Текст книги "Когда мне было 19(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Багацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Демчук! Не начинай! Сам же знаешь, что в этом помещении и дня хватит, чтобы понять, что дома лучше.

– Ой, ну это понятно.

Мы дружно рассмеялись и приготовились ко сну. Я, конечно, не спал, ведь уже тошнило даже от слова "сон". Я лежал и думал. Уверенность была лишь в одном: "Я жив!" Очень радовал тот факт, что ещё ближе моя нога стояла к комиссации. И наконец, я увижу мамочку и Юлечку, дядю Толю и братика. Подожди-ка... – вспомнился мне последний телефонный разговор с эмочкой... (я и вовсе сомневался, – быть может, мне это только приснилось?) – По-моему, Юлька ушла от меня... или нет? А вдруг всё это обычная ссора на почве даже не беременных капризов, а важных нехваток и безумной скуки по любимому человеку? В любом случае, я понимаю её! Понимаю всех, кроме себя.

В распахнутых дверях предстоящей комиссации я сладко прищурил глаза. Поддавшись нахлынувшей волне сонного эффекта, я ветром унёсся в сторону бескрайних мечтаний и многоликих фантазий.

Рано утром я бодро, как и прежде, отправился на укол. Опосля меня ждал очередной гадкий завтрак, в котором попадались даже тараканы и дохлые мыши. Меня это уже давно не удивляло. Эти грызуны каждую ночь скреблись где-то за тумбочкой и в застенках.

Раз в неделю был обход всех лечащих врачей и начальника 10-го отделения. Мы только этого и ждём, ведь у начальника можно было выпросить и телефон, и кратковременную прогулку с санитаром. А также узнать о дальнейшей своей судьбе. Вы же понимаете, просто так к главврачу никто не отпустит, даже если санитаров умолять или давать им взятку. Санитары в 10-м отделении были похожи на непреклонные и могучие горы Украины. В иной раз я даже сомневался, что эти люди вообще хоть что-то могут чувствовать. Обход врачей по палатам обычно происходил каждую пятницу, но по какой-то причине его провели сегодня, в среду, 3 декабря. О причинах мы не знали, но поговаривают, что всё из-за Серёжи Дульского, который с самого утра плохо себя чувствовал. Ему померяли температуру, и результат попросту пугал – 40,2. Друзей у него здесь было мало, только я и Женя Ткаченко.

Чуть не плача целый день провели у койки Серёжи. Я, естественно, отлучался, ведь мне довелось отвечать за свой поступок перед Ярославом Владимировичем и главврачом Анатолием Ивановичем. Последний даже фотографировал мои руки на цифровой фотоаппарат, прося успокоиться. Он также уверил меня, что через пару дней меня выпишут. Этот фактор поднял мне настроение до крайней точки эйфории. Но, уже через два часа я был повержен в гнев и слёзы до той же крайней точки, ведь на моих руках умер Дульский Серёжа, почти сразу после очередного укола. На ухо он сказал мне, что это был укол галоперидола. Этот укол и стал фатальным. Последние часы своей жизни Серёжа провёл в постели с огромной температурой. И мне совсем невдомёк, для чего понадобилось снова колоть галоперидол?!! После него и я стал чувствовать себя отвратительно. А самое ужасное, что после укола моё зрение стало притупляться, а память и вовсе удивляла. С огромной скоростью я забывал своё прошлое, а сегодня утром едва ли вспомнил про Юлю, которую так любил. У Серёжи, к сожалению, было всё намного хуже. Два санитара с гигантскими ручищами забрали Серёгу, и больше о нём мы не слышали. Сегодня просто таки день потрясений. Проводя собственное расследование, я был удивлён вот чем: когда меня звал к себе в кабинет главврач, он разговаривал по стационарному телефону, а потому попросил подождать в коридоре. Напротив его кабинета была расположена убогая столовая, где и кормили нас дохлыми тараканами вперемешку с гороховым супом. В том же коридоре, слева от кабинета, находился огромный зал ожидания. Там происходят встречи больных, как нас здесь называли, с родителями. Моей мамы, почему то, до сих пор не было. Может, Сашка и Лёшка забыли позвонить моей маме? Слева от двери зала ожидания висели в рамках около семи грамот за научные достижения!

"За какие ещё научные достижения? – тогда подумалось мне. – В психиатрии?"

