Текст книги "Тень предателя"

Автор книги: Дороти Девис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4

Маркс считал, что он хорошо знает Манхэттен, поскольку прожил в нем всю жизнь, исходил улицы вдоль и поперек еще до того, как стал служить в полиции. Никто не знает город лучше, чем полицейский, несущий дежурство на своем участке. Поэтому он тут же связался с начальником участка капитаном Редмондом, и тот не медля дал ему в помощники молодого детектива из местных, совсем недавно снявшего полицейскую форму.

В машине Маркс познакомил его с Анной.

– Детектив Филип Перерро. Мисс Руссо.

– Я встречал профессора Бредли, – сказал Перерро. – Он мог посмотреть на вас, если вы заговаривали с ним, но когда он шел, низко опустив голову, я всегда удивлялся, как он знает, куда идет.

Анна словно окаменела. Она впервые ехала в полицейской машине. Она мало что запомнила из этой поездки, ибо все ее мысли были заняты тем, какие найти слова, чтобы утешить Джанет.

– Его жена, как только увидит нас, мисс Руссо, сразу же все поймет. Главное, помочь ей перенести шок.

Детектив был прав. Джанет открыла им дверь, даже не дожидаясь, когда они позвонят. Она ждала их на лестничной площадке, судорожно сжав руками перила.

Анна, поднимаясь по лестнице, не сводила с нее взгляда и, наконец, заставила себя окликнуть ее: – Джанет…

Джанет Бредли впервые в жизни упала в обморок. Маркс, подхватив ее, внес в гостиную и положил так, чтобы ее голова свешивалась для прилива крови. Анна нашла немного коньяка.

Когда Джанет пришла в себя, первыми ее словами были: – Питер мертв.

Анна молча кивнула.

– Я это знала. Когда Боб больше не позвонил мне, я уже знала…

Маркс медленно прошелся по комнате, оставив жену Бредли на попечении Анны. В таких случаях, когда по роду службы он входил в дом, неся дурные вести, он особенно остро чувствовал свою беспомощность. Ему было легче смотреть на мертвое тело, чем в лица живых, судить об их эмоциях, искренних или фальшивых.

Перерро вел себя куда естественнее. Лицо его отражало подлинное сострадание, когда, стоя рядом с Анной, он не сводил глаз с бедной женщины, держа в руке стакан воды.

Маркс взял в руки макет альбома «Дитя города», автором которого была Джанет Хилл Бредли. Он открыл его наугад и увидел фотографию мальчугана, склонившегося над мертвым котенком. На лице ребенка был вопрос: «Почему он не двигается?» Маркс почувствовал комок в горле. Боже праведный, кто сказал тебе, что ты годишься в полицейские? Он перевернул страницу. Тот же мальчик строил на тротуаре замок из пивных банок. А сзади него объектив запечатлел как бы застывшую на ступенях крыльца молодую женщину, на лице которой была безмерная печаль. Маркс захлопнул альбом и стал осматривать комнату – современная обстановка, мебель, по-видимому, датская. Где-то он слышал, что художники в большинстве своем консервативны, когда речь идет о другом виде искусства, чем их собственное. У Маркса не было особых оснований верить таким предположениям, как и тому, что все ученые любят Баха. Но, осматривая полку с кассетами, он действительно убедился, что здесь музыке Баха отдается явное предпочтение.

Он подошел к окну и посмотрел на плохо освещенную улицу. Ночной туман создал нимб над фонарем напротив. Бредли покинул дом после девяти. Если нападение было заранее спланировано, то сделано это продуманно, привычки доктора Бредли хорошо известны, как и его планы на сегодняшний вечер.

Сзади подошла Анна.

– Миссис Бредли готова к разговору с вами, лейтенант Маркс. Хотите я попрошу Стейнбергов, чтобы они приехали? Это даже необходимо. Они ближе Джанет, чем я. Луиза, я полагаю, могла бы остаться с ней на ночь.

Маркс посмотрел на часы. Было около двенадцати.

– Хорошо, попросите их приехать. Вы говорили, что на вечеринке были еще три студента. Пожалуйста, сообщите Перерро их фамилии. – Он не думал, что тот станет навещать их среди ночи, если, конечно, обстоятельства того не потребуют после беседы с миссис Бредли и Стейнбергами. – Кто еще здесь был?

