Текст книги "Мера отчаяния"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Брунетти знал, что Ланди обязан был это сделать.

– Почему вы оба вернулись сюда? Почему один не остался?

– Один из патрульных услышал сигнал тревоги и пришел, так что мы оставили его на месте происшествия до прибытия владельца.

– Понятно, – сказал Брунетти. – Лейтенант Скарпа приходил сюда?

– Нет, комиссар. Они с Ланди просто поговорили по телефону. Но он не отдавал никаких особых распоряжений, предоставив нам делать то, что положено по процедуре.

Брунетти чуть было не возразил, что не существует никакой принятой процедуры относительно ареста жены комиссара полиции, но заставил себя промолчать. Он встал, посмотрел на Паолу и наконец заговорил с ней:

– Думаю, мы можем идти, Паола.

Она не ответила, но тут же поднялась.

– Я отведу ее домой, Пучетти. Мы вернемся утром. Если лейтенант Скарпа будет спрашивать, так ему и скажите, хорошо?

– Конечно, комиссар, – ответил Пучетти. Он хотел было что-то добавить, но Брунетти, подняв руку, пресек его попытки.

– Все в порядке, Пучетти. У вас не было выбора. – Он взглянул на Паолу и проговорил: – Кроме того, рано или поздно это должно было случиться. – И попытался улыбнуться.

Когда они дошли до конца лестницы, молодой полицейский стоял у двери, готовый открыть ее. Брунетти пропустил Паолу вперед, поднял руку в прощальном жесте, не глядя на полицейского, и вышел на улицу. Промозглая и влажная ночь окутала их. Выдыхаемый ими воздух сразу же превращался в мягкие белесые облачка. Они побрели домой рядом, и несогласие между ними казалось столь же ощутимым и вещественным, как их дыхание, отчетливо различимое в воздухе.

7

По дороге домой они молчали. Остаток ночи оба не спали, если не считать урывков дремоты, полных неспокойными сновидениями. Несколько раз между явью и короткими обрывками сна их тела прижимались друг к другу, но в этом соприкосновении больше не было прежней близости и родства. Напротив, казалось, будто это объятия двух чужих, незнакомых людей, – и оба стремились отодвинуться. Они старались не делать этого слишком резко, не отскакивать в ужасе, ощутив касание незнакомца, откуда-то взявшегося в супружеской постели. Может, было бы честнее позволить плоти послушаться голоса разума и души, но им удалось подавить в себе желание, заглушить его – в знак верности той любви, в которой, как они боялись, после всего произошедшего что-то сломалось или, по крайней мере, переменилось.

Брунетти с трудом заставил себя дождаться того момента, когда колокола церкви Сан-Поло пробьют семь, до тех пор оставаясь в постели. Звон еще не прекратился, как он уже был в ванной; там он долго стоял под душем, смывая с себя ночь, мысли о Ланди и Скарпе и о том, что ожидает его на работе наутро.

Греясь под струей воды, он подумал: нужно что-нибудь сказать Паоле перед уходом, – но не смог подобрать нужных слов. Он решил, что все будет зависеть от того, как она поведет себя, когда он вернется в спальню, но, войдя, не обнаружил ее там. Она была на кухне – до него донеслись знакомые звуки льющейся в кофейник воды, скрип стула. На ходу завязывая галстук, он отправился туда: Паола сидела на своем привычном месте, две большие чашки, как всегда, стояли на столе. Он справился с узлом на галстуке, нагнулся и поцеловал жену в макушку.

– Почему ты это сделал? – спросила она, протягивая назад правую руку и привлекая его к себе.

Он подвинулся поближе, но не обнял жену.

– Привычка, наверное.

– А-а… – протянула она, уже готовая обидеться.

– Привычка любить тебя.

Она улыбнулась, но все испортило шипение кофейника. Она разлила кофе по чашкам, добавила горячего молока и сахара, размешала. Он пил стоя, не стал садиться.

– Что будет дальше? – поинтересовалась она, сделав глоток.

– Поскольку это твое первое правонарушение, полагаю, дело обойдется штрафом.

– И все?

– Этого достаточно, – ответил Брунетти.

