Текст книги "Когда людоед очнется"
Автор книги: Доминик Сильвен
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
5
– На закуску я тебе советую взять спаржу.
– Просто спаржу, без ничего?
– Ну что ты! Поджаренную с пармезаном и пармской ветчиной.
– Недурно. А потом?
– А потом ножку ягненка.
– С картошкой?
– Молодой и рассыпчатой.
– А вино?
– Легкое «кот-роти». Я только что его получил. Весьма недурное. Начнешь с него?
– Если ты отведаешь его вместе со мной, Максим.
– Ладно, но только один глоток, Лола. Сейчас начнется запарка, мне надо быть в форме.
Лола Жост проследила взглядом за тем, как Максим Дюшан бодрым шагом устремился к винному погребу. У нее тоже было приподнятое настроение. Она встала рано утром и смаковала кофе, облокотившись на подоконник открытого окна, выходившего на улицу Эшикье, осененную благодатью.
То было великое таинство. Каким образом лишенная деревьев городская магистраль с редкими цветочными горшками на подоконниках могла передавать это ощущение бурлящей природы? Хотелось верить, что воздух был насыщен не только пыльцой, а еще и частицами, заряженными животворной силой.
«Животворная сила! И что это на меня нашло?» – улыбнулась она про себя.
Лола села за свой обычный столик, откуда открывалась панорама «Дневных и ночных красавиц», хотя слово «панорама» было слишком звучным для скромного местного ресторанчика. Появился Максим с вином и штопором. От одного взгляда на этикетку у Лолы потекли слюнки. Хлоя, официантка, хорошо знавшая пристрастия хозяина и отставной комиссарши полиции, поставила на стол вазочку с зелеными оливками.
Максим разлил вино, и Лола вдохнула содержимое своего бокала.
– Знаешь, что сказал бы Рабле, Максим?
– Нет, но хотел бы узнать.
– «Насколько же запах вина соблазнительнее, пленительнее, восхитительнее, животворнее и тоньше, чем запах елея!»[5]5
Перевод Н.Любимова.
[Закрыть]
– Поддерживаю, – сказал Максим, отпивая глоток.
Лола последовала его примеру и удовлетворенно причмокнула. Тут она увидела фигуру Ингрид, промелькнувшую за широкими окнами «Красавиц». Когда та вошла, Лола заметила, как измучена ее подруга. Она хотела было предложить ей присоединиться к ним за чашей «кот-роти», но вовремя одумалась. Американка придерживалась разумного и здорового образа жизни и до самого вечера не брала в рот спиртного.
Ингрид рухнула на стул, словно пестрый мешок с картошкой. Высмотрев в ведерке бутылку, она налила себе, даже не взглянув на этикетку, не полюбовавшись цветом вина, не насладившись его букетом, и залпом проглотила чудесный нектар. Максим и Лола воздержались от каких-либо комментариев: ситуация была не из простых, а заряженные животворной силой частицы явно не подействовали на Ингрид Дизель. Они молчали, давая ей подыскать нужные слова, и когда она их нашла, голос ее был искажен неизъяснимой яростью:
– Они вызвали меня в нерассветную рань и сообщили, что один из моих лучших товарищей убил девушку, словно свинью, а потом слинял, как последний трус.
– Спокойно, – сказала Лола. – Давай по порядку. Кто это «они»?
– Твои экс-коллеги.
– Легавые из Десятого округа?
– Нет, с площади Италии. Майор Саша Дюген, невыносный тип.
– Ты хочешь сказать, невыносимый?
– Невыносимый, невывозимый, какая разница!
– Я знаю о нем понаслышке. Честолюбив. Между прочим, он самый молодой майор в Париже. К тому же женат на высокопоставленной чиновнице из Министерства внутренних дел, такой же честолюбивой, как он сам. А что за друг?
