Текст книги "Тень предателя"

Автор книги: Дороти Девис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 21

Открыв дверь своего номера спустя десять минут после звонка Джанет, Мазер оставил ее открытой, и каждый раз, когда останавливался лифт, он выглядывал и, убедившись, что это не Джанет, чувствовал временное облегчение. В нем неудержимо росло желание оставить на кровати исписанный блокнот, – дверь все равно уже открыта, – а самому убежать куда глаза глядят. Он не мог представить Джанет в этой комнате, сидящую с блокнотом в руках под дешевыми репродукциями осенних пейзажей в Браун-кантри и пытающуюся разобраться в его каракулях.

Но факт остается фактам, он не убивал Питера. После всех поправок, вычеркиваний и вымарываний, неожиданная правда, очищенная от всего в результате беспощадного самоанализа, убедила его в том, что человек, которого он убил, был он сам, Эрик Мазер… и теперь он будет умирать медленно и долго-долго. Агамемнон умер сегодня ночью. Каким своевременным и высокопарным был этот вопль виноватой совести!

Джанет вошла неожиданно. Погруженный в безрадостные мысли, он прозевал, как остановился лифт. Она стояла в дверях в расстегнутом пальто, держа в руках сумочку и перчатки, похожая на юную девушку, сбежавшую из родительского дома. Мазер вскочил, пересек комнату и приблизился к ней. Они стояли друг перед другом так, будто невидимая стена разделяла их. Мазер раскрыл руки, и Джанет упала ему на грудь. Одной рукой прижимая ее к себе, он другой закрыл дверь. Губы его легонько коснулись ее лба. Кожа у нее пахла свежестью и чистотой.

– Я жива, – промолвила Джанет и вновь повторила это несколько раз. – Жива и хочу жить.

Наконец она легонько отстранилась от него и пристально посмотрела ему в лицо. Он тоже молча глядел на нее. От синих кругов под глазами, говоривших об усталости и печали, голубизна ее глаз казалась еще чище и пронзительней.

– Вы тоже страдали, – сказала она, легонько коснувшись пальцем его щеки. – Надеюсь, Питер не мучился. – Говоря это, она отвернула лицо. – Он не выносил боли. Иногда мне казалось, что вам боль нравится.

– Она помогала мне – за неимением иного. – Мазер повернулся и сделал нерешительное движение к стулу в углу. – Не хотите ли выпить чего-нибудь?

– Нет.

– Я ничего не ел, – признался он. – Но это неважно.

Джанет села на край постели.

– Зачем вы здесь, Эрик?

Покачав головой, он слабо улыбнулся.

– А зачем я здесь, в этом номере? – Она спрашивала самою себя. – Родственники все улеглись спать, кроме Джона. Его вызвали к пациенту. Он довез меня до отеля.

– Не задав никаких вопросов?

– В семье Бредли таких вопросов не задают, – ответила Джанет.

– Из гордости?

– Полагаю, из своей особой гордости.

Мазер сел на пол у ее ног и положил руку на постель так, чтобы Джанет могла дотянуться до нее.

– Мне всегда хочется задавать вам вопросы, Джанет, узнавать вас все больше и больше.

Она улыбнулась, и щеки ее чуть порозовели.

– Мне нужна была такая любовь, – тихо сказала она.

– Я боготворю вас, Джанет. Я не достоин вашего чувства, не имею на него права, но я хочу боготворить вас. Я слишком безволен и слаб, чтобы признаться вам в этом сейчас.

– Не надо боготворить меня, Эрик. Я боготворила Питера… и это была плохая замена любви. – Она откинулась назад и провела рукой по постели. – Я не хотела причинять ему боль, поэтому боролась с собой всеми способами, какие только знала. Я просила его не оставлять меня в тот вечер, когда он вернулся из Афин. Но в глубине души знала, что лгу. Я хотела, чтобы он ушел, а вы остались. Если бы вы вернулись, Эрик… – Она посмотрела на Мазера как будто сквозь него, представляя потерянный момент и все, что могло случиться потом. – Ужасней всего было то, что я до сих пор не уверена, что он не знал этого.