– А с тобой?

– Все зависит от того, как историю обыграют газеты. Кое-кто из журналистов годами ждал чего-то в этом духе.

Он собирался было перечислить возможные заголовки, но она перебила его: «Я знаю, знаю», – и он не стал.

– Однако есть также вероятность, что тебя превратят в истинную героиню, в Розу Люксембург секс-индустрии.

Они оба улыбнулись, хотя Брунетти говорил без тени сарказма.

– Я вовсе не к этому стремилась, Гвидо. И ты это знаешь. – И не успел он спросить, к чему же, собственно, она стремилась, как она сама пояснила: – Я хочу, чтоб им стало стыдно за свои поступки и они прикрыли свой бизнес.

– Кто, турагенты?

– Да! – ответила Паола и на некоторое время замолчала, отхлебывая кофе. Когда в чашке уже почти ничего не осталось, она отставила ее в сторону и произнесла: – Но не только. Я хочу, чтобы всем стало стыдно за свои поступки.

– Тем мужчинам, которые занимаются секс-туризмом?

– Да, им всем.

– Этого не будет, Паола, что бы ты там ни делала.

– Знаю. – Она допила кофе и встала, чтобы приготовить еще.

– Я больше не хочу, – сказал Брунетти. – Может, по дороге зайду в бар и выпью там.

– Еще слишком рано.

– Какой-нибудь бар уже открыт, – заметил он.

– Ну что ж…

Брунетти оказался прав. Он долго пил кофе в баре, оттягивая свой приход в квестуру. Он успел купить «Газеттино», хотя и знал, что там до завтрашнего дня интересующее его сообщение вряд ли появится. И все же изучил первую, потом вторую страницы раздела, посвященного местным новостям. Ничего.

У дверей квестуры стоял другой офицер. Восьми еще не было, и ему пришлось отпирать их для Брунетти, он отдал комиссару честь, пока тот проходил.

– Вьянелло уже пришел? – спросил Брунетти.

– Нет, комиссар. Я его не видел.

– Передайте ему, что я хотел бы видеть его, когда он появится, хорошо?

– Да, комиссар, – ответил офицер и снова отдал честь.

Брунетти стал подниматься по задней лестнице. Маринони, та женщина-комиссар, что недавно вышла из декрета, поздоровалась с ним, но сказала только, что слышала о свидетеле из Тревизо, и выразила свои сожаления.

Оказавшись в кабинете, он повесил пальто, сел за стол и развернул «Газеттино». Все было по-прежнему: одни чиновники вели расследование деятельности других чиновников, одни бывшие министры выдвигали обвинения против других, заговор в столице Албании, министр здравоохранения требовал возбудить уголовное дело против производителей поддельных медикаментов для стран третьего мира.

Он перешел ко второму разделу и на третьей странице нашел заметку, посвященную смерти синьоры Яковантуоно: «Casalinga muore cadendo per le scale» («Домохозяйка умерла, упав с лестницы»). Ну конечно!

Он все это слышал вчера: она упала, сосед нашел ее на нижней площадке лестницы, врачи констатировали смерть. Похороны состоятся завтра.

Едва он успел дочитать статью, как раздался стук в дверь и вошел Вьянелло. Брунетти достаточно было взглянуть на его лицо, однако он все же спросил:

– Ну, что говорят?

– Ланди начал обсуждать эту историю с самого утра, как только люди стали появляться в квестуре, но Руберти и Беллини ничего не сказали. Из газет пока никто не звонил.

– А Скарпа? – поинтересовался Брунетти.

– Он еще не пришел.

– Что говорит Ланди?

– Что доставил сюда вашу жену прошлой ночью, что она разбила витрину в туристическом агентстве на кампо Манин и что вы пришли и забрали ее отсюда, не заполнив бумаг. Он ведет себя, как судебный пристав, утверждает, будто формально она скрылась от правосудия.

Брунетти сложил лист бумаги пополам, потом еще раз. Он вспомнил свое обещание, данное Пучетти: наутро привести с собой жену, но вряд ли ее отсутствие – достаточное основание для заявления, что она скрывается от правосудия.

