Текст книги "Человек из очереди"

Автор книги: Дмитрий Притула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Воля

Это была очень маленькая семья, да чего там, меньше и не бывает – муж Володя и жена Света (он ее Светиком называл). Без детей. Да, очень маленькая семья.

Света когда-то давно сходила замуж, но неудачно – муж пил и поколачивал ее, и, что характерно, не только выпивши, но и на почти трезвую голову. Это хорошо, что без детей обошлось. А Володя, ну это совсем другое дело, выпивает, как все, и не более того и, что удивительно, во всем слушается жену. О крикнуть на нее, о поднять руку в желании поставить фингал – да речи быть не могло.

Жили дружно, по субботам могли выпить, но и закусить же как следует. А это совсем другое дело – вместе выпить и закусить как следует. Это семью не разрушает, а, напротив того, даже и укрепляет.

Лет им чуть за сорок – сорок ли один, сорок ли два. Семь лет вместе, а детей не было. Света говорила, а нам и без детей хорошо, Володя же на подобные вопросы отвечал: а не получилось. Все как у людей, а не получилось.

До Светы Володя женат не был. Он всегда говорил, а зачем мне жена, если у меня мама хорошая.

А уж когда мама умерла – дело другое. Одному скучно, это конечно, и надо, чтоб кто-то ждал его, когда он приходит после суточной кухонной жары.

Роста он был невысокого, жилистый, волосы черные, коротко стриженые, одежды носил обычные, всегда чистые (то есть Света была хорошей женой, если следила, чтоб муж был в чистых одеждах).

Володя закончил ПТУ для поваров, отслужив армию, успел поработать в хорошем ресторане (в город ездил), потом ресторан стал китайским, и его турнули, набрали других людей, может, и не китайцев, но которые хоть отдаленно представляют, как готовить змей и тараканов. А Володю этому в ПТУ как раз и не учили.

Его сразу взяла к себе хозяйка кафе под красивым названием «Мираж». Почти забегаловка. Полустекляшка-полудеревяшка для простых людишек. Восемь столов, пиво, водка. Работает круглые сутки. Можно пообедать-поужинать, а можно просто выпить и закусить. На первое – щи, солянка, на второе – котлеты и кусок мяса. Пара салатиков. Вечерние люди пьют пиво, курят и ведут свои разговоры. Ну да, для самых простых людишек. Цены соответственные.

Хозяйка была Володей довольна – раньше работал в хорошем ресторане и не пьет. Называла Володей, но на «вы», то есть уважала. Платила нормально и без задержки. Сутки работает (там ночью можно было полежать на топчане – народ же главным образом пьющий, а не жующий), двое суток свободен.

Когда Володя познакомился со Светой, он уже работал в «Мираже» и иной раз любил вспоминать о прежнем своем месте, но это так, словно бы человек листает странички прежней красивой жизни.

Теперь Света. Она говорила, что когда-то была воспитательницей в детском саду (может, нянечкой, как думал Володя, хотя ни разу при ней не засомневался, воспитательница так воспитательница, то есть, получается, человек с образованием). Потом работала в ларьке (там хозяин был противный и платил плохо, не говоря уж о приставал, а я не такая). Потом сидела в магазине на кассе, и тут ей сразу не понравилось (народишко у нас, ты знаешь, очень противный, я вон сколько прожила, а этого не знала), а потом она на долгие года (и на текущий момент) нашла выход – уборщица в нескольких местах.

К примеру, к семи прибежать в больницу и там в терапии протереть лестницы и комнаты для врачей и сестер, затем бежит в другое место и еще в одно. Платят соответственно, но ведь в трех местах. И потом, каждому известно, как курочка питается: а по зернышку клюет. Да, рано вставать, но часам к двенадцати свободна.

Была не худа, а вот именно стройна. Волосы светлые, причем собственного окраса, следила за текущей модой, ну, в том смысле – все покупают вот такие куртки и сапоги, и она покупала. Ходила шустро, словно бы девушка, а не сорокалетняя тетенька.

Теперь о самом главном в жизни нынешнего человека. Жилье! Тут уж никто спорить не будет, что это самое главное.