– Теперь понятно, почему он так быстро согласился уйти в тот вечер, черт бы его побрал! – вскричал Мазер, представив то, что она мысленно вообразила, и разрывая путы вины, которыми сам связал себя.

– Эрик, Эрик! – Она пыталась дотянуться до него, но он отпрянул от ее протянутой руки.

– Он не смеялся вам в лицо?

– Он был слишком добр, чтобы сделать это, слишком культурен.

– Но он хотел, не так ли? Ему нечего было бояться своего друга Эрика, калеку Эрика!

Ее неожиданный гнев был так же силен, как и его. Она наотмашь ударила Мазера по лицу. Казалось, звук пощечины так и остался висеть в воздухе.

– Я никогда никому не позволяла говорить о вас такое в моем присутствии и не позволю этого и вам тоже.

Мазер почувствовал, как уходит гнев, и он опять ищет оправдания там, где его не может быть. Твоя вина всегда остается с тобой, и ничто не определит ее цену.

– О, Джанет, дорогая моя. Если бы вера могла сделать человека цельной личностью. – Он положил голову на кровать. Джанет легонько гладила его по волосам. Ее прохладные пальцы касались его лба и щеки; от пальцев Джанет слабо пахло духами.

– Никто из нас никогда не был цельной личностью, Эрик. Только в любви мы достигаем этого, по для единого целого всегда нужны две половинки.

– Мне кажется, прежде я никогда не любил, – признался Мазер.

– Вы этого боитесь?

– Нет. Только не сейчас.

– Значит, страха больше не будет?

– Этого никто не знает, – тихо промолвил он. – Как бы мне хотелось, чтобы вы никогда этого не испытали.

– Такого со мной не будет. Я из тех, кто ничего не начинает сначала. Видимо, фотография научала меня тому, что слово «сейчас» включает в себя и наше прошлое, которое способно ответить на все вопросы. – Джанет приложила палец к его виску. Ему казалось, что он слышит биение своего пульса, ток собственной крови.

Они какое-то время молчали. Потом она спросила:

– Вы возвращаетесь завтра?

– Да.

– Можем мы вернуться вместе?

– Нет. Думаю, нет. Я должен улететь один и первым же рейсом.

– Вы навестите меня, или мне лучше прийти к вам?

– Я сам приду… как только смогу.

– Эрик?

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– Вы хотите… не так ли?

– Всей своей душой.

Джанет улыбнулась.

– А теперь не двигайтесь, пока я не уйду. – Наклонившись, подняв его лицо за подбородок, она коснулась его губ долгим нежным поцелуем.

Глава 22

Редмонд, Херринг и Перерро заехали за Марксом утром, чуть позднее девяти. За рулем был Перерро.

– Кто остался за старшего? – спросил Маркс. Редмонд в прекрасном настроении и ясный, как утреннее небо над ним, ответил:

– Сам начальник. Пришел, чтобы подбодрить нас.

– Да, – промолвил Маркс, – он меня тоже подбодрил утром, ни свет, ни заря. Я не представил ему вчера рапорт. Но в одном он прав. С Мазером я дал промашку. Он бы сломался, если бы мы раньше взялись за него.

– А сейчас давайте сосредоточим наше внимание на Корралесе, – предложил Редмонд. – В самом худшем случае Мазер всего лишь соучастник убийства, не так ли?

– Да. Если отдавать должное и противнику тоже, тогда согласен. Он не ожидал, что Бредли будет убит. Я потратил полночи, составляя его досье. Оно похоже на курсовую работу по психологии. Не дождусь, когда его прочитает инспектор Фицджеральд.

Редмонд рассмеялся.

Они ехали в северную часть города через Центральный парк, Седьмую авеню и пересекли Ленокс, минуя мрачные и затаившиеся трущобы.

