Текст книги "Мера отчаяния"

Автор книги: Донна Леон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

26

Он вернулся к столу офицера, телефоном которого уже пользовался прежде, и, не спрашивая разрешения, еще раз позвонил синьорине Элеттре. Едва услышав его голос, она сказала, что криминалист уже выехал в Кастельфранко, чтобы забрать в морге образцы ткани, и попросила его дать номер факса. Он положил трубку рядом с аппаратом и отправился к дежурному сержанту, тот записал для него требуемый номер. Передав его синьорине Элеттре, он вспомнил, что в это утро еще не разговаривал с Паолой, и позвонил домой. К телефону никто не подошел, и он оставил сообщение, предупреждая, что задерживается в Кастельфранко, но сегодня непременно вернется.

Брунетти сел, облокотился о стол и закрыл лицо руками. Через несколько минут кто-то произнес:

– Простите, комиссар, это для вас.

Брунетти поднял голову и увидел, что перед столом, который ему отвели, стоит молодой полицейский. В левой руке он держал свитки факсов, довольно много.

Брунетти попытался улыбнуться ему и протянул руку, чтобы взять документы. Разложил их на столе, как мог, разгладил. И стал читать, радуясь тому, что синьорина Элеттра поставила «звездочки» напротив звонков между номерами, информацию о которых он запрашивал. Бумаги он разложил на три отдельные стопки: Палмьери, Буонавентура, Митри.

На протяжении десяти дней, предшествовавших смерти Митри, было сделано множество звонков с мобильного Буонавентуры на телефон «Интерфара» и обратно, один из разговоров длился семь минут. Накануне убийства, в девять двадцать семь вечера, из дома Буонавентуры звонили Митри. Беседа продолжалась две минуты. В ночь, когда было совершено преступление, почти в то же самое время, последовал вызов из квартиры Митри Буонавентуре: пятнадцать секунд. После этого – три звонка с фабрики на сотовый Палмьери и разговор между домами Буонавентуры и Митри.

Он сгреб бумаги в одну кучу и вышел в коридор. Оттуда его провели в небольшой кабинет, где он не так давно оставил Буонавентуру. Теперь напротив него сидел темноволосый мужчина, на столе перед ним лежал кожаный портфель и открытый блокнот в такой же кожаной обложке. Он обернулся, и Брунетти узнал Пьеро Кандиани, адвоката по уголовным делам из Падуи. На Кандиани были очки без оправы, за стеклами комиссар разглядел темные глаза, в которых удивительным – особенно для адвоката – образом сочетались ум и искренность.

Кандиани встал и протянул ему руку:

– Комиссар Брунетти!

– Здравствуйте, синьор адвокат, – поздоровался Брунетти и кивнул Буонавентуре, не удосужившемуся даже подняться.

Кандиани выдвинул оставшийся стул и дождался, пока Брунетти сядет, после чего занял свое место. Небрежно указав рукой на потолок, он заметил:

– Полагаю, наш разговор записывается.

– Да, – признался Брунетти. И, чтобы не тратить время попусту, он громко назвал дату и время, а также имена всех троих.

– Насколько мне известно, вы уже беседовали с моим подзащитным, – начал Кандиани.

– Да. Я расспрашивал его о зарубежных поставках медикаментов, осуществляемых «Интерфаром».

– В страны ЕЭС? – поинтересовался Кандиани. – Сейчас как раз введены новые правила…

– Нет, – перебил Брунетти и взглянул на Буонавентуру: тот сидел нога на ногу, закинув руку за спинку стула.

– Речь идет о поставках в страны третьего мира.

Кандиани что-то записал в своем блокноте и, не поднимая головы, спросил:

– А почему полицию интересуют эти поставки?

– Похоже, что значительная часть медикаментов в них была с истекшим сроком годности, а также в ряде случаев там содержались бесполезные вещества, выглядевшие как настоящие лекарства.

– Ясно. – Кандиани перевернул страницу. – И какие доказательства вы можете привести в подтверждение этих обвинений?

– Показания сообщника.

