Текст книги "Когда людоед очнется"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

36

Лола не пожалела, что выложила за номер двести долларов. «Шерами-Мэнор» и бар колдуньи вуду разделяли всего несколько минут ходьбы. Они дождались, пока стемнело, прежде чем покинуть прекрасный отель. Дневной ветерок сменила удушливая предгрозовая жара. Они смешались с прохожими на Бёрбон-стрит, немалая часть которых, похоже, уже успела заложить за воротник. «Кэтс-Мяу», «Разу», «У Фрицеля» и прочие «Нунуз Джойнт» и «Бабилон-хаус» – всё небольшие бары, из чьих приоткрытых дверей на исходящую потом улицу просачивались винные пары и обрывки оглушительных мелодий. Настоящая ловушка для дураков, подумала Лола. Они с облегчением свернули на Тулуз-стрит.

Перед закрытыми дверями «Спайс» ссорилась парочка. Экс-комиссар поняла, что мужчина не знал о закрытии бара, а его спутница никак не могла смириться с неприятным сюрпризом. Швейцар из конкурирующего заведения пытался заманить их к себе. Продолжая возмущаться, парочка удалилась. Лола подошла к швейцару.

– Не стоит огорчаться, заходите лучше к нам. Сегодня у нас выступает группа Бо Уильямса, они играют зюдеко под соусом из фанка. Полный отпад.

– Я бы хотела узнать, почему закрыт «Спайс».

– Это не слишком веселая история. Вы уверены, что хотите ее услышать?

– Уверена.

– Хозяйка потеряла сына. Так что пока бар закрыт.

– Как он умер?

– Без понятия, но уж точно не в своей постели.

– С чего вы взяли?

– Послушайте, мы могли бы договориться. Вы зайдете к нам и выпьете несколько фирменных коктейлей, а я расскажу вам все, что знаю.

Они согласились и вскоре узнали, что покойный был старшим сыном Эвы Мендес. Скоро ему стукнуло бы сорок. Его отец, блюзмен Натан ЛеБлан, чей звездный час пришелся на конец шестидесятых, в семидесятые умер от передоза. Его сын одно время работал вышибалой в «Спайс», но в городе прославился своими талантами налетчика. Похоже, ему везло – ведь его ни разу не задержали. Смышленые ребята в квартале знали, что с ним лучше говорить уважительно и держаться подальше. После его смерти Эва сама не своя. Оплакивает сына, но главное, пылает ненавистью. Неизвестно только к кому: к Богу или к кому-то более осязаемому. Как бы то ни было, она так сильно тосковала, что закрыла «Спайс», чего прежде никогда не случалось, даже во время Катрины. Лола пообещала заказать два коктейля вместо одного. Швейцар напряг память и сообщил, что Мендес живет на четвертом этаже единственного желтого дома на Урсулин-стрит.

Бо Уильямс оказался выше всяких похвал. Выпив один коктейль «Секс на протоке», Лола, не раздумывая, заказала второй. Ингрид ограничилась кружкой пива, да и ту не допила до конца.

*

Эва Мендес еще не легла, по крайней мере во всем доме только у нее горел свет. Двое мужчин разговаривали на балконе и курили сигары, чей терпкий аромат плавал в предгрозовом воздухе.

Им открыла девочка-подросток со светлыми кудряшками, смуглой кожей и бесстыжим видом.

– Миссис Эва Мендес дома? – спросила Ингрид.

– Для кого как. А вы-то кто такие?

– Длинная история, мы бы хотели сами ей все объяснить, – ответила Лола.

Девушка крикнула «МАМ, ЭТО К ТЕБЕ!» таким пронзительным голосом, что он наверняка перебудил всех соседей и привел к появлению женщины в африканском тюрбане и черном шелковом пеньюаре. Взгляд ее прекрасных глаз был ледяным, губы застыли в усталой гримаске. Когда-то она отличалась редкостной красотой. И до сих пор оставалась великолепной.

– Я друг Бена Фрэзера, – просто сказала Ингрид. – Мне нужно поговорить с вами.

Эва Мендес молча окинула их взглядом, прежде чем повернуться к ним спиной. Ингрид и Лола проследовали за ней в гостиную, мягко освещенную шелковыми абажурами, и видели, как она величественно уселась в плетеное кресло. С балкона доносился запах сигар и приглушенный разговор двух мужчин. Белое пианино соседствовало с фотографиями музыкантов в рамках. В комнате не было видно ни единой книги, зато стояла дорогая стереосистема и телевизор с плоским экраном. На деревянном манекене в ожидании ближайшего Марди-Гра красовались головной убор и наряд из жемчуга, перьев, блесток и стразов. Лола готова была поспорить, что все это принадлежало хозяйке дома. Ингрид начала свой рассказ доверчивым тоном, словно на нее не действовали молчание и напряженный взгляд бывшей любовницы Шермана.