– Крысы и рахит, – вспомнил Херринг. – Дядюшка Сэм, не пора ли с этим покончить? No hablo Espanol.[13]13
  Я не говорю по-испански (исп.).


[Закрыть]

– Я об этом не подумал, – вдруг сказал Редмонд. Замечание Херринга что-то ему напомнило. – Из своих личных соображении Корралес может не говорить по-английски.

– Он отлично объяснялся на английском на складе со старым сторожем Болардо, только свое имя забыл ему назвать, – заметил Херринг, – если он действительно тот доктор, кого мы ищем. – А потом добавил: – Черт побери, это должен быть все-таки он.

Как только они остановились, один из полицейских, ведущих наблюдение, указал им окно на втором этаже дома, где был кабинет Корралеса. Дом из красного кирпича делили между собой лавки на первом этаже, конторы и жилые квартиры на втором, судя по бутылкам с молоком, банкам с пивом и белью из прачечной, украшавшими подоконники.

– У него есть пациенты? – справился у полицейского Редмонд.

– Нет, сэр. В утренние часы их не бывает. Его обычно вызывают по телефону на дом.

– Его кабинет прослушивается?

– Да, сэр, но не нами.

– Скажите мне то, чего я еще не знаю, – сердито проворчал Редмонд.

– Или чего не знает Корралес, – добавил Маркс. – Где его машина?

– Черный седан припаркован там, где не разрешена парковка. – Полицейский указал на угол.

– Надо вызвать машину технической помощи, – сказал Маркс. – Это важно. Осколки стекла могли остаться на подошвах его обуви. Осколки от разбитой электрической лампочки. Они могут прилипнуть к педалям тормозов.

Доктор выглядел не на шутку испуганным, когда в его бедно обставленную приемную вошли четыре полицейских детектива. Он увидел их в открытую дверь своего кабинета. Прекратив разговор по телефону, он улыбнулся им. Видимо, он делал это часто, и тогда его лицо становилось красивым. Но исчезала улыбка, и с нею исчезала былая красота, подумал Маркс. Доктор встал, встречая их.

– Джентльмены из полиции, я полагаю?

Редмонд вынул свое удостоверение.

– Вы нас ждали, доктор?

– Я знаком с американской полицией, иногда они оказывают мне честь своим посещением, иногда наказывают. Что меня ждет нынешним утром?

Немудрено, что старик Болардо не очень хорошо понимал его: доктор говорил на слишком хорошем для сторожа английском языке.

Корралес, указав на желтые деревянные стулья, пригласил их сесть.

Маркс не помнил, чтобы ему когда-нибудь доводилось встречаться с революционерами, но по живому пронзительному взгляду доктора понял, что перед ним незаурядный их представитель. Он был крепким и мускулистым, несмотря на кажущуюся худобу, и лет ему было сорок, не больше.

– Мы хотели бы знать, доктор, где вы были в понедельник вечером, начиная с шести часов.

– Понедельник, двадцать четвертого. – Корралес полистал свой настольный календарь хорошо ухоженными руками. Эти руки не имели никакого отношения к крысам и рахиту нью-йоркских трущоб. – Вы знаете, что временами я работаю в клинике на Одиннадцатой улице?

– Да.

– Я был там до шести и после, возможно, до восьми. Затем я взял машину и поехал в город поужинать в моем любимом ресторане – «Лас Палмас» на Четырнадцатой улице. Иногда я там встречаюсь с друзьями. Сделал два звонка, да, вот еще – пневмония у ребенка, я перевез его из приюта в больницу на Ленокс-авеню.

– Вы сами перевезли ребенка?

– Конечно, нет. Я вызвал карету скорой помощи.

– В котором часу это было, доктор?

– Было уже далеко за десять, когда пришла карета. Я опаздывал на собрание.

– Давайте вернемся назад, доктор. Вы отправились ужинать, скажем, в восемь пятнадцать.

– Примерно.

