Текст книги "Когда мне было 19(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Багацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Папа! – внезапно крикнул он, пустив с детских глаз стеклянные слёзы.

Я стал неподвижно, словно в ступоре.

– Папочка! – мальчик кинулся мне на шею и горько заплакал.

Я взял его на руки и, целуя лобик, понёс в дом. От подобной сентиментальщины заплакал и сам. Остановился у зеркала, что слева входной двери, и посмотрел в эту гладкую, отполированную, блестящую поверхность, дающую моё отражение, да так и увлёкся рассматриванием своего заплаканного лица.

Около полудня глаза совершили первые попытки увидеть окружающую обстановку. Никто меня не будил, да и незачем. По всей видимости, меня освободили от марширования и всего прочего, а завтрак любезно стоял на подносе на моей тумбочке. Я лениво протёр глаза и оглядел еду. Рисовая каша с мясом.

"Уж лучше поголодаем!" – подумал я тут же, вспомнив вчерашний обед.

– А вот и наш умирающий лебедь! – громко произнёс Казистый, незаметно войдя в комнату.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – еле слышно проговорил я, поспешив встать с постели. Запутавшееся в ногах синее одеяло не позволило даже встать с первого раза. Враз зашумело в голове, и виски забили тревогу.

– Ну, как ваше самочувствие? – наигранно спросил старлей, наблюдая эти нелепые движения.

– Сами видите! – опечаленно пробормотал я, рукой указав на пострадавшую щеку.

– Ну, ясно-ясно. А из-за тебя вчера вся рота на ушах ходила! Ты что, Лавренёв, генерал у нас?

– Нет...

– Вот и я вижу, что нет! Ну, ничего, вылечим тебя, а уж опосля – удивишь настоящую воинскую службу. Я лично обещаю дать тебе первый наряд!

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

– Всегда пожалуйста. Лавренёв, тут же вот как: я дарю тебе истинное сокровище. А это у нас что?

– Эм, здоровье?

– Нет. Истинное сокровище для людей – это умение трудиться, вот и будешь ты у меня трудиться! Да так, "щоб аж гай шум╕в"!

– Ну, очень повезло мне со старлеем... – чуть слышно проговорил я.

– Как ты там, Лавренёв сказал?

– Эм, говорю: наша планета мало оборудована для веселья.

– Ну, а ты что хотел? Это ты ещё "шмаленого вовка не бачив"! Ну, ничего, всё поправимо! Ты, вот что: одевайся! Скоро тебя отвезут к стоматологу!

– Форма одежды? – попросил уточнить я.

– Форма одежды ╧3! Через десять минут ты должен стоять на первом этаже, у кабинета майора Орищука. Там тебя и заберут!

– Есть!

– Эх, Лавренёв! Ну, ты и козёл! – вздохнул Казистый, – служил бы спокойно, а ты, видите ли, решил выбрать другой путь!

– Да не моё это!!! Пусть служат те, кому делать нечего на воле!

– За такие слова и голову можно отбить!

– Да, пожалуйста! Чем кто согрешит, тем тот и наказывается...

– Не гони балбеса! Тоже мне, нашёлся, – интеллигент в маминых трусах! – махнул рукой старлей и ушёл восвояси, по военному шагая к тумбочке дневального, на которой уже стоял Цыганок Дима.

Завидев меня, Димка не упустил шанс спросить, что со мной всё-таки происходит.

– Та-а... потом-потом, – отмахнулся я, – спешу! Нет настроения рассказывать. Ну, сам понимаешь!

На том и спустился вниз, предварительно поправив перед зеркалом воротник бушлата, шапку и ремень.

– Ну, как скажешь! – едва слышно проговорил Цыганок, бросив эти слова на пол, который помнит рифлёные подошвы берцев Дмитрия Лавренёва.

Внизу я простоял недолго, хотя для меня это казалось длительным, бесконечным позором. Все ребята, что проходили мимо, так удивлённо смотрели на меня, что и вовсе хотелось сквозь землю провалиться.

И тут ко мне подошёл незнакомый мне сержант.

– Рядовой. Ты Лавренёв? – спросил он.

– Так точно.

– Я – сержант Феофилактов. Я отвезу тебя к стоматологу. Тебе старший лейтенант рассказывал обо мне?

– Ну, в двух словах...

– Надеюсь, без брани! А то он такой! За спиной и не такое скажет!

