившись из школы, он первым делом заходил в кухню посмотреть, что там за это время произошло. Вот и здесь на столе лежал, остывая, только что вынутый из духовки окорок с коричневой корочкой, лоснясь жиром, истекая соком. Его аромат чуть не вызвал голодный обморок, а уж зверский аппетит проснулся точно.

– Я сегодня днем ничего не ел, – выпалил он.

Луиза прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. Она тут же приготовила ему сендвич, не жалеючи отрезав кусок окорока.

Пока он ел, она принесла открытку и, убедившись, что поблизости нет Джанет, вручила ему.

Это была цветная фотооткрытка с видом Плакки, старой части Афин у подножья Акрополя, где всегда шумно и многолюдно. Он прочитал, что в ней было написано:

«Такая же, как две тысячи лет назад. Хотел бы увидеть побольше. В следующий раз с тобой вместе».

– «Хотел бы увидеть побольше», – повторил Маркс и вернул Луизе открытку. Она тут же спрятала ее в сумочку.

– Такова история его очень короткой жизни. Господи! Он же не поэт, чтобы умереть так рано, – не выдержав, сказала она.

– В наши дни поэты живут долго, – заметил Маркс.

– Знаете, а ведь он мог бы быть поэтом. Возможно, он им был в какой-то степени. Эрик всегда считал его человеком эпохи Ренессанса. Питер начал с изучения литературы, затем в последний год учебы в колледже увлекся историей и, наконец, посвятил себя науке. Он много времени отдал также математике.

– Он никогда не думал изучать медицину? – спросил Маркс, невольно вернувшись в мыслях к эпизоду с «доктором».

– Он это оставил своим братьям. Оба его брата – врачи, – Луиза спрятала свою сумочку в буфет. – Питер всегда хотел все узнать, все увидеть и понять. Джанет говорила мне, что его дневник просто необыкновенен – в нем тысячи вопросов, и даже ответы на них тут же ставили новые вопросы. – Луиза добавила кофе в кружку Маркса и налила себе. – Что просто невыносимо и разрывает сердце так это вопрос: почему? Почему он должен был умереть, да, почему?

– Наполнить жизнь смыслом довольно просто. Вы хотите; чтобы и в смерти тоже имелся смысл?

Луиза печально улыбнулась, глядя в свою кружку, затем подняла ее.

– Скол.

– Скол, – ответил Маркс. – Дело в том, миссис Стейнберг…

Луиза прервала его.

– Никто не называет меня так, даже молочник. Просто Луиза.

– Луиза, – послушно повторил Маркс. – Мы в расследовании тоже дошли до того места, где спрашиваем: почему? Не из-за денег же, которые были в его кошельке? Я уверен, что не из-за них. Все было спланировано, а где есть план, там работают мозги, и работают по схеме, которую знают. Меня мучит мысль: что если в плане что-то не сработало? Возможно, в нем не ставилась цель убить. Если был план, и он не включал смерть, что же все-таки произошло? Может, он кого-то узнал? Я, возможно, ошибаюсь, Луиза, но не могу поверить, что даже закоренелому убийце захотелось бы поднять руку на такого человека, как доктор Бредли. Я уверен, что возвращение пустого кошелька и портфеля было предумышленным ходом, чтобы сбить нас со следа. Кто-то, может быть, хотел связать его имя с Анной Руссо? Если где-то произошла осечка, то что было бы, если бы все прошло по плану?

Луиза молча смотрела на него.

– Не знаю, что и сказать, – наконец вымолвила она.

– Вам и не надо ничего говорить. Просто я думаю вслух. – Маркс допил кофе и поднялся. – Вы не могли бы попросить у миссис Бредли дневник ее мужа, если мне будет позволено посмотреть его бумаги?

Несколькими минутами спустя Маркс уже сидел в кабинете Бредли. Прежде чем закрыть за собой дверь, Джанет повернулась к нему:

– Это кресло ужасно скрипит, – сказала Она. – Питер все собирался его смазать, но так и не сделал этого.