Ингрид набрала в грудь побольше воздуха и заговорила о Брэде Арсено, Новом Орлеане, нападении, спасении, Магнолия-холле и даже о попугаях, орущих на ветках Великана, о лимонаде, поджидавшем их в холодильнике, и о рыбках, резвившихся в протоке. Лола и Максим позволили ей размотать до конца клубок воспоминаний. Не только потому, что воспоминания были колоритными: повествование явно шло на пользу Ингрид, певшей дифирамбы своему другу-садовнику. Лола, как истинный комиссар полиции в отставке, подумала, что ее американская подруга пытается убедить саму себя в непричастности этого Брэда к преступлению, так как не в силах полностью избавиться от подозрений.
– А что за убийство? – спросила она.
– Убита девушка. Задушена в парке Монсури. Медленно и жестоко. Пластиковым пакетом.
– Кажется, я что-то такое читала в газете, – подтвердила Лола. – А когда это было?
– Ну конечно! – вмешался Максим. – Совсем недавно. Девочки, дальше можно не искать.
– Да и зачем? – хмыкнула Лола. – Чего нам еще искать – такое вино, такая компания. И славная страшилка на закуску.
– Как ты можешь шутить, Лола? Это ужас что такое!
– Я спускаю пар. И тебе советую.
– Чтобы расшевелить твое волнение и выгнать покой, придется попотеть.
– Лучше говорить «взволновать» и «нагнать страху», Ингрид, но это все мелочи.
– «Взволновать» – гадкое слово.
– Не спорю, но оно значит именно то, что значит.
Ингрид пожала плечами и снова налила себе вина.
Максим вернулся со старым номером «Франс суар». Разгладив газету, он протянул ее Лоле.
УБИЙСТВО В МОНСУРИ!
В среду, 22 марта, в 6.45 утра, пара джоггеров наткнулась на чудовищную находку. Безжизненное тело Лу Неккер, двадцати четырех лет, проживавшей в Тринадцатом округе, лежало в парке Монсури (Четырнадцатый округ). На девушку напали на рассвете; по-видимому, убийца воспользовался пластиковым пакетом, чтобы задушить жертву. Преступление было совершено до открытия парка, но комиссариат на площади Италии обращается к возможным свидетелям. Расследование ведет майор Саша Дюген.
Рядом с номером телефона была помещена фотография, судя по следу печати, взятая из документа, удостоверяющего личность. Брюнетка со светлыми глазами, не улыбаясь, смотрела в объектив. Ее лицо с высокими скулами выглядело изможденным, даже костлявым, но в нем чувствовался характер. Ингрид взяла газету и внимательно изучила фотографию. Потом отложила ее, испустив глубокий вздох.
– Ну же, крепись! – произнесла Лола, похлопав ее по руке. – Пожуй чего-нибудь – это очень поднимает настроение.
– Sorry, но мне совсем не хочется есть. К тому же в пятнадцать часов я делаю балийский массаж мадам Анриетте из салона связи на улице Парадиз.
– Само собой, но сейчас только полвторого.
– Сперва мне надо успокоиться. Нельзя отбивать клиентам мышцы, если ты сама на грани нервного срыва.
Лола предпочла не уточнять, что умение отбивать мышцы, пожалуй, нужнее мяснику, чем массажистке. Сейчас не время придираться к словам.
– Медленно задушена, ты только представь себе! – повторила Ингрид, вставая из-за стола.
Лола на своем полицейском веку повидала и не такое, но кивнула в ответ с самым сокрушенным видом. Ингрид удалилась довольно вялой походкой, конечно, если сравнивать с ее обычным пружинистым шагом.
– Увидимся позже? – бросила ей Лола.
Американка лишь махнула рукой, оставляя вопрос открытым, но закрыла за собой дверь «Красавиц». Лола подумала и набрала номер Жерома Бартельми, своего бывшего подчиненного в комиссариате на улице Луи-Блан.
«Давненько я не просила его об услуге. Как бы у этого откормленного поросенка мозги не заплыли жиром».
