Текст книги "Человек из очереди"

Автор книги: Дмитрий Притула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Человек с ружьем

Нет-нет, что там ни говорите, а жизнь – штука хорошая. Даже и превосходная. А потому что если у тебя в шестьдесят с хорошим хвостиком держится кое-какое здоровье, если – главное – ты успел прихватить войну и уцелел, за что и получаешь сравнительно сносную пенсийку, если ты вырастил сына и дожил до двух внуков, если жена – не стерва, а жилье при этом хорошее, да если рядом с твоим домом лучший на свете старинный парк, то можно, с оговорками, понятно, считать свою жизнь превосходной.

Федор Алексеевич Малышев очень уж любил фонаревский парк. Нет, правда, XVIII век, сажался парк деревце к деревцу, но как же все ловко прокручивалось в голове человека, который этот парк сажал, ведь он же все прикинул: сюда, к примеру, мы посадим дубы, и через сто лет они будут выглядеть вот так-то, а сюда клены, и ведь каждую осень они у нас будут буквально полыхать.

Вот пример. Идете вы по аллее и вдруг ахаете, ну вы же удивлены и сражены: строй елей, и среди них непонятным образом парит в воздухе голубой дворец. Да, а чуда-то здесь как раз и нет: просто человек поставил дворец над обрывом, и он позаботился, чтоб через двести лет тебе казалось, что дворец парит в воздухе.

Любовь к парку была у Федора Алексеевича с каким-то даже заскоком. Кто-нибудь скажет при нем, что вот такой-то парк лучше, так он непременно объяснит, почему не лучше. И даже какой-нибудь знаменитый парк в Англии или во Франции тоже нет, не лучше. Не был там, но знаю – не лучше. Потому-то и потому-то. Не лучше. Грамотный же человек. Да и по-иностранному понимал.

И вообще в истории соображал. Про этот парк и вообще про восемнадцатый век книжки покупал. И что характерно, читал их. То есть очень грамотный человек. И по виду так даже и ученый: так это берет, сединка, очочки в металлической оправе. Да, но ученым Федор Алексеевич не был, а был он долгие годы средним каким-то начальником в КБ.

И любил он, значит, всего больше этот самый парк. И каждый день гулял. Вот, любил говорить, лучшее лекарство, два часа походишь – и все обиды, все нашлепки жизни испаряются. Ну а что такие прогулки полезны для здоровья, это каждому понятно. Потому сухой, сохранный мужчина. Седые короткие волосы.

Ну вот. Долгие годы парк был как бы в загоне, ездили сюда только туристы-одиночки, но чтоб валили группы или иностранцы – этого не было. И в те годы Федор Алексеевич был за парк спокоен. Дергаться он начал позже, когда парк объявили заповедником и начали его прихорашивать.

Тут все понятно: некоторый опыт жизни, видать, подсказывал Федору Алексеевичу, что как только наши что-нибудь вспомнят и приложат ручки – всё, пощады не жди.

Но поначалу он вроде бы ошибся. Проложили новые дорожки, покрасили дворцы – все покуда хорошо. И как радовался тогда Федор Алексеевич: отличные дорожки, от дождя не раскисают, и луж нет. Значит, можем, если захотим? Значит, можем.

Но предупреждал: беда придет, когда появятся люди. У него как-то странно скручивалось: все на свете хорошо – и леса, и моря, и небо, и снег, – только люди отчего-то паскудные. И всё-то они норовят загадить. Если уж умудрились тайгу и Байкал испохабить, то наши пруды и хрупкий парк – как не фиг делать. Это ж только диву даешься, с каким наслаждением люди соревнуются, кто быстрее загадит родную природу.

Простой примерчик. Проложили, значит, хорошие дороги. Они родные и сами впитывают влагу. И как только их проложили, по ним стали гонять машины. Нет, странный человек, кому же охота по лужам и кочкам гробить собственную машину, а по хорошим дорогам отчего же и не погонять.

Да, в парке есть одна красивая аллея – Французская. Ну там беседочки, скамьи вырублены в валунах, нет, правда, красивая аллея. И когда была узкая тропка, то по ней редкий велосипедист ездил, а проложили хорошую дорогу – это уж совсем другое дело. За этой аллеей парк переходит в лес, и там большая поляна, и на этой поляне наши сообразительные умельцы устроили свалку. Человек же себе не враг: за город мусор возить далеко, а тут все рядом, к тому же хорошая дорога и большая поляна. Что удобно.

