Текст книги "Просторы Многомирья"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

II

Когда-то мир Хэймегон был полностью каменным миром; представлялся затвердевшим белым облаком. Казалось, уже ничто не может изменить облик этого облака, но вот прилетели с другого мира люди и начали кропотливо, год за годом изменять: долбить камень, придавать ему то изящные, то грозные формы…

Сотни архитекторов соревновались меж собой, кто во что горазд, а их волю исполняли и рабочие, и рабы…

Ведь Хэймэйгон был центром грозной, сильной империи – и он должен был стать не просто дворцом, он должен был стать грандиознейшим из всех известных в Многомирье сооружением. Настолько величественным, настолько поражающим воображение, что любые послы из отдалённых областей, при приближении к нему, уже должны были понять, что всякие переговоры бесполезны, что они, если ещё не подчинились империи, то должны это сделать немедленно, иначе будут раздавлены, словно насекомые под стопой великана…

Великий дворец занял всю поверхность сорокакилометрового мира Хэймэйгон; а также – уходил на сотни метров в его глубь…

Мир-дворец вполне оправдывал возложенные на него многочисленные функции. А если и находились такие смельчаки, которые при виде его всё ещё думали бороться с империей, то жизнь их угасала – здесь же, на Хэймегоне, под его праздничным фасадом, в мрачных подземельях…

Читатель помнит, что Винд, будучи на мире Аратроэль, случайно способствовал починке железной Тифмы; и она, вспомнив своё предназначение, полетела в битву, сражаться за империю…

Но Тифма должна была сражаться не за ту империю центром которой был Хэймэйгон. Империя, создавшая Тифму, исчезла, даже не ни разу столкнувшись с Хэймегоном, так как находилась слишком далеко.

Судьба Хэймэйгона была почти такой же, как история империи Тифмы – почти такой же, как и судьба многих и многих других империй в бескрайнем Многомирье. Постепенно, под натиском других, молодых, энергичных государств и от внутренних распрей, Хэймэйгон хирел, терял некогда принадлежавшие ему миры.

Когда-то, давным-давно в великом дворце жили сотни тысяч хэймегонцев. Потом на мир-дворец напали; была великая резня и разграбление; варвары увезли на своих летучих кораблях и на драконах всё, что могли; а из тайных убежищ вышли уже не сотни тысяч, а всего лишь тысячи хэймегонцев.

Они уже не помышляли о власти над тысячами миров, а думали только о том, как бы на них кто-нибудь не напал. Но на них нападали вновь и вновь; так как во дворце скопилось превеликое множество сокровищ. Хэймегонцы не сопротивлялись, а прятались; некоторых из них находили и увозили в рабство, а оставшиеся всё больше хирели, всё меньше напоминали прежних грозных и гордых воителей…

Пролетали месяцы и годы, а годы складывались в столетия…

Те хэймегонцы, которых не нашли, сами покинули мир-дворец, переселились на другие миры, стали, кто фермером, кто воином-наёмником, кто учёным, кто… в общем, они освоились во всех возможных профессиях.

Отличительной чертой хэймегонцев являлись их зелёные волосы; но если учесть, сколько разных существ живёт в Многомирье, то на эти зелёные волосы почти никто не обращал внимания.

Что касается рейдов за сокровищами, то они прекратились. Хоть и велики и многочисленны были кладовые мира-дворца, но и они опустели…

Теперь только отдельные кладоискатели посещали Хэймегон, и некоторым из них сопутствовала удача – они возвращались на свои миры богатыми, а некоторые – навсегда пропадали в подземельях мира-дворца, где, по слухам, обитали страшные чудовища…

Со стороны могло показаться, что мир-дворец полностью вымер, но это было не так. В нём осталось жить по крайней мере пятьдесят человек. Это были истинные хэймегонцы – все с зелёными волосами; а правил ими император со своей императрицей …

Эти хэймегонцы существовали, скрываясь от пришельцев, блюли странные обычаи, и даже строили планы по возвращенью власти над многими мирами… Можно сказать, что они были почти безумны…

Но здесь речь, в основном, пойдёт не о них; а о девушке, которая хоть и была дочерью императора, но сильно отличалась от своего немногочисленного окружения.

