Текст книги "Когда людоед очнется"
Автор книги: Доминик Сильвен
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
2
Все четверо были в плотных комбинезонах, но только судмедэксперт и его ассистент – в защитных шлемах с козырьком. Лейтенант Николе страдал от жары, однако старался выглядеть спокойным и сосредоточенным, как его шеф. Ему еще не случалось вдыхать смрадный воздух Института судебной медицины в такую рань. Саша Дюген горы свернул, чтобы ускорить вскрытие, но свободное время нашлось только в шесть часов утра.
Николе хотелось одного: чтобы все поскорее закончилось. К несчастью, древний медэксперт Арман Дювошель, которого шеф хорошо знал и щадил, не любил суетиться. Он подтвердил, что жертва не подвергалась сексуальному насилию, а потом долго дивился неповрежденным венам и носовым пазухам рокерши, жившей в захватившей пустой дом общине и увлекавшейся вампирским макияжем, неторопливо изучал бледное, все в пирсинге лицо.
– Тебе не кажется, Саша, что эта девица похожа на ночь в полнолуние?
Людовик Николе отнес это неожиданное лирическое отступление на счет весны. Впрочем, замечание никак не подействовало на его шефа. Со слабым вздохом Дювошель раздвинул накрашенные фиолетовой помадой губы, посветив лампочкой, осмотрел полость рта, покопался внутри жутким на вид металлическим инструментом и извлек какую-то белесую полоску. Поддавшись общей атмосфере, Николе подумал о лунном луче. И тут же мысленно дал себе пощечину. Меня как-никак зовут Людовик Николе, а не Артюр Рембо, я легавый, а не какой-нибудь прóклятый поэт,[3]3
«Прóклятые поэты» (фр. «Les Poetes maudits») – название цикла статей Поля Верлена, посвященных его отверженным и непризнанным собратьям по перу. С тех пор так называли разных поэтов: Нерваля, Бодлера, Лотреамона и многих других.
[Закрыть]чтоб ему пусто было!
– Фрагмент пластикового пакета, – определил патологоанатом. – Края ровные – вероятно, отход производства.
– Если найдем пакет, возможно, удастся определить отпечатки, – подхватил Дюген. – Как, по-твоему, на нее напали?
– Сзади, если судить по следам на шее. Ей на голову накинули пластиковый мешок, а его ручки затянули на затылке и ждали, пока она задохнется. Это могло продолжаться какое-то время.
Дювошель попросил ассистента помочь ему перевернуть тело и показал гематомы на внешней стороне рук.
– Ее повалили на живот, и убийца коленями прижимал ей руки.
– Мужчина?
– Или решительно настроенная женщина.
– Убийца был один?
– Если у него и был сообщник, он довольствовался ролью простого наблюдателя. Бедняжка не отличалась крепким сложением, но она отбивалась, я нашел следы земли и травы на ее одежде. Из-за того, что ее прижали к земле, под ногтями наверняка осталась почва, но если удастся откопать хотя бы следы ДНК, Саша, можешь считать, что тебе крупно повезло. Ладно. Поверхность тела мне больше ничего не расскажет, попробуем обратиться к внутренностям.
Людовик Николе вынужден был признать, что дорого бы заплатил, чтобы предстоящий час уже остался позади. Дювошель нестерпимо медленно опустил защитный козырек. Он собирался сделать большой продольный разрез от шеи до лобка. И раскрыть тело, будто отравленный плод, пришло в голову Николе. Он снова задумался об этом извержении метафор, которое, очевидно, выдавало его слабость, и взглянул на шефа, пытаясь зацепиться за что-то реальное. Саша Дюген отступил на шаг, по-прежнему скрестив руки и храня сосредоточенное выражение лица.
*
Шаловливое солнце окрасило площадь Маза в желтоватый цвет. Не сговариваясь, они двинулись к Сене: перед глазами на столе из нержавейки все еще лежало бескровное тело тщедушной девушки, страдавшей легкими шумами в сердце, никогда не рожавшей. Тело без шрамов, татуировок, короче, без прошлого – настоящая головоломка, думал Николе, хотя не похоже, чтобы это отсутствие особых примет хоть как-то смущало шефа.