– Я уже заметил.

Сержант скромно улыбнулся, тяжело открыв двери своей тюнингованной "Копейки", и я быстренько умостился на заднем сидении. Под ногами лежали пара чёрных пластмассовых ящиков картошки, которые я аккуратненько переступил. С третьего раза сержант завёл-таки двигатель и поставил его на прогревание.

– Вот чёрт! Из-за мороза не хотела заводиться! А я уж подумал, что свечи залил.

– Свечи? – удивился я.

– Ну да. Свечи зажигания. Они служат для воспламенения горючей смеси в цилиндре двигателя внутреннего сгорания с искровым зажиганием.

– Ага, – понятливо кивнул головой я, хотя и вовсе ничего не понял.

Всю дорогу сержант без остановок рассказывал мне про себя и свою жену, о тяготах воинской службы и семейной жизни. Даже немного жаль сержанта. Ишачит днями и ночами, сна не знает. А возлюбленная, тем временем, стала меняться.

– Сначала, – говорит, – я стал замечать, как она задерживается на работе. Немного позже, появились якобы друзья и подруги, с которыми она гуляла после работы, а иногда и на выходных. На сенсорном телефоне появилась блокировка паролем. Я ещё тогда задумался, зачем любящей жёнушке понадобилось что-то скрывать от меня. Но, однажды, она пришла немного выпившая. Разделась и сразу легла спать, ну а я, запомнив пароль, залез в телефон и принялся мониторить сообщения и контакты. Что за "дядя Серёжа", "Миха (сантехник)". От этого же Михи и прочитал в сообщениях: "Твой сегодня на работе?". А дядя Серёжа удовлетворённо писал ей: "Зай, хочу ещё!". Ну, недолго думая, я выписал ей леща и стал допытываться, апеллируя увиденными фактами, так эта тварь даже глаз не отвела. Говорит: "А что ты хотел? Ты сам до этого довёл. Ты постоянно работаешь! А почему я должна отказывать тем, кому я нравлюсь?" И тут мой мозг взорвался. Я разбил кулак об стену и ушёл в запой. И рад бы переехать, но жить негде. Разве что на вокзале. Вот стали играть в "молчанку". Мне было отвратительно даже смотреть на неё. Это ж надо, какой-то хрен её целовал и обнимал. Даже думать мерзко! И вот, прошло пару недель, и наша "молчанка" окончилась утренним сексом. Я не мог без неё, я ужасно соскучился. Каков был труд, ежедневно видеть свою любимую и ни разу не притронуться, не заговорить, не коснуться рыжих локонов. В итоге я простил её, хотя доверия уже нет. И, скажу больше, была бы возможность слинять в свою личную обитель – я непременно сделал бы это.

Я старательно делал вид, что слушаю его, но сам был поглощён другими мыслями. С самого детства я безумно боялся стоматологов, а теперь приходится сталкиваться с ними вновь. Снова ждёт боль, опять ощущение страдания.

К 13 часам машина остановилась около старого здания – изваяния старой архитекторской мысли. На доме, под крышей, было выгравировано "1932". Я подождал, пока сержант захлопнет дверь своей машины и зашёл вместе с ним внутрь.

Удивительно, что на таком драндулете стояла дорогая сигнализация. "Феофилактов действительно любит свою машину!"

Сержант хорошо знал дорогу, и скоро мы были на месте. Высокие потолки и деревянный пол, запах медикаментов, старинные светильники и тех же времён кресла для ожидания. В этом здании будто всё было пропитано адской болью и мучениями. Абсолютно все детали этого строения были тёмных оттенков, что угнетало ещё больше.

Сержант Феофилактов подошёл к одной из женщин в белом халате, заполняющей бланки за стеклянной перегородкой, на которой огромными буквами было написано "Регистратура".

Те эпизоды я помнил смутно, ведь прибывал, будто в тумане – абсолютно рассеянный, в глазах усталость, даже апатия. Привели меня в один из кабинетов, где под слабой струйкой холодной воды, мыл сильные руки коренастый мужчина лет 55.

– Заходите, заходите! – поторопил седовласый мужчина, наблюдая за нашей неуверенностью.

Я растерянно посмотрел на сержанта. Мои испуганные глаза умоляли, дабы он забрал меня отсюда, но, по всей видимости, Феофилактов этого не понял.

– Ну, Лавренёв, я тебя в коридоре подожду. Только смотри – без глупостей!