Звали девушку Эльрикой. Ей исполнилось двадцать лет, то есть она была на три года младше Винда…

В тот день дул тёплый, наполненный запахом незнакомых трав ветер. Должно быть, этот ветер прилетел от далёкого, неведомого мира, и сохранил его частицы в себе…

Зеленовласая Эльрика сидела на балюстраде, ограждавшей одну из бессчётных террас великого дворца Хэймэйгона. Эта девушка, облачённая в платье изумрудного цвета с золотистым, орнаментным шитьём, задумчиво смотрела вдаль, в глубину неба, где нависали широкие и величественные кучевые облака… Её лицо было бледным и изящным – говорили, что в ней возродилась краса древних правителей Хэймегона…

Эльрика пыталась представить себе, что это за загадочный мир, от которого прилетел такой душистый ветер. Сколько образов – ярких, насыщенных, проносились в её развитом воображении! Она привыкла мечтать; её всю жизнь окружал старый, мёртвый камень, а ей хотелось летать, быть свободной, как птица. Жизнь предков – сухая, медлительная и бессмысленная, от рожденья и до смерти привязанная к этим каменным, растрескавшимся громадам – эта жизнь была отвратительна Эльрике.

Ей не сиделось на месте, и вот Эльрика соскочила с балюстрады, стремительно прошла по террасе, туда, где каменная кладка обрывалась на десятки метров, до следующего полуразрушенного уступа великого дворца…

Сзади раздались шаги. И не оборачиваясь, девушка уже определила, кто это идёт. Да и совсем не сложно было понять: два обычных шага, а затем – металлический удар о камень.

Это был Гондусар – первый советник императора; старый, сморщенный горбун с отвратительным характером, верный древним традициям, жестокий, алчный, ненавидящий Эльрику за её своевольный характер и особенно за то, что она мешала обрести самое дорогое для него – власть.

Эта неприязнь была взаимной – Эльрика просто терпеть не могла Гондусара, который всюду выслеживал её, попросту не давал ей жить свободно.

Девушка попыталась сохранить спокойствие, но когда услышала едкий, шипучий голос Гондусара, то всё же не выдержала и содрогнулась от отвращения. Но, ладно – голос, главное – о каких гадких вещах этот голос вещал:

– Ну что, принцесса, готовишься ли к свадебке? Радуешься ли тому, что час долгожданный приближается? Ожидаешь ли ненаглядного своего, принца, будущего императора, славного и прекрасного, многотитульного Паэррона, сына Балтужа, в мужья тебе от самого рожденья наречённого? Думаешь ли о том, как нежно любить его будешь, как ваша жизнь совместная в счастье пройдёт, как долго вы друг другом наслаждаться будете; да сколько детей у вас появится? Думаешь ли об этом, Эльрика милая?..

Гондусар знал, сколь болезненна для Эльрике эта тема, и поэтому намеренно растягивал свою речь.

Конечно, говоря о том, что принц Паэррон прекрасен – Гондусар врал. Этот Паэррон, так же как и некоторые из оставшихся хэймегонцев, был от рождения уродлив. От чего шли эти уродства хэймегонцы не знали, а только гадали; например, популярной была версия, что на них тяготило проклятье некоего колдуна, давнего врага империи Хэймегон. Гораздо реже шептались о том, что это – следствие многочисленных кровосмешений…

Если Эльрика была редкой красавицей, то наречённый ей в мужья Паэррон мог похвастаться только покрытым зелёной чешуей длинным носом, и острыми когтями, которые росли на его руках и которые невозможно было состричь. Изо рта у Паэррона торчали жёлтые клыки, которыми он мог разгрызать даже самые твёрдые кости, а иногда, от нечего делать, грыз и камень. Паэррон принципиально не мылся, и от него не просто неприятно пахло – от него воняло. Можно ещё много чего плохого сказать про этого Паэррона, но пока что достаточно и этого…

И вот за такого муженька и должна была выйти гордая, свободолюбивая Эльрика. Коротать с ним время, нарожать клыкастых детей с зелёными носами, а потом умереть, то ли от старости, то ли задохнувшись в зловонье своего супруга…

У Эльрики не было выбора. Паэррон был единственным настоящим принцем, иные же хэймегонцы не смели на неё зариться…

Теперь читателю должно быть понятно, почему не любивший и всячески пакостивший Эльрике Гондусар с таким упоением расписывал предстоящую свадьбу…

Конечно, он видел, как побледнела Эльрика, как в её глазах проявилась боль и напряжение.