Ну, Федор Алексеевич тогда буквально клокотал: парку чуть не триста лет, а эти поганцы за год его уничтожат.

Но что характерно, дергался он один. И это никак не понять. Есть дирекция парка, есть городское начальство, пусть они и дергаются. А тебе не нравится свалка рядом с Французской аллеей, так ходи по другой аллее, парк же большой. Если всем до феньки, то ты-то зачем не бережешь свои пожилые нервы?

Но нет, чего-то ходил, чего-то писал, даже его заметку в газете напечатали, что детям оставим после себя горы мусора, ну, все такое.

Нет, в это и поверить трудно, но все решилось очень просто: на въезде во Французскую аллею поставили гаишника, и он штрафовал мусорщиков. И всё – новый мусор не поступал. Старый, правда, остался, но это уже другой вопрос.

То есть получается, человек победил. Вот он подергался, и к нему прислушались. Да, это победа.

А победа, можно сказать, опьяняет, и Федор Алексеевич принялся за дороги.

Тут такая справочка. К дворцам ведут две дороги – верхняя и нижняя. Это важно. Только две. Верхняя, значит, и нижняя.

На нижней повесили «кирпич» – заповедник и все такое, и проезд закрыт. Потому по нижней дороге, чего зря грешить, машины ездят редко. Так, только служебные – милицейский патруль, все такое.

А верхняя дорога – это совсем другое. Ровная, широкая, а «кирпича» на ней нет. Автобусы и частники ездили по ней так резво, что было ясно – за два года они начисто дорогу раздолбают. А ведь сколько денег вбухано. Ведь дренаж, чего там говорить. И прет по дороге «Икарус», что танк, да ведь с каким ревом!

И Федор Алексеевич чего-то уж очень переживал. Словно бы прет «Икарус» не по дороге, а по нему. Нет, этого как раз не понять. Ну чего ты дергаешься, чего ты лезешь не в свои дела? Ну что уж так-то всерьез жизнь окружающую воспринимать? Стоит ли она того? Себя не жалеешь, так хоть жену пожалей, ведь это ей, бедолажке, с тобой вертеться, когда у тебя крыша поедет. А она обязательно поедет, если окружающую жизнь воспринимать всерьез.

Но нет, ходил, и жаловался, и ругался. И грозил. «Ага, а там, – рассказывал Федор Алексеевич, – такой треугольник получился: дирекция парка – ГАИ – исполком. Ну, в том смысле, что никто по отдельности вопрос закрыть не может. Знак вывешивает ГАИ, но после решения исполкома, а для этого нужно ходатайство, а дирекция сама знак не вывешивает, это делает ГАИ, но по решению исполкома. И сколько сторон в треугольнике? Три, что ли?» Вот по этим сторонам Федора Алексеевича и гоняли.

А ведь он предлагал закрыть вопрос простым способом: «Повесили "кирпич" на нижней дороге, повесьте и на верхней». – «Что вы, это никак нельзя, к нам ездят туристы». – «Да, но ведь им всего пятьсот метров до дворцов пройти, пусть парком полюбуются, физкультура опять же, полезно». – «Да, но к нам и зарубежные гости ездят». – «А у этих что – ножки отсохнут полкилометра пройти? Да они рады будут подышать свежим воздухом».

Но с ним не соглашались, посылали по трем сторонам треугольника, то есть делали из него бобика. Ну, вроде бы все просто, никому не нужно твое вмешательство, ты утрись и отойди в сторонку. Но вот с этим как раз Федор Алексеевич никак не мог смириться. Дорогу не закроют, и со временем автобусы начисто ее раздолбают. И, обиженный на начальство, он говорит своим знакомым: как только меня окончательно отправят на пенсию, я возьму в руки ружье и начну палить по машинам. Другого языка люди не понимают.

То ли он слишком часто это повторял, то ли уж очень накалился (было с чего, дворцы, напомнить надо, включили в новые маршруты, и автобусы принялись размолачивать дорогу уж как-то очень яростно), а только вскоре Федору Алексеевичу дали полную возможность исполнить угрозы – его КБ наполовину сократили, кого ж и отправлять в аут, если не пенсионера? И, когда Федор Алексеевич стал вольным, что пташка, он вспомнил давние охотничьи времена, снял со стены ружье да и вышел в парк.