– Сообщника? – Кандиани не пытался скрыть скепсиса. – Могу я спросить, какого сообщника вы имеете в виду? – произнося это слово во второй раз, он вложил в него ярко выраженный оттенок сомнения.

– Начальника производства фабрики.

Кандиани взглянул на своего клиента, тот пожал плечами, не то смущаясь, не то показывая, что понятия не имеет, о чем говорит Брунетти. При этом он поджал губы и моргнул, словно отгоняя прочь вероятность того, что заявление комиссара может оказаться правдой.

– И вы хотите поговорить об этом с синьором Буонавентурой?

– Да.

– Это все? – Кандиани оторвал взгляд от блокнота.

– Нет. Я также желал бы выяснить у синьора Буонавентуры, что ему известно об убийстве его зятя.

Тут на лице Буонавентуры изобразилось нечто, похожее на изумление, однако он по-прежнему молчал.

– На каком основании? – Кандиани снова склонил голову над блокнотом.

– У нас есть данные, позволяющие предполагать, что он может быть некоторым образом причастен к смерти синьора Митри.

– В каком смысле «причастен»?

– Именно это я хотел бы услышать от синьора Буонавентуры.

Кандиани поднял глаза на своего подзащитного:

– Вы согласны ответить на вопросы комиссара?

– Я не уверен, что владею информацией, необходимой комиссару, – сказал Буонавентура, – но, разумеется, я с готовностью окажу ему посильную помощь.

Кандиани обернулся к Брунетти:

– Комиссар, если вы хотите задать вопросы моему клиенту, предлагаю вам сделать это сейчас.

– Я бы хотел знать, – начал Брунетти, обращаясь к Буонавентуре, – что общего у вас было с Руджеро Палмьери, или иначе Микеле де Лукой – под этим именем он работал в вашей компании.

– Вы имеете в виду водителя?

– Да.

– Я уже говорил вам, комиссар, что иногда, от случая к случаю, встречал его на фабрике. Но он был всего лишь водителем. Возможно, я даже пару раз беседовал с ним, но не более того. – Буонавентура не стал интересоваться, из каких соображений Брунетти спрашивает об этом.

– Стало быть, у вас с ним не было никаких контактов помимо тех, случайных, о которых вы упомянули.

– Не было, – подтвердил Буонавентура. – Я же объяснил: он был всего лишь водителем.

– Вы никогда не передавали ему деньги? – спросил Брунетти в надежде, что отпечатки пальцев Буонавентуры обнаружат на купюрах из портмоне Палмьери.

– Нет, конечно.

– Значит, вы встречались и разговаривали с ним только на фабрике?

– Я уже все сказал по этому поводу. – Буонавентура даже не пытался скрыть своего раздражения.

Тогда Брунетти обратился к Кандиани:

– Думаю, это все, что я хотел выяснить у вашего клиента на данный момент.

Заявление комиссара явно удивило обоих, но Кандиани отреагировал на него первым: вскочил на ноги и закрыл блокнот.

– Значит, мы можем идти? – спросил он и потянулся за своим портфелем.

«Гуччи», – заметил про себя Брунетти.

– Полагаю, нет.

– Прошу прощения? – произнес Кандиани, вкладывая в эти слова удивление, хорошо отработанное за несколько десятилетий выступлений в суде. – Это почему же?

– Вероятно, полиция Кастельфранко выдвинет против синьора Буонавентуры ряд обвинений.

– Например? – поинтересовался Кандиани.

– Попытка скрыться от правосудия, чинить препятствия в полицейском расследовании, причинение смерти в результате дорожно-транспортного происшествия – вот лишь некоторые из них.

– Я не был за рулем, – возразил Буонавентура, в голосе его звучало негодование.

Кандиани убрал блокнот в портфель, щелкнул застежкой и встал.

– Мне бы хотелось удостовериться в том, что полиция Кастельфранко действительно выдвинет обвинения, комиссар. – После чего, чтобы сгладить оттенок недоверия, слышавшийся в его словах, пояснил: – Разумеется, это лишь чистая формальность.

– Разумеется, – повторил Брунетти и тоже встал.