– Эрик Мазер.

В тишине комнаты голос Анны прозвучал довольно громко, и Маркс обратил внимание, как резко подняла голову миссис Бредли. Не ошибся ли он?

– Тоже физик?

– Нет, он, кажется, преподает литературу, – сказала Анна. – Я не очень хорошо его знаю.

Маркс понимающе кивнул.

– Я хотел бы поговорить с миссис Бредли наедине.

– Знаю. Я буду в кухне.

Маркс пододвинул стул поближе к дивану. Джанет Бредли все еще была очень бледна. Маркс извинился, что вынужден задавать ей вопросы в такой час. Перерро сел поблизости с блокнотом в руке.

– Я в порядке, – сказала Джанет. – Можете говорить мне все, что я должна знать.

– Боюсь, требуется наоборот, – мягко сказал Маркс. – Ваш муж стал жертвой нападения, совершенного одним или несколькими личностями в доме, где живет мисс Руссо, или поблизости от него. Можете говорить со мной откровенно. Мисс Руссо в кухне.

– Это… лишено всякого смысла, – промолвила Джанет.

То же сказала Анна Руссо, если он не ошибается, подумал Маркс.

– Его присутствие там абсурдно, вы хотите сказать? Или то, что на него напали?

– И то, и другое. Все отправились в лабораторию, включая Анну. – Джанет провела языком по пересохшим от волнения губам. Маркс предложил ей стакан с водой, стоявший на столике рядом, но она отказалась. Щеки ее чуть порозовели. Джанет Бредли удивительно женственна, подумал Маркс, полна достоинства и, видимо, впечатлительная натура. Он вспомнил ее фотоальбом. Он не умел определять возраст женщин, которые были старше его ровесниц. Но о миссис Бредли он подумал, что ей не более тридцати.

– Я хотел бы начать наш разговор, миссис Бредли, – осторожно продолжил он, – с того момента, когда сегодня ваш муж приехал домой. Вы встречали его?

– Нет, но я звонила в аэропорт и узнала, что самолет приземлился вовремя. Муж был дома в пять пополудни. Поездка его утомила, но он был воодушевлен, если такое слово не слишком сильно для его состояния. Он узнал что-то интересное для себя…

– По работе?

Улыбка тронула губы Джанет. Для Маркса это было ответом: как же иначе? Конечно, по работе.

– Да. И мне было немного тревожно, что приход гостей ему не понравится. Но он был даже рад этому.

– Простите, что прерываю вас, миссис Бредли. Если вы опасались, что он будет недоволен, зачем же вы пригласили гостей на ужин? Я не критикую вас, не подумайте этого. Я просто хочу знать, кто был у вас, и почему?

– Я вас понимаю, – нерешительно ответила Джанет. Ей вдруг пришла в голову пугающая мысль, что все, кто был у них сегодня, в глазах полиции становятся подозреваемыми в убийстве Питера. Дрожь пробежала по ее телу. – Я никого не собиралась приглашать. Луиза Стейнберг, жена помощника Питера, мы хорошие друзья, так вот Луиза позвонила мне еще до приезда мужа и сказала, что у нее с Бобом соберутся друзья, всего несколько человек. Я знала, что Питер приедет уставшим и поэтому предложила, чтобы все приехали к нам.

– Кто пригласил этих друзей?

– Видимо, Боб. Это сотрудники лаборатории.

– Все, кто здесь был?

– Все, я полагаю… кроме Эрика.

Маркс ждал, что она скажет дальше.

– Его, должно быть, пригласила Луиза. Он друг их семьи. Но учился в школе вместе с Питером, однако Эрик Мазер не ученый.

Маркс пытался понять значение этого разъяснения. Так по кусочкам он получал информацию о Мазере. Возможно, потому, что, как сказала жена Бредли, он не ученый. Как-то надо было объяснить его присутствие.

Теперь молчала Джанет, ожидая вопросов.

– У доктора Бредли, когда он вечером вышел из дома, была с собой крупная сумма денег? – Он переменил тему опроса, чтобы посмотреть, как она воспримет передышку. Но в Джанет ничего не изменилось.