Неимоверно горбатый, иссушенный, но всё же проворный, он пристально вглядывался в лицо принцессы своим единственным тускло-зелёным глазом и хмылился, показывая совершенно лишённый зубов рот. На Гондусаре была одета тёмно-багровая, истлевшая мантия, а из-за его спины выглядывал немой карлик Смежон, который всюду следовал за своим горбатым господином и стоически терпел от него все унижения…

Ну а Гондусар продолжал:

– Вижу, печалишься ты, девица… Ну и скажу я тебе: зря печалишься; не долго тебе ждать суженого осталось. Или не знаешь, что батюшка твой, великий Пуддел захворал?.. Так тяжко ему, что, может, вскоре за матушкой твоей к предкам отправится… Ну и воля его такова: не откладывать свадьбу, а вот завтра же её и сыграть… Вижу, вздрогнула ты, кулачки сжала; ах! – и побледнела то как! Понимаю, понимаю – не легко радость столь великую скрыть. Да-да, завтра тебя обнимет принц Паэррон; может уже и ребёночка, престолонаследника ты завтра уже понесёшь…

Эльрика не старалась сдержать своей ярости. Дрожащим от гнева голосом она проговорила:

– Ты знаешь, что Паэррону отвратителен мне. Он гадок телом и душой… Хотя, есть в этом склепе и более отвратительные персонажи – например, ты…

Беззубая ухмылка Гондусара стала ещё более широкой, он прищёлкнул своим желтоватым язычком и прошипел язвительно:

– Девица что-то горячится, чем-то недовольна; может из-за того, что Паэррон сейчас не с ней – расстроена? Ну так недолго ждать осталось. Ведь куда ж ты, милая, денешься? А? Ведь не убежишь же от нас, красавица. Велик наш славный Хэймегон, а счастье твоё только с нами, с твоими верными слугами… А будешь бегать, так мы тебя всё равно отыщем, и вернём, а не отыщем – так и сгинешь…

Эльрика хотела было ответить ещё что-нибудь гневное, но остановилась. Она глядела на уродливое, ухмыляющееся лицо Гондусара и не видела его. Уже ни раз прежде мечтала она о том, чтобы сбежать; укрыться где-то в лабиринтах мира-дворца, а потом, если получится и улететь с ненавистного мира-дворца-склепа…

Казалось, Гондусар читал её мысль; он скрежетнул:

– И не думай бежать, своевольная. Ведь у нас есть балдоги – они тебя по следу найдут; будешь потом в темнице сидеть, хлебом, водой питаться; волей-неволей, а выйдешь за Паэррона…

Гондусар издевался над Эльрикой не просто из-за тёмных свойств своего характера, а ещё и потому, что у него имелись свои планы на престол.

Эльрика – единственная дочь престарелого императора Пуддела, и, если бы она исчезла, то ближайшей наследницей стала бы дочь самого Гондусара – уже пожилая, горбатая и трёхногая Сгибба…

Принцесса ничего не ответила. Она просто обошла горбатого советника и стремительно направилась в свои покои…

Возле двери в покои стояли стражи – волосатые здоровяки с непропорционально маленькими головами. В своих косматых лапах они сжимали мечи, выкованные из чистого золота – частицы былой хэймегонской роскоши.

Приближаясь, Эльрика спросила раздражённо:

– Что вы здесь вечно торчите, истуканы? Вам что, делать больше нечего?

– Нечего! – хором ответили стражи, и это было чистой правдой.