– Сколько времени вы провели в ресторане? Мы должны это проверить.

– Час, или около того. Это мой единственный отдых.

– А когда вы приехали в больницу?

– Без четверти десять. Чтобы попасть в город, мне нужно не менее получаса.

– Хорошо, доктор. А второй ваш звонок? Вы сказали, что сделали два звонка.

– Я остановился на несколько минут в похоронном бюро на Сто восемнадцатой улице в Лексингтоне, чтобы отдать должное семье моего друга.

– В котором часу, доктор?

– В десять тридцать.

– А начало собрания в котором часу и где оно происходило?

Впервые Корралес проявил раздражительность.

– В старом Испанском зале на Восточной девятнадцатой улице. Мое выступление было последним, к несчастью, я должен был выступить раньше, чем было намечено. Они потеряли деньги из-за изменений в программе. Пострадал и сбор средств тоже. Надеюсь, вы знаете причину собрания, джентльмены? Освобождение Кубы.

Херринг все записывал.

Теперь допрос повел Маркс.

– Доктор Корралес, у вас черный седан. Шевроле 1959 года?

– Да.

– Можете дать нам ключи?

– Зачем, можно спросить?

– Чтобы осмотреть.

– Я вас понимаю. Но, возможно, уже пришло время объяснить мне цель вашего визита? Мне кажется, я должен вызвать своего адвоката, если вы собираетесь продолжать.

– Решайте это сами, доктор. Был убит известный человек, недалеко от вашей клиники.

– Да, конечно, – промолвил Корралес, медленно откидываясь на стуле. У него был вид человека, который только сейчас понял, что все гораздо серьезней, чем он думал. – И совсем близко к тому месту, где я договорился оставлять свою машину. – Он вынул ключи из кармана и отдал их.

Перерро, взяв ключи, ушел.

– Немного необычная договоренность, вам не кажется? – продолжал Маркс.

– Совсем нет. Мне не повезло. Мою машину взломали.

– Пропало что-нибудь ценное, доктор?

Корралес заколебался.

– Да, лейтенант, хирургические инструменты.

Маркс услышал, как Редмонд хмыкнул: он предсказывал, что доктор обязательно придумает для них какую-нибудь историю. Маркс не сводил с доктора глаз и, склонившись над столом, придвинулся поближе.

– А носовой платок, доктор.

– Их было несколько – два или три в чемоданчике с инструментами.

– Вы сообщили полиции о краже?

– Я не сделал этого, и это меня тревожит. Физик был убит ножом, не так ли?

– Все было сделано со знанием дела.

Доктор посмотрел на свои руки.

– Я очень… встревожен, – повторил он.

Маркс бросил взгляд на Херринга: их самые дикие предположения, навеянные одной из фотографий Джанет Бредли, оправдались. Круг замкнулся.

– Почему вы не сообщили в полицию о такой серьезной пропаже, доктор?

Корралес провел языком по пересохшим губам.

– У меня нет лицензии на врачебную практику хирурга в США, лейтенант. Я боялся расследования в связи с этим.

– Когда у вас украли хирургические инструменты, доктор? – спросил Редмонд.

– Это было две или три недели назад.

– Вы заменили их новыми?

– Нет еще.

– Зачем же такие предосторожности с парковкой машины?

– Потому что в моей другой, патриотической деятельности… Вы не знаете, сэр, что такое быть патриотом-профессионалом. Я часто вынужден что-то хранить, чего нельзя носить с собой. Я буду откровенен, потому что ваши люди все равно узнают. Если бы вандалы, разбившие окно в машине в тот вечер, влезли в багажник, они обнаружили бы там целый арсенал.

Детективы какое-то время осмысливали эту неожиданную информацию. Тонкий ход, вспомнил Маркс. О том же подумал, видимо, и Редмонд, сказав:

– Не боитесь, что у вас в связи с подобным багажом будут неприятности, доктор?