– Думаю, у него были какие-то деньги, возможно, даже немалые, – ответила она. – Он не любил пользоваться чеками.

– А когда вы впервые узнали о фильме, привезенном вашим мужем?

– Я о нем узнала еще из «Таймс», а когда муж вернулся, то, едва войдя в дом, сказал мне о пленке. Она была как бы частью программы обмена, которым Питер так гордился и дорожил. Он предполагал, что вначале американцам придется долго вкладывать деньги в эту программу и больше, чем остальным странам. В работах Питера нет ничего секретного, понимаете?

Маркс кивнул.

– Но я недостаточно осведомлена, чтобы рассказывать вам об этом. Боб Стейнберг больше сможет сказать вам… или Анна…

– Нет, пожалуйста, говорите. Я хочу знать, как отнесся ваш муж к тому материалу, который получил.

– Насколько я понимаю, русские, связанные с этим экспериментом, искали что-то в этой области. А потом кому-то в голову пришла мысль, что в фильме русских может быть что-то такое, что дополнит работы Питера. Шведские физики ведь тоже этим занимаются, и еще кто-то в Калифорнии. Все они тоже получили от русских этот фильм. Русские его умело распропагандировали.

– Когда, миссис Бредли, было решено посмотреть фильм? Прямо сегодня вечером?

– О, я точно не знаю, – сказала Джанет после короткого раздумья. – Я узнала об этом после ужина, когда Анна и студенты мыли посуду в кухне. Они всегда это делают, а я убирала ее в буфет. В это время Питер и спросил меня, не возражаю ли я, если он на часок сходит в лабораторию. Он обычно не спрашивает мена, если хочет уйти, но сегодня он только что приехал… – Она снова попыталась извинить мужа, словно опасалась, что Маркс заподозрит, что между супругами Бредли не все было ладно. – Я хочу сказать, что мы давно женаты, и я научилась угадывать моменты, когда им овладевает идея, и он готов тут же осуществить ее или же выбросить вон из головы.

– Любой, кто знал его, тоже угадывал эти моменты, не так ли? – Когда Джанет утвердительно кивнула, Маркс продолжил:

– Вы должны помочь мне представить все с указанием времени, составить как бы расписание всех действий и событий, и еще скажите, каким маршрутом обычно ходил ваш муж? Как я понял, он ходил пешком в университет?

– Да, независимо от погоды. После звонка Боба Стейнберга сегодня вечером я вспомнила, что Питер мог зайти в церковь Святого Джона. Он часто это делал. Но он заходил не молиться. Просто ему нравилась темнота готического храма. А Афины слишком солнечный яркий город. Я даже не знаю, видел ли он что-нибудь там… – Чувствовалось, что Джанет была на грани срыва. – Он хотел, чтобы я поехала с ним в Грецию.

– Почему же вы не поехали?

– Мне показалось, что это так дорого стоит, и на такой короткий срок, даже меньше чем неделя. К тому же мне нужно было остаться здесь. Во всяком случае, я так думала… Мой альбом казался мне таким важным в этот момент.

– «Дитя и город»?

Джанет кивнула.

– У вас есть дети, миссис Бредли?

– У нас был сын. Он умер.

– Простите, что я спросил.

Плечи Джанет поникли, она закрыла руками лицо. – О, Господи! Как могло это случиться? Как вынести это?

Маркс посмотрел на Перерро. Тот с карандашом и блокнотом в руках застыл как автомат. Захрипели часы, и как только Маркс снова заговорил, они пробили двенадцать.

– Кто, кроме присутствовавших, мог знать, что доктор Бредли покинет дом в девять пятнадцать?

– Думаю, что никто больше об этом не знал, – ответила Джанет.

– Никто другой не мог открыть лабораторию?

– У большинства сотрудников есть свои ключи.

– Когда все ушли, мисс Руссо по дороге заехала домой, – сказал Маркс. – Ваш муж не говорил вам, что собирается зайти за ней?

– Нет. Он только велел мне ждать его и сказал, что долго не задержится.