– Хорошо.

– А что, ты у нас способен на глупости? – подключился к разговору доктор.

– Та он у нас такой! – засмеялся сержант. – Вчера всю часть на уши поднял. Сам подполковник Ротиков бегал за болеутоляющим.

– А-а... Ротиков?!! Как он там?

– Да всё нормально. Служба!

– Ну, добро. Передавайте ему привет! Так-с, приступим! – надев резиновые перчатки, доктор велел мне садиться в стоматологическое кресло.

– Ну, я пойду... – подмигнул стоматологу сержант и закрыл дверь.

– Так-с, Лавренёв. Что, ты такой беспокойный ребёнок? Слышал, всю часть на уши поднял?!!

– Я не виноват, что в военкомате начхали на мои жалобы. Я стоматологу говорил...

– Так, ну то понятно. Открывай рот! Посмотрим-с!

– Мда... – почесал лысый затылок врач – Будем удалять зуб!

– Доктор, мне всего 19, а уже три здоровых зуба удалили. Можно его сохранить?

– Какое, к чёрту, "сохранить"? Лавренёв, у тебя флюс! Этот зуб невозможно сохранить! Невозможно! Открывай рот!

– Доктор, я боюсь уколов!

– Так-с! Ну, ты даёшь!

С этими словами изумления, доктор от меня отошёл. Позади я услышал, как щёлкнул замок входной двери.

– Ну, раз ты у нас такой, я дверь закрою, чтоб ты не сбежал!

– И не собирался! – буркнул я, обидевшись на подобные утверждения.

– Вот и хорошо. Открывай рот! Сейчас введу тебе болеутоляющее!

Стоматолог несколько раз пытался ввести иголку во вспухшую щеку, что вызывало невероятно болезненные ощущения. Я замычал, а слёзы невольно полились из покрасневших глаз. На просьбы успокоиться, я ревел ещё больше. Что ж, накручивание мыслей сделало своё гадкое дело: я снова в истерике.

– Да всё уже! Успокойся!!! – орал он на меня.

"Почему меня жалеют? Почему меня в чём-то обвиняют? Ведь я не виноват" – мысли накручивались ещё быстрее, чем падали слёзы, орошая землю моей новой жизни.

– Да успокойся ты, наконец! Иди в соседнюю комнату, посмотри 5 минут телевизор!

Я послушно направился в соседнюю комнату, где стоял на табуретке небольшой телевизор отечественного производства. Несколько минут я наблюдал за ассистенткой, которая увлечённо смотрела какой-то сериал по первому каналу. По актёрам, играющим его, мне припомнилось, что нечто подобное этому сериалу, я мельком глядел, когда мама готовила на кухне очередную вкуснятину и время от времени переводила взгляд на телевизор. И что они в нём находят? Долгоиграющая слюнявая пластинка; но одно я знаю точно: если сериалы снимаются, значит кому-то это нужно.

– Ну что, гвардеец? – зашёл врач, который по-прежнему потирал руки, будто в преддверии чего-то. Меня это пугало.

– Готов? – продолжил он.

– Доктор, я по-прежнему чувствую боль! Обезболивающее, наверно ещё не подействовало...

– Не говори ерунду! Садись в кресло!

Ой, батюшки! Так вдруг захотелось заорать, что есть мочи: "Не пойду-у-у!!!", но я послушно встал и уже через миг почувствовал прохладу кожаного кресла и крупное лицо стоматолога надо мной. Сел я в кресло и снова в слёзы. Особенно убивала мысль: "Дима, тебе только 19, а ты лишаешься четвёртого постоянного зуба... Безнадёга... Бесперспективняк..."

Доктор схватил какие-то огромные щипцы, больше походившие на плоскогубцы, и я затрясся ещё пуще.

– Открывай рот! – скомандовал он.

– Зачем вам это приспособление? – задал вполне ожидаемый вопрос я.

– Открывай рот! Кому говорю?

– Не надо!

– Мне тебя привязать или добровольно дашь себя вылечить?!!

Я невольно открыл рот, сильно зажмурив глаза. Бедный зуб, как магнит, словил надёжные тиски и стал расшатываться в разные стороны, пуская кровь наружу. Зуб оказался крепким и всё никак не хотел менять привычное место обитания, поэтому "выселение" продолжалось около 5 минут. Ох, и накричался я, ох и наплакался.

