Текст книги "Жизнь и смерть Бобби Z"

Автор книги: Дон Уинслоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

10

Ковбоя звали Билл Джонсон. Он был управляющим на ранчо. У Брайана действительно водился кое-какой скот, но это была не главная часть его бизнеса. Тим узнал об этом, пока они с Джонсоном в кабине грузовика «бедфорд» тащились по узкой горной дороге к границе.

Поездка началась в гаражах, расположенных за проволокой. Четыре больших «бедфорда», накрытые брезентом, заправленные и готовые к отправлению, уже ожидали их. Впереди колонны двинулся единственный «хамви», освещая дорогу, – сущую овечью тропу. Они добрались до хребта, с которого была видна граница, примерно около десяти вечера.

Джонсон приказал грузовикам притормозить и подал сигнал «хамви», идущему перед ними. Водитель грузовика надел наушники и стал вслушиваться в эфир. Посмотрел на Джонсона, покачал головой и поднял большие пальцы вверх. Джонсон взял переносную рацию и повесил на шею инфракрасный бинокль.

– Хочешь пройтись? – спросил он Тима.

– А то.

Джонсон подошел к кузову грузовика, опустил борт и быстро что-то произнес на испанском. Наружу выпрыгнули пять индейцев кауилья, вооруженные винтовками и мачете. Они побежали вниз по склону, к каньону.

– Двигаем, – сказал Джонсон Тиму.

Они вскарабкались на хребет, туда, где, словно сторожевой пес, от которых Тим немало натерпелся во времена, когда занимался кражами, торчал вездеход «хамви». Фары потушены, мотор выключен. Тим залег рядом с Джонсоном за какими-то камнями. Управляющий ранчо осмотрел местность в бинокль ночного видения и протянул его Тиму:

– Погляди.

Справа Тим увидел Восьмое шоссе и огни приграничного городка Хакумба. Прямо перед ними, на плоской поверхности пустыни, он заметил четыре кучки людей, мчащихся от границы. Откуда ни возьмись показались индейцы кауилья, преградили беглецам путь и начали загонять их в каньон.

Нелегалы. Направляются в Эль-Норте в поисках работы.

Джонсон встал и, пригнувшись, подошел к «хамви». Открылось окно, и Тим увидел еще одного водителя в наушниках.

– Есть что-нибудь? – спросил Джонсон.

Тот покачал головой.

До Тима дошло, что они пытаются поймать сигналы раций иммиграционной службы. Сигналов не было – значит, не будет и проблем.

– Двигай туда, – бросил Джонсон водителю. – Поторопи их.

Тим смотрел, как вездеход несется в долину и помогает загнать стадо нелегальных иммигрантов в узкое устье каньона. Джонсон пробурчал какой-то приказ в свою рацию, и Тим услышал, как за его спиной заводятся моторы грузовиков.

– Пошли, – сказал Джонсон.

Они вернулись на дорогу. Индейцы и водитель «хамви» рассаживали мексиканцев в кузовы грузовиков. Десятки растерянных нелегалов стояли, сбившись в кучки, и тряслись от страха. Тиму показалось, что они тут целыми семьями: мужчины, женщины, дети и бабушки-дедушки. Каждая семья пыталась попасть в один грузовик, и это замедляло дело.

Тут вмешался Джонсон: он толкал, бормотал ругательства, раздавал пинки. Индейцам кауилья передался его гнев, и они начали размахивать винтовками, посыпались удары – не по головам, а по спинам и ягодицам. На то, чтобы упаковать нелегалов в грузовики, ушло минут десять. Когда брезентовые борта были завязаны, Джонсон приказал водителям:

– И пусть они callar – пусть заткнутся. – И забрался в кабину.

– Раньше я гуртовал скот, – сухо бросил Джонсон. – Теперь гуртую людей.

Кортеж тронулся в обратный путь. Джонсон послал «хамви» вперед, на его подножке ехали индейцы. Возвращались долго: на этой петляющей дороге грузовики все время прижимались к горному склону, от одного поворота до другого. Тим высунулся в окно и посмотрел вниз: до дна – несколько сот футов по прямой. Его даже затошнило, особенно когда он услышал, как колеса пробуксовывают на гравии.

