Текст книги "Когда мне было 19(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Багацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Вскоре, явился Юра из штаба. На часах уж было 19:25. А Юрчик-то, весёлым вернулся. С чего бы это?

– Всё! Поговорили! – выпалил он.

– В МВД? – предположил я.

– Ага. В следующей жизни! Моя девушка на третьем месяце беременности, а через год, как военкомат снова будет слать мне повестку, так я уж и папой стану! Не до армии будет. Ясно?

– И ты меня бросаешь? – опечалился я.

– Хочешь, пойдём в штаб и за тебя договоримся?

– Меня не отпустят! Нет ни единой на то причины!

– Да брось ты, может всё же...

– Нет, не получится.

– Ясно, как хочешь. А где Женька и Арсен?

– За военными билетами ушли. Тут другое: ты прикинь, те солдаты к нам с Арсеном пристали, стали разъяснительную беседу вести. Но мы дали им прикурить!

– Молодцы! И за меня врезали?

– Будь уверен!

– Ясно. Ну, Димон, – давай номер телефона, обязательно созвонимся! – торопился покинуть это место Селезнёв, пританцовывая с ноги на ногу.

– Записывай!

Дальше подошли Арсен с Женькой, хвастаясь новёхонькими пахучими военными билетами и какими-то пластиковыми коробками.

– Ух, ты! А это что такое? – удивлённо захлопал глазами я, вдоволь насмотревшись на военные билеты.

– Выдали сухпаёк! – с гордостью произнёс Женя.

– Дай глянуть! – загорелся Селезнёв.

– Не! Не положено! Нам объяснили, что эта коробочка делится на три части: "завтрак", "обед" и "ужин". К тому же, велели раскрывать паёк лишь с наступлением того или иного времени суток, разрешаемой для принятия пищи, описанной на этикетке.

– Во как? Полный хэви-метал! – улыбнулся я.

– Ты их слышал, Димон? "Не положено!" Ха-ха.

– Что их там, в штабе, зомбируют? – осыпал я сарказмом новоявленных солдат, моих друзей.

Уже через две минуты сержант Воеводин подозвал к себе призывников, попавших в ряды элиты МВД.

На той ноте мы и распрощались. Юра исчез за серыми воротами, показав солдату на КПП своё увольнительное, выписанное в штабе. Арсен с Женькой, прихватив вещи и состроив лица "на все случаи жизни", также вышли за ворота в толпе новобранцев, где уселись в старенький автобус "Икарус" 1989 года выпуска. Автобус скрылся за горизонтом новоиспечённой дружбы. Я остался один. Выходит, в военкомате меня обманули. Ни в какие войска МВД меня отправлять и не собирались. От злости, нахлынувшей от понимания подобных вещей, мне хотелось что есть мочи закричать: "Нечестно!", но разум мне не позволил причитать подобными фразами в нынешнее время.

Близилось время ужина. На улице температура опустилась до "-5". Вечер мне ещё раз прошептал, что 30 октября близится к логическому завершению. Никаких объяснений по поводу того, сколько времени мне придется здесь ещё провести – не было. Всех нас снова выстроили на плацу, у жёлтой линии, что едва освещалась дежурным прожектором в 1000 Ватт и повели в столовую, уже знакомую нашим рецепторам. Я был настолько голоден, что уже не обращал внимания на то, что было в моей тарелке, хотя в ней лежала очередная, непривычная моему взору и желудку, стряпня. Недолго думая, проглотил всё за минуту и запил разбавленным чаем. Потом, по команде: "Приём пищи прекратить! Встать!", я вышел вместе со всеми на улицу. По-прежнему, из всех ребят выделялся нагловатый и самоуверенный парень – Вадим. И, должен сказать, хвастуном он был, каких свет не видывал за всю затянувшуюся эпоху патриархата. Высокий парень, ежедневно, за всё моё пребывание на распределительном пункте, собирал огромную толпу призывников и со всем, присущим ему, высокомерием рассказывал о том, как окончил Суворовское училище, и что будет ожидать призывников в армии. Все его внимательно слушали, запоминали, а некоторые даже записывали. Вот идиоты! Подавляющее большинство – круглые идиоты! Они верят любому словоблудию, которое исходит от уверенного в себе человека.