Так вот, у них с жильем все было неплохо. Однокомнатная квартира. Да еще кухня странно большая – а метров двенадцать. Это уже вечерне-ночное время для Володи. Он установил маленький такой телевизор, поставил диванчик и вечерами смотрел телик, главным образом футбол из дальних стран. Да так на диванчике и заснет – это чтобы Свету не будить, ей же рано вставать, чужой сон надо уважать, это Володя, сменный работник, понимал хорошо, к тому же любил жену и потому жалел ее сон.

Теперь маленькое уточнение. Да, Света законная жена, но здесь не прописана (квартиру приватизировала Володина мать еще в самом начале всех этих перемен). Прописана же Света в прежнем своем жилье, там трехкомнатная квартира, мать и сестра с двадцатилетней дочерью. А Света, ведь правда же, не дурочка дарить свои законные метры, а хоть бы и самым близким людям. А вдруг придет время и мамочка помрет, вот тогда и будут с теми метрами разбираться.

Ну, вот все и понятно. И с жильем, и с Володей, и со Светой (Светиком). Вот теперь вся история и начинается.

Как-то Володя пришел с работы, завалился в законный сон, а когда проснулся, Света говорит, сегодня у меня радостный день – брат в гости придет. Какой брат, у тебя же только сестра, нет, это двоюродный, с Украины, сюда строителем приехал, я про него мало слышала, это по отцовской линии (отец же нас рано бросил), так это сын его сестры.

Ладно. Вечером приходит здоровенный такой мужчина, улыбается, лет на пять моложе Володи (и Светика, понятно). Да, Света и сестру позвала, ну, братик все же, хоть и не самый родной. Ну, посидели, выпили-закусили, сестра ушла рано (чем-то ей новый дальний братик не понравился), а вечером Светик говорит, а знаешь, Вовик (это когда она ласковая, мужа Вовиком называет, это ему нравится – значит, она им довольна), Коля приехал к нам по строительным делам, вроде их гастролерами называют, ну там азиаты, кавказцы, украинцы-молдаване. Наши ведь не за всякую работу берутся – все самое черное и тяжелое оставляют гастролерам. У них там, видать, совсем плохая жизнь, работы нет, а у Коли двое детей. Если угол снимать, что семье останется?

Ну да, добрая и жалостливая женщина. Ну как же, братик, хоть и двоюродный, уж он-то не виноват, что отец нас довольно подло бросил. И где же он разместится? Ой, а я все продумала, а на твоем диванчике. А я? Ой, а вместе футбол и посмотрите. В крайнем случае футбол в комнате посмотришь, ты его и без звука понимаешь. Все ж таки брат. Ну хоть на короткое время. Володя согласился. Ошибка? Да, ошибка. Но кто ж это наперед свою жизнь просчитать может. А хоть бы и никто.

Ну вот. Потекла себе жизнь далее. Ночевал Коля на кухне, дома питался мало, давал какие-то денежки, но Света кормила его почти бесплатно – а пусть деткам побольше останется. Нет, добрая у Володи жена – приютила двоюродного брата, которого раньше не видела, и кормит почти забесплатно. Да, повезло Володе – какая жалостливая у него жена.

Но! Ведь всегда в жизни что-нибудь да случается. Однажды вечером Володя забежал с работы домой (уж что ему надо было, он и не помнит). Звонит. Никто не открывает. Да, он звонит, а никто не открывает. Попробовал ключом – не открывает. Наконец выходит Света в ночной рубашке. Буквально остолбенела – Володя ведь никогда домой с дежурства не приходит (в рабочее, понятно, время).

Глянул в комнату, а в кровати, точнехонько на Володином законном месте лежит братик Коля. И что любопытно, голенький. То есть совсем голенький. Что и понятно, лето – и человеку жарко.

Володя ничего не сказал, но ушел. Он даже дверью не хлопнул.

Нет, но так-то, если разбираться, какие разные люди бывают. Другой бы, увидев голого мужика в своей койке, поколотил бы его (и свою жену заодно), выпер бы мужика, а может, и жену, а уж потом стал бы разбираться, дальше-то что делать, простить ли жену, разводиться ли. Но уж скандал устроить – это обязательно, с мордобоем ли, без мордобоя, но уж с громкими криками Володи и воплями Светы, это уж обязательно.

