Текст книги "О Тех, Кто Всегда Рядом!"

Автор книги: Дмитрий Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Видимо, он успевает принять какое-то решение, потому что расслабляется, вытирает рукавом нос, чешет пятерней в затылке и решается ответить:

– Больше никому не показывай. Это я такой добрый. Иной бы уже проткнул тебя насквозь. Но я еще и умный. Думаю, что если буду тебе полезным, ты сможешь быть благодарным?

Парень и в самом деле не дурак. Хотя, признаться, поначалу я и не думал что-то ему платить.

– Посмотрим, – я пихаю Коня пятками и он потихоньку начинает перебирать ногами. – Так что там с ценой?

– Дорого. Примерно десяток вот таких скакунов, – он хлопает лошака ладонью по крупу, – можно взять даже не сбивая цену.

Я смотрю на спутанную гриву между ушей «скакуна» и объявленная ценность не вызывает у меня приступа радости. Я бы и за сотню таких колченогих уродцев не дал десяти оловяшек. Разве что на мясо использовать?

– А вот это? – достаю оловяшку и показываю ее Иштвану.

– Что это? Дай-ка?

Он подносит монетку к самому носу, потом прикусывает ее, вертит перед глазами.

– Не знаю. Не видел такого никогда. Мусор какой-то. У нас серебро в ходу. Ну и медь, само собой. У меня, правда, и нет ничего. Но зато пара серебряных монет у папаши имеется – ему жалованье за службу положено от купеческой Лиги. А вот золото… – последнее слово он произносит с придыханием; так начинала говорить Марфа, когда наши губы оказывались в опасной близости. – Я и видел-то его всего однажды. Нет, уже дважды. Если высокая госпожа будет так же добра ко мне, то еще и увижу и потрогаю!

До самого леса мы обсуждаем тонкости здешней коммерции. И я впервые радуюсь, что попал в это странное место! Если Иштван не врет, то по фунту серебра за каждый золотой я получу. Или целый воз меди. Но мне медь нужна не больше прошлогоднего ветра.

Лес действительно оказывается редким – стволы деревьев торчат далеко друг от друга и редко года высокие кроны соприкасаются между собой. К тому же часто встречаются поляны с горелыми пеньками – видимо, кто-то продолжает прореживать растительность. Туман совершенно испарился и теперь это редколесье просматривается насквозь.

И хотя выглядит это все безобидно, но наш разговор как-то сам собой утихает, мы замедляем шаг и озираемся вокруг, будто ждем какой-то опасности.

Но ничего не происходит – даже местная живность не показывается. Дятлы, если они есть, бездельничают и кукушки молчат. Никаких белок, мышей и прочих куниц не видно. Пахнет мокрым деревом, землей и грибами.

Лес становится все реже и реже и вскоре кончается, уступает место огромной, поросшей высокой травой, пустоши. Здесь гуляет легкий ветер, разносит вокруг пыльцу с полевых цветов. Трава под его порывами стелется упругой зеленой волной – такой красоты я еще ни разу не видел.

Иштван, шагает гораздо бодрее, начинает что-то насвистывать. Конь хлещет меня по ногам своим хвостом – отгоняет мух.

– Долго еще?

– Да вон уже, – Иштван вытягивает руку вперед.

Я пока что ничего не вижу.

– Стены, – добавляет он.

Действительно, впереди едва различимо в поднимающемся вверх теплом мареве, виднеются серые стены.

– Устал я брести, – Жалуется спутник.

Он протягивает мне руку и, опершись на подставленную мою, ловко запрыгивает на круп лошади.

Через час мы подъезжаем к городу.

Снаружи ничего особенного, если не считать, что в воротах нет вообще никого – ни стражи, ни мытарей, ни привычных мне Анку. Телеги въезжают и выезжают без всякого порядка. Носятся собаки, иногда устраивая между собой короткую грызню за дохлую крысу или что-то столь же интересное.

Мы спешиваемся и вступаем в Арль, – так называется городок.

Я толкаю Иштвана в бок и шепчу на ухо:

– Мне нужно поменять золото.

Четыре монеты – это по местным меркам солидно. Купцом стать не выйдет, но прожить пару месяцев можно безбедно.