Так на верхней дороге, неподалеку от стоянки туристских автобусов, появился человек с ружьем.

И не только с ружьем, но и с собакой.

Да, была у Федора Алексеевича собака Джек, восточноевропейская такая овчарка. Умная собака – это да, но и высокомерная. Признавала только хозяина. Даже хозяйку принимала снисходительно, лишь как добавку к хозяину. Прочих же людей вообще за тьфу не считала. В парке ни на кого не только ни разу не зарычала, но и обнюхивать брезговала.

И вот, повесив на плечо ружье и взяв Джека, Федор Алексеевич вышел однажды на верхнюю дорогу.

Нет, красивая получалась картинка. Сидит себе человек на складном стульчике в стороне от дороги и газетку почитывает. Или книжку – это его личное дело. Тут на дорогу выезжает машина. Короткая команда Джеку: «Пошел!» Тот выбегает и садится на дороге, всем своим видом обозначая: с поста не уйду. Шофер останавливает машину и выходит с монтировкой в руке: не давить же овчарку, нет, ее нужно прогнать. Тут подходит Федор Алексеевич. Силы, понятно, неравны: шофер с монтировкой, а Федор Алексеевич – с ружьем и собакой. Шофер, понятно, в матный ор: «Что вы тут цирк устраиваете, а ну дайте проехать!» Джек угрожающе рычит: заткнись, дядя, не люблю я матный ор, дай хозяину слово молвить. А хозяин терпеливо объясняет, что это дорога не для тяжелых машин, а исключительно для прогулок, выгрузите людей на той вон полянке и пусть дальше идут пешком. А еще раз поедете (у меня память на лица о-хо-хо какая), пальну по машине. Это не важно, что нет «кирпича», все созревает в свое время – созреет и «кирпич».

Ну что тут сделаешь? Люди ведь только силу понимают и охотно подчиняются именно что силе. Сила ведь солому ломит, верно? Выгружаются на полянке и идут пешком.

С частниками вообще было просто – они принимали Федора Алексеевича за лесника.

И дело помаленьку наладилось. Водители туристских автобусов – люди постоянные, останавливались теперь на площадке перед дорогой, которую как раз и охранял Федор Алексеевич.

Правда, однажды шофер «Икаруса», человек, видать, настырный, решил проверить нервы Федора Алексеевича: «Один раз я тебе уступил, старый придурок, но больше – фигушки». И он попер на Джека. Тогда Федор Алексеевич вскинул ружье. Ну вот что делать? Водитель вышел с двумя монтировками в руках – одна, значит, для старого придурка, другая – для его пса. Тогда Федор Алексеевич выстрелил в воздух – даю предупредительный сигнал. Ну да, как и положено часовому на важном посту.

Шофер, видать, подумал: «А черт знает, может, этот дядя шизнутый, пальнет, а потом разбирайся, шизнутый он или просто придурок!» Хотя, дело ясное, по людям Федор Алексеевич шмалять бы не стал. А вот по колесам при настырности водителя стрельнул бы. Во всяком случае собирался стрельнуть.

Нет, нормально себя чувствовал Федор Алексеевич в то время. В парк ходил как на работу. Каждый день, кроме вторника, когда в парке выходной. Ну а чего, теплое лето, сидишь на свежем воздухе, к тому же защищаешь правое дело. Ну да, если начальство бездельничает, приходится браться за оружие. Иначе природу не уберечь.

Да, но и сам понимал, долго ему не просидеть, кто-нибудь непременно накапает. Но это вопрос другой. Каждый должен исполнить свое дело.

И вот однажды к нему подошли двое милиционеров и взяли под микитки. Нет, не под микитки, конечно, этого бы Джек не позволил, они мирно предложили пройти в отделение.

А там пошло объяснение: «Кто вы, да что, да почему с ружьем?» Ну, Федор Алексеевич с ходу покатил на все стороны треугольника: мол, не желают люди заниматься своим прямым делом, а как прикажете защищать природу? А вообще-то в чем вы меня обвиняете? Имеет право человек с ружьем ходить по парку? Он ведь по людям не стрелял. А за мысли у нас сейчас, я слышал, не сажают.