6
Лейтенант Людовик Николе ослабил галстук, налил себе еще кофе и вновь погрузился в поиски хоть какой-нибудь детали, которая позволила бы связать убийство в парке Андре Ситроена с делом Неккер. Натали Пуже, пятидесятилетняя бездомная, страдающая депрессиями, была настолько неосторожна, что заснула прямо на скамейке среди зарослей бамбука и водяного ириса. Из-за своей немощи она не могла оказать сопротивление убийце. Этим объяснялось отсутствие ДНК у нее под ногтями, кроме того, насильник воспользовался презервативом. Возможно, она знала нападавшего, и то, что началось по взаимному согласию, обернулось насилием. Ясно, что проводить аналогии в подобных случаях совсем непросто. Из лаборатории пришли еще не все результаты проб по убийству в парке Монсури. Впрочем, анализ крови подтвердил, что Лу Неккер не принимала наркотики. Молодой рокерше очень нравились парки, но она не ночевала там, как Пуже. Она проникала туда на рассвете, перебравшись через ограду, чтобы попрактиковаться в одной из тех странных гимнастик, которыми увлекаются люди, помешанные на тайнах космоса. Назначила ли она свидание партнеру, еще более повернутому на этой почве? Хороший вопрос.
Николе снова рассмотрел посмертные фотографии Пуже. Одутловатое лицо алкоголички со следами лишений. Куда ей до Неккер, которая, с ее бледностью и прикидом графини Дракулы, даже после смерти оставалась эффектной. В кармане завибрировал мобильник, сбив его с мысли. Звонил лейтенант Дейв Паркер из Нового Орлеана. Николе бросился в кабинет Дюгена.
Майор заговорил на довольно беглом английском. Конечно, с заметным французским акцентом, но справлялся он неплохо. Николе, у которого мать была англичанкой, сдержал улыбку, услышав несколько чисто французских оборотов, но вообще оценил выступление своего шефа как вполне достойное.
Довольный Дюген вернул Николе мобильник.
– Ты не напрасно давил на американцев, Людовик. Они подозревают, что Брэд Арсено убил одного из своих друзей.
– Бенджамина Фрэзера, того, что занимался недвижимостью? Паркер упомянул это имя, но в подробности не вдавался.
– Фрэзера застрелили в собственной усадьбе в Новом Орлеане сразу после урагана Катрина. Конечно, все можно списать на мародеров, которые тогда распоясались, особенно в богатых кварталах, но наши коллеги из Луизианы не прочь побеседовать с Арсено. К тому же лет десять назад бесследно исчезла подружка Фрэзера Джулия Кларк.
– Американцы подозревают Арсено?
– У них нет ничего конкретного. Папаша Кларк обвинил тогда Фрэзера. Исчезновение Джулии могло стать причиной размолвки между Арсено и его приятелем.
– А дело становится все более масштабным, шеф.
– Пресса не даст нам покоя.
Николе задумался, так ли уж Саша недоволен вниманием журналистов.
– А загадочный диск?
– Это действительно запись «Вампиреллас», шеф. Похоже, они сделали ее для звукозаписывающих фирм. Я поговорил с ударницей. Ей казалось, она его потеряла. Это наводит на мысль, что Арсено был просто одержим Лу Неккер.
– Может, да, а может, и нет.
Майор сцепил руки на затылке и потянулся, словно довольный кот. Надо будет спросить адрес его клуба тайского бокса, подумал Николе, он в потрясающей форме, и все стрессы ему нипочем, а ведь за спиной о нем чего только не болтают. Поговаривают, что Дюген просто так ничего не делает и готов вылизать любую задницу, лишь бы добиться повышения. Утверждали, что и супругу он выбрал по расчету. Беатриса Дюген, урожденная Бертийон, занимала теплое место в Министерстве внутренних дел, а связей у нее было хоть отбавляй. Ее отец, Жан Бертийон, в свое время прослыл суперполицейским. Большая шишка в Управлении по борьбе с бандитизмом, он был настолько же хорош в деле, насколько популярен в средствах массовой информации. Великий человек скончался. Говорили, что Беатриса Бертийон помешана на карьере мужа и мечтает сделать из него легендарного полицейского, подобного папаше Бертийону. Но Николе эти слухи не волновали. Рядом с Саша ему хотелось разбиться в лепешку ради дела. И он чувствовал себя вправе быть таким же честолюбивым.