Река перекатывала могучие охряные волны, ветер доносил запах водорослей вперемешку с уличными испарениями, и все-таки воздух казался бодрящим по сравнению с вонью, насквозь пропитавшей Институт судебной медицины. Николе принял таблетку для пищеварения и прислушался к телефонному разговору Дюгена с молодым Ферне. Шеф приказал ему опросить всех окрестных продавцов, которые упаковывали покупки в белые непрозрачные пакеты, и проверить урны в парке. Затем он с довольным видом отсоединился.
– Ферне говорит, что звонил главный садовник Монсури, Блез Макер. Один из его двадцати пяти подчиненных не вышел на работу.
– Возможно, наш клиент?
– Живет в гостинице. По слухам, общительным и покладистым его не назовешь. И выглядит он так, словно его скроили из баобаба. Такой мог оставить гематомы на теле Лу Неккер.
Его прервал звонок мобильного. Он выслушал, что говорила ему лейтенант Корина Мутен, и повторил адрес неподалеку от станции метро «Гласьер».
– Гостиница, где живет садовник?
– Да, с Мутен встретимся на месте.
Николе постарался скрыть досаду. Его раздражало излишнее рвение Мутен. Она готова на все, лишь бы выслужиться перед шефом: показать, что она всегда в полной боевой готовности, безоговорочно предана ему и стремительней самой Сены в половодье. Николе уже пожалел, что принял таблетку для пищеварения на глазах у Саша. Еще подумает, что у него кишка тонка.
– Этот тип нравится мне все больше и больше, – добавил Дюген.
– Почему?
– У него два паспорта. Французский и американский. Согласись, не каждый парижский садовник может этим похвастаться.
3
На улице Шан-де-Л'Алуетт охранник, стороживший вход в Гостиницу искусств, сообщил им о набеге журналистов. Большая часть своры уже рассеялась, но самые упертые засели в кафе.
– Не пускай посторонних и проверяй документы у постояльцев, – приказал ему Дюген.
Настроение у директора было мрачным, под стать общей атмосфере, он жаловался, что нашествие журналистов подмочит репутацию его заведения.
– Директор Гостиницы искусств должен быть не робкого десятка, – с самым невозмутимым видом бросил Дюген. – Какой номер?
– Двадцать третий.
Комнатенка унылая, последний раз ее красили, вероятно, по случаю Освобождения: единственным ярким пятном здесь был CD-плеер ядовито-оранжевого цвета. Дюген и Николе поздоровались с лейтенантом Мутен и сотрудником Службы криминалистического учета, снимавшим отпечатки пальцев. Дюген отметил, что Мутен не пришла в восторг при виде Николе, изображавшего рыбу-прилипалу. Она была в своем неизменном пальто, волосы стянуты в пучок, округлявший лицо. Единственная женщина-офицер в отделе, она злилась на Николе: он был моложе и не меньше ее мечтал о повышении. Здоровая конкуренция, в который раз подумал Дюген.
– Ты это имела в виду? – спросил он, указывая на крафтовский конверт на кровати.
– Да, шеф. Я нашла его в ванной, за водопроводными трубами.
– Сколько?
– Десять тысяч евро. Бумажками по пятьдесят. На всякий случай я послала запрос, чтобы проверили номера банкнот, может, это добыча налетчиков. Но есть кое-что еще.
Дюген и Николе натянули перчатки и стали изучать протянутые им фотографии. На них была изображена жертва, участвующая в выступлении своей группы «Вампиреллас».
– Лежали за плинтусом. Обычное дело.
– Даже слишком, тебе не кажется?
– Так я и подумала, шеф.
– Фото цифровое. Заметны пиксели, – вмешался Николе.
– Глянцевая бумага «Epson», – добавил Дюген, – а на обороте нет номера. Распечатано в домашних условиях.
– Здесь нет ни компьютера, ни принтера, – возразила Мутен.
– А те, что в гостинице? – спросил Дюген.
– Я проверил, они не подходят.
– Он ведь мог распечатать фотографии у сообщника, – продолжал Николе.
– Среди членов общины Лу Неккер, художников и артистов, полно графиков и фотографов. Я пошлю кого-нибудь осмотреть их оборудование.
– А я, шеф? – спросила Мутен.
– А ты разведаешь обстановку в Монсури. Я хочу знать, чем занимается эта орава садовников. Кто-то из них наверняка дал журналистам адрес гостиницы.
Она лишь слегка сжала челюсти. Дюген восхитился ее выдержкой. Мутен любила заниматься чем-нибудь вещественным и терпеть не могла переливать из пустого в порожнее. А это задание грозило затянуться.