– Тогда нам нужно к тетке сначала. Сам-то я даже и не знаю к кому обратиться, чтоб не обманули.

Мы пробираемся по узким, грязным улицам, покрытым какой-то вонючей смесью соломы, глины, нечистот, куриного дерьма и мусора. И я еще раз отчетливо понимаю, что Туату здесь никогда не бывали. И не появятся – не любят они такой грязи. Вспоминаются чистенькие улицы Хармана или Вайтры – до их состояния здешняя помойка, по недоразумению называемая городом, не поднимется никогда. Хоть в чем-то есть, оказывается, польза от Анку.

Часто встречаются люди с оружием – у кого-то короткие клинки, у других – шпаги, у иных – дубины на поясе, кое-кто даже носит с собою алебарды. Как выясняется чуть позже, с алебардами бродят местные гвардейцы. Что-то вроде городской стражи. И все равно оружия очень много – у нас такого его количества хватило бы на десяток городов вроде Хармана. На самом деле я помню только одного человека, так явно выставлявшего напоказ свой меч – Карела.

– Тетка моя одно время была замужем за городским деловодителем, – рассказывает Иштван. – Так что я тут все знаю. Потом он умер спешно, а в городе шептались, что без Магды не обошлось. Не знаю, так ли, но мать говорит, что это неправда. Вот уже двадцать лет тетка одна вдовствует. Ты сильно не пугайся, строгая она. Но деньжата у нее водятся. А если у нее не достанет, то хоть подскажет, к кому без опаски обратиться можно.

Мы останавливаемся перед низкой неприметной дверью и Иштван колотит в нее ногой, сопровождая грохот криками:

– Магда! Тетка Магда, открывай! – он оборачивается ко мне и спокойно объясняет созданный шум: – Глуховата она малость. Открывай, тетка!

Дверь распахивается и на пороге я вижу застывшую статую с лицом, могущим легко украсить любой ночной кошмар! Она худа, скулы обтянуты желтой кожей, губы широкого – едва не до ушей – рта плотно сжаты. Брови скрыты краем чепца. Нос изогнут хищным клювом. Под ним родинка размером с грецкий орех и из нее на подбородок опускается длинный ус. Из-под чепца в разные стороны торчат седые космы. Длинные руки опущены вдоль тела, но я не обманываюсь: едва это чудовище захочет меня укусить, они взметнутся к моему горлу и сожмут его крючковатыми пальцами!

В моем мире таких ужасных старух нет. А если и есть по недосмотру кровососов, то никому они не показываются. Бесы! Я даже не думал никогда, что женщина может быть настолько стара и страшна! А увидели бы ее Анку – разбежались бы и попрятались!

Я невольно отступаю назад и отвожу взгляд, а Иштван смеется:

– Не бойся, не наведет на тебя порчу, если ей не заплатить.

– Чего тебе, Иштван? – вопрошает чудовище скрипучим тонким голоском – точно будто кто-то хитро ножом по тарелке скребет. Удивительно, но зубы в широкой пасти видны молочно-белые, здоровые и крепкие.

– Мать послала, – громко врет мальчишка. – Справиться, как ты здесь? Жива ли еще?

– Не дождетесь, – мрачно отвечает карга. – Жива. Что еще?

– Дело у нас к тебе, тетка, – подмигивает Иштван.

Она долго соображает, потом вытирает ладони о перепачканный чем-то передник и скрипит опять:

– Ну, проходи. Только обувку скинь на пороге. Ну, ты порядок знаешь.

Иштван кивает мне и тянет за собой в темные внутренности дома, где – я уверен – тысячу лет назад обосновалась эта ужасная ведьма!

Коня привязываем к торчащему из стены кольцу, покрытому изрядной ржавчиной, и суем в зубы морковку.

В доме удивительно чисто – будто и нет снаружи зловонного Арля.

Все аккуратно разложено, повсюду белые накидки, на окнах, прикрытых ставнями, кружевные занавески. На второй этаж ведет прочная лестница с резными балясинами.

– Какое дело? – карга уже устроилась за массивным столом.

– Покажи ей, – командует Иштван.

Я выкладываю золотой кругляш перед страшной Магдой.