Маркс затем расспросил Джанет также о том, чем занимался ее муж до прихода гостей. Он сделал один-единственный звонок до телефону профессору Бауэру, ректору физического факультета.

Через несколько минут снизу позвонили в дверь. Анна, высунув голову из кухни, спросила:

– Мне открыть дверь? Это, наверное, Стейнберги.

Джанет застонала и отвернулась.

– Как бы мне хотелось остаться одной… Куда они увезли Питера?

– Мы дадим вам знать, – сказал Маркс. – Должно быть вскрытие. – Анна пошла открывать дверь. – Миссис Бредли, что могло побудить вашего мужа навестить Анну Руссо в ее квартире?

– Только сообщение о том, что она больна или пострадала. Иной причины я не вижу.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Уверена. Питер в этом отношении был человеком строгих правил.

– Ну пока все, миссис Бредли, – сказал Маркс. – Я хочу поговорить со Стейнбергами, если это можно в вашей кухне?

Джанет уже пришла в себя. Она сидела прямо, сжав на коленях руки, и была похожа на послушного ребенка. Маркс вспомнил совсем молодое лицо ее мужа, видимо, смерть сделала его, как ни странно, еще более молодым. Он вспомнил слова цветного полицейского: «Он похож на проповедника, хороший был человек».

Маркс и Перерро ждали в кухне, пока супруги Стейнберг разговаривали с Джанет. Перерро заглянул в темную комнату, дверь которой была открыта.

Черт побери, вот как можно преобразить кладовку.

Маркс тоже заглянул в нее. На полке за дверью с хорошо видными этикетками «яд» стояли бутылки с ацетоном.

– Вызывают желание выпить, не так ли? – невольно сострил Маркс.

Вскоре в кухне появились супруги Стейнберги и добросовестно и подробно попытались объяснить полицейским, чем занимались Бредли и его группа. Стейнберг, крепкого сложения мужчина, был, как заключил Маркс, резервуаром энергии. Очки с толстыми стеклами он носил, видимо, так долго, что только его жена узнавала его без них. По мнению Маркса, он был последним, кого он мог бы заподозрить в физическом насилии. Начав говорить о физике, Боб Стейнберг забывал обо всем на свете, даже о смерти человека, разделявшего это увлечение наукой. Маркс, чье внимание раздваивалось, не был в состоянии понять какую-то концепцию, которая, по мнению Боба, была чрезвычайно проста. Глянув в блокнот Перерро, он с удивлением увидел против фамилии Стейнберг три точки и восклицательный знак. Это была вся запись того, о чем продолжал говорить Стейнберг. И хотя Маркс так и не разобрался в квантовых частицах, он все же получше узнал о своем помощнике Перерро.

– Я могу дать вам почитать книгу, если вы как-нибудь заглянете к нам в лабораторию, – пообещал Стейнберг.

– Спасибо, – со всей серьезностью принял приглашение Маркс. – Мне будет интересно. А теперь расскажите, что произошло сегодня вечером в лаборатории.

– Ничего не произошло, черт побери! Мы приехали туда – я и три студента-выпускника. В девять двадцать мы отметились в журнале, десять минут размещались, а потом сидели и ждали.

– Когда к вам присоединилась мисс Руссо?

– Возможно, без двадцати десять. Это внесено в журнал. Когда в половине одиннадцатого Бредли не появился, я вышел на улицу и позвонил Джанет из автомата.

Маркс спросил его о забытых очках мисс Руссо. Стейнберг в сущности повторил то, что рассказывала сама Анна.

– Она всегда носит очки?

– На работе да. Вот поэтому она их часто забывает. – Это не имело прямого отношения к делу, но Маркс был удовлетворен тем, что действительно нет ничего удивительного в том, что девушка заехала домой за забытыми очками.

– А какая тут связь? – поинтересовался Стейнберг. Маркс понял, что тот не знает, где нашли Бредли.

– Нападение на мистера Бредли было совершено в вестибюле дома, где проживает мисс Руссо, или же рядом с домом.

Глаза у Стейнберга за толстыми стеклами очков часто заморгали.

– Как он туда попал?

– В настоящий момент это самый трудный для нас вопрос. Как и зачем?

Стейнберг сокрушенно покачал головой.