Эва Мендес взяла с низкого столика серебряную шкатулку, поколдовала над ней, достала сигарету и закурила. Лола следила за уверенными и гибкими движениями ее пальцев с ярко-красными ногтями, унизанных тяжелыми резными кольцами. Запах эвкалипта поплыл по комнате, образуя с сигарным дымом неприятную смесь.

– Кто дал вам мой адрес?

Пуки не соврал. Даже один голос стоил того, чтобы его послушать: он напоминал бархатный язык, медленно скользящий по нежной шее.

– Никто в особенности, – отвечала Лола. – Вы очень популярны в Новом Орлеане.

Эва словно ее и не слышала. Она пристально смотрела на Ингрид.

– Я задала вам вопрос, – сказала она ей, туша сигарету.

– Послушайте, я вовсе не желаю вам зла. Я просто хотела, чтобы вы помогли мне связаться с Шарлиз. Как знать, не подскажет ли она мне что-нибудь насчет Брэда, Бена и Джулии.

Выражение лица Эвы Мендес похолодело еще на градус. Она обернулась к балкону:

– Джад, Мак. Идите-ка сюда.

Первому на вид не больше двадцати, длинные светлые волосы, сломанный нос, второму уже под тридцать – чеканное лицо солдата-латиноса того же оттенка, что и камуфляжные военные штаны, а глаза – Эвы Мендес. Молодые люди выглядели не более добродушными, чем их матушка.

– Эти мерзавки пытают меня насчет Шарлиз, а сами лапшу на уши вешают, – бросила Эва мелодичным голосом, словно декламируя оду весне.

Мужчина с фиалковыми глазами шагнул к Ингрид, вытаскивая револьвер из-за пояса. И непринужденно прицелился.

– Не стоит принимать все так близко к сердцу, – сказала Лола. – К чему эта артиллерия?

– Мак делает что пожелает, а ты бы заткнулась, – проворковала Эва. – Пусть говорит твоя подружка.

– Нам говорили, что вы женщина с характером, но это еще очень мягко сказано, – бросила Ингрид.

В два прыжка белокурый Джад подскочил к ней и отвесил две увесистые оплеухи.

– Будешь обзывать маму, я тебе все кости переломаю.

– Давайте определимся: вы хотите, чтобы она говорила или молчала? – спросила Лола, чтобы потянуть время.

Но даже если ей это удастся, она сомневалась, выпутаются ли они из этой истории. Она уже сожалела, что уговорила два «Секса на протоке». В результате чувство опасности притупилось. Они вляпались по полной. Милая Луизиана уже не казалась такой милой, какой ее себе представила Лола, познакомившись с едоками Ро'Воу и поварами джамбалайи. Ей послышался глухой стук в прихожей. Еще несколько ударов, и женский голос выкрикнул: «ПОЛИЦИЯ». Голосовые связки сержанта Камерон Джексон не обладали бархатистостью, мягкостью и мелодичностью, присущими голосу миссис Эвы Мендес – королевы блюзов, сигарет с эвкалиптом, головных уборов из стразов и матери целого выводка ядовитых змей, но именно сейчас Лоле Жост эти звуки показались прекраснее всего на свете.

Мак спрятал револьвер в бар и пошел открывать. Вернулся он, пятясь и подняв руки. Сержант Джексон вновь извлекла свой «смит-вессон» и направила его прямо в грудь латиносу. Но ему, похоже, было не привыкать. Джексон приказала Кудряшке выйти из кухни и, несмотря на ее нежный возраст, обыскала с ног до головы, как и всех присутствующих. Ингрид подбородком указала ей на бар. Джексон нашла револьвер Мака и спросила у Эвы Мендес, с чего та вздумала взять своих гостий на мушку.

– Я оплакиваю сына, а эти бабы заявились сюда доставать меня, – ответила она с привычной вкрадчивостью.

– Вранье, – сказала Ингрид. – Мы вели себя вежливо.

Джексон достала рацию и с безнадежным видом второй раз за день вызвала подкрепление.

– Я только и хотела, чтобы она помогла мне найти Шарлиз.

– Дура ты набитая, я много лет не видела Шарлиз, – процедила Мендес.