Джонсон курил и, как видно, не особенно следил за дорогой. Он предложил Тиму сигарету; сейчас она была бы как нельзя более кстати, однако Тим бросил курить, пока сидел в одиночке, и теперь постарался удержаться от искушения.

Кажется, единственное, что беспокоило Джонсона, – это его часы. Он все время на них поглядывал и хмурился. Через час он сказал:

– Мы должны обогнать рассвет.

Это, черт дери, прозвучало как цитата из ковбойского фильма – Тим негромко хмыкнул.

И тогда Джонсон начал рассказывать:

– Как-то раз один грузовик вез по этой пустыне полный кузов беглецов. Это был переделанный мебельный фургон, со здешними дорогами ему было не справиться. Восход застал их черт знает где, они так никуда и не приехали, а у иммиграционной службы есть вертолеты. И знаешь, что сделали эти койоты?

– Нет.

– Заперли грузовик и удрали, – ответил Джонсон. – Беглецы не смогли выбраться, солнце весь день било в железную крышу, и они там заживо изжарились.

Тим вспомнил слова Брайана: единственное, что постоянно производит Мексика, – это все новые и новые мексиканцы.

– Так что я бы не прочь вернуться еще затемно, – заключил Джонсон.

По рации он приказал водителю переднего грузовика немного замедлить ход, а остальным – не отрываться. Они все кружили по этим долбаным петлям, колеса пробуксовывали на гравии, и тут вдруг на Джонсона напала охота поболтать.

– Одно из самых глухих мест на свете, – объявил он. – Анса-Боррего. Дорога ведет прямо к границе. Мечта растлера, похитителя скота. С тех пор как эти парни из правительства заткнули все дыры в Сан-Диего, работа ушла на восток, сюда, к нам, вот и все. Для нас это в самый раз. Койоты переправляют беглецов через границу, выпускают их в пустыне, беглецы насмерть перепуганы, и мы их подбираем и снова отправляем в стойло. С ними даже полегче, чем со скотиной, потому что скотина не всегда хочет идти, соображаешь?

Кавалькада спустилась по склону и свернула с дороги, двигаясь по слежавшемуся песку пустыни к руслу реки, по дну которого до сих пор еще сочилась вода. С час они тащились вверх по этому ручью и потом скатились с него обратно на плоскую равнину. Еще несколько минут колесили по старой шахтерской дороге – и вот наконец въехали в ворота форта. Небеса продолжали оставаться безопасно-черными – рассвет им удалось обогнать.

Бредя вразвалочку, явился Брайан в белом балахоне.

Чтобы осмотреть свое имущество, подумал Тим.

Водители открыли грузовики и погнали нелегалов к защитного цвета прямоугольникам в дальнем конце поместья. Джонсон выскочил наружу и сделал Тиму знак следовать за ним.

Теперь Тим понял, что это никакие не теннисные корты, а крыши подземных бараков. Он вошел в один из них и увидел тесные ряды двухъярусных коек, стоящих на бетонном полу. В задней комнате – несколько отхожих мест с выгребными ямами и пара душей. Вода, пахнущая серой, сочилась из протекающего крана в бетонной стене.

Все здесь провоняло застарелым по́том и дезинфекцией. Через подземный бункер прошло слишком много народу, черт дери, а вентиляция тут – как на подводной лодке, она не справляется, подумал Тим.

А теперь они набивали очередную порцию.

Набьем их внутрь, спрячем под землей! Если существует запах несчастья, то Тим почуял его в этой кротовой норе. Он смотрел в глаза этим беднягам и думал: если можно увидеть страх – я его вижу.

Добро пожаловать в отель «Калифорния»!