Да, видать, непростая задачка стояла перед начальником отделения: с одной стороны, участник ВОВ и вообще, по виду судя, человек положительный, с другой – обещал не уходить со своего поста, пока не вывесят «кирпич». И потом, а кто его знает, как этот человек поведет себя дальше, тут необходима профилактика, методы у него, конечно, не наши, но дело-то он защищает общее.

И начальник пообещал в ближайшее время закрыть вопрос, а Федор Алексеевич пусть больше не выходит на дорогу. С ружьем, разумеется.

И надо же – не обманул! Уж с кем и как он сговаривался, можно только догадываться, а только недели через две перед въездом на верхнюю дорогу повесили красивый такой «кирпич».

Более того, начальник оказался очень рассудительный и запретил своим машинам гонять по парку без особой нужды. Даже перестали развозить охрану дворцов. И теперь каждое утро можно видеть, как по парку возвращается с ночного дежурства милиционер с собакой. А чего! Это, пожалуй, для здоровья полезно – это ведь получается утренняя физзарядка.

Так что сила солому, если хорошенько подумать, все ж таки ломит.

1990-е

Кинолог

Нет, кинолог – не в смысле человек, который любит кино, это каждый будет себя называть кинологом, а исключительно в смысле человек, который понимает в собаках.

Вот именно так могла бы отвечать Алина, если бы кому-нибудь пришло в голову поинтересоваться, а чем она, к примеру, занимается. Ну да, молодая незамужняя женщина, к тому же красивая, к тому же модно и дорого одевается. Нет-нет, все в порядке, я – не валютная женщина, могла ответить Алина, я кинолог.

Хотя кто ж это сейчас интересуется, чем человек зарабатывает, так что – кто такой кинолог, объясняла мамаша Алины, живущая в соседнем доме.

Но всё по порядку. Алина – красивое имя, правда ведь? Да и Алина, значит, красивая – высокого роста, стройная, ходит, гордо вскинув голову. Нет, пожалуй, никто на улице не приставал к ней с глупостями типа: а подскажите, пожалуйста, который сейчас час. Во-первых, такая гордая женщина недоступна для подобных заигрывающих вопросов, во-вторых, никто бы и не отважился заигрывать: всегда рядом с Алиной точнехонько у правой ноги шел красавец дог, огромный, пятнистый, на прохожих – ноль внимания. Без намордника и поводка. Да ему на тебя тьфу и растереть, покуда, разумеется, ты не полезешь к хозяйке с глупостями типа: а подскажите, пожалуйста, который сейчас час.

Жила Алина с восьмилетней дочерью в однокомнатной квартире. Правда, дочь в основном жила у бабушки, молодой пенсионерки. И всех устраивало: бабушка внучку обожала и не была такой строгой, как мама (что устраивало внучку), а сама Алина весь день могла крутиться по делам.

Был у Алины друг – Виталий Алексеевич, школьный учитель. Даже как-то и странно, здоровый рослый мужчина, а школьный учитель. Причем учил детей не физкультуре, а истории. И дети – все это знали – его любили. Был женат, но развелся. Есть десятилетний сын, часто встречаются, хотя живут в разных местах. После размена двухкомнатной квартиры Виталию Алексеевичу досталась двенадцатиметровка в коммуналке (там еще две семьи, правда, без особой пьяни и вечерних разборок – нормально). Чего они развелись? А неизвестно. Видать, жена ушла к другому, поскольку у сына очень уж резво появился отчим.

Виталию Алексеевичу тридцать шесть лет. Алина года на четыре помоложе. Все нормально. Метр восемьдесят, худощавый, светлое мягкое лицо. Нет, правда, очень приятный мужчина. Когда здоровается, то тебе отчего-то кажется, что он рад тебя видеть. Ведь не знает, большой или малой пакости от тебя ожидать, но на всякий пожарный рад тебя видеть.

Когда они только сходились, Виталий Алексеевич привел Алину к себе, но та сразу сказала, что в коммуналке встречаться нельзя, я все время буду ожидать, что соседи постучат и что-нибудь попросят, типа спичек. А встречаться будем у меня (дочка ведь живет у бабушки).