Эльрика знала, что требовать у них уйти, бесполезно – приказ более важной особы, отца Эльрики, довлел над ними…

Девушка проскочила между стражами, захлопнула дверь, и на несколько секунд остановилась, оглядывая свои, такие привычные, такие ненавистные покои…

Это была весьма просторная зала, в центре которой звенел окружённый бассейном, фонтан, а на стенах видны были отреставрированные, но всё равно несвежие, и кое-где растрескавшиеся фрески со сценами из времён славы и величия Хэймегона…

Эльрика не любила роскошь, считала её лишней, бесполезной, отвлекающей внимание, но всё же не могла избавиться от тех громоздких, окованных где золотом, где серебром, а где расцвеченных драгоценными каменьями: комодов, сундуков, высоких зеркал, кроватей, шкафов, столов – в общем, части того, что выжившие хэймегонцы спасли от варваров и сохранили для особо знатных особ.

Вот книги Эльрика действительно любила и считала их истинными сокровищами – лучшим, что могли создать наделённые разумом существа, но книг, после нападений варваров, осталось ещё меньше, чем золота.

Книги не берегли, книги сгорали, а варвары их либо просто выбрасывали; либо, если книги казались ценными, отвозили на продажу…

Все книги, которые Эльрике удалось отыскать, хранились здесь, в изящном шкафу из желтоватой кости неведомого громадного зверя…

Другой зверь – вполне реальный и очень даже живой, лежал на балконе, а когда Эльрика вошла, повернул к ней голову. Это была чёрная пантера Ява – сильная, ловкая, свирепая, кровожадная, но преданная Эльрике, и готовая отдать за обожаемую принцессу жизнь.

История появления Явы такова:

Когда Эльрике было восемь лет, она, устав от жизни среди страшных, вырождающихся хэймегонцев, сбежала. Три дня и три ночи пролетели в неустанных поисках, а Эльрики всё не было…

Её отец, престарелый Пуддел, горевал, лил слёзы и клялся наказать страшной казнью няньку, которая была приставлена к Эльрике и упустила её; горбатый советник Гондусар торжествовал, предвкушая, как взойдёт на престол его дочка…

Что же касается балдогов, то эти огромные псы лишились своего нюха, потому что Эльрика, перед тем как бежать, подсыпала им карниборийского перца, известного также как "огневой перец". Когда же на третий день нюх вернулся, балдоги отыскали-таки след Эльрики…

Юную принцессу нашли в глубоком подземелье, в кромешной тьме, но принцесса была не одна, рядом с ней сияли зеленоватые глаза маленькой пантеры. Девочка ничего не стала рассказывать о своих похождениях, а сказала только, что пантера спасла ей жизнь, и, если ей не будет позволено взять пантеру с собой, то она останется в этой темноте навсегда.

И старый император Пуддел, обрадованным тем, что его дочь, которую он уже оплакивал, всё же нашлась, позволил оставить зверя.

Ява росла вместе с Эльрикой, и уже несколько раз спасала непоседливой принцессе жизнь. Например, был такой случай, когда Эльрика, тренировалась – перепрыгивая с одной полуразрушенной колонны на другую, не рассчитала сил, и сорвалась.

Если бы внизу не подоспела Ява, не подставила бы свою мускулистую спину, то принцесса разбилась бы об острые камни. Тогда они обе отделались ушибами…

Именно Ява выбила из рук Эльрики чашу, и, как потом оказалось, в чаше был яд – «подарок» Гондусара. Причастность Гондусара доказать не удалось, но Эльрика-то хорошо знала, что это именно он устроил. И с тех пор принцесса сама добывала себе еду – метко стреляла в некоторых залётных птиц из лука, ещё ей приносила дичь Ява; ну а овощи и фрукты без проблем можно было найти в любом из заброшенных садов…

О дружбе Явы и Эльрики можно рассказывать очень долго, можно написать о них целый роман, но тогда как бы не у дел окажется Винд. А ведь этот юноша, равно как и корабль Крылов и птица Аша, с каждой минутой, сами не ведая об этом, приближаются к миру-дворцу Хэймегону…

Так что вернёмся в тот день, когда Эльрика узнала о том, что совсем скоро предстоит стать супругой зеленоносого и клыкастого Паэррона.