– Я вот думаю, с какой стати он держал у себя афишку высокой блондинки, – вдруг сказал Дюген.
– Хотите сказать: и не зашел повидаться с ней?
– Любой нормальный мужик захотел бы с ней повидаться, как думаешь?
– Чем-то она похожа на рекламу скандинавских йогуртов.
– А по мне, так просто класс, особенно для девушки, которая раздевается лучше, чем одевается.
– Считаете, шеф, она нам наврала?
– Наоборот, мне показалось, что она говорила искренне. Но все-таки установи за ней слежку.
– В пригороде Сен-Дени или у Пигаль?
– И там, и там. Ведь у мисс Дизель двойная жизнь.
*
Лола вошла в приемную на улице Дезир. На переливчатых диванах – розовом и оранжевом – ни одного клиента, зато из массажного кабинета волнами накатывали азиатские мелодии. Она порылась в стопке иллюстрированных журналов. Легкое постукивание по серебристому линолеуму заставило ее вздрогнуть. Обернувшись, она обнаружила далматинца Зигмунда. Антуан Леже, лучший психоаналитик Сен-Дени, человек очень занятой, отправляясь на встречу с клиентом, иногда оставлял пса у Ингрид. Это чувствительное четвероногое в горошек не выносило одиночества.
– Как поживаешь, мальчик мой? – поинтересовалась она у прекрасного животного, взирающего на нее большими, полными древней мудрости глазами.
Она принялась за статью о наших родственных связях с весьма несхожими приматами – шимпанзе и бонобо. Шимпанзе – агрессивные, скорые на расправу твари, улаживают все трения с помощью зубов; напротив, бонобо – прелестные обезьянки, сторонники мирного сосуществования, всегда готовы заменить насилие сексом. Журналист утверждал, что человек многое унаследовал от обоих видов и что наши кровные связи с волосатыми братьями куда теснее, чем можно себе представить.
– Порой я чувствую, что мы – форменные шимпанзе. Особенно когда кого-нибудь убивают в парке. Как по-твоему?
Пес положил морду на вытянутые лапы, и Лоле почудился вздох.
Из кабинета вышла дама с серебристо-сизыми волосами и сияющим видом, характерным для всех клиентов, которые прошли через умелые руки Ингрид. С почетным эскортом в лице Зигмунда американка проводила ее до дверей, потом села напротив Лолы. Той показалось, что Ингрид выглядит усталой, о чем она ей и сказала.
– Я как раз собираюсь подлечить нервы в спортивном клубе. Ты бы здорово меня выручила, составив на пару часов компанию Зигмунду.
– У меня есть идея получше, – возразила Лола. – А не прогуляться ли нам в Тринадцатый округ?
Ингрид снова села и с загоревшимся взором ждала продолжения.
– Я позвонила Бартельми, – пояснила Лола.
– Yes.
– Ему известны все подробности дела Лу Неккер.
– Yes.
– Я узнала, что Неккер была рокершей и жила в общине художников на перекрестке улиц Толбьяк и Бобийо.
– Yes.
– Вот я и подумала: а неплохо бы туда заглянуть. Знаешь, я обожаю богемную среду.
– Что с тобой, Лола?
– А что не так?
– Обычно именно мне приходится упрашивать тебя выйти из дома. В чем дело? На тебя так весна действует?
– Ну да. За зиму я немного размякла, но теперь мне гораздо лучше. Разве ты не чувствуешь, как молекулы, заряженные животворной силой, незримо парят в воздухе?
– Чем-чем наряженные?
– Только не выкручивай мне мозги, я тебе не карманный французско-английский словарь. Надевай-ка кроссовки и пошли.
– Лучше я надену патогас.
– Это был стилистический прием. Не об одежде речь. О твоем внешнем виде я не беспокоюсь. Давным-давно.
