Текст книги "Тень предателя"

Автор книги: Дороти Девис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Обе нерешительно покачали головами.

– И я тоже не верю, – охотно согласился с ними Маркс, – поэтому мне нужна ваша помощь.

Вперед вышла женщина, с которой он заговорил еще на лестнице и в чью квартиру вошел. Она носком поддела подушку, лежавшую на полу.

– Моя свекровь, – сказала она. – Она всегда смотрит в окно – одним глазом туда, а другим в телевизор. – Она указала на телевизор в углу. Другая молодая мамаша, стесняясь, приблизилась и кивком подтвердила слова первой. Миловидная, темнокожая, лет двадцати, она гордилась своей первой беременностью. Странные ассоциации вдруг пришли Марксу в голову, но неясные и нелепые, они тут же развеялись.

– Что видела в окно ваша свекровь? – спросил он.

Женщины переглянулись, обе явно что-то уже знали.

– Два человека на улице. Один говорит другому и тащит его за руку: «Пошли». Но тот не хочет.

Потом кто-то зовет: – «Доктор» и они все вошли в дом. Потом… – Говорившая запнулась и пожала плечами. – …Мама стала смотреть телевизор. А когда появилась полиция, тогда она вдруг вспомнила, что видела в окне и рассказала нам. – Молодая женщина посмотрела на свою подружку, и та, энергично закивав, подтвердила, что все так и было.

– На улице была машина. Люди, которые вошли в дом, приехали на машине?

– Мама ничего об этом не говорила. Может быть, машина тут же уехала?

Невестка, как понял Маркс, считала себя, как бы ответственной за свекровь, ибо говорила от ее имени, и, кажется, говорила правду. Ее показания удовлетворили Маркса, но именно это обстоятельство и насторожило его. Появление Питера Бредли около дома Анны Руссо было бы понятно, если бы там был доктор, или Бредли просто убедили, что он там и что Анна заболела или с ней что-то случилось.

– Это очень важно знать, – сказал он. – Сможет ли ваша свекровь вспомнить, в котором часу это было?

– В котором часу? Я спрошу ее.

До этого Маркс думал, что свекрови нет дома. Он последовал за оживленно тараторящими молодыми женщинами на лестничную площадку. Мальчишки уже испарились.

Женщина, согласившаяся стать его информатором от имени свекрови, сложив руки рупором, крикнула:

– Мама Фернандес!

Даже для многоопытного Маркса это интервью оказалось весьма необычным. Задрав голову, он смотрел на площадку верхнего этажа и на огромную толстую матрону, стоявшую у перил. Он отвечал кивками на ее кивки, вслушиваясь в испанскую речь трех женщин одновременно. После пространного диалога молодая миссис Фернандес, наконец, повернулась к нему и сказала:

– Она не знает.

– Спросите ее, что в это время передавали по телевизору?

Старшая миссис Фернандес, блеснув золотым зубом, на который упал луч солнца, улыбнулась. Она сама без перевода поняла его вопрос. С помощью жестов и выразительных ударов кулаком в воздух она объяснила, что видела на экране телевизора, а затем, перегнувшись через перила, показала два пальца.

– Второй раунд?

– Si! – закивала она, обрадованная тем, что они поняли друг друга.

– Gracias, se?ora, Buenas Dias.[5]5
  Спасибо, сеньора. Доброго вам дня. (исп.)


[Закрыть]

На этом заканчивались его знания испанского языка, больше он не знал ни слова. Маркс тут же направился к телефону на углу и позвонил. За две монеты он узнал, что второй раунд состоялся в девять тридцать вчера. В десять тридцать матч уже закончился. Как и множество других событий.

Маркс медленно вернулся к Херрингу и обследованию мусорных баков. Здесь уже появилась уборочная машина. При помощи приспособления, похожего на огромный пинцет, она с осторожностью хирурга извлекла очередную порцию мусора, в котором, помимо прочего, оказался окровавленный носовой платок.

Глава 8

Первая лекция в расписании Мазера на вторник в его учебных планах не значилась. Он просто согласился подготовить группу молодых правонарушителей к экзамену по таким дисциплинам, как баскетбол и анатомия женского тела. Он находил, что его аудиторию столь же трудно оскорбить, как и научить чему-либо. Они, возможно, знали, что на каком-то факультете кого-то убили, но убитый был физиком, поэтому они отнеслись к этому известию столь же безразлично, как если бы убили уличного торговца кашмирскими коврами.