Пантера Ява двумя грандиозными, стремительными прыжками перенеслась к Эльрике, и издав утробный, мурлычущий звук, легла возле её ног. Эльрика же села на мраморную ступеньку и положила ладонь на широкий, горячий лоб Явы. Начала негромко говорить:

– Ява, подруга – ты слышишь, какое суечение за этими стенами? По пыльным коридорам бегают: стаскивают из тайников в парадный зал всякие драгоценные побрякушки. А на кухне то же верченье – повара стараются, готовят кушанья, пекут пироги… Дамы достают из сундуков пыльные, изъеденные молью платья, выбирают из них лучшее… И ты думаешь – зачем всё это? А всё затем, чтобы поженить меня на ненавистном Паэрроне… Отец-император стал слаб не только телом, но и разумом – он назначил свадьбу на завтра, и, знаю, уговаривать его отложить это хотя бы на неделю – бесполезно… Да и не смогу я никого молить – не привыкла…

За последние годы между принцессой и пантерой образовалось полное взаимопонимание. Порой Эльрике даже и не требовалось ничего говорить: Ява догадывалась о настроении своей хозяйки по её движениям, по выражению лица, даже по исходящему от неё запаху…

Вот Ява положила свою тяжёлую голову на колени Эльрике, слегка приоткрыла пасть, в которой на алом фоне языка и нёба выделялись белые, острые клыки…

Принцесса ещё раз провела ладонью по лбу Явы и спросила:

– Ну что, ты готова к бегству?

Ява ударила по полу хвостом. О, конечно же – она была готова к приключениям; жизнь – размеренная, сытая, лишённая ярких событий, была отвратительна ей, хищнице…

– А ты помнишь прошлое? – спросила Эльрика. – Помнишь, как мы встретились в подземельях?

Пантера поднялась на лапы, и глянув на хозяйку страстными глазами хищницы, издала тревожный, урчащий звук.

Эльрика же говорила:

– А вот я практически ничего не помню…То есть, как готовила тот побег ещё могу припомнить, а вот что было потом – очень смутно… Во мраке, я встретила тебя, но ты тогда была ещё совсем малышкой; куда же делась твоя мать? И кто был ещё в том мраке, ты помнишь это, Ява? Кто-то очень страшный… Ты мне как-то помогла, спасла мне жизнь; но пережитое оказалось слишком тяжёлым для меня, и я просто забыла… Удивительно, что не стала заикой…

Ява встрепенулась, едва заметно, но угрожающе выгнула спину, её сильные мускулы напряглись. Теперь пантера смотрела за спину Эльрике. Обернулась и принцесса…

Дверь распахнулись. Вошли слуги. Почти каждый из них выделялся своим, особенным уродством.

Наиболее сильные несли золотые носилки, на которых, окружённый бархатными подушками, возлежал бледный, со ввалившимися щеками и с синими отёками под блеклыми, усталыми глазами, человек. Живот у человека был непомерно раздут, так как за свою жизнь он успел поглотить просто огромное количество всякой еды.

Это был отец Эльрики – император Пуддел. Его сопровождали около тридцати придворных – то есть, большая часть всех выживших хэймегонцев. Зрелище было и жалким, и страшным, и комичным, и трагичным одновременно.

Пуддел махнул ладонью, и слуги поставили носилки на золотой стол. Император спросил у Эльрики шёпотом:

– Всё с Явой общаешься?

– Общаюсь, – коротко ответила принцесса и с тоской посмотрела в сторону балкона.

В небе плыли, неспешно изменяя формы, величественные кучевые облака, а лучи заходящего солнца окрашивали их грани в оранжевый, розово-золотистый и бирюзово-оранжевый цвета. В отдалении можно было разглядеть несколько загадочных миров…

Но даже и тёплый, ароматный ветерок, который залетал с балкона, не мог изгнать того удушающего, затхлого духа, которые принесли с собой все эти полумёртвые хэймегонцы – нелепые, всеми забытые осколки некогда сильной империи…

Пуддел откашлялся, запихал свой пропитанный слизью платок в карман и снова спросил:

– Бежать собралась?