– Ну вот, гвардеец! – улыбнулся он. – Гляди!

Теперь в моей ладони лежал зуб, в который ещё вчера попал кусочек мяса из стратегических запасов СССР. Я смотрел на потную ладонь с вымученной улыбкой, будто ребёнка родил.

Врач положил те ненавистные щипцы и взял в другую руку веющий холодом скальпель.

Мои глаза вновь округлились.

– Что вы хотите делать? – встревожено спросил я, крепко сжав в ладони свой зуб.

– Открывай рот!

– Что вы хотите делать? – нервно повторил я, захлёбываясь горькими слезами.

– Тамара Львовна! Подержите, пожалуйста, руки этому негоднику! – крикнул врач.

– Не надо. Я сам! – перекричал я вздох в соседней комнате.

– Ну, гвардеец, тогда терпи! – дал мне шанс доктор.

И тут, стоматолог, уловив момент моего смирения, вставил в десну хромированный скальпель и, как следует, провернул его. Полилась кровь, капая на стул и пол. У меня истерика, подобно цунами, накрыла всё близь стоящее.

– Убийца! – крикнул я.

– Что? Да ты посмотри!!! – протянул мне скальпель, остриё которого было покрыто гноем.

– Теперь понял? – обиженно вел монолог доктор, – Эта жидкость перешла уже на челюсть! Ещё неделя и тебя в живых бы не было! Я спас тебя! И что слышу? Убийца???

– Спасибо, доктор! – задыхаясь от собственной истерики, проговорил я.

– Тебе плохо? – заметил он.

– Не знаю... Мне нехорошо.

– Может, нашатырь? – обеспокоенно спросил врач.

– Нет, не надо. Не люблю нашатырь!

– Да у тебя, похоже, кардиомиопатия! Ты как вообще в армию попал, сынок?

– Кардиолог сказал, что я годен... – чуть слышно пробормотал я и закрыл глаза.

– Эй, Лавренёв, ты чего? Что с тобой?

– Глаза... сами... закрываются...

– Тамара Львовна! – крикнул врач.

Раздосадованная женщина цокнула от недовольства языком, ведь её вновь отвлекали от просмотра любимого сериала, и помогла врачу перетащить меня в другой конец кабинета и уложить на кушетку.

– Несите нашатырь! – скомандовал врач.

– А где он?

– В стеклянном шкафчике. Скорее!

От запаха хлористого аммония, я невольно выдохнул и, прокашлявшись, открыл глаза. Передо мной стояла испуганная женщина и погружённый в свои мысли пожилой врач.

– Ну? Пришёл в себя? – пробормотал он, скрестив руки перед собой на уровне груди.

– Похоже, что да... – растерянно ответил я.

– Ну, Лавренёв, похоже, ты и здесь поднял на уши всех! Что ж ты такой непоседливый?

– Видать, будет великим начальником, раз так легко подчиняет столько людей.

– Ну, Тамара Львовна, какой начальник? Он даже такие проблемы с трудом переживает. Ничего из него не вырастет! Отправить нужно его к родителям, пусть живёт у себя там!.. Кстати, Тамарочка, напишите ему диагноз и рецепт.

– Да, сейчас.

С этими словами, врач снова вымыл руки и ушёл в соседнюю комнату, а я присел на кушетку, заливаясь горькими слезами и меланхолическими мыслями. "А что, если и вправду из меня ничего не вырастет? Ну почему они так говорят? Ведь они меня совсем не знают... Боже, за что мне всё это? За что?".

Подобные мысли меня убивали, сердце безудержно выскакивало из груди, жить и вовсе не хотелось. Уныние, меланхолия, задумчивость и забвение – стали единственными картами в рукаве моего бушлата, греющие кисти дрожащих рук.

Но тут я почувствовал чьё-то прикосновение. Хотелось испугаться, но все эмоции давно закончились. Слева от меня уселась женщина и опечаленно глядела в мою сторону.

– Дим, не переживай. Всё образумится, – сказала она.

– Вы откуда знаете моё имя? – удивлённо глядел я на эту женщину, не понимая происходящего.

– Не важно. Главное, что всё позади. Дим, у моего сыночка, а он уже в третьем классе, тоже был флюс. И мы выкарабкались! А ты – уж и в помине. Сейчас врач мне даст рецепт, выписанный тебе, и я куплю всё, что посоветует доктор.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи! – тут же отчеканил я.