– Понятно, – сказал он. Надолго замолчал и наконец спросил: – Сколько человек знают о предыдущем случае?

Вьянелло некоторое время размышлял, после чего ответил:

– Официально – никто. Официально ничего не было.

– Я не об этом спрашиваю.

– Не думаю, что об этом знает кто-то, кому не следовало бы, – проговорил Вьянелло. Видно было, что он не горит желанием пускаться в дальнейшие объяснения.

Брунетти не знал, нужно ли ему благодарить сержанта или Руберти с Беллини. Он заставил себя проглотить выражения признательности и спросил:

– Есть новости от тревизской полиции?

– Яковантуоно появился и заявил, что не уверен в своих показаниях, сделанных на прошлой неделе. Ему кажется, он ошибся. Потому что был очень напуган. Он уже несколько дней назад точно вспомнил, что у грабителя были рыжие волосы, да все недосуг было обращаться в полицию.

– До тех пор, пока не умерла его жена? – поинтересовался Брунетти.

Вьянелло ответил не сразу. Через некоторое время он пробормотал:

– А как бы вы поступили, комиссар?

– То есть?

– Если б оказались на его месте.

– Я, вероятно, тоже вспомнил бы про рыжие волосы.

Вьянелло сунул руки в карманы форменной куртки и кивнул:

– Думаю, все бы так поступили, особенно те, у кого есть семья.

Зазвонил внутренний телефон Брунетти.

– Да, – поднял трубку комиссар, какое-то время слушал, потом разъединился и встал. – Это вице-квесторе. Хочет меня видеть.

Вьянелло приподнял рукав и посмотрел на часы:

– Четверть десятого. Полагаю, это и есть ответ на вопрос, чем занимался лейтенант Скарпа.

Брунетти аккуратно положил газету посреди стола и вышел. У двери кабинета Патты сидела за своим компьютером синьорина Элеттра, но экран не светился. Когда показался Брунетти, она подняла на него глаза, закусила нижнюю губу и подняла брови, не то выражая удивление, не то подбадривая комиссара, – как один школьник подбадривает другого, вызванного к директору.

Брунетти на мгновение закрыл глаза и плотно сжал губы. Он ничего не сказал секретарше, постучал в дверь и, услышав выкрик: «Avanti!», вошел.

Брунетти ожидал увидеть в кабинете одного вице-квесторе, потому не смог скрыть удивления, застав там четверых: вице-квесторе Патту, лейтенанта Скарпу, сидевшего слева от шефа – на картинах, изображающих Тайную вечерю, это место Иуды, – и еще двоих мужчин: одному под шестьдесят, другому – лет на десять меньше. Брунетти некогда было их рассматривать, однако у него сразу же возникло ощущение, что старший из гостей – главный.

Патта сразу же перешел к делу:

– Комиссар Брунетти, это Dottore<sup>[12]12
  Dottore, Dottoressa – принятое в Италии обращение к людям с высшим образованием.


[Закрыть]</sup> Паоло Митри. – Он изящно взмахнул рукой в сторону того, что постарше. – А это его адвокат, Джулиано Дзамбино. Мы позвали вас, чтобы обсудить события прошлой ночи.

В комнате стоял пятый стул, слева от адвоката, но никто не предлагал Брунетти сесть. Комиссар кивнул Митри и его спутнику.

– Быть может, комиссар к нам присоединится? – предложил Митри, указывая на пустой стул.

Патта кивнул, и Брунетти сел.

– Полагаю, вам известно, почему вы здесь, – сказал Патта.

– Я бы хотел, чтоб мне четко объяснили, – ответил Брунетти.

Патта сделал знак своему лейтенанту, тот начал пересказывать недавние события.

– Прошлой ночью, примерно около полуночи, один из моих людей позвонил мне и сообщил, что вандалы снова разбили витрину в туристическом агентстве на кампо Манин. Это туристическое агентство принадлежит Dottore Митри, – добавил он, качнув головой в сторону владельца. – Позже мне сообщили, что подозреваемого доставили в квестуру и что подозреваемый этот – жена комиссара Брунетти.

– Это правда? – прервал Патта, обращаясь к Брунетти.