– Будешь изображать из себя натуралистку и понаблюдаешь за этими пташками в их естественной среде, – добавил он с легкой усмешкой. – Все ясно?
– Яснее некуда, шеф.
– Еще что-то?
– Паспорта, о которых я вам говорила. Если он действительно американец, то родился в Луизиане и проживает в Новом Орлеане. А к стене была прикреплена вот эта афишка.
Дюген прочел вслух:
– «Качественный массаж на улице Дезир. Гарантирую релаксацию, разумные цены и хорошее настроение! Профессиональная массажистка, владею всеми видами массажа: ши-тцу, балийский, калифорнийский, тайский…»
– Надо полагать, у него был стресс, – заметил Николе.
– Вызови-ка ты мне эту чудо-массажистку, мастерицу на все руки. Прежде чем наш клиент сам не поговорит с ней по душам…
Дюген приподнял два диска, оставленных рядом с оранжевым проигрывателем: на первом один из «Братьев Невилл» сражался на дуэли с самим Отисом Реддингом, а другой диск – в коробочке без названия. Он сунул их в карман.
– Что касается разговора по душам, нас ждет ночной портье, – сказала Мутен.
Дюген и Николе спустились вниз к стойке, чтобы допросить некоего Карлоса. У него был помятый вид, как у человека, которого оторвали от заслуженного сна. Дюген попросил директора принести крепкого кофе, тот неохотно обслужил своего ночного портье. Дюген дал Карлосу отпить глоток, прежде чем приступить к допросу:
– Вы видели этого постояльца вчера вечером?
– Да, он вернулся около двадцати двух тридцати.
– Во времени вы уверены?
– Только что началось «Очевидное-невероятное».
– Как он выглядел?
– Пьяный в дымину. Заговаривал со мной. Первый раз на него такое нашло. «Как дела, дружище Карлос, тебе не скучно здесь одному перед телевизором?» и все в том же духе. Поднимаясь по лестнице, он шумел и даже пытался петь. Постояльцы потом жаловались. Я попросил его успокоиться. У меня душа в пятки ушла, этакий здоровенный детина…
– Он выглядел угрожающе?
– Береженого бог бережет. Сами видите.
– Он на вас напал?
– Нет, но он же удрал.
– У него был с собой мешок, чемодан?
– Нет, ничего такого.
– А как он был одет?
– В зеленый рабочий комбинезон, зеленую майку садовника и просторную клетчатую рубаху.
– А пластикового пакета не было?
– Я ничего не заметил.
– Он сказал, куда идет?
– Нет. Да он и не вернулся.
*
Стоило Дюгену и Николе выйти из гостиницы, как на них набросилась шайка журналистов и фотографов.
– Связываете ли вы убийство в Монсури с задушенной женщиной, найденной в парке Ситроена? – прокричал Морешан из телерадиокомпании RTL, обладатель самого красивого и зычного голоса среди своих коллег.
Остальные заговорили хором, и их вопросы слились в невыносимую какофонию, а Дюген и его лейтенант оказались прижатыми к машине.
– Дайте нам пройти, – приказал майор. – Благодарю, и счастливо оставаться!
Они сели в служебный «рено» и отъехали под перекрестным огнем фотовспышек.
В комиссариате Людовик Николе, не теряя времени, позвонил в США. Саша Дюген отпер ящик стола и достал обе папки. В первой было собрано все, что удалось раздобыть по делу Лу Неккер. Во второй – копии документов, связанных с расследованием убийства в парке Андре Ситроена, предоставленные комиссариатом Одиннадцатого округа. Некоторое время он просматривал их, потом вспомнил о дисках, лежавших у него в кармане. Отис Реддинг, «Братья Невилл». Великие музыканты из Нового Орлеана. Отличный выбор, подумал он. Выбор человека, который не изменил музыке родного края. Он поднялся, чтобы вставить в музыкальный центр безымянный диск. Послышался энергичный рок, начинавшийся дуэтом гитары и бас-гитары. Затем вступил голос. Голос девушки, готовой отдать все, что у нее есть.
Песни мира, его мечты – они для тебя, лишь попроси.
Я только того и жду.
Ярость и страхи мира – они в тебе, отдай их мне.
Я только того и жду…
«Может, у нее и не самый прекрасный голос в мире, – подумал Дюген, – но тембр необычный, и она безусловно личность. И такая щедрость в звучании гитары». Зазвонил телефон, Дюген нажал на паузу и снял трубку. Он различил шум уличного движения, потом раздался голос жены:
– Саша, у меня мало времени. Я обедаю с депутатом Перонте. Как продвигается расследование?