Подойдя к двери, он постучал в стекло, вызывая дежурившего снаружи офицера. Буонавентура остался в комнате, а комиссар с адвокатом отправились к Бонино, и тот подтвердил слова Брунетти о том, что полиция Кастельфранко намерена предъявить Буонавентуре ряд серьезных обвинений.

Офицер проводил Кандиани обратно в кабинет, чтобы тот мог сообщить эту информацию своему клиенту и попрощаться с ним, а комиссар остался с Бонино.

– Вы все записали? – спросил Брунетти.

Бонино кивнул:

– У нас новое звукозаписывающее оборудование. Оно фиксирует даже шепот и громкое дыхание. Так что мы все записали.

– А то, что происходило в комнате до моего прихода?

– Нет. Мы имеем право включать запись только тогда, когда в помещении находится полицейский. Переговоры между адвокатом и его клиентом не должны фиксироваться.

– В самом деле? – удивился Брунетти.

– В самом деле, – эхом повторил Бонино. – В прошлом году мы проиграли дело, потому что защита смогла доказать, что мы подслушали то, что подозреваемый говорил своему адвокату. Поэтому квесторе распорядился, чтобы впредь ничего подобного не было. Аппаратуру включают только тогда, когда в комнате появляется полицейский.

Брунетти кивнул, потом спросил:

– Когда уйдет адвокат, вы сможете снять отпечатки пальцев Буонавентуры?

– Чтобы проверить деньги?

Брунетти кивнул.

– Мы уже это сделали. – Бонино едва заметно улыбнулся. – Неофициально. Сегодня утром он попросил стакан минеральной воды, и мы получили три отчетливых отпечатка.

– И? – с надеждой произнес Брунетти.

– В лаборатории говорят, что они совпадают. Два из них точно обнаружены на купюрах из портмоне Палмьери.

– Я проверю в банке, – сказал Брунетти. – Купюры в пятьсот тысяч лир еще новые. Большинство людей даже не берет их: слишком сложно разменять. Не знаю, записывают ли они номера, но если записывают…

– Помните: у него есть Кандиани, – предостерег Бонино.

– Вы его знаете?

– В Венето его знают все.

– Зато у нас есть телефонные звонки Буонавентуры человеку, факт знакомства с которым он отрицает, и отпечатки, – заметил Брунетти.

– А у него есть Кандиани, – упрямо повторил Бонино.

27

Пророчество Бонино оказалось удивительно верным. В венецианском банке сохранились записи номеров пятисоттысячных банкнот, выданных в тот день, когда Буонавентура снял со счета пятнадцать миллионов наличными, и номера купюр, найденных в кошельке Палмьери, оказались в их числе. Всяческие сомнения в том, что это те самые купюры, отпадали, так как на них были обнаружены отпечатки пальцев Буонавентуры.

Но Кандиани от лица своего клиента стал утверждать, будто в этом нет ничего странного. Буонавентура якобы снял деньги, чтобы отдать долг зятю, Паоло Митри, он решил расплатиться наличными и вручил деньги Митри, после того как получил их в банке в день убийства. Фрагменты кожи Палмьери под ногтями Митри тоже можно легко объяснить: Палмьери обокрал Митри, заранее приготовив записку, чтобы отвести от себя подозрения. Потом он убил Митри – то ли случайно, то ли преднамеренно – во время ограбления.

Что до телефонных звонков, Кандиани быстро разделался с этим обвинением, указав на то обстоятельство, что в «Интерфаре» централизованная телефонная система, так что все звонки, с какого бы аппарата они ни были сделаны, определяются как совершенные с центрального номера. Следовательно, кто угодно на фабрике мог звонить на сотовый Палмьери, а сам он, вероятно, звонил туда всего лишь для того, чтобы отчитаться об очередной доставке.

Когда Буонавентуру спросили о звонке из квартиры Митри в вечер убийства, он вспомнил, что шурин якобы связался с ним, чтобы пригласить их с женой на ужин на следующей неделе. Когда ему сообщили о длительности разговора – всего пятнадцать секунд, он заявил, будто Митри внезапно оборвал беседу под предлогом звонка в дверь. Он предположил, что это мог оказаться убийца, и тут прямо весь затрясся от ужаса.