Поначалу Виталий Алексеевич побаивался дога, и Алина уводила собаку на кухню, но потом они привыкли друг к другу (в смысле Виталий Алексеевич и собака), и дог ночевал где привык – у кровати хозяйки.

Так несколько лет они и прожили. Субботу-воскресенье непременно проводим вместе, иногда и на неделе. Ну, как муж и жена, только живут порознь и не ведут общего хозяйства. Вполне свободные люди. Он был женат, и это ему не понравилось (ну да, если жена ушла к другому), и Алина успела сходить замуж, и об этом говорила коротко: «Чем такой, так лучше никакого».

Все ясно. Люди хорошо относятся друг к другу, видать, детей заводить не собираются, время от времени доставляют друг другу удовольствие и даже радость, так и зачем испытывать судьбу, типа брак, совместное хозяйство, прочее.

Теперь вперед!

Когда они познакомились, Алина была не кинологом, а научной сотрудницей в большом, но закрытом НИИ, так-то она биолог, в НИИ они ставили опыты на водолазах, и Алина писала диссертацию.

Нет, чего там, Алина – женщина умственно прогрессивная, хорошо знала английский язык, любила старую музыку, и они с Виталием Алексеевичем часто ездили в город вот именно на концерты старой музыки, а также в театры. То есть не только красивая, но и умная пара – английский язык, старая музыка, наука, история.

Но! Но внутренним своим устройством они очень отличались друг от друга. Нет, не как мужчина и женщина, нет. Внутренние характеры у них были разные.

Алина всегда была женщиной активной. Я не люблю, когда меня обижают и не отдают положенное. Пример. Вот в таком же НИИ за секретность платят столько процентов, а нам столько же, но поменьше. Или же – в таком-то НИИ премии квартальные, а у нас только в конце года и с задержкой. Тут не так важно, отдавали положенное или нет, тут важно, что Алина – женщина активная и не любила, когда ее обижают.

Виталий же Алексеевич – совсем иное дело. Он никого, и даже начальство, не только не умел брать за горло, но даже и желания такого не испытывал.

И если в школе устраивали забастовочный комитет, и мы не пойдем на выпускные экзамены, и не дадим аттестаты, покуда с нами не рассчитаются под ноль, Виталий Алексеевич непременно доказывал, что без аттестатов наши ребята не смогут поступать в институты и загремят в армию.

Или вот если они не рассчитаются с нами за летние каникулы, мы с первого сентября школу не откроем. Это конечно, но я первого сентября в школу приду и свои уроки проведу. Учитель, который из-за денег приходит или не приходит на уроки, кто угодно, но только не учитель. А им с нами можно так обращаться? Это вопрос интересный. Но если мной управляют бандиты, я вовсе не обязан действовать бандитскими же методами.

Странно, но учителя ему все прощали. То ли единственный красивый мужчина в школе, то ли и в самом деле хороший учитель, сказать трудно. Ну, вот он у нас такой, и что тут поделаешь, приходится мириться, как с плохой погодой.

Да, но Алина иной раз упрекала своего друга – все-таки ты у меня слишком мягкий. Конечно, она имела в виду характер, а не что другое.

Иначе стала бы терпеть друга несколько лет? Нужно прямо сказать, при Виталии Алексеевиче никто иной противоположного пола у Алины замечен не был. То есть дружная и верная пара. Мы хоть живем каждый в своей норке, но постоянно помним – мы всегда вместе. Но упрекала – ты у меня слишком мягкий. Близкие ведь люди, имеет право. Никому ни в чем отказать не можешь. И ничего не хочешь менять в своей жизни.

Такая вот постановка вопроса не обижала Виталия Алексеевича, нет, но удивляла. А что я, собственно говоря, должен менять в своей жизни? Стать вышибалой? Пойти в торговлю? Научиться контрольные дырки в черепе делать? Учитель, он и есть учитель. Уроков я беру под завязку – у меня сейчас две нормы. Да и вообще мне хватает. Деньги на сына отдаю, кормлен, есть ты, крыша над головой и костюм.

Заметить следует, даже тройка. Тут надо сказать, Виталий Алексеевич ходил в школу только в костюме (а иногда даже в тройке) и непременно при галстуке, их было несколько, и он их часто менял – в отличие от костюма, который, напомнить надо, был один.