Но нет. Молча ушел. Посидел на скамейке во дворе. На работу не пошел. Долго смотрел, как уходит вечер белой ночи и надвигаются сумерки. Потом сестре рассказывал, что-то разом в нем сломалось. Вот именно что разом. Будто кто-то когда-то завел часы его жизни, и он хоть и не слышал тиканье этих часов, что-то все время делал – учился, служил в армии, работал, жил с женой Светой, ни разу не задумавшись, правильно ли идут его часы. Не спешат? Не отстают? Словно бы кто-то невидимый завел часы и подтолкнул в спину – живи.

А вот теперь разом завод сломался, и Володя не знал, что ему делать. И вдруг окончательно понял: а не делать ничего. Он лег на скамейку и продремал до утра. Было ясно, домой он не вернется, на работу не пойдет. Завод кончился, так и зачем что-то делать, к примеру стоять у жаркой печи.

Ему малость повезло – были деньги, хозяйка как раз выдала зарплату.

Володя раньше жалел бомжей – грязные, голодные, с одной заботой выпить и что-нибудь пожевать. А сейчас он думал, зато они вольные и никому ничего не должны. Да, голодные, грязные, но ведь никому ничего не должны.

И Володя исчез.

Потом сестре рассказывал, что его впустил в свой подвал друг водопроводчик: на ночь запирал, утром выпускал. Да. Тут Володе повезло.

Значит, пропал человек. Дома его нет, на работе нет. Да, пропал. Ну, жена подала заявление – ищите моего мужа, хоть в каком виде, но найдите. Над ней малость посмеялись, вы не мужа ищите, а женщину, у которой он кантуется. Но заявление взяли – будем искать.

Но нашла Володю не милиция, а родная сестра. Встретила на улице и буквально обомлела – братик грязный, бородатый и какой-то черный. Ну, настоящий бомж. Привела его к Свете – это еще что такое, у человека собственное жилье, причем его, а не твое, Светка. Иди, братик, отмывайся, новую одежду надень, а старую выбрось на помойку. А ты, парень, не прикидывайся братом, а лучше вали отсюда к таким же гопникам, как и ты. Так-то я посмотрю, ты ловко пристроился, но закон у нас отменен не вполне, имей это в виду.

Видать, бомжевать Володе не сильно больно понравилось, и он ни разу не пытался рассказать, где и как он прожил это время.

Света уговорила не выпирать брата, потерпи его маленько, он тут только до конца осени, до начала зимы. А на Володю бомжевание так подействовало, что оно вроде навсегда погасило его волю, и всю оставшуюся жизнь плыть ему по течению, и никогда против.

Далее жили так. Братик спит на диванчике, а Володя на своем месте, рядом с женой. Нет, конечно, давал себе слово, что больше никогда не дотронется до этой гадины, но жизнь ведь умнее и хитрее всех, и когда Володя лег на чистое белье, а рядом теплая и законная жена, все свои прежние обещания забыл и, понятное дело, дотронулся. А Света и не сопротивлялась, все правильно, все как положено – муж вернулся на свое законное место. Тут, пожалуй, так: проходила она педучилище, не проходила, но арифметику-то знала, а она простая – два лучше, чем один. А Володя так свое понимание устроил, что вроде бы и не задумывался, чем занимаются Света и ее брат, когда он, Володя, на работе. А может, и ничем. Да, пожалуй, и точно – ничем.

Да, хозяйка взяла Володю на прежнюю работу, чего там, повар-то он хороший, да, прогулял сколько-то времени, так она и не собирается оплачивать его прогулы.

Но тут начались в семье пьянки. Когда Володя работает, они не пьют, ждут хозяина. А так два вечера семейных посиделок. Это уж потом Володя сообразил, что они его спаивали. Ну да, у тебя два выходных, пей себе да закусывай, а нам завтра рано вставать.

Да еще хозяйка всех в отпуск отправила – кратковременный ремонт, и тут уж Володя мог пить без оглядки на завтрашний день.