– ЭТО ИЗ-ЗА ШАРЛИЗ УМЕР ДЖИММИ! – выкрикнула Кудряшка.

Губы у нее дрожали. Все обернулись к ней, пока Джад не встал и не отвесил ей две звонкие оплеухи. Девчушка разрыдалась.

– Не трогай сестру, скотина, – прошипела его мать.

Джексон приказала всем заткнуться. До прибытия полицейских воцарилось молчание. Ингрид, Лола, Эва Мендес и ее выводок были доставлены в комиссариат. Джексон водворила их в разные камеры. Ту, куда попали Ингрид и Лола, уже занимали какие-то сонные девицы, свернувшиеся на нарах. Некоторые, поглядев на новеньких, с ворчанием снова закрыли глаза. По сравнению с семейством Мендес Лоле они показались довольно дружелюбными. Она попыталась договориться с Джексон, но сержант пожелала им доброй ночи.

– Мы здесь не останемся! – закричала Ингрид. – Что вы намерены делать?

– Лечь спать.

Джексон подписала бумагу, протянутую ей крепкой девицей в форме, и удалилась.

– Подумать только, а ведь я уже мысленно любовалась звездами и дышала лаврами в цвету со своего балкона в «Шерами-Мэнор».

– Захлопни пасть, старая корова! – рявкнула одна из девиц. – Мы тут пытаемся уснуть в этой вонючей тюряге.

– О поэзия великого Юга, перенеси меня на ложе из лилий, – прошептала Лола.

– Это твое? – спросила Ингрид тоже шепотом.

37

Лола открыла сперва один глаз, затем другой и вспомнила, что провела ночь в комиссариате на Авокадо-стрит. Она попыталась сесть и обнаружила, что все тело ломит, словно по нему прошлась Эва Мендес, ведя за собой духовой оркестр Марди-Гра в полном составе, и что Ингрид уже проснулась. Она сидела с отсутствующим видом, одновременно выражавшим тревогу и восхищение. Лоле не пришлось гадать, о чем она мечтает.

– Мы в этом городе всего четыре дня, а кажется, что прошла целая вечность, – сказала Лола.

– Когда эта старая кошелка наконец заткнется и перестанет молоть свою тарабарщину! – возмутилась вчерашняя девица.

Лола пожала плечами и решила терпеливо дожидаться возвращения Камерон Джексон.

Но сержант и не думала торопиться. Она явилась посвежевшая, в джинсах и блузке цвета морской волны, с большой порцией кофе в пластиковом стаканчике. У Лолы потекли слюнки.

– На выход, – скомандовала Джексон.

Массивная охранница отперла дверь, Лола услышала, как одна из девушек пробормотала «скатертью дорога», и вышла следом за Ингрид. Она ждала, что их отведут в кабинет и устроят очную ставку с Мендес. Но Джексон предложила им сесть в углу пустого коридора.

– А где же Эва с ее прелестными отпрысками? – поинтересовалась Лола.

– Отбыли. Ночью приезжал их семейный адвокат и внес залог. Вы возвращаетесь в Париж?

– Нет, – отвечала Ингрид.

– И где же вы сегодня намерены искать приключений?

– Пока не решили.

– Я с вами.

– Только не это.

– Все равно я буду за вами следить. Так уж лучше ехать в одной машине, – возразила Джексон тоном, не допускающим возражений.

Выйдя из комиссариата, Лола ощутила ту же удушливую жару, что и накануне. Небо было цвета плохо вычищенной свинцовой кастрюли.

– Ну? Какую новую жертву вы намерены осчастливить теперь? – поинтересовалась Джексон.

– Селесту Гулд, медсестру, которая ухаживала за Джеймсом Арсено.

– Слышала о такой. От нее вы ничего нового не узнаете.

– «Именно то, что, как нам кажется, мы уже знаем, часто мешает нам узнавать новое», – провозгласила Лола по-французски. – Это слова не мои, а Клода Бернара.

– Простите?

– В общем, это значит, что моя подруга собирается взглянуть на расследование по-новому.

– Горю желанием познакомиться с методами французской полиции, – сыронизировала Джексон.

Я тоже, подумала Лола, вспоминая, что знавала лучшие дни, когда ночи были длиннее, климат мягче, а расследования не такие запутанные. И несколько мгновений уверенности, пусть и редких, но оставивших по себе драгоценную, хоть и далекую память.

