Текст книги "Тень предателя"

Автор книги: Дороти Девис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– А ту фотографию, о которой вы говорили, надо бы все же проверить, – напомнил Редмонд.

Когда Маркс позвонил в квартиру Бредли, там никого не оказалось. Он знал, что Джанет улетела в Чикаго на похороны, но надеялся, что в ее квартире может оказаться Луиза. Но он нашел Луизу у нее дома. Здесь же была Анна и трое самых озорных детишек Стейнбергов, какие ему доводилось видеть.

– Они всегда ведут себя так, когда погостят у бабушки, – повысила голос Луиза так, чтобы перекричать детский гомон. – Я позволяю им выкричаться и нашалиться, пока они не устанут.

Анна, убедившись, что ей с ними тоже не справиться, просто присоединилась к ним. Дети привязали ее к стулу и, сидя на нем, она с улыбкой смотрела на Маркса, пока дети водили вокруг нее хоровод.

– Жанна д’Арк или Покахонтас! – насмешливо крикнул ей Маркс.

– Гудини! – ответила Анна и тут же разорвала бечёвки, которыми ей связали руки и ноги.

Луиза увела взрослых на кухню и закрыла дверь.

– У вас есть ключи от квартиры Бредли? – спросил Маркс.

– Я опустила их в почтовый ящик, – ответила Луиза. – Почему вы спрашиваете?

– Есть кое-что, что мне хотелось бы посмотреть. Это книга фотографий миссис Бредли.

– Там ее нет. Я укладывала вещи Джанет и положила книгу в чемодан, там ей нашлось место.

Маркс был поражен.

– А почему вы не положили еще и телефонную книгу?

Луиза обиделась.

– Я подумала, что ей захочется иметь при себе хотя бы работу, чтобы отвлечься.

Маркс, кажется, стал понимать Луизу как человека, который способен больше заботиться о других, чем о себе.

– В альбоме Джанет есть фотография, которую мне очень хочется снова увидеть, а потом расспросить о ней.

– Джанет приедет завтра.

– Ma?ana[11]11
  Завтра (исп.).


[Закрыть]? – переспросил Маркс.

– Сейчас проходит выставка фотографий Джанет в Лоуэл-Холле. Это главным образом фотографии световых эффектов, ничего реального.

– Но там есть фотографии Джанет из ее новой книги?

– Немного, я думаю, – ответила Анна.

– Где находится этот Лоуэл-Холл?

– Анни, почему бы тебе не повести его туда. Его самого могут не пропустить в это время. – Луиза, прирожденная сваха, подумал Маркс, и это ему понравилось. – Ты согласна?

Анна, пожав плечами, указала на гору грязной посуды в мойке.

– О, оставь это, – сказала Луиза. – Ничего все равно нельзя сделать, пока эти чертенята не угомонятся. – Она проводила Анну и Маркса до двери. – Приходите потом пить кофе. И бы предложила ужин, но не в этом бедламе.

Умная женщина, подумал Маркс, подчиняясь обстоятельствам, ибо это все, что ему оставалось делать.

Было дочти шесть часов вечера, когда они добрались до университета. Пришлось просить смотрителя открыть лекционный зал и зажечь огни.

– Может, дать ему чаевые? – шепотом спросил Маркс у Анны.

Она покачала головой.

– Опасный прецедент. – При этом Анна лучезарно улыбнулась смотрителю. Маркс подумал, что надо быть болваном, чтобы не уступить ее просьбе.

Они медленно шли вдоль стен, увешанных работами Джанет Бредли: легких, тонких, как дымка, световых эффектов, запечатленных камерой, игрой света и теней, сюрреалистических конструкций из небоскребов.

– Казалось бы, мне не должно это нравиться, – сознался Маркс, – но я восхищен. – Они приближались к галерее портретов.

– Почему же не должны?

– Не знаю, – пробормотал Маркс. – Она делает город прекрасным, а он совсем не такой.

– Но в нем есть своя красота, надо только вглядеться.

– И найти тот самый ракурс и место, – добавил Маркс, – но у нас почти никогда это не получается.

