Текст книги "Когда мне было 19(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Багацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Багацкий Дмитрий Витальевич
Когда мне было 19

«Когда мне было 19»

(13 мая 2009 год)

Моя история неутешительна. Она не сладостна и не гармонична, какими бывают вымышленные истории, она отдаёт бессмыслицей и смутой, безумием и сновидением, как жизнь всех людей, которые не хотят больше обманывать себя.

Герман Гессе

ОГЛАВЛЕНИЕ

ЧАСТЬ 1: «Дом, милый дом»

Глава I: «Упс...проблемки»

Глава II: "Семь бед – один ответ"

ЧАСТЬ 2: «Какова она – новая жизнь?»

Глава III: «Распределительный пункт»

Глава IV: "Путь – дорога"

Глава V: "А 1666"

ЧАСТЬ 3: «Большая игра»

Глава VI: «Зуб»

Глава VII: "Санчасть"

Глава VIII: "Госпиталь"

Глава IX: "Психбольница"

Глава X: "В терниях раздумий"

Глава XI: "Домой"

Глава XII: "Неужто дежавю?"

Глава XII: "Возвращение в А 1666"

Глава XIV: "Дембельский поезд"

Глава XV: "Старая жизнь поёт по-новому"

ЧАСТЬ 1: «Дом, родимый дом»

Глава I: "Упс...проблемки"

Семейные ссоры – штатный

ремонт ветшающей семейной

любви.

Ключевский В.О.

– Ну ладно, до завтра!

– До завтра, Дим. Созвонимся!

– А когда именно?

– Гм... ну смотри, я освобождаюсь с Лёхой около пяти вечера, объект заканчиваем. Приедем, покушаем, отдохнём. В общем, часиков в семь можно будет встретиться. Короче, я позвоню.

– Ладушки. Только позвоню – я! Вы ведь, как обычно, забудете! Я вас не первый день знаю!

– Ха. Ладно-ладно. Звони ты!

Я распрощался с друзьями и отправился домой, всё ещё улыбаясь прохожим после того диалога. Активировав меню мобильного телефона, посмотрел, сколько времени и на каком свете живу.

Прохладный ветер октября, будто назло, пронзительно веял в лицо, причём, в какую бы сторону я не шёл. Заледеневшие пальцы я усердно прятал в карманы штанов, сжимая их в кулаки.

Спрашивал себя ежеминутно: " И почему я не оделся теплее?" Ответ не прилетал мне попутным ветром и я, матерясь, тешил себя мыслью, что "у природы нет плохой погоды; просто есть люди, которые плохо одеваются". Конечно, изрядно промёрзнув и озябнув, я слабо воспринимал этот аргумент, как нечто доверительное. А вот что-либо конструктивное (особенно, чашечку горячего кофе), я б с лёгкостью принял.

Как всегда, я вышел на улицу в лёгкой футболке фиолетового цвета, узких джинсах с переливом, обвешанных разными значками и в чёрных напульсниках. Неформалом стал ещё два года назад, когда решил собрать свою музыкальную группу. Мы играли тяжёлый рок. Хорошо, что Лёшке разрешили проводить репетиции в дядином гараже. Теперь можно не беспокоиться за уши соседей, а им – о придумках наказания для нас.

И вот, иду я вдоль уходящей вниз проезжей части, а сам думаю над жизнью.

Домой теперь я вряд ли вернусь. Достали все! Начиная с бабушек, сидящих на лавочках у подъезда и постоянно обсуждающих проходящих мимо людей, и заканчивая роднёй со своими глумливыми и настоятельными поучениями, мол: "Дима (это я), сделай тише музыку!", "Почему так поздно уходишь гулять?", "Почему закрываешь двери в свою комнату?" Тьфу! Достали!

Друзьям я не стал ничего говорить о своих проблемах в семье, не тот характер у меня. Я просто мило улыбался и радовал их своим слегка наигранным, оптимистичным настроением. Что и говорить, актёр во мне пропадает. Да и к тому же, я знал уже наперёд, что услышу в ответ, если поведаю им про очередную ссору с матерью и отчимом (я его называл просто – дядей Толей). Друзья мои без сомнений скажут, чтоб я немедля шёл мириться, ведь это твоя мамочка, самый близкий человек, ну и тому подобное. Да я и сам это прекрасно знаю. Но, как бывает, гордость и эгоизм не всегда позволяют подойти к кому-либо, тем более к родным. Не говоря уж о том блюдечке, усыпанном извинениями, которые я должен им преподнести.