Она ловко нажимает на него ногтем, так что тот становится на ребро, перехватывает его двумя пальцами и без лишних церемоний тащит его в свою раззявленную пасть! Я пугаюсь, что она сейчас сожрет четверть моего нынешнего состояния, но все обходится: она всего лишь прикусывает монету зубами. Потом подкидывает на ладони несколько раз и припечатывает золотой к столу.

– Кого ограбили, засранцы?

Я собираюсь возразить, но не успеваю – вмешивается Иштван:

– Какое тебе до этого дело, старая?

– Язык подбери, племянничек, – советует карга. – Много у вас этого?

– Сколько серебра дашь? – переводит разговор в деловое русло мой спутник.

– Сколько у вас золота? – настаивает ведьма.

– Ты цену скажи, тетка! – упорствует Иштван.

– За один золотой – одна, за десять – другая, – терпеливо поясняет тетка. – А за сотню – мне вас проще в землю закопать.

– Тю, – фыркает племянник. – Руки коротки!

– Четыре монеты, – я вступаю в разговор, грозящий затянуться надолго. – Нужно серебро.

– По полсотни за каждую.

Я смотрю на Иштвана, потому что сам не знаю – хорошую ли цену нам предложили?

– Годится! – важно кивает он. – Только еще по одной серебряной за каждую золотую – мне. За то что свел.

Я выкладываю на стол остатки своего сокровища, оставляя в карманах одно лишь олово, а эти двое продолжают торговаться за мои деньги. Сговариваются на том, что мальчишка получит три серебряных сольди. И будет молчать о сделке вечно.

Магда куда-то уходит, мы слышим, как она где-то копошится, время от времени до нас доносятся громкие ругательства и проклятья.

Две сотни монет – это как раз примерно четыре фунта. От своих щедрот ведьма добавляет еще специальный пояс для тайной переноски денег. В нем с особой тщательностью сделаны хитрые потайные кармашки, в каждый из которых легко помещается четыре серебряных сольди.

Затягиваю пояс на теле, рассовываю по кармашкам свое серебро и накрываю рубахой – снаружи ничего не видно!

– Убьют вас, – спокойно сообщает старуха. – У убивчиков на такие вещи наметан глаз. Зараз вычислят тяжесть. Уезжайте из города, да поскорее.

Я хочу возразить, что если кто-то посмеет на нас напасть, то тут же явятся Анку и накажут разбойника, но вовремя спохватываюсь и прикусываю свой болтливый язык.

– Верно, тетка, говоришь, – соглашается Иштван. – Мотать нам отсюда нужно. Я свои деньги-то у тебя оставлю? На маяке их все одно тратить не на что.

Старуха кивает, соглашаясь, принимает деньги и поднимается, показывая нам, что пора бы уже и выметаться.

Мы спешим убраться из Арля и мне ничуть не жаль, что не успел я познакомиться с его обитателями, храмами и дворцами. О первых я и без знакомства невысокого мнения, а насчет последних уверен – в хлеву сокровищ быть не может.

Мне отчего-то светло и весело. Обменянное серебро приятно отягощает пояс, мне мнятся разнообразные колюще-режущие предметы, стрелы с серебряными наконечниками, целая оружейная комната, заставленная копьями, алебардами, палашами – и все с серебром!

Уже почти оказавшись в лесу, Иштван вспоминает:

– Папаша ругаться будет – про сапоги-то я забыл! Да и черт с ними, нам поспешать нужно! Как бы разбойничкам не попасться.

Мне это непривычно – бояться людей, а не Анку. В Хармане я мог бы выложить деньги перед собой на большое блюдо и везти через всю страну, не скрываясь – никто бы и не подумал, что можно их отобрать.

Ну и разумеется, всегда так происходит, что когда чего-то боишься – оно непременно случается.

На дороге нас ждут – два заросших бородами громилы с вилами. Он и незаметно поднялись с земли. На одежде висят веточки, куски дерна – в паре шагов проедешь от такого, когда он лежит на земле, и ничего не заметишь.

А за спиной – еще парочка. Тоже звероватого вида. Морды раскормленные, наглые.

Мы останавливаемся от передних в двадцати шагах, кажется наш Конь испугался еще больше нас.