Вы уже догадались? Ну а я тогда просто не придал этому должного значения. Психи – это подопытные кролики в руках настоящих психов того заведения – врачей!!!

Под вечер, когда вновь открыли туалет, в привычном уже для меня сигаретном дыму, который стоял как туман, я познакомился с единственной девушкой – солдатом контрактной службы этого госпиталя.

Лежала она в четвёртой палате, потому я её и вовсе не замечал среди большой толпы лживых и настоящих друзей. Невысокая девушка со светлыми, очень короткими волосами, маленькой грудью и широкой тазовой костью. Симпатичные серо-голубые глаза – это единственное, что отличало эту пацанку среди других обитателей психбольницы.

– Дим, а пошли ко мне? – предложила она, как только поняла, что нам есть о чём поговорить.

– Марина, я просто обещал с друзьями после ужина в карты поиграть...

– Ты ж каждый день играешь с ними.

– Ну и что? – простодушно переспросил я.

– Ну и то! Можешь и в другой раз поиграть.

– Ну, океюшки.

– Значит, после ужина у меня?

– Ага.

– Вот и отлично.

– Полный хэви-метал.

– Что-что?

– Та нет, ничего. Это я привык так говорить! – улыбнулся я напоследок и направился в свою палату.

Ужин был таким же отвратительным, как и осознание чувства пребывания в психушке. Поэтому молча напихал куски хлеба по карманам и пошёл в палату новоиспечённой знакомой.

Всего было в 10-м отделении 4-й палаты, одинаковых во всём. В четвёртой палате было пусто. Там лежала лишь Марина. Остальные кровати традиционно заправлены.

До самого отбоя мы болтали с Маринкой о своих прошлых жизнях. Ни я, ни она не скрывали факт того, что дома ждут любимые люди. Она рассказывала о своём парне, который ушёл служить в одну из самых свирепых воинских частей, Десну, а она бросилась по его следам, устроившись на контрактную службу в ту же часть. Я, в свою очередь, поведал ей о моей любимой эмочке, ждущую меня в преддверии рождения ребёночка.

После отбоя я спрятался у неё в койке под одеялом, где мы и продолжили шептаться о том, о сём. Поскольку её койка находилась у окна, то караулящие в коридоре санитары и вовсе меня не заметили, также как и пустующую мою койку в первой палате.

– Маринка, ну вот поэтому я и здесь! – заключил я.

– Да! Вот это история! А тот главврач в Хмельницком, почему так обозлился на тебя?

– Сложно сказать. Наверно потому, что я для него был очередной проблемой.

– Тю, так ведь это его работа. Почему проблемой?

– Та ты его кабинет не видела! Я и садиться побоялся.

– Золотой кабинет? – ухмыльнулась она.

– Ну, типа того.

Всё чаще при общении на разные темы, мы трогали и гладили друг друга. Будто ненароком, но всё же...

Марина приподняла на мне "белуху", обнажив моё тело, и стала пальцами теребить соски.

– Ну? Что чувствуешь? – с интересом спросила она.

– Даже не знаю. Немного больно! – смутился я.

– Не возбуждает?

– Так моя ракета и так готова вылететь в открытый космос.

– Ну, это я уже почувствовала. А когда я пощипываю твои соски – тебя это не возбуждает?

– Ну, скорее нет, чем – да.

– А я так это люблю! – с неким сожалением вздохнула она.

"Вот ведь женская психология!" – подумалось в тот миг, но виду я не подал.

Молча, целуя её губы и шею, я снял с нее белуху, и ракета вырвалась на волю, взлетев на первой космической в потаённые недра космоса, где и продолжалась активная работа во благо, конечно, не всего человечества, ну уж двух человек – так точно.

За всю ночь нас так и не заметили, хотя мы вели себя достаточно шумно и необузданно. Настолько шумно, что Марине приходилось затыкать рот очередным поцелуем.

Рано утром, я не стал её будить, а лишь поцеловал заспанное и милое личико Маринки. Когда она спала, она нравилась мне больше. Всё произошедшее этой ночью прошло под эгидой: "Мала, то ти така гарна, чи ночь така темна?!"

Четвёртая палата располагалась напротив туалета, который после 22 часов открывают без последующих закрытий, а поэтому мне не составило труда сделать вид, что я возвращался именно из него, а не из палаты.