Первый же портрет оказался для Маркса неожиданностью. Это был портрет Анны Руссо. Джанет схватила момент, когда Анна, сидевшая дома за своим столом, держа карандаш в руке, внезапно подняла голову. У нее был счастливый вид человека, только что открывшего нечто прекрасное. Маркс перевел взгляд с фотографии на свою спутницу. Она была почти одного с ним роста. Лицо Анны вспыхнуло от смущения.

– Фотография не льстит вам. Однако это вы в ваш лучший момент.

– Вам бы посмотреть, какой я бываю в худшие моменты, – сказала Анна, подталкивая его, чтобы идти дальше. – Я забыла тогда, что Джанет с камерой рядом. Она работала и я тоже. Она даже не сказала мне, что снимает меня. Потом она призналась, что долго наблюдала за мной, около часа, и ждала, когда я перестану грызть палец. – Анна указала на одну из фотографий. – Вот эта, по-моему, из ее альбома.

Это был снимок темнокожей взволнованной девушки на ступеньках крыльца, которая так запомнилась Марксу. Однако это был всего лишь увеличенный этюд, только лицо, без окружающего фона, который был ему нужен.

– Миссис Бредли когда-нибудь говорила вам об этой фотографии? – спросил он у Анны.

– Она никогда не говорит о своих работах. Если они сами не говорят о себе, сказала она однажды, то что могу я о них сказать.

В коридоре, когда, покинув зал, они известили об этом смотрителя, Маркс спросил у Анны, не поужинает ли она с ним.

Анна, тряхнув головой, ответила: – С удовольствием.

Через полчаса они уже сидели в «Бретани», ресторане, куда Анна всегда водила родителей, когда они приезжали ее навестить.

Перед каждым из них лежало меню и стоял стаканчик мартини.

– Я мало ем в последнее время, – призналась Анна, – хотя всегда была гурманом, но вдруг что-то случилось, и я совершенно потеряла аппетит.

Маркс взглянул на цены в меню.

– Сегодня вы должны поесть.

– Я не хочу ничего забывать, понимаете, но уже начинаю. Я весь день думала: мне не хочется заниматься наукой. Я не слишком люблю ее, и не очень глубоко ею задета.

– А чем бы вы хотели заниматься?

– Я хочу жить, если это что-то значит. – Она обвела пальцем край стакана. Маркс заметил, что ногти ее покрыты лаком, чего за нею он раньше не замечал. – Я хочу быть такой, какая я на фотографии Джанет. – Она прикусила губу, и Маркс отметил, что ей это очень идет. – Я еще очень молода, вам не кажется?

– Иногда.

– А сколько вам лет, Дэвид? Вы не против того, что я назвала вас так? Я бы не хотела, чтобы меня звали Дэйвом, если у меня имя Дэвид.

– Мне тридцать лет.

– Вы женаты?

– Нет.

– Я рада, – ответила Анна. – Я хочу сказать, что я воспитана как католичка, понимаете…

– И вас учили не встречаться и не ходить в ресторан с женатиками, – помог ей закончить фразу Маркс.

– Собственно это никакая не встреча, а всего лишь приглашение на ужин, не так ли? Слишком самонадеянно с моей стороны говорить то, что я сказала.

– Для меня это всегда встреча, если накрыт стол. Что вы посоветуете заказать?

– Здесь все готовят вкусно.

– Вы согласитесь на ростбиф «шатобриан»? С кровью?

Анна кивнула.

– Вы говорите по-французски, не так ли, судя по вашему произношению?

– В таком случае это французский официанта, – ответил Маркс.

– Луиза мне сказала, что ваш отец судья?

– Адвокат.

– Это так похоже на Луизу, преувеличивать достоинства людей, хотя бы на один шаг. У нее всегда все великие и знаменитые. – Потом Анна добавила: – Хотелось бы мне так же думать о Бобе Стейнберге. Но, увы, не получается.

Маркс поднял свой стакан.

– Вы невольно сравниваете его с Питером Бредли? Не многие из людей могут сравниться с ним.

– Большинство из них даже не делают попыток. – Она тоже отпила мартини, не сводя глаз с Маркса. А он по привычке вынул карандаш и стал делать пометки, читая меню.