*

«Корвет» ехал вдоль канала, все дальше углубляясь в унылый пейзаж опустевших проспектов, наводивший Лолу на мысли о последствиях ядерного взрыва. Одни светофоры были повалены, другие все еще торчали на перекрестках, покореженные и бесполезные: электричество здесь так и не восстановили. Упавшие деревья загораживали дорогу, а их корни все еще цеплялись за асфальт. Судно застряло в грязной канаве, его корпус словно разворотило торпедой. Ингрид объяснила, что они пересекают самые низкорасположенные кварталы, которые были погребены под трехметровой толщей воды. По краям улиц громоздились кучи мусора высотой с фонарный столб, от которых разило гнилью. Джексон пришлось притормозить, чтобы не врезаться в остов машины. Ингрид указала на стену, на которой кто-то краской из баллончика написал «help».<sup>[28]28
  На помощь (англ.).


[Закрыть]</sup>Так терпящие бедствие подавали сигнал спасателям. На одном здании Лола прочитала надпись «Katrina you bitch».<sup>[29]29
  Катрина, ты сука (англ.).


[Закрыть]</sup>

Она спросила, что означают метки «X» на дверях. Джексон объяснила, что так спасатели отмечали дома, чтобы обозначить продвижение спасательных работ.

– Вблизи можно разобрать даты, когда спасатели обыскивали дома в поисках выживших. И число обнаруженных трупов.

Понемногу пейзаж изменился, улицы постепенно оживали. Лола распознала визг пилы и вой дрели, увидела мужчин в касках и рабочих комбинезонах, занятых восстановлением домов. Она спросила, занимаются ли этим сами жильцы.

– Скорее мелкие предприниматели.

– Почему же?

– Большинство владельцев не желают или не умеют сами приводить свои дома в порядок. Вот они и уступают их за полцены этим парням. А те их отстраивают и перепродают. Они надеются сорвать хорошую прибыль за три-четыре месяца работы. Это спекулянты, любители ловить рыбку в мутной воде.

В больнице тоже орудовала целая армия рабочих, часть холла отгородили и предоставили в распоряжение маляров. Селеста Гулд оказалась полной блондинкой с невозмутимым лицом. И все же она не смогла скрыть удивление при виде сержанта

Джексон и предложила устроиться в кафетерии. Лола возблагодарила небо за такой подарок и поспешила за кофе и чем-нибудь съестным. Хотя она чувствовала себя липкой от грязи, а спина и ноги ныли от усталости, она радовалась за Ингрид. На фоне недавних событий медсестра, обладательница восьмидесяти килограммов здравого смысла, твердо стоящая на земле обеими ногами, обутыми в прочные мокасины на резиновой подошве, и одетая в успокаивающе белоснежную форму, могла внести приятное разнообразие. Сейчас она сообщит им что-нибудь стоящее. Они сосредоточатся на сути дела. На Брэде и его семье. Вернее, на Брэде и его прошлом. С этого и следовало бы начать. Рассказ Селесты оказался захватывающим.

– Джеймс Арсено провел у нас несколько лет. До этого он всю жизнь прослужил в Сен-Бернаре сержантом полиции. Брэд жил в этом квартале и часто его навещал. У Джеймса было больное сердце.

Дамбы прорвало рано утром, хлынула вода. Бедствие застигло наших постояльцев в постели. Семеро утонули. Выживших мы перевели наверх, попытались справиться с паникой. Электричества не было, не хватало питьевой воды и еды, лекарства оказались испорченными. Появление Брэда Арсено потрясло нас. Весь в грязи, с окорябанными руками и лицом, он плыл сюда от самого дома, чтобы помочь отцу. Перед ним открылось жуткое зрелище. Джеймс в шоке. У Эмили Тревис страшный приступ астмы, у Томаса Клайна вывихнуто плечо, Люк Хопкинс бредит, а остальные стонут от страха. Брэд помогал нам их успокаивать. Так мы целых два дня терпели сырость, зловоние и страх. Я не давала старикам выглядывать в окно. По заразной воде плыли трупы. Когда Брэд замечал лодку, он бросался за ней вплавь. Но все суда были переполнены, и никто не хотел останавливаться.

Состояние Джеймса ухудшалось. Он слабел на глазах, но оставался в сознании. Он признался Брэду, что мать ушла от них по его вине. Ей с ним пришлось несладко, он слишком много пил, а бывало, и поколачивал ее. К тому же он солгал. Ирен не бросила сына. Сговорившись со своими товарищами по работе, Джеймс подставил жену, состряпав липовую историю о перевозке наркотиков, чтобы она не смогла вернуться в Штаты. В дальнейшем Ирен писала Брэду, но Джеймс прятал ее письма.