– Перестань, Дима! Я добра тебе желаю! Кстати, вот! Держи!

Я глянул на её руку, в которой крепко сжимались 20 гривен. Переведя взгляд на женщину, показавшуюся странной своей добротой, я всё же наотрез отказался брать деньги. Но, видать, "отрез" у меня не такой убедительный, поэтому она продолжала:

– Прекрати! У тебя ведь нет денег!

– Но, откуда вы...

– Бери! – тихо произнесла она, всунув мне в руку новенькую купюру. Изображённый на ней Иван Франко напомнил мне вновь:

"Боже, що за дивний св╕т,

Що за переверти!

Чи см╕ятись, чи жал╕ть,

Чи просити смерти?"

Она оставила меня наедине с этими мыслями, а немного погодя, на журнальный столик, у кушетки, положила кулёк с лекарствами. Это меня удивило ещё больше.

"Значит, она мне не причудилась?" – изумился я.

– Зачем вы мне помогаете?

– Не важно, Дим. Крепись там, солнце! Мы ещё увидимся! Совсем скоро!

С этими словами она встала, испарившись среди угнетающей обстановки моей новой жизни.

Я не заметил, как она вошла и как вышла, ведь двери были закрыты на замок. А последняя фраза и вовсе заставила меня задуматься.

"Мы ещё увидимся? Когда? И что это за женщина? Неужели волшебница..."

Так или иначе, я спрятал деньги в карман, и, держа в руках кулёк с лекарствами, привстал и медленно прошёл в соседнюю комнату, где о чём-то мило болтали стоматолог и его помощница.

– Очухался? – заприметив меня, спросил стоматолог.

– Да... вроде. Голова кружится...

– Ничего. Главное, что нашли признак работающей головы!

– А щека почему не стухла? – встревожено спросил я.

– А ты хотел всё и сразу? Она пройдёт лишь через месяц. В зависимости от организма. Может, и быстрее.

Доктор открыл входную дверь, и я вышел таким же замученным, каким и пришёл. Думы и тревоги повеяли вслед за мной. За дверью меня преданно ждал сержант. Такое чувство, будто я две недели его не видел. От нахлынувших эмоций, я захотел крепко обнять его, как привык обнимать лучших друзей при встрече. Сержант немного оторопел от подобного, но не отстранил меня, а одной рукой тоже приобнял, и поглядел с опаской на двери, ведущие к стоматологу. Похоже, наступил конец тому, что казалось мне вечностью.

Глава VII: «Санчасть»

На обратном пути сержант Феофилактов по-прежнему оживлённо рассказывал обо всём, что накопилось, и обо всём, что ему интересно.

А я и вовсе сник. Общаться ни с кем не хотел, медленно отходил от пережитого. Всё размышлял о той женщине, что явилась, будто спасением, в кабинете стоматолога.

Совсем не заметил за этими мыслями, как снова оказался в воинской части.

– И куда мне теперь? В расположение? – спросил я с опаской у сержанта перед тем, как отдать честь и разойтись.

– Нет, конечно. Куда тебе в таком виде служить?!!

– А что теперь со мной будет?

– Ох, любопытный же ты! Сейчас тебя определят в санчасть. Полежишь денёк-другой. Ну, в общем, пока щека твоя не пройдёт. А там – видно будет!

– Но ведь это месяц – полтора! – изумлённо проговорил я.

– А ты куда-то спешишь? – заулыбался сержант, намекнув на старую пословицу "солдат спит – служба идёт".

– Нет.

– Ну, вот и успокойся. Полежишь в санчасти, а там, может, и комиссуют тебя домой.

– Как комиссуют? – удивился я.

– Да вот так! Ну, ведь видно, что служить ты не сможешь! И, похоже, что и не особо-то и хочешь!

– Вы правы! Просто у меня девушка беременна, а я не могу к ней попасть и...

– Да, я знаю, что это. Когда моя жена первенца рожала, меня только после длительных уговоров отпустили в роддом. Представь, что я чувствовал! И поверь, слёзы от несправедливости лились не меньше, чем у тебя!

– Так, думаете, меня комиссуют?

– Обязательно.... Но лучше немного постараться.

– Это как?

– Ну, братец, это ты уж сам думай. А то ещё ненароком ляпнешь, что это сержант Феофилактов надоумил тебя.

– Не скажу. Честно-честно!

