Текст книги "Письмо в Лабиринт (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Печкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13. Скатертью дорожка

1.

В просторной пустой палате совсем потерялась единственная высокотехнологичная кровать.

– Вот и вы, – просто сказала Татьяна Лепёхина.

С того момента, как я в в-ском парке передал ей записку с адресом, принесенную из Фриланда, для нее явно успела пройти еще одна эпоха.

Она не выглядела удивленной. Она сидела у кровати и переводила взгляд с меня на Машу и обратно. И не то чтобы усталость была во взгляде – а просто что-то, о чем я не имел понятия. Вряд ли она испугалась бы, зайди сюда хоть взвод таких, как Морган. Вряд ли она вообще заметила бы это. Я открыл было рот для приготовленной фразы, да так и закрыл. Даже не поздоровался.

– Ну, а почему бы и нет, – пробормотала Маша как бы в размышлении. – Вы разрешите?

Та не ответила, только смотрела. Иногда я видел в глазах своих адресатов что-то подобное: уверенное, твердое ожидание. Даже требовательное. Но ни разу оно не было таким… насыщенным. Мы подошли к кровати.

Он был небольшого роста, не мускулистый, совсем не похожий на байкера. В хорошие времена друзья наверняка называли его Лепёхой, и он был тогда кругленький и жизнерадостный, улыбчивый и румяный. Сейчас он терялся под больничным покрывалом; лицо было мертвенно-бледным и исхудавшим. Видно, не помогали ему все эти примочки и трубки, и зря мигали огоньки на высокотехнологичных мониторах.

– Он всегда стремился куда-то, – тихо проговорила Маша, глядя на больного. – Да? Убегал. Никогда вы не могли его удержать.

– Причем ведь и зрение плохое, – ответила мать тоже тихо, как будто они с Машей продолжали долгий, неспешный, задушевный разговор. – И лишний вес. И рассеянный. Всегда был. Всё сидит, мечтает. Зачем ему этот мотоцикл сдался, куда ему на мотоцикл-то!..

Она запнулась, некрасиво кривя рот.

– Призвание – это не то, что выбираем мы, это то, что выбирает нас, – отозвалась Маша. – Призвание не смотрит, есть ли у тебя какие-то там способности. Ему это безразлично.

Она взглянула на мать и твердо сказала:

– Вам нужно перестать его удерживать.

Они обменялись взглядами. Маша кивнула. И попросила:

– Митя? Достань, пожалуйста, наш препарат.

Как бы там ни было, вот тут мать заколебалась.

– Но что это? – спросила она.

– А, – Маша помолчала. – Да, конечно. Мы вам покажем. Аптека, ты не мог бы взять какую-нибудь чашку и несколько капель состава развести водой?

Стакан нашелся на тумбочке. Я сообразил, выдвинул удобный процедурный столик в ногах кровати, поставил стакан. И выкрутил пробку из фиала.

Как можно аккуратнее я наклонил фиал над стаканом. Оказывается, не так просто было пролить этот эликсир: во флаконе был очень узкий дозатор. Одна-единственная крошечная алая капля повисла на горлышке и упала на стеклянное дно. Почему-то с тихим, еле слышным звоном.

Я сглотнул от изумления. На дне граненого больничного стакана лежал микроскопический алый кристалл. Он был почти неотличим от рубина, разве что цветом: по-моему, у рубинов не бывает такого алого земляничного оттенка. Я не разбираюсь в драгоценных камнях, но этот выглядел так, как будто его можно было хоть сейчас брать в вставлять в оправу. Он лежал в стакане и как будто освещал его алым уверенным светом.

– Еще, – сказала Маша.

Еще одна капля упала в стакан. Мгновение два одинаковых крошечных кристаллика лежали рядом, и тут же – снова один. В два раза больше первого.

– Так странно, – сказал я, разглядывая его.

– Что? – спросила Маша. – Он таким и должен быть, если ты об этом.

– Нет. Так странно видеть здесь вещи из Фриланда.

– Еще, – сказала Маша. Она улыбалась. – Для уверенности добавь еще капель десять.

Двенадцать капель вместе оказались камнем шириной в детский ноготь. В палате стоял отчетливый запах свежей клубники.

– Но это ведь не лекарство? – спросила мать почему-то шепотом.