Маркс понял, что, сказав это, она с болью подумала о том, что теперь он никогда этого уже не сделает. Оставшись один, он тут же сменил кресло на стоявший у окна стул.

Сколько мальчишечьего в нем еще осталось, подумал Маркс о себе, когда взял в руки сначала одну, а потом другую книгу, лежавшие на столе, и, наконец, открыл тетрадь, служившую Бредли дневником. В кабинете ученого ему самому захотелось стать ученым. Большинство записей в дневнике были непонятны, какие-то уравнения и математические формулы. Вопросительные знаки были понятны, а сами вопросы – нет. Он вспомнил, что Стейнберг предложил выкуп за этот дневник. Вскоре с головой ушел в чтение ненаучных заметок Бредли, и тот предстал перед ним как просто человек. Каждая его запись кончалась вопросительным знаком. Маркса позабавили заметки об известном композиторе: «Сегодня вечером открыл еще один источник „Концерта для скрипки“ Бетховена. Он истинный композитор, использовавший что-то свое как источник. Но что подсказало Бетховену эту тему?»

Маркс читал дальше, ища что-то личное, заметки о семье, друзьях, коллегах, но их не было, или встречались лишь шутливые комментарии, например, в трехдневной давности заметках об Афинах. «После сегодняшней сессии Грисенко и я отправились в Плакку на поиски памятника Байрону. Все русские, каких я знал, любят посещать рынки. Я тоже люблю рынок. Мы посидели немного в небольшом парке. Я постарался объяснить Грисенко, кто такой Байрон, английский поэт, сражавшийся за Грецию в войне за независимость. Г. был весьма скептичен до этому поводу. „Англичанин? – повторял он, качая головой. – Я этому не верю“.»

В доме стояла глубокая тишина, когда Маркс закончил читать дневник Бредли. Выйдя из кабинета, он увидел Луизу, заснувшую в кресле. Сброшенные туфли небрежно валялись на ковре. Все куда-то ушли, возможно, в похоронную контору. Нагнувшись, он аккуратно поставил туфли Луизы под стул, открыл дверь и вышел. Дверь автоматически защелкнулась за ним.

Глава 12

В крохотном закутке, который он называл своим кабинетом, Мазер готовился к лекции. В этой общей для всех комнате ему в сущности принадлежал лишь этот стол. Обычно сюда забегали только для того, чтобы избавиться от лишнего хлама, ненужных вещей, которым легкомысленно успели обзавестись за день, от рамки без картины, сильно испачканного галстука, который лень сдать в чистку или не сданной вовремя в библиотеку книги. Мазер уединился здесь сегодня для того, чтобы сделать заметки по викторианскому роману для учителя, согласившегося заменить его на лекции, пока Мазер будет на отпевании Питера Бредли.

Убрав со стола, он порылся на книжных полках и, найдя книгу, способную вместиться в кармане, покинул комнату с томиком стихов Одена. Он повторил то, что привык делать с детства, если хотел сосредоточиться на чем-то, – он закрыл глаза (этому научила его мать, когда он начал читать Библию), а затем наугад раскрыл книгу. Это была поэма в память о Йейтсе, которая сама по себе уже была предзнаменованием. Так непременно сказала бы его бабка. Он жадно пробежал глазами строки в поисках откровения.

«…Для него это был последний полдень, когда он был еще самим собой».

Мазер нашел то, что искал, некое поэтическое потрясение, открывшее ему истину. Пронзительная точность строк ошеломила его: смерть отнимает у человека величайший дар жизни, удивительную неповторимость человеческой личности. Он сунул томик в карман и зашагал по коридору, погруженный в свои думы, не замечая никого и не гадая о том, кто что о нем думает, не держа язвительных слов на языке, а в голове – ни единой мысли о фальши и притворстве.