За время моего пребывания в дурке я написал более ста стихотворений, которые так полюбились ребятам. Руки мои потихоньку заживали, но не душа.

И вот 9 декабря санитар объявил мне, что в зале ожидания меня кто-то ждёт. Я так безумно обрадовался.

– Мама... Мамочка! – заплакал я и побежал в зал. В неярком свету я увидел стоящие посредине столы, а под стенками скрепленные между собой деревянные стулья.

Я был уверен, это мамочка приехала!!! Нашла меня и приехала!

Моей радости не было предела!

Глава XI: «Домой»

– Ну, привет, Лавренёв! – ухмыльнулся довольно знакомый мне человек.

– Вы? – удивился я.

– Что, не рад меня видеть?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Рад вас видеть!

– Ну, то-то же! Собирайся! Тебя выписали!

– Собираться? – растерянно переспросил я.

– А ты разве не услышал? Майор Стовбурген Ярослав Владимирович, твой лечащий врач, уже выписал тебя!

– Куда выписал?

– Лавренёв, не глупи! В часть, конечно! Служить Отчизне!

– Служить... – опечалился я.

– Рядовой, да из тебя здесь вообще идиота сделали?!! А ну, марш переодеваться!

– Есть, товарищ старший лейтенант.

Убитый горем, я поспешил переодеться и распрощаться со всеми.

– Женька, я не забуду тебя! – обнял я друга.

Поцеловал Маринку на прощание, я ушёл, скрипя резиновыми берцами.

Старлей Казистый всю дорогу в часть активно разговаривал со мной о новостях в Каменце-Подольском, о последних изменениях и достижениях нашей части, и о многом другом.

– А у нас до сих пор о тебе судачат! – ухмыльнулся снова старлей.

– Это ещё почему? – скривился я.

– Жалеют, наверное. А подполковник Гриневич обещал лично надрать тебе задницу.

– И он меня тоже жалеет..., – горько произнёс я, представив свои радужные перспективы в части. Какой прессинг я почувствую там. Подполковник Гриневич меня ослепит, а в уши нальёт расплавленное олово. Я уже боюсь его даже сильнее, чем паука Аргиопа Брюнниха, что так часто встречался мне на лесных полянах.

– Что ж ты, Лавренёв, не откосил? – спросил старлей, отвлекая от моих мыслей.

– Там лечащий врач 800 долларов просил за комиссацию! – заплакал я, вспомнил о той несправедливости.

– Да хватит реветь! Там нужно было косить! Ну а теперь твоя песенка спета!

– В смысле?

– По прибытию в часть ты поступаешь в распоряжение майора Беркуты Богдана Олеговича. С ним ты едешь в город, где с тобой будет беседовать военный прокурор города Каменец-Подольский.

– Прокурор? – испугался я.

– Ну да. А что ж ты хотел? Когда молишься о дожде, готовься ходить по лужам.

– Товарищ старший лейтенант, а что теперь со мной будет?

– Скорее всего, дисбат! Причём, надолго! А после него – на службу.

– А ещё варианты есть?

– Дима, варианты есть всегда! Если прокурор попадётся толковый, то он поспособствует комиссации, но это вряд ли. Больше шансов, что ждёт тебя срок до пяти лет лишения свободы за дезертирство, как с тем, Ростовским. А-а, ты его не застал...

– Бли-ин! – расплакался я.

– Сам виноват. Что ж ты ещё и руки резал себе? Мне Ярослав Владимирович всё рассказал. Знаешь, что прокурор тебе сделает за твою нелепую попытку суицида?

– Что?

– Увидишь.

Похоже, это был конец. Юлечка оказалась права: "против системы не попрёшь!", но, как и все творческие люди, я жил надеждой, а она ещё не умерла.

Богдан Олегович оказался самым обычным требовательным тихоней в нашей части. Длинноногий майор был немного выше даже "жирафа" – младшего сержанта Булаенко, а это немногим немалым – 1.92. Не раз мне говорили, каким порядочным он был семьянином. Майор всегда носил очки с причудливой формой оправы. Мы с ним быстро нашли общий язык, хотя в части на меня смотрели уже косо. И даже Цыганок Дима теперь презрительно поглядывал на меня, явно не понимая меня, и ненавидя.

Один только Петросян Женька подошёл и по-дружески приобнял меня.

– Брателло, как ты?

– Хреново! – честно признался я.