Не ожидала Эльрика такого вопроса, поэтому на мгновенье замешкалась. А Пуддел, хоть и больной, хоть и с тусклыми, усталыми глазами – а всё равно заметил это замешательство. Жить ему оставалось недолго – он прекрасно знал это, и самым главным, что было ему в этом остатке жизни – это выдать свою ненаглядную дочурку за зеленоносого Паэррона.

Вот, считал император, станет Эльрика супругой принца, хоть и уродливого (ну кто ж не без того?), а всё ж знатного, и сойдёт с неё спесь – деток, наследников нарожает, и умрёт он, старый Пуддел, в спокойствии…

Насчёт Паэррона Пуддел не беспокоился, знал, что тот только и мечтал, как бы поскорее овладеть Эльрикой – прекраснейшей девушкой во всём их мире-дворце.

А вот дочка вызывала в императоре весьма сильные опасения. Помнил Пуддел, как она в детстве сбежала, и как трудно было её найти… Знал, с каким пренебрежением относилась она к обычаям своего народа; как любила уединение…

И вот теперь Пуддел говорил:

– Счастья своего ты не понимаешь, Эльрика. Ну что ж. Всему своё время. А пока что… – он кивнул на стражей, которые ничего не выражающими взглядами созерцали пространство. – Ты уж не обессудь, но они останутся здесь до завтра…

– И на ночь? – спросила Эльрика.

Пуддел долго и мучительно кашлял, затем нашёл силы и ответил:

– Да, родная, и на ночь… Будут охранять твой сон…

Эльрика медленно отошла к фонтану, опустила в прозрачную прохладную воду ладонь. Фигура девушки выказывала безмятежность, и со стороны трудно было определить, как на самом деле напряжена она…

Но это знал Гондусар, который тоже вошёл в покои и остановился возле дверей. Горбатый советник был мрачен – ему казалось, что теперь Эльрике едва ли удастся ускользнуть, а, стало быть, свадьба действительно состоится, и его собственной дочери едва ли удастся взойти на престол.

Император Пуддел продолжал:

– Ты, доченька, очень бегать любишь, и я помню как ты испортила нюх балдогов перцем Но теперь балдоги живут у меня в клетке и тебе до них не добраться… Ты только не огорчайся, ведь я о твоём благе радею; ибо глупа ты и несмышлёна…

– Достаточно, отец, – произнесла Эльрика.

– Ты обещаешь, что не будешь помышлять о бегстве? – спросил Пуддел.

– Нет, этого я обещать не могу, – проговорила Эльрика и поднялась от бассейна.

Пуддел молвил:

– Этого я и опасался, а раз уж ты об этом даже в открытую говоришь, то прикажу удвоить стражу в твоих покоях.

– Да как же так? – усмехнулась Эльрика. – Ведь это, выходит, вся стража здесь скопиться. Ведь у вас больше и не осталось никого…

С этими словами девушка подошла к шкафу, распахнула его, и положила небольшую книжечку со своими любимыми стихами в кожаную сумку, плотно прикрепленную к её боку…

На другом боку у Эльрики были закреплёны золотые, усеянные изумрудами ножны, в которых покоился острый кинжал. Вот она провела ладонью по этим ножнам. С самым решительным видом, быстрым шагом направилась к Пудделу.

Император спросил испуганно:

– Что это ты задумала?

Стражи встали перед ним, приподняли свои тяжёлые мечи.

Эльрика, всё ещё усмехалась, но горькой была её усмешка. Принцесса молвила:

– Что же ты, отец, боишься меня? Думаешь, я причиню тебе вред? Ударю этим кинжалом?

– Нет, что ты… – вздохнул император и дал своим слугам знак отойти.

Те, конечно, повиновались, но оставались поблизости – насторожённые, чутко следящие за каждым движеньем Эльрики – никогда они не доверяли принцессе – своевольной, столь непохожей на них…

А Эльрика, подошла вплотную к Пудделу, дотронулась пальцами до его холодной, сероватой ладони и произнесла:

– Я просто хотела сказать спасибо, за всё то хорошее, что от тебя получила. Да… ведь было и хорошее… Спасибо вам всем!

– Ну что ты, доченька, – император хотел сказать ещё что-то, но им снова овладел кашель.