– Верю, но свою жопу прикрыть не помешает! Тем более, в санчасти ты будешь долго, – будет время подумать!

– Полный хэви-метал, – вздохнул я.

Сержант привел меня в санчасть, где познакомил с невысокой, пожилой женщиной, которая любезно предложила мне несколько свободных палат. Я настойчиво выпросил палату, где и вовсе никого нет. Ну, а глядя в мои заплаканные глаза, отказать было довольно сложно.

– Есть индивидуальная палата. Она находится в старом крыле, под номером "66". Вы пока отправляйтесь туда, а я принесу сейчас Ваши вещи!

– Какие вещи? – не понял я.

– У нас в санчасти принято ходить в другой форме.

Вместе с сержантом я отправился в пресловутую "индивидуальную палату" ╧66. Шагая по старому коридору в сторону большого окна, обвешанного паутинами, берцы вытаптывали из ковровых дорожек пыль, пуская их в воздушный пляс. Свернув на первом же повороте, возле огромного горшка с пальмой, я неожиданно для спутника попросил встречи с Сергеевым, на что Феофилактов утвердительно закивал в ответ. Нужную дверь я нашёл практически сразу. Заметил, что сержант уже немного подустал от меня и моих проблем. Открыв старые, скрипучие двери, я снова удивился и стал оглядывать, куда на сей раз завели меня тернистые дороги судьбы.

– Просторно, – заключил сержант, наверно для того, чтобы я не стал капризничать.

Две стандартные кровати, между ними хиленькие тумбочки, усеянные тараканьим духом. Высокий потолок и три огромных окна с чёрными решётками даже немного пугали.

– Ну, Лавренёв, располагайся! А я приведу Сергеева, потолкуешь с ним! И помни: хочешь комиссоваться – лежи тихо и жалуйся на всё! Главное – не вздумай бежать!

– Да я и не собирался, – сердито проговорил я, не понимая, за что общаются со мной, как с ребёнком.

– Ну, вот и ладненько. Всё, до встречи.

– До свидания.

"И всё же есть хорошие люди на свете" – улыбнулся я вслед уходящему сержанту.

Я оглядел кулёк с лекарствами. Что-то в таблетках, активированный уголь, какая-то жёлтая жидкость (видать, предназначенная для полоскания рта) и ещё всякая дребедень. В общей сложности, та загадочная дама скупилась на 72 гривны. Для незнакомого человека ведь покупала, без малейшей корысти для себя. Удивительный человек, как для XXI века.

Очень скоро пришла пожилая женщина, в руках она держала красиво сложенные вещи из ткани синего цвета.

– Переодевайся! – грубо произнесла она.

– А что это?

– В этой форме обязаны ходить все больные.

– А что же врачи не одеты в эту форму?

– Молодой человек, будете язвить в нарядах, а не здесь! Переодевайтесь скорее! Уже скоро обед!

– А я его ещё не пропустил?

– Нет, у нас обед позже, чем по уставу.

– Отлично, я проголодался.

– Ну, идите же, переодевайтесь! Что вы, как неумёха?

– Отвернитесь! – капризно промолвил я и стал медленно раздеваться.

– Оставьте на себе "белуху", а сверху наденьте эту форму. Свои вещи сложите в соседнюю комнату. Там они будут в целости и сохранности.

– Надеюсь!

Две минутки – и я ничем не отличался от больных этого заведения. Бритый "под единичку", с опухшей щекой и красными глазами, я и встретился с сержантом Сергеевым, который явился почти сразу после того, как мне удалось улечься в синеньких, коротеньких штанишках и того же цвета пиджачке в кровать, собираясь как следует выспаться.

– Лавренёв, как ты? – спросил Сергеев, глядя на меня.

– Всё ещё конфету сосу! – язвительно проговорил я, вспоминая ему его халатность.

–Ну, я ж не знал. Сам понимаешь! Ну, чего хотел?

– Товарищ сержант, мне нужен мой телефон и личные вещи.

– Ну, запросто. Телефон, зарядное устройство и что ещё?

– Ещё зубную пасту и зубную щётку.

– Ясно. Будет тебе, что просишь. Я слыхал, тебя возили к лучшему стоматологу нашего города.

– Они все на одно лицо... – заключил я, вспомнив те слёзы на стоматологическом кресле.

– Слушай, Лавренёв, признайся, – ты теперь домой уедешь?