Газеты они читали, начиная с последних страниц – спорт, комиксы. А все остальное вызывало у них отчаянную скуку. Единственная книга, в которую они заглядывали, был сборник анекдотов. Мазер в течение лекции поглядывал на часы столь же часто, как и его слушатели.

Зато вторая лекция была совсем другой. Студенты-второкурсники хотели знать все и немедленно. Да поможет им Бог, ибо в эти дни Мазер приходил на лекции плохо подготовленным. В это утро его встретили испуганной тишиной. Открыв ящик стола, он увидел, что кто-то позаботился положить в него «Нью-Йорк таймс», сложенный так, чтобы сразу же в глаза бросилась заметка о Бредли. Во второй колонке он увидел свое имя в списке гостей на вечеринке. Он обвел взглядом серьезные лица чего-то ждущих от него юношей и девушек. Для них смерть, возможно, казалась даже романтичной. Они не верили в нее, протестовали против войны и смертной казни, они помнили Миссисипи и распространяли листовки с требованиями запретить атомную бомбу. Смерть их не пугала. Не пугала она и Мазера в их возрасте. Он вспомнил, как спас Питера. Мысль о том, что, прыгая с лодки, он рискует собственной жизнью даже не пришла тогда ему в голову.

Открыв портфель, он вынул оттиски лекций и вопросник.

– Мистер Мазер, – раздался с задних мест звонкий, как серебряный колокольчик, девичий голосок. – Вы будете читать нам вслух «Адонаи»?

Мазер, не поднимая головы, посмотрел на ангельски невинное личико девушки. Не все в классе могли так искусно, как она, притворяться. Однако все они умели изображать поддельный интерес.

– Думаю, что нет, мисс Адамсон, – вежливо ответил Мазер, – но я хотел бы послушать вас, поскольку это, должно быть, ваш любимый поэт. – Вопреки шумным возражениям аудитории, Мазер открыл книгу, посмотрел оглавление и громко сказал: – Страница сто седьмая, «Адонаи» Перси Биши Шелли. Мисс Адамсон, прошу вас.

Следующие полчаса были агонией не только для мисс Адамсон, но и для всего класса. Для Мазера это был час пустого времяпрепровождения. Обсуждение элегического стихосложения спасало его от унизительного повтора контрольных вопросов.

Отпустив студентов, Мазер на лифте поднялся на верхний этаж, где был физический факультет. Стейнберга и всех студентов, бывших у Бредли на вечеринке, он нашел в конференц-зале факультета.

Они сдержанно, но по-дружески приветствовали его. Взгляд Мазера остановился на доске, где мелом были написаны имена:

Роберт Стейнберг

Митчел Хойт

Элвин Робби

Джеймс Л. О’Рурк

– Это для полиции, чтобы записали фамилии без ошибок, – объяснил один из студентов.

– Они только что ушли, – добавил Стейнберг и указал на небольшую коробку на столе. – Это фильм, который нам не удалось посмотреть вчера.

– Его украли? – осторожно спросил Мазер.

– Он был возвращен вместе с портмоне без денег. Все было брошено в почтовый ящик и найдено там сегодня утром.

– Воры, видимо, испугались, – заметил кто-то из студентов, – узнав, кого обокрали.

Мазер промолчал. Сомнений не было – его план был осуществлен.

– Где Анна?

– Она пошла в полицию для опознания тела, или как это там называется. Возможно, она кого-нибудь узнает.

Мазер воспользовался случаем, что все фамилии были на доске.

Он никогда не помнил фамилии студентов.

– Может, просветишь меня, Робби? Я не смог себя заставить прочитать то, что пишут в газетах, – сказал он, обращаясь наугад к одному из студентов.

– Я О’Рурк, – ответил тот. – Даже и не знаю, что сказать. Просто Анна видела какого-то человека, вошедшего в ее дом, когда она вернулась, чтобы захватить очки. Единственное, что она запомнили, – это запах жевательной резинки, когда он прошел мимо нее. Но ее все же пригласили в полицию.

Мазер, который полез было в карман за сигаретами, стал хлопать себя по карманам, чтобы скрыть свое смятение. Любящий жевать резинку идеалист, добряк Джерри! Пусть никогда больше не будет войн!