Пользуясь многочасовой скукой на морозе "-7", я с грустью достал старенький мобильный телефон и, наконец-то, позвонил моей Юлечке.

"А ведь хорошо, что я хоть и не взял дорогой телефон, как хотел, но и от связи тоже не отказался, взяв с собой старенький телефончик "Siemens" А50 – его не так жалко терять. И первого гудка полностью не услышал, как Юси быстро подняла трубку, будто от телефона и не отходила.

– Алло, Митясик, приветик. Как ты, родненький?

– Не очень, – откровенно признался я.

– Я так и знала..., – она так вздохнула, будто и вправду всё уже знала.

Я замолчал. Рядом со мной стал офицер, только что вышедший из казармы. Он укоризненно посмотрел в мою сторону. Уже было темно, но я разглядел в нём Николая Леонидовича. Он был чем-то озадачен. Не спеша офицер подошёл ко мне.

– Солдат! Немедленно спрятать телефон! – крикнул он.

– Дима, почему "не очень"? Что с тобой? – слышалось в телефоне.

– Солдат! Что не ясно?

Я поспешно спрятал телефон в карман.

– Товарищ майор! Мне просто позвонили и я...

– Ты уже обязан находиться в расположении! – обрезал Николай Леонидович.

– Я? В расположении? А где это? Дело в том, что я не очень знаком с ...

– Солдат! Твоя голова не работает?

– Никак нет... Просто я...

– Что ж, раз голова пустая – будешь работать другим местом!

Я ничего не успел ответить; сидел, будто контуженный. Майор, по-боевому печатая шаг, скрылся в дверях штаба.

"Интересно, что майор имел в виду под фразой "будешь работать другим местом? В любом случае перспектива меня не прельщает! Эх, вот и первый залёт! Да и за что? Никогда не думал, что за такую мелочь могут наказать!"

Я в подавленном состоянии пошёл готовиться ко сну, хотя меня смущал тот факт, что ребята из третьего и четвёртого боксов до сих пор оставались на лавочках, а некоторые даже спали на морозе, как и мы прошлой ночью.

Посещая вечерний туалет, я повстречал на своём пути прапорщика Сидоркина, который, вспоминающим взглядом, осмотрел меня.

– Стой, солдат! – громко произнёс он.

Моё сердце снова заколотилось в ритме "Старой песни о главном".

– А ты, часом, не Лавренёв Дмитрий? – прищурился длинноногий прапорщик, всматриваясь в глаза.

– Нет, – лаконично соврал я, попытавшись выглядеть естественным и произнеся преувеличенно уставшим голосом.

– Твоя фамилия?

– Солодовник, – тут же выдумал я.

– Ясно, доброй ночи! – закончив допрос, прапорщик направился к туалету.

"Пронесло! – выдохнул я. – Но что он хотел от меня?"

Поспешно, стараясь не светиться, я снова присел в первый бокс, да призадумался о судьбинушке своей горемычной. Чувствую, что-то нехорошее мне дышит в спину и пытается сломить! Возможно, это паранойя, которая в той или иной степени присуща Водолеям, а может, защитная реакция в подозрительном месте. Пока не знаю, но продолжаться всё это дальше не может. Надеюсь, что завтра поезд увезёт меня из этих адских мест своеобразия и перенесёт на новый уровень жестокой игры.

На часах было около 9 вечера, я тогда уж был в казарме. Представляете, призывников на распределительном пункте в четыре раза больше, чем мест в казарме, в которую они должны были вместиться. Я стал, было, от скуки, считать людей, но после 73-х сбился, да и к тому же ко мне подошёл какой-то невысокий парень в солдатской форме и наглым бандитским лицом. Громко чавкая жвачку, этот "метр пятьдесят пять" вальяжно произнёс:

– Фамилия, солдат!

Ну, – думаю, – тут уж не отверчусь!

– Лавренёв! – произнёс я, приготовившись нанести вероятному противнику со всей безжалостностью юношеских лет, удар.

– Так, марш к Николаю Леонидовичу, в штаб!

Я растерянно приподнялся, размышляя над тем, что происходит и зачем понадобился в такое время майору.

– Бегом! – подтолкнул меня к выходу солдат.