– Непонятно. Зачем ему было идти туда?

– Вам не приходит в голову какая-нибудь причина? – настаивал Маркс, чувствуя мелодраматические, как у старика Фицджеральда, нотки в собственном голосе.

Стейнберг быстро сообразил.

– Анни? Но она одна из его студенток!

Маркс вспомнил любимую поговорку своей матери: из умных мужчин получаются самые большие дураки.

Наилучшую характеристику присутствовавших на вечеринке гостей дала Луиза Стейнберг. Она оказалась той женщиной, в обществе которой Маркс чувствовал себя проще всего. Они оба принадлежали к одинаковой среде, их семьи бежали из оккупированной Гитлером Европы. Они не говорили об этом, но оба подразумевали: дело обстояло именно так. Луиза, мать троих детей, была склонна к полноте, что, по мнению Маркса, присуще еврейским женщинам, как только они находят своих суженых, или те находят их. Детектив порадовался, что встретил такую свидетельницу в самом начале расследования.

После вечеринки у Бредли Луиза отправилась домой. Она поймала такси и проехала часть пути, а ту небольшую часть, что осталась, прошла пешком, рассчитав все так, чтобы прийти домой ровно в назначенное время и не платить приходящей няньке сверхурочные.

– К тому же у меня быстро устают ноги, – пояснила она.

– Как я понимаю, вечеринку вначале планировалось провести у вас.

– Да, – подтвердила Луиза. Как, казалось, давно это было, подумала она. Затем, вспомнив, добавила: – В сущности, это была идея Эрика Мазера. Он позвонил мне сегодня утром, – теперь уже вчера, не так ли? Во всяком случае, он позвонил и сказал, что хотел бы устроить небольшую вечеринку по поводу возвращения Питера. Я ему посоветовала поторопиться, потому что Питер вот-вот приедет. Эрик, как всегда, начал суетиться, что так типично для него, жаловаться на то, сколько надо ему сделать. Я тоже завелась, а в результате досталось одной Джанет.

Маркс предложил Луизе сигарету.

– Расскажите об Эрике, – попросил он. – Что типично для него?

Луиза пожала плечами.

– Он во многом похож на одержимого. Я иногда заменяла его на лекциях. Он чокнутый. Но бывает обаятельным и интересным в компании, если он в настроении. Он холостяк и все кончается тем, что его вечеринки готовит за него кто-то другой.

– Значит, вчерашняя вечеринка была его задумкой?

– Да, но все были рады, что Джанет и я взяли заботы на себя. Когда Эрик устраивает вечеринки, то до десяти или одиннадцати часов вечера гости так и остаются голодными, а наши ребята к этому не привыкли. Сами понимаете, собираются в шесть часов…

Маркс улыбнулся.

– Если бы Мазер все же устроил вечеринку, кого бы он пригласил?

– Как всегда, Бредли и его жену и, возможно, Анну.

– Она ему нравится?

– Я бы этого не сказала, но… Я не знаю, как ответить вам на этот вопрос, лейтенант, поэтому лучше промолчу.

– Нет, прошу вас, скажите, – настаивал детектив. – Если это не связано с убийством Бредли, я этих людей больше не увижу. А если связано, то это может быть очень важным.

Луиза понимающе кивнула и убрала со лба прядь волос.

– Я хочу помочь вам, но у меня такой недостаток: дважды два у меня может получиться пять.

Маркс отважился на прямой вопрос.

– Можете ли вы сказать, что между Анной Руссо и доктором Бредли существовали близкие отношения?

– Категорически нет. Кроме науки, их влечение друг к другу равно влечению двух нейтронов. Я в этом не сомневаюсь.

Маркс, наклонившись к ней поближе, приглушив голос, спросил:

– А между миссис Бредли и Эриком Мазером?

Луиза так замотала головой, будто старалась убедить самое себя.

– Нет!

Маркс ждал.

– Он, возможно, помогал ей с ее книгой, – добавила Луиза. – Джанет – фотограф, настоящий фотограф.

– Я знаю, – сказал Маркс.

– Вчера, пока мы веселились, они обсуждали книгу.