И в раскатах этого болезненного кашля звучали слова Эльрики:

– …Но отныне моё пребывание здесь становится невыносимым. И я говорю вам «прощайте». Не пытайтесь меня остановить!..

И громко, властно прокричала:

– Ява, время настало!!

Эльрика развернулась и бросилась к балкону.

– Ты что?! – взвизгнул, брызжа слюной, Пуддел. – …Держите её!!

Но стражи, при всём желании, уже не могли остановить Эльрику – слишком неповоротливыми они были.

Принцесса давно тренировалась, совершая опасные прыжки в разных местах мира-дворца. И всё же прыжок, который ей теперь предстоял был самым опасным из всех совершённых ей прежде.

Всего три секунды потребовалось ей, чтобы пересечь свои просторные покои. Вот вскочила она на балконную балюстраду.

Здесь, знала она, главное не мешкать, не замедлять своего стремительно движения вперёд. Одно, самое ничтожное сомнение, и она дрогнет, уже не будет такой собранной, и тогда – она обречена.

Под ней открылась пропасть – стена мира-замка уходила на десятки метров вниз, где среди деревьев торчали обломки древних статуй, но другая стена вытягивалась параллельно её балкону, из той стены торчал остов навеса – всего лишь несколько покрытых тёмным мхом камней, но за эти камни можно было уцепиться, и по выбоинам в стене докарабкаться до трещины…

Эльрика, оттолкнулась от балюстрады и полетела – вперёд, сопровождаемая истошным криком императора:

– Сто-ой!!

Всё же Эльрике не удалось завершить прыжок, так, как она желала. Пролетев не менее десяти метров, девушка не дотянула до заветного камня самую малость… Вытянув руки вперёд, она кончиками пальцев впилась в мох, повисла, раскачиваясь над пропастью…

Мох был влажным и пальцы соскальзывали… Вот оказалась болтающейся в воздухе одна рука…

Ещё мгновенье и Эльрика полетела бы вниз, на острые камни. Она вскрикнула, её вторая соскользнула, дёрнулась в сторону и… вцепилась в лапу Явы.

Пантера прыгнула на этот камень, практически одновременно с девушкой, но всё же её прыжок был более удачным, и она оказалась сидящей на этом уступе…

Сзади, с балкона доносились крики императора:

– Остановите её! Немедленно!..

Слуги метались из стороны в сторону, паниковали, суетились – в общем, не знали, что делать. Советник Гондусар ухмылялся, ему казалось, что теперь-то никто не помешает его дочери взойти на престол…

Один из слуг проговорил:

– Простите ваше величество, но, если мне не изменяет память, до той части дворца, где сейчас оказалась ваша дочь, по коридорам можно добраться не меньше, чем за десять минут…

– Так что же вы стоите тут, остолопы?! – взревел правитель. – Немедленно бегите туда…

И все без исключения слуги бросились исполнять приказ. Теперь никто даже не мог поднять золотые носилки, на которых лежал больной император. Он ещё звал свою дочь, но голос его был слишком слабым, и она не слышала его за посвистом постепенно усиливающегося ветра.

Цепляясь за выступы, впиваясь в многочисленные трещины, Эльрика добралась до той широкой прорехи в стене, которая и была её целью.

Ну а Ява последовала за нею…

Два часа Эльрика в компании с Явой бежала по пыльным коридорам, проносилась среди разросшихся, заброшенных садов; перепрыгивала через кажущиеся бездонными трещины в полу, перелазила через завалы раздробленных стен и статуй, карабкалась на уступы, перебегала по хрупким местам…

Она старалась не удаляться от верхних уровней, а то и вовсе – бежала по поверхности мира-дворца, под открытым небом…

Конечно, всевозможные препятствия замедляли её движение, ей приходилось делать многочисленные крюки, иногда даже – возвращаться назад. И через два часа она отдалилась от обжитой части дворца не более чем на пять километров по прямой.

Эти пять километров многого стоили! Никто из слуг императора Пуддела обычно не заходил в такую даль. Эти места считали проклятыми и опасными…

Наконец Эльрика остановилась под сенью многолетней яблони, корни которой нашли здесь, в царстве старого камня, достаточно земли.