– Что везем? – орет один из бородатых.

Иштван вместо того, чтобы смиренно отвечать, как и положено юнцу перед бывалыми бандитами, деловито снимает свой уродливый лук, вставляет в него ублюдочную стрелу, и, нисколько не заботясь о прицеливании, просто выпускает ее в сторону разбойников.

Я понимаю, что теперь нас живыми точно не отпустят, лезу за тесаком, чтобы подороже продать свою шкуру, но с удивлением замечаю, как бородач вскидывает руки к лицу – в его глазу торчит и дрожит оперенная ветка! Он начинает падать на колени, а второй разбойник перехватывает вилы поудобнее и устремляется к нам!

А с лука Иштвана уже срывается вторая – последняя – стрела, бьет мужика в раскрытую пасть и пробивает его насквозь! Просто заточенная ветка! Он падает на спину, сучит ногами и клокочет горлом что-то непонятное. Я протираю глаза, не в силах поверить в такое чудо, а Иштван уже лупит пятками в живот Коню и у того словно крылья вырастают – мы мгновенно уносимся с места короткой стычки под гневные крики оставшихся на дороге разбойников.

– Как? Как ты это сделал? – во рту полощется набегающий ветер, но откладывать вопрос я не могу – очень уж любопытно.

– Так высокая госпожа меня даром наделила, – сообщает мне простую правду Иштван и довольно щурит глазки. – Вишь как работает? Не зря весь день за собой таскал. А ты ничего, не испугался. Драться собирался?

Я мрачно киваю, подсчитывая свои шансы на успех в этом безнадежном сражении, и выходит у меня, что против четверых мужиков я бы не потянул даже вооруженный до зубов.

– А чем дрался бы? У них же вилы. Разом тебя насадили бы на них – вот и вся драка.

Конь потихоньку замедляется, да и нет уже надобности в скачке: разбойники остались в начале леса, а мы уже миновали его конец и начали подъем.

– Поглядывай назад, – предупреждаю спутника. – А то бросятся в погоню.

– Эти-то? Не, до маяка им нас уже не догнать. А если нападут на маяк, купеческий дознаватель их сварит в масле, но перед этим спустит шкуру – чтоб другим неповадно было. У папаши хоть и небольшое жалование от городского Совета, но зато гарантия неприкосновенности. Ведь если корабли начнут биться о скалы потому что папаша где-то с перерезанной глоткой валяется, городской старшине это не понравится?

– Наверное, – соглашаюсь, а сам думаю, что в Хармане вообще бы никому в голову не пришло отбирать силой что-то у соседа.

Чешу затылок и потихоньку начинаю сомневаться – так ли уж вредны Анку, как я себе вообразил?

– Наверное, так, – повторяю не придя ни к какому выводу в своих раздумьях.

А сам достаю полюбившийся тесак, который все время так и болтался под курткой на веревке.

– Хоро-о-о-шая штучка, – Иштван тянет к нему свои лапы, и я не отказываю.

Он трет лезвие рукавом, смотрит на серебряные узоры с обеих сторон, цокает языком и даже пару раз машет клинком, будто бы разрубая подступивших врагов.

– А ты им владеешь? – спрашивает.

Я пожимаю плечами:

– Чего там владеть? Размахивайся да руби.

Иштван передает мне тесак и заявляет:

– Так только мясники делают. В прошлом месяце ездили с папашей в город, там давали представление четыре поединщика. Ну, знаешь, такие, из свободных. Кампионы. Что они вытворяли своими мечами! Вот если бы высокая госпожа наделила меня таким умением – я бы этих разбойничков в мелкие лоскуты посек даже с коня не слезая!

Я в этом сомневаюсь, но вслух ничего не говорю. Как можно одному выйти против четверых? Пока размахиваться будешь – уже вилы в боку почувствуешь, а с таким подарком жизнь долгой не бывает.

Но Иштвану неведомы мои сомнения, у него появляется вдруг идея!

– Точно! – кричит он мне в самое ухо. – У меня же есть целых три сольди! Завтра поеду в город, пойду к сиру Берже в ученики, научусь сносно фехтовать – денег как раз на три месяца занятий, да и наймусь в солдаты к князю! С моим-то умением стрелять из лука я быстро все отработаю! За три года скоплю на какой-нибудь домик в столице, найду себе девицу с богатым приданым, заживу! Скорее бы завтра наступило и…

– Научишься чего делать у сира? – обрываю его мечтания.