У каждого из подозреваемых было достаточно времени, чтобы сочинить историю, объясняющую их бегство с фабрики «Интерфар». Санди сказал, что он воспринял внезапное предупреждение Буонавентуры о приходе полиции как приказ к отступлению, и добавил: шеф первым устремился к грузовику. Буонавентура же настаивал на том, что Санди, угрожая ему пистолетом, заставил его залезть в кабину. Мужчина, говоривший с Санди на фабрике возле фургонов, заявил, что ничего не видел.

С обвинениями, касавшимися поставок медикаментов, дело обстояло серьезнее, и Кандиани не сумел отвести их с такой же легкостью. Санди еще раз дал показания, на сей раз даже более подробные, и назвал имена и адреса персонала, по ночам фасовавшего и упаковывавшего поддельные лекарства. Рабочим платили наличными, так что банковских записей об их зарплате не существовало, но Санди предоставил в распоряжение полиции ведомости с их фамилиями и подписями. Он также сообщил подробный список поставок, осуществлявшихся в последнее время: даты, товар, пункты назначения.

В дело вмешалось Министерство здравоохранения. Фабрику «Интерфар» закрыли, территорию опечатали, а инспекторы тем временем открывали и изучали содержимое ящиков, пузырьков и тюбиков. Все лекарства, обнаруженные в центральном помещении фабрики, в точности соответствовали надписям на ярлыках, но на складе нашли готовые к отправке коробки, в которых хранились упаковки веществ, не имевших, как выяснилось в ходе анализа, никакой медицинской ценности. В трех из них лежали пластиковые бутылочки с этикетками, которые утверждали, что в них находится сироп от кашля. Протестировав его состав, комиссия выяснила, что жидкость представляла собой смесь сахара, воды и антифриза – сочетание, способное в иных случаях убить того, кто его примет.

В других ящиках содержались сотни коробок с лекарствами, срок годности которых давным-давно истек, а также пачки марли и материала для наложения швов, буквально рассыпавшихся в руках – так долго они провалялись без употребления где-то на складе. Санди выдал полиции накладные и счета-фактуры на этот товар, предназначенный к отправке в страны, где свирепствовали голод, войны и болезни, а также прейскурант, содержащий цены, по каким его продавали международным гуманитарным организациям, желающим раздать эти препараты страждущим беднякам.

Брунетти был отстранен от непосредственного участия в расследовании прямым приказом Патты, в свою очередь подчинившегося распоряжению Министерства здравоохранения, и следил за ходом дела по газетным публикациям. Буонавентура признал свою причастность к продаже поддельных медикаментов, но продолжал настаивать на том, что идея этого бизнеса и основная роль в нем принадлежали Митри. После покупки «Интерфара» ему пришлось нанять большую часть прежнего персонала фабрики, и они, дескать, принесли с собой порчу и гниль, а он не смог их остановить. В ответ на его протесты Митри начал угрожать изъять из дела свой пай и деньги жены, а это, несомненно, вызвало бы финансовый крах Буонавентуры. Последний стал жертвой своей собственной слабости и оказался беспомощным перед лицом превосходящего финансового могущества Митри, и у него не оставалось другого выбора, как только продолжить производство и продажу поддельных лекарств. Сопротивление привело бы его, Буонавентуру, к банкротству.

Из прочитанного Брунетти сделал вывод, что, даже если дело Буонавентуры и попадет в суд, негодяя подвергнут лишь штрафу, и то не слишком суровому, так как он, по сути дела, никогда не подменял и не подделывал ярлыки Министерства здравоохранения. Брунетти понятия не имел, какой закон нарушался поставками медикаментов с истекшим сроком годности, тем более за границу. С подделкой лекарств ситуация была яснее, но дело усложнялось тем, что так называемые «медикаменты» продавались и раздавались за пределами Италии. Однако комиссар не стал предаваться бессмысленным рассуждениям. Истинное преступление Буонавентуры – убийство, а не махинации с поставками: убийство Митри и всех тех, кто умер, приняв проданные им лекарства.