Маркс представил себе эту сцену: ученые сами по себе, а Мазер и Джанет Бредли – в тайной близости. Луиза, которая чувствовала себя как рыба в воде на каждой вечеринке, переходила от одной группы гостей к другой, если гости говорили о чем-то ей интересном.

– Кто ушел с вечеринки первым? – спросил он.

– Эрик.

Любопытно, неужели между ним и миссис Бредли что-то есть, подумал Маркс.

– К этому времени все уже готовились уходить. Студентам не терпелось увидеть этот фильм, будь он проклят. Я спросила Джанет, не хочет ли она пойти в кино. Думаю, в Нью-Йорке в последние пять лет не найти другой такой парочки, которая пересмотрела бы столько фильмов, как мы с Джанет.

– Почему вы не уехали вместе с Мазером? Вам по дороге, живете вы недалеко друг от друга, не так ли?

– Он не предложил мне, – ответила Луиза. – К тому же он наверняка ехал не домой. Мне кажется, в последние дни он старается бывать дома как можно реже.

– Вам он нравится? – спросил Маркс. Ему казалось, что он давно знает Луизу, и он надеялся, что и она тоже испытывает к нему такое же чувство.

Луиза пожала плечами, и в этом жесте было что-то, что вызвало сочувствие.

– Боюсь, в каком-то отношении, да. Ведь я настоящая «идише мама».[3]3
  Еврейская мама.


[Закрыть]

Глава 5

У Мазера в тот вечер ничего не получилось. Ни блуждания по ночным улицам, ни встречи с острословами из Виллиджа, налеты на бары и мгновенные исчезновения из них, дебаты в кофейных, и удивительная трезвость ума в предрассветные часы, когда поэты, иссякнув, забывают строки, накануне давшиеся им кровью, и готовы принять от него любую подсказку. Ничто из этого не могло умиротворить его обеспокоенную душу. Сколько раз он подавлял в себе соблазн позвонить в дом Бредли под любым предлогом – забыл зажигалку, например? Питер перед сном уже успел успокоиться. Идиоты! – назвал бы он их. Чертовы идиоты. Мазер был уверен, что Питер не обратится в полицию: в этот час он не захочет тратить свое драгоценное время на долгие расспросы в полицейском участке. Утром он ограничится кратким объяснением, каким образом его портфель очутился в уличном почтовом ящике.

Когда Мазер свернул на Перри-стрит, шел третий час ночи. Он с ужасом думал о своем заточении в пустой квартире. Получить роль в конспиративном задании и в самый критический момент быть отстраненным от дальнейших событий, было равно тому, как пригласить актера на ведущую роль, пусть даже в плохом спектакле, и в момент кульминации убрать его со сцены. Только когда Мазер увидел машину у своего дома, а в ней двух мужчин, он признался в истинной причине своего отчаянного состояния: это был страх. Неожиданное осознание этого, словно удар, настолько подкосило его силы, что он остановился. Ноги у были словно ватные. Глаза однако инстинктивно искали на пустой безлюдной улице ближайший телефон вызова полиции. Пусть унижение, пусть все произойдет в открытую! Инстинкт взял верх: прежде всего надо спасти себя.

Машина медленно поехала ему навстречу. Он заставил себя идти вперед. Но когда машина почти поравнялась с ним, он упал на тротуар и не сделал усилий подняться. Он лежал, отвернув лицо, те несколько секунд, пока вышедший из машины человек не подошел к нему.

Лейтенант Маркс выскочил из машины и склонился над лежащим мужчиной.

– Вы разбились?

Мазер зашевелился и сел. Тот факт, что никто не набросился на него, не было выстрелов и свиста пуль, чего он ждал, вызвало у него чувство стыда за проявленную слабость.

– Проклятые тротуары, – пробормотал он. – Кажется, я сломал большой палец. – Он дотянулся рукой к ступне и сжал ее ладонью, его воображение настолько обострилось, что он даже почувствовал резкую боль.

– Вы Эрик Мазер? – спросил его Маркс.

– А вы кто такие, черт побери? – оглядев их, спросил Мазер.

При слабом свете фонарей Маркс предъявил свое удостоверение и на всякий случай пояснил: – Лейтенант Маркс, полиция, – он кивком головы указал на присевшего на корточки рядом с Мазером своего помощника. – Детектив Перерро.