– Фехтовать, – поясняет Иштван. – Благородное умение вести бой на мечах называется фехтованием. Этому учат в специальных школах. Правда, берут туда все больше благородных. Да ты совсем дикий, если такого не знаешь? Видать в подземных Сидах всю жизнь провел?

Я сроду ни о чем таком не слышал. У нас нет никаких фехтовальных школ. Видимо за ненадобностью. На ножах люди вроде Гууса Полуторарукого случается и дерутся, а вот чтобы на мечах… С кем сражаться-то на мечах? Между собой? Победитель все одно отправится кровососов кормить. Или с кабаном на охоте? С Анку? Вдвоем навалятся – никакое умение не поможет. Но против одного, если умеючи… Можно и подраться. Карел таскал с собой шпагу, но я готов поручиться, что все, что он мог делать – носить ее важно и размахивать ею во все стороны как ветряная мельница. Как размахивал бы и я.

– Хотел бы я иметь такое умение, – срывается с языка.

– Так ты у высокой госпожи попроси! – беззаботно советует мальчишка. – Или ты уже что-то попросил? Тогда плохо, сказывают, что дар может быть только один.

Весь оставшийся путь мы рассуждаем о славном будущем Иштвана. Он видится себе уже убеленным сединами маршалом, принимающим парад королевских полков, и в тот самый момент, когда благодарное население решает его избрать королем вместо скончавшегося бездетного монарха, мы останавливаемся перед маяком. В небе уже заметно темнее, и по времени должна бы наступить ночь, но в этом мире все не по-человечески – даже ночь светлая. Не сравнить с Харманской теменью. Под здешней ночью можно в кости играть и все выпавшие очки будет видно без свечей.

Я спрыгиваю с Коня и бегом лечу к скрытной Хине-Тепу.

– Скажи-ка мне, остроухая, – вопрошаю с порога, – что это за дар, которым ты наделила этих… людей?

Мне хочется сказать про них что-то обидное, но я вспоминаю, как совсем недавно один из них спас мне жизнь.

Туату так и сидит около окна, и я готов поручиться, что она даже не шевелилась все это время. Как каменное изваяние земного воплощения Святого Духа – прекрасная и неподвижная. И если провести пальцем по скамейке вокруг нее, наверняка в осевшей за день пыли появится различимая дорожка. Что за существа? Что им нужно от нас?

– Одон? – она оборачивается. – О чем ты говоришь?

– Только что этот мальчишка Иштван застрелил двух разбойников оперенными прутьями! Никакими не стрелами – прутьями! Выпущенными из плохоструганной палки! Я это даже луком назвать не могу! А ведь я слышал, чем ты его одарила!

– Вот ты о чем… Это старинный обычай, человек Одон. – спокойно объясняет кровососка, – Если Туату нуждается в ночлеге в доме людей, то взамен мы одариваем их каким-нибудь несвойственным этим людям качеством. Тому, кто никогда не знал любви, даем возможность ее познать, тому, кто прожил жизнь без удачи – даем почувствовать ее на вкус, а тому, кто только начал жизнь и у него все еще впереди – даем какую-нибудь безделицу вроде умения стрелять из лука.

– А мне?!

– Что – тебе?

– Ты ведь ночевала в моем доме! В комнате! В той гостинице, которую я для нас снял! Почему я остался без дара?

Хине-Тепу удрученно склоняет голову, но я не могу понять, чем это вызвано? То ли она сожалеет об упущении, то ли досадует на мою глупость?

– Мы ведь враги, Одон? – внезапно спрашивает Сида.

– Ну… в общем – да. Наверное. Ведь если ты… вы войдете в число старших, то тоже будете жрать нас? Будете, – делаю очевидный вывод.

– Возможно, – кивает Хине-Тепу. – Может быть, так и не будет, но пока что все говорит об этом. Но если я твой враг и только необходимость вынуждает нас действовать вместе, то скажи мне, можно ли принимать дар от врага и верить, что он будет искренним и никогда не подведет?