– Отчего же, это лекарство, – сказала Маша. – Митя, теперь воды. Вот графин, возьми оттуда.

Я огляделся, взял со столика графин.

– Сколько?

– Поменьше половины стакана.

Пока я осторожно лил воду в стакан, она окрашивалась в розовый. Но не успела вода устояться, как стала снова совершенно прозрачной – без какого-либо цвета.

– Потрясающе, – сказал я, рассматривая стакан на просвет.

– Ну, теперь пей, – просто сказала Маша. – Татьяна Ивановна, смотрите внимательно.

В первый момент я не понял, что произошло. Просто что-то изменилось. И тут же до меня дошло: резко обострилось зрение. Я вдруг увидел... эту палату, четко и до последней детали, сразу всю: углы и гладкие поверхности приборов, изгибы трубок, шероховатость и мягкие ворсинки на белье; бледность, вялость и обескровленность кожи больного; небрежные мазки краски на репродукции Ван Гога над кроватью; паука, торопливо бегущего по полу вдоль стены: у него на спинке был еле заметный черно-серый узор удивительной красоты, и лапки переступали со спорой и экономной грацией.

И одновременно я увидел всё... как будто насквозь. Не знаю, как объяснить. Палата и вся больница, и весь Лабиринт вокруг были абсолютно реальны – до мельчайшей черточки, до блика на сменяющихся в канюльке каплях. Но одновременно этого блика... как бы не было. Был блик на мокром дрожащем листе, и запах теплой мокрой травы, и тихое лопотание дождя по листве, и у Баламута, которого я отчетливо видел сквозь стену палаты сидящим рядом с Морганом на узкой больничной кушеточке, была темная кожа и буйные рыжие волосы, и в путанице косм проглядывали кончики ушей. И у меня – я увидел свое отражение в мониторах – снова была моя, нормальная, светлая кожа и светлые волосы. И тут всё прекратилось.

...Всё это продолжалось в пятьсот раз короче, чем я тебе об этом рассказываю, мой добрый адресат. Какие-то пару секунд. И когда это ушло (и хорошо, что ушло, потому что это было совершенно невыносимо, как будто тебя с одной стороны поливают кипятком, а с другой – ледяной водой), так вот, когда это ушло, остался Лабиринт, палата, глаза Маши. И еще кое-что. Дверь и окно. Они не были гейтами. Ни одного признака я не видел. Но я был практически уверен, что стоит мне захотеть – и я смогу сейчас выйти через них прямо под теплый дождь в Пограничье.

– Неплохо, да? – с улыбкой спросила Маша.

– Действие... быстрое, – сказал я. Собственный голос показался мне хриплым, как будто пропущенным через неисправный микшер. Наверное, по контрасту с ее голосом.

…Мы вышли из палаты и наткнулись на вопросительный взгляд Моргана. Саша, сидящий в больничном креслице, вцепился в подлокотники и быстро взглядывал на нас с Машей.

– Ну что? – жадно спросил Рыжий.

Но нам нечего было рассказывать. После того, как Маша ввела лекарство в катетер капельницы больного, ничего не произошло. «Теперь надо подождать», – сказала она. Встала и поманила меня к выходу.

– Надо подождать, – сказала Маша. – Саша, мы могли бы попросить вас остаться здесь на несколько минут?

– Конечно, – с готовностью отозвался тот, вскакивая с креслица.

– Не входите в палату. Вероятно, она скоро позовет кого-нибудь из персонала. Тогда заметьте время. А нам надо подышать свежим воздухом.

Она повернулась к выходу. Рыжий подскочил и подставил локоть калачиком. Маша взяла его под руку, и он немедленно изогнулся, заворковал что-то, повел ее по коридору.

– Прохвост, – с досадой пробормотал Морган.

Я про себя помянул Баламута куда более крепким словцом. Почему он всегда оказывается быстрее нас?

Нет, ничего такого, но я знал, что если его усилия увенчаются успехом, то я сдохну от горя. Вот прямо на месте хлоп – лягу и помру.

Как они, спрашивается, тогда во Фриланд вернутся?

Морган дернул меня за рукав:

– Пошли.

9.

Из двора больницы, поверх низенького белоснежного парапета, открывался вид на утреннее море.

– У нас получилось? – спросил я Машу.