– Мидия, луковый суп, ростбиф «шатобриан» и салат. Подходит? И недорогое сухое красное вино, если оно у них есть.

Он сделал заказ официанту.

– Не знаю, попытается ли теперь Эрик, – задумчиво промолвила Анна.

Маркс на мгновение задумался, в какой связи это было сказано.

– Попытается стать таким, как Питер, – не дожидаясь вопроса, пояснила Анна.

– С Джанет?

Анна кивнула.

– Я знаю, как сильно он к ней привязан, во всяком случае я в этом уверена. Но он так ненавидит себя. Теперь, когда нет Питера, возможно, он хоть немного избавиться от комплекса неполноценности.

– Не помню, Анна, спрашивал ли я вас о возможных отношениях Джанет Бредли с Мазером?

– Нет, не спрашивали.

Он вспомнил, что спрашивал об этом Луизу, ибо считал ее лучшим судьей в этом случае, чем Анна Руссо.

– Если бы спросили, то я, возможно, ничего бы вам не сказала, – ответила Анна. – Это просто догадки. Между ними никогда ничего не было. Это всего лишь его фантазия, как говорит Эрик… – Она допила мартини и вспомнила, как пила его с Мазером. Как давно это было. – Мне кажется, Эрик самый одинокий человек в мире. Он пытается ненавидеть, потому что боится, что любовь причинит ему только боль.

Что же считал Мазер своей фантазией? – думал Маркс… Вот еще одна женщина, уверенная, что понимает его и всё прощает и оправдывает. Почему? Маркс заказал еще напитки. Он не был психологом, но считал Мазера психопатом. Он, Дэвид Маркс, полицейский, умел проявлять терпимость, подсознательно осуждая этого всеобщего козла отпущения – общество. Но общество это люди, составляющие его, в том числе Эрик Мазер и другие, ему подобные. Оттого, что какая-то группка избранных приемлет Мазера, он не выздоровеет автоматически! Наоборот, принятие его обществом обостряет его болезнь, особенно если он будет стараться сохранить свой нынешний образ.

Следующий вопрос Маркс задал как бы между прочим:

– Когда впервые вам пришла в голову мысль, что Эрик, возможно, влюблен в Джанет?

Анна на мгновение призадумалась.

– В тот самый вечер… в тот ужасный вечер, но только раньше, еще до того, как все произошло. Я собралась уходить. Эрик уже ушел. Мне захотелось сказать Джанет о том, как мне понравилась ее выставка в Лоуэл-холле. Она стояла у окна и смотрела на улицу, вернее, на то, как Эрик переходит ее. Сначала я не видела его, но все произошло в одно мгновение, и я уже видела, как он встал под фонарем и приложил пальцы обеих рук к губам… ну знаете, как это делают. – Анна показала этот жест и, приложив пальцы к губам, послала Марксу воздушный поцелуй. – В этом не было ничего особенного. Я ничего бы не подумала, Эрик проделывал это часто с другими, такая у него привычка, но я увидела слезы в глазах Джанет, когда та повернулась ко мне. Она схватила меня за руки и долго не отпускала. – Анна посмотрела на свои руки. – Я не умею себя вести в таких случаях, и поэтому просто убежала. Я странная итальянка, мне кажется, что я недостаточно эмоциональна.

Маркс не прерывал ее, дав ей рассказать свою версию происшедшего. Но он заставил ее рассказать ему все, что произошло на улице в тот вечер. Мазер затеял вечеринку, организовал ее и первым с нее ушел. Он в мельчайших деталях обрисовал человека, мимо которого якобы прошел, как мимо любого прохожего.

– Эрик перешел улицу, повернулся и послал воздушный поцелуй? Разве он прежде не удостоверился в том, что кто-то смотрит на него из окна?

– Нет, – ответила Анна. – Это я и хотела сказать. Я бы ничего не подумала, если бы не Джанет. Мне кажется, она была очень тронута этим поступком Эрика. Дэвид, мы наверное делаем из мухи слона. Мы не должны. Я набралась храбрости и все же спросила Эрика вчера или позавчера, уже не помню, когда это было. Собственно, я даже на спросила, а просто сказала, что думаю, как было бы хорошо их сближение, потому что Джанет сейчас нуждается в друге. Вот тогда он и сказал, дескать, ничего не было, это просто шутливая выходка с его стороны.