Стейнберг, словно очнувшись, от зловещего летаргического забытья, сказал, обращаясь к Мазеру:

– Я пойду туда. Надо кое-что отнести Луизе. Хочешь, пойдем вместе.

– Я должен видеть Джанет, – сказал Мазер. – Спасибо. Охотно пойду с тобой.

Пока они ехали, Стейнберг все время смотрел в окно такси. Увидев полицейские машины у церкви Святого Джона, он попросил таксиста остановиться. Подозвав одного из полицейских детективов, Стейнберг спросил его, не работает ли он над делом Бредли.

– Кто-нибудь из вас должен порасспросить продавца газет на углу Университетской и парка…

Не так-то просто дать наводку полицейскому детективу. Стейнбергу пришлось назвать себя и сообщить, какое он имеет отношение к расследуемому делу. Ему пришлось даже выйти из такси. Это дало шанс таксисту рассказать Мазеру о том, что полиция проверила все такси, побывавшие в этом районе вчера между девятью и одиннадцатью часами вечера.

– Вам не хочется знать, чем они занимаются между убийствами, если на одно выехали всем своим составом?

– Нет, не хочется, – отрезал Мазер, чтобы заставить шофера такси умолкнуть. Он полагал, что у Джерри есть своя машина, люди его профессии имеют в своем распоряжении все.

Но таксиста не так-то легко было заставить замолчать.

– А следовало бы, мистер. Мы часто забываем, что полицейские – слуги общества. А это означает, что они работают на нас. Вы когда-нибудь задумывались над этим? Мы – народ.

Это напомнило Мазеру двух вчерашних детективов, поджидавших его у дома. «Вам лучше показать доктору свой палец. Городские власти несут ответственность за вас…» Они сняли с него ботинки. Зачем? Еще потребуют сделать рентгеновский снимок пальца. Он понял, что вчера на улице они искали нож, должно быть, думали, что его уронили нарочно, чтобы незаметно избавиться от того самого ножа, который был вынут из спины Питера. А на его ботинках они искали следы крови Питера? Мысль об этом причинила почти физическое недомогание, и Мазер открыл окно машины. Наконец вернулся Стейнберг.

– Я уже еду.

Перед домом Бредли Мазер, выйдя из такси, долго смотрел на окна второго этажа.

– Пойдём, – наконец сказал ему Стейнберг.

– Я не знаю, что сказать Джанет.

– Ничего не говори. Или скажи, что соболезнуешь ее горю и готов собственными руками удушить этого ублюдка.

– Если бы он попался нам в руки, Боб, что бы ты с ним сделал?

Стейнберг переместил чемодан Луизы из одной руки в другую.

– Пошли, подобные речи ни к чему не приведут.

Мазер вслед за ним стал подниматься по ступенькам крыльца.

– В первобытные времена все обстояло куда проще, не так ли? Тело убитого съедали всем племенем. И это считалось справедливым. Но человек не должен убивать себе подобного. – В вестибюле, ожидая, когда откроется дверь после сигнала домофона, Мазер добавил: – Это одно из достижений цивилизации, не так ли? Способность убивать себе подобных.

– Глупости, – ответил Стейнберг. – Людям нравится убивать, когда они считают, что так нужно. Иного объяснения войнам и прочему кровавому безобразию нет. Казалось бы, понимание того, что и они смертны, должно останавливать их? Все наоборот.

Замок щелкнул, дверь отворилась, и они стали подниматься вверх по лестнице. Мазер не помнил, чтобы Стейнберг когда-либо разговаривал с ним так откровенно. Луиза сердечно обняла сначала мужа, потом Мазера, ее переполняли чувства, глаза покраснели от слез. Смерть для нее была чем-то личным, как, впрочем, и жизнь: во всем было чувство плоти. Луиза жила всеми своими эмоциями, их пикантностью, радостью и удовольствиями, что неведомо было Мазеру и чего он так никогда и не испытал. Иногда Луиза даже отталкивала его тем, что, как очень немногие, принимала его таким, какой он есть. Сейчас он искренне ответил ей на ее объятия, поборов в себе болезненнее чувство собственного несовершенства.