"Гр-р... Никому такого не позволяю!!!" – думалось мне, но в драку лезть не стал, ведь и так уже дров наломал. Нужно было просто тихонько отсидеться. Понимаю, что солдат – лицо неприкосновенное и всё такое, но ведь не этими глазами я смотрю на него. Обидчику – ответный удар, даже не глядя на его статус, внешний вид или индивидуальный фоновый рисунок на рабочем столе в персональном компьютере.

Сзади, я всё ещё слышал, как "метр пятьдесят пять" разыскивал неких Слюнько и Горбунова, которые также должны были попасть на ковёр к Николаю Леонидовичу. А значит, майор вряд ли знает про нашу недавнишнюю драку с солдатами. Но вопрос всё ещё витал над головой, как запах куража после выигрыша в лотерее: "Зачем я понадобился майору?" Как обычно в моём котелке начался привычный процесс накручивания различных мыслей, предположительно плохих.

"Неужели за тот невинный телефонный разговор?" – промелькнула одна из самых правдоподобных мыслей среди остальных параноидальных домыслов.

Вместе с двумя призывниками я поднялся на второй этаж. Как и раньше, там стоял солдат, который исполнял роль дневального. Видно, что взгляд уставший, а ноги едва выполняли функцию "неустанной стойки". Также заметил, что солдат, дожидаясь, пока пройдут мимо офицеры, снова расслаблялся и опирался об стенку. Ему, ради приличия, я сообщил, куда собираюсь идти, но внимания он не обратил, будто спал с открытыми глазами.

"Ну и ладно", – хмыкнул я и направился к кабинету майора.

Неуверенно я дёрнул ручку двери, где было указано: "Заместитель главы штаба майор Некануров Николай Леонидович". Под тусклым светом виднелся убогий кабинетик с металлическим сейфом, обычным деревянным шкафом и дубовым старым столом. По скрипучему полу из широких досок, крашенных в бордовый цвет, я сделал несколько неуверенных шагов к середине кабинета.

Николай Леонидович стоял у окна и со сложенной за спину рукой пытался вглядеться в темноту сквозь тонкие линзы позолоченных очков. Медленно майор обернулся, услышав отчет о нашем прибытии от только что прибежавшего солдата из казармы.

– Так, так. Значит, будем работать руками..., – про себя произнес он.

– Но, товарищ майор... Мне ведь просто позвонили. Неужели это..., – начал было оправдываться я, но Некануров оставался непоколебимым и не внимал ни слову из того, что я говорил ему в качестве оправдания.

– Значит так..., – загадочно произнёс он, будто пребывая в грёзах. Потирая подбородок, и не отводя взора от нас, он добавил:

– Сейчас мы идём в расположение и берём инвентарь: лопаты, веники...

– А для чего, товарищ майор? – поинтересовался товарищ Слюнько (м-да, фамилия без фантазии).

– Чистота распорядительного пункта – значит чистота души! Очистим же ваши души! Сидорчук!

Тут в кабинет снова вошёл тот самый солдат "метр пятьдесят пять" и, отдав честь, произнёс:

– Товарищ майор. Рядовой Сидорчук по вашему приказанию прибыл!

– Сидорчук! Бери этих трёх шалопаев и веди их в расположение. Выдашь им инвентарь, и проследишь за уборкой территории!

– Есть!

– Чистота распорядительного пункта – обязанность любого солдата! – добавил майор.

Ну, я уж этих глупых мыслей не вытерпел.

– Чистота – это не там, где убирают, а там где не сорят! – выпалил я в порыве гнева.

Дальше последовала пауза. Все вдруг так мною заинтересовались, аж глаза выпучили.

– Сидорчук! – не отводя взора, произнёс майор.

– Я! – с наигранной патриотичностью произнёс солдат, чем напомнил мне того мастера спорта по греко-римской борьбе, которого в итоге, так и не взяли в армию.

– А этому умнику дашь веник, совковую лопату и ведро. В течение двух часов он обязан убрать территорию КПП от листьев и мусора.

– Товарищ майор, какие листья? Я не спал уже двое суток! Разве ваши погоны на плечах обязывают лишь издеваться над людьми? – с сердитым выражением лица, напрочь позабыв про субординацию, выразил своё мнение я.