Сашка и Лёша – братья-близнецы, мои лучшие друзья, подающие радужные надежды в педагогике. Обратная сторона медали довольно сурова – не могу и не собираюсь выслушивать правду о себе. Характер, как уже говорил, не тот.

Я твёрдо знаю, что мама у меня хорошая, просто замечательная, и я люблю её. Но вот чего не понимаю, так это смысла лезть в мою личную жизнь, да ещё со своими нравоучениями, упакованными в обёртку сарказма и неверия в мою самостоятельность. А вдобавок к тем эмоциям, которые я получаю от проживания в Днепропетровске, где обещания властей останавливаются лишь на общих фразах и человеческой вере в лучшее будущее, я стал не доверять себе и сам.

Было решено позвонить любимой девушке – Юлечке. Может, с ней я снова позабуду о глупой и бессмысленной ссоре с матерью. Эх, снова я бегу от проблем, а не решаю их.

Юлия – невысокая, миловидная неформалочка с прекрасными узкими глазками светло-карего цвета, косой рваной чёлкой до кончика носа, с розовым бантиком и пирсингом в языке и брови. Познакомились мы не так давно, 5 ноября 2007 года на одном из популярных на то время мобильных интернет-сайтов – spaces.ru. Точную дату нашего знакомства я запомнил не сразу, да и не утруждался. Достаточно просто иметь под рукой лист бумаги и любую шариковую ручку.

Помнится, меня заинтересовал её ник – "Durko Emo". Думаю, что за "Дурко"? Что за "эмо"? Любопытство нас и свело. "Я – эмо-гёрл, – писала она в первых переписках, – самый ранимый и депрессивный человек". Я ещё тогда смеялся, не зная, что за дивное сочетание букв – "эмо". Но уже тогда удивлялся, как она способна в один миг переходить от болтливости к резкой краткости.

– Эмо, это типа готы? – писал я в ответ на её чувственные речи и частые обиды.

– Ты что, невежда! Совсем не понимаешь что ли? Эмо ненавидят себя, а готы – всех. Готы – это фее! А я люблю чувства романтизации смерти, свою депрессивность, чёрный и розовый цвет. В зависимости от настроения. Чёрный цвет, конечно, преобладает в моём образе. Это значит, что я несчастна и отвержена, ну а розовый цвет отражает радостные моменты жизни. Такое себе приближение к поп-панку. Интересно, как можно кайфовать от эйфорической грусти?

С появлением моей персоны в её скромной жизни, она чаще стала надевать одежду розовых тонов и меня это безумно тешило.

Набрав по памяти её номер, вместо гудков, как обычно, услышал популярный термин – диджингл, когда вместо сигналов ожидания, играла некая мелодия, которую выбирал абонент сети по желанию. Я это называю – пир во время чумы.

Юлечка долго выбирала диджингл, прослушивая песню за песней и наконец, нашла одну из своих любимых песен. Не помню, что это было, но я настоятельно попросил, чтоб она выбрала то, что выберу сам. Кажется, это была песня немецких старателей "Kreator". Через некоторое время, она взяла трубку:

– Приветик, милостивая государыня, – начал я сладострастным голосом (своё истинное настроение, как обычно, скрывал).

– Ой, солнышко. Рада тебя слышать. Как денёк протекает?

– Юси, я очень соскучился по тебе! Хотел бы вновь доказать тебе свою любовь в физической форме!

– Так тебе что, присмотреть двухместный "шторх" из резерва авиапарка рейхсфюрера СС?

– Ха-ха. Разве что, под грохотом канонады советской артиллерии!

– Ну, очень романтично. Кто-то у нас там бойкий на язычок.

– А что ты мне сделаешь? – продолжал я играть в "плохиша".

– Приходи, зайчик, ко мне. Я покажу тебе! На чисто немецкое усердие буду работать!

– А разве твои родители не дома?

– Димка, ты невнимательный. Я ведь говорила, что они уехали в Германию на целую неделю. У папы конференция по архитектуре главных достопримечательностей во Франкфурте-на-Майне. Теперь хоть "пилить" не будут по поводу уроков. Заходи скорей, мой родненький!