Но однажды он почувствовал – все, больше не могу. По утрам всего трясет, руки дрожат, но, главное, на душе тоска, буквально хоть давись. Света ласково подсказывала – ты похмелись, легче будет. Нет, не могу, иначе сдохну.

Но не сдох, а вот головная коробка немножко сдвинулась с привычного места. Сперва он вшей с себя стряхивал, потом ловил мышей, а потом за ним ходил какой-то черный зверь и очень страшно рычал.

Ну, тут все понятно: особая машина, санитары в грязных халатах и дальняя дорога в спецказенный дом.

Вши и черный зверь исчезли довольно быстро. Вскоре Володе даже разрешили выходить в больничный двор. А куда он денется?

Да, но на Володю обратили внимание санитарки: какой-то особенный больной, на удивление не бездельник, а давайте я вам помогу, ведра ведь тяжелые, особенно если нести их из кухни в отделение. Такой он санитар-доброволец. Ну очень старательный и услужливый мужчина. И уговорили заведующего оставить Володю еще на один срок. Да какие законы, если работать некому. Вы его спросите, хочет он домой. Володя подтвердил – не хочу домой. И это очень странно: не бомж, постоянная работа, свое жилье, законная жена.

Короче, Володе предложили остаться в больнице разнорабочим при кухне. Все как положено – заявление, зарплата. Работа понятная: котлы почистить, вынести объедки, помочь чистить картошку, морковь, прочее.

И со временем даже коморку при кухне выделили – топчан, столик, табуретка. Даже окошко было, хотя и маленькое. Ему здесь нравилось: спокойно, волен, никто не обижает.

Когда его навестила сестра (Свете он запретил приезжать, оказалась послушной женой – ни разу не приехала), Володя попросил привезти кухонный телевизор. Теперь он был вовсе вольным человеком: днем работаешь, вечером телик посмотришь, или сходишь в поселок, купишь нормальной еды и сигарет, или пойдешь гулять в лес.

И когда сестра привезла зимние вещи и стала уговаривать вернуться в прежнюю жизнь (тем более Светкин брат, или кто он там ей, уехал домой – тут нет работы), Володя отказался. А пусть она живет с кем хочет. Не этот брат, так другой появится.

Я же смотрю телевизор: все время кого-то убивают, горят дома со стариками, деревни спиваются, на бедных плевать, никто никому не нужен.

Здесь меня хотя бы никто не унижает, не плюет в душу и не пытается споить.

Теперь смотри: повар запил, и меня попросили заменить его, уж такую-то еду – перловая каша, борщ, котлеты – я всегда сумею сварганить, нет, в ту жизнь я не хочу, и, покуда в душе у меня покой, поживу я здесь, на воле. А дальше видно будет.

Наперед загадывать никак нельзя – разве что-нибудь сбылось?

2010

Кошка

Звали ее Мусей.

Хоть и говорят, что кошке все равно, в каком доме жить, кормили бы ее да не обижали, но исключительно для уточнения надо сказать, что дом, где жила Муся, был старый, не вполне хрущоба, а скорее хрущобообразный, четырехэтажный. Двухкомнатная квартира, где, собственно говоря, и прожили свою совместную, то есть сознательную жизнь хозяева этой Муси Виктор Алексеевич и Тамара Ивановна и детей успели дорастить до вполне взрослого возраста – дочери их тридцать пять, а сыну двадцать восемь.

Дети их, выйдя замуж (женясь, соответственно) обустроились самостоятельно. Им повезло – вписались в поворот новой жизни.

Теперь о хозяевах Муси (ласково – Муськи). И Виктор Алексеевич и Тамара Ивановна – инженеры. И, что характерно, всю жизнь проработали в одном и том же НИИ. Нет, уточнение: он работал в своем НИИ (закрытый ящик), а она в своем (полузакрытый ящик, в том смысле, что в ее НИИ работали не только на армию, но и на нормально гражданское население).

Чем они там занимались, это неважно. Главное: люди постоянные, не летуны, не ищут, где водичка поглубже.