Маркс вспомнил свою первую встречу с Мазером, когда он сообщил ему о смерти Бредли. Тогда его предположение о том, что между доктором Бредли и Анной Руссо могли быть близкие отношения, Мазер воспринял как вполне возможную вещь. Он даже похвалился тем, что сам никогда не встречается со своими студентами в приватной обстановке, как бы намекая на то, что Бредли грешит этим. В тот вечер он был чертовски напуганным, хитрым и изворотливым человеком, и терзался, как только он это умеет, сомнениями с той минуты, как покинул дом Бредли.

Что же произошло в вестибюле дома, где жила Анна? Если, как полагает Редмонд, удара по голове Бредли оказалось достаточно… Маркс чувствовал, что теперь он может восстановить вторую половину этой печальной истории. Он даже сожалел, что ужин придется отнести к статье служебных расходов.

– Я что-то вам подкинула для размышлений, не так ли? – спросила Анна, внимательно следившая за ним. Он, раскрошив хлеб, делал из крошек маленькие аккуратные хлебные шарики.

– Вы встретились с Мазером вчера. Где?

– В одном месте на Салливан-стрит. Он поджидал, когда я выйду из лаборатории.

– Вы и раньше были с ним дружны?

– Нет, я узнала его, бывая в доме Джанет и Питера.

– Как вы думаете, почему он искал встречи с вами?

Анна ответила, не колеблясь:

– Чтобы сверить наши впечатления о человеке, которого я видела в вестибюле своего дома.

– И которого Мазер видел у дома Бредли?

Анна кивнула.

– Которого ни вы, ни кто-либо из гостей, выходивших из дома Бредли, там не видели?

Анна утверждающе закивала головой.

– А теперь насладимся ужином, – предлежал ей Маркс. – Вы любите улиток?

– Я люблю всякую еду, – ответила Анна, – и мне лучше поскорее начать, прежде чем я снова опьянею от мартини.

Глава 19

Если бы Мазер не сообщил Джанет, что будет в тот вечер в Чикаго, он бы немедленно вернулся в Нью-Йорк. Он не мог себе позволить фантастические мечты и сны Эрика Мазера в ореоле славы или покрытого позором. Его будущее не должно быть больше карманного компаса, определяющего каждый его шаг. Он не пойдет дальше того, что позволяют ему возможности и робкие надежды хотя бы частично восстановить свою честь и имя.

Джерри и Том следили за ним давно, они не сводят с него глаз и сейчас, он уверен в этом после инцидента в парке. Прежде они выбрали его как самого подходящего исполнителя своих планов, касающихся проникновения в окружение Бредли. Они, видимо, опробовали и других, но остановились на нем, как наиболее подходящем для них человеке. Об этом свидетельствовало то, как они в конце концов использовали Анну Руссо, стоило ему лишь упомянуть ее имя. Какая злая ирония, что в тот самый день, когда в справедливом гневе он дал достойный отпор обидчику, он невольно дал им знать о самом уязвимом своем месте, которое они так настойчиво в нем искали. Зло, рожденное добром!

Это он сам убедил себя в том, что, используя зло, можно творить добро, участвуя в их заговоре. Увы, все оказалось не так просто. Если быть честным, то теперь у него стало потребностью вспоминать то чувство торжества и ликования, которое он испытывал, дергая за веревочки и манипулируя Бредли, своим ничего не подозревавшим другом. Откуда эти зависть и злоба к тому, кого он искренне любил?

Они следили за ним, когда он ушел из парка; теперь же он будет следить за ними. Его последний контакт с ними был в день возвращения Питера. Договорившись с Джерри, он поместил объявление на третьем этаже факультета общих наук: «Продаются щенки. Звонить Ел 7=3390, после девяти вечера». Это означало, что Питер Бредли покинет свой дом в девять вечера, имея при себе фильм. Подтверждением, что ничего не изменилось и уговор остается в силе, был воздушный поцелуй. Он выполнил все это безукоризненно четко. Даже сейчас он испытывал щекочущую самолюбие гордость, но, осознав это, еще сильнее почувствовал презрение к себе.