– Пресса нагнетает обстановку, а так все нормально.
– Журналисты отмечают сходство с убийством в парке Монсури?
– Само собой. Я думаю, в этом весь смак.
– И весь интерес. Я могу устроить тебе встречу с отличным психологом. Он жил в Штатах, изучал американские методы психологического портретирования.
– Пока не стоит.
– Дорогой, я уверена, что это дело наделает шуму. Подходящий случай попросить о переводе в Уголовную полицию…
– Всему свое время. Кстати, я тут подумал, что мы могли бы вечерком расслабиться, пойти поужинать…
– Вечером я приглашена в клуб «Рефлексия». Разве я тебе не говорила? Ничего не поделаешь.
– О'кей, никаких проблем.
– Один из их постоянных членов вхож к большому боссу из уголовки…
– Я сам добьюсь перевода в Уголовную полицию, Беатриса. И лучший способ добиться этого – успешно и в срок провести расследование. Главное, быстро, ты же слышала, что бюджет опять урезали.
– Тебе виднее, Саша. Вернусь поздно, лягу в гостевой комнате, чтобы тебя не будить. Целую.
Дюген повесил трубку и какое-то время сидел, уставившись в пустоту. Из задумчивости его вывел Николе:
– Шеф, есть пара минут?
– Да, заходи.
– Американцы сообщили кое-что стоящее. На Брэда Арсено имеется досье в Луизиане. Завсегдатай собраний анонимных алкоголиков своего прихода. Но у него случались срывы. Шум по ночам, порча общественного имущества.
– Неприятности с отделом нравов?
– Я продолжаю копать. У моего источника есть еще информация, но он ждет, пока начальство даст добро.
– Так держать, Людовик.
Дюген знаком предложил ему присесть.
– Что думаешь об этом? – спросил он, указывая на разложенные на столе папки.
– А что, если связь между преступлениями – закрытое лицо, шеф?
– Лу Неккер умерла с пакетом на голове. Натали Пуже найдена на скамейке в парке Ситроена с пиджаком на лице. Здесь можно говорить о модус операнди серийного убийцы…
– Но Пуже изнасиловали, прежде чем задушить, а Неккер нет.
– Как знать, убийцу могли спугнуть.
– Тогда получается, что он собирался изнасиловать ее уже мертвую. С Пуже было не так.
– Нет никаких совпадений. Возраст, внешность, образ жизни – все разное. Но возможно, существует связь, которую мы упустили. Придется пересмотреть оба дела под микроскопом. Но прежде пошли кого-нибудь в эту общину.
– А у вас есть что-то новое?
– Компакт-диск, который я взял в номере у американца. Не исключено, что это запись «Вампиреллас». Проследи, чтобы проверили.
– Американец припрятал фотографии Лу Неккер, но оставил на виду диск. Разве не странно?
Вместо ответа Дюген нажал на кнопку и сделал звук погромче.
Веселье мира, его страсть – они для тебя, лишь попроси.
Я только того и жду.
Кожа мира, его губы – все для тебя, лишь сдайся мне.
Я только того и жду…
4
Ее короткие светлые волосы почти скрывала красная бандана, усеянная зебрами. Любимые шорты (вещица цвета хаки, знававшая лучшие времена и разные широты) в заплатах из смайликов дополнял топик с изображением кирпича, запрещающего проезд, и парочка прочных грубых башмаков «Патогас», а как дань женственности – носки, украшенные миниатюрными жирафами. Она терпеливо ждала в угрюмом коридоре, глаза у нее слипались. Накануне она до двух часов ночи трудилась в «Калипсо», и этот утренний вызов в комиссариат Тринадцатого округа пришелся совсем некстати. В конце концов она заснула и во сне вернулась в свою постель. Фрэнк Синатра собственной персоной пел для нее «Му Funny Valentine».
Посланный за ней молодой человек некоторое время разглядывал ее тропический наряд, прежде чем окликнуть:
– Ингрид Дизель?
– Not now, please… I love this song…[4]4
Пожалуйста, не сейчас… Я люблю эту песню… (англ.)
[Закрыть]
– ИНГРИД ДИЗЕЛЬ!
– Yes, да. Это я.
– Лейтенант Николе. Шеф сейчас вас примет.