Но не в связи с убийством, подумал Маркс. Кажется, построенная ими теория может рассыпаться. Придется вернуться к началу – на улицу, где Фицджеральд потребовал от них прежде всего найти банду, напавшую на Бредли, когда тот начал приходить в себя после удара по голове. Два разных преступления. Но как быть с показаниями мамы Фернандес: кто-то звал доктора. Однако Питера Бредли многие тоже называли доктором?

Впервые в допрос включился Херринг:

– Доктор Корралес, после понедельника вы покидали город?

Маркс увидел замешательство на лице доктора, в его взгляде что-то изменилось, но Корралес быстро взял себя в руки.

– А, понимаю, – воскликнул он. – Старый сторож Болардо. Я читаю газеты, офицер. На моей совести кое-что было, не имеющее однако никакого отношения к вашему расследованию, и я не хотел рисковать и оказаться в том неприятном положении, в каком оказался сейчас. С тех пор я решил не появляться в том квартале, однако понимал, что мое отсутствие привлечет внимание. Этим и объясняется мой телефонный звонок к Болардо и моя маленькая ложь.

– Однако пропажа ваших хирургических инструментов имеет отношение к нашему расследованию, доктор, – холодно сказал Редмонд, и будучи человеком, который в конце концов отказывается от всякой дипломатии, прямо спросил: – Вы случайно не проинструктировали вора, как пользоваться ими?

Корралес слабо улыбнулся.

– Я вас не понял.

– Подумайте. Может, вспомните, – Редмонд направился к двери, Херринг и Маркс последовали за ним.

На стене у двери была фотография Корралеса, на ней он был помоложе, но с той же широкой улыбкой. Он был в военной форме. Маркс снял ее с гвоздя.

– Могу я позаимствовать ее, доктор? – спросил он.

– Я не хотел бы, чтобы она появилась в газетах. Мои неприятности не должны повредить работе нашего комитета.

– Я не собираюсь давать ее в газеты, – ответил Маркс, унося фотографию с собой.

На улице довольно большую толпу теснило ограждение, установленное полицией. Фургон технической помощи уже стоял рядом с черным седаном доктора.

Шанс ничтожный, подумал Маркс, но все же его не стоит упускать.

Редмонд уже инструктировал Херринга и Перерро:

– Я хочу, чтобы вы следили за каждым его шагом по всем маршрутам, все записывая поминутно.

Оставив двум детективам машину, Маркс и Редмонд взяли такси. По дороге они долго молчали.

– Что вы будете делать с этим? – наконец спросил Редмонд, указывая на фотографию в руках Маркса.

– Покажу кое-кому. Например, Джанет Бредли.

Спустя несколько минут Редмонд снова спросил:

– Вы верите ему?

– Уверен, что он слово в слово повторил бы снова то, что сказал нам. Отличный английский язык. Вы это предсказывали, помните?

– И Андерсон тоже, – проворчал Редмонд.

– Может, Бредли отрепетировал все это с ним? – промолвил Маркс.

Редмонд понимающе взглянул на Маркса. Видимо, и ему нечто подобное пришло в голову. Помолчав, он однако добавил:

– Я так не думаю, Дэйв. Один из наших ведущих физиков это незаменимая потеря. Мы с вами должны в это верить. Иначе… – Он так и не закончил фразу.

Глава 23

Когда хорошо знаешь свою судьбу, то как-то странно успокаиваешься, размышляя о чужих судьбах. Самолет может и упасть, думал Мазер. Интересно, что будут делать с его блокнотом следователи, когда извлекут его из обломков. Они везде ищут саботаж, бомбу, акт самоубийства, влекущий за собой гибель самолета и всех, кто в нем есть. В газете, которую он все еще держал в руках, он прочел краткое сообщение о захоронении в Монктон-Гров праха Питера Бредли и о том, что полиция все еще ведет расследование обстоятельств его убийства.