В гостиной было многолюдно. Прилетели братья Питера из Чикаго, сообщила Мазеру Луиза. Они уедут сразу же после панихиды, Питера кремируют. Из Бриджпорта прибыла семья Джанет. Доктор Бауэр тоже был здесь…

Вышла Джанет. Она протягивала всем руки, но тело ее, казалось, оковано броней. Прикосновение ее холодных рук, словно ищущих тепла в его рукопожатии, глубоко тронуло Мазера. Он попытался растереть ее холодные пальцы, прежде чем поднести их к губам, бесконечно радуясь тому, что вызвал в них чуть заметную пульсацию жизни. Только отняв руки, Джанет отважилась посмотреть ему в глаза. Что бы ни хотела она ему сказать, он все равно не понял бы ее. Глаза его застилал туман.

Джанет коснулась легким поцелуем щеки Стейнберга и поблагодарила его за доброе сердце и за то, что позволил Луизе побыть с нею.

– Я не знаю, что бы я делала без нее.

Все, что было потом, произошло помимо воли Мазера: из его груди непроизвольно вырвался звук, похожий на рыдание, и чем старательнее он попытался замаскировать его покашливанием и другими звуками, тем явственнее он прозвучал. Все оглянулись на него, и их осуждающие лица застыли в его памяти как немая картина, в которой была героическая суровость. Словно все пуританские предки Мазера пригвоздили его к позорному столбу своим укором.

Джанет даже не оглянулась. Ее спина стала еще прямее, когда она медленно направилась к своим близким. Мазер бросился к двери, он действовал быстро и решительно, в страхе, что Луиза последует за ним. С лестницы он сбежал не чуя ног. Он не вынесет сострадания, как не вынесет и любви, если это она поднимается в нем сейчас, заглушая плач. Если Джанет любит его, если она сможет его полюбить, то и он полюбит ее. Что значит просто любить? Не стесняясь этого чувства, не противясь ему, позволив песне сердца взмыть ввысь?

Не Саул[6]6
  Первый царь Израильский. Библия.


[Закрыть] ли, стоя на коленях, слепой и нищий, вскричал: – «Я верую!»

Глава 9

Офицер Уолтер Херринг сам не мог понять, чем так его привлекал этот дровяной склад. Не только тем, что ему нравился запах свежей древесины. Он давно мечтал о деревянном доме из новеньких чистых брусьев. Никакой штукатурки, никаких стальных каркасов и тысяч семейств, вселяющихся одновременно в один и тот же дом. Просто деревянный дом и сад. Но здесь что-то еще тревожило его. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался в том, что он знал об этом еще до сегодняшнего утра, только просто забыл. Почему это так беспокоило его, он и сам не знал. Он попытался объяснить Марксу:

– Это то, что называется интуицией, чутьем. Знаете, что мне хочется сделать, сэр? Проверить адресок того, кто сторожит по ночам этот склад и кто, возможно, работает где-то в этой округе. Неплохо бы проверить его.

– Тогда и сделай то, что хочется. – Они уже возвращались в участок. Маркс сидел за рулем служебной машины, которой, его мнению, не хватало по меньшей мере двух цилиндров. – Давай адрес. Надеюсь, эта дряхлая колымага доставит нас туда.

Херринг назвал адрес.

– Вы читали о человеке, который купил на аукционе старую полицейскую машину? Прежде чем он доехал в ней до мастерской, чтобы перекрасить ее, его пять раз останавливал полицейскии патруль. Не позвонить ли мне, лейтенант, в участок и отметиться, на каком я задании?

– Я сам скажу о тебе Редмонду, когда вернусь в участок. Капитан – славный парень, ты не считаешь?

– Все они славные, но не более, чем капитан Редмонд. Нет, сэр.

– Тогда разыщи нам что-нибудь, – ответил Маркс, – и порадуй нас всех.

Полчаса спустя Херринг все же нашел кое-что. Он привел на допрос в участок старого Фреда Болардо. Маркс и капитан Редмонд слушали показания сторожа. Допрос вел Херринг.

– Две недели назад я закрывал на ночь склад. Я всегда это делаю после того, как уедет последний грузовик, чаще всего это бывает часов в семь. Затем запираю склад на висячий замок. В полночь наведываюсь для проверки. Мальчишки однажды взломали замок. Украли бочонок гвоздей…

Херринг сидел, сложив руки, давая старику высказаться. Показания записывались на пленку. Херринг даже слабо улыбнулся, когда Болардо, человек мрачноватый с челкой седых волос, сказал: – Этим чертовым дьяволятам понадобился бочонок, а гвозди они высыпали на мостовую. – Маркс заметил, что Редмонд присматривается к полицейскому Херрингу.