– Если комиссуют – с удовольствием! Это уже моя мечта!

– Ладно, я тебе могу помочь! Но для этого надо попасть в госпиталь, а там уже дело техники: врачам заплатишь сто-триста долларов – и тебя комиссуют. Но попасть в госпиталь трудно. Даже с энурезом! – полушепотом произнёс младший сержант.

– Денег у меня нет! – от сгорающей мечты опечалился я.

– Это плохо. Но, я могу отправить тебя в город Хмельницкий. Это за три часа езды отсюда. Там положим тебя в военный госпиталь. Откосить через тот госпиталь – проще простого.

– Я попробую.

– Ну, Дима, знай, что с того момента, как попадёшь туда, – назад дороги уже не будет. Начальство, да и твои товарищи тебя просто разорвут!

– Понял. Спасибо, товарищ сержант.

– Так. А теперь, я за твоими вещами. Кстати, а где твои личные вещи?

– В тумбочке 112.

– Понял. Ладно, держись. Я скоро буду.

На этой позитивной ноте сержант вышел из палаты. Оставалось вопросом, сколько продержат меня в санчасти. Действительно, хотелось всё и сразу.

Мечтательно уставившись на синюю стену, я стал представлять себе обрадованные лица мамочки, моих друзей и моей любимой эмочки. Интересно, Федотушкин купил уже "ВАЗ 2101", о котором так мечтал? А Бугров закончил ли трудиться над песней "Дом позади"? Теперь эта песня будто про меня. Интересно, а Резцов поступил в аспирантуру? Там ему обещали большое будущее великого учёного. Эх, так за всеми соскучился!

Очень скоро я получил мобильный телефон и свои личные вещи. До сих пор существовала возможность совершать бесплатные звонки на номера абонентов моего стартового пакета, а это большинство моих друзей.

Как только я распрощался с сержантом, поблагодарив его за неоценимый вклад в путь моей комиссации, сразу же обзвонил своих друзей. Естественно, не говорил ничего плохого о своей службе, аккуратно пообедал и лёг спать.

Вечером съел пюре с жареной рыбой, написал два стиха о несправедливости и снова лёг спать.

Я чувствовал ужасный дискомфорт, когда показывался со вспухшей щекой на глаза другим ребятам. Они так смотрели на меня, как на жертву круговорота продуктов радиоактивного распада в природе. Мерзкое ощущение. Позади себя слышал различные издевательства и громкий смех.

"Глянь на него! Сайлент Хилл какой-то!" – кричал некто.

"Ха, а может он здесь работает сосалкой?" – вторил другой.

Я был слишком слаб, чтоб хоть как-то реагировать на подобные фразы, а потому старался и вовсе не выходить из палаты и просто игнорировать подобные выкрики. Их мозг, как 30 февраля – его нет.

Ночь была немного спокойнее, чем прошлая, но я очень нервничал и переживал по поводу пережитого за эти дни.

Так же незаметно наступило 7 ноября. Сразу после завтрака ко мне зашёл (кто бы вы думали?) сам подполковник Гриневич. А он ничуть не изменился. С нахальным и недовольным выражением лица он вышел на середину комнаты и, поставив стул, вальяжно сел.

– Ну, рассказывай!

– Что рассказывать, товарищ подполковник?

– Ты что, сука, косить вздумал? – крикнул мне на ухо подполковник и ударил с силой в грудь.

– За что? – всхлипнул я.

– За то, что из подполковника Гриневича вздумал дурака делать!

– Да я ведь не...

– Ты мне брось глупости выдавать за правду! Сержант Феофилактов мне всё рассказал! Ишь, косарь нашёлся! Ну, ничего! В дисбате посидишь годик-другой – сразу поймёшь, что служить надо, а не Ваньку валять!!!

– Товарищ подполковник, я отхожу после операции. Мне удалили больной зуб!

– Какой зуб? Какая к чертям "операция"? Чтоб ты знал, сынуля, я даже после двух пулевых ранений в живот, полученных в Афганистане в 1991 году, продолжал идти вперёд и нести на своих плечах двух раненых солдат, моих товарищей! А ты, слабак, жалуешься мне на какой-то зубик! Это, сука, не операция, а 15-й грибок в 13-м ряду. Понял меня?

– Ну, так и отпустите меня домой, раз я такой хреновый!