– Океюшки! Я иду!

Напоследок она эротично прошептала:

– Я соскучилась!

Эта фраза мне придала такой заряд энергии, что я вовсе позабыл о ссоре в семье, а также о стучащих от холода зубах, и ускорил шаг в сторону желтоватых шестнадцатиэтажек, где жила возлюбленная.

Даже не заметил, как очутился в подъезде уже через две минуты после звонка, хотя обычно добирался туда минут за пять. По всему тамбуру третьего этажа была слышна громкая музыка, довольно знакомая моему меломанскому вкусу.

"Да-а! – подумалось мне. – Юлька балует".

Пройдя по слабоосвещённому коридору, я почти не обращал внимания на доносящиеся запахи готовой еды у соседей и на горелые спички, висевшие чёрными дугами на потолке. Наверно, в тот момент я не думал ни о чём, кроме желаемого продолжения сегодняшнего дня.

Она всегда любила включать громкий emo-cor, j-rock и nu-metal, подпевать и любоваться своим зеркальным отражением. Хотя, сама себя не любит, называя порой свою личность, то ли в шутку, то ли всерьёз – "дурко креведочное". Много раз, не совладав с нахлынувшими её эмоциями, резала руки. Говорила, что это успокаивает. Знаю, нормальной её не назовёшь, да и "нормальный" бы с ней не встречался и не любил больше жизни. Помню, как папочка Фрейд говорил на этот счёт: "Человек, называющий себя "нормальным" – это уже патология". Короче, два психа нашли друг друга. Конечно, люди нас осуждают и спешат с советами да поученьями. Но, жизнь заставила превратиться в таких людей: сверхэмоциональных и ранимых, очень своеобразных внутри. Сквозь преграды, стоящие для того, чтоб никто не добрался до наших милых сердец и чувствительных душ, мы такими отрешёнными и бываем. Не умеем разбираться в людях! Кому мы можем доверять? Вот-вот.

У двери её квартиры я прождал недолго – будто в прихожей поджидала. С милой сентиментальной улыбкой Юля потянула меня за футболку внутрь. Резко закрыв на щеколду дверь, она с некоторой силой прижала меня к розовым обоям и, страстно целуя, поспешно сняла верхнюю одежду. Наблюдая за телом, укрытым от холода гусиной кожей, она мило и загадочно улыбнулась.

– А ты гостеприимная! – успел произнести я, после чего она взяла меня за руку и отвела в уже знакомую комнату. Узенькая, но уютная спальня с огромным диваном и оригинальным трюмо с розовым ободком. Она легла на мягкий диван земляничного оттенка и, раздвинув прекрасные ножки, потянула на себя. Теперь я находился над Юлей, будто в исходном положении при отжимании от пола, зацеловывая пухленькие губки, и каждый миллиметр её кожи. Произнёс при этом в шутку лишь одно:

– Юси, а как – же "привет, дорогой"? – коварно улыбнулся я, ведь так любил подстёгивать родных.

– Гм... привет, дорогой! – просияла она в улыбке и больше не дала произнести ни слова, щедро засыпая меня сумасводящими поцелуями.

Язычок с пирсингом ловил моё желание, обворачивал, будто по спирали, передавая его наружу, где тут же, подхватывали инициативу сдобные губки. Активность любимой девушки – это воистину превосходно.

Давно уже понял, что ради нашей любви я готов на всё, даже погибнуть.

Любить и умирать – это сочетание вечно. В нашей любви множество аспектов и в каждом из них свой свет, своя печаль, свои слёзы и своё наслаждение. В это время по комнате доносились звуки лучшего из аспектов. Конечно, это произошло неумело и быстро, но так прекрасно, что и думать не мог ни о чём.

А когда страсть немного поутихла, она лежала на боку, подперев голову рукой, а второй гладила мою грудь.

– Тикиримка, по-моему, твой голос в телефоне выглядел обиженным на весь белый свет, или показалось?

– Да всё в порядке, – вздохнул я. – Не бери в голову!

– И всё же?! – с ноткой настойчивости повторила она, видя мои колебания в ответах.

– Зай, я с мамой поссорился!

– Опять? – повысила голос Юля, привстав.