Мазер ждал Анну Руссо у входа в лабораторию. По журналу прихода и ухода он проверил, что она в лаборатории. Подходил к концу последний час напряженного рабочего дня. Мазер, присев на пожарный гидрант, прислушивался к тому, как многократно усиливались уличные шумы. Зачем он позволил городу стать его тюрьмой? Причина ясна: анонимность, попытка затеряться в толпе. Словно каждый ищет этого, пока смерть, не спрашивая, бесцеремонно не выставит его напоказ, как только она одна умеет это делать. Вынув снова книжку из кармана, Мазер открыл ее. К тротуару тихо подъехала полицейская машина. Краем глаза следя за ней, Мазер делал вид, что углубился в чтение. Он догадался – это детективы, хотя никого из них не знал. Весь день он ждал, боялся и жаждал своей встречи с лейтенантом со светлыми подёрнутыми влагой глазами.

Двое детективов, выйдя из машины, даже не взглянув на Мазера, вошли в здание. Машина уехала. Через несколько минут наконец появилась Анна.

– Позвольте нести ваши книги, мисс, – промолвил Мазер, вставая.

– Эрик! – Анна все время колебалась, как обращаться к нему: Эрик или мистер Мазер. Сегодня, видимо, у нее не было колебаний.

– Я хотел бы угостить вас обедом. Мне надо с вами поговорить, – не раздумывая, сказал Мазер.

– Я грязная, – ответила Анна. – Но думаю, это не имеет значения.

– Мы все грязные, – философски заметил Мазер, – и это имеет огромное значение. Вопрос лишь в том: что с этим делать?

Они шли до угла, направляясь в сторону парка, проклятого места, ставшего для него последней чертой перед входом в ад. Через плечо Анны была перекинута сумка из грубой, плотно сплетенной шерсти в ярких тонах греческого национального флага. Если он не ошибался, сумка была из Греции.

– Давайте я понесу сумку? – снова попытался Мазер предложить свою помощь.

– Не стоит, – ответила Анна, – я привыкла.

– Она, кажется, новая? – Мазер готов был откусить себе язык.

Анна вспыхнула, и ее темные глаза сверкнули гневом, однако она ничего не сказала. Через несколько секунд у ворот парка она остановилась. Мазер взял ее за руку и мягко, но решительно повел дальше.

– Пожалуйста, не говорите, что вы передумали. Я тоже под подозрением. У полиции все еще находится моя обувь, которую они вчера сняли у меня с ног.

– Зачем она им?

– Обувь часто говорит правду о том, где был человек, так я полагаю. Или, наоборот, где он не был.

Мазер выбрал маленький ресторанчик, где прилично кормили и где было не так людно в эти часы.

Он спросил у Анны, будет ли она пить.

– Еще бы!

Он заказал два сухих мартини.

– Подходит? – спросил он.

Анна кивнула.

– Анна, когда вам дали посмотреть фотографии для опознания, вы кого-нибудь узнали?

Анна отрицательно замотала головой.

– Это было невозможно. Чем больше я думаю об этом человеке, тем меньше помню его внешность.

– Было ли в нем что-то такое, что выдавало его как истого американца?

Анна удивилась.

– Истого американца?

Мазер пожал плечами. Он надеялся, что его вопросы что-то пробудят в ее памяти, и не скрывал своей настойчивости. Он предложил Анне сигарету, а когда она отказалась, сам раскурил ее.

– Я все время всех подвожу, я знаю, – согласилась Анна. – Но я не гожусь для подобных бесед, где все построено на ассоциациях. Я мыслю прямо и просто, в черно-белых тонах. Я могу говорить о том, что сама видела, а этого человека я в сущности не видела.

Подали мартини.

Они чокнулись, и Анна отпила глоток.

– Почему, Эрик? Почему все это произошло?

Мазер молча смотрел в стакан на золотой кружок мякоти лимона в кольце более темной кожуры.

– Потому что кто-то испугался?

– Почему вы так говорите?