– Нет, Лавренёв! Не в ту контору попал! Мы здесь не отпускаем таких как ты, а делаем из них – настоящих защитников Родины! И попробуй завтра ещё лежать в санчасти! Я лично сгною тебя здесь! Даю слово!

– Есть! – сердито проговорил я.

На меня откровенно давила вся эта система. Да что там? Меня просто ломали!

– Что "есть"? – спросил Гриневич, поднеся свои массивные кулаки к моему лицу.

– Есть гнить здесь!

– Ты что, издеваешься, паскуда? Думаешь, у тебя девять жизней? Ну-ну, посмотрим!

С этим подполковник и вышел, громко хлопнув дверью. Теперь во что бы то ни стало нужно добраться до госпиталя, а иначе – конец мне. Поскольку номер у сержанта Сергеева я заранее взял, потому немедля набрал его и попросил как можно скорее отправить меня в город Хмельницкий. Он, в свою очередь, торопливо согласился. Я давно разгадал его логику: соблюдая нейтральность, избавляться от нерадивых солдат наподобие меня. Мне кажется, что молодец он. Но, вот что не давало мне покоя: представьте только, каким оказался младший сержант Феофилактов... Продажная скотина! А кто тогда я? В очередной раз доверился и получил нож в спину!

В тот же день, меня ждала ещё одна встреча.

– Товарищ старший лейтенант! – я немедля подскочил с постели.

– Лавренёв! Собирайся! Мы едем!

– Куда? – удивлённо захлопал глазами я.

– Ну, ты ж косить собрался?! Вот и поехали в военный госпиталь.

Я поспешно оделся (так быстро я не одевался даже после фразы "Рота, подъём!"). Судя по осведомлённости старлея, можно предположить, что язык Феофилактова длиннее тёщиного.

Итак, в город Хмельницкий мы с Казистым ехали на поезде, в плацкартном вагоне. Режим "Всё включено" работал только в кабине у машиниста.

Старлей купил мне чай и сел напротив меня.

– Ну, Лавренёв. Расскажи, что будешь дальше делать?

– А что делать? Вылечусь в госпитале, ну а дальше посмотрим.

– А что смотреть? Служить надо!

– Ясно! – заключил я, упёршись в окно, как только раскусил суть диалога.

Мелькали столетние деревья и молоденькие сосны. Огромный лес, заснеженные ветки. Романтика. Но только не в той ситуации, в которой я оказался.

Казистый заметил моё нежелание общаться и также глянул в окно. Интересно, на что он обратил тогда внимание.

– Рядовой, ошибочно думать, что через госпиталь ты, в самом деле, сможешь комиссоваться.

– Ну, и почему же?

– Там ведь не дураки сидят. Так что можешь не сидеть в пребывании утерянной хромосомы!

– Спасибо за чай! – стиснув зубы, я направился к туалету.

– Э! Ты куда намылился? Дезертировать решил?

– Не здесь и не сейчас!

После этого я и вышел. Ну а всё остальное время, проведённое в пути вместе со старлеем, я молчал и не изрёк ни слова.

Глава VIII: «Госпиталь»

Уже в 14 часов я шагал по огромной территории военного госпиталя.

По живописным дорожкам медленно ходили отрешённые люди. Они выглядели странно: задумчивые и замкнутые, прогуливаясь по улице в шаблонных ворсяных плащах светло-коричневого цвета с желтоватым оттенком.

"Что с ними там делают?" – сразу промелькнула мысль.

В "Регистратуру" меня очень быстро оформили, и молоденькая медсестричка провела на четвёртый этаж, в 58-ю палату.

Знаете, наблюдать за следами ремонта в госпитале было равносильно созерцанию годовых колец старого дерева. Первый этаж сделан по последнему слову high-tack, второй этаж выдавал в себе сделанный ремонт лишь благодаря дорогой плитке на полу и поставленными пластиковыми окнами, третий этаж и вовсе отражал жизнь этого госпиталя в 80-х годах, ну а четвёртый, на котором я и остановился, вообще не дотягивал до 80-х.

– Лавренёв, располагайся на свободной койке, я принесу тебе твою форму, – мило улыбнулась медсестра и отправилась снова на первый этаж.

Четвёртый этаж считался "Терапевтическим отделением". Об этом гласила огромная синяя вывеска, что встречала каждого уже на лестнице.

Зайдя в 58-ю палату, я беспокойно огляделся.

– Ну и что это за чёрт? – услышал я в свою сторону.