Мазер, пользуясь своим вымышленным увечьем, постарался переориентироваться. Он сам хотел позвать дежурного полицейского, и вот перед ним их целых два.

– Что с ним? – спросил Перерро так, будто Мазер был без сознания.

– Попробуйте встать, Мазер. Выдержит ли нога? Нам надо поговорить с вами, – сказал Маркс все еще держащемуся за ногу Мазеру.

– Где поговорить? – Мазеру показалось, что он непременно потеряет сознание, если эти незнакомые люди сунут его в машину, хотя они и называют себя полицейскими.

Маркс выпрямился.

– У вас дома или в полицейском участке. Где пожелаете.

Мазер поднялся, отказавшись от помощи Маркса. Он проковылял пару шагов, ступая на пятку левой ноги. Надо запомнить, что он повредил левую ногу, твердил он себе.

– Все пройдет, – сказал он. Его потрясло, что Питер поднял такой переполох в полиции, раз они сразу начали поиски грабителей. Именно это реальное обстоятельство, сопоставленное с его личными подсознательными страхами, которые он так остро ощутил всего несколько мгновений назад, впервые заставило его по-новому оценить пределы того, в чем он участвовал и с тревогой подумать о физической безопасности своего друга Питера Бредли.

Мазер долго открывал ключом дверь своей квартиры в полуподвале. Плохо освещенная лестничная клетка и темнота квартиры, где он не сразу нашел ближайшую лампу, помогли ему скрыть свою растерянность и отчаяние. Воздух в квартире был затхлый, нежилой. В последнее время он мало бывал здесь после визита сюда Джерри и Тома. Они как бы осквернили его жилище своим присутствием. Мазер зажег обе лампы по краям дивана, сел на него и снял ботинок. Детективы смотрели, как он массирует ногу.

– Садитесь, – сказал Мазер, – и расскажите, что все это значит. Должно быть, это что-то чертовски важное, раз вы здесь в такой час.

– А вы как думаете? – ответил Перерро. Дежурство его кончилось в полночь, и хотя он был доволен, что привлечен к работе над таким серьезным делом, он считал, что за то время, что они потратили на ожидание Мазера, где-то, возможно, произошло много серьезных преступлений, требовавших вмешательства полиции.

Маркс поднял ботинок, снятый Мазером, и поднес его к свету. Он не обнаружил на подошве ничего, что бы напоминало битое стекло. Прошло уже четыре часа после нападения на Бредли. Держа башмак в руке, Маркс наблюдал за Мазером, массировавшим ступню. У Маркса не было сомнений в том, что этого человека что-то беспокоило. Его серые глаза то бегали, то смотрели исподлобья. Доведение этого типа может стать ключом к пониманию, кто же он, думал Маркс. Недурен собой, носит длинные волосы, такие парни нравятся девушкам, особенно если он читает им лекции, возможно, он даже нравится кое-кому из молодых людей. В нем есть какая-то изнеженность, декадентство.

– Вы всегда так поздно возвращаетесь домой? – спросил его Маркс.

– Частенько, – ответил Мазер. – Я сам себе хозяин.

В этом детектив Маркс серьезно сомневался.

– Вечером убит Питер Бредли. Вот почему мы здесь, – сказал он.

Мазер тяжело откинулся на спинку дивана, челюсть у него отвисла, в затылке была каменная тяжесть.

Перерро молча смотрел на него и не понимал, что происходит с этим парнем. У него было такое ощущение, будто Мазера нет здесь, он отсутствует, он нереален. Перерро не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал такое странное чувство к живому человеку.

– Может, дать ему воды? – обратился он к Марксу.

Тот покачал головой, пытаясь как-то сопоставить новое поведение Мазера с инсценировкой падения на тротуар. Но сейчас кажется, все было всерьез. Что же все-таки заставило Мазера упасть на тротуар? То, что это было притворством, Маркс не сомневался. Попытка ввести в заблуждение или обратить на себя внимание? Возможно, он хотел от чего-то избавиться. Наркотики! Это первое, что пришло в голову лейтенанту.