Жили они, надо прямо сказать, во все времена бедно, то есть от аванса до получки. Подкармливали два огорода и лес. Виктор Алексеевич всего больше на свете любил лес, грибы и ягоды запасал не только на свою семью, но и на всех родственников, как своих, так и Тамары Ивановны.

А бедность – это понятно: простые инженеры, растят двоих детей, чего уж там.

Да, в бедности, зато дружно.

Вот говорят, что если муж и жена живут дружно, то с возрастом они начинают походить друг на друга. Но нет!

Виктор Алексеевич тощий, но жилистый, очень близорукий (носил очки с толстыми стеклами, это понятно). Молчун. Словно бы человек постоянно какую-то важную думку гадает. В лес ходил только один. Даже Тамару Ивановну брал неохотно. Когда она обижалась, он, понятно, соглашался, но просил, до леса вместе, а там врозь. Да я заблужусь, нет, я тебя буду видеть, не сомневайся. Я тебя и так всегда вижу, даже и на работе (напомнить: ящики у них были разные).

Еще: был Виктор Алексеевич очень рукастым. Не в смысле руки длинные, нет, а в смысле этой нормальной длины руками он умел делать все. Нет, буквально все! Аппаратуру какую на работе отладить, телевизор отремонтировать, сантехнику. Про ремонт квартиры и говорить не надо. Только сам. Очень удивлялся, когда узнавал, что кто-то для такого дела нанимал людей. Нормальный мужик свою квартиру должен делать сам. Или телик у тебя барахлит, так есть же схема – посмотри и сделай.

Это, значит, Виктор Алексеевич. Да, еще он очень любил свою Тамару Ивановну. И об этом знали все.

Да, а вот и Тамара Ивановна. Ну, буквально и абсолютно противоположна мужу. Он, повторить, тощий, жилистый и молчаливый, а она как бы вся клокочет – столько у нее лишних сил. Малость даже и шумная. Нет, не крикуха, но поговорить (даже громко) и посмеяться (даже и без особой причины) любила.

После вторых родов чуток расплылась, но удалось вовремя остановиться. И была она полная, но налитая силой женщина, белолицая, темноглазая, пожалуй, даже и красивая.

Очень любила застолья – и дома, и в гостях, и на работе. Нет, первое дело не выпить и закусить (хотя и это приятно), а первое дело после выпить и закусить – попеть.

Да, Тамара Ивановна не только любила петь, но, главное, – умела. Она много лет ходила в хор русской песни при Доме культуры. «Уточка». Сарафаны, расшитые как бы бисером, кокошники там. Даже ездили с концертами в другие городки. «Вы, комарики, комарики мои, комарики, мушки маленькие». Так они пели. Даже побеждали на разных смотрах.

Тут что еще важно? Виктор Алексеевич был лет на восемь старше Тамары Ивановны. То есть когда они поженились, ему было двадцать семь – почти взрослый мужчина, а ей девятнадцать – почти еще девочка.

И вот такая разница – в понимании Виктора Алексеевича – оставалась всегда. Жена у него молодая, и он должен опекать ее и жалеть – она ведь почти девочка. Уже и дети выросли, и внуки пошли, уже она называла его – Дед, а он ее – Бабка, а она все девочка.

То есть он свою жену отчаянно любил. И отчаянно же ревновал. Вроде и поводов особых не было, но ревновал. Пример. Они в гостях, Тамара Ивановна с кем-нибудь танцует, так вечером, правда уж дома, упреки – ты к нему слишком прижималась.

Да, и не раз говорил жене, если у нас не заладится (в смысле измени она ему или уйди к другому), я жить не буду. И Тамара Ивановна не сомневалась – это правда. Значит, поводов особых не было, но отчаянно ревновал. Вроде бы вполне умный человек, книжки любил читать – по истории, по философии, в лесу мог лечь в траву и долго смотреть вверх, ну да, дивлюсь я на небо, тай думку гадаю, но ревность, видать, идет не от ума, а от чего-то иного, не вполне даже понятного.

Ладно. С другой-то стороны, худо ли вот так жизнь прожить, хоть и в бедности, но ведь и в любви же, и растить детей, помаленьку состариться да и тихонько отлететь, разумеется, опередив жену и уже терпеливо поджидая ее в неоглядных высях.