Анна отбросила пряди волос за плечо.

– Не представляю, как можно убить без страха. Но кто мог бояться Питера?

– Разве вас он никогда не пугал… своим интеллектом?

– Нет, – ответила Анна, и Мазер не сомневался в ее искренности.

Он криво улыбнулся.

– Мешать соединенью двух сердец, я не намерен…

– Что это значит?

– Это Шекспир.

– Я знаю, – перебила его Анна. – Но что именно вы хотите этим сказать? Вот что мне нужно знать.

– Вы всегда столь ужасающе прямолинейны? – Мазер отпил щедрый глоток мартини, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

– Я прямой человек, – ответила Анна, уже взяв себя в руки.

Мазер засмеялся столь неточному эвфемизму.

– Думаю, что я всего лишь хотел сказать, что если двое мыслями близки друг другу, они могут войти в контакт, не прибегая к ханжеским уловкам, за которыми мы так любим прятать наше несовершенство.

– Что означает контакт?

Мазер воздел руки к небу.

– Ничего грязного, уверяю вас.

– Это я и хотела прояснить, – заявила Анна. – Между мною и Питером ничего подобного не было.

– А если бы было, то вы сочли бы это грязным?

– Глупый вопрос, Эрик!

– Не понимаю, почему он вам кажется глупым.

– Любой вопрос, основанный на ложном предположении, лишен смысла.

– С точки зрения математики, – согласился Мазер. – Но человеческое сердце это поле для охоты и единственными указательными знаками здесь являются гипотезы, предположения. Не забывайте этого. А теперь допивайте мартини и мы попросим повторить, пока будем заказывать обед.

Анна улыбнулась.

– Вы великолепны!

Но такая реакция только вызвала у Мазера раздражение.

Это был искренний и импульсивный комплимент. Он не искал комплиментов, но верил в их искренность. Неожиданная тоска была невыносимой: словно дорогой ему человек должен умереть до того, как он сам вернется к жизни. Глядя на темнеющую кожуру лимона в пустом стакане, он думал, что его собственная болезнь, подобно древней чуме, излечима только смертью.

Он откинулся на спинку стула, не сводя глаз с лица Анны, и начал свой рассказ:

– Ростом он пять футов десять дюймов, крепкого телосложения, с маленьким круглым лицом и отвислыми щеками. Когда он жует резинку, кожа на его скулах неприятно морщится. Нос с плоскими, словно прижатыми ноздрями, однако кончик его мясистый, похоже в детстве его постоянно тянули за нос. Глаза как две круглые черные пуговицы, а брови темные, густые, сросшиеся на переносице. Такое впечатление, будто кто-то провел по лбу черной краской сплошную линию.

Анна с округлившимися от волнения глазами провела языком по пересохшим губам.

– Где вы видели его, Эрик?

– Это он?

Анна кивнула.

– Возле дома Бредли, когда я уходил. – Он был там, Мазер это знал.

– Вы сказали об этом в полиции? По такому описанию, они легко смогли бы создать его портрет, Эрик! Я не разглядела его так хорошо, как вы, но теперь передо мною его застывший портрет, как в ту секунду, когда я впервые увидела его.

– Более живой, чем в жизни, – иронично заметил Мазер.

– Вы должны сказать об этом лейтенанту Марксу. Или я это сделаю, хотя я могу напутать.

– Лейтенант Маркс, – повторил за нею Мазер. – Очень умный человек.

– Он гений, – охотно согласилась Анна, но увидев брезгливую гримасу на лице Мазера, поспешила добавить: – Я хочу сказать, что он не так туп, как все остальные. Он все понимает так же, как и вы, и начинает всегда с гипотезы, давая людям возможность думать вслух.

Мазер улыбнулся.

– Может, вы теперь пустите в ход алгебру, Анна?

Она отпила немного мартини и, посмотрев карточку меню, отложила ее в сторону.