Упомянутый шеф оказался мужчиной лет тридцати, невысоким, но крепко сбитым, с коротко стриженными жесткими темными волосами. Он стоял перед письменным столом, на котором высились аккуратные стопки папок. И мужчина и его стопки дышали порядком и покоем. И все-таки она заметила взлетную полосу для лилипутов, пересекавшую его правую бровь. Это была единственная выбоинка, портившая безупречный пейзаж, который являло собой его средиземноморское лицо. Она подумала, не занимается ли он боксом.
– Здравствуйте. Майор Дюген. Присаживайтесь.
Голос был серьезным и властным, но звучал приятно. Она подавила зевок и послушно села. Ей пришло в голову, что он нарочно предложил ей сесть, а сам остался стоять, чтобы подавлять ее волю. Он молча протянул ей листок и жестом предложил с ним ознакомиться.
– Это моя афишка, я использую их для рекламы, – признала Ингрид.
Она приготовилась к неприятному объяснению. Ее занятия стриптизом в «Калипсо» были должным образом зарегистрированы, в отличие от массажного кабинета в предместье Сен-Дени. Хотя она никак не могла взять в толк, что понадобилось от нее полиции другого квартала.
– Я так и подумал, – продолжал Дюген игривым тоном. – Вы делаете любой массаж: ши-тцу, тайский, балийский, калифорнийский – не буду вдаваться в подробности.
Лейтенант Николе уставился на нее пристальным взглядом – излюбленный прием легавых всего мира. Рядом со своим шефом он выглядел тщедушным подростком. Дюген забрал у нее афишку, сделав вид, что с жаром ее перечитывает:
– Это ведь предложение интимных услуг, или я неправильно понял?
– Вы неправильно поняли! Это предложение массажа, допустим, незадекларированного, но вполне серьезного. Можете спросить у моих клиентов и друзей.
– Допустим. Если честно, серьезны ли вы, задекларированы или нет, мало меня волнует.
Он отпустил ей очередную улыбочку. Она ждала продолжения. Он схватил папку, венчавшую стопу, открыл ее и неторопливо перелистал.
– Вам знаком некий Бернар Морен?
– Нет.
– А Брэд Арсено?
Ингрид не смогла обуздать свои чувства. Брэд, магнолии, Великан, попугаи, рыбалка в протоке. Вот уже больше года она не получала от него никаких известий.
– Да, я знакома с Брэдом… Мы встретились в Новом Орлеане.
– Когда?
– Лет четырнадцать назад.
– Как он там оказался?
– Он там родился.
– Род занятий?
– Садовник.
– Как же вы с ним познакомились?
– Брэд спас мне жизнь. Двое мерзавцев напали на меня. Он остановил их и вызвал полицию.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Больше десяти лет назад, когда вернулась с родителями в Калифорнию. После урагана Катрина и всех разрушений я пыталась узнать, как там Брэд.
– И что же?
– Ничего. У меня в Луизиане не осталось знакомых, так что обратиться было не к кому.
– Но до Катрины вы поддерживали с ним связь?
– Время от времени я посылала ему мейлы.
– А точнее?
– Два-три раза в год.
Но с чего вдруг парижский легавый интересуется американским гражданином, к тому же безобидным садовником? И кто такой этот Бернар Морен? Ингрид почувствовала растущее раздражение.
– Вашу афишку обнаружили в его гостиничном номере. Приколотую к стене. Она была там чуть ли не единственным украшением.
– Брэд живет в Париже?
– С августа, по словам директора гостиницы. А вы и не знали?
– Вы хотите сказать, после Катрины?
– Браво, быстро соображаете. Очевидно, именно ураган пригнал его к нашим берегам.
– В чем же вы его обвиняете?
– Да так, сущие пустяки. Например, приобретение поддельных документов.
– На имя Бернара Морена?
– Вот именно. И нелегальная работа садовника, причем на мэрию. Наглости ему не занимать.
– Он говорит по-французски? А я и не знала.
– И так хорошо, что товарищи ничего не заподозрили. Но это только цветочки.
Она видела его всего несколько минут, но уже терпеть не могла.
– Арсено снова снялся с якоря, – продолжал Дюген. – Мы не знаем, какой ненастный ветер унес его на этот раз, зато нам известно, что он оставил после себя подарок.
– Какой же?
– Труп.
Провались сейчас ее сердце в башмаки, ей и то не было бы так худо. Дюген уселся за письменный стол. Николе оседлал один из стульев. Они молча уставились на нее, словно ни на секунду не поверили в ее испуг.