– Флюс, как вижу, уже прошёл? – заметил Женька.

– Ага.

– Тебя комиссовали?

– Если бы. Сейчас буду ехать к прокурору.

– В дисбат садят?

– Еще не знаю, наверно.

– Хреново! – вздохнул Петросян и, перевесив автомат АК-74 через плечо, продолжил:

– Ну ладно, друг, мне пора бежать! У нас сегодня марш-бросок на 35 километров. Номер мой у тебя есть, а потому – обязательно созвонимся!

– Держись, друг. Я не забуду тебя!

Путь к прокурору на новенькой "Audi ТТ" был недолгим. Даже удивляюсь, откуда у майора такая машина. Воякам вроде платят немного. "Да, это тебе не "копейка" сержанта Феофилактова!" – про себя улыбнулся я.

Роскошный транспорт бесшумно припарковался у небольшого здания из серого камня, у бронированной двери которого виднелась какая-то официальная надпись. Стоит ли говорить, что я чувствовал в тот момент. Да я просто трясся от страха. В 19 лет со мной будет беседовать прокурор.

Ну, уж если я выбрал путь комиссации, значит и буду по нему двигаться дальше. Дисбат, так дисбат...

В широком кабинете меня уже ждал тот самый мифический подполковник Ротиков, пара неизвестных мне личностей и сам прокурор.

В деловом недешёвом костюме он сидел в кожаном кресле и, увидев меня перед собой, стал пронзительным взглядом осматривать "косаря".

– Это Лавренёв? – вальяжно спросил прокурор у Богдана Олеговича.

Получив утвердительный ответ, прокурор улыбнулся и кивнул, мол: "Ну, я так и думал". Подполковник Ротиков сфотографировал зачем-то мои руки и сердито, испепеляющим взглядом, глядел на меня, будто и ждал момента, когда мы остались бы с ним один на один.

– Ну, Лавренёв, присаживайся! – указал он на свободный стул, что мирно стоял у дубового рабочего стола деловитого военного прокурора.

– Товарищи, покиньте, пожалуйста, этот кабинет! Мне нужно поговорить с ним с глазу на глаз!

Ротиков хлопнул меня по плечу и, наигранно сжав губы, вышел первым из кабинета. Что-то бурча себе под нос, остальные также поспешили покинуть кабинет. Я даже предположил, что прокурор был либо другом подполковнику, либо имел звание полковника (Но уж на генерала он и вовсе не тянул).

– Ну, что, дружок, теперь и поговорим! – ухмыльнулся прокурор – Рассказывай, почему оказался здесь!

– Ну, меня к Вам привезли...

– Завидная наблюдательность. А как считаешь, с чем связана наша встреча?

– С моим нежеланием служить! – вздохнул я.

– Вот. А с этого места поподробнее. Почему не желаешь служить?

– У меня девушка беременна, я не могу служить, ведь должен ждать нашего ребёнка вместе с ней!

– Ну а почему же тогда не стал косить от армии ещё в военкомате? Или тебе нравится создавать себе и окружающим геморрой? Да ещё размерами, как мой кулак! Видишь мой кулак?

– Да.

– Вот такой геморрой ты делаешь себе и окружающим!

– Простите...

– Да что мне твои извинения? Раньше надо было думать! В военкомате ещё.

– Там врачи все писали, что я "годен", хотя у меня были нечастые боли в области сердца, и глаза плохо видят.

– Так, – придвинул стул ближе к столу прокурор. – С этого места поподробнее. Какие врачи, фамилии?

Он записал все жалобы на листок и продолжил:

– Ну ладно, в военкомате ты не откосил. Но как можно из дурки вернуться в часть?

– Лечащий врач просил 800 долларов или, как он сказал: "Даже, если у тебя найдут врачи какую-либо болезнь, по которой можно тебя комиссовать, то всё равно я сделаю всё возможное, чтобы ты ушёл служить!"

– Ох, ты! Ежовый календарь. Ой, прости.... А как фамилия того врача?

– Ну, господин прокурор, он меня прикончит, если я скажу.

– Парень, не глупи! Говори, давай!

– Не могу!

– Та-а-ак! Решим по-другому!

С этой фразой прокурор достал из ящичка невзрачную на вид книгу.

– На! Открывай статью 409!

– Криминальный кодекс Украины? – удивился я.

– А ты что хотел? Не хочешь по-хорошему, будет по-моему!!!