Меня отвели на территорию КПП и кинули к ногам огрызок от веника. Возвращаясь в казарму, они дали мне полчаса на тщательную уборку территории.

– Твари! – вслед бросил я, от злости плюнув на плац.

"Убирать? И за что? За мелочь, за пустяк! Вот так армия! Ничего не скажешь!"

Ночь становилась чернее чернейшей черноты бесконечности. Солдаты, что дослуживали здесь последний месяц, в придачу с этим наглым Сидорчуком, от которого постоянно несло водкой и жвачкой со вкусом дыни, увидели меня на плацу и не упустили возможность поговорить со мной по душам, не забывая при этом торопить с уборкой и всячески поддевать.

– Ты тут мусор пропустил! Ты чего, солдат?!! – кричал мне на ухо один, указывая на только что выкинутый бычок.

– Я же здесь только убрал!

– Ты чё, сука, будешь перечить сержанту? Ну, ты доигрался! – ухмыльнулся второй и нанёс размашистый удар в живот.

От внезапно нахлынувшей боли я согнулся, обхватив двумя руками туловище.

– Зараза... – пролепетал я, кривляясь от неутихающей боли.

– Что ты сказал? – переспросил один из дедов, нанеся размашистый удар в челюсть, после которого я упал на асфальт. По всем законам нокаутов, я встать уже не должен был. И боль, скажу я вам, способна приковывать к земле, но мне удалось найти в себе силы подняться и, из резервуаров своей энергии, нанести одному из обидчиков удар в печень. Правда, замешкавшись из-за тормозящей мои движения боли, я снова оказался на асфальте. Встать, к сожалению, уже не представлялось возможным. Силы на исходе, да и к тому же в течение минуты я чувствовал, как со всех сторон на меня обрушивалось удары, а боль импульсами показывала себя в разных частях тела.

Затем один из них ботинком подбросил веник в мою сторону и приказал убирать территорию КПП. В смутном бреду, я стал мести какую-то часть асфальта и, как только это удовлетворило тех уродов, они, весело смеясь, ушли в расположение, а я, пытаясь побороть ту боль и не свалиться без сознания, продолжил убирать. Кое-как домёл я территорию и убрал опавшие листья. В тумане добрёл до казармы, сдал инвентарь и лёг в порванном пуховике на то место, куда привёл меня "метр пятьдесят пять".

Обычная двухметровая доска, шириной в два хвоста капуцина, обшитая чёрным кожзаменителем.

Призывников было настолько много, что все эти кровати были смещены, и все пацаны спали буквально друг у друга на груди. Я уснул тут же, как мёртвый. Отрывками помню, как неподалёку, в комнате солдафонов, играла песня "Демобилизация" группы "Сектор Газа". Слышал, что некоторые предпочли всю ночь играть во что-то на мобильном телефоне или болтать с другими. Шум стоял, как на "Озёрке". Помню, меня кто-то тормошил, но я, будто выпивший бутылку армянского коньяка, лежал в беспамятстве.

Отрывком видел перед собой маму, обнимающую меня:

– Мисятина, я люблю тебя! Как я могла допустить тебя к той новой жизни, к которой ты и вовсе не готов!?? Вернись, прошу тебя!!!

Дальше мерещилась моя любимая эмочка. Она горько плакала и, положив записку на стеклянный журнальный столик, выбросилась из окна. Вмиг в её комнату захожу я. Ветер, гуляющий по комнате из открытого окна, развевал занавески и благоухал вечерней свежестью. Со спокойным умерщвленным лицом я подошёл к столику и взял в руки записку.

– Я так и знал! – опечалился я, покачав головой. Проронив слезу, подумал о чём-то и кинулся в окно. И вот лечу я вниз, дух захватывало, а футболка за спиной развивалась, как парус. Когда с силой грохнулся об землю, я резко проснулся.

Ребята уже спали, некоторые ужасно храпели. Передо мной – огромное окно с решётками. Светало. Я дрожал от холода и пытался согреть хотя бы руки, засовывая их между ног. Шея ужасно болела из-за неудобной "кровати". Боль, которая охватила меня в той драке, уже не тревожила, и я заснул снова. Снилась чья-то свадьба и некая девушка по имени Маша.

И тут сквозь сон я услышал:

– Солдаты! Подъём!!! Быстро, быстро! Шевелимся, улитки!