– О чьем трупе речь? – спросила она нервно.
– Молодой женщины. Найдена задушенной несколько дней назад.
– Как задушенной?
– Пластиковым пакетом. Медленная и мучительная смерть.
– Медленная и мучительная… – пробормотала Ингрид, чувствуя, что бледнеет.
Ей казалось, что своими суровыми взглядами они пытаются пробуравить ей череп. Дюген в медленном, навязчивом ритме вертел ручку.
– Убита на рассвете, – уточнил он ровным голосом. – Вы разве не читали в газетах?
– No.
– Странно, журналисты подняли шум из-за этой истории.
Она чуть было не принялась оправдываться, объяснять, что узнает новости из англоязычных газет в Интернете, но передумала. Пусть она выбита из колеи, но не настолько, чтобы позволить издеваться над собой заносчивому цинику и мрачному недоноску.
– Где ее нашли?
– В парке Монсури. Там, где работал ваш приятель и соотечественник. Пока не испарился.
– Погодите-ка! А доказательства у вас есть?
Он лишь вздохнул, не сводя с нее пристального взгляда.
– Брэд лучше всех на свете, – продолжала она. – К тому же в Монсури есть и другие садовники.
– Разумеется, но только он был знаком с жертвой. Он работал у нее под окнами.
– Вы только что сказали, что он работал в парке Монсури.
– Скажем, он еще и подрабатывал. Мне трудно поверить, что он так и не связался с вами. Вы утверждаете, что он спас вам жизнь. Обычно это сближает.
– Повторяю, после Катрины я не получала от Брэда никаких известий. Если вы думаете, будто я знала, что он во Франции, то вы очень сильно заблуждаетесь.
– А если вы думаете, что со мной можно разговаривать таким тоном, то заблуждаетесь еще сильнее.
Ингрид смерила его самым холодным взглядом, на какой только была способна. В ответ он одарил ее очередной беглой ухмылкой.
– Хотите чего-нибудь попить? – поинтересовался он слащаво.
– No.
– Напрасно. Мы здесь надолго.
*
Солнце заливало Париж золотистым сиянием. Ингрид шла вверх по бульвару Опиталь, твердя себе, что весна слишком прекрасна, чтобы предаваться унынию. Доказательством тому служили улыбки парижан, синее чудо-небо, по которому скользили чудо-облака, и внезапный ветерок, веявший свежестью и шаловливо ласкавший кожу, так что хотелось бродить по улицам до самой ночи. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов и улыбнуться. Где-то она прочла, что для хорошего настроения достаточно придать лицу правильное выражение, а тело, повинуясь душе, довершит начатое. Но, добравшись до Питье-Сальпетриер, она заметила скамейку напротив цветочного магазинчика и села, позволив себе наконец излить душу:
– Fuck! Fuck! Fuck!
Этот чертов майор продержал ее больше трех часов. Они с его тощим помощником-подпевалой допрашивали ее, сменяя друг друга. Но почему они не желали верить, что она знать ничего не знала о приезде Брэда в Париж? Она снова попыталась отвлечься и сосредоточилась на алюминиевых ведрах с цветами, выставленных на тротуар. Азалии, лилии, даже мимоза, такое редкое и хрупкое растение. Она закрыла глаза, пытаясь уловить ее аромат, но все заглушали выхлопные газы.
Она и подумать не могла, что Брэд мог уехать из Штатов и приобрести поддельные документы. Конечно, у него французские корни, но где он научился говорить по-французски как заправский француз? И почему не навестил ее? Откуда у него ее афишка? Какое отношение он имеет к этому жуткому убийству? Задушена. За-ду-ше-на. У нее было ощущение, что это слово, уродливое и труднопроизносимое, бьется у нее в голове, как муха о стекло. Задушена. Задушена.
– Fuck! Fuck! Fuck!
В одиночку ей ответа не найти. В одном она уверена: несмотря на все свои таланты в области защиты зеленых насаждений от любых летучих и ползучих гадов, Брэд и мухи не обидит. И уж тем более не станет убивать бедняжку в парке Монсури.
Решительным шагом она направилась к станции «Сен-Марсель». Ей известно, где найти собеседников, способных на большее, чем без конца задавать одни и те же идиотские вопросы, надеясь добиться результата. Между прочим, почему о полицейских допросах говорят «поджаривать на медленном огне»? Ведь между поварами и полицейскими нет абсолютно ничего общего.