Полдня он провел на пустынном, продуваемом ветрами берегу озера Мичиган у подножья скал Альбиона, обдумывая в деталях текст своего «признания». Он будет откровенен и безжалостен к себе и не напишет ни единого слова в свое оправдание. Прибрежный песок был зыбок под ногами. К вечеру он уехал в Чикаго, поставил машину в гараж, купил блокнот и снял номер в отеле «Палмер-хауз».

В комнате с высоким потолком и заклеенными наглухо окнами, выходившими на эстакаду, он начал писать:

«Они следили за мной достаточно давно и, возможно, наняли и этого юнца тоже. Думаю, потом они с ним расправились. Я постараюсь разузнать о нем, как только мне дадут возможность. У них были связи в университете. Фамилия юнца Остерман. Он ушел из моего класса в конце семестра, но появлялся время от времени в группе так называемых имажистов…»

После девяти позвонила Джанет. У него перехватило дух: подспудно он не был уверен, что она позвонит. Однако весь вечер писал с какой-то суеверной одержимостью, чтобы успеть все выложить на бумагу до ее звонка. Словно время стало мерилом его решимости сказать всю правду о себе. Страницы блокнота пестрели вычеркнутыми словами и абзацами, ибо он снова и снова пытался оправдать себя, а затем яростно вымарывал то, что написал. Стойкий рефлекс всей жизни трудно было побороть с пером в руке, даже если мнить себя равным Прусту.

Голос Мазера напрягся, когда он ответил на телефонный звонок.

– С вами все в порядке, Эрик? – спросила его Джанет.

– Да. А как вы?

– Хорошо, – ответила Джанет. – Все уже кончилось… я хочу сказать о церемонии. Осталась горстка пепла. Мы поставили ее под дубом, где покоятся все Бредли… рядом с сыном.

Мазер, конечно, знал, что у них был ребенок, но ни Питер ни Джанет никогда об этом с ним не говорили.

– Вот и еще один Бредли… – говорила Джанет.

– Почему он умер? Хотя, конечно, нет ничего странного в том, что человек вдруг превращается в коробочку с пеплом.

– Не надо, Джанет.

Но она продолжала:

– Весь день я вспоминала о том, сколько мест я не посетила с ним только потому, что не была уверена, что он хочет взять меня с собой. Это так неприлично, так уродливо иметь его в виде какого-то… браслета на руке.

– Ради всех святых, Джанет…

Но она не слышала.

– Эрик, человек должен иметь какую-то особую ценность. Что значит его смерть для того, кто убил его?

– Мне бы тоже хотелось это знать, – тихо ответил Мазер.

– Тогда скажите мне сейчас же. Это невыносимо для меня.

Что-то в ее голосе заставило Эрика сказать то, что он сказал:

– Питер был чист, Джанет. Грязь и тлен никогда не коснулись его души.

– Я знаю это, Эрик, я могу взять такси и приехать в центр города, ненадолго, хотя бы на один час. Мне надо уйти из этого дома.

Мазер посмотрел на ключ, лежавший у телефона.

– Номер 723, – сказал он.

Глава 20

Когда они закончили ужин, Маркс уже узнал кое-что об Анне Руссо. У нее был брат, археолог, он сейчас в Египте, в совместной с англичанами экспедиции. Египтологов не надо путать с археологами Объединенных арабских республик. У отца и матери Анны есть ферма в северной части Коннектикута, где они обосновались после того, как отец ушел из газеты. Он все еще пишет статьи, если его что-нибудь сильно разозлит. Но в целом вечер прошел не совсем так, как хотелось бы Марксу. Дело слишком зловещее, чтобы совмещать его с весельем и удовольствиями.

– Когда все это кончится… – неожиданно промолвил он, когда они с Анной вышли из ресторана, и вдруг замолчал. Получилось невежливо, так, словно он уже забыл о ней. – Анна, – снова начал он, – если вы никуда не спешите, я хотел бы, чтобы вы мне помогли в одном эксперименте. Это не займет много времени.

В машине он сообщил ей, что они едут в дом Бредли.