Ингрид окинула взглядом наряд Лолы. Платье в стиле «джутовый мешок», застегнутое на все пуговицы, похоже, заказано по специальному каталогу для тех, кому за шестьдесят. Она промолчала и натянула свои патогас. А Зигмунд Леже уже держал в зубах поводок. Строгий и шикарный поводок с серебряной бляхой, на которой было выгравировано его имя.
7
Товарищи Лу Неккер обосновались в здании с голливудским фасадом. На фронтоне из светлого камня пара атлетически сложенных нимф обрамляла элегантную надпись «Механические мастерские Жерве Жармона». Рядом с мощными чугунными опорами особенно удачно смотрелись изящные мозаики в пастельных тонах, оттененные позолотой. Ингрид восторженно охала, пока Лоле не удалось затащить ее под арку. Деревянный щит был завешан афишками, извещавшими о концертах, выставках и перформансах. Не обошлось и без листовок с пламенными призывами. Одна из них начиналась словами: «Все на защиту Художественного центра Жармона!»
Ингрид своим решительным шагом уже вступила на лестницу, но Лола удержала ее, указав на приоткрытую калитку, за которой что-то зеленело. Они обнаружили пышно цветущий сад, окруженный стенами домов. В нем трудился лысый коротышка в сером комбинезоне. Немного поколебавшись, Зигмунд дал понять Ингрид, что не прочь поближе познакомиться с этим удивительным буйством зелени. Она сняла поводок и вдруг хлопнула себя по лбу:
– Holy cow![6]6
Здесь: Черт побери! (англ.).
[Закрыть]
– Что с тобой?
– Вспомнила одну мелочь, Лола! Теперь я понимаю, о чем говорил майор Дюген.
– Поздравляю тебя.
– Брэд подрабатывал на стороне. И он знал Лу Неккер. Потому что работал у нее под окнами. Может даже, в этом саду!
– Ничего себе мелочь!
Поразмыслив, Лола отправила Ингрид поподробнее изучить афишки, а сама решила поближе познакомиться с этим неожиданным эдемом. Полюбоваться стеной, увитой клематисами, и зарослями штокроз. Тугие белые венчики напоминали атласную кожу. Лола наклонилась, чтобы вдохнуть их аромат. «Волшебный», – подумала она, закрыв глаза. Более насыщенный, чем у жасмина, более плотный, чем у апельсинового дерева. Она с усилием выпрямилась, сбросив сковавшие обоняние чары. Буйно цветущий боярышник смешался с изобилием роз, чья палитра менялась от перламутра до самого густого багрянца. Чуть подальше согласно пламенели настурции, герани, гвоздики и маки. Лола разглядела теплицу из металла тонкой работы, окаймленную оранжевыми гладиолусами и кустиками дрока, за запотевшими стеклами виднелись пальмы и лианы.
Голова садовника была гладкой, как цветочный горшок, но густые бачки разрослись до самого подбородка. Он оторвался от прополки и приветливо кивнул ей. Она не пожалела времени, чтобы воздать должное красотам его сада, сделав упор на розы и штокрозы, и лишь потом предъявила ему старое полицейское удостоверение, память о том времени, когда она управляла комиссариатом на улице Луи-Блан. Украшенный славным бюстом Республики, документ создавал необходимую иллюзию.
– Вы знакомы с Бернаром Мореном?
– Забавно, ваши коллеги меня уже об этом спрашивали.
– Всегда полезно сопоставить полученные сведения, знаете ли.
– Сопоставляйте, сопоставляйте, мне это ничего не стоит. И потом, вы симпатичная – сад мой похвалили. И собака у вас симпатичная – не роется в земле, не подрывает корни.
– Да, Зигмунд прекрасно воспитан, – заметила Лола. – Так что вы сказали моим коллегам?
– Что Бернар – славный малый. Сестра Маргарита его недолюбливает, а мне он по нраву.
– Сестра Маргарита?
– Настоятельница монастыря Милосердия. Сад вообще-то их. И дома эти тоже их. Кроме бывших мастерских Жерве Жармона. Старика Жармона я видел-то всего пару раз. К тому же мельком. Вот и с сестрами так.