– Это еще не значит, что они пробрались, – объяснил Брайан Тиму по дороге обратно, во внутреннюю крепость «Beau Geste». – Здесь мы их просто прячем, пока не подыщем, куда пристроить. У нас тут можно разместить пять сотен нелегалов, и я могу их отсюда вывезти, не переживая насчет постов. Несколько миль на север – и они готовы на все услуги в Индио, еще несколько миль – и они чистят сортиры в Палм-Спрингс. Я могу возить их грузовиками на фабрики в Сан-Диего, Лос-Анджелес, Дауни, Риверсайд…

– Ты просто чудо, Брайан.

– Послушай, а ты как думаешь, – спросил Брайан, – сможешь добыть для нас тайцев?

– А у вас что, кончаются запасы мексиканцев?

– Да все эта долбаная НАФТА,[24]24
  Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA, North American Free Trade Agreement) – торговое соглашение между Канадой, США и Мексикой. Вступило в силу в 1994 г.


[Закрыть] – пожаловался Брайан. – При таких раскладах они того и гляди легализуют наркоту.

– Бредишь, Брайан?

– И не думаю, Бобби.

11

Когда он возвратился к себе в комнату, она его ждала.

Сидела на кровати с бокалом красного вина, жакет наброшен на черную шелковую ночную сорочку. Каштановые волосы распущены. Она выглядела как модель из журнала «Виктория сикрет», рекламирующая нижнее белье (в тюрьме – три пачки сигарет за номер), только лучше, к тому же куда реальнее.

Но Тима волновало не только это.

– Это мой мальчишка? – спросил он.

Если у Бобби Зета, черт бы его побрал, есть ребенок, то почему Эскобар не занес этот факт в свою папку – вместе с любимым видом спорта и предпочитаемым сортом пива?

– Его зовут Кит, – сообщила Элизабет. – Оливия думала, вам понравится.

Он решил попытать счастья.

– Она никогда мне не говорила, – буркнул он.

– Ну, для этого вы должны были оказаться поблизости, – язвительно заметила она. – Послушайте, я вас не виню. Если бы мне нравились женщины, я бы тоже с ней хотела. Она красавица.

– И долбаная неудачница, – добавил он.

– И долбаная неудачница.

– Кто знает, что ребенок мой? – поинтересовался он.

– Оливия и я, – ответила Элизабет. – Теперь и вы.

Тим подумал: ну а что, это же хорошая новость, верно?

– А почему вы мне рассказали?

– Мне показалось, что вам следует знать.

Он задумался: черт дери, просто голова кругом идет. Оглядел пристально ее тело под струящимся шелком сорочки и несколько двусмысленно произнес:

– Долго же вы собирались!

– Сегодня такой день – день сюрпризов. Вот и мне Брайан преподнес подарочек. – И, глянув в его ошарашенное лицо, Элизабет добавила: – Это я вас имею в виду.

У Тима стояло так, что джинсы грозили вот-вот лопнуть, но он надеялся, что она этого не замечает.

Однако она смотрела ему аккурат в промежность.

И вот Элизабет поднялась с постели, как давеча с шезлонга, – медленно разворачивая свои кольца, и спустила с Тима джинсы. Опустилась на колени, правой рукой легонько сжала его яйца, а левой приподняла член и обхватила его губами. Пока она ласкала его, Тим смотрел сверху вниз на ее рыжие волосы и красивое лицо и безуспешно пытался выдавить хоть слово…

– Давно со мной такого не было, – хрипло прошептал он наконец.

– Хочешь кончить мне в ротик, милый?

– Нет.

Но она снова принялась за дело, пока у него не начали подгибаться ноги. Тогда она выпрямилась и сняла свою сорочку.

Он чуть не кончил, глядя на нее. Груди у нее больше, чем он думал, живот плоский, ноги длинные и поблескивают. Она опрокинула его на кровать и прошептала:

– Хочу сделать это нашим старым способом.

«Старым способом?! – пугается Тим. – Нашим старым способом?! Она меня знает? То есть не меня – Бобби. А они-то мне вдалбливали, что никто тут не видел этого типа года с восемьдесят третьего, а эта милашка, выходит, с ним спала?! Стало быть, мне надо ходить как он, говорить как он, да еще и трахаться как он?!»