– Конечно, – с недоумением взглянула она на меня. – Но я устала. Нам пора возвращаться. Аптека, мы же можем отправиться прямо сейчас?

– Конечно.

– Только нам надо дождаться, пока препарат сработает, – добавила она. – Сейчас Саша скажет нам время, и пойдем. Нам ведь надо будет идти пешком?

– Верно. Вряд ли придется долго искать: я за это время уже видел гейтов… штук двадцать. Редко так бывает.

– Это прекрасно, – пробормотала Маша, и мы помолчали, глядя на море.

– Ну, и что думаете? – безразличным голосом спросил Рыжий.

– Про что? – спросил Морган.

– Про Сашу? – спросил я и улыбнулся.

– Ну да.

– Но у меня не получится его вывести, – сказал я. Морган хмыкнул.

– Можно хотя бы рассказать, – предложил Рыжий безразлично. – Он заслужил.

– Маша, что ты думаешь? – спросил я.

– Вы хотите рассказать Александру о Фриланде и попробовать провести его туда? – уточнила она. – Я не против. А что касается средства, то... впрочем, мы увидим.

Над морем поднималось розовое солнце. Вот она, Греция. Я поднял голову и вдохнул воздух, пахнущий морским ветром, виноградным соком и мраморной пылью. Двор больницы – просторный, вымощенный маленькими белыми плитками – с двух сторон огораживали каменные стены в благородно облупленной побелке, нанесенной, должно быть, еще во времена Аристотеля. По побелке вилась виноградная лоза. Во дворе стояло с десяток машин «скорой помощи», под стенами густо росли белые цветы. В ворота, фырча, въехала еще одна «скорая» и аккуратно припарковалась совсем рядом с нами. Из машины вальяжно вылез вылез толстый усатый грек-водитель и принялся с удовольствием раскуривать трубку.

– Лично мне и без тебя кажется, что мы сейчас во Фриланде, – жмурясь на солнце, сказал Баламут.

– Герман Богданович? – окликнул его негромкий голос.

В нескольких шагах позади нас мы увидели приближающегося Арчева.

...Вот тебе, Рыжий, твои прогулки по особым заведениям и посиделки в особых казино. Странно, что нас только сейчас догнали!..

Арчев приближался неторопливо, помахивал серенькой папочкой. Он почти не изменился: был такой же гладкий, с мягкой улыбочкой, невыразительный, как в ту единственную нашу встречу. Разве что немного округлился. Костюм на нем сидел так же безукоризненно, как в прошлые времена.

– Привет, – сказал я (надо было что-то говорить). – Давно не виделись.

– Давненько, – неторопливо ответил Арчев. – Три года? Добрый день, господа. Добрый день, мадам.

Он знает, кто такая Маша? – пронеслось у меня в голове. Или не знает? Откуда он может знать?

– Здравствуйте, – вежливо ответила Арчеву Маша. Рыжий замер, задрав подбородок, верхняя губа у него вздрагивала, веснушки резко выступили на лице. Он явно потерял способность соображать. Надо было как-то потянуть время.

– Вы сегодня... без ваших друзей? – спросил я. – Как-то странно. Или они снова прячутся?

– Тю, – простецки сказал Арчев, глядя на Моргана, – никто не прячется. Сегодня у меня совсем другие задачи.

Морган как будто вообще не замечал его. Он стоял рядом с Машей и с каким-то странно спокойным любопытством разглядывал замысловатую трубку во рту у толстого водителя-грека.

– И какие задачи у конторы сегодня? – спросил я. – Поприветствовать нас в дружественной стране? В стране – колыбели цивилизации?

Арчев посмотрел на меня. Да, он мало изменился, и по крайней мере одно у него точно осталось прежним.

Глаза.

Помолчав, Арчев ответил:

– Сегодня я представляю не контору. У меня теперь другой… наниматель, чему я не могу не радоваться.

– Вранье, – сказал я. – Из вашей конторы не уходят.

– Вы всё очень правильно понимаете, Дмитрий Васильевич, – Арчев кивнул. – Но иногда – крайне редко – бывают ситуации, когда наше ведомство... командирует служащего в... иную систему.

– В какую еще иную систему, что вы чушь городите, Арчев, – с отвращением сказал я. – Хватит нам голову морочить. Что вам нужно?