– Они редко покидают монастырь?
– Во-во. Я здесь еще и за сторожа, потому и живу тут, – уточнил он, показывая на небольшую постройку за теплицей, – но почти никого не вижу. Я как одинокий страж рая. А Бернар был мне за товарища.
– Вы с ним разговаривали?
– Он мог и подсобить. Задаром.
– Неужели?
– Точно говорю. Да еще он мне насчет кизила столько всего присоветовал.
– А почему сестра Маргарита его невзлюбила?
– Да кто ее знает. Накинулась тут на меня. Нельзя нанимать себе помощников и впускать кого попало, запрещается оставлять сад и теплицу открытыми, и, добрый мой Ромен, то, и, добрый мой Ромен, се. Только я прикинулся глухим дурачком. Здорово помогает, если хочешь, чтобы от тебя отвяли. Хотите покажу?
Он свинтил с лейки насадку, засунул носик в ухо и принялся гримасничать. Зигмунд подошел поближе и уселся, надеясь на продолжение. Но садовник привинтил насадку на место.
– Впечатляет, – улыбнулась Лола.
– Сестра Маргарита всегда за соблюдение устава. Кто бы спорил.
– Бернар никогда не говорил вам, что привело его в Париж?
– Разве он не здесь родился?
– Нет, он американец.
– Поди ж ты! Вот бы не подумал. А ведь у него мать живет неподалеку.
– Это он вам сказал?
– Уже и не помню. Только когда цвели магнолии, Бернар спросил – можно ему сделать букет для своей матушки. И спрашивать нечего, парень, говорю я ему. Цветы – загляденье, только вот живут недолго!
Поколебавшись, Лола спросила:
– А моим коллегам вы говорили, что мать Бернара живет поблизости?
– Нет. Они же ничего не сказали про мои розы и штокрозы. Так, слово за слово, лепесток за лепестком, мы с ними далеко не ушли.
– А вы не могли бы помолчать об этом еще некоторое время?
– Полицейские разборки?
– Скорее размолвки. Но все по-честному.
– В вас-то я не сомневаюсь. Тогда по рукам! Ни слова им не скажу.
Лола поблагодарила его и присоединилась к Ингрид, которая все еще внимательно изучала листовки. Американка объяснила ей, что художники выступали против крупной сделки с недвижимостью. Некий подрядчик положил глаз на весь комплекс зданий с центральным парком, чтобы перестроить его под фешенебельный квартал. Проект «Толбьяк-Престиж», предполагавший соединить монастырь восемнадцатого века с механическими мастерскими, существовал пока только на бумаге. Ордену, к которому принадлежали монахини Милосердия, предстояло продать свои владения фирме «Батикап».
Со своей стороны, Лола пересказала беседу с садовником Роменом.
– Мать – француженка! – воскликнула Ингрид. – What the fuck!
– Пока об этом знаем только мы. Не стоит терять преимущество.
Лола позвонила в телефонную справочную. Ей объяснили, что в Тринадцатом округе проживают два Арсено, и оба они – в закрытом списке телефонных абонентов. Она позвонила лейтенанту Бартельми и попросила его по своим каналам связаться с Франстелекомом и органами социального обеспечения, а также поискать информацию о дорожных штрафах на имя мадам Арсено, матери Брэда, или даже Брэдфорда, с той же фамилией, проживающей в Тринадцатом округе, а возможно, в окрестностях Толбьяк-Корвизар.
Лола предложила Ингрид нанести визит сестрам Милосердия. Они поднялись по улице Толбьяк и вскоре заметили вход в монастырь. Монахиня-привратница окинула беспокойным взглядом Зигмунда и Ингрид, но при виде респектабельной Лолы тут же согласилась позвать сестру Маргариту. Ингрид объяснила Зигмунду, что ему придется подождать в холле.
– Этот пес выполняет все, что прикажет ему моя подруга, – заверила Лола встревоженную монашку. – Да-да, сами увидите. Просто поразительно.