И он соображает, что, если у него есть хоть капелька мозгов, ему следует выкинуть ее отсюда или изобрести какую-нибудь отмазку, к примеру, сослаться на недолеченный триппер или что-нибудь в этом роде, но в этот момент Тим думает не мозгами.

Так что он ложится. Она поворачивается к нему спиной, садится над ним на корточки и улыбается, глядя через плечо. Смеясь, показывает на зеркало, и он понимает, что все может увидеть. Ее шею, и волосы, и спину, и прекрасную маленькую задницу, которая поднимается и опускается на нем, и в зеркале – ее лицо, и грудь, и киску, которая скользит вверх-вниз, вверх-вниз.

Элизабет видит, что он смотрит, снова смеется и начинает ласкать себя длинными пальцами, продолжая скользить вверх-вниз. Он хватает ее за плечи, чтобы задать ритм, прижимает ее к себе, и они продолжают скачку, пока он не произносит:

– Я больше не выдержу.

Она стонет, чтобы ему было приятнее, и, задыхаясь, говорит:

– Скажи мне, когда соберешься кончать.

Это для того, чтобы она смогла вовремя его вынуть, думает Тим, но, когда он сообщает, что сейчас кончит, она прижимает его еще сильнее и спрашивает: «Хорошо? Тебе хорошо?»

Он отвечает: «Очень хорошо», – и это, похоже, совсем срывает Элизабет с катушек, и она выгибает свою мускулистую спину и спрашивает снова, и он отвечает, и она вскрикивает «о, о, о, о!» и удерживается на самой его головке, и они оба видят, как его член пульсирует, когда он кончает.

Потом они лежали рядом, болтая о старых временах, о люксе в «Рице», о ленивых деньках на побережье и о горячих ночах в его передвижном домике на пляже в Эль-Морро, к северу от Лагуны, совсем рядом. Она поведала, что там-то в него и влюбилась, а несколько месяцев назад туда прогулялась, и там, кажется, ничего не изменилось. Он как, все еще хозяин всего этого? А он добросовестно морочил ей голову, припоминая всю ту фигню, что заставлял его учить Эскобар, и потом они трепались о жизни, ее и его, и она рассказывала ему, что произошло с тех пор, как он удрал и оставил ее зависать в Лагуне.

Как она один семестр пробыла в Калифорнийском университете, но оказалась слишком ленивой, чтобы доучиться, и ей показалось проще найти богатых мальчиков, а богатые мальчики, которых она себе нашла, разбогатели на продаже травы, – она вернулась в прежнюю колею. С такой орбиты трудно соскочить, особенно если ты лентяйка и по-настоящему хорошо умеешь только трахаться. Кстати, она предпочитает говорить «куртизанка», а не «шлюха». В общем, так она и оказалась здесь, на ранчо Кэрвье, с этими уродами нуворишами, толкающими наркоту и торгующими людьми.

– Ну, иногда меня выручает Монах, – добавила она.

Тим насторожился.

Если Монах у Бобби – главный над всеми ребятами в Штатах, то, может, Монах сумеет помочь Тиму свалить из страны, пока его не сцапал Гружа? Так что Тиму очень даже интересно послушать про Монаха.

– Ты с ним в контакте, с Монахом? – спросил он.

– Время от времени звоню, – ответила Элизабет. – Если мне нужна какая-нибудь помощь. А если ему нужно, чтобы кто-нибудь выполнил его поручение, он звонит мне.

– И каким номером ты пользуешься? – осведомился Тим.

– Черным, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

Он засмеялся:

– Что еще за черный номер?

Она небрежно сообщила ему: пятьсот пятьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят пять, – и снова принялась посвящать его в подробности своей жизни: только что ушла от одного парня, но тот вроде как продолжает за ней бегать, так что она решила немного побыть у Брайана, и это неплохо еще и потому, что тут она может приглядывать за Китом.

– Жизнь у меня пошла паршиво, с тех пор как ты меня бросил, – походя заметила Элизабет. – Но это я сама виновата. Вряд ли тут что-то переменится.