– И по крайней мере в одном я могу вас уверить, – неторопливо продолжал тот, не двинув бровью. – Полковник Григоренко-старший не входит в число сотрудников, задействованных в текущей разработке. Хотя для вас это скорее плохая новость. Для вас во всех отношениях было бы лучше иметь дело с полковником Григоренко, чем с моим нанимателем.

Он помолчал. Он никуда не торопился. Я подумал и не придумал ничего путного. Ни Баламут, ни Морган мне никак не помогали: первый хлопал глазами, как дурак, а второй спокойно вполголоса разговаривал с Машей. Почему Морган так спокоен?..

– Знаете, не буду делать вид, что мне жаль, – сказал я. – И у кого же вы теперь служите на побегушках?

– Мой наниматель, – неторопливо повторил Арчев, – уполномочил меня провести с вами переговоры. И я горжусь тем, что являюсь его представителем на этих переговорах. Мой наниматель... очень влиятельный человек.

Он помолчал и выделил:

– Очень влиятельный. А переговоры на этот раз очень просты и ни у вас, ни у меня не отнимут много времени. Ну что, Герман Богданович? – обратился Арчев прямо к Рыжему. – Не будем ходить вокруг да около. Безусловно, вы понимаете, что я пришел по вашу душу.

О чём вообще идёт речь?..

– О чём идет речь? – прямо спросил я.

– Ну как же о чем? Безусловно, господин Григоренко понимает, что о... некоей закладной.

– Так, значит, – сипло проговорил Рыжий и прокашлялся, – ты теперь заделался коллектором? Поздравляю со служебным ростом.

Он наконец взял себя в руки, и это было хорошо.

– Вы правы во всех отношениях, – ответил Арчев неторопливо. – Итак, боюсь, что у нас мало времени, поэтому вернемся к нашим делам, то есть к закладной, которую вы подписали 15 сентября сего года. Как вы помните, условия договора предусматривают три (три – прописью), – (Арчев научился шутить), – предупреждения.

– Закладная бессрочная, – процедил Рыжий сквозь зубы. Я смотрел на Моргана. Морган, наклонившись к Машиному уху, что-то тихонько рассказывал, улыбаясь при этом. Маша слушала внимательно. Усатый водитель «скорой» стоял рядом и курил трубку, с удовольствием глазея на прекрасную барышню. У Капитана потекла крыша? Затевать флирт в такой момент?..

– Безусловно. Так я продолжу. Я работаю на... инвестора, – Арчев немного запнулся перед этим словом, – который перекупил вашу закладную. Мне поручено передать вам первое предупреждение.

Он копался в папке. Я посмотрел на Рыжего. Рыжий совсем пришел в себя. Он стоял, прищурившись и покачиваясь с носков на пятки. Он церемонно чуть поклонился Арчеву.

– Считай, что я его получил. Только знаешь что? Можешь ответить своему хозяину, что платить я не буду. И знаешь, почему? Потому что я намерен вернуть предмет сделки. Так и передай. Я не намерен пользоваться этой вещью, и поскольку она не получила повреждений, имею право возвратить ее продавцу. Если хочет, пусть оспаривает возврат через суд.

– Надо полагать, вы думаете, что это очень остроумно, – задумчиво проговорил Арчев, взглядывая на него. – Но у моего нанимателя, – он продолжил копаться в папке, – уже сложилось ощущение, что вы в любом случае не собирались платить. Даже если бы получили желаемое. Мой наниматель сказал, цитирую: «Это совершенно обычная история при подобного рода сделках». Конец цитаты. На случай, если вы будете настроены таким образом, он просил меня озвучить вам мое личное мнение по этому вопросу.

О чём вообще речь?!

– Мое личное мнение таково. Сделка была с вашей стороны весьма, весьма опрометчивой. Моему нанимателю платят. Всегда.

– Всегда? – цедит сквозь зубы Рыжий, покачиваясь с носков на пятки.

– Всегда.

В этот момент начинаются события.

Сначала краем глаза я замечаю какое-то движение у «скорой помощи». Морган, который только что рассказывал Маше какую-то историю, стоя очень близко к распахнутой дверце машины, вдруг молча, стремительно, аккуратно хватает целительницу двумя руками за талию и буквально закидывает в кресло пассажира. Сам он через мгновение уже на водительском месте. Дверца захлопывается, машина прыгает с места и визжит, закладывая ужасный вираж. Арчев отшатывается. Изо рта грека падает трубка. Прежде, чем она успевает достигнуть земли, мимо нас проплывает распахнутая задняя грузовая дверь «скорой».