– Но у нас даже некуда его привязать. Вы уверены, что…
– Что он будет паинькой, да-да. К тому же вам, наверное, знакома цитата из Вилльмеца?
– Увы, нет, мадам.
– «Не держите собаку на поводке, если хотите сохранить ее привязанность».
– Нет, этого я не знала, но вы и вправду уверены…
– А вот эта пословица – прямо из Персии: «Ласковым словом можно и слона на волоске водить». Я уверена, что у вас найдутся ласковые слова, сестра.
Наконец-то Лола заставила ее улыбнуться. Завязалась непринужденная болтовня о животных всех мастей. Их прервало появление еще одной монахини. Подруги последовали за ней по лабиринту, где витали запахи капусты и мастики, а стены украшала череда портретов служителей церкви: кардиналы с суровыми лицами, утопающие в роскоши, миссионеры, обращающие в христианство далекие жаркие страны, экзальтированные монахини. Только три последние картины выбивались из общего ряда. На всех был изображен дворянин в нарядном мирском костюме, румяный, с блестящим взором и непокорной белокурой гривой, стянутой лентой. В конце коридора их ждала строгая монахиня, за плечами у которой, похоже, было не меньше семидесяти весен. Спина у нее была согнута, а руки изуродованы артритом, но взгляд сохранил твердость стали. Так что Лола не стала щеголять перед ней ни цитатами, ни просроченным удостоверением, а просто изложила ей цель своего визита.
Мать-настоятельница знаком предложила им войти. Лола увидела великолепное собрание старинных изданий. Над камином, в котором можно было бы зажарить быка вместе с рогами, она узнала все того же улыбающегося дворянина. На портрете он был изображен во весь рост рядом со столом, украшенным экзотическими фруктами и листьями. На заднем плане команда с помощью грузчиков снаряжала каравеллу. Лола миновала вольтеровское кресло, на котором валялись плед и книга, обернутая в крафтовскую бумагу. Паскаль или Блаженный Августин, предположила Лола, пока сестра Маргарита усаживалась за секретер, который она, надо думать, раздобыла у первоклассного антиквара. Монахиня указала на два кресла и подождала, пока ее гостьи усядутся, прежде чем сухо произнести:
– Ваше знакомство с этим Мореном-Арсено никак не оправдывает независимое расследование, которое вы затеяли.
– Я бывший комиссар полиции, – спокойно возразила Лола.
– И тем не менее!
– Когда я была подростком, двое мужчин пытались меня изнасиловать, – бросила Ингрид. – И не подмогни мне Брэд, я сейчас не докучала бы вам в этом распрекрасном кабинете, отвлекая вас от важных дел. Вы должны нам помочь, ваше высоко-настоятельство! У Брэда сердце большое, как вся ваша обитель, и мы страшно за него беспокоимся.
Ингрид сидела слишком далеко, чтобы Лола могла как следует врезать ей по лодыжке, поэтому пришлось просто испепелить ее взглядом. Но американку уже во весь опор несло по бескрайним прериям чувств, и обуздать ее не было никакой возможности. Лола уловила едва заметную перемену в лице монахини. Теперь мать-настоятельница была не просто раздосадована, а категорически не согласна с Ингрид.
– Вы не верите словам моей подруги о том, что Брэд ее спас? – спросила Лола.
– Прошу прощения! – процедила оскорбленная в лучших чувствах монахиня.
– А ведь вам бы следовало уважать тех, кто не боится быть откровенным. Откровенность нынче не в цене.
– Дело в том, мадам, что я как раз высоко ценю откровенность. И мне неприятно сообщать вам о том, что ваш друг лишен этой добродетели.
– О чем вы?
– Ну, если вам так хочется знать, этот человек – вуайерист! Он воспользовался простодушием Ромена, чтобы проникнуть в наш сад, и бесстыдно подглядывал за Лу Неккер со своего насеста.
– Насеста?
– Обрезая наши каштаны, он подсматривал за девушкой.
– Вы видели это собственными глазами?
– Как сейчас вижу вас, и из этого кабинета.