Я затыкаюсь и сажусь на кривой табурет. В самом деле – чего это я разошелся? Подари она мне хоть свой платок – я бы каждую ночь стал ждать момента, когда он вдруг кинется мне на горло и задушит.

Здесь она права – на бескорыстие врага рассчитывать нечего. Это им, здешним недотепам, она желанный гость, а по мне так лучше бы издохла! И только надежда на то, что наше совместное предприятие поможет мне разобраться в причинах кровожадности Туату, заставляет меня день ото дня терпеть ее подле себя и забывать о том, какой клинок я прячу под одеждой. Ну и, само собой – надежда получить обещанное золото. Десять стоунов на дороге не валяются.

– Ясно, – говорю. – Пожрать есть чего? Весь день голодный хожу. Крикни своих… одаренных, пусть принесут чего-нибудь. Только чтоб с мясом. С утра травы этой наелся, брюхо набито, а сытости нет.

– Иштван, – говорит она так негромко, что даже я еле разбираю слово.

Но не успеваю сосчитать даже до пяти, как дверь распахивается и, прижимая шапку к брюху, на пороге застывает смотритель маяка.

– Что, высокая госпожа? – на лице написано такое подобострастие, что у иного жреца и при молитве не встретишь.

– Нам нужен ужин. – отдает остроухая приказ. – И чтобы мясо было.

– Так ведь, высокая госпожа, всем известно, что ваш народ мясное не ест!

Я едва не падаю с табурета! Туату мясное не едят? Надо же! А мои-то земляки ничего об этом и не знают! Анку, наверное, тоже те еще огородники?

Но теперь мне становится понятно, почему утром весь стол был завален сеном.

– Это не мне, – терпеливо объясняет Хине-Тепу. – Моему спутнику.

– А спутнику есть чем заплатить? – невинно интересуется смотритель.

Интересное у них разделение – пришли мы вдвоем, но отношение к нам очень разное. В моем мире так не делается. Хотя… я даже представить не могу, что было бы со мной, узнай кто-то из людей, что я вот так запросто брожу по земле вдвоем с кровосоской. Либо вознесся бы на недостижимую высоту, либо разговаривал бы только с собаками и лошадьми. Нет, не могу представить.

Достаю из пояса монету, верчу ее в пальцах:

– Есть. Заплатить я смогу.

Иштван-старший понятливо кивает и исчезает за дверь.

– Откуда у тебя это? – Хине-Тепу показывает длинным пальчиком на монету.

– В городе поменял, – отвечаю дерзко, дескать – не твое дело!

– Ты хочешь взять это с собой? Убивать Анку и нас?

– А что в моем желании выглядит неправильным?

– Один ты не справишься.

Мне странно ее снисходительное участие. Она будто играет со мной. Как кошка с мышью.

– Я найду тех, кто не струсит! Найму, заставлю, уговорю!

– Глупый человек Одон! Неужели ты думаешь, что сможешь собрать людей больше, чем было собрано двести лет назад прежними королями?

Здесь она, конечно, права. Даже сотую часть прежних армий мне не собрать. Но ведь тогда никто и не пытался убивать Анку серебром? Вот только несколько фунтов этого металла маловато будет для серьезного дела.

– Все равно! – упрямо набычиваюсь. – Пусть будет! Лучше, когда есть, чем когда нет.

– Глупый человек Одон, – заключает Сида.

– Не твое дело!

Я не успеваю наговорить еще много глупостей, потому что семейка смотрителя вносит ужин. Не особенно богатый, но присутствует какое-то мясо и рыба.

Спать я ложусь довольный: накормлен, с грузом серебра. Еще бы пальцы болеть перестали – и тогда я стал бы как новенький.

А утром, на мой взгляд – ничем не отличимым от ночи, Хине-Тепу будит меня, мы спешно собираемся и топаем к древнему кладбищу – или городу – чтобы покинуть этот странный мир.

Эоль-Сег занимает привычное место на моем поясе, снова становясь коричневой – как моя потрепанная кожаная куртка. Я смотрю на это преображение заворожено, пытаясь поймать момент перехода цвета, но тщетно – едва только я успеваю моргнуть, как все уже произошло. Это первая магическая вещь, с которой я сталкиваюсь и каждое ее свойство для меня неожиданно и непонятно. Я не знаю, как ею пользоваться, но почему-то уверен, что когда придет время – мне даже не понадобятся поучения Хине-Тепу.