Рассеяно я стал листать книгу, в поисках нужной статьи.

– 409?– переспросил я.

– Да. Нашёл?

– Ага.

– Ну, читай. Вслух!

– Статья 409.Ухилення в╕д в╕йськово╖ служби способом самокал╕чення або ╕ншим способом.

1. Ухилення в╕йськовослужбовця в╕д несення обов"язк╕в в╕йськово╖ служби шляхом самокал╕чення або шляхом симуляц╕╖ хвороби, п╕дроблення документ╕в чи ╕ншого обману – кара╓ться триманням у дисципл╕нарному батальйон╕...

– Слышал, Лавренёв, в дисбате!!! Читай дальше!

– На строк до двох рок╕в або позбавленням вол╕ на той самий строк.

2. В╕дмова в╕д несення обов"язк╕в в╕йськово╖ служби – кара╓ться позбавленням вол╕ на строк в╕д двох до п"яти рок╕в.

3. Д╕яння, передбачен╕ частинами першою або другою ц╕╓╖ статт╕, вчинен╕ в умовах во╓нного стану або в бойов╕й обстановц╕, караються позбавленням вол╕ на строк в╕д п"яти до десяти рок╕в.

– Ну? Не слабо? – ухмыльнулся прокурор, прикуривая сигарету дорогой американской зажигалкой.

– Ага.

– Ну и что мы думаем? Служить будем?

– Я не могу. Ну, неужели нет никаких вариантов? Или вам тоже 800 долларов нужно от бедного пацана?

– Ха, если б так было, меня бы тут же без суда и следствия сдали бы в дурку для лечения электрошоком! Ты ж хоть думай, что и кому говоришь!

– Простите! – заплакал я от безвыходности.

– Перестань рыдать! Варианты для твоей капитуляции у меня есть.

– Правда?

– Ты меня за вруна принимаешь?

– Нет-нет. Что вы? Просто я... как-то не верится.

– Да, Лавренёв! Люди врут тебе, ты врёшь людям, но ещё чаще ты врёшь сам себе! А поэтому начнём говорить правду! Не так ли?

– Да, как скажете.

– Вот и отлично. Итак, фамилия, имя и отчество того врача, что предлагал тебе дать ему взятку.

– Стовбурген Ярослав Владимирович! – тут же отчеканил я, готовясь ответить на любые вопросы, лишь бы поскорее комиссоваться домой.

– Тогда тебе и вовсе нечего бояться! У тебя есть один козырь!

– Правда? Ой, извините! – вспомнил я о своей недавней ошибке.

– Ничего. Ты, как я понял, настроен решительно на комиссацию?

– Ну конечно.

– Вот потому и помогаю тебе. Ты остаёшься верным своим принципам, несмотря ни на что. Знаешь девиз ордена SS? Он звучал примерно так "Meine Ehre heist Thrue!", что переводится как "моя честь в верности!"

– Ну, стараюсь.

– В общем, Дима, вот что я могу тебе предложить...

Я затаил дыхание и был как никогда внимателен.

– Я вижу, что тебе и вправду нужно домой, – продолжал прокурор, – и что служить – явно не для тебя, а поэтому могу я отправить тебя в госпиталь, в котором ты лежал до психиатрии. Ты попадаешь туда, играешь роль доходяги и сумасшедшего. Тебя отправляют на дурку в город Киев. Ну, а там – 100%-ная комиссация! Солдаты, попадающие туда второй раз, комиссуются 90% из 100% случаев. Понимаешь?

– А если меня не примут?

– Сыграй так, чтобы приняли. Думай! Ты любой ценой должен попасть в город Киев!

– Ладно. Я понял!

– Но, ты должен понимать! Не переусердствуй – это во-первых! Никаких драк и прочего – это во-вторых.

– Ну, конечно! Обещаю!

– А в-третьих, что немаловажно, послушай внимательно: если ты вернёшься в часть, я лично посажу тебя на 2 года в тюрьму. Не обижайся потом! Итак, ты согласен?

Я всерьёз призадумался. Эта авантюра самая сложная за всю мою недолгую жизнь.

– Подумай хорошенько, нужно ли это тебе? Может, лучше просто спокойно отслужить? Или же ты согласишься использовать шанс на комиссацию взамен на более реальный шанс попасть за решётку?