– Ну, Юси! – (и не заметил, но, похоже я стал оправдываться) – Она снова начала лезть в мою личную жизнь! – продолжал я, будто на приёме у психотерапевта. – Ей, видите ли, не нравится моя музыка, причёска, одежда – ничего не нравится! Она говорит, что если я не стану человеком, то мы будем... прощаться.

– Мда... – протянула со вздохом Юля. – Выставляй приоритеты! Что для тебя важнее: субкультура или мама?

– Мама, конечно!

– Значит, бросай неформалов и живи, как раньше. В любом случае, в душе ты можешь им быть всегда!

– Да, но это уже не то, что хотел я!

Это был сложный выбор. Ведь, бросая субкультуру, я одновременно должен бросить свои любимые занятия, привычки, большинство товарищей, знакомых. Бросить всё ради мамы?! Да. Страдания не делают моё сердце сильней. Иногда и у мужчин от несправедливости выступают слёзы. Снова появилась тяжесть на сердце, выявляющие свежие шрамы от неопределённости и боязни сделать неправильный выбор. Мама, безусловно, превыше всего, но также я не хочу лишаться личной жизни. Умеют же как-то совмещать эти аспекты.

В такие периоды главное, чтоб я находился рядом с любимым человеком. Я не ждал от неё, как от волшебницы, идеального решения всех проблем, преподнесённого на блюдечке с розовой каёмочкой. Нет! Я хотел, чтоб она была просто рядом. Самому было бы невероятно сложно совладать с проблемой такого масштаба. Накрутил бы нехотя разъедающие мозг мысли, подобно: "Где найти выход?", "Sky is over". Ох, как мне надоела эта жизнь, с её дурацкими ситуациями, сложными поворотами судьбы и трудностями выбора! Если бы "мама", "Бог" и "возлюбленная" были для меня пустыми словами – я б уже не жил. А так, приходится протестовать против несправедливости, что пасётся вокруг меня и моих родных. Помните, как в песне:

"Я объявляю протест, я объявляю войну,

Всем тем, кто против меня, всех их я вижу в гробу.

Мне надоело так жить, ведь жизнь, по сути, дерьмо,

Пора бы всё изменить, но смерть нас ждет так давно".

Что-то в этих словах есть. Таким бунтарям жить вдвойне тяжелей, ведь протаптывать тропинку среди дебрей, олицетворяющих высокий барьер, вовсе нелегко.

Вмиг Юлия оборвала мои тяжкие мысли, заметив, наверное, моё напряжённое лицо. Начав ласкать губами мою грудь, она чуть слышно застонала, прикрыв узкие, карие глазки. Почувствовав, как под одеялом мне стало особенно приятно и горячо, я откинул в сторону свои проблемы.

– Юси, да вы, как я погляжу, не уймётесь! – изобразив из себя человека старшего поколения, я легко поддался необузданной игре.

– Возможно, я чего-то жажду, – полушепотом произнесла она, стараясь сохранять интригу в своей речи.

– Да? Интересно, чего же?

Юля медленно подползла к моему уху и шёпотом произнесла:

– Секса.

– Вот это новости! – изумился я. – А что мне за это будет? И вообще – поуговаривайте меня, что ж я так просто буду сдаваться в плен?!!

Изображая капризного ребёнка, я всецело позабыл обо всём на свете. Застыл между минутами в сладострастном пребывании продолжения жизни. Юля медленно стала спускаться вниз, целуя при этом грудь, живот, нежно покусывая бока, едва касаясь холодненьким носиком.

– Мм... У Вас диковинный взгляд. Вы, видать, государыня-матушка, некую потеху задумали?

– И с чего Вы взяли, любезнейший? – игриво проговорила она, улыбаясь.

Её каштановые волосы щекотали животик и доставляли тем самым особое удовольствие. Ещё несколько часов, она "уговаривала" заняться сексом, а я демонстрировал некие прелести взрослой жизни, используя при этом самые разнообразные позиции.

Когда я уходил, то услышал от любимой лишь одно:

– Помни! Я всегда с тобой! Что бы ни случилось! Это, во-первых, ну а во-вторых – помнишь, как я обычно говорю?

– Знаю, – выпалил я, вздохнув от уяснения того факта, что моё "я" снова учат, – меньше думай, больше соображай!

– Ну вот! А теперь, иди! – шёпотом произнесла неформалочка, поправляя мне одежду и причёску. Поцеловав в покрасневшие губы на прощание, добавила:

– До завтра, любимый!