Это явно был голос "метра пятьдесят пять". Я привстал. Шея болела, при поворотах головой – вообще ныла, как девушки возле витрин бутиков. Не спеша, направился в туалет, где холодной водой смыл засохшую кровь с лица после очередной кошмарной ночи.

Утром меня ждал незавидный завтрак в виде перловки с тефтелей. Особенные запахи доносились от этой забегаловки. Пахло дешёвыми котлетами и недоваренной кашей. Как обычно.

Мне уже не хотелось ни думать, ни говорить. Ещё какой-либо работы я уже не выдержу и свалюсь от изнеможения прямо на плацу.

Беспокойные ночи давали о себе знать. Под холодным ветром последнего дня октября, я чувствовал боль в разных частях тела, как приливы волн в огромном беспокойном море. Одиноко я сидел в первом боксе на самой последней лавочке, чтоб никто меня и не видел. Напротив в третьем боксе Вадим по-прежнему хвастался своими приключениями в Суворовском училище, и всё большее количество призывников обучал и подготавливал к жизни в военной форме и вечно натирающих ступни берцах. Всё-таки как много доверчивых в этом неспокойном городе.

Помню, подходил ко мне некий Андрей из четвёртого бокса и предлагал сыграть в картишки, но настроения, да и желания, вовсе не было.

"Нет на вас Федяева! – подумал я с грустной ухмылкой, – он бы, наверняка, принёс нам очередную жареную утку, выигранную у какого-нибудь простофили".

Но теперь всё было по-другому. Судьба разложила свой пасьянс, и мне он оказался уж явно не по душе.

День этот был намного насыщеннее предыдущих часов пребывания на распределительном пункте, и я вновь засиял, надеясь поскорее покинуть эти места. Чуть попозже полудня, офицер с длинной немецкой челкой продолжил распределять призывников в различные виды войск. И, должен вам сказать, уже в 17 часов я знал, что попаду в инженерные войска. Это удивило и даже опечалило поначалу.

Инженерные войска. Значит, в военкомате меня обманули. И чему я, собственно, удивляюсь? Им ведь главное – любыми способами доставить призывника к распорядительному пункту, а уж там за нас брались такие, как майор Некануров и прапорщик Сидоркин. Вот облом! Уж лучше бы мне не приходить в тот чёртов военкомат! Но был и положительный момент – вечером мой поезд! Ура!

"Лавренёв Дмитрий – солдат инженерных войск" – постоянно проговаривал я и сам себе не верил. Было единственное желание – вернуться домой и жить прежней жизнью (ключевые слова, отличающие эти два этапа моей жизни – жить и выживать).

Но чудо и не собиралось происходить. Спустя часик группу будущих солдат инженерных войск вызвали к жёлтой линии перед окном штаба. Снова проверили наличие всех призывников и приказали разойтись. Пока никто не сбежал. Хотя, если бы метровый бетонный заборчик, что возле турников, имел зрение, то видел бы сотни ног, перемахивающих через него и бегущих навстречу эйфорической свободе и новым проблемам, которые она несёт. Безумно рад, что уезжаю сегодня. Ещё день на распределительном пункте я бы вряд ли выдержал. В уме зарождались мысли о мести за разбитый организм и надежды на лучшее будущее.

Сопровождающим назначили некоего полполковника Гриневича и сержанта Кузьменкова. Они не заставили себя долго ждать. Быстрее Воеводина явились из дверей штаба. Подполковник Гриневич был колоритной и запоминающейся фигурой в этой истории. Лысый накачанный мужчина лет 45-ти с высокомерной любовью к собственному "Я". Бросив уничижительный, господствующий взгляд в сторону первого бокса, где сидели я с ребятами, он упёр руки в боки и принялся строить будущих солдат инженерных войск. Приказ мы выполнили оперативно и без лишней суеты. Ещё бы! Кому охота на морозе коротать время? По взгляду новоиспечённого командира можно было прочитать: "Боже! Что за сборище уродов?"