Не вполне так получилось. То есть детей вырастили, и они ловко вписались в новые времена, жили отдельно от родителей и хорошо зарабатывали, и можно было спокойно входить в старость: если что, на одну пенсию жить не придется, дети хорошие, и они помогут.

Но! В плавном течении жизни случаются, и это каждому известно, большие и малые ямы и даже пропасти.

Тамара Ивановна и Виктор Алексеевич свалились вот именно в пропасть.

Короче: внезапно у Виктора Алексеевича наступила полная парализация всего организма. Его положили в больницу, где он, вообще-то говоря, помирал. Сколько-то дней был без сознания. Тамара Ивановна спросила у доктора, какое у ее мужа состояние. Доктор даже удивился, разве сами не видите, да никакого состояния нет. То есть человек помирает. Но мы делаем что возможно. Может, лекарства какие нужны? Да, но они очень дорогие. Это ничего, ничего, вы только напишите, что нужно. Сын дал денег, и Тамара Ивановна все купила.

То ли время еще не пришло, то ли услышаны были молитвы Тамары Ивановны, но дней через несколько Виктор Алексеевич открыл глаза. Да, он сперва открыл глаза, а потом улыбнулся. Может, думал, что он уже на небесах и там видит свою дорогую и ненаглядную. Может, даже и удивился, а каким образом она оказалась в этом месте прежде него.

Дальше совсем коротко. Чтоб побыстрее добраться до кошки Муси (Муськи).

Он не мог шевельнуть правой рукой и ногой и не мог говорить. Уж как его выхаживала Тамара Ивановна! Иногда ее меняла дочь. Иначе бы и мама свалилась. Через месяц Виктора Алексеевича отвезли домой.

Можно повторить: это удача, когда у тебя хорошие дети, особенно когда они в силах оплачивать физкультурницу, массажистку, медсестру.

В общем, помаленьку Виктор Алексеевич начал шкандыбать по комнате (держась за спинку стула, это конечно), растягивая слова, спотыкаясь, говорить и даже шевелить пальцами правой руки.

Потом, через сколько-то времени они спустились во двор, и это была большая победа, вроде полета в космос. Ну да, должен был помереть, а вместо этого спустился, хоть и с помощью жены, во двор.

А потом пошел, пошел, и уже самостоятельно мог ходить по лестнице и посидеть на лавочке. Пусть ты инвалид самой первой группы, но, покуда можешь вдыхать и выдыхать воздух, видеть солнышко, золотую листву и свою Бабку, ты жив.

Потом мог уже самостоятельно шкандыбать по улице, с палочкой, это конечно, речь стала вполне внятной, в правой руке мог самостоятельно держать хлеб.

И вот тут-то возвратилось то, что притихло на время болезни – а именно что ревность.

Если Тамара Ивановна ездила в город к детям, Виктор Алексеевич непременно проверял, к детям ли она поехала. То есть он, конечно, спрашивал, как доехала мама, но Тамара Ивановна понимала, что ее поездка взята под контроль. Нет, не сердилась: у каждого человека свои странности, то есть свои тараканы под кепкой.

Но однажды рассердилась. Виктора Алексеевича пришел навестить сотрудник, паренек лет тридцати. С цветами и конфетами. Ну, это всем известно, жене цветы, детям конфеты, ой нет, всё наоборот, детям цветы, жене конфеты.

Пришел он в костюме и при галстуке. А чего это ты расфуфырился, как бы весело спросил Виктор Алексеевич. Мы с женой в театр едем, она меня в машине ждет. Ты вот что, ты больше не приходи, не затрудняйся.

Когда паренек ушел, Тамара Ивановна набросилась на мужа, ты почему так разговаривал с ним, он же не сам по себе пришел, его работа послала. Ты что, не понимаешь, терпеливо объяснил Виктор Алексеевич, он же не ко мне приходил, а к тебе, потому и разоделся.

Ну, ты, Дед, даешь, совсем сбрендил, да на фига молодому парню старая толстая тетка. Но Виктор Алексеевич только усмехнулся, типа уж он-то понимает в окружающей жизни поболее жены, поскольку она не только женщина, но и женщина почти молодая. То есть жизненного опыта у нее, считай, почти никакого.