Медленно, умаянный после бурной встречи, я спустился по ступенькам и вышел из подъезда, обдумывая всё, что было сказано. На улице уже потемнело и похолодало.

"Как же всё-таки лучше объяснить матери?" Мыслей множество, но связываться логично между собой они никак не хотели. Трудно извиняться перед кем-либо! Всё из-за своей гордыни, чёрт бы её побрал! Эмоции переливались водопадом сверх чаши терпения, будто разрывали изнутри, и характеризовались примерно так: "Надо, но как?"

"Вероятно, дома опять бытовая суета будет поджидать", – думалось мне.

Я живу в скромной трёхкомнатной квартире с мамой, отчимом и младшим братом. К сожалению, содержать эту красавицу недёшево, ведь она располагалась неподалёку от центра города. Моей зарплаты продавца-консультанта ликероводочных изделий в супермаркете едва хватало на оплату учёбы в техникуме, не говоря уж о ежемесячных квартплатах. Но ссоры в семье происходят, в основном, не из-за квартиры, а вследствие бесшабашных выходок моего 18-летнего, бестолкового брата Андрея. Все выговоры и упрёки начинались одной, вполне ожидаемой фразой: "Ты же старший!". В это понятие вкладывались разные значения, не имеющие чётких границ. "Образумь его!", "Помоги ему!", "Покажи пример, ты же старший!" Да и что с того? Это не обязывает меня кормить того, кто и за брата меня не считает.

Вот из-за него мы с мамой ссоримся, ведь ко всему остальному она относилась снисходительно: к шумной музыке, необычной одежде и моему жизненному режиму.

"И эта проблема должна пройти мимо!" – уверенно думал я, доходя до высотного строения времён нестабильных 90-х. Зайдя внутрь, я спешно нажал на кнопку вызова лифта. Рядом висела бумажка, на которой было неаккуратно написано:

"Должники за дежурство. Октябрь", а снизу номера квартир. Нашего шалаша, к счастью, не было. Лифт не доехал еще до первого этажа, как я услышал неприятный прокуренный голос дежурной со своим вечным, тупым вопросом:

– Молодой человек, а Вы из какой квартиры?

"Боже, как же она достала! Неужели запомнить сложно? Всё время один и тот же вопрос!"

– Из 184-ой! – сквозь зубы процедил я, еле сдерживая себя, чтоб не сострить.

– 184? Ой, а вам тут повестка.

– Вероятно, вы хотели сказать – письмо?! – предположил я.

– Да нет же, – повестка. Что, в армию намылился?! Хе-хе. Собирай вещи!

– Типун Вам на язык с лошадиную задницу! – бросил напоследок я, зайдя в лифт и держа в руках небольшой, прямоугольный кусочек тёмной бумаги с печатью посредине.

– Хамло! – сердито промолвила дежурная, сидя по-прежнему в своей малоосвещённой каморке и, как обычно, продолжив читать чужие газеты.

В действительности, у меня в руках была повестка. Такого поворота судьбы я и не ожидал.

" Громадянину Лавреньову Дмитру В╕тал╕йовичу, який прожива╓..."

– Так, это ясно, – жадно читал про себя я, в некотором замешательстве от последующей выходки судьбы:

"Повестка.

Зг╕дно ╕з Законом Укра╖ни про загальний в╕йськовий обов'язок ╕ в╕йськову службу. Ви п╕дляга╓те призову на строкову в╕йськову службу. Пропоную "27" жовтня 2008 року до 8 години прибути до призовно╖ д╕льниц╕ за адресою: пр. Петриковский, 22, Красногвард╕йсько-К╕ровський ОРВК 2 в╕дд╕лення – призову".

– Раскудрить же его через коромысло! – вскипел я, ударив со всей силы дверь грузового лифта. – Вот попал! Ну, что за жизнь? Из огня да в полымя! Такой беспросветной чёрной пересыпи у меня давненько не было.

Настроения как не бывало, стало обидно до слёз.