– Нет. Я согласен на ваше предложение! – решительно заявил я, как только вспомнил про беременную Юлечку.

– Ух, какая уверенность! Ну, ты ж понял, что ждёт тебя, если ты вернёшься сюда?!!

– Да.

– Ясно. Что ж, через три часа ты будешь в госпитале. Кстати, ну так, между нами, – скажи-ка мне, мил человек, а в твоей части А1666 были какие-нибудь вопиющие случаи?

– В смысле?

– Ну, били тебя там или унижали?

Я стал отнекиваться, мол, ничего не знаю, ничего не видел, но прокурор меня успокоил, уверив, что всё останется между нами. Говорил он мало, и по делу, а поэтому я верил ему и поведал без утайки, как били меня старлей Казистый и подполковник Гриневич. Правда, оттого легче мне не стало. Даже наоборот, угнетало чувство, будто предал всех на свете. А прокурор, будто журналист, услышавший сенсационную весть, жадно записал вышеперечисленные фамилии на убогий кусочек листика, пробурчав себе под нос: "Ну, вот вы, голубчики, и попались!" и с некой ненавистью затушил окурок о пепельницу.

– Ты даже не представляешь, какой правильный поступок сделал! – с блеском в глазах произнёс он.

Я неуверенно глянул на него.

– Понимаешь, просто от рук Казистого и Гриневича погибли три молодых пацана этим летом. Я знаю, что это их рук дело, но доказательств не было. Ну, а теперь, показания твои мне очень помогут. Но тебе нечего бояться! Ход делу я буду давать, когда ты будешь уже дома... или в тюрьме!

– Ясно. Перспектива – хоть куда! – вздохнул я и уныло посмотрел в окно; там снова шёл снежок.

– Ну, кто на что учился! – ухмыльнулся прокурор, подкурив очередную дорогую сигарету.

Что ж, жестокий урок корпоративной этики получен.

После этого разговор исчерпался. Грандиозный по размаху и беспрецедентный по смелости план должен был воплотиться в жизнь уже через несколько минут. Цели ясны, мотивация безгранична. После нелёгкого разговора с прокурором, майор Беркута отвёз меня на "Audi" в госпиталь города Хмельницкий. Буквально с порога я вжился в роль доходяги-суицидника.

Как только медсестра Машка стала проводить меня в мою палату на четвёртый этаж, я нарочно упал вниз, сделав вид, что потерял сознание. Боль совсем угасла, достижение поставленной цели притупило её. Двое парней, шедших рядом, по просьбе Маши, взяли меня под руки и отвели к главврачу, которого я очень не любил.

– Да что с тобой происходит? – кричал он на меня.

– Я разнесу здесь всё!!! – в охватившей меня истерике орал я.

– Лавренёв, да ты сумасшедший! Что, в дурке сильно понравилось? Так сейчас повторим!

– Давайте! Повторяйте!!! Мне наплевать!

– Запросто! Тебя сегодня же и отвезут! За свои слова будешь отвечать!

– Идите в задницу!!!! Ненавижу Вас!

– Чего ты добиваешься?

– Отвезите меня в дурку!!! Быстро!

– Да успокойся ты! Отвезём тебя, только перестань буянить!

– То-то же! – немного тише промолвил я.

– Дим, ну зачем тебе туда? – удивлённо хлопал глазами главврач.

– Я ведь говорил Вам, у меня в Днепропетровске беременная девушка! Я ведь говорил, что для меня она – всё!

– Ну, ясно всё это. Просто странно. Все наоборот стремятся обходить 10-е отделение главного клинического госпиталя стороной, ну а ты прям уникум какой-то! Что ж тебя так тянет туда?

– Комиссоваться хочу!

– Да я уж понял! Ну а матери ты зачем жаловался?

– Что???

– Мать твоя написала письмо в Министерство Обороны и нас так "отжучили", что и вовсе на грани закрытия наш госпиталь теперь.

– Да ведь я ничего не говорил...

– Не ври! Просто знай: такие люди как ты, нелицеприятны окружающим! Змей ты самый настоящий!

Вечером я сидел уже в вагоне поезда, стремительно мчащегося в столицу моей Родины. Всё думал о мистическом следе мамы, что оставила она в военном госпитале города Хмельницкий, а также о словах прокурора и дилемме: попаду ли я домой иль так и останусь в "новой жизни" рядовым-дезертиром?