– Сигайте! – ревет Морган из кабины.

В такие моменты у нас с Рыжим, к счастью, срабатывает рефлекс: когда Морган начинает командовать, слушаться его надо очень быстро. Мы прыгаем в машину.

«Скорая» с визгом снимается с места. Нас дергает так, что Рыжий чуть не вываливается в грузовую дверь.

– Дверь закрыли! – ревет Морган. И включает сирену. Рыжий висит на поручне, как будто прилипнув к нему. Позади в распахнутую дверь я вижу, как от нас стремительно удаляются в клубах белой пыли ворота госпиталя. Шатаясь и спотыкаясь, я кое-как захлопываю дверь.

– Какого шута? – опомнившись, вопит Рыжий, не отлепляясь от поручня. – Кэп, ты что творишь?!

И он замолкает.

Потому что мы слышим чпокающие звуки. Это в закрытую заднюю дверь «скорой» начинают врезаться пули.

– Рыжий, – спрашиваю я, – сколько же стоила эта гребаная контрабанда?

Рыжий ошеломленно поднимает руку, как будто пытается защититься.

– Зачем... зачем они стреляют? – ошеломленно бормочет он. Сирена воет, воет сцепление, но я все же слышу его слова. – Если они меня убьют, то тем более ничего не получат!

– Сколько ж она стоила, Рыжий, – говорю я, – что теперь ты не можешь заплатить?

– Печкин, быстро сюда! – орет из кабины Морган. Я поворачиваюсь и мимо трубок и аппаратов начинаю пробираться в кабину.

– Ищи гейт, – быстро говорит Морган, когда я просовываю голову между ним и Машей. – Ищи гейт, смотри в десять глаз. Мы и пяти минут не протянем.

– С чего ты взял? – вскидывается сзади Рыжий.

– А ты сиди и не высовывайся! – гаркнул Морган. – И вообще ляг мордой в пол!

Маша сидит на месте пассажира непринужденно, как на троне. И безмятежно перебирает что-то в своей зеленой сумке. Я вижу, как Морган ведет машину, и на мгновение зажмуриваюсь. Машина идет 140 по утреннему городу.

– Митя, – спокойно, с расстановкой, говорит Морган. – Смотри вперед, прошу тебя. Всё зависит от того, найдешь ли ты гейт.

– За пять минут – не найду, – отвечаю я. Мы оба это понимаем. – Гони. Может, оторвемся.

– Не оторвемся, – говорит Морган спокойно. – Смотри.

В зеркальце заднего вида мелькают черные рыла BMW. Прямо в глаза взблескивают маячки. Я понимаю, что уже некоторое время слышу не одну сирену, а несколько.

– Тут тебе не художественный фильм «Перевозчик», – говорит Морган, скалясь. – Если они саданут в нас из стингера, мы сгорим самым что ни на есть синим пламенем. Чего они хотят, я не понимаю…

– Да зачем им нас жечь! – жалобно подает голос сзади Рыжий. – Я же им живым нужен!

– Сиди на полу, – бросает ему Морган. – Где бы мы сейчас были с твоими советами, а? Что это за хвост у тебя, ты вообще можешь мне сказать?

Рыжий возится сзади и ничего не отвечает.

– Перестрелка посреди города? – бормочет Морган. – Арчев? Международный инцидент? Это уж точно не коллекторские дела…

– Гони, Капитан, – попросил я, и мы оба замолчали. А Маша вдруг сказала:

– Аптека, возьми.

Она протягивала мне... нечто. Белое, мягкое, компактное. Я с недоумением уставился на разворачивающуюся у меня в руках ткань: белую, тонкую, гладкую и мягкую на ощупь. Больше всего она похожа на длинное шелковое полотенце. Маша только что извлекла его из своей зеленой сумки.

– Маша... – начал я.

– Брось это на дорогу, – говорит Маша. – Просто выброси в окно. Понимаешь? Из нас всех только ты это можешь сделать. Лучше, чтобы наша машина по этому проехала, но это не принципиально. Ну же, бросай. Быстрее.