Армия – штука относительная и ассоциировалась у меня лишь с тяжестью, издевательствами и неукротимой дедовщиной. А ещё я недавно смотрел новости, там рассказывали о солдатах, погибших от бесконечных издевательств "дедов". Теперь знал наверняка, что расположение клавиш "WASD" на мануале значат для меня больше, чем тяготы армейских будней. Но получается, как назло, по-другому: те, кто хотят служить – не идут после отсеивания при медкомиссии, а всех нежелающих – забирают с руками и остальными частями тела.

Придя домой, я без особого труда извинился перед мамочкой (ещё бы, на фоне новоявленной проблемы, мои извинения быстро оказались прошедшим временем). Да она и вовсе позабыла о ссоре. Хотя, может и обманула. Ну да ладно, проблемой меньше.

Я закрылся в комнате, обвешанной плакатами различных "металлических" групп и включил негромко немецкий квартет из Веймара – "Die Apokalyptischen Reiter". Нимбом над головой явились размышления о повестке и предстоящем походе в районный военкомат. Позвонил Юле. После знакомого диджингла и родного голоса стало даже не по себе. Захотелось тут же отключить телефон и лечь спать.

– Приветик, любимый, – весело, но сонно протараторила она (видимо, спала).

– Приветик. Ты представь, тут такое... та не, с мамой я помирился. Тут другое! Выслушай! Я получил повестку! Представляешь?

Юля замолчала.

– Зай, алло. Ты чего?

По еле слышному всхлипу, я понял, какую глупость совершил. Ну, что за день? Теперь ещё и Юлечку утешать надо.

– Юля, ну почему ты плачешь? (это единственный вопрос, который пришёл мне в голову, хотя и знал на него ответ).

– Почему эта жестокая жизнь забирает у меня самых любимых мне людей?!

– Воображулька, но меня ведь ещё никуда не забирают!

– Могут забрать... и заберут! Они своё дело туго знают!

– Ну, допустим. Но, я ведь буду звонить тебе, хвастаться своими успехами, а ты улыбнёшься и обрадуешься моим успехам!

– Радоваться в одиночку грустно. Эх, уединённость! Вот проклятая вещь! Вот, что меня погубит! Я без тебя и дня не выдержу! Ты это понимаешь??? Я вскрою себе вены тогда! Это лучше, чем жить без тебя!

– Не смей! – взволнованно крикнул я.

На глазах выступили слёзы. И ведь с самого начала хотел отбросить в сторону телефон, так нет же!

– И я пришлю тебе предварительное письмо, состоящее из нескольких слов: "Прости! Не смогла быть без тебя!"

– Ты чего такую ерунду говоришь? Не смей!

– Дима...

– Что? – грубо спросил я, мол "ну что ещё?"

– Ты – мой смысл жизни! Если ты пропадёшь, пусть даже на год, значит, испарится и смысл жизни, а без него я не проживу! Понимаешь?

– Юси, давай ты сейчас успокоишься и выдохнешь наружу свою нотку гнева?! Вспомни, что ты говорила в таких ситуациях.

– Что ты дурко? – всхлипнув и невольно (а возможно, истерически) улыбнулась она.

– Не то.

– Меньше думай, больше соображай?

– Не то. Ты говорила, что каждый порез на твоём теле будет означать такую же рану в моей душе. Я часто повторяю это себе. А ты? Что я слышу? Становишься на мой путь?

– Не важно! – оборвала она, всхлипнув так жалостно, что кроме сердитости, у меня ничего и не вызвало.

"Боже, – думалось мне. – Как я не люблю пессимистов (да и себя в том числе)".

Мне всегда хочется сердитым голосом пессимисту сказать: "Слушай, если мир не по тебе, то не щеголяй своим неудовольствием – покинь его и не мешай другим!"

Но эта мысль осталась только мыслью, а произнёс я следующее:

– Эмочка моя дорогая, прошу тебя, не убивай меня своими фразами! "Не проживу, не проживу!" Тьфу! Милая, у тебя есть "без пяти минут" – муж. А, знаешь, что это означает?

– Гм... Что я без десяти минут – мама, без двадцати минут – бабушка, и без получаса – труп?!

– А вот это, дорогая моя, ты перебарщиваешь. Ещё ведь даже неизвестно, еду я в армию или нет, верно? Ну, так и плакать-то нечего!

– А ты как меня учил, помнишь? Ты говорил: "Любимая, запомни: не грозят тому страданья, кто продумал всё заранее!"

– Ну, при чём здесь это? Не утомляй меня! Ты ведь знаешь, что всё решается только завтра! Понимаешь?