– Вы хотели нам рассказать о том, что случилось две недели назад, – вежливо напомнил сторожу Херринг.

– Мне платят мало… Черт, я уже говорил вам это. Зачем мне ввязываться в неприятности и снова повторять то, что я уже вам сказал? – Он покачал головой. – Ко мне подошел доктор и спросил, можно ли ему припарковывать свою машину на складе. Всего на несколько часов, с семи до девяти или десяти, пока он навещает своих пациентов в этом квартале…

Маркс и Редмонд переглянулись. Вот он, этот «доктор», о котором говорила мамаша Фернандес.

Херринг попросил сторожа продолжать.

– Мы договорились. Я дал ему ключ от замка, он-заплатил мне десять баксов за первый месяц. Я был рад такому заработку. Да и ничего плохого здесь не было. Я даже делал доброе дело, давая доктору место для парковки. Его машину уже разбивали, и он опасался за нее. В наши дни, мол, молодежь употребляет наркотики и все такое прочее…

– Вспомните хорошенько и опишите его машину, мистер Болардо.

– Как я уже говорил, я не очень разглядывал машину – черный седан, это все, что я помню. Четыре дверцы.

Херринг улыбнулся.

– В прошлый раз вы этого не вспомнили.

– Я вспомнил, что он зачем-то открыл заднюю дверцу. Я тогда еще поинтересовался и посмотрел, была ли пометка «доктор медицины» на его водительских правах. Мне показалось странным, что он заговорил о наркотиках, которые бывают у врачей.

Я подумал, может, он ищет, где спрятать их, или ищет место для встречи.

– Вы не видели номер его водительских прав?

– Видел, но забыл, помню только, что получил он их в Нью-Йорке и что он доктор медицины.

– Что-нибудь еще можете нам рассказать об этом человеке?

– Не больше того, что уже сказал. Он тощий, лицо желтое, не очень хорошо одет, на нем все поношенное, машина тоже не новая. Я так и не узнал, как его зовут, просто звал его доктором, а он меня доком.

Марксу не хотелось прерывать его, но он это сделал.

– Фред, а теперь скажите нам правду. Где-то в душе вы ведь надеялись, что он торговец наркотиками? – Свидетель отрицательно замотал головой. – И, конечно, вы рассчитывали получать с него не какую-то жалкую десятку в месяц? Не говорите нам, что за десять баксов вы были готовы рисковать своим местом на складе.

– Вы ошибаетесь, мистер. Для вас десять баксов чертовски малая сумма, а если ее добавить к той тридцатке, что я приношу домой и которую мне платит Истсайдская компания торговли лесом?

– Ладно, – согласился Маркс. – Нам просто нужно все знать. Он был разговорчив?

– Он казался осторожным на слова парнем, когда говорил, то подбирал слова. Может, он иностранец. Я не утверждаю, но у меня такое чувство.

– Таких много в вашем квартале, – вмешался Редмонд. – Среди них есть и свои доктора.

– Я не думаю, что он был из этого квартала, – возразил Болардо. – Тогда бы он не искал место, где припарковать машину.

Херринг, не взглянув на своих начальников, решил твердо придерживаться своей линии атакующего допроса, и не хотел, чтобы ему мешали:

– А теперь, мистер Болардо, расскажите, что было сегодня утром, когда на склад пришел ваш босс. Расскажите все по порядку.

– Я не знаю, сэр, как это связать с тем, что случилось на нашей улице…

– Просто расскажите, как умеете, – ободрил его Херринг. – Не надо ничего связывать.

– В восемь утра появился хозяин. Он был зол, и я его понимаю. Этот чертов олух доктор забыл закрыть ворота на замок. Он их закрыл, а замок не защелкнул. Босс думал, что это я такой беспамятный, я же перепугался, как бы он не догадался.

Эта деталь убедила полицейских, что тот, кто выводил из склада машину, делал это в спешке.

Херринг выключил запись и смотал пленку. Он взял ее, чтобы напечатать показания и дать Болардо подписать.