Она выкручивает стекло и откидывается назад, чтобы мне было удобнее бросать. Рыжий сзади возится и хрустит чем-то, невнятно бормоча.

– Давай, – говорит Морган, и я, просунув руку в окно, неловко бросаю белый плат под колесо «скорой».

Я смотрю вперед и в изумлении смаргиваю.

Гейт открывается прямо на дороге, посреди города. Утренняя дорога перед нами пуста, и гейт, четкий и ясный, радужный по контуру, стоит примерно в пятидесяти метрах впереди. Только что его не было здесь. Это ключ, это одноразовый ключ, понял я. Древняя технология. Выходит, применять ее может только проводник. Полезная штука. И редкая.

Впрочем, кто их там, в Городе, разберет: чтó для них редкость, а что – нет.

– Маша, – спросил я, – а вы там, в Городе, никогда не задумывались над тем, чтобы найти способ научить обычного лабиринтца пересекать Границу?

На скорости 140, воя сиреной и визжа сцеплением, мы влетаем в гейт.

Машина тут же теряет искру и некоторое время катится по инерции по пыльной пустынной дороге.

Следом по инерции катится потерявший искру черный BMW.

Глава 14. Будь нашим гостем

1.

– Задумывались, – говорит Маша.

– Что?

У меня слабо, тонко звенит в ушах, как будто я только что хорошенько приложился лбом об стену.

– Интересные дела, – бормочет Морган. Он сидит за рулем и неподвижно смотрит вперед. Мы стоим на абсолютно пустой дороге, желтая пыль оседает вокруг машины. По обеим сторонам дороги – стены зеленых колосьев, крепких и высоких, чуть ниже человеческого роста. Кромка леса вдали. В зеркальце заднего вида – река в осоке. Свежий, сладкий от пыльцы воздух врывается в открытое окно. Это Фриланд, наконец доходит до меня. Выпустил. Лабиринт опять нас выпустил. Да чтоб я еще раз!...

– Эй, служивый! – слышим мы сзади, и грохочет сломавшаяся грузовая дверь. – Вы какого вообще хрена стреляли-то? Ты мне можешь объяснить?!

– Вот именно, – пробормотал Морган. Вздохнул, в сердцах пнул ногой заклинившую дверцу и вылез на дорогу.

– Фриланд! – восторженно вопил сзади Рыжий. – Дорогой мой! Фриланд! Милая моя Страна! Да чтоб я еще раз!...

– Аптека, – помолчав, проговорила Маша. – Ты не мог бы мне помочь? Мне кажется, эта дверь больше не открывается.

– Тогда лучше выйти сзади, – сказал я.

Я протянул Маше руку и помог ей пробраться мимо медицинских механизмов. Под ногами у нас хрустело и перекатывалось, рука Маши была теплой и твердой. Я спрыгнул на землю из задней дверцы, и она спрыгнула следом. И сразу убрала руку.

Какое-то время я чувствовал на ладони как бы отпечаток от ее твердой легкой руки.

Рыжий, блаженно прикрыв веки, сидел на земле, прислонившись спиной к колесу. Морган стоял рядом с ним и смотрел на черный БМВ метрах в двадцати позади нашей «скорой». Ласточки нашей. Увезла нас из Лабиринта, хорошая машинка…

Прячась за распахнутую (бронированную) дверцу БМВ, на нас во все глаза глядел незнакомый человек.

Поверх дула автомата.

– Вот ведь не повезло чуваку, – сказал я.

Невезучий – в хорошем черном костюме, как у Арчева. За ухо у него уходит пружинка, и он непрерывно неразборчиво бормочет что-то, скашивая рот на сторону. Но здесь, во Фриланде, всё это меня совсем не пугает.

– Стечкин, – немного повысив голос, неодобрительно сказал Морган человеку в черном. – Так себе ствол.

– Don't move! – срывающимся голосом пролаял наш невезучий преследователь. Это очень странно звучит здесь, где нет обычно ни русского языка, ни английского. Маша рукой прикрыла глаза от солнца и смотрела удрученно. Морган, хмыкнув, руки в карманы, неторопливо двинулся вперед. Остановился метрах в пяти перед БМВ.

– Ну?..