Чуть позже явился и сержант Кузьменков. Удивлению не было предела. Да ведь это тот самый солдат, с которым мы уже вторую ночь дрались. Ему ещё Федяев оторвал погоны и заставил есть. Сержант меня также заметил и, ручаюсь, от ярости, готов был сожрать свои погоны вновь. Я, забыв о возможности моргать, зло смотрел на сержанта, а он, не отводя взора, смотрел на меня. Месть, усевшись на моём левом плече, шептала:

– Давай, Дима, отомсти ему за свою кровушку! Разве можно это терпеть?

И вправду. Ещё никогда я не пускал подобные ситуации на самотёк. Но мысли мои быстро испарились, как только подполковник Гриневич стал произносить свою речь:

– Здравствуйте, товарищи призывники.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – поприветствовали мы его, перекрикивая друг друга.

– Меня зовут подполковник Гриневич. С этой секунды и до приезда в воинскую часть я назначен главным. Оговорюсь сразу: всех нежелающих служить – убиваю на месте, как предателей Родины!

– Так точно! – громко произнесли мы, находясь в некоем замешательстве от услышанных речей.

– С сегодняшнего дня вы – солдаты инженерных войск. По прибытию в Каменец-Подольский я лично распределю вас по двум воинским частям: А1666 и А1667. Учеба будет длиться три месяца, и уже в начале февраля следующего года будем вас отправлять, так скажем, в "боевуху", где и пройдут ваши оставшиеся девять месяцев. Запомните: по прибытию в воинскую часть – вы обязаны гордиться ею, а после вашего дембеля – воинская часть должна гордиться вами!

– Дембель! – задумчиво повторил один из стоящих рядом с Гриневичем призывников, выделив для себя из всего услышанного лишь самое желанное.

– Нет, солдат! До дембеля тебе ещё придется пройти огромный и нелёгкий путь! Отдать долг Родине! И, возможно, тогда ты...

А я всё думаю:

"Вот так всегда! Когда государству что-то от нас нужно, – оно гордо называет себя Родиной! Чёрт-те что!"

Уже под самый вечер, ворота КПП отворились вновь и, группа людей с видеокамерой, проводами и микрофонами ринулась в нашу сторону.

"Телевидение? – подумалось в одночасье – Только бы мама, глядя новости, не увидела мою разукрашенную морду!"

А уже в 19 часов, оператор одного из местных телеканалов, снимал патриотическую речь майора Неканурова Николая Леонидовича на фоне гордых лиц будущих солдат. Ну, в общем, нас. Я спрятался за спиной одного из призывников и, надеюсь, видно меня не было. Почувствовал себя местной знаменитостью, скрывающейся от папарацци. Именно тогда нам вручили сухпаёк и красивыми завуалированными фразами желали гордо носить погоны и стараться для своей Отчизны. Хотелось, конечно, спросить: "Простите, ну а когда Отчизна будет стараться для нас?", но резко вспомнил, что мой острый язык – главный катализатор всех недавнишних тумаков, и поэтому тихонечко прослушал речь до конца.

Сухпаёк, что обременял теперь мои руки, был точно таким же, каким ещё вчера хвастался Федяев Арсен, – некомпактная зелёная коробка, где всё было распределено на порции: завтрак, обед и ужин.

Но, вот оно, телевидение и лицемерие: как только камера выключилась, и оператор так же незаметно скрылся за воротами, как и появился, подполковник Гриневич снова принялся вести разъяснительную беседу. Всё остальное время он проводил в штабе и на турниках.

Если не брать в учёт его слова о сучьих отродьях и ничтожествах, которые можно запросто использовать при заполнении документов на приёме на работу в графе "Кратко о себе", то сказал он при этом и хорошую новость, – через час мы должны уже сидеть в поезде "Днепропетровск – Золочев".

Камянец-Подольский – город в Хмельницкой области Украины, одно из древнейших мест нашей Родины. От любимого Днепропетровска в 14-ти часах езды.

Со всякими мыслями я просидел в боксе еще полчаса, думая о мести и туманном будущем. За эти полчаса видел, как некоторые уникумы, любопытства ради, уже раскрыли свои сухпайки и прямо расплывался коварной улыбищей, ведь знал, что они за это, ох как получат! Мне-то дела до них нет, но всегда было любопытно наблюдать за дураками и в очередной раз тешить своё, уже надломленное, самолюбие.

" А я бы так не поступил! Глупцы!"