– Надеюсь, мы не станем взломщиками?

– Нет. Меня интересует то, что вокруг дома.

Анна сидела молча.

Движение на улицах уменьшилось. В открытое окно машины ворвался прохладный ветерок. Маркс предложил закрыть окно.

– Не надо, – возразила Анна. – Это настоящий свежий ветер, и я снова все забываю.

– И я тоже, – ответил Маркс, – что в моем случае хуже не придумаешь.

Рука Анны без перчатки лежала на сиденье между ними. Маркс положил на нее свою. Анна повернула руку ладонью вверх и сжала его ладонь. Она вспомнила, когда это было в первый раз. Тогда она уцепилась за его руку при опознании тела Питера Бредли.

Перед домом Бредли стояло несколько машин. Улица была почти пустой, редко когда проезжали машины. В окнах второго этажа из глубины комнат пробивался неяркий свет. Видимо, он горел давно, словно забыли потушить лампу. На первом этаже тоже было светло.

– Вы не помните, горел ли в тот вечер свет на первом этаже, – спросил Маркс, указывая на окна, под которыми они стояли.

– Нет, не помню, – ответила Анна. – Я очень спешила, чтобы догнать тех, кто ушел раньше. Я слышала их голоса на улице, но не видела никого из них. Эта улица плохо освещена, вам не кажется?

Маркс посмотрел на фонарь в нескольких шагах от крыльца.

Лампа была яркой, и вместе с тем кругом было темно. Они ждали на ступенях, пока не прошел прохожий. Он пробормотал: «Добрый вечер», – и они ответили ему. Миновав несколько подъездов, он завернул за угол.

Маркс снял шляпу.

– Вы не возражаете, если я надену ее на вас всего лишь на одну минуту?

– Нет, – прошептала Анна. Она догадалась о том, что он задумал.

Маркс тут же надел ей шляпу на голову, убрав под нее волосы. Он видел, как у девушки дрожат губы.

– Просто стойте там, где стоите, на нижней ступеньке.

Маркс, взяв ее за подбородок, заставил поднять лицо.

– Никто не поверит, если я скажу, что все то, что я сейчас делаю, входит в мои служебные обязанности, – сказал он.

Анна нервно улыбнулась.

– Выше голову, – велел он ей, – сделайте вид, будто вы смотрите на дверь.

Маркс поднялся по ступеням к входной двери. Она была наполовину стеклянной и сквозь витражное дымчатое в узорах стекло на ступени ложились разноцветные пятна света. Маркс вошел в полутемный вестибюль и постоял несколько мгновений, давая двери самой захлопнуться за ним. В почтовом ящике Бредли торчали газеты. Он закрыл глаза и дал им отдохнуть после слепящего света уличного фонаря, на который он так долго глядел. А затем снова открыл входную дверь. Секунду или две он ничего не различал, пока глаза снова не привыкли к свету, и увидел Анну, вернее ее фигуру. Он медленно спустился по ступеням крыльца на тротуар. Но даже тогда он вынужден был прикрывать глаза ладонью, чтобы разглядеть что-нибудь. Свет уличного фонаря первым делом ослеплял каждого, кто спускался по ступеням крыльца. Лишь став с Анной рядом, он мог разглядеть ее черты.

Потом он попросил Анну постоять в разных местах на тротуаре перед домом, а сам смотрел на нее с крыльца, и ни в одном ракурсе ему не удавалось разглядеть как следует ее лица.

– А ведь у меня хорошее зрение, – сказал он сам себе.

Стоя на противоположной стороне улицы, они с Анной смотрели на окна квартиры Бредли. Свет торшера в кабинете падал на пустой стул около двери. Шторы на окнах не были задернуты, поскольку квартиру ее обитатели покинули днем. Маркс приложил пальцы обеих рук к губам, а потом выбросил их вперед к дому.

– Это было сделано так?

– Да, – еле слышно ответила Анна. – Что это значит, Дэвид? – спросила она, когда оба сели в машину.

– Не знаю. Но Мазер мог описать человека, увиденного им здесь на этой улице, только так же скупо, как это сделали вы. Всего лишь как случайного прохожего. В этой истории не все чисто. Но пока мы не разберемся в этом, прошу вас никому ничего не говорить.