Он терпеливо ждал, когда Мазер придет в себя от шока, а пока пытался понять, что он за человек, внимательно изучая его жилище. Этюд в красно-черных тонах. У выкрашенных черной краской стульев были красные сиденья. На красном полу в разных местах комнаты разбросаны черные коврики, аккуратно, как на шахматной доске. Ничего вычурного или аляповатого. Маркс подумал, что в такой комнате он, пожалуй, и сам смог бы жить. Хотя подобное гнездышко как-то не вязалось с обликом хозяина, оказавшегося способным на столь дешевую уловку, как падение на тротуар. Для него, подумал Маркс, станет профессиональным позором, если окажется, что Мазер не причастен к убийству. Занятный орешек, и стоит того, чтобы попытаться его расколоть.

Мазер издал губами чмокающий звук, пытаясь что-то сказать, и, наконец, спросил:

– Когда это произошло?

– До одиннадцати вечера, во всяком случае, – ответил Маркс.

Мазер, дернувшись, выпрямился, будто по его телу пробежала судорога.

– Господи, да расскажите вы мне все, что случилось?

– Если бы мы все знали, нас здесь бы не было. Во всяком случае, мы не сидели бы около вас, надеясь на разумный обмен информацией.

Мазер покосился на него.

– Питер был мне близким другом. Вчера вечером я был в его доме.

– Поэтому-то я и подумал, что вы захотите нам помочь. Давайте прежде проясним кое-что. Вы расскажете нам, как вы провели вечер, начиная, скажем, с девяти часов?

– И тогда вы расскажете мне все о Бредли? – спросил Мазер. Он не хотел верить в то, что Питер мертв. Он не смел в это поверить. Дрожь проняла его, прошиб холодный пот.

– Конечно.

– Я ушел из дома Бредли сразу же после девяти. Несколько минут десятого, – начал Мазер. – Я обещал группе своих студентов зайти к ним… – Мазер старался уничтожить в своей памяти свое стояние под фонарем и сигнал, похожий на воздушный поцелуй. Поцелуй Иуды. Он вспомнил силуэт Джанет в окне и свою идиотскую надежду, что она видела его. – О, Боже правый! – Он закрыл лицо руками.

Для Маркса это было понятным проявлением эмоционального состояния, и он решил набраться терпения.

– Где вы должны были встретиться со своими студентами? – наконец спросил он.

Мазер отнял руки от лица и, быстро смахнув кончиками пальцев слезы, высморкался.

– Простите. Они всегда собираются в таверне «Красная лампа» на Салливан-стрит. Я провел с ними полчаса. После этого… Впрочем, я не смогу назвать по порядку те места, куда я заходил…

– Мы сами потом поставим их по порядку, – успокоил его Маркс. – Просто называйте их по мере того, как будете вспоминать. Вы прямо из дома Бредли отправились в «Красную лампу»? – Мазер кивнул. – У вас есть машина?

– Нет. Я шел пешком.

– Укажите, каким путем вы шли, чтобы мы могли проверить.

Это оказалось не сложным. Мазер мог мысленно повторить свой маршрут и даже вспомнить, что испытывал тогда – первое веселящее чувство свободы… Но детектив, вслушиваясь, искал что-то другое, что не входило в перечень улиц, который старательно записывал его помощник. Его интересовали причины оговорок допрашиваемого: «я не уверен… Думаю, что обошел Грамерси…» Мазер даже вспомнил, где сделал первую остановку на полпути и купил пачку сигарет, и он упомянул об этом в конце перечислений.

– Вы помните, когда вы пришли в «Красную лампу»?

– Придется подумать. Около половины десятого.

Мазер, взглянув на молодого детектива, записывающего каждое его слово, без остановки назвал полдюжины баров, в которых побывал потом, когда вышел из кофейной Барни менее чем трех кварталах от своего дома.

Маркс с удивлением думал, сколько же вечеров в неделю он проводит так. Мазер не пил много, это видно. Не похож и на наркомана. Маркс вспомнил, как Луиза сказала о Мазере – если бы была такая возможность, он никогда бы не спешил домой. Какой из него педагог, если он ведет такой беспорядочный образ жизни?