Всё! Теперь только про Мусю. Жила у них восемь лет. Ласковая кошечка, спала только у хозяйкиных ног, Тамара Ивановна очень ее любила. Приходит с работы: Мусенька моя, соскучилась девочка.

Вдруг стала замечать, что Муся боится хозяина, то есть не подходит к нему. Ты ее не обижаешь? Кормишь? Не обижаю и кормлю. А что же она так жадно набрасывается на еду, когда я ее кормлю после работы?

И когда Виктор Алексеевич сбрасывал кошку с дивана, норовя при этом поддать ногой, Тамара Ивановна строго говорила: не так грубо.

И стала с Мусей еще ласковей, моя Мусенька, да на коленях постоянно держит, она меня успокаивает, забирает отрицательные силы, скопившиеся за день.

Ты к Мусеньке лучше, чем ко мне. Понимала, это у мужа от ревности, он хотел бы, чтоб она обращалась с ним, как с кошкой, то есть ласково приговаривала, мой Дедуля, и поглаживала его, а он бы мурлыкал. Чтоб был для нее только он, и никакой Муськи. Ну да, больной человек и весь день один.

Ну вот. Однажды Тамара Ивановна приходит с работы, а Муся лежит в уголке на своей тряпочке и не встает. И ее рвет. Заболела моя Муся, заболела бедная девочка. Вдруг спрашивает, Виктор, а ты ее, случаем, не ударил? Тот признался – слегка пнул. Не рассчитал: хотел под зад, а вышло – в живот. Правой ногой (то есть больной). Ну да, тебя для того и лечили, чтоб ты Мусю пинал. Если с ней что случится, тебе будет плохо.

И случилось. Через день Муся умерла.

Тамара Ивановна завернула ее в тряпку и снесла на огород – похоронила.

И все! И молчок. С Виктором Алексеевичем не разговаривает. Он что-то спрашивает – ноль внимания. Словно бы он место пустое. Правда, еду ему на день оставляла – даже пустому месту кушать надо.

Виктор Алексеевич очень переживал. Через несколько дней сказал, так со мной не надо, так я жить не буду.

Ноль внимания! Это пустые угрозы. Куда ты, голубчик, денешься. Конкретно.

Но! Однажды приходит с работы – мужа нет. Гуляет. Час проходит, мужа нет. Гуляет. Два проходит – нет.

Малость встревожилась. Пробежала по близким улицам и дворам. Возвратилась домой. Обзвонила знакомых – нет мужа. Заглянула в шкаф – нет куртки. Да, напомнить надо, осень хоть и золотая, но не очень-то и теплая. Особенно вечерами.

Значит, пошел в лес, чтобы оттуда не вернуться. Вспомнила, он много раз говорил, самый лучший способ уйти из жизни – прыгнуть в болото. Я такое место знаю. И это недалеко – рядом с парком.

Тамара Ивановна все поняла и побежала к парку. А потому что попасть в нужное место можно только через парк. Конечно, можно и кругом, но не с ногами же Виктора Алексеевича.

И молила, чтобы парк был закрыт. Его закрывают часто – то на просушку, то на проветривание, а сейчас и вовсе осень. В прежние времена Виктор Алексеевич, как все нормальные люди, перелез бы через забор, но не сейчас, в самом деле, не на одной же ноге.

К счастью, парк был закрыт. Значит, Виктор Алексеевич уперся в закрытые ворота. Мог бы, конечно, доехать на пригородном автобусе до какого-либо дальнего леса, но Тамара Ивановна отчего-то была уверена, что муж где-то здесь. Только бы не уехал, молилась она. И бегала по близким к парку дворам. Наконец увидела лежащего на лавочке мужчину. И это был ее Дед, Виктор Алексеевич. Он укрылся курткой и плакал.

Ну что ты, Дед, что это ты удумал. Разве можно так с людьми обращаться, у меня же сердце чуть не лопнуло. Всё, Дед, хватит, вставай, отдохнул на лавочке, а теперь похромали домой.

2010