Глава XII: « Неужто дежавю?»

Эту ночь я вовсе не спал. Не могу засыпать на верхних полках в поездах. Боюсь ненароком свалиться. Та и смог бы я спокойно заснуть этой ночью?!

Позвонил Юлечке, очень хотел услышать её сладкий голос.

– Дим, привет! – уставшим голосом произнесла она.

– Приветик, котёнок. Как ты?

– Не очень.

– А что случилось? Кто обидел моё солнышко?

– Дим... – замялась эмочка.

– Что?

– Я изменила тебе!

Как гром средь ясного неба. Я решил переспросить, в жажде услышать от неё, что это неудачная шутка, но Юля лишь подтвердила мои опасения.

– Юля, но как? Зачем? У нас ведь будет ребёнок!

– Димка, я будто сама не ведала, что творю.

– Как ты могла?

– Дима, я...

Но в порыве гнева мне и слышать её не хотелось, я просто кинул трубку и отключил телефон.

"Как она могла?" – вскипел я.

За стеной громко храпел в то время какой-то мужик, который и послужил для меня очередным раздражителем. Я с силой треснул по хиленькой стене.

– Придурок! Перестань храпеть! А то всю жизнь только манную кашу будешь жрать!!!

– Да что я такого сделал? – послышался растерянный голос из соседней комнаты.

– Идиот. Вокруг одни идиоты! – пробубнил я и вскоре заснул.

Утром меня отвели в 10-е отделение. Сопровождающими были те же медбратья, что и тогда. Только теперь они и вовсе меня побаивались, считая, что раз я из психушки вышел, то ненормальный. Никого в этом разубеждать не собираюсь, хотя и место очередного кровожадного маньяка занимать не стремлюсь.

Киев засыпан снегом, таким лилейным и романтичным. По прежнему, люди суетливо спешили на работу, бесчисленное количество автомобилей рьяно двигалось по главным площадям величественной столицы. Распоясавшиеся воробьи и голуби кидались людям под ноги, в поисках хоть чего-то съедобного, ведь очередная суровая зима с каждым днём лишает их возможности перехватить те мельчайшие крошки хлеба, которые вот уж почти засыпало несъедобными белыми мухами.

Поспешными шагами мы добрались до 10-го отделения главного клинического госпиталя. Пока я считал минуты в зале ожидания, медбратья ушли в кабинет главврача Анатолия Ивановича, где и говорили о моём повторном зачислении в психиатрию.

Говорю сразу, что вышли они только через полчаса, явно недовольные состоявшимся диалогом. И тут вальяжной походкой в зал вошёл высокий мужчина – майор Стовбурген. Шёл он явно на своей волне, безмятежно напевая "Хари Кришна" или сладкие мелодии "Karunesh". Но тут, увидев меня, даже испугался, будто призрака увидел.

– Лавренёв? А что ты здесь...

Медбратья подошли к нему, воодушевлённые появившейся личностью.

"Ему-то и можно оставить этого Лавренёва, будь он неладен!" – в один голос молвили они.

– Ярослав Владимирович – это Вы? – спросил один из них.

– Ну, я. А вы кто такие?

– Военный госпиталь города Хмельницкий, отправил Лавренёв Дмитрия на повторное обследование в 10-е отделение.

– Да какое к чёрту обследование? Я его лично только позавчера выписал!

– Да, нам это известно. Главврач вашего отделения сказал, чтобы мы переговорили с Вами, можем ли мы его положить повторно.

– Об этом не может быть и речи! Я его уже выписал!!!

С этими словами Ярослав Владимирович поспешно удалился, напрочь забыв, зачем шёл к залу ожидания.

– Ну, Лавренёв, ничего не поделать..., – заключил один из медбратьев. – Поехали обратно!

– Нет! мне нельзя обратно!!!

– Что ты задумал? Видишь, Ярослав Владимирович не хочет тебя обратно брать?!!

– Ну конечно! Он же 800 долларов мне сказал достать для осуществления комиссации, а тут я снова приехал. Ещё бы он захотел меня брать...

– 800 долларов? – задумчиво проговорил второй.

– Ага, – горько вздохнул я.

– А знаешь что, а пойдём-ка сейчас к главному врачу этого госпиталя?