– Понятия не имею, о чем именно офицер Ланди доложил лейтенанту прошлой ночью, – спокойно ответил Брунетти.

– Я вовсе не это имел в виду, – произнес Патта, прежде чем лейтенант успел возразить. – Это действительно сделала ваша жена?

– В том отчете, что я прочел вчера ночью, – начал Брунетти, и голос его по-прежнему звучал спокойно, – офицер Ланди указал ее имя и адрес, а также написал, будто она созналась в том, что разбила стекло.

– А как насчет прошлого раза? – спросил Скарпа.

Брунетти не стал задавать вопрос, какой «прошлый раз» имеется в виду, только осведомился:

– Что именно вы хотите знать?

– Это тоже сделала ваша жена?

– Вам придется спросить об этом мою жену, лейтенант.

– Я так и поступлю, – ответил тот. – Можете быть уверены.

Dottore Митри кашлянул, прикрывая рот ладонью.

– Пожалуй, я перебью, Пиппо, – сказал он Патте. Вице-квесторе, которому такое дружеское обращение, по-видимому, польстило, кивнул.

Митри обратился к Брунетти:

– Комиссар, думаю, всем нам пойдет на пользу, если мы придем к соглашению в данном вопросе.

Брунетти повернулся к нему, но промолчал.

– Агентство понесло значительные убытки: замена первого стекла обошлась почти в четыре миллиона лир, полагаю, на этот раз будет примерно то же самое. Кроме того, простой бизнеса тоже стоил недешево, ведь агентство было закрыто, пока мы ждали, когда стекло привезут и установят. – Dottore Митри сделал паузу, словно ожидая от Брунетти какого-то ответа или вопроса, но не получив ни того, ни другого, продолжил: – Думаю, моя страховая компания возместит убытки и, возможно, частично компенсирует потери в бизнесе. Для этого, конечно, потребуется много времени, но я уверен, мы это уладим. Собственно, я уже говорил со своим агентом, и он заверил меня, что все будет в порядке.

Брунетти смотрел на него, пока тот говорил, вслушиваясь в доверительные нотки в голосе. Этот человек привык к всеобщему вниманию; он излучал самоуверенность и чувство собственного достоинства, почти физически ощутимые. Весь его облик подтверждал это впечатление: аккуратнейшим образом подстриженные, короче, чем того требует мода, волосы, легкий загар, ухоженные кожа и ногти – он явно пользовался услугами косметологов и маникюрш. У него были светло-карие, почти янтарные глаза и приятный, едва ли не чарующий голос. Он сидел, поэтому Брунетти трудно было определить, какого он роста, но казалось, он должен быть высоким, с длинными руками и ногами, как у бегуна.

Адвокат тоже внимательно слушал своего клиента и пока не вставил ни единого слова.

– Вы следите за моей мыслью, комиссар? – произнес Митри, заметив, что Брунетти рассматривает его и, кажется, чем-то недоволен.

– Да.

– Второй случай – совсем другое дело. Поскольку, судя по всему, именно ваша жена разбила витрину, мне кажется, будет справедливо, если она за него заплатит. Вот почему я хотел поговорить с вами. Я подумал, что мы с вами можем прийти к соглашению.

– Боюсь, я вас не понимаю, – ответил Брунетти. Ему стало интересно, как далеко все это может зайти и что случится, если он перегнет палку.

– Чего именно вы не понимаете, комиссар?

– Зачем вы меня сюда позвали.

Голос Митри стал жестче, но звучал по-прежнему благожелательно.

– Я хочу решить проблему. По-мужски. Я имею честь быть другом вице-квесторе и предпочел бы не доставлять полиции хлопот.

«Вот, наверное, почему пресса не растрезвонила об этом случае уже сегодня», – мелькнуло в голове у Брунетти.

– Так вот, я подумал, мы сможем уладить это дело потихоньку, без ненужных осложнений.

Брунетти повернулся к Скарпе:

– Моя жена объяснила вчера ночью, почему она это сделала?

Вопрос застал Скарпу врасплох, и он быстро взглянул на Митри, тот ответил вместо лейтенанта:

– Это сейчас не имеет никакого значения. Важно, что она совершила преступление. – Он посмотрел на Патту. – Думаю, в наших интересах уладить все, пока еще есть возможность. Уверен, вы со мной согласны, Пиппо.

Патта бросил в ответ коротко и четко:

– Конечно.

Митри перевел взгляд на Брунетти:

– Если вы со мной согласны, можем продолжать. Если нет – боюсь, я попусту теряю время.

– Я по-прежнему не вполне понимаю, чего вы от меня хотите, Dottore Митри.

– Я хочу, чтоб вы пообещали, что ваша жена заплатит за разбитое стекло и потери в бизнесе, понесенные агентством.

– Не могу этого обещать, – сказал Брунетти.

– Почему же? – теряя терпение, спросил Митри.

– Потому что это не мое дело. Если вы хотите обсудить случившееся с моей женой – у вас есть на то полное право. Но я не могу принимать решение за нее. – Брунетти надеялся, что его голос так же убедителен, как и приводимые им доводы.

– Что вы за человек?! – воскликнул Митри со злостью.

– Могу ли я еще чем-либо быть вам полезен, вице-квесторе? – обратился Брунетти к начальнику.

Патта был слишком изумлен или слишком зол, чтобы ответить, – Брунетти, воспользовавшись этим обстоятельством, встал и быстро вышел из кабинета.

8

В ответ на поднятые брови и поджатые губы синьорины Элеттры Брунетти только быстро и неопределенно покачал головой, давая ей понять, что позже все объяснит. Он поднялся по лестнице в свой кабинет, пытаясь понять истинное значение только что произошедшего объяснения.

Митри, хваставшийся своей дружбой с Паттой, несомненно, обладал достаточным влиянием, чтобы не допустить газетчиков к столь взрывоопасной истории. Это была настоящая золотая жила, все, чего только может желать репортер: секс, насилие, причастность полиции. А если им удастся раскопать, что первый проступок Паолы скрыли, читатель получит еще более соблазнительный материал – о злоупотреблении властью в полиции, о том, что там все друг друга покрывают.

Какой издатель упустит подобный шанс? Какая газета откажет себе в удовольствии напечатать такой материал? Кроме того, Паола – дочь графа Орацио Фальера, одного из самых известных и богатых людей в городе. Стечение обстоятельств настолько удачное, что нет такой газеты, которая бы им не воспользовалась. Значит, издателю или издателям предложили какое-то весомое вознаграждение за молчание. «Или же властям, – пришло в голову Брунетти после минутного размышления, – а те, в свою очередь, скрыли историю от газет».

Существовала еще возможность, что происшествие объявили делом государственной важности и засекретили, нейтрализовав таким образом прессу. Хотя Митри и не производил впечатления человека, обладающего реальной властью, но комиссар знал, что птицы такого полета часто бывают незаметными, ничем не отличаются от обычных людей. Ему вспомнился бывший политик, в настоящее время находившийся под судом за связи с мафией, – человек, простоватая внешность которого десятилетиями служила мишенью для карикатур. Люди редко ассоциируют власть со столь невинной внешностью, и все же Брунетти не сомневался, что Митри достаточно будет моргнуть одним из своих светло-карих глаз, чтобы уничтожить любого, кто ему воспротивится, пусть даже в мелочах.

В отказе Брунетти сотрудничать, мотивированном тем, что он не может принимать решение за Паолу, было столько же бравады, сколько истинной убежденности, однако, трезво поразмыслив, он пришел к выводу, что вел себя правильно.

Митри явился в кабинет Патты с адвокатом, которого Брунетти знал, пусть и понаслышке. Комиссар смутно помнил, что Дзамбино обычно занимается делами, касающимися корпоративного права: как правило, он работал на большие компании, расположенные на материке. Вероятно, Дзамбино живет в Венеции, но здесь осталось так мало компаний, что ему пришлось, хотя бы в профессиональном плане, эмигрировать на большую землю в поисках работы.

Зачем приводить адвоката, специализирующегося на корпоративном праве, на встречу с полицией? Зачем вовлекать его в дело криминального характера или обещающее стать таковым? Брунетти вспомнил, что за Дзамбино укрепилась репутация влиятельного человека, успевшего обзавестись врагами. И что интересно: за все время пребывания комиссара в кабинете Патты адвокат рта не раскрыл.

Брунетти позвонил Вьянелло и попросил его подняться. Когда несколько минут спустя сержант явился, комиссар знаком предложил ему сесть и поинтересовался:

– Что вам известно о некоем Dottore Паоло Митри и об адвокате Джулиано Дзамбино?

Вьянелло, по всей видимости, располагал информацией из какого-то личного источника, ибо ответ последовал незамедлительно:

– Дзамбино живет в Дорсодуро, недалеко от церкви Санта-Мария-делла-Салюте. У него большой дом, около трехсот квадратных метров. Специализируется в корпоративном и торговом праве. Большинство клиентов – с материка: химические, нефтеперерабатывающие, фармацевтические компании и одна фабрика, производящая землеройное оборудование. Одну из химических компаний, на которые он работает, три года назад поймали на сливе токсичных отходов мышьяка в лагуну. С его помощью руководители компании отделались штрафом в три миллиона лир и обещанием впредь больше так не делать.

Брунетти выслушал речь сержанта до конца, спрашивая себя, не синьорина ли Элеттра явилась источником этих сведений?

– А Митри?

Видно было, что Вьянелло с трудом скрывает гордость, вызванную тем, что ему так быстро удалось раскопать нужную информацию. Он с готовностью продолжил:

– После окончания университета начинал в одной из фармацевтических компаний. Он химик, но, после того как купил завод, потом еще два, больше по специальности не работал. За последние несколько лет его владения разрослись, и наряду с несколькими заводами ему принадлежит также известное вам туристическое агентство и два агентства по продаже недвижимости. Говорят также, что он владеет контрольным пакетом акций сети ресторанов фаст-фуд, открывшейся в прошлом году.

– У него были какие-нибудь проблемы с законом?

– Нет, – отозвался Вьянелло.

– Быть может, это упущение с нашей стороны?

Сержант некоторое время размышлял и ответил:

– Возможно. Всякое возможно.

– Может, нам познакомиться с его бизнесом поближе?

– Синьорина Элеттра уже разговаривает с его банками.

– Разговаривает?

Вместо ответа Вьянелло положил руки на стол и сделал вид, будто печатает на клавиатуре.

– Сколько лет он владеет туристическим агентством?

– Лет пять-шесть, думаю.

– Интересно, давно ли они организуют эти туры?

– Помню, несколько лет назад я видел рекламные плакаты в агентстве, расположенном в нашем районе, в Кастелло, – проговорил Вьянелло. – Мне стало любопытно, почему неделя отдыха в Таиланде стоит так дешево. Я спросил у Нади, и она объяснила мне, что это значит. С тех пор я обращаю внимание на витрины туристических агентств. – Вьянелло не объяснил причины своего интереса, а Брунетти не стал уточнять.

– Куда еще они отправляют своих клиентов?

– Вы имеете в виду туры?

– Да.

– В Таиланд чаще всего, но еще на Филиппины, на Кубу. Не очень давно они начали работать с Бирмой и Камбоджей.

– И как выглядит реклама? – спросил Брунетти, никогда к ней не присматривавшийся.

– Прежде они в открытую заманивали: «Любезный прием в самом сердце квартала публичных домов! Мечты сбываются!» – в таком роде. Но теперь, когда закон изменился, суть предложения шифруется своего рода кодом: «Чрезвычайно услужливый персонал отеля, ночные заведения поблизости, любезные танцовщицы». Речь идет все о том же: множество шлюх для мужчин, слишком ленивых, чтобы искать их на улице.

Брунетти понятия не имел, откуда Паола узнала обо всем этом и что именно ей было известно об агентстве Митри.

– Контора Митри дает такую же рекламу?

Вьянелло пожал плечами:

– Думаю, да. Похоже, люди, которые этим занимаются, используют один и тот же условный язык. Со временем можно научиться его понимать. Но большинство из них кроме этого организуют и вполне законные туры: например, организуют дешевые поездки на Мальдивы, на Сейшелы, где весело и много солнца.

Брунетти испугался было, что Вьянелло, у которого несколько лет назад со спины удалили предраковое образование и который с тех пор стоически избегал солнца, заведет свою любимую тему, но сержант не стал отвлекаться:

– Я наводил у наших справки о Митри. Просто хотел проверить, что известно ребятам.

– И что же?

Вьянелло покачал головой:

– Ничего. Как будто проблемы не существует.

– Ну, он не нарушает закона, – заметил Брунетти.

– Знаю, что не нарушает, – вздохнул Вьянелло после короткой паузы, – но такой вид деятельности нужно объявить противозаконным. – И, не дав Брунетти ответить, добавил: – Я знаю, принимать законы – не наша работа. Вероятно, предлагать их – тоже не наша работа. Но нельзя допустить, чтобы взрослые мужчину ездили за границу и занимались там сексом с детьми!

Брунетти вынужден был признать: тут не поспоришь. Но ведь чем занимается туристическое агентство? Продает туристам билеты и бронирует для них гостиницы, и здесь оно не нарушает ни одного закона. А уж как там будут проводить время туристы – их личное дело. В памяти Брунетти вдруг всплыл университетский курс формальной логики и его юношеский восторг от математической простоты и ясности того, что ему преподавали. Все люди смертны. Джованни – человек. Следовательно, Джованни смертен. Он вспомнил: существуют правила, позволяющие проверить истинность силлогизма. Что-то насчет двух ранее установленных суждений: посылок и умозаключения – вывода; им полагалось стоять на определенных местах, и отрицаний должно было быть не слишком много.

Он не помнил подробностей, они стерлись из его памяти вместе с огромным количеством фактов, статистических данных и основополагающих принципов за годы, прошедшие с тех пор, как он сдал экзамены и получил степень по юриспруденции. Однако даже сейчас он вспоминал возникшее во время учебы потрясающее чувство уверенности в том, что для проверки истинности умозаключений существуют определенные законы, способные доказать их справедливость, подтвердить правильность.

Последующие годы развеяли эту уверенность. Казалось, истина переметнулась на сторону тех, кто кричит громче всех и нанимает лучших адвокатов. Ни один силлогизм не мог устоять перед аргументом пистолета или ножа или перед прочими подобными доводами, которыми была полна его профессиональная деятельность.

Он отогнал от себя эти размышления и, вновь переключившись на Вьянелло, услышал лишь обрывок фразы.

– …адвоката?

– Что? – переспросил Брунетти. – Простите, я задумался.

– Я говорю, будете ли вы нанимать адвоката?

Брунетти отгонял от себя эту мысль с того самого момента, как вышел из кабинета Патты. Он не хотел отвечать за поступки жены перед людьми, собравшимися в кабинете вице-квесторе, и точно так же теперь не позволял себе разрабатывать какой-либо план действий в отношении юридических последствий поведения Паолы. Он был знаком с большинством уголовных адвокатов в городе и со многими поддерживал хорошие отношения, однако отношения эти никогда не выходили за рамки профессионального общения. Он поймал себя на том, что перебирает в голове их имена, пытаясь вспомнить фамилию того, который успешно защищал обвиняемого в убийстве два года назад. Нет, не станет он сейчас об этом размышлять!

– Думаю, моей жене придется самой о себе позаботиться.

Вьянелло кивнул, встал и, не проронив больше ни слова, покинул кабинет.

Когда он ушел, Брунетти поднялся и зашагал от шкафа к окну и обратно. Синьорина Элеттра проверяла банковские счета Митри и его адвоката, которые всего лишь заявили о преступлении и предложили уладить дело так, чтобы человек, едва ли не хваставшийся тем, что его совершил, имел меньше неприятностей. Они не поленились прийти в квестуру и пытались добиться компромисса, тем самым спасая виновную от законных последствий ее поступка. А он, Брунетти, позволяет своим коллегам копаться в их финансах, то есть совершать операцию, пожалуй, столь же незаконную, как и само преступление, жертвой которого стал один из них.

У него по-прежнему не возникало сомнений: то, что сделала Паола, – незаконно. Он вдруг остановился, осознав: ведь она никогда и не отрицала, что это незаконно. Ей просто было все равно. Он всю жизнь защищал закон, а она могла вот так запросто наплевать на него, словно закон – не более чем дурацкая условность, неспособная ее остановить! И всего лишь потому, что она с ней не согласна. Брунетти почувствовал, как сердце забилось от негодования, почти от злости, которую он вот уже несколько дней вынашивал в себе. Паола действовала, повинуясь порыву, следуя каким-то своим собственным представлениям о том, что правильно, а что нет, а ему оставалось только стоять сложив руки, раскрыв рот и восхищаться благородством ее поступков, в то время как рушилась его карьера.

Брунетти поймал себя на том, что поддается унынию, начинает переживать о том, как произошедшее скажется на его положении среди руководства квестуры, на его самоуважении, и одернул себя. Ему ничего не оставалось, как удовольствоваться тем же ответом, какой он дал Митри: он не может отвечать за поведение жены.

Однако подобное объяснение не успокоило его гнева. Он снова зашагал по комнате, а когда это не принесло ожидаемого результата, спустился в кабинет синьорины Элеттры.

Она улыбнулась, увидев его.

– Вице-квесторе ушел обедать, – сообщила она и замолчала, пытаясь угадать настроение Брунетти.

– Они пошли с ним?

Она кивнула.

– Синьорина, – начал он и сделал паузу, словно подыскивая слова, – думаю, нет необходимости наводить дальнейшие справки об этих людях. – Она запротестовала было, и он продолжил, не давая возразить: – У нас нет оснований подозревать их в каких-либо преступлениях, так что, полагаю, пытаться расследовать их деятельность – неэтично. Особенно при данных обстоятельствах. – Он предоставил ей самой догадываться, что за обстоятельства имеет в виду.

Она кивнула:

– Понимаю, комиссар.

– Я не спрашивал вас, синьорина, понимаете ли вы. Я прошу прекратить расследование их финансовой деятельности.

– Да, комиссар, – произнесла она, отвернулась и уткнулась в монитор.

– Синьорина Элеттра, – позвал он спокойно. Она оторвалась от экрана, и он продолжил: – Я серьезно. Я не хочу никаких расспросов касательно этих людей.

– Понимаю вас, комиссар. – Она улыбнулась лучезарной и фальшивой улыбкой. Словно субретка в дешевой комедии, она положила локти на стол, скрестила пальцы и оперлась на них подбородком. – Это все, комиссар, или у вас есть ко мне поручения?

Брунетти не удостоил ее ответом и направился было к лестнице, ведущей наверх, к его кабинету, но вдруг решительно повернулся и вышел из квестуры. Он двинулся по набережной в сторону греческой церкви, перешел через мост и заглянул в бар, притулившийся напротив храма.

– Buon giorno, Comissario, – поприветствовал его бармен. – Cosa desidera?

Не решив еще, что выбрать, Брунетти взглянул на часы. Он потерял ощущение времени и с удивлением увидел, что уже полдень.

– Un'ombra,<sup>[13]13
  Добрый день, комиссар. Чего желаете? – Стакан белого вина (ит.).


[Закрыть]</sup> – ответил он и, когда заказ принесли, залпом выпил содержимое небольшого стаканчика, не удосужившись сначала попробовать, пригубить. Не помогло. Он понимал, что следующая порция тем более не поможет. Бросив тысячу лир на стойку, он вернулся в квестуру. Ни с кем не заговаривал, поднялся к себе в кабинет и сел за стол, а потом снова ушел – на сей раз домой.

За обедом стало ясно, что Паола рассказала о случившемся детям. Кьяра смотрела на мать с явным смущением, Раффи, кажется, с интересом, с любопытством. Никто не поднимал больной темы, так что обед прошел относительно спокойно. Обычно Брунетти очень нравилась широкая лапша – тальятелле с белыми грибами, но сегодня он едва притронулся к своей тарелке с пастой. От гуляша и последовавших за ним жареных баклажанов он тоже не получил особого удовольствия. После еды Кьяра отправилась на урок фортепиано, Раффи – к другу, делать математику.