Нет, правда, приятно посмотреть: учитель идет в школу – костюм, галстук, брюки глажены, башмаки чищены, в руках отчего-то не портфель и не дипломат, но папочка, да, а рост высокий, спина прямая, идет неторопливо, а лицо мягкое и улыбчивое. Да, это учитель истории, он и не должен суетиться, его предмет – века и века, если не сказать тысячелетия.

Но продолжим. У меня есть зимние сапоги, осенние и летние туфли, которые, что характерно, покуда не текут. Да, и ты это знаешь, меня звали в частную школу, но это два часа в один конец. Скажу прямо: если бы я мог за несколько лет решить вопрос с жильем (то есть обменять коммуналку на однокомнатную квартиру), я бы потерпел и несколько лет поездил, но таких денег за учительский труд нигде не предлагают. Так что меня устраивает текущий момент. Да, я не могу съездить к теплому морю и за границу, и я, видать, отношусь к большинству. Зато теперь я иной раз покупаю книжки по истории и философии, которых десять лет назад не было.

Вот таким человеком был Виталий Алексеевич.

Совсем другое дело – Алина. Что и понятно. Ее текущий момент устраивать не мог – забот поболее. Мать – пенсионерка, дочка, которую нужно одевать в современные одежды, учить музыке (английскому Алина учила сама – экономия), собака. Да и сама сравнительно молодая женщина, и надо одеваться, как положено красивой, сравнительно молодой женщине.

А ей не то что премии задерживают, но теперь еще и зарплаты. Да еще постоянные разговоры, что, поскольку армия у народа – что кость в горле и такому народу армию никак не снести, будут большие сокращения и НИИ разгонят.

И помаленьку пришло соображение, что диссертацию, которая почти готова, на хлеб не намажешь и платье из нее не сошьешь.

Может, потому они и не поженились, что такие разные люди? Может, Виталий Алексеевич боялся, что если сейчас Алина кротко его упрекает, то в дальнейшем начнет ежедневно пилить. А Алина, может, думала: а зачем мне такой непробойный муж. Нет, уж лучше как есть – доставляем друг другу удовольствие, а иногда и радость, ездим в театры, мы всегда вместе, но лучше по своим норкам.

Алина все время что-то искала. Давала уроки английского языка, но это заработок неверный, тем более в маленьком городке, а нужно что-то постоянное и надежное. Соображение стать челноками – Виталий Алексеевич таскает тяжести, а она со своей энергией и находчивостью двигает дело – Алина отбросила сразу, зная характер Виталия Алексеевича. Даже и не предлагала.

Но искала. А кто ищет, тот, как в песне поется, иной раз что-нибудь да находит.

Повезло. Стала кинологом (ну, который по собакам, а не по кино). Ученая ведь женщина, биолог же, то есть понимает в животных, и в собаках в том числе (да, с собаками знакома с детства – у отца была настоящая овчарка). Книжки специальные читала. И повезло.

В Губине – между Фонаревом и городом – много лет был центр по обучению собак. Ну, это каждый знает: фас! пробеги по бревну, залезь на второй этаж и погаси пожар, хозяина охраняй, а постороннего человека куси.

На каких условиях пошла туда работать Алина, сказать трудно – коммерческая тайна. Вроде бы она предложила какие-то особые методы обучения, и не то хозяин взял ее в долю, не то просто хорошо платил.

И как-то помаленьку Алина начала жить получше: одежду сменила, купила красивую шубку, сделала ремонт, сменила сантехнику. И даже начала ходить на автомобильные курсы. То есть человек смело смотрит в будущее. Собаки у людей будут всегда, их нужно учить, собак водят дорогих, а таких и учить стоит дорого.

Поначалу Алина стеснялась своей новой работы, что и понятно: почти кандидат наук – и вот, собачий учитель. Приходя домой, подолгу отмокала в ванне, чтоб в кожу не впитался собачий запах.

Разумеется, Виталий Алексеевич беспокоился, не опасно ли работать, не покусают ли собаки, да ты не бойся, это же не я надеваю толстый ватный халат и убегаю от собак. У меня иные задачи: я разрабатываю новые методики и общаюсь с хозяевами собак. Это понятно: богатым людям приятнее иметь дело с красивой, модно одетой женщиной, чем с мужиком, у которого запашок после вчерашнего. Сейчас появилось много людей, которым есть что терять, и они заводят собак дорогих и злых. Обучать их надо быстро и надежно. То есть методами нетрадиционными. Это и есть моя работа.