А он вот думал – переменится. Вроде ему неплохо удается дурить ей голову, так почему бы и дальше не попробовать? Забрать ее с собой. Прибрать к рукам немного деньжат Зета, объявить о том, что он уходит на покой, и поселиться в Юджине.

И Тим вполне галантно предложил:

– Почему бы тебе не поехать со мной?

Она засмеялась:

– Ты же никуда не едешь.

– Не еду?

Элизабет усмехнулась, и он подумал, что она с ним играет в какую-то игру.

– Нет, – сказала она.

– Нет?

Тим протянул руку к ее киске и начал ласкать. Почувствовал, как она становится влажной. Дико приятно глядеть в ее зеленые глаза, когда она делается влажной.

– Потому что, когда сюда приедет дон Уэртеро?.. – заговорила она, словно бы вопросительно повышая тон в конце фразы, как говорят все калифорнийские девушки, и закрыла глаза – ей по кайфу было то, что он вытворял своими пальцами.

– Ну?

– Он тебя убьет, – закончила она фразу.

Ну разумеется.

– А это будет жалко, – промурлыкала Элизабет.

– Мне тоже так кажется.

Она сжала его член и повторила:

– Жалко.

Он не успел сообразить, что происходит, а она уже двигалась под ним – как будто это ей не стоило ни малейшего усилия, а его член подчинялся какому-то пульту управления, – и она то выпускала его, то впускала, и Тиму было плевать – пускай дон Уэртеро хочет, чтобы он подох.

Ему хотелось только трахаться.

И вдруг до него дошло, что сотрудница социальной службы в тюрьме именно это имела в виду, когда говорила о «недостаточном контроле над импульсами» и «неспособности отказаться от получения удовольствия».

– Говорят, я не умею откладывать получение удовольствия, – сообщил он ей.

– А тебе говорили, что ты не умеешь заканчивать то, что начал?

– Нет, этого не говорили.

– Ну и хорошо.

В том, что касается удовольствия, на него можно положиться.

После того, как дело было сделано, он спросил:

– Уэртеро хочет меня убить?

Прекрасная работа, агент Гружа. Просто отлично. Как получилось, что ты узнал о Бобби все, что возможно, кроме этой маленькой детали? И называл при этом меня безмозглым ослом!

Элизабет объяснила:

– Брайан просто держит тебя здесь, пока он не прибудет.

– А мне казалось, он планирует барбекю, – заметил Тим.

– Планирует.

Черт дери, ну конечно.

– Откуда ты об этом узнала?

– Ты же знаешь Брайана, – небрежно ответила Элизабет. – Он не умеет держать рот на замке. А у меня есть уши.

Ситуация, в общем, не очень-то удачная. Они поймали его в этой киношной крепости, как в ловушке, и у них на уме кое-что похуже того, чем обычно занимаются «ангелы». Вдруг даже тюрьма в Пеликан-Бее, печально известная своими жестокими нравами, показалась ему довольно славным местечком.

– Почему? – спросил Тим.

– Что «почему»?

– Почему дон Уэртеро, черт бы его побрал совсем, хочет меня убить? – переспросил он.

Элизабет пожала роскошными плечами:

– Ты что, шутишь?

Хороши шутки, прямо животики надорвешь, мрачно подумал он, но побоялся развивать эту тему, поскольку Бобби, наверное, должен бы знать, что там у него за разборки с доном Уэртеро. И еще Тим пришел к выводу: если он расколется и признается им, что он – не Бобби Зет, то лучше не будет. Либо они ему не поверят – и тогда убьют. Либо поверят – и тогда тоже убьют.

Так что пусть уж он будет Бобби Зетом, который пользуется каким-никаким авторитетом, что может помочь ему при переговорах, чем быть конченым неудачником и профессиональным раздолбаем Тимом Кирни.

Без всякого авторитета и без всяких козырей при переговорах.

Он размышлял обо всем этом, когда она спросила:

– Тебе не кажется, что лучше бы тебе продолжить?

– Ну да.

Ему и правда так кажется сейчас, когда он попал в такое дерьмо и опять переживает насчет того, как бы ему уцелеть. Он взбесился, он боится, и вся эта ситуация очень напоминает тюрягу, только вот на этот раз выбор не такой богатый: умереть или умереть.