– Возможно, Дим, – обречённо вздохнула она. – Только бы не наступило завтра!

Завтра. Знала бы она, как боюсь я с этой минуты это слово – "завтра". Почему-то было такое предчувствие, что менять что-либо было поздно. Казалось, всё уже решено без моего участия. Es ist zu spät.

Эту ночь я не спал, а лишь отчаянно пытался: ворочался, голову накрыл подушкой, заворачивал себя в одеяло, но эффекта никакого.

К 8-и утра, как и было указано в повестке, я стоял возле коренастого майора районного военкомата. Он сидел за старым лакированным столом и тщательно перебирал потрёпанные папки с бумагами. Его рыжеватые волосы и усы то и дело бросались в глаза и вызывали незатейливую улыбку.

– Здрасти! – решил отвлечь его я.

– Фамилия? – грубо спросил он, не отрывая глаз от своих бумаг.

– Лавренёв! – несмело и настороженно прозвучал мой голос.

Положив ручку на стол, майор внимательно глянул на меня.

– Батюшки! – выдохнул он. – Ты кто?

– Э-э... Лавренёв. Я ведь только что сказал!

– Нет, ты не Лавренёв. Ты – клоун! – тут он привстал, заметно омрачившись, и начал ходить вокруг меня, осматривая с такой тщательностью, будто колорадских жуков выискивал на картофельной ботве. – Рокеры грёбаные, развелось вас тут, чёрт побери! Думаете, вам всё можно?!

Я опешил. Похоже, что майор держал зло на любителей тяжёлой музыки.

– Ну и откуда ты "такой"? – высокомерно произнёс он, ухмыляясь самым бестактным образом.

– Оттуда же и тем же способом, – сострил я в ответ.

За мой язык меня многие не любили. Все колкости с примесью язвительной иронии – это то, в чём равных мне по всей округе просто не было. Ну, а с другой-то стороны – не монумент же я, чтоб разглядывать меня с такой скептической скрупулёзностью.

– Ясно! – продолжал майор, выпив стакан воды, который был предварительно налит из стеклянного графина. – Значит так: сейчас ты быстренько пройдёшь по кабинетам наших врачей, а послезавтра, на 9:00 с вещами прибудешь на распределительный пункт. Это на улице Шмидта, возле Радиоприборостроительного колледжа.

Боже, он так уверенно говорил, будто и впрямь, всё уже было давно решено, причём – без моего участия.

После первого же врача, офтальмолога, я понял, что так и было. На моё плохое зрение было отреагировано штампом "ГОДЕН" в моём личном деле. Мне, естественно, личное дело не то что не показывали, даже в руки не давали. Майор занёс его к первому врачу, а уж там – цепочкой, от врача к врачу. И результаты были для меня полной неожиданностью, ведь показали мне их уже в самом конце, на столе у майора, опустошающего очередной стакан с водой. Несмотря на мои проблемы с сердцем, кардиолог, пожилая женщина, понятливо кивала головой, видимо понимая, чем обусловлены мои жалобы.

– Одышка, периодические боли, – перечислял я.

К тому же, бабушка-врач даже говорила, с чем это могло быть связано и что мне нельзя ни в коем случае служить в армии, при таких-то проблемах с сердцем. Казалось бы, что путь к армейской жизни и солдафонской

тушёнке для меня закрыт навсегда, но на столе у майора я увидел, что "Годен" по результатам прохождения всех врачей. Я, пригорюнившись, стоял перед лакированным столом и боялся поднять взгляд.

– Так, посмотрим, – вальяжно листал он моё личное дело. – "Годен"! Ну, так я и думал! Отлично!

– У вас врачи все куплены! – в истошном крике произнёс я.

– Само собой – улыбался майор, принимая меня за сумасшедшего с пучком отговорок на все случаи жизни.

– Я имею жалобы на сердце и глаза! А эти трухлявые ведьмы пишут – "годен"? Быть того не может!

– Ничего. В армии сделают из тебя человека! Только эту дурацкую чёлку тебе придётся убрать! И поснимай с себя все эти сраные браслеты и напульсники!

– Он на мою собаку похож, – улыбнулась рядом сидящая секретарша.

– Это ещё почему? – сердито спросил я.

– А у моей собаки тоже ошейник есть!