– Конечно, – согласилась Анна. – Но зачем Эрик описал его вам так подробно?

Маркс покачал головой.

– Это и для меня загадка, но я сниму с нее покров тайны.

– Думаю, мне не понравилась бы работа детектива, – помолчав, сказала Анна.

Погруженный в свои мысли о Мазере Маркс внезапно вымолвил: – «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал…»[12]12
  Оскар Уальд. Баллада Рэдингской тюрьмы. Пер. Н. Воронель.


[Закрыть] – Он встряхнулся, как бы приходя в себя: – Господи, чем только не заставляют тебя заниматься. А все это дешевая интрига, рифмы, шепелявая декламация и самоуничижение…

– Я не верю, что Эрик способен на убийство! – горячо воскликнула Анна.

– Не ручайтесь, – остановил ее Маркс. – Никто лучше Эрика Мазера не расскажет вам, сколько есть способов убийства.

– Вы ненавидите его? – удивилась Анна почти с обидой в голосе. – Вы и вправду ненавидите его. Почему?

– Потому, что обязан. Вот что значит быть полицейским. Ты ненавидишь человека за те мерзости, которые он совершает, и не можешь позволить себе роскоши отделить грешника от его грехов. В конечном счете это он или мы.

– Все так просто, вы считаете? – спросила Анна, а когда он не ответил, сказала: – Раньше я никогда не была знакома с полицейским.

– И всегда удивлялись, зачем люди идут в полицию? – промолвил Маркс, нанося ради нее еще один удар по собственному самолюбию.

– Нет, этот вопрос я всегда оставляла своему отцу. А он, будучи итальянцем, часто себе его задавал.

– Почему?

– Потому что среди итальянцев так много гангстеров.

– Представляю, – произнес Маркс. – Он, очевидно, не видит большой разницы между полицией и гангстерами.

– Я слышала, как он говорил о ростках от одного и того же корня, – пояснила Анна. – Но, в конце концов, он все же считал, что все зависит от самого человека.

– Должно быть, – согласился Маркс, – но не всегда так бывает. Ну а полицейский остается полицейским.

Проводив Анну до дверей ее квартиры, Маркс поехал в участок, распорядился установить круглосуточное наблюдение за квартирой Эрика Мазера и сообщить ему в любое время дня и ночи, когда тот появится.

Поднявшись на второй этаж, чтобы проверить, у себя ли еще Редмонд, он нашел в его кабинете также Джима Андерсона и еще одного федерального следователя, Тома Конноли. Редмонд представил его Марксу как специалиста по кубинским эмигрантам.

Редмонд и его помощники свели список докторов с двенадцати до одного человека, некоего доктора Родрика Корралеса, постоянного врача детского приюта, которому, вполне возможно, и принадлежит злополучный носовой платок. У доктора Корралеса был свой кабинет в Гарлеме и свои пациенты в «клинике» на Восточной одиннадцатой улице.

– Вы были правы, Маркс, – сказал ему Редмонд и объяснил федеральным следователям: – Лейтенанта Маркса заинтересовала одна фотография миссис Бредли, сделанная на пороге этой клиники. Это и помогло нам оставить в нашем списке только доктора Корралеса. – Редмонд повернулся к Марксу: – У него черный «шевроле-59». Есть и номер машины.

– А сам доктор у нас есть?

– Пока еще нет, – тяжело вздохнул Редмонд. – Мы не можем допросить его как обычного подозреваемого. Он какая-то шишка в освободительном движении Кубы.

– Но он американский гражданин, – заметил Андерсон с укоризной в голосе. – Я бы не сказал, что вам нельзя его допрашивать, напитан. Но было бы разумней иметь на него улики. Он человек достаточно известный, а его друзья могут нам быть полезны политически.

– А если он убийца? – не выдержал Маркс.

– Ну если он убил Бредли, то у вас есть все основания преследовать его по закону, – успокоил его Андерсон. – Я просто хочу сказать, что работать с ним как с обычным подозреваемым, имея только те улики, которые у вас есть, будет нелегко.