И он подумал: «Да идите вы все на хрен!» – потому что уж очень разозлился. До того, что почувствовал: этот самый контроль над импульсами вот-вот изменит ему окончательно.

Как в ту ночь в Заливе, когда танки этих гребаных иракских вояк начали по ним палить, и Тим попросту озверел, вот и все, и старый добрый контроль благополучно отправился к старым добрым чертям собачьим.

И сейчас он чувствовал то же самое.

И это отличное чувство.

12

Тэд Гружа казался далеко не самым счастливым туристом на огромном южнокалифорнийском побережье.

Он сидел в паршивом баре в Дауни, добивая второй бурбон с водой, пытаясь набраться храбрости, чтобы пойти в баррио – район, заселенный в основном латиноамериканцами, на поминки по Эскобару.

К тому же бобоеды обожают открытые гробы, думал он, а от лица Хорхе осталось так мало, что Груже пришлось дать три десятки похоронщику, чтобы Эскобар, улыбаясь из своего гроба, хоть немного напоминал человеческое существо.

Гружа платил не за работу мадам Тюссо, ему просто не хотелось это видеть. Особенно после того, как похоронщик позвал его, чтобы гордо объявить, что он, бог ты мой, даже косметически воссоздал эскобаровы прыщи.

Гружа вообще терпеть не мог бобоедские похороны. Слишком много эмоций, черт бы их побрал: матушка, и сестрицы, и тетушки рыдают, а мужская половина эскобаровых родичей – мексиканские мафиози – стоят вокруг и клянутся отомстить. И они отслужат полную службу, не сомневайтесь, а потом поедут на кладбище, и там… Гружа был на множестве мексиканских похорон: при работе в этой части страны такое неизбежно.

В общем, Гружа пытался смыть спиртным все мысли о поминках и похоронах, а еще он очень злился на некоего Тима Кирни, профессионального преступника и грандиозного раздолбая, который удрал, оставив Арта Морено в подвешенном состоянии, а Тэда Гружу – в полном дерьме.

Не так-то легко будет объяснить эту заваруху вашингтонским дядям в строгих костюмах, которые попросту не понимают, как сложно бывает вести дела на Западном побережье. Рано или поздно, размышлял Гружа, они начнут интересоваться, почему это я постоянно теряю бобоедов. Сначала похитили Арта Морено, а теперь вот Хорхе Эскобар забрызгал своими мозгами весь овраг.

«И что я скажу? – размышлял Гружа. – Для бобоеда на границе жизнь – опасный выбор».

С Тимом Кирни – другая история. Одно дело – вытащить конченого раздолбая из тюрьмы и добиться с его помощью результата, а совсем другое – потерять из виду профессионального преступника, оказавшегося на свободе. И что осталось ему, Груже? Большая фига.

То, что Тим Кирни будет где-то шляться, может окончательно провалить все дело, думал Гружа. – «Мне надо обязательно найти место, где находится этот разиня, и сделать так, чтобы он успел при жизни до конца выполнить свою часть договора – вот и все».

Не годится, если Тим Кирни будет где-то мотаться и трепать языком. Единственная полезная роль Тима Кирни на этом свете состояла в том, чтобы дать себя убить.

Гружа прикончил бурбон и постучал по стойке, требуя еще порцию. «Порция» появилась в виде здоровенной мужеского полу туши в кожаном одеянии, которая плюхнулась на табурет рядом с ним.

– Здорово, ублюдок, – приветствовал вновь прибывшего Гружа. – Как идет торговля метом?

– Мне противно даже сидеть с тобой рядом, – отозвался байкер, – не то что обмениваться любезностями.

– Ну и что? А я, думаешь, в восторге?

– Чего тебе надо?

Гружа заказал байкеру пиво и спросил:

– Кто там пришил твоего брата?

Гружа заметил, что ему удалось зацепить Бум-Бума. В Бум-Буме было примерно шесть футов семь дюймов роста и триста двадцать фунтов веса, он сверху донизу зарос бурым волосом. Любопытный факт насчет Бум-Бума: он не любил драться. Когда дело доходило до кулаков, ножей или стволов, Бум-Бум предпочитал пропустить ход.