Плоды – крупные, спелые, жёлтые и красные висели прямо перед лицом девушки. Она сорвало одно яблока, и захрустела, улыбаясь…

Спросила у Явы:

– Ну что? Я вижу ты – совсем не устала!

Пантера только вильнула хвостом, и повела лапой, чуть выпустив когти.

– Ты проголодалась, – молвила Эльрика. – Яблок ты есть, конечно, не станешь; ну а я бы не отказалась от мяса, так что, если поймаешь лань или зайца, принеси и мне. Договорились?… А я пока посижу здесь, подумаю, что нам делать дальше… Ты только не убегай слишком далеко…

Явы ещё раз вильнула хвостом, и стремительно бросилась прочь. Только что была рядом, и вот уже исчезла – беззвучно и бесследно…

Эльрика сидела, прислонившись спиной к старой яблоне – задумчивая, погружённая в себя. Этот день, начавшийся так обычно, переменил всю её жизнь и дороги назад, к опостылевшим хэймегонцам уже не было…

Впрочем, она понимала, что волею Пуддела её так просто не оставят, а будут ещё долго преследовать, и что по её следу пущены балдоги….

Ну ничего – и балдогам придётся попотеть, вынюхивая, ведь Эльрика несколько раз заходила в журчащие среди каменных развалин речушки, шла по их дну; а вода, как известно, запахов не хранит. А, судя по усиливающимся раскатам грома, и ливень приближался – он должен был смыть оставшиеся следы…

Но, если даже балдоги не найдут её, что же делать дальше? Жить вечной изгнанницей, из года в год прыгать с камня на камень, прятаться в ветхом, древнем лабиринте? Многим ли это лучше жизни среди придворных?.. Наверное, всё же лучше – здесь нет глупой суеты, здесь не грозят выдать замуж за немытого зеленоносого принца…

Здесь, казалось, вовсе не так уж и плохо. Эльрика подняла голову, и, в просветах между ветвями яблони, увидела мраморный купол – во многих местах проломленный – часть некоей разрушенной части мира-дворца. На куполе ещё можно было разглядеть старинные фрески: армады летучих парусных кораблей некогда грозной империи Хэймегон атаковали другой мир, навстречу им неслись огнедышащие драконы, но мало что могли сделать против дальнобойных пушек хэймегонцев…

Летели минуты, и всё отчётливее доносились раскаты грома. В трещинах камня и в куполе, выл ветер. Темнело не только от того, что приближалась ночь, но и от туч, которые надвигались, загораживая солнце.

Эльрика думала: "Наверняка отец поднял в погоню за мной весь двор, да и себя приказал нести на носилках… А, судя по тому, как грохочет и свистит, буря будет сильной… Несладко им придётся… Ох, как несладко… Ну да они сами виноваты – думали, я их пленница, но ошибались…"

Чем ближе становилась буря, тем тревожнее становилась на душе у Эльрики…

И эта древняя зала казалась ей уже вовсе не такой приветливой и умиротворённой. Со всех сторон наползали тёмные, глубокие тени; сумрак прорезали отсветы молний, и в их гулком рокоте слышались голоса злых колдунов и угрожающий рык кровожадных чудовищ…

Но самое скверное было в том, что именно теперь, когда она осталась одна, в этом отдалённом от хэймегонцев месте; начинали приходить воспоминания из детства – именно те, вроде бы забытые, о её первой попытке сбежать…

Вот, из дальней части залы донёсся удар. Быть может, это по камню ударил другой, упавший, выдутый ветром камнем, но никакой уверенности в этом не было…

– Ява… – негромко позвала Эльрика, но ответа не получила, да и сама прекрасно знала, что это не Ява…

Девушка поднялась, выхватила свой острый кинжал, и замерла – напряжённая, вслушивающаяся…

И тут повторился этот странный звук…

Нет – всё же, это не был на удар камня о камень!

На коже девушки появились мурашки… Она вспомнила, что слышала этот звук прежде, – тогда, в детстве, во время своего первого бегства из дворца. И, вскоре после того, как она услышала, произошло нечто страшное.