Поскольку он летел первым утренним рейсом, то пассажирами в самолете были в большинстве своем бизнесмены, начинающие свой день после того, как их нью-йоркские партнеры уже заняли свои кресла в офисах. Их семьи в Чикаго будут ждать их к ужину, и детишкам будет дозволено позднее лечь спать… Мазер подумал, что всегда любил детей, с ними он был самим собой, их притворство, выдумки и фантазии были для него родной стихией. Он подумал о ребенке Джанет, какой он был и почему у них больше не было детей?

Проходя по залу аэропорта к лимузину, который он заказал, Мазер купил «Таймс» и на второй странице увидел фоторобот Джерри, сделанный художником по его описанию. Он нашел его очень удачным. Вспомнив о Джерри, он вдруг пожалел, что помог художнику. До сегодняшнего дня Джерри был в относительной безопасности и надеялся, что Мазер будет хранить тайну после убийства Бредли. Теперь же, не зная, как много Мазер рассказал полиции и насколько он оказался способным это сделать, Джерри может пуститься в бега.

Лимузин, застревая в утренних пробках, продвигался медленно, как баржа, груженная лесом. Люди, сидящие в машинах, были беспомощны, как дровяные черви. Человек на самом деле ничтожен, подумал Мазер.

Он заставил себя прочесть текст под фотороботом. Инспектор Джозеф Фицджеральд, словоохотливый ирландец, был мастер много говорить и не сказать ничего дельного. Такова его задача – создавать впечатление, что полиция не говорит всего, что ей известно. Хорошо, если бы так оно и было, подумал Мазер. Он перевернул страницу, чтобы прочесть продолжение, и в конце колонки прочел: «Вот уже сутки как исчез профессор Мазер…» На этом так раздражающе беспардонно заканчивалась эта история, прерванная наборщиком, потому что кончалась колонка, и продолжения не следовало.

Вариантов конца было совсем немного. Один из них он уже держал в уме: «…нужен для допроса как свидетель». Интересно, так ли думает об этом Джерри?

Если полиция его действительно ищет, подумал Мазер, то лучше не возвращаться домой. Его могут взять под стражу и тогда придется рассказать все, что он знает. Он и сам бы рад этому. Все до последней капли он описал в блокноте, который лежит в его саквояже вместе с туалетными принадлежностями. Но этого мало, чтобы оценить меру совершенной им подлости.

Он направился прямо в университет. Здесь, возможно, его примут настороженно, но он обещал ректору вернуться вовремя и провести занятия. Если он поторопится, они будут хотя бы вежливы с ним.

Он вошел в здание факультета через боковую дверь, которая выходила в парк. Две девушки, разговаривавшие со швейцаром, его не знали. Лучшего укромного места, чем университет, не придумаешь. Теперь надо рискнуть пройти незамеченным мимо хорошенькой и легкомысленной девицы, которая знала его. Он попытался вспомнить ее имя. Он обошел ее вниманием в своем «признании», хотя хорошо запомнил, как она вела себя, потряхивая рыжими волосами, когда он читал Байрона в таверне «Красная лампа». Но открывая дверь в архив, он вдруг вспомнил ее имя: Салли, «Салли в нашей аллее»…

Он не был уверен, что это та самая девушка. Она же, сидя за столом, подняла голову и сразу узнала его. Открыла было рот, но тут же благоразумно закрыла его, так и не произнеся его имени, а он тем временем уже поднес руку к губам. Пожилая дама, обложенная папками, тоже повернулась к нему. Мазер улыбнулся и чуть поклонился ей. Ответив ему кивком головы, дама вернулась к своей работе, а Салли, выйдя за отделявший ее барьер, громко спросила:

– Чем могу помочь вам?

Подойдя поближе, она прошептала: – Мистер Мазер, полиция…

Он тут же принял равнодушный вид. Девушка была слишком несдержанной.

– Я оказываю им кое-какую помощь в одном деле, – спокойно пояснил он.

– О-о, – разочарованно протянула Салли.