Правда, в подробности своих методов Виталия Алексеевича она не посвящала, догадываясь, что тому эти подробности могут не понравиться.

Но! Человек ко всему привыкает. А жить, презирая свое дело, довольно утомительно. И твоя душа непременно так развернется, что дело, которое кормит, начнет казаться не вполне зловредным и бессмысленным.

Видать, и душа Алины помаленьку разворачивалась в удобном для хозяйки направлении. Ну, тут все понятно: любое дело необходимо, и если общество помаленьку звереет, то человек вправе защищать себя от бандитов, тем более власть на корню скуплена этими самыми бандитами. Тут как раз собака и становится защитником и другом, и не просто человека, но исключительно своего хозяина.

И, видать, помаленьку Алина не только смирилась со своей работой, но и была довольна, если удавалось придумать что-либо новенькое в деле защиты человека от внезапных нападений.

Виталий Алексеевич несколько раз просил Алину взять его с собой, ну, мне интересно, как собаки из неумех становятся учеными. Но Алина отговаривала, нужна привычка, неопытному человеку наши методы могут показаться жестокими, у нас ведь бойцовые собаки, и они в обучении очень злые. Правда, хозяева такими и хотят их видеть, за что соответственно платят.

Но однажды Алина, видать, сказала себе, а чего я стесняюсь показать дело, которое сама и придумала, дело ведь это хорошее – ничто не заменит собакам боевой опыт, и если мой дорогой человек хорошо ко мне относится, он оценит мой методический вклад. А может, это будет ему и полезно: сейчас побеждают не мягкие, а железные, не манная каша на молоке, а жестокий клык. Ну, так, не так она думала, сказать трудно, но пожалуй, что именно так.

И однажды Алина взяла с собой Виталия Алексеевича на какую-то самую главную тренировку. На собачий выпуск, вот что. Ну да, последний звонок и школьный бал.

Подробности сообщить трудно. Виталий Алексеевич не очень-то любил вспоминать про этот выпускной бал. Но можно представить, как собачки бегали по бревну, как гонялись за человеком в ватном халате, как летели от халата клочья. Это все понятно.

Потом подошел главный момент выпускного бала. Для самых злых собак, которые тупорылые и похожи на свиней, или с большими круглыми головами, или бесшерстные, со складками на шее, или черные, мелкие, похожие на пиявок.

Там была огороженная забором площадка, и зрители были хорошо защищены этим высоким забором.

И вот на поле выпустили разнокалиберных и беспородистых собак, бомжей, сказать просто, их люди центра отлавливают на помойках и в бесхозных местах, эти собачки сбились в кучу, прибиваясь к загородкам, они еще не знали, но только догадывались, какую подлянку задумали люди, стоящие над высоким забором. И тут со свистом, с гиканьем запустили злых собак, уже ученых, знающих, что надо делать, чтоб сдать экзамен на отлично.

Ну, тут подробности можно опустить. Сказать коротко: все собаки сдали экзамен успешно.

Но это еще не всё. Вот что случилось. Забор, значит, был очень высокий. И, проходя под этим забором, собака, похожая на свинью, сорвалась с хозяйского поводка, выпрыгнула над забором и, надо же, хватила за руку именно Алину. Невероятно, чтобы собака так высоко прыгнула. Это как человек возьмет планку на пяти метрах (без шеста). И это еще счастье, что собака была на излете и лишь слегка хватила руку Алины, иначе вовсе бы откусила – это именно такая собака.

Правда, рана оказалась неглубокой, крови было много, но нервы и сосуды уцелели.

То есть это что ж получается? А это урок истории: ты натравливаешь одно существо на другое, и оно тебя же и загрызет. Ну да, надо напомнить, что Виталий Алексеевич историк.

А с Алиной он расстался, нет-нет, она мне нравится, я ее, пожалуй, и любил, но теперь я ее боюсь. Это бред какой-то, но я ее боюсь. Не укусит же она меня, в самом деле, но боюсь. Видать, я не из тех, кто грызет, а из тех, кого грызут. И если уж иного выбора не будет, так пусть уж я буду собакой-бомжом.

1990-е