– Эрик… я понимаю, что во всем, конечно, виноват мартини, но вы почему-то предположили, что я сочла бы грязным, если бы между мною и Питером что-то было?

Он понимающе кивнул, когда увидел, что она ждет подтверждения того, что он понял ее вопрос. Анна, попробовав продолжить, но в конце концов запуталась и взяла сигарету из открытой пачки на столе. – Забудьте об этом.

– Ради Бога, Анна, не водите меня за нос, как китаец гуся.

Анна положила сигарету обратно в пачку.

– Вам нравится Джанет, не так ли, Эрик?

Мазер вспомнил Джанет у окна, когда он подавал сигнал, – сигнал Иуды, – и Анну, когда она подошла к окну и стояла за спиной Джанет.

– От вас ничего не может ускользнуть, не так ли? – спросил он тихо.

– Мне очень жаль. Я никому об этом не скажу.

– Говорить, в сущности, нечего. Между нами не было ничего, кроме того, что происходило у всех на глазах. А все остальное – это моя фантазия, и я имею право на эту тайну.

– Только… Эрик, это не должно остаться тайной! Вы нужны Джанет. Это было бы замечательно. Она не такая, как мы. Она способна чувствовать и говорить об этом нечто глубокое и прекрасное. – Анна откинулась на спинку стула в поисках слов, которых ей не хватало. – Вы правы. Я могу говорить только о математике.

– Когда вы сказали, что она не такая, как все мы…

– Я знаю, глупо с моей стороны так говорить.

– Виноват мартини?

– Возможно.

– Для этого, моя дорогая, и существует мартини, чтобы выуживать из нас правду, – ответил Мазер. – Вы снобы, во всяком случае очень многие из вас, и вы это знаете? За каменной стеной, в высокой башне, вы смотрите на нас сверху вниз как мы боремся за жизнь, словно жалкие муравьи. Я и сам себя нередко ощущаю муравьем, карабкающимся вверх по бесконечному склону горы… – Он внезапно почувствовал, что безумно устал, пытаясь все рассказать. А ему не хотелось рассказывать о себе и своем самочувствии. Ему все было безразлично. – Что вы собираетесь делать? Начнете писать докторскую сначала?

Анна постаралась подстроиться к его так внезапно изменившемуся настроению. Очевидно, на Мазера подействовал выпитый мартини, как он подействовал и на нее.

– Я собираюсь поговорить об этом с доктором Бауэром в конце недели. Боб на какое-то время заменит… только… Свет уже погас. Вы это знаете?

– Да, знаю.

Анна попыталась вернуться к прерванному разговору.

– И не потому, что мы снобы, поверьте мне, Эрик. Просто нам спокойно и безопасно в нашем маленьком мирке, который мы так хорошо знаем…

– В мирке циклотронов и мегатонов, расщепленных атомов и водородных смесей. Это словно рассказ о вечеринке, о том, как прошел ваш бал, – с убийственным, как всегда, сарказмом закончил Мазер.

– Эрик, – расстроилась Анна, пытаясь поймать его взгляд, чтобы передать ему хотя бы чуточку человеческого сочувствия и поддержки.

– О, к черту вас всех! – вдруг в сердцах воскликнул Мазер, не в силах признаться себе и еще меньше Анне, что причиной его отчаяния является не его неспособность понять мир ученых, а его полное непонимание интимной стороны отношений между мужчиной и женщиной, когда он даже не смог разделить с Анной ее робкие надежды в отношении него и Джанет.

Анна встала и подхватила свою сумку.

– Я не буду обедать, если вы не возражаете, Эрик. Спасибо за мартини.

Он попытался встать и попрощаться с ней, но Анна уже ушла.

– Мне все равно, – сказал он сам себе, тяжело опускаясь на стул. – Мне абсолютно все равно. – Он взял недопитый Анной стакан с мартини, повертел его в руке и выпил остатки мартини с той стороны стакана, где к нему прикасались губы Анны.