– Салли, помните юношу, который нас познакомил, Остермана? – Девушка кивнула, радуясь, что он заговорил о чем-то, что их объединяет. – Вы по-прежнему видитесь с ним?

– Я не встречаюсь с ним, если вы это имеете в виду. В сущности все пошло кувырком после того вечера, вы знаете? Я вам сказала, что работаю в архиве? – Мазер смутно припоминал что-то, но потом выбросил это из своей памяти, но Остермана запомнил. – Он слишком прост. Неопрятен, – Салли изобразила гримаску, пытаясь этим сказать, что сейчас в его настоящем расположении духа, не испытывая давления, Мазер должен оценить ту, которая, несмотря на свое притворство, могла сказать о себе: «Я думала, у нас было будущее, и мне так нравится имя Джефри…»

– Салли…

– Ш-ш-ш, – округлив глаза, она взглядом указала на свою коллегу. – Это мисс Кац. Ладно. Чем могу вам помочь, мистер Мазер?

– Вы могли бы найти для меня Остермана? Я должен знать, где он, где бы он ни учился. Я должен поговорить с ним.

– Ладно… – снова сказала Салли, бросив взгляд через плечо на мисс Кац, гремевшую выдвигаемыми и задвигаемыми ящиками картотеки.

– Он специализируется по английской литературе, – уточнил Мазер.

Салли сделала глубокий вдох и громко сказала: – Я пойду выпью кофе, мисс Кац. О’кэй? – Она повернулась, и Мазер быстро открыл перед ней дверь решетчатой перегородки, прежде чем мисс Кац смогла что-то возразить.

В холле Мазер сказал девушке:

– Я буду ждать вас здесь.

– Вы не хотите, чтобы я ему сказала…

– Ничего не надо говорить. Не разговаривайте с ним совсем. Узнайте только, где он, вернитесь сюда и скажите мне.

Мазер провел десять минут в кабинке мужского туалета дальше по коридору. Любителем читать настенные надписи в таких местах он себя не считал, поэтому время тянулось невыносимо долго, а заключение в стенах, исписанных не лучшими образцами студенческого фольклора, не могло не вызывать тошноту. Он вытащил из сумки книгу Карлайля «Поклонение герою» и прочел несколько параграфов. Чьи-то ноги входили и выходили, он слышал, как люди, моя руки, коротко обменивались приветствиями, и наконец прозвенел звонок на перемену. Он посмотрел на часы – без пяти одиннадцать.

Его первое возвращение в архив не увенчалось успехом: Салли еще не было. Направляясь в архив во второй раз, он нагнал ее в коридоре до того, как она успела войти в свой кабинет.

– Он сейчас в холле. Я задержалась, потому что хотела выследить, где он бывает во время перемен, – сообщила ему Салли.

– Благослови вас Господь, добрая душа. Вы умная девушка, Салли, и настоящая принцесса.

– Я никому не скажу, что мы виделись, мистер Мазер. В утренних газетах сегодня сообщается, что полиция ищет вас.

Мазер понимал, что ему надо уйти отсюда как можно скорее. Холл не был пуст. Но девушка вдруг коснулась его руки, словно хотела удержать.

– Я всегда гадала, нужно вам это сказать или нет. Вы видели фотографию в утреннем выпуске «Таймс»? – Мазер кивнул. – Мне кажется, я видела этого человека. Только тогда я думала, что он из ФБР. Он приходил в нам в архив, нашел меня и попросил дать ему ваше личное дело.

– Я это знаю, – ответил Мазер.

– Но я хочу сказать вам совсем о другом, – почему я запомнила его. Это было два или три месяца назад, понимаете, и с ним был еще один мужчина, его партнер.

– Высокий красивый молодой человек…

Салли кивнула.

– Потом я видела его с Джефри Остерманом. Я в некотором роде следила за Джефри в парке. Он сел на скамью, я хотела подойти к нему, как будто это случайная встреча. Но к нему вдруг подошел этот молодой человек и обнял его за талию. Я, конечно, ушла.