Море внизу, под дорогой, на удивление спокойно и ласково, в прозрачной его воде искрятся блестки лучей первого встающего солнца. Легкий ветерок короткими порывами приятно освежает и пробуждает от сна. Перистые облака где-то далеко в небе прячут упрямую луну, не желающую уступать место здешним солнцам. Красиво. И никаких Анку. Я уже начинаю жалеть, что не согласился на предложение Хине-Тепу. Было бы, наверное, неплохо остаться здесь, когда все закончится. Ведь Туату, если я правильно понял, очень нечастые гости на этой земле. Целые поколения проживают свои жизни, ни разу не услышав о них. Может быть, я опять поторопился, отказавшись?

Вокруг так тихо, что мне даже удается расслышать шорох одежд моей спутницы. А ведь я уже считал, что она движется абсолютно бесшумно.

Только у самых ворот на древнее кладбище нас окликает Иштван-младший:

– Эй, Одон! Высокая госпожа!

Мы останавливаемся, он, запыхавшись, подбегает ближе, бухается перед Туату на колени, и выпаливает:

– Возьмите меня с собой! Я пригожусь!

В руках у него вчерашний «лук» и десяток оперенных прутьев. И больше ничего – даже нет узелка с хлебом и сыром.

Хине-Тепу всем видом показывает, что ей наплевать на будущее этого недотепистого придурка и отворачивается в сторону моря, оставляя решение за мной. Я недолго смотрю на ее лицо, такое почти человеческое, милое и в то же время отстраненно-холодное. Она как мраморная статуя, которой ровным счетом безразличны желания окружающих ее поклонников.

А мальчишка ждет и даже губу прикусил от волнения.

– А как же фехтовальная школа, Иштван? – спрашиваю его. – Служба, о которой ты вчера рассказывал?

– Да ну их! – он машет рукой. – Мне ведь еще и шестнадцати нет. Даже если возьмут, то поставят за лошадьми смотреть, да кирасы чистить. На этом много не заработаешь.

– А с нами ты рассчитываешь разбогатеть? – Мне становится весело. – Мы идем в очень опасное для людей место, Иштван. Там можно легко сложить голову.

Я даже представить себе не могу, каким образом можно получить на него подорожную. Квартальные ведь взяток не берут как здесь.

– А в войске нашего князя, думаешь, это сделать трудно? – он улыбается, ровно как наш деревенский дурачок. – Я видел, сколько у тебя серебра! Можешь даже не заботиться обо мне, я просто буду рядом и своего не упущу!

Он не знает ценности серебра в моем мире. Даже не представляет, что две сотни монет на моем поясе под рубахой – это почти все серебро, доступное людям. И все равно мне не хочется брать его с собой. Мало ли что Хине-Тепу в голову взбредет? Это со мной у нее договор, да и тот мне больше мнится, чем существует на самом деле, а с ним – никаких договоров и вовсе нет. Даже воображаемых.

– Там все другое. Ты будешь там чужим. И то недолго – до первого Анку.

– А здесь я свой, да? Брось. Отцу я только лишний рот. И кто такие Анку?

Я оглядываюсь на Туату. Кто такие Анку? Узнаешь, парень, если будешь излишне настойчив. Узнаешь и навсегда проклянешь это знание и того, кто тебя в него посвятил.

– Анку… Это такие бесы, Иштван. В мир которых мы направляемся. И мне предстоит с ними драка. Они пьют кровь людей, убивают нас. Они необыкновенно сильны и простому человеку нет от них защиты. Однажды они приходят за каждым и жизнь человека обрывается помимо его воли…

По расширившимся глазам Иштвана я соображаю, что перечислением достоинств и пороков остроухих только еще сильнее возбуждаю его интерес. Ему уже видятся подвиги, победы, награды и обязательный памятник Иштвану-Освободителю посреди большой столичной площади. Какой наивный глупец! Для него все очень быстро кончится при первой же встрече с черными фигурами в блестящих масках. И никакого геройства. Только смерть, тлен, забытье.