Вооружившись идеей, мы стали искать штаб, где работал генерал– лейтенант этого госпиталя – главврач всей больницы. Я, признаться честно, был приятно удивлён поступком одного из моих сопровождающих. До этого времени я считал их куском текстуры, вертикальной лужей крови, трофеем Горгоны.

Обойдя почти всю территорию лечебницы, успев изрядно замёрзнуть, мы всё же добрались до огромных ворот штаба. Мороз сегодня зверствовал. Ни носа, ни пальцев не чувствовал.

Рядом с воротами стояли две чёрные пушки времён князя Долгорукого и Очаковских янычар. Мы зашли внутрь старинного здания. Слава Богу, тепло!

Внешний орнамент старины вызывал уважение, а внутри – последнее слово евроремонта. Обидное несоответствие.

Поднявшись на второй этаж и пройдя длинный опрятный коридор, нам не составило труда отыскать кабинет главврача. Тихонько мы прошли мимо секретарши, что была занята печатанием документов и, негромко постучав в высокие двери с узорами из дерева, втроём зашли внутрь.

С горечью в словах, со слезами на глазах, что так и не давали просыхать моему лицу, я поведал о беременной Юле, о ждущей меня маме, обо всех тягостях и про 800 долларов, что запросил Ярослав Владимирович. Причём последнее, как раз таки, и заинтересовало генерала. Он так вскипел, так разъярился! Я и представить себе не мог, что тот невысокий, седовласый Денни де Вито способен на такое.

Он вызвал секретаршу и велел сию секунду доставить майора Стовбургена к нему. В конце своей речи он добавил:

– Немедленно!!!

Это было слышно и на первом этаже штаба, ну а мне он, уже привычным голосом, велел успокоиться и обещал, что всё будет нормально. Я уже не стал расспрашивать, что значит нормально, но уж надеюсь, что это понятие у нас одинаково.

Видели бы вы эту картину! С испуганными глазами пришёл (а может даже и прибежал) мой лечащий врач. С испугом посмотрел по сторонам, будто ожидал увидеть за дверью притаившуюся турель с увесистым пулемётом. Но, увидел лишь меня – обыкновенного загнанного металлиста, вершащего правосудие и огрызающегося из тёмного угла.

– Ярослав Владимирович, отведи-ка этого юнца, – это он про меня, – к главврачу вашего отделения! Да скажи ему, чтоб Лавренёва положили, куда он скажет. Ясно?

– Так точно!

– Ну а потом – дуй ко мне! Я кое-что тебе расскажу!

И вот, распрощавшись с медбратьями, иду я по заснеженной аллейке вместе с удручённым Стовбургеном. Смотрю, как переливается снег у ног, думаю о неловкости ситуации. Наверно, майор тоже об этом подумал, поэтому решил мне сказать:

– Ты ж понимаешь, что ты теперь мой враг ╧1?

Я внимательно без всяких эмоций посмотрел в его большие глаза, кивнув в ответ.

– Теперь ты живым не выйдешь! – не унимался тот. – Обещаю!!! Я буду твоим лечащим врачом! Ты у меня по 7 уколов в день будешь получать! Недоедать, недосыпать и уже через неделю тебя заберут, как Дульского!

– Что??? Так вы...

– Я? Ну что ты?!! Это его склонность к суициду! Ты ничего не докажешь! А цена твоей комиссации теперь возросла – и эта цена останется в стенах нашего отделения вместе с тобой!

– Да вы самый настоящий псих!!! – вскипел я.

– Нет, Лавренёв. Просто я тебе намекнул, что в кабинете у Анатолия Ивановича ты должен молчать в тряпку! Ясно?

Я кивнул, сам не зная почему. Дальше мы шли и молчали, каждый со своими мыслями.

У Анатолия Ивановича разгорелась дискуссия. Я просил смены моего лечащего врача, на что главврач непонятливо хлопал глазами, удивляясь, чем меня так не устраивал Ярослав Владимирович. Подобно долгоиграющей пластинке я повторил всё сказанное в кабинете генерала. Полковник удивлялся и злился, улыбался и печально вздыхал. В общем, по-человечески жалел меня и сопереживал моей нелёгкой истории, а Стовбурген съедал мою спину кровожадным взглядом и всё думал: "Что за день сегодня?"

– Ну ладно, Дима! Коль так, то будет тебе другой лечащий врач! Пожалуй, отдам я тебя в надёжные руки Любовь Осиповны. Но с одним условием.

– С каким?