Мать-настоятельница поднялась и резким движением отдернула тяжелые шторы. Лола подошла к окну из которого открывался вид на два безупречно подстриженных каштана и мастерские художников.
Молодой человек курил, облокотившись о подоконник, смешливая девушка позировала фотографу – похоже, она успела перебрать какого-то запрещенного законом вещества, из-за широких окон доносился жесткий рэп. Между религиозной и художественной общиной ощущалась заметная дисгармония.
Телефонный звонок прервал размышления Лолы. Сестра Маргарита вступила с кем-то в оживленный разговор о монастырском хозяйстве. Лола взглянула на Ингрид. Едва сдерживаясь, та в упор смотрела на монахиню. Лола шепотом попросила ее успокоиться и направилась к библиотеке, где обнаружила множество старинных трудов по ботанике. Подойдя к картине, она прочитала надпись на медной табличке: «Луи-Гийом Жибле де Монфори, 1745–1794». Уютное кресло, камин и улыбка щеголеватого дворянина в этом просторном строгом кабинете напоминали о радостях жизни. Не удержавшись, Лола схватила книжку и улыбнулась при виде названия. Тут она услышала, что сестра Маргарита завершила разговор.
– Сударыни, я вынуждена прервать нашу беседу. Меня призывают мои обязанности.
– Мы все понимаем, матушка, и благодарим за то, что вы согласились нас принять, – ответила Лола самым нейтральным тоном, не сводя глаз с разъяренной Ингрид.
Монахиня, которая привела их сюда, ожидала за дверью. Они пошли с ней к выходу, и Лола, воспользовавшись извилистостью пути, расспросила ее о том дворянине. Выяснилось, что это был великий ботаник, ученый с душой авантюриста, благодаря которому в Европе появились многие ценные растительные виды.
– Эти строения принадлежали ему, – уточнила монахиня. – Он разместил здесь свои покои, лабораторию и даже торговлю пряностями. Сад, теплица – дело его рук. Вернее, то, что от них осталось.
– Даже сейчас это истинное чудо.
– Сад Луи-Гийома Жибле де Монфори, когда его только разбили, был в четыре раза больше.
– А почему повсюду его портреты?
– Он предок сестры Маргариты.
– Монастырские постройки принадлежат вашей матери-настоятельнице?
– Теперь уже нет. После смерти своих родителей сестра Маргарита передала их в дар Ордену.
– Почему же сейчас все продают?
– Не знаю, мадам. Решения принимаются в высших сферах.
Лоле не удалось узнать, имелись ли в виду небесные сферы, – слишком энергично двигалась Ингрид. Оказавшись на улице, американка дала волю гневу, за которым беспокойно наблюдал Зигмунд, в то время как Лора оставалась невозмутимой.
– Настоятельница! Настоятельница! Нет в этой матери Маргарите ничего наставительного. Она невыносная. И не смей поправлять мой французский!
– Да ты все правильно говорила. Конечно, не считая слова «подмогнуть».
– А вот хочу и буду говорить «подмогать», раз мне так нравится! Отличное слово!
– Договорились. Но что касается психологического портрета сестры Маргариты, ты бы все же сбавила тон.
– Sister Margarita противная, как капустный сок.
– Ты перегибаешь палку.
– Коридоры провоняли капустой. Просто нечеловечная обстановка.
– Мастикой там тоже попахивало. Ничуть не меньше. К тому же сестра Маргарита отдыхает, украдкой почитывая «Код да Винчи». И она не устояла перед соблазном украсить суровую обитель развеселыми портретами своего соблазнительного предка. Понимаешь, люди не бывают такими монолитными, как может показаться.
– А что такое монолит?
– Это вроде менхира.
– Вот-вот! Мать-настоятельница – худший из менхиров. Читает она «Код да Винчи» или нет!
– Главное – продвигаться вперед. Даже если путь к истине усеян шипами.
– Назвать Брэда вуайеристом! What a fucking story![7]7
Что за бред! (англ.).
[Закрыть]
– Давай-ка навестим художников. Так мы проветрим мозги.