Джеймс скончался на руках сына. Когда прибыли военные, Брэд замкнулся в молчании. Один солдат сказал ему, что в лодке мало места и тело придется оставить. Нас довезли до шоссе. Не знаю, до какого, город был неузнаваемым. Военные разместили нас в автоколонне, следовавшей до стадиона «Астродом» в Хьюстоне. Я думала, что Брэд поедет с нами, но он отказался. И ушел, не сказав ни слова. Тогда я видела его в последний раз.

– И он не сказал, куда идет? – настаивала Ингрид.

– Полагаю, он и сам толком не знал.

Селеста Гулд объяснила, что ее ждут больные.

Пожав руку Ингрид, она выразила надежду, что Брэд выпутается из этой грязной истории. Он не заслуживает тех напастей, которые на него свалились. Прежде чем вернуться к своим обязанностям, она бросила на Джексон взгляд, полный плохо скрытого упрека, но та и бровью не повела.

Вновь оказавшись в «корвете», Лола обратилась к Джексон:

– И это вы называете «не узнать ничего нового»?

– Арсено вырос в неблагополучной семье. Он стал пить, нашел низкооплачиваемую работу у богатенького друга, помолвленного с потрясающей девчонкой. Потом пришла Катрина. Так он узнал, что его отец сам выставил мать за дверь. Что он родился неудачником и останется им до самой смерти. Тогда он снова запил, ограбил своего приятеля и застрелил его. Эта история ничем не отличается от тех, что я слышу годами. И что все это меняет?

– Вот ведь странно. Вы больше не вешаете на него убийство Джулии, – вздохнула Ингрид.

– Нет, потому что Кларк, вероятно, была убита бандой. Она получила пулю в затылок. Арсено мог бы ее убить в припадке страсти. Возможно, он бы захотел посмотреть ей в глаза, прежде чем выстрелить.

– Но пули выпущены из одного пистолета…

– И что это доказывает?

– Паркер думает иначе…

– Откуда вы знаете? Паркер поделился с вами своими теориями? Нет, он задавал вам вопросы.

Женщины помолчали. Лола больше не сомневалась. Сержант Джексон не просто присматривала за ними, слепо выполняя приказы лейтенанта Паркера. Она была настроена не так враждебно, как могло показаться. «И что все это меняет?» Одна эта фраза могла означать, что Камерон Джексон уже пришла к тем же выводам. Она изучила жизнь Брэда в обратном порядке, до самой смерти Джеймса Арсено в Сен-Бернаре. И не желая в этом признаваться, задумалась, не позволит ли ей метод Ингрид переломить ход расследования.

– Вы могли бы раздобыть для нас ключи от Магнолия-холла? – бросила пробный камень Лола.

– Можно попробовать, – ответила Джексон, включая зажигание.

Лола еще не освоилась в городе, но была уверена, что серый «корвет» направился к «Фрэзер Реалити» и мисс Уорнер.

38

Николе дожидался, пока Дюген закончит телефонные переговоры с судмедэкспертом о Залатанном. Этим прозвищем майор наградил типа, напавшего на Арсено, из-за пересекавшего его живот уродливого косого шрама, сизого и неровного. В остальном труп оказался не из болтливых. Отпечатки пальцев и анализ ДНК ничего не сказали. «Токарев» и очки ночного видения действительно были советского производства, из тех, которые албанская мафия продавала на черном рынке по сходной цене и совершенно анонимно. Дюген повесил трубку со своей победительной улыбкой. Таким его уже давненько не видели. Николе почувствовал облегчение. Пора бы уже шефу забыть про угрюмое молчание и вновь стать самим собой.

– По мнению Дювошеля, на Залатанного было совершено нападение при помощи пилы для обрезки деревьев, – пояснил Дюген. – Ране не больше года, и он едва выкарабкался.

Они вышли из машины. Дюген позвонил Мутен. Он приказал ей передать фотографию Залатанного в СМИ и во все комиссариаты полиции, обязательно упомянув про шрам, и выяснить в паре с Фурне, представители каких профессий могут применять подобные орудия.

– А ты пошлешь двух ребят с фотографией порасспрашивать наших артистов. Помнится, я видел такую пилу в инструментах Юпитера Тоби. Может, кто и вспомнит какую-то деталь или возможную связь с Залатанным. Пошевеливайся.

Без дальнейших церемоний Дюген повесил трубку, и Николе легко представил себе выражение лица Мутен. Они вошли в больницу.