Мне не хочется брать на себя эту обузу. А в том, что он станет обузой, я не сомневаюсь ни мгновения. Как слепой щенок будет тыкаться в несуществующие преграды и отнимать кучу времени там, где все могло бы пройти быстро и гладко.

Я перевожу взгляд на Хине-Тепу, она замерла и делает вид, что ничего решать не желает.

– Ты хочешь совершить ошибку, Иштван, – рассудительно так произношу, как школьный учитель. – Из того мира нет возврата. Ты никогда не вернешься к отцу и матери…

– Век бы их не видеть! – громко выкрикивает мальчишка непонятные мне слова. И в голосе его звучит ненависть. – Им никогда не было до меня никакого дела!

Вернее, слова-то, сказанные им, мне понятны, но смысл, в который они складываются, для меня такая же нелепица как привычная здесь формула «Высокая госпожа – покровитель бездомных». Как можно настолько плохо относиться к самым близким людям? Как вообще их можно ненавидеть? За что?

Я вспоминаю своих родителей. Святые Духи! Да я бы все отдал, лишь бы встретиться с ними еще раз, сказать что-то, что никогда прежде не говорилось.

– Помнишь про мое умение стрелять без промаха и сразу насмерть? – выкладывает он последний козырь. – Я смогу быть полезным!

Я беспомощно гляжу на Сиду. Она пожимает плечами – ей безразлична судьба Иштвана, как и будущее всех остальных людей – ведь мы для нее просто говорящие недоразумения, которых нет необходимости принимать в расчет. Но мне его дар пришелся бы кстати.

– Скажи мне, Хине-Тепу, твой дар Иштвану будет работать там?

– Пока он будет в него верить.

– А потом?

– А потом не будет.

– Получается, что ты его обманула?

– Нет. Получается, что он полез туда, куда не должен был попасть никогда.

– Ты обещала ему три года.

– Я не сказала где.

– Ты не сказала – где. Значит – всюду!

– Значит – там, где ему дан дар.

Цепь ее рассуждений заводит меня в тупик. Я не согласен с такими неоговоренными заранее условиями – так сделки не заключаются, но возразить мне нечего. Она подарила – ей виднее.

– Ты слышал? – обращаюсь к Иштвану. – Твой дар в том мире будет работать очень недолго.

А сам принимаюсь соображать – с чего я так решил? Ведь еще месяц назад я сам не знал ни о каких Туату. Для меня, да и для всех остальных, на земле существовали только кровососы-Анку. Если сочинить для Иштвана хорошую легенду…

– Хине-Тепу, а ты можешь сделать из него Анку Сида Беернис?

Она плавно кивает и добавляет:

– Даже из собаки или лошади, если это будет нужно. Но сейчас я не стану этого делать.

Я бы тоже не стал кусать собаку – бесполезное это дело. Только шерсть в рот набьется, а шкуру так и не прокусишь. Впрочем, у меня не такие зубы, как у моей нынешней подружки. Ее-то клыками я как-то раз имел счастье полюбоваться – куда там собаке!

– А если он станет Анку, то сохранится ли его умение?

Иштван вертит лохматой башкой, пытаясь поспеть за нашим разговором, разобрать смысл, но по его оловянным глазам понятно, что для него наш диалог такая же загадка как для меня его нелюбовь к родителям.

– Не знаю, – Хине-Тепу даже наморщила свой чистый лобик, – никто никогда не обращал одаренного. Слишком мало получивших дар. Не знаю.

Мне трудно на что-то решиться. Иштван смотрит на меня умоляюще, Туату на все плевать, а я…

– Если ты передумаешь, Иштван, и начнешь меня в чем-то винить – я просто убью тебя, – говорю очень медленно, чтобы он осознал каждое слово. – Это – только твое решение, не мое.

– И вернуться будет нельзя. Здесь не должны знать об Анку, – добавляет Сида.

– Тем лучше! – непонятно чему радуется мой новый спутник. – Я своим записку оставил – чтоб не искали и не ждали. И про деньги у тетки написал. Вот и началась у отца обещанная ему удача.

Он поднимается с колен, отряхиваться не спешит.