Зато Бум-Бум любил закладывать других.

Глаза у Бум-Бума блеснули.

– Ты про Кирни? – уточнил он.

– Так зовут парня, который убил твоего брата?

– Вонючку пришил Тим Кирни.

– Стало быть, о нем я и говорю, – произнес Гружа. – Ты его искал?

Бум-Бум не ответил. Незачем зря сотрясать воздух, если и так все ясно.

Гружа продолжил:

– Ты искал его по всем тюрьмам, но не нашел. Он словно под землю провалился, так?

– Я решил, что его спрятали где-нибудь в другом штате, – ответил Бум-Бум. – Мы его найдем.

Гружа покачал головой:

– Это я его выпустил.

Ишь, как удивился, стервец волосатый! Прямо глаза выпучил!

– С какой радости? – недоуменно осведомился Бум-Бум, скривив тупую толстую рожу.

И Гружа, не удержавшись, ответил:

– Потому что мы были в восторге, что он порешил твоего отстойного братца.

Он увидел, как рука Бум-Бума сжимается на горлышке пивной бутылки, и добавил:

– У тебя нету яиц, Бум-Бум. Может, ты и оставил бы бомбу под моей машиной, а сам смылся в темноту, но у тебя не хватит пороху вломить мне лично.

Хватка Бум-Бума ослабла, и он поднес бутылку ко рту. Покончив с пивом, спросил:

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Как в рекламе по ящику, – отозвался Гружа. – Зачем спрашивать «зачем»?

– Ты, видно, хочешь меня подставить.

Гружа рассмеялся:

– Если бы я хотел тебя подставить, я бы мог это сделать, не рассиживая тут с тобой. Кстати, ты слыхал когда-нибудь про душ? От тебя воняет.

– Иди на хрен, Гружа.

– Размечтался! – улыбнулся тот. – И потом, я слышал, что в Чайно ты был пассивным, а не активным.

Бум-Бум кинул на Гружу взгляд, полный чистой ненависти, и Груже это сразу понравилось. Бум-Бум настолько взъелся, что, видно, насчет Чайно Гружа попал в точку. Агент засмеялся, представив себе картинку.

– Я могу сделать бомбу для машины, такую, что она тебе только ноги оторвет, – заявил Бум-Бум, глядя Груже на ширинку.

Гружа кивнул и тут же правым кулаком мощно заехал ему в лицо. Носовой хрящ Бум-Бума хрустнул.

– То, что мы говорим о делах, еще не дает тебе права вякать, – объяснил Гружа.

Бум-Бум продолжал сидеть на стуле, глаза слезились, из носа хлестала кровь. Но он не ушел и не сдался. Гружа даже испытал что-то вроде уважения: Бум-Бум, конечно, тупой, но упрямый сукин сын.

Бармен во время этой краткой интермедии очень сосредоточенно считал деньги в кассе и всячески изображал избирательную потерю памяти. Гружа знал этот бар: здесь продавалось больше мета, чем выпивки, так что запись, на которой коп шмякает какого-то козла, вряд ли кому-то доведется увидеть. Все тут взрослые люди, их разборки никого не касаются, и точка.

– Представим, что кто-нибудь запихнет Кирни в мешок для трупов, – задумчиво проговорил Гружа. – Я наверняка подумаю, что это сделал Санта-Клаус, и спущу дело на тормозах.

Бум-Бум кивнул и вытер кровь рукавом.

Гружа добавил:

– И хорошо бы не откладывать.

– Мы побольше твоего мечтаем его найти.

– На вашем месте я бы стал искать около границы, – как бы между прочим уронил Гружа. Соскользнул с табурета, оставив на стойке двадцатку. – И не трудись меня благодарить. Моя работа для меня – сама по себе награда.

– Иди на хрен. – На сей раз Бум-Бум сильно гнусавил.

Гружа вышел из бара, впервые за последние дни ощутив, как поднимается настроение.