Редмонд и Маркс оставили сторожу фотографии тех, кто разыскивается, – может, он узнает кого-нибудь. Редмонд предполагал, что среди преступников, возможно, попадутся несколько крупных фигур, иногда маскирующихся под врачей. Была проведена проверка всех пропавших водительских удостоверений, принадлежавших врачам. Ни то, ни другое не дало результатов.

Фицджеральд обратил внимание на то, что оказалось потом важным звеном в цепи свидетельских показаний: точность нанесенного жертве удара и вид оружия. Только хирургический нож в руке опытного врача мог так чисто сработать. Пока еще не было данных анализа крови на носовом платке.

– Хирурги обычно не уносят с собой инструменты из операционной, не так ли? – размышлял вслух Редмонд.

– Если, конечно, они не замышляют убийства, – заметил Фицджеральд, и иронично скривил губы.

Редмонд покраснел до кончиков своих темно-каштановых волос. Ничего не сказав, он вернулся к своему столу и с шумом занялся рутинными делами. Марксу было искренне жаль его. Будучи ответственным за расследование дела, Редмонд, однако, не чувствовал себя уверенным, когда рядом был Фицджеральд. Так было и сейчас. Маркс передвинул на карте района булавку с желтой головкой, отметив Истсайдский лесной склад и занес его данные в картотеку.

Фицджеральд ждал, когда он закончит.

– Этот торгует всем, что только есть, Дэйв. Даже шпионами-невидимками. Что ты думаешь об этом? – Он передал Марксу протокол допроса нового торговца газетами на углу Университетской и парка. Хэнк Забриски показал следующее:

«Вопрос: – Вы имеете в виду доктора Стейнберга?

Ответ: – Того, что в очках? Он подошел ко мне примерно в половине одиннадцатого и спросил, не видел ли я профессора Бредли. Сначала я сказал, что видел. А потом вспомнил, что видел-то я юную леди, мисс Руссо. Тут начинается что-то непонятное. Я не помню, чтобы видел профессора и все же, мне казалось, что я его видел…»

– Так видел он его или не видел? – спросил Фицджеральд.

– Может, еще раз его расспросить? – заметил Маркс. Он все равно сам решил заняться осмотром территории университета. Ему хотелось попросить у Редмонда машину получше. Но, увы, сейчас момент был неподходящий.

Маркс отъехал от автобусной остановки футов на семь и припарковался. Студент, прислонившийся к столбу на остановке, держа в руке раскрытую книгу с циничной ухмылкой наблюдал за ним. Юноша невольно перевел глаза на ресторан неподалеку. Небось подумал, что полиция, используя свои права, паркуется где попало, когда ей это нужно. В таких случаях Маркс невольно испытывал неловкость. Поэтому решил, что сейчас в ресторан не зайдет, хотя уже подумывал о ленче. Пусть молодая поросль спокойно учит свои глаголы. Маркс так выразительно посмотрел на юнца, что тот поспешил уйти.

Значит, на этом углу Анна Руссо сошла с автобуса. Газетный киоск был через улицу напротив, а чуть подальше – телефон-автомат. Лаборатория находилась отсюда в двух кварталах, за главным зданием университета, вход в нее был за углом и отсюда не был виден. Маркс прошелся мимо газетного киоска и проделал тот же путь, который прошла вчера Анна Руссо. От парка к востоку, если миновать университет, начинался район дурной славы, каких немало во всех больших городах. Так здесь было и столетие назад, еще со времен волнений на Астор-плейс в 1849 году.

Маркс зашел в здание, где размещалась лаборатория. На первом этаже был склад. У лифта сидел на стуле старик-сторож.

– Мне нужна физическая лаборатория, – сказал Маркс.

– Там, внизу, но сейчас никого нет, – ответил сторож.

Внизу? Маркс, однако, не был удивлен. Почему-то он так и предполагал, что лаборатория должна быть в подвале. Он полистал журнал регистрации, лежавший на столе. Стейнберг и Бауэр пришли в это утро в семь сорок, а с ними еще двое; Маркс решил, что это наверняка следователи из федеральных органов. В восемь часов десять минут они ушли. Им понадобилось не так много времени для просмотра пленки.