– Очень смешно! – сквозь зубы, сердито произнёс я.

– Лавренёв! В какие войска тебя записать? – с тем же наглым выражением лица продолжал майор.

– В МВД, раз уж на то пошло!

– Да какой там? Николаич, ему только в самокатные или пистолетиковые, – засмеялась секретарша.

– Не всех ещё ломом продавили! – съехидничал я и, развернувшись, ушел в сторону дома, не обращая внимания на болтовню сзади. Как окажется, моё высокомерие и давно забытая субординация сыграет со мной злую шутку. Подумать только, 2 ноября – я буду в армии. Оставалось каких-то несколько дней. А за это время я должен был уволиться с работы "в связи с призывом в армию", и моей любимой как-то это объяснить, чтоб она не повесилась, а также попрощаться с друзьями, собрать вещи и устроить проводы. Назад дороги уже нет. И я еще раз убеждаюсь, сколько вокруг меня несправедливости. Ненавистью укрыта обложка книги: "О моём отношении к врачам".

Как только солнышко стало персиковым цветом освещать мой старенький диван и одну из стен родной комнаты, я, сделав ежедневную гантельную гимнастику, пошёл в ванную. Пришёл в себя после добротного сна благодаря контрастному душу и сразу почувствовал, что могу горы свернуть. Сумасшедший прилив сил. Быстренько оделся, собрал документы, которые могли понадобиться при увольнении с работы, и отправился в путь. Я трудился в супермаркете "SPAR"(тогда он ещё назывался "Пик") продавцом – консультантом отдела алкогольных напитков. Ну, как и принято, работники там были "на все руки": вместо грузчика, кассира и продавцов остальных отделов. Зарплата, разумеется, выплачивалась только за свой отдел, а не за проделанную работу. Объяснялось это только – "взаимозаменяемостью". Я был особо ценен там, ведь мог заменить практически любого. Не боялся никакой работы, а потому сегодня предстоял нелёгкий разговор. Моя управляющая, Елена Леонидовна, была строгой, но очень хорошей женщиной. Я-то работал у неё давненько, вот-вот будет полтора года, а потому знал её неплохо. Работники в "SPAR" были понятием "временным", так как уже не первый год существовала огромная "текучка". Люди приходили, а уже через пару дней писали заявление по собственному желанию. Одних не устраивала зарплата, другие – не нашли общий язык с Еленой Леонидовной или её заместителем – Аллой Викторовной. Но уйти так просто не выходило ни у кого. Управляющая попросту рвала заявление, написанное работником, и отправляла его сопеть на свой отдел. А поскольку люди нынче пошли с нестабильными мыслями, то уже спустя несколько часов кропотливой работы они передумывали, и некоторое время продолжали работать. Бывало, и я, расстроенный от полученной зарплаты, подходил к ней с заявлением, но она его рвала, предлагала успокоиться и идти работать дальше. Затем кормила обещанием о повышении заработной платы, и я шел работать. Сегодня я также предполагал, что моё заявление тотчас порвётся, и мелкими кусками полетит в урну, а я, как Антон Семёнович Шпак из фильма: "Иван Васильевич меняет профессию", удивлённо посмотрю на управляющую и попрошу не хулиганить. Аккуратненько, в голове подготавливая речь, я подошёл к закрытой двери кабинета Елены Леонидовны и Аллы Викторовны. На хиленькой дверце висела табличка: " Подумай, прежде чем войти! Действительно ли важную информацию ты хочешь донести своей любимой управляющей, отвлекая её от работы?! Подумал? Тогда, насчёт "три" можешь постучаться и с искренней улыбкой войти!". Меня всегда эта ироническая надпись заставляла трижды подумать, ведь Елена Леонидовна очень сердитая, вспыльчивая и требовательная. Если не угадать время, то можно и получить. Сразу накинется: "Дима, твою мать, у тебя что, работы нет?" Утро – самое подходящее время для просьб и подобных разговоров. Надеюсь, её ещё никто не успел рассердить. Я смело постучался и вошёл. Елена Леонидовна сидела в своём чёрном кожаном кресле перед стареньким компьютером. Как обычно, кабинет был накуренный до несовместимости с условиями жизни. Управляющая медленно чередовала глоток традиционного крепкого кофе с успокаивающим её затягом сигареты.