В словах Андерсона Маркс уловил нечто другое: Андерсон обозначил некое различие, когда сказал: «Если он убил Бредли»… Значит, другие убийства могут доктору сойти с рук.

– Это не значит, что вы на неверном пути, – добавил Андерсон, открывая портфель, который бросил на стол Редмонда. Из него он вынул похоже совсем новую фотографию толпы демонстрантов.

– У вас найдется лупа, капитан? – спросил он у Редмонда.

С помощью увеличительного стекла он нашел в толпе молодого красивого человека. Он широко улыбался.

– Доктор Корралес? – спросил Маркс.

– Да, он, – ответил Андерсон.

Маркс еще раз внимательно посмотрел на фотографию.

– Вот это да! – вдруг воскликнул он.

– Отлично. Вы наблюдательный человек, Маркс.

Рядом с Корралесом он увидел лицо, удивительно похожее на фоторобота, созданного по описанию Эрика Мазера.

– Что за демонстрация? – спросил Маркс.

– Приезд в США первого посла президента Кастро. Снимок сделан на ООН-Плаза.

– Тогда Корралес был за Кастро или против?

– Против, и, предполагаю, что и сейчас он тоже против. – Андерсон посмотрел на Конноли, вертевшего в руках сигару. – Нам надо срочно получить от вас любые сведения об этом типе. Очень многое зависит от того, кто он, этот джентльмен. – Он указал на фото и на человека с темными бровями, подозреваемого в убийстве Бредли.

– У вас ничего на него нет?

– Вы даже не узнали для нас его имя? – сказал Андерсон в свойственной ему манере грубой прямоты, которая была столь же обидной, как и сарказм Фицджеральда. – Однако мистер Конноли уверяет меня, что из всех… сколько их там на фото, Том?

– Тридцать семь.

– …тридцати семи присутствующих на фото, о которых мы знаем все, только он один к ним не имеет отношения.

– Я хотел бы тоже добавить, – вмешался Конноли. – Мне не кажется, что он связан с кубинскими делами.

– Эрик Мазер сказал мне, что этот человек напоминает ему одного русского дипломата.

– Интересно, – пробормотал Андерсон, вновь взяв в руки фотографию. – Этот Эрик Мазер, он ваш объект, не так ли, Маркс?

– Уже сутки, как я не общаюсь с ним. Но велел следить за его домом.

– Вы надеетесь, что он туда вернется?

Маркс выдержал взгляд Андерсона.

– Да, – твердо ответил он. – Надеюсь.

Андерсон кивнул и принялся укладывать в портфель фотографии. Маркс заметил коробку, в которой Бредли привез фильм. Это порядком его удивило. Андерсон улыбнулся.

– Я не украл ее, Маркс. Капитан Редмонд все вам объяснит. – Закрыв портфель, он стал прощаться.

– Я сожалею, что мы больше ничем не можем вам помочь в дальнейшем расследовании. Но вы и без нас удивительно хорошо справляетесь. – Марксу он дружески бросил: – Желаю успеха.

У того сразу же мелькнула мысль, что теперь Мазер уже под надзором на федеральном уровне.

– Не понимаю, – сказал Маркс, когда они с Редмондом остались одни. – Они хотят, чтобы мы оставили в покое доктора Корралеса?

Редмонд выбил табак из трубки в корзинку для бумаг.

– Я вижу лишь две возможности, Дэйв. Они будут темнить до тех пор, пока сами все не узнают. Бредли действительно что-то привез в этой коробке – микрофильм, спрятанный наипростейшим способом под двойным дном, и вполне легальные куски пленки. – Он начертил четыре линии на листке бумаги. – Вот дно коробки, вот микрофильм, вот другое, фальшивое дно и легальные куски пленки. Как я уже сказал, они или еще не знают всего и готовы сотрудничать с нами, или уже знают больше, чем мы, и надеются, что мы своими действиями не разрушим их систему международных связей. Конноли, кстати, из Отдела уголовных расследований.

– Какова же теперь наша задача, капитан?

– Завтра с утра полным ходом вперед. Позвони, прежде чем приходить сюда, Дэйв. Если Корралес в городе, мы заедем за тобой.