Арсено сидел на больничной койке с обычным отсутствующим видом, плохо выбритой широкой физиономией и почти гладким, как у каторжника, черепом. Учитывая его габариты, Дюген вместо двух вызвал трех конвоиров, чтобы отвести его к следственному судье Брисьё. Выпрямившись, Арсено был выше их на целую голову. Наручники оказались слишком тесными, а выданные ему джинсы и голубая рубаха трещали по швам. В который раз Николе задумался, как это ему удалось оправиться от пули, которую Залатанный всадил ему в грудь.

– Сейчас у вас есть возможность о чем-нибудь заявить, прежде чем вы предстанете перед следственным судьей, – предупредил Дюген.

Арсено не ответил.

– Нападавшего пока не опознали. Но его шрам соответствует ране, нанесенной пилой для обрезки деревьев. Вам это о чем-нибудь говорит?

Николе заметил тень, промелькнувшую во взгляде гиганта.

– Я ничего не помню.

– Попытайтесь. Вы сидите с друзьями в кафе «У Зазы» на улице Потерн-де-Пеплие. Хозяйке отлично известно, что вы пьете только безалкогольное пиво. Но Малыш Луи незаметно подливает вам в кружку капельку джина. Ему вздумалось подшутить над вами. Он хочет, чтобы вы веселились вместе со всеми. Он знать не знает, что вы алкоголик.

Дюген выжидал, одновременно спокойный и властный. Он дал Арсено вдоволь поразмыслить, рискуя опоздать к судье. Встреча была назначена на семнадцать ноль-ноль. Времени почти не оставалось.

– Я помню Зазу, Ману, товарищей. Помню свое пойло. А больше ничего.

Николе не сомневался, что великан морочит им голову. Вылитый тип, тысячу раз напивавшийся до полной отключки, а о своем последнем загуле ему придется сожалеть до конца жизни. Потому что в тот раз из его туши вырвалось чудовище – псих, скрывавшийся под личиной дружелюбия, – и убило девушку, которая его отшила. Ее легко понять.

Полицейский фургон стоял в нескольких метрах от выхода, приглушив мотор. Подъехала «скорая», припарковавшаяся перед входом в отделение неотложной помощи. Дюген заметил двух юнцов в зеленых комбинезонах городской службы уборки, куривших на лавочке. Не старше восемнадцати, спокойные, с ведрами у ног и щеткой-метлой, прислоненной к скамейке. Дюген дождался, пока санитары с больным на носилках вошли в больницу, и кивком приказал конвойным отвести Арсено к фургону, а Николе – прикрывать тылы. Конвойные с задержанным поднялись в машину.

Один из юнцов нагнулся к своему ведру. Дюген шагнул вперед, положив руку на кобуру. Парень опустил руку в ведро и извлек оттуда что-то круглое.

– ГРАНАТА! – заорал Дюген, укрывшись за машиной.

Граната закатилась под фургон, очередь из пистолета-пулемета прошила стенки машины. Для Дюгена время остановилось, пока машина, за которой он лежал, содрогалась от выстрелов. Граната взорвалась, фургон приподняло волной, затем шарахнул мотор, и машина вспыхнула, как факел. Дюген отстреливался, скорчившись под градом пуль. Хриплые стоны, смрад горящей плоти, рев мотора. Он увидел мотоцикл с двумя седоками. Один из них обернулся и выстрелил напоследок. Мотоцикл скрылся.

Николе прокричал их приметы по рации. Дюген бросился к пылающему остову машины. Люди успели выскочить до взрыва. Один из медиков огнетушителем пытался погасить горящую куртку неподвижного шофера. Конвоир, держась за бок, кривился от боли. Другой медик склонился над Арсено, который лежал с широко раскрытыми глазами, раскинув руки и ноги. Белый халат медика заслонял его грудь, возможно, пробитую пулями. Дюгену подумалось, что смерть американца погребет и его карьеру.

– Как им удалось засунуть пистолет-пулемет в ведро, шеф? – возопил Николе.

– Это «мини-узи», Людовик, очень компактный, со складным плечевым упором, но на скорострельность это ничуть не влияет, – услышал он свой голос. Невозмутимый и неторопливый, он словно комментировал каталог оружейного завода.

Он вспомнил, что ему только что довелось испытать: «узи» выплевывал пули, будто в замедленной съемке, люди шевелились как во сне. То же самое он пережил в ту ночь, когда накачавшийся крэком наркоман всадил ему в бок нож.