Он перевернул страницу назад и посмотрел, кто был здесь вчера вечером. Стейнберг, Хойт, О’Рурк, Робби – все расписались в девять двадцать пять. Анна Руссо пришла в девять часов пятьдесят минут. Студентов допрашивали сегодня утром. Они приехали в полицейский участок в полдень, и Маркс сам с ними беседовал. Все они вчера вечером покинули лабораторию в одиннадцать сорок пять.

Маркс вышел наружу. Расположившись на ступенях крыльца, подростки играли в карты. В наступившей минутной тишине, когда затихает шум машин перед светофором на перекрестке, Маркс услышал звон монет о цемент. Какой-то пьяный поучал играющих, надеясь заслужить у победителя хотя бы на одну затяжку. Переполненный нищетой район Бауэри в непосредственной близости к Бродвею уже выплеснулся из своих краев. Шофер грузовика, груженного камнем, пытался найти место, где бы выгрузиться, не мешая детворе, игравшей в мяч. Маркса удивило, что дети не в школе, но он вспомнил, что день уже на исходе. Отчаявшийся шофер начал сигналить, и улица наполнилась какофонией новых звуков, скрежетом и грохотом. Маркс заметил, что на ней одностороннее движение – с востока на запад.

Он вернулся к газетному киоску на углу. Его хозяин оказался словоохотливым человеком с беззубым ртом – в верхней челюсти не хватало по крайней мере шести передних зубов. Однако это не мешало ему говорить без умолку. Его язык ловко плясал в пустом пространстве беззубого рта, отчего выговариваемые слова приобретали свой особый смысл и не были лишены остроумия.

– Вы уже третий, кто спрашивает меня об этом. Вы добьетесь того, что от повторов сотрется картина, которую я еще держу в памяти.

– А у вас есть картина?

– Конечно. По-вашему, я сочиняю на ходу? – Его язык выглянул и скрылся. – Я видел мисс Руссо, когда она сошла с автобуса. Вернее, я не видел, как она с него сходила, но когда автобус отъехал, она уже переходила улицу. В это время подошла машина, развозившая «Таймс», водитель высунул голову в окно и окликнул меня… – Продавец газет умолк и теперь как-то странно посмотрел на Маркса. На его лице появился испуг. Он медленно покачал головой, как бы вспоминая что-то забытое.

– Окно. Окно машины, – повторил он, явно волнуясь. – Я увидел профессора. Я знаю, что видел его! Он приехал сюда на машине.

– Профессор Бредли? Вы уверены в этом? Он помахал вам из машины?

– Кажется, но клясться не стану. Он был похож на него. Но я никогда раньше не видел, чтобы он ездил на машине. Он всегда проходил мимо и просил оставить ему номер «Таймс».

– Он помахал вам? – снова переспросил Маркс.

– Нет, ничего такого не было. Он просто сидел в машине, а кто-то другой был за рулем…

– Они ехали по направлению к вам? – перебил его Маркс и рукой показал направление.

– Да, да.

– Против движения, на вашей улице?

– Тогда улица была пуста, – ответил Хэнк, вспоминая.

– Тогда, значит, вы хорошо разглядели его машину? – предположил Маркс.

Хэнк покачал головой.

– Это произошло так быстро, всего несколько секунд. Я даже ничего не запомнил о машине, пока меня не стали расспрашивать о ней. Это был простой седан. Кажется, черный. Я не помню цвет.

Маркс окинул взглядом улицу. Тот, кто вез Бредли, встретил его прямо у входа в лабораторию, когда они оба к ней подошли с восточной стороны. Если бы Бредли прошел пешком до киоска, Хэнк узнал бы его.

– Вы видели профессора до того, как мисс Руссо сошла с автобуса, Хэнк?

– Если я его действительно видел, – ответил Хэнк, теперь уже полный сомнений. – Это, должно быть, было раньше. Как только приезжает машина с «Таймс», сами понимаете…

Невероятно, думал Маркс. Покидая улицу, забыв о ленче, он думал о том, как странно переплетаются события того вечера. Первым это подметил инспектор Фицджеральд, когда удивился, что Анна Руссо и профессор Бредли не столкнулись на своем пути в лабораторию. Именно ее поведение в тот вечер не могли предвидеть злоумышленники. Так ли это? Без серьезных доказательств никто из разумных детективов не исключил бы и ее участия во всем этом.

Теперь, как никогда, необходимо было заняться поисками мотивов.