Прелиминарно я уже знал, что в ближайшее время должен буду сделать. И я сделаю! Оставив свои вещи на одной из лавочек, я отправился в казарму, где и нашёл рядового солдата, которого окрестил уже "метр пятьдесят пять".

– Тебе чего, солдат? – спросил грубо он, оторвавшись на миг от игры на мобильном телефоне.

– Слушай, а я ведь знаю, что ты почти дослужил! – созерцая удивление в его глазах, проговорил я.

– Да что тебе с того? – "метр пятьдесят пять" отложил в сторону телефон.

– Хм... вопросы, вопросы. Как много их при чувствах любопытства, страха и в неведении недалёкого будущего!

– Послушай, ты... – солдат хотел привстать, но я тут же ударил его в переносицу.

– Сядь и слушай! Ты позволил себе со своими отморозками поднять на меня руку! Кто дал вам такое право?

– "Дедовщина" тебя ещё научит, правозащитник!

– Как ты сказал? – схватил его за грудки со злобой я, – "дедовщина"?

– Да, она – самое страшное, что ждёт тебя! Она погубит тебя!!! Будь уверен!!!

– Ну, уж нет! Из всех морально-психологических ценностей человечества – я намного страшнее "дедовщины"! Вот этими руками я докажу тебе!

– Зачем тебе всё это? Я ведь толкнул тебя лишь в воспитательных целях!

– Воспитание начинается с собственной персоны. И, ой как сомневаюсь, что ты, напав на меня этой ночью со своими ребятами, думал о маломальской морали по отношению ко мне!

– Да перестань! Мы тебя не тронем! Жизнь тебя научит!

Ударив солдата по щеке, я произнёс, чтоб не каркал на мою судьбу и поспешно вышел из прохладного помещения.

Эх, душа ты моя, песенка ты моя неспетая, что ж я снова делаю и в кого такими поступками превращаюсь?

И вот, в тот момент или, как пишут в комиксах – вдруг, вышел из штаба подполковник Гриневич с молодым сержантом Кузьменковым. Не успел я присесть на лавочку в первом боксе, как поступил приказ вновь собираться.

– Инженерные войска! Стройся!!!

– Сука! Быстро стройся! – дополнил сержант, будто шакал из рассказа Редьярда Киплинга о "Маугли".

– Полегче! – улыбнулся подполковник. – Пусть хоть до присяги немного поживут!

Оба засмеялись неприятным, злорадным смехом.

Ребята, немного опешившие от таких "ясных речей о праведном мире", поспешили выстроиться в шеренгу перед подполковником и сержантом Кузьменковым.

Злобным вредительским взглядом, повествующим нам примерно, про это: "Ну, гады, кто первый на пушечное мясо?", Гриневич нас осмотрел.

– Повторять не в моих правилах! А потому, слушайте меня также внимательно, как и ответ человека, от которого ждёте несметные богатства в обмен на тандем из вашего внимания и преданности. Ясно? Провиант, полученный вами полчаса назад, вы обязаны использовать так, как написано на коробке. Если написано завтрак, значит ваши светлые умы (ох, с какой насмешкой он это произнёс, вы бы видели!) должны догадаться, что съесть провиант из этой ячейки нужно за завтраком. А ну, толстяк, выйди из строя!

Мне аж любопытно стало. Кого это он там уже накалывает вместо сардельки с горчичкой? Вышел, такой себе, кабанчик, килограмм под 150, виновато опустил заплывшие глазки и исподлобья глядел на подполковника.

– Ты что, пудинг жирный, не слышал, как следует использовать провиант?

– Слышал...

– Дай-ка подумать: ты поэтому открыл коробку? Назло мне, да? Не уважаешь старших по званию?

– Уважаю...

– Заткнись, хряк! Я говорю – не уважаешь ты меня, а может, втихомолку и вовсе – ненавидишь? А?

– Навижу... – что-то невнятное произнёс парень в ответ.

– Что? Ты играться со мной вздумал? Ну, я тебе устрою, придурок. Ты у меня на турниках самоубийство сделаешь!

"По-моему, паренёк, решил из каждого слова с частицей "не" убирать её и таким образом отмазываться от всех бед..." – улыбался я исподтишка.

Закончив беседу с толстяком, Гриневич приказал нам получать у Неканурова военные билеты и после ознакомления с ними отдавать ему.