Лицо человека в черном исказилось, и он нажал на гашетку. Маша удрученно закрыла глаза. Тишина фриландского полудня: согласно стрекочут насекомые, ветер пробегает по колосьям. Рыжий одобрительно ухмыляется, всё так же расслабленно сидя у машины.

– Облом, – говорит Морган черному. – Да?

Тот бросает автомат и вытаскивает пистолет. Пистолет сухо щелкает вхолостую, и черный снова тянется к поясу... А вот это уже опасно!

– Морган, берегись, – вскрикиваю я, но это, конечно, лишнее. Морган уже у машины. Он совершает какое-то короткое движение, четкое и почти совершенное в своей техничности, как будто даже неторопливое. Я в такие моменты никогда не могу разобраться, что он делает; он, конечно, показывал мне, было дело, но я оказался плохим учеником.

Нож из руки черного падает в пыль. Тот отшатывается и с коротким, тихим паническим криком бежит назад по пустой дороге. Морган не делает никаких попыток задержать его. Черный... Видимо, он надеется вернуться в Лабиринт. Вот интересно, и что же с ним будет? Я никогда раньше не видел, чтобы кто-то оказался в нашей Стране вот так – без приглашения. В общем-то, внезапная телепортация в другой пейзаж, да еще вкупе с изменением нашей внешности, может до цугундера довести кого угодно, даже такого вот подготовленного боевика. Морган наклоняется, подхватывает упавший нож и принимается его изучать. И тут мы видим странное…

На бегу человек в черном начинает как-то странно косолапить на подворачивающихся ногах. Он спотыкается, падает, пытается подняться, бежит на четвереньках. Кричит. Крик переходит в вой и лай.

Я такого никогда еще не видел. По дороге теперь бежит, спотыкаясь, крупный тяжелый черный пес, подвывает, рычит и цапает воздух зубами. Быстро удаляется, а потом сворачивает и скрывается в колосьях. Удаляющиеся вой и лай ополоумевшего бедняги слышны еще долго.

Первым приходит в себя Рыжий.

– Вот те раз, – громко говорит он и гибко вскакивает. С наслаждением потягивается всем своим длинным и сильным – фриландским – телом. – Протащили с собой в Страну какое-то чмо! Вы такое видели вообще когда-нибудь? Что это с ним было?

– Маша, – задумчиво говорит Морган, глядя вслед черному псу, а тяжелый армейский нож в его пальцах мелькает, как рыбка. – А не таким ли вот образом тут и появляются чудовища?

– Бедный мальчик, – говорит Маша, и я вдруг замечаю, что она расстроена до последней степени. – Ведь его никто, никогда…

– Маруся, но что это было? – с напором спрашивает Рыжий. Морган вздыхает, кидает нож на крышу БМВ. И поворачивается к Рыжему.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – с расстановкой говорит он, – но было то, что ты задолжал какие-то фантастические деньги какому-то перцу, который способен устроить вот такой вот... расход боекомплекта средь бела дня на улице, полной гражданских. Нет?

Он был прав.

– Ты что, снова имел дела с конторой? – спросил я Рыжего. – Как тебе это вообще пришло в голову после всего, что произошло?

– Это была не контора, – с расстановкой сказал Морган.

– Там более! Мы что, про тебя чего-то не знаем? Я вообще не понимаю, кому ты можешь понадобиться до такой степени..

– Не он, – веско сказал Морган, – а его деньги.

– Так сколько ж это денег должно быть? Это ж должен быть годовой бюджет страны средних размеров!

– Оу, оу, – выставив вперед ладони, начал Рыжий, – притормозите. Во-первых, заплатить я могу. Просто не хочу. Во-вторых, контора тут ни при чем. Вы сами слышали: Арчев больше не работает на контору. В-третьих, это всё равно уже не имеет значения. Я не собираюсь возвращаться в Лабиринт. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, кажется, и Аптека тоже захочет теперь насовсем остаться во Фриланде.

– Есть такое намерение, – пробормотал я. – Морган, ты меня прости, но всё, хватит. Нагулялись.

Морган смотрит на нас. И фыркает.

– Пошли-ка отсюда, – говорит он. – А то не приведи аллах этот бобик на нас снова выскочит. Бедный-то он бедный, но клычки у него отросли нехилые.

– Да. Пойдемте, – говорит Маша. – Автомобили на дороге будут мешать. Надо сказать мастерам, чтобы разобрали.