Брунетти был одинок в своем мнении. Газеты больше не сомневались в том, что Dottore Митри убил Палмьери, хотя опровержений первоначальной версии, что это преступление совершил фанатик, вдохновленный на свое злодеяние поступком Паолы, не последовало. Судья решил не выдвигать в адрес Паолы уголовного обвинения, и дело отправилось в архив.

Через несколько дней, после того как Буонавентуру отпустили, посадив под домашний арест, Брунетти полулежал в своей гостиной, погрузившись в чтение повествования древнегреческого историка Арриана о походах Александра Македонского, – и вдруг зазвонил телефон. Комиссар поднял голову и прислушался: возьмет ли Паола трубку в кабинете. После третьего звонка телефон умолк, и Брунетти снова вернулся к книге: Александр желал заставить своих друзей пасть перед ним ниц, словно он – бог. Колдовские чары истории быстро унесли комиссара в иные места, в давно минувшее время.

– Это тебя, – услышал он голос Паолы, неожиданно появившейся у него за спиной. – Женщина.

– Гм? – вопросительно произнес Брунетти, отрываясь от текста, но еще не до конца вернувшись в комнату и в настоящее.

– Женщина, – повторила стоявшая у двери Паола.

– Кто именно? – спросил Брунетти, закладывая книгу использованным билетом на вапоретто и бросая ее на диван.

Он стал подниматься с дивана, а Паола сказала:

– Понятия не имею. Я твоих разговоров не подслушиваю.

Брунетти застыл на месте, согнувшись, словно старик, у которого болит спина.

– Madre di Dio!<sup>[27]27
  Матерь Божья! (ит.)


[Закрыть]</sup> – воскликнул он, продолжая стоять, скрючившись, и пялиться на Паолу – та оставалась у двери и с удивлением глядела на него.

– Что такое, Гвидо? Ты повредил спину?

– Нет-нет. Со мной все в порядке. Но, кажется, теперь я до него доберусь! – Брунетти подошел к шкафу и достал оттуда пальто.

Увидев это, Паола поинтересовалась:

– Куда ты?

– Пойду прогуляюсь, – ответил он и не стал ничего объяснять.

– Что мне сказать этой женщине?

– Скажи, что меня нет дома, – посоветовал он, и еще через мгновение слова его стали правдой.

Дверь ему открыла синьора Митри. На ней не было никакой косметики, вдоль пробора у корней волос проглядывала седина. Одетая в коричневое бесформенное платье, она, кажется, еще больше потолстела, с тех пор как комиссар в последний раз ее видел. Подойдя поближе, чтобы пожать ей руку, он ощутил какой-то сладковатый запах – не то вермута, не то марсалы.

– Вы пришли, чтобы рассказать мне? – спросила она, когда они сели в гостиной друг напротив друга, по обе стороны от низкого столика, на котором стояли три испачканных бокала и пустая бутылка из-под вермута.

– Нет, синьора, боюсь, пока я ничего не могу вам рассказать.

От огорчения госпожа Митри закрыла глаза и сложила руки. Через некоторое время она взглянула на комиссара и прошептала:

– А я так надеялась…

– Вы читали газеты, синьора?

Она не стала уточнять, что он имеет в виду, и покачала головой.

– Я должен кое-что знать, синьора, – сказал Брунетти. – Я хочу, чтобы вы мне кое-что объяснили.

– Что? – спросила она без выражения и без интереса.

– Когда мы с вами беседовали в последний раз, вы упомянули, что подслушивали телефонные разговоры своего мужа. – Она никак не отреагировала на его слова, и он добавил: – С другими женщинами.

Как он и боялся, на глазах ее появились слезы: они потекли по щекам и закапали на толстую ткань платья. Она кивнула.

– Синьора, не могли бы вы объяснить, как вы это делали? – Она взглянула на него в замешательстве, но он настаивал: – Каким образом вы прослушивали разговоры? Это важно, синьора.

Она смутилась и покраснела. Брунетти многим людям говорил, что он – как священник, что ему можно смело доверять любые тайны, однако сам знал, что это ложь, и поэтому не пытался ее убедить таким образом. Он просто ждал.

Наконец она призналась:

– Детектив, которого я нанимала, что-то подсоединил к телефону в моей комнате.

– Магнитофон? – спросил Брунетти.