– Это чтоб никто не вздумал бежать! – дополнил сержант, выдавив очередную гадкую улыбку. Уже через десять минут я неутешительно глядел на свою неудачную фотографию в военном билете.

– Лавренёв, иди-ка сюда! – услышал я сзади.

– О, боже, прапорщик Сидоркин..., – выдохнул я, увидев озлобленное лицо.

– Да – да, товарищ прапорщик, – с ангельскими, отрешёнными глазами произнёс я, наблюдая за подходящим ко мне Сидоркиным.

– Удавлю! – сквозь зубы "обрадовал" он меня, подсунув своё гнусное лицо к уху.

– Простите, о чём вы? – откровенно валял дурака я.

– Сам знаешь! Ты по какому праву поднял руку на солдата?

– Я? Боже, как можно?

– Ну, тварь, берегись! – он схватил меня за руку и повёл за боксы.

Но по благоприятному стечению обстоятельств меня подозвал подполковник.

– Ты куда намылился, солдат? Тебе особое приглашение? Автобус ждёт!

– Ах, автобус? – наигранно промолвил я. – А тут прапорщик хотел со мной о чём-то поговорить.

Я с ухмылкой глянул на исказившееся от испуга лицо прапорщика.

"Шах и мат" – ликовал я, скрестив руки на груди.

Гриневич перевёл взгляд на Сидоркина.

– Понимаешь, прапор, у этого призывника автобус. О чём ты хотел потолковать с ним?

– Да я... это что я? Уже ни о чём!

– Прапор, что за блеяние? Погоны мешают? А ну, доложить по уставу!

– Товарищ подполковник! Призывник Лавренёв поднял руку на солдата, нанёс ему телесные повреждения!

– Да так ему и надо! Солдатом может быть только настоящий мужик, а не те хлюпики, которых обучаешь ты! Да они, я смотрю, уже мыслями на дембеле! Они уже срут на твои погоны!

С этими словами, он повёл меня под руку за серые ворота, где и ждал меня автобус.

– Ты вещи свои взял? – спросил подполковник.

– Блин. Я сейчас! – вспомнив, что забыл свои вещи, я убежал к первому боксу.

Схватив вещи, ещё раз глянул в глаза прапорщика.

– Сука, я удавлю тебя! – шипел на меня он.

– Товарищ прапорщик, что-то от вас и вправду гамнецом подванивает! – заулыбался я и убежал за серые ворота.

– Что-о? – заорал он, но было поздно.

Мой след простыл. Впереди – путь в Каменец-Подольский.

Глава IV: «Путь – дорога»

Уже прелиминарно, то есть – предварительно, я знал, что 14 часов придётся провести в поезде. Но как? Что? – подробности никто не сообщал. В старенький бордовый «Икарус» я запрыгнул резво, правда, ещё у двери подполковник схватил меня за руку и на ухо шепнул:

– А за подобные инциденты в моей воинской части – уши надеру!

– Понял, товарищ подполковник! – радостно проговорил я и метнулся в автобус. Запахло жженым сцеплением и соляркой. Не успел я определиться с местом, как в воротах КПП показался Сидоркин, обозлённый и дьяволоподобный. Подполковник, красуясь своим превосходным телом, высокомерно обернулся в сторону прапорщика, и непонятливо глянул в его серые, стеклянные глаза.

– Прапор, тебе ещё что-нибудь нужно?

– Да тут, это... – начал, было, он, но после просто махнул рукой и скрылся за воротами.

Я уселся поудобнее на заднее сидение и с некими мыслями принялся смотреть в окно.

"Ах, как не хочется уезжать..." – печально стало вдруг.

Сержант Кузьменков сел впереди рядом с подполковником, а меня сразу дёрнул какой-то белобрысый паренёк с небольшими глазками разного цвета и насупленными бровями, которые едва различались от цвета кожи.

– Слушай, я видел, что тебя Гриневич под руку вёл. А почему?

– А я его сын, – улыбнулся я.

– Серьёзно? – доверчиво переспросил он, жадно поглядев в мои глаза, будто воду пытался достать из летнего колодца.

– Нет, конечно. Я просто особенный! Надрал задницу солдатам из распределительного пункта, но подполковник...