2.

Мы идем по лесу. Я никогда не был в этой части Страны. Лес тут – как в средней полосе. Березовые листья светятся на солнце, и запах такой, как будто где-то совсем недалеко варят в промышленной установке ягодный чай. Интересно, та скатерочка была запрограммирована привести нас именно сюда? Или гейт просто открылся наугад, как это иногда у меня бывает, когда я очень тороплюсь или не в себе? Пограничники нас на этот раз не встречают, но Маша шагает довольно целеустремленно: очевидно, она понимает, куда мы идем. У меня больше нет сил ее выспрашивать: во-первых, она все равно ничего внятного не ответит, а во-вторых, все-таки последние неприятности немного вымотали меня. Не то чтобы такое случается с нами каждый день. Ну и потом, сам переход через Границу всегда сильно дает о себе знать, даже если пробыл в Лабиринте всего... сколько? Сутки? Чуть меньше, чуть больше? Напряжение постепенно отпускает меня, и мне хочется сесть.

А лучше – лечь. И поспать часов этак…

А вот Морган и Рыжий уставшими не выглядят. Задумавшись, они держатся рядом и молчат. Они оба в этот раз очень хорошо перенесли переход через Границу. А вот про меня этого не скажешь. Жаль, что я не умею лечить себя сам: в голове немного мутится, ноги заплетаются.

Маша тоже молчит и шагает довольно быстро. Может, пребывание в Лабиринте повлияло и на нее, но по ней это незаметно.

– Вуди-види-вуди-гроу! – наконец отвлекается от своих мыслей Рыжий. – Кэп, а как ты просек, что нам надо драпать? Я так и не понял!

– Не понял он, – ворчит Капитан. – Ты бы ничего не понял даже когда тебя бы уже в воронок посадили и зафиксировали…

– Они же нас убить хотели, – замечаю я.

– Не, – говорит Морган. – Не хотели. Тут всё гораздо интереснее. Про стингер я тогда тебе это так ляпнул. Со страху, – поясняет он. – Хлопнуть нас им гораздо проще во дворе больницы было. Хоть всех, хоть на выбор.

– А что они, могли? – дрогнувшим голосом спросил Рыжий.

– А то, – хмыкнул Морган. – Все скрипачи уж на точки вышли, так могли, конечно.

– Э... чего?

– Снайперы в нас уже целились, чего, – вздохнув, пояснил Морган. – И автоматчики. По-над забором. Мы у них были как на тарелочке. И сопровождение у них было – первый сорт. Так что у нас было без шансов вообще, если бы не гейт. Но стреляли они, конечно, не по нам, а по машине. Остановить нас они хотели, а вот убить – нет.

– А ты, значит, их заметил? – помедлив, спросил Рыжий. – По-над забором?

– Там уж сложно не заметить было, – буркнул Морган. – Чуть не припозднился вот, видишь. Раздумывал еще. Мы-то ладно, тем более что раз мочить сразу нас они не собирались – значит, хотели поговорить. Может, и стоило задержаться и послушать, что к чему. Хоть поняли бы, что за гаврики. Но вот Маша! Такие разговоры всегда, знаешь ли... Мда.

– Тьфу, – сказал немного побледневший Баламут.

– А что такое? – Маша тоже вынырнула из раздумий. – Значит, мы могли бы задержаться и поговорить с ними? С тем, кто в нас стрелял? Но ты предпочел, чтобы они стреляли? Почему?

– Маруся, я не уверен, что ты понимаешь, о чём я, – неторопливо проговорил Морган. – И я не уверен, что хочу тебе объяснять.

Даже я не был уверен, что хочу услышать его объяснения. Там, во дворе больницы, Морган начал действовать, конечно, не только из-за Маши, но и из-за нас с Рыжим.

– Достаточно нам знать, что Капитан нас спас, – сказал я.

– Спасла нас та тряпочка, – буркнул Морган. – А я что. У меня просто хорошая реакция.

– Тряпочка? – заинтересовался Рыжий. – Впрочем, плевать. Я, к слову, и так знаю, что это были за гаврики. И почему они не хотели нас убить. Меня, во всяком случае.

– Да что ты говоришь? – буркнул Морган. – Ну и, к слову, когда ты нам собирался рассказать?