Она кивнула и покраснела еще больше.

– Он все еще там, синьора?

Она снова кивнула.

– Не могли бы вы принести его сюда, синьора? – Она продолжала сидеть, и он повторил: – Не могли бы вы его принести? Или сказать мне, где он находится.

Она закрыла глаза рукой, но слезы продолжали литься. Наконец она махнула свободной рукой за левое плечо, куда-то в дальнюю часть квартиры. Брунетти быстро, пока она не передумала, встал и отправился в холл. Прошел по коридору: с одной стороны – кухня, с другой – столовая. Добравшись до конца коридора, он заглянул в комнату и увидел у стены вешалку для мужских костюмов. Тогда он открыл дверь напротив и оказался в спальне, о какой мечтали, должно быть, все девочки-подростки: белые шифоновые оборки окутывали нижнюю часть кровати и туалетного столика, одна стена была полностью скрыта зеркалами.

Возле постели стоял сделанный «под старину», изысканный медный телефон: трубка покоилась на большом квадратном корпусе с круглым диском. Он подошел к нему, колыхая волны шифона. От аппарата отходило два провода: один тянулся к розетке, другой – к маленькому черному магнитофону размером с плеер. Брунетти узнал этот прибор, так как прежде сам пользовался им при допросах подозреваемых. Он включался от голоса, и чистота записи у него была удивительная.

Брунетти отсоединил магнитофон и вернулся в гостиную. Синьора Митри по-прежнему сидела, закрыв глаза рукой, но, услышав его шаги, подняла голову.

Он поставил аппарат на стол перед ней.

– Это тот самый магнитофон, синьора? – спросил он. – Она кивнула. – Могу я послушать, что на нем записано?

Однажды он видел по телевизору программу, в которой показывали, как змеи гипнотизируют свою добычу. Он вспомнил об этом, увидев, как она двигает головой взад и вперед, следя за каждым его движением, когда он наклонялся над магнитофоном, и испытал неприятное чувство.

Она дала согласие, не отрывая от него глаз, тогда он нажал кнопку обратной перемотки. Когда раздался щелчок, свидетельствующий о том, что пленка вернулась к началу, Брунетти включил магнитофон.

Они вместе стали слушать: голоса наполнили комнату, в том числе тот, что принадлежал мертвецу. Митри разговаривал со старым школьным приятелем, назначил дату совместного ужина; синьора Митри заказывала новые шторы; синьор Митри звонил какой-то женщине и сказал ей, что с нетерпением ждет встречи. При этих словах синьора Митри стыдливо отвернулась, и из глаз снова полились слезы.

Затем последовало еще несколько подобных разговоров, обыденных и не связанных между собой. Теперь, когда Митри упокоился в объятиях смерти, свидетельства его похоти казались нелепыми, неестественными. Вдруг раздался голос Буонавентуры, он спрашивал у Митри, не найдется ли у него времени просмотреть вечером кое-какие бумаги. Митри согласился, и Буонавентура сказал, что заедет к нему около девяти или пошлет с документами одного из водителей. А дальше на пленке был записан разговор, на существование которого Брунетти так сильно надеялся. Телефон зазвонил дважды, Буонавентура снял трубку, произнес нервно:

– Si?

И в комнате раздался голос еще одного мертвеца.

– Это я. Все кончено.

– Ты уверен?

– Да. Я все еще здесь.

Вслед за тем наступила пауза: Буонавентура был явно шокирован такой неосторожностью.

– Убирайся оттуда. Немедленно.

– Когда мы сможем встретиться?

– Завтра. В моем кабинете. Я отдам тебе остальное.

И трубку положили.

Следующая запись: какой-то мужчина дрожащим голосом вызывал полицию. Брунетти потянулся к магнитофону и нажал на «стоп». Он посмотрел на синьору Митри: краска сошла с ее лица, слезы высохли.

– Это ваш брат?

Словно разом лишившись сил, она смогла только чуть наклонить в ответ голову, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Брунетти встал, взял со стола магнитофон и положил его в карман.

– У меня нет слов, чтобы выразить, как я сочувствую